Давыдов Гавриил Иванович - Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним

nbsp;    Родители не токмо не занимаются непорочностью дочерей, но по большей части сами за бездельные подарки, поощряют их к нарушению целомудрия, хотя бы дочь была еще в не зрелых летах.

  

   Описывая новый народ, который наиболее подходит к первобытному состоянию, должно иметь в виду не одно удовольствие читателей, но пользу могущую произойти от точности наблюдений. Следуя сему правилу я предлагаю здесь все, что мне о том узнать и самому видеть случилось.

   У всех диких народов женщины более рабы, нежели подруги мужчин; здесь же напротив имеют они великую власть, и даже не мужья жен, но жены выбирают себе мужей. Повествуют о подобном сему обыкновении у жителей Марианских островов, но там мужчины, говорят, уродливы; a здесь мужской пол очевидно превосходнее женского. При всем однако ж кажущемся владычестве женщин, не допускают их в заседания, когда рассуждают о делах общественных, и даже за обедом не бывают вместе с мужчинами. У Колюжей напротив женщины почти как дворовой скот, употребляются во все тяжкие работы, но участвуют в советованиях о важных делах. Как согласить такие противности! Любовь между мужеским и женским полом начинается здесь весьма рано: девочки десяти или одиннадцати лет оказывают уже оную к мальчикам такого же возраста. От сего происходит, что сохранение девственной до брака чистоты есть вещь почти неслыханная в здешнем краю. Может быть рыба, почти единственная пища Островитян, способствует возрастать склонностям и ускоряет действие природы. Сверх сего отцы и матери не только не воздерживают дочерей своих от сего разврата, но даже поощряют их к тому и примером своим и наставлениями. Мудрено ли, что первейшая женская добродетель, целомудрие, здесь вовсе неизвестна? Женщины здешние, напротив, полагают все свое тщеславие в томи, что бы понравится большему числу мужчин. Кажется, как будто они поставляют пороком сделать отказ какому то ни было волоките, хотя бы старику, ни мало не стыдятся открывать одна другой всех своих любовников, и даже хвастаются тем. От сего между женщинами бывает превеликая зависть: мужья же редко ревнуют к женам. Однако был здесь жестокий тому пример: жена одного Начальника полюбила русского, за что муж отрезал у ней нос, сказав: теперь ни кто тебя не полюбит. через несколько времени, женщина эта найдя удобный случай, отрезала мужу тайный уд, примолвив: теперь, если кто тебя и полюбит, то тебе не будет уже в том пользы. Правда, таковые примеры здесь весьма редки, и хотя случается иногда видеть женщин без носа, однако смело утверждать можно, что худая болезнь тому причиною, a не муж отрезал за частые неверности.

   Противных примеров гораздо более. В доказательство равнодушие в сем случае Коняг, приведу один их обычай. Некоторые женщины имеют по два мужа: первый есть настоящий, выбирающий другого с согласия жены. Сей в то же время делается и прислужником, mo есть носить воду, дрова, и другие разные работы отправляет. Он можёт спать с женою в отсутствие только настоящего мужа, по возвращении же его лишается сего права. Таковых мужей Русские называют половинщиками.

   Разврат и неистовство сладострастия простираются в сем полудиком народе еще далее: здесь есть мужчины с вышитыми бородами, отправляющие единственно женские работы, живущие всегда с женщинами и подобно им имеющие у себя мужей иногда и по два. Таковых называют Ахнучиками. Люди сии не токмо не в презрении; но напротив того, в селениях их слушаются и они бывают колдунами. Коняг, имеющий вместо жены Ахнучика, считается даже счастливый отец или мать назначает сына в Ахнучики с самого еще ребячества, если он покажется им похожим на девочку. Иногда отец или мать загадывают наперед, что у них родится дочь, и если в предположении своем обманутся, то сына делают Ахнучиком - Сверх сего Коняги женятся иногда на матерях своих, хотя подобные примеры весьма редки и не одобряются даже и самими островитянами. Говорится пословица: что город то норов, что деревня mo обычай. У всех почти здешних женщин есть весьма странное обыкновение. Когда кто станет им объясняться в любви, то они делают множество притворных кривляний, сопротивлений, начинают плакать и хохотать. Если кто, не зная обычая их, примет то за знак несогласия, и отступится от нее, то она расскажет об нем как о бесчестном человеке, с коим после ни одна женщина не захочет быть знакома.

   Прежде Островитяне предлагали жен и дочерей своих тем из Русских, кого захотят угостить, и ныне предлагают еще, особливо последних, за небольшие подарки. Нет кажется ничего, чем бы Коняга не пожертвовал для своей выгоды; всякая красавица делается чувствительною за несколько табаку, бисеру, красного стамеду, или иные безделицы; за таковые же мать и муж соглашаются отдавать и дочь и жену.

   Мудрено решительно сказать, любят ли Островитяне родных своих иди нет: последнее кажется ближе к истине. Бывали примеры мщения за них, но сии перечесть можно и между прочими, один был весьма странным: медведь съел девку, два родные брата её положили мстить за то медведям, и всех их бить, пока в желудке которого нибудь из них не найдут пронизок, висевших у сестры в ушах, или другой верной приметы, Оба были славные промышленники, перебили на Кадьяке много медведей, переехали на полуостров Аляску, и там в одном, сказывают, нашли точно такие вещи, какие были на их сестре. Конечно мудрено, чтоб медведь, съевший девку на Кадьяке, очутился на Аляске; ибо сии две земли. разделяются проливом в сорок верст, но могло случиться, что там какая-нибудь несчастная в подобном, уборе, потерпела таковой же жребий. Я не отвергаю справедливости сего предания, но оное есть почти единственное, показующее пример любви Островитян к родным своим. Противных же тому примеров можно много сыскать, часто сироты, оставленные по смерти на попечение другого брата, или иной ближней родни, живут без всякого призрения; их не одевают, и кормят, как собак, костями; когда же они подрастут, тогда продают, их в невольники Коняги любят, более жен своих, нежели детей. Когда последних отдают в тали (Аманаты), то и не думают об них, говоря, что других наживут, если же возьмут у них жену (что прежде случалось), то платят за нее большой выкуп.

   Сын Начальника Угалахмютов, со держался у Русских, в талях: когда Отец приехал в новую гавань, велели позвать ребенка: я был, свидетелем сего свидания их после трех летней разлуки. Угалахмют не взглянул даже на сына и сохранил обыкновенное свое равнодушие. Мне случилось также быть при свидании мужа с женою; но сии обрадовались друг другу и бросились обниматься.

   Состояние бедных везде тягостно, a между дикими оное еще хуже, нежели между просвещенными народами. Может быть спросят: кто у диких богат, и кто беден? тот богат у них, кто имеет байдарку. Такового Русские и поныне еще называют почетными; ибо Коняг, хозяин байдарки, имеет всегда пропитание: он достает зверя, за которого хотя весьма не много, но все что нибудь получает от компании; между тем как товарищ его, вместе с ним разъезжающий и равно трудящийся, может считаться весьма счастливым, если сыт и сколько нибудь одет.

  

   Прежде Островитяне все еще думали когда нибудь избавиться от Русских. Они имели в том надежду на одного из Начальников своих, который быль ужасом всех соседственных народов. Коняги предлагали ему отважное дело истребить Россиян. Шелихов узнав о том призвал его к себе и упрекал за худые намерения. Дикий отвечал ему следующее: Ты знаешь, что я не боюсь умереть и могу подвигнуть островитян на истребление ваше; но если после Русские придут в большем количестве, то что будет с нашими женами и детьми? К тому же вы избавили нас от междоусобных убийств, a потому пока я жив, Коняги пребудут мирны с Россиянами. Он сдержал свое слово, но конечно от невозможности только не устоять в оном.

   Коняги имели весьма странное понятие о Русских когда увидели их в первый раз пришедших на Кадьяк, то думали, что это черти вышедшие из воды. He удивительно, что огромные (в сравнении с челноками их) суда, двигающиеся по морю без весел, люди каких они не видали, огнестрельное оружие, и все совершенно для них новое, устрашило их и подало повод к нелепости сего заключения. С начала Островитяне отнюдь не думали, что бы Русские навсегда между ими поселились, но как в последствии число приходящих судов увеличилось, то они начали того опасаться. Даже и поныне еще имеют они весьма темное о России понятие. Я прежде упоминал, что когда пять лет сряду ни одно судно не приходило из Охотска, и потом привезено было с Уналашки несколько стариков, то Коняги заключили, что сии Русские конечно уже последние, итак твердо в том уверились, что начали поговаривать о истреблении наших промышленных, но приход Св. Александра и Св. Елизаветы вывел их заблуждения. Co всем тем однако же не верят они, что бы Русских было так много, и не умея считать далее двадцати, часто спрашивают: уставятся ли все Русские в большой песчаной губе, что на западной стороне Кадьяка? им обыкновенно отвечают, что и на всем острове не уставятся.

   Когда что-либо превосходит понятие диких, то для изъяснения мыслей своих употребляют они простые, но сильные-выражения. Однажды случилось, что Русские в Чугацкой губе были в небольшом числе. Жители места показывали себя доброжелательными к ним; ибо от них взяты были Аманаты, a потому и не можно было им ничего предпринять, не подвергнув опасности детей Начальников своих, или других, жизнью коих они дорожили. Байдарщик (начальник над Русскою артелью) в Чугацкой губе, послал одного из промышленных на медную реку, названную потому так, что около четырехсот верст от устья оной, впадает в нее другая река, по берегам коей находят самородную медь, Отыскание сего крушца (металла), или места на коем оный сыскивается, составлял предмет посылки. Для охранения промышленного, дано ему было несколько диких, живущих на устье медной реки, и от коих также имели Аманатов, отошед несколько от устья, Американцы сии положили убить промышленного, и возвратясь в Чугацкую губу сказать, что напавшие на них другие дикие народы, убили русского, a если в сие время оставшиеся выдут по оплошности без оружия, то переколоть всех их спрятанными под платьем кинжалами. Начальник диких долго сопротивлялся сему намерению, говоря: что Русские конечно придут снова и отомстят за побиение своих товарищей. Мы и тех убьем, отвечали они ему- Русские еще придут-еще перебьем - и опять придут - да неужели река ими течет? отвечали дикие. Наконец Начальник должен был согласиться и тогда пустили они в спящего промышленного стрелу из лука. Тот вскочив ухватился за ружье, но не мог из него выстрелить, потому что оно облито было водою. Между тем получил он несколько ран; тогда упав на землю притворился мертвым. Дикие положили его в байдарку и приехали в артель. Вышедший к ним байдарщик спросил, где Русский? - его убили напавшие на нас люди - a из ваших много ли убитых? - толмач не ожидая сего вопроса, смешался запинаясь сказал ни одного. Сие ввело байдарщика в подозрение: он велел всем Русским выйти с заряженными ружьями, и когда принесли убитого, то сей вставь уличил своих охранителей в злодеянии. К большему злоумышления их доказательству нашли у всех спрятанное оружие.

   Чугачи кажется хитрее, храбрее и осторожнее других народов. Когда они узнали, что Баранов едет в Чугацкую губу, то скрылись из селений, так что ни в одном никого не находили, a видели только повсюду поставленные шесты с привязанными к ним поперек палками. Русские думали, что палки сии означали направление оставленные для показания стороны побега их, тем из соотечественников своих, кои при оставлении селении не были дома и не могли знать о происшедшем. Догадка сия казалась справедливою, однако прямо по направлению палок нигде никого не нашли, и тайна о сем даже и поныне твердо сохраняется между Чугачами.

   Все дикие подвержены суеверию, от которого, правда, и просвещенные народы не всегда бывают чужды. Женщины между Конягами не берут в руки красного или выкрашенного красным дерева, опасаясь, что от сего сделаются сильные кровотечения. Подобных примет у них множество.

   Коняги имеют великую доверенность к колдунам и без совету их не начинают ни какого важного предприятие. Зимою, по окончании игрищ, колдуны предсказывают. будущее счастье или несчастье, и хороший или худой промысел звериный. Они будучи конечно умнее и предприимчивее других Островитян, нередко подстрекали их противу Русских, коим по сему всегда были неприятны.

   Некогда на Андреяновских островах Русские подъехав в байдарках к одному селению на ружейный выстрел, просили Аманатов. Алеуты прибегли к колдунам двое из коих советовали защищаться, а одна старая колдунья уговаривала исполнить требуемое Русскими. Все они кривлялись с голиками в руках и кричали несвязные слова, но вдруг одного колдуна убили из ружья. Островитяне подбежав к нему но могли понять от чего он упал, и еще более дивясь, видя текущую кров и не примечая ни какой стрелы. Они заткнули рану его травою, ставили убитого на ноги; но тщетно. Между тем другой колдун и старуха продолжали ворожить: первый не советовал сдаваться, и делая разные насмешливые над Русскими кривлянья, говорил: что они нам сделают? мы удалые, собака на свет нас произвела, мы также как и она скоро бегает, и тому подобное. В сие время его застрелили, старуха хлопала руками торжествуя, что она точную правду предсказывала: и тогда уже Алеуты согласились дать Аманатов.

   Я прежде сказал, что Американцы в разных случаях, красят лицо свое; между прочим когда должно им сделать большой перегреб; новь mo время сверх сего суеверного обряда, имеют другой через опыты полезным признанный и состоящий в том, что они перед отъездом, или ничего не едят или весьма мало; ибо совершенно справедливо что несытый сильнее и легче гребет, и долее может выдержать сию работу.

   Иногда на Укамоке море выкидывает каштаны: кто найдет оный, тот почитает сие предвозвестием счастья, смело и с надеждою пускается на промысел, a каштан носит всегда на шее.

   Когда у женщин повременные кровотечения бывают, то они в сие время выходят из юрты и живут особенно; даже нарочно для того делаются маленькие шалаши, как будто собачьи конуры. В продолжение сего времени женщина не выходит из оного, есть ей приносят когда же все кончится, то она вымывается и иногда только может придти в юрту.

   Когда говорит островитянину по Русски и он не понимает, то показав на ухо отвечает: Аситок, то есть худо. Якуты в подобном случае говорят- кулга сох, уха нет. He заключить ли из сего, что большая част непросвещенных народов смешивают в одно значение. слышать и разуметь. Бедность языка для выражения отвлеченных понятий, конечно тому причиною.

   Чугачи имеют особенное от всех здешних народов обыкновение: они меняются именами, с теми, коих в друзья себе выбирают. Подобный обычай находится у Островитян Южного Океана; но в прочем конечно нет другого сходства между сими отдаленными народами. Один Чугач просил позволения у Баранова, поменяться именем с сыном его: так дикие сии называли большую собаку его, называемую Саргач, видев в ней отменную привязанность к хозяину. Итак старик стал называться Саргач, носил своему другу рыбы и другого кушанья и всячески старался ласкать его. Однажды Чугач пришел потчевать своего друга, когда Баранова не было дома: собака бросилась на него, сшибла с ног, и стояла над горлом, не смотря на все представления нежности дружбы. Бывшие вблизи промышленные отбили старика, который однако и после того же переменил своего расположения К Саргачу и крайне тужил, когда тот околел.

   Образ прежней жизни Коняг, когда они находились в беспрестанных войнах и опасности от оных, и нынешнее обладание над ними Русских, сделали то, что дикие сии научились притворяться и редко говорят правду. He спрашивай островитянина: где более зверя? что говорят про Русских? или тому подобное, ибо он всегда обманет, или скажет не знаю.

   Коняги, как и все дикие, часто из ново встречавшихся с ними каких-нибудь необыкновенных явлений, пророчат будущее. Например предсказывают, что партия, отправляющаяся за промыслом бобров, потонет или будет побита; но- Русские в сем случае мало им верят и не смотря на предсказание, сбудется ли оно или нет, всегда посылают их на промысел.

   Все островитяне уверяли меня о некоем недавно бывшем здесь чудном явлении: в 1801-м году в Январе месяце была на Кадьяке весьма сильная гроза, что там редко случается. В одном селении в то время отправлялось игрище. Вдруг сказали диким, что близ шалаша камень прыгает. Все выскочили из кажима смотреть и увидели, что овальный камень время от времени приподнимается и двигается на гору. Коняги перепугались, один из них, по смелее ударил копьем камень, который и после того не переставал двигаться во все продолжение грозы, так что оный переменил до десяти сажень места. Баранов, услышав о сем, велел привезти к себе тот камень, и нашел его около трех пуд величиною. Положил оный в огонь, вытопи и довольно серы. Железные опилки приставали к нему в небольшом количестве. Я предоставляю естествоиспытателю решить, могло ли действие грома произвести такое явление.

   Американцы умеют рассчитывать свои выгоды. Можно из многого то приметить: Островитянин никогда почти не возьмет из компании за бобра табаку, особливо когда оного много, будучи уверен, что может достать оный зимою за уток и треску.

   Коняга поймав палтуса (большой род камбалы) для себя, убивает его по носу, дабы не испортить головы, как самого лакомого куска. если же ловить для Русских рыбу, то выудив палтуса, тотчас разбивает ему голову.

  

   Сказывают, что в прежнее время Коняги по причине беспрестанной между самыми ближними селениями войны. Жили летом всегда на отделенных и неприступных камнях, с коих, для доставания даже воды, спускали и подымали людей по веревкам. Сие весьма вероятно, ибо и ныне во многих оставленных местах видны еще таковые укрепления. Подобная осторожность тем более кажется нужна была, что летом почти все мужчины разъезжались на промысел зверей, или на лов рыбы, или на войну, так что дома не многие из них оставались. Но и не стану продолжать о прошедшем, хотя по рассказам довольно известном, a начну говорить о нынешнем времени. Островитяне встают всегда до восхождения солнца. Всякий из них, прежде нежели встанет, посидит непременно несколько минут на постели, a потом выходит мыться. Но как любовь к чистоте не всем обща, то и не всякий то делает зато женщины щеголихи не только моются водою, но часто и мочою, приписывая оной качество делать лицо белее и чище. После сего всякий принимается за дело, иной едет на промысел, иной починивает байдарку или что другое; женщины также что нибудь работают; но таковая общая деятельность более летом приметна. Тогда женщины запасают ягоды и коренья; a мужчины, когда кто не употреблен от компании на промысел, помогают сушит рыбу, которую иногда на один конец жерди вешают, a с другого, не много подсохшую, есть уже начинают; хотя стоит только руку опустить в речку, дабы достать свежей. Рыбу и все кормовые припасы всякая семья запасает для себя, но едва достает им оных до Января, то есть до окончания игрищ. В сие время отмель с раковинами становится главною их питальницею. Сверх сего достают еще, что могут, случайно, когда погоды позволяют выезжать в море.

   Зимою островитяне почти ничего не делают, и по большей части лежат, исключая только время игрищ: тогда они неутомимо пляшут, ездят друг к другу в гости, дарятся между собою; но с тем, чтоб быть взаимно отдарену, и не в наклад, иначе разменяются подарками, хотя бы тому и много времени прошло. Начальники селений отплачивают иногда посещения через два, или три года, и тогда оные бывают самым нарядные. угощение состоит в великом обжорстве: едят день и ночь, так что многие занемогают.

   Но более всего и с великим удовольствием занимаются Островитяне ловлею морских зверей. Преимущественно стараются промышлять тюленей, которых кожи нужнее им всех других кож. Живущие на северной стороне Кадьяка выезжают на ловлю морских свинок (Marfouins); некоторые же ездят удить треску или ловить птиц. Островитяне едят почти все без исключения. Нет ни одной раковины, ни какого черепокожного, ни какого гнусного червя морского, и никакого почти произрастения, коих бы не употребляли они в пищу. - Американец, когда удит рыбу и захочет есть, то поймав треску или палтуса у живых еще съедает жабры или голову. Гнилую, или по здешнему наречию кислую рыбу, как на Кадьяке, так равно в Камчатке и Охотске, любят лучше свежей; a Кинайцы дают нарочно лежать оной несколько дней в куче, дабы начала гнить и получила столь приятный для них запах. Таковая рыба в Камчатке и во всей северо-восточной Азии, даже многими из Русских, почитается лакомством, хотя пища сия производит столь отвратительное рыгание, что невозможно быть в одном доме с человеком, наевшимся сего прекрасного кушанья. Особливо же рыбьи головы гнилые, или кислые, в великой чести; но еще лучшим кушаньем у Островитян почитается гнилая, или заквашенная икра, от коей происходит преотвратительный и нестерпимый запах. убив оленя, Американец в ту же минуту съедает нечистоту, находящуюся у него в желудке, что также почитается сладким яством. Русские промышленные привыкли ко всем почти вышесказанным прекрасным пищам, конечно от недостатка в других. Коняги до того не брезгливы, или лучше сказать скверноядливы, что видали их собирающих в летнее время медвежье кало, которое они варят с ягодами, и употребляют в пищу, Даже едят вшей, таская оных из голов своих. Я слышал, что один Островитянин, во время игрищ, из хвастовства ел человечье кало, но после того долго был болен. Меня уверяли также, что в бытность Шелихова на Кадьяке, когда на Афогнаке убили Русского, mo одна женщина ела оного однако если сказанное и справедливо, то можно скорее причесть сие мщению; ибо из всех народов Северо-западной Америки, известных Русским, нет человекоядцев. Слухи только носятся, что живущие около вершины медной реки, подвержены сему зверскому обычаю.

   После всего сказанного не удивительно ли покажется, что ни один Островитянин не ест свинины под предлогом, что сие животное питается всякою нечистотою?

   Главное прокормление островитян состоит в рыбе, которую заготовляют к зиме под именем Юколы и Качемаса; однако запаса сего редко становится за половину зимы. Остальное время питаются тем, что доставит им море, и раковинами, кои едят сырые, или поджарив немного на угольях; в прочем Островитяне во всякое время, даже при изобилии, охотники до раковин.

   Между яствами Коняг китовое мясо есть одно из первых яств. островитяне великие охотники до китового и всякого жиру, без коего жить почти не могут, и никак не будут довольны, хотя бы имели множество рыбы и мяса. Китовый жир имеет отвратительный запах, так что по одной только сей причине кажется невозможно к нему привыкнуть но получит еще большее отвращение, когда узнает, каким способом оный приготовляется. А именно: собираются для сего старики, старухи и дети, то есть люди, не могущие ничего другого работать. Они режут жир на куски, жуют и выплевывают в какую нибудь посуду. Потом варят оный с ягодами, и примешивая еще к тому несколько толченых кореньев, кладут оное в так называемые толкуши и употребляют в пищу.

   Островитяне приготовляют также себе кушанье из макарши (змеиный корень), мешая оную с брусникою и китовым жиром; Русские же из брусники и корня папоротника делают квас.

   Все ягоды, запасаемые Островитянами на зиму, варятся с жиром, даже и для промышленных и малая только часть оных остается для тех Русских, коим приправа сия не по вкусу. Сверх того Коняги запасают ольховую кору заквашенную в жиру: что также составляет одно из весьма невкусных кушаний.

   Коняги считают хвастовством (как и Якуты) есть много, от чего иногда долго и больны бывают.

   Если прежде Американцы терпели недостаток в съестных припасах от лени, то ныне происходит сие от другой причины, a именно: женщины запасают рыбу, ягоды, сарану и прочее для компании во все то время, когда ход рыбы в реки продолжается, мужчины же проводят все лето за промыслом бобров морских и птиц, возвращаясь осенью, то есть не задолго до отходу рыбы в море. Таким образом работая в лучшую пору на других, не имеют они почти нисколько времени сушит рыбу и запасать оную собственно для себя. Правда в случае совершенного голода Островитян, компания помогает им Юколою; но надлежало бы, по правилам истинны и благоразумия, с такою умеренностью пользоваться трудами других, чтоб прочность корысти нашей и прибыли основана была на их благосостоянии.

   Коняги любят огородные ваши овощи, a редьку почитают даже лекарственною. Думаю, что при спокойнейшей жизни и старании Русских, можно бы было приучить их к разведению огородов, но компания не обратит никогда на то своего внимания, поелику посылание Островитян за промыслом бобров гораздо для нее выгоднее.

   Коняги, a особливо женщины, когда только не едят или не спять, то жуют еловую серу.

   Островитяне чрезвычайно пристрастились к табаку: без него почти быть не могут и живущие по далее, не имея возможности получат оным, всегда бранят Русских, за чем они их к тому пристрастили. мужчины и женщины держат табак во pray, весьма редкие из Них нюхают, и ни один не курит, ибо думают, что от сего дыхание становится тяжелее и не столь легко ходить можно. Жители Кадьяка, да и все дикие Северо-западной Америки, начинают чрезвычайно пристращаться к горячим напиткам; однако Коняги и до приходу Русских до пьяна напивались, заквашенным соком малины и черники. Русские же из сего двоят очень хорошую водку. Из бочки ягод, выходит одно только ведро оной.

   Коняги терпят иногда великие бедствия от пищи. Они великие охотники до сладкой травы, от коей нередко помирают. В мою бытность на Кадьяке, целое семейство Американцев от оной умерло. Должно думать, что между сею травою есть какой-нибудь особый род, который весьма ядовит; ибо все Коняги едят оной чрезвычайно много и без всякого вреда, только стараются евши не дотрагиваться губами, кои всегда обмечет от остроты сока.

   Некоторые Коняги умирали от мяса выкинутых морем китов, конечно издохших в заразительной болезни. Но чаще всего Американцы терпят они раковин, коих роды не все им известны, a притом случается, что те же раковины в одно время вредны, a в другое хороши. В 1797-м году партия, возвращаясь из Ситки, остановилась ночевать у одной речки, где было великое множество раковин. Американцы тотчас начали их есть: через полчаса один Чугач умер, a скоро за ним еще пят Коняг. Тогда все, евшие раковины, чрезвычайно перепугались, но ни кто не знал чем тому помочь. Иные ели серу, иные гнилую юколу, иные табак, или порох, дабы произвести рвоту, и все сии спаслись. Совсем тем в продолжение нескольких часов умерло более восьмидесяти человек. Странно, что евшие раковины на одной стороне речки, где оные не были прикрыты морскими растениями (фукус), почти все перемерли; да и спасшиеся чувствуют и по ныне еще онемение членов, летом и зимою, во время самых больших отливов, евшие же на другой стороне речки, где раковины лежали под морскими растениями, ничего не претерпели. Еще должно к удивлению заметить, что все страдавшие от раковин, начали чувствовать облегчение с приливом, и со всем сделались здоровы, когда оный исполнился.

   Уверяют, что вареный в воде перец, весьма помогает в подобных случаях.

  

   Кажется, что главная болезнь островитян есть чирьи, кои опасны всюду, где большую часть прокормления составляет рыба, жир и другая сырая пища. Иногда чирей не нарывает, a распространяется в ширину, и часто занимает всю спину; тогда разрезывают кожу острою раковиною и высасывают гной. Если же чирей очень глубок, то берут твердый заостренный камень, вставленный в дерево, так что камня с полвершка остается снаружи; втыкают оный в ядро, или середину чирья, по самый черень и поворачивают во все стороны. Можно посудить о боли, производимой сим действием. Когда таким образом проколют до гною, то высасывают его, a остальной сам по времени выходит.

   Если долго болит спина, то сажают страждущего на стол, или иную какую доску, и втыкают такие же два камня в поясницу, по обе стороны спинной кости. Потом велят ему лечь и лежать до того времени, покуда кров перестанет идти.

   При всякой болезни Островитяне первым правилом считают, воздерживаться как возможно от пищи, даже в венерической, единственно почти сим средством лечатся. Ныне одна женщина славится на Кадьяке искусством лечить сию болезнь. Она всякий день вымывает два раза раны больного и все тело морскою водою, или мочой; дает есть некоторые коренья пить настоенную ими воду. Коренья сии, по уверению Баранова, имеют некоторое сходство с Сансапарелью. Женщина сия не открывает никому способа врачевания своего, довольно удачного; ибо она вылечивала людей, страдавших по несколько лет сею болезнью и дошедших до последнего изнеможения.

   Сей бич человечества не столь губительно действует между Конягами, почему должно кажется заключит, что они давно подвержены сей заразе, ослабшей от долгого времени. Русские в Америке скорее от оной погибают, да и способы их лечения весьма тому содействуют. Обыкновенно сажают больного в самую теплую комнату, окуривают его киноварью, велят глотать дым оного, трут сулемою со ртутью и дают пить настоенную сулему. Удивительно ли, что самое твердое сложение не может устоять противу такой меркуриальной бури? К тому же промышленные, по неимению здесь хлеба, едят обыкновенно худую пищу и пьют часто кислое. Впрочем Венерическая болезнь совсем не так много на Кадьяке распространилась, как Русские о том говорят; ибо они всякую почти болезнь, как то простуду и другие, за нее принимают, и лечатся вышеупомянутыми средствами.

   Островитяне нередко страдают болью в груди, конечно от случающейся сильной и продолжительной гребли в байдарке, к чему они иногда в бурное время принуждаются. Когда партия отправится с Кадьяка на дальний бобровый промысел, то на больших перегребах случается, что у Каюр (Русские промышленные, сидящие обыкновенно в середине троелючной байдарки, никогда не гребут) начинает идти кров носом и ушами. Многие из таковых гребцов, съездив два раза в партию, впадают в чахотку и совершенно лишаются сил, ибо троелючная байдарка, будучи гораздо тяжелее двулючной, требует, по соразмерности того, большего усилия от двух человек, дабы не отставать от других.

   В некоторых болезнях Коняги пускают кров из разных мест, как то: из рук, ног, лба и других; только способ их пускания весьма отменен. Они обрезывают кожу около той жилы, из которой хотят кров пустить, потом поддевают под жилу иголку или тонкую кость и открывают кров острою раковиною. Должность цирюльников по большей части женщины отправляют. - От удушья, Коняги пускают кров из под бороды.

   Они делают некоторые операции, как на пример будучи ранены, вырезают пули и стрелы также вправляют вывихнутые руки, ноги, и проч. Я видел как один Островитянин рубив дрова, рассек себе брюхо, которое тот же час ему зашили и он скоро выздоровел.

   Некоторый Островитянин страдал долго каменною болезнью, но не мог никого сыскать, кто бы вырезал ему Камень. Наконец один старик взялся за то, и хотя Коняг, после сделанной над ним операции, суток семь лежал в таком состоянии, что едва можно было различить его от мертвого; однако же мало помалу начал оправляться и наконец совсем выздоровел.

   Многие из Русских уверяли меня, что они сами видели как Островитяне сводят бельма с глаз, но описав способ сей, оставляю каждому на волю верить; потому что не был свидетелем того, не могу утверждать в справедливости оного. Сказывают, что Коняг берут большую вошь, привязывают ее на волос, пускают на глаз положенного Человека и подергивают за волос так, что бы оная хваталась за бельмо.

   Горячка совсем неизвестна Конягам, да и Русские весьма редко оною занемогают.

   Я видел несколько диких страждущих от ран, по большей части на ногах бывающих. Один восемь лет уже страдал, вся правая нога была усыпана ранами, a в промежутках наросло дикое мясо. От всех, зараженных сею болезнью, бывает - несносный и ядовитый запах.

   На острове Сутхуме роют корень, называемый Конягами Шишкук. Растение оного имеет весьма короткий стебель, с четырьмя или пятью продолговатыми листками. Шишкук довольно хорошо пахнет; им курят, a родильницы пьют настоенную из него теплую воду.

  

   В доме, где умрет человек, ни кто более жить не станет; но ломают оный и делают новый, если же кто пожалеет своего, то отчаянно больному (разумеется у кого нет родных) заживо еще выкапывают ямуи кладут его в оную. В бытность мою на Кадьяке, в одном селении в зимнее время, бедная и безродная старуха сделалась столь больна, что казалась долженствующею умереть скоро. Хозяева дому, в коем она лежала, дабы избавиться от постройки нового в тогдашнее суровое время года, вырыли для старухи яму, положили в оную и заклали лесом. Три дня после сего слышен был голос сей несчастной, но жалость не вмещается в сердцах диких Американцев. Коняги кладут покойников в землю просто, богатых же во всем платье, могилу зарывают землею, потом заваливают каменьями и огораживают невысокими деревянными досками, но крышки не делают. Над могилою оставляют изломанную байдарку покойника. Впрочем я никогда не слыхал, чтобы они клади с мертвым съестные припасы, стрелы, или что иное; a посему можно судить о различии мнения их с другими народами, в рассуждении будущей жизни. Коняги однако столь скрытны. касательно своих обрядов веры, что не возможно дознаться до оных в точности.

   He столько замечательны обряды сих диких при похоронах, сколько равнодушие их во время приближения смерти. Они сами говорят о том с великим хладнокровием, как будто о. постороннем деле, и ожидают без ропота и желания сего неминуемого всем предела. Ближние родные изъявляют о том соболезнование, и для оказания горести, по смерти, обрезывают себе волосы, как мужчины, так и женщины. Но можно быть уверенным, что дальние родственники, или большая часть из них, делают то для одного только обряду. Память умерших, отличившихся на войне и на промыслах Звериных, весьма уважается. Во время игрищ, в честь им говорят речи. He замечено, чтобы Островитяне из суеверия приносили жертвы по смерти родных; Колюжи же всегда то делают. Если у них умирает Начальник, или богатый человек, то, для услужения ему на том свете, выбирают несколько невольников, призывают их в собрание народа и заставляют плясать, сказав наперед, что их убьют. В них пускают излегка стрелы, или заставляют детей колоть копьями; a как жертвы сии ослабеют и не могут более плясать, то их докалывают.

   Когда островитяне делают игрища в память родных своих, mo по окончании оных дарят присутствующих. Во время сих поминок, один говорит похвальную речь покойнику, за что получает весьма щедрые подарки.

  

   По прибытии на Кадьяк Архимандрита и Монахов, стали стараться о приведении островитян в Христианскую веру; но в исполнении сего намерения встретилось много препятствий. Первое от суеверия и страха, бывающего в каждом народе при перемене верования; a второе от незнания священниками языка Коняг. Для сего священники должны были преподавать свои поучения через переводчиков диких, знающих несколько русский язык: сии не могли понимать совершенно новых и высоких для них мыслей, a еще и того менее растолковать оные своим соотечественникам Чего ради священники, для уменьшения тяжелого труда в исполнении своих обязанностей, нашли наконец легчайшее средство, a именно: взрослых загонять по несколько вдруг в море, прочитать над ними молитву и надеть кресты; что и делало дикарей совершенными христианами. Для крещения же младенцев, священник объезжает через несколько времени остров, совершая в тоже время и другие потребы, нисколько непонятные Конягам. Можно посудить, что таковой образ приведения к христианскую веру, весьма малое оставляет впечатление в понятиях диких, кои вероятно и не стали бы принимать крещения, если бы при сем обряде не получали креста, рубашки и исподнего платья. Священники принуждают венчаться новых христиан, a по незнанию языка их, соединяли иногда самых ближних родственников, что не согласовалось с понятиями Коняг вообще. От сего дикие в селениях перестают быть христианами; бросают и ныне жен как прежде, когда им то вздумается, и не имеют ни малого уважения к раздаваемым на бумаге печатным образам, в коих мне самому случалось видеть завернутый табак. Правда, что при Русских иные стараются показать, будто знают некоторые обряды, как например крестятся пред начинанием всякого дела, но от не ясного о сем понятия, крестятся иногда пред начинанием таких поступков, кои между христианами грехом считаются.

   Те только из Коняг, коих священники берут к себе на воспитание с ребячества, выучившись читать и писать, и от всегдашнего примеру получают должное познание о христианском законе. Заведенная вновь школа для ста мальчиков, конечно могла бы послужить к распространению веры, если бы были способы к содержанию сего училища, но в 1805 году, перемерло в нем много детей от голоду и цинги, что конечно и впредь будет случаться.

   Когда бы приведенные в христианскую веру имели какое либо отличие от других Островитян, то может быть они охотнее бы стали принимать оную, ибо дикие не могут ни к чему побуждаться, как только видами выгод в настоящей жизни, не постигая бесплотного блаженства будущей: но как и христиане и неверные, равно посылаются в дальние места за промыслами и равно употребляются в другие работы компании; но не видя отличия, островитяне не находят нужды в принятии православной веры. Сверх того не уважение к священникам, некоторые из коих однако весьма почтенные люди, хотя не все таковы, и развращенность вообще Русских, не суть сильные примеры для возбуждения диких к оставлению своего суеверия.

   Я никак не мог дознаться имеют ли Коняги понятие о Боге; только известно, что чрезмерно боятся чертей, хотя и не приносят им ни какой жертвы. Во время игрищ представляют, как дьяволы соблазняют людей, или причиняют им зло. По окончании таковых игрищ, женщины боятся даже глядеть на тех, которые представляли злых духов.

   Островитяне думают, что человек имеет душу; но не ведают, что с нею сделается по разрушении тела.

  

   Оные весьма не продолжительны и не сопровождаются никаким суеверием. Любовник дарит отца своей прекрасной, мать, ее самую, и спрашивает потом; хочет ли она жить с ним? ибо для сего только и требуется согласие дочери. Зять после того делается почти работником тестя, приносит ему всегда лучшую добычу, отдает лучшую выменянную вещь и большую часть всего что ни получит. По прошествии некоторого времени, новобрачный отходит в свой дом; но если жена того не захочет, то остается жить с тестем. Разводятся по воле каждого и без всякой ссоры, только разводы сии не часто бывают дети, в таком случае, до возрасту живут с матерью, a потом где хотят. Впрочем муж и жена, по разводе могут тот же час вступать в новый союз, не опасаясь ни чьей хулы. Выше я говорил, что верность супружеская не всегда почитается у островитян добродетелью; a не редко и сам муж уступает жену за небольшой подарок.

   Коняга считает себя довольнее, когда имеет дочерей, a не сыновей; ибо сии по женитьбе могут оставить его, зять же обязан доставлять всегда тестю прокормление.

  

   Коняги в азартные свои игры проигрывают все что имеют, только к похвале их должно сказать, что в сем они весьма честны, ни когда не спорят, хотя игра может подать к тому множество случаев, и не редко бывает, что когда кто много выигрывает у другого на одну вещь, то отдает ему свою.

   Первая игра называется Каганак, и состоит в том, что расстилаются две выделанные тюленьи кожи, не много вогнутые к середине, в расстоянии 3 1/2 или 4 аршин одна от другой.

   В средине оных кладутся по костяному кружечку, величиною по более гроша, на краях коих назначено по четыре черных пятнышка. в каганак играют двое, и четверо, разделясь по полам, и положив с каждой стороны какую нибудь вещь для проигрышу. Игроки, или обе партии, берут по ровному числу палочек, служащих вместо марок, коих обыкновенно бывает от 21 до 26, судя по тому холоднее или горячее игроки; ибо меньшее число марок скорее проиграть можно. Всякий игрок имеет по пяти ровных деревянных кружочков, y коих одна сторона сведена несколько остро к середине. От края одной кожи, бросают по очереди сии деревянные кружочки на другую, стараясь закрыть лежащий там костяной кружечек, или сбить когда другой закрыл уже его. Когда выдут все десять деревянных кружков; то идут к коже смотреть, где чьи лежат; ибо оные все с заметками. Если чей совершенно закрыл костяной, то говорят погас и за сие берут три марки; если же чья дощечка закрывает только черное пятнышко, находящееся на краю костяного кружечка, тот берет две марки; a из остальных получают лежащие ближе.

   После сего собирают деревянные дощечки и от сей кожи, начинают бросать к другой; если двое играют то те же, a если четверо, то другие двое. Когда одна сторона выиграет у другой четыре раза все марки, то получает вещь - Сия игра самая мотовская у Коняг, ибо случается взять одним разом десять и более марок, a потому игра не очень продолжительна.

   Хорошие промышленники опасаются играть по ночам, думая, что от сего они будут несчастливы в ловле звериной.

   Для другой игры собираются по десяти и пятнадцати человек, одни противу других. Ставят в расстоянии 20 али 25 сажени две толстые сухие былины, и от которой-нибудь из них начинают бросать стрелы: сперва один человек с одной стороны, a потом другой с противной, покуда не перешибут былины. Когда же выйдут все стрелы (всякий имеет по одной), a ни кто не попал, то смотрят с чьей стороны легла ближе; потом собирают их и начинают бросать в другой раз. Сия игра весьма продолжительна и часто расходятся ничего не сделав. - Былины, и кожи в Каганаке, для того только употребляются по две, чтобы собрав здесь стрелы, a там дощечки, не возвращаться назад, a прямо начинать играть.

   Коняги бросают кость из тюленьего плеча и смотрят, которая сторона ляжет вверх; одна берега, а другая платит.

   Иногда несколько человек на море соглашаются кидать стрелы, следующим образом: один бросает свою так далеко как может, a другие стараются перебит оную. Кому сие удастся, тот берет себе кость и маут, то есть снурок плетеный из жил. Итак по очереди всякий бросает свою стрелу для цели.

  

   Суеверие Коняг, было первою причиною основания игрищ, кои обыкновенно начинаются с Декабря месяца. Открываются оные некоторым таинственным торжеством, при коем женщины и дети присутствовать не могут. Берут пук соломы, каждый окуривает его шишкуком, потом зажигают, и промышленники просят духов о послании им хорошей ловли зверей. По окончании сказанного обряда, мужчины выходят из кажима; жители всего селения, от мала до велика, зажигают лучины и крича бегают по полю и вокруг домов. После сего, начинаются уже игрища, при коих все могут присутствовать, и продолжаются почти по тех пор, покуда достает у Коняг съестных припасов на потчевание гостей.

   Девка или мальчик, дабы иметь право находиться на сих увеселениях, должны быть введены первый раз отцом, который изрезывает лучшее свое платье и дарит присутствующих по лоскуту. Место отца, занимает иногда мать, или ближняя родня: Кажим, где обыкновенно празднества сии происходят, принадлежит всему селению. По окончании игрищ ломают оный, разбивают на куски личины, режут колпаки, портят все служившее к украшению действовавших лиц, и бросают в лес. Иногда Коняг, по окончании сделанного им в кажиме своем игрища, изрезывает лучшее платье и дарит по лоскуту гостям, дабы отблагодарить тем за сделанную ему посещением честь.

   В первой части сего путешествия описаны уже некоторые игрища Коняг, почему и не считаю нужным снова о том говорить, скажу только, что оные весьма различны, как по причинам подавшим повод к их установлению, так и в самом исполнении- представлений.

   Коняги пляшут только во время игрищ. Пляска их так единообразна, что не приносит никакого удовольствия тому, чье любопытство видеть ее было уже удовольствовано, Женщины еще менее к тому способны, Коняги любят однако пляски других народов, кои несравненно живее и разнообразнее нежели их.

   Голос Островитян в песнях довольно приятен, много имеет перемен, но часто бывает унывен. Женщины преимущественно в том отличаются.

   Коняги имеют свое стихотворение, состоящее только в сочинении любовных песен, иногда похвальных, иногда насмешливых; последние особенно привлекают внимание сих диких. Касяты суть по большей части сочинители сих произведени