Дитмар Карл Фон - Поездки и пребывание в Камчатке в 1851-1855 гг.

чень забавными странностями и жили в крайней бедности в одном из самых далеких домиков города. Но теперь, когда почта стала готовиться к уходу, эти господа внезапно сделались средоточием общего интереса. Они чаще стали появляться на улице и величественно раскланиваться с обывателями. В своем домике они убрали в сторону скудную мебель и, выставив почтовые аппараты, придали комнате вид почтовой конторы. Для приема писем был устроен прилавок, по стенам развешаны карты, пистолеты и сабли, на полу лежали почтовые чемоданы. Посреди комнаты стоял крытый зеленым сукном стол с зерцалом и уставами.

   Когда 10 декабря я явился в эту почтовую контору, чтобы сдать очень объемистую корреспонденцию, то застал обоих господ, едва ответивших на мой поклон, сидящими в форме за зеленым столом и проникнутыми сознанием всей важности своего положения. Помощник, как состоящий в несколько низшем ранге, поднялся наконец с места и принял мои письма для передачи своему начальнику. Последний, в свою очередь, принял и, осмотрев их, предложил мне и своему помощнику несколько праздных вопросов: велел подать то то, то другое, записал что-то и через полчаса милостиво отпустил меня. Этим двум чудакам приходилось не более двух раз в году пребывать на высоте своего положения. Немудрено, что они старались, по возможности, протянуть такое время, чтобы не впасть сразу в прежнее ничтожество.

   Описываемая почтовая контора представляла одно из многих шаблонных учреждений, совершенно напрасно обременявших государственный бюджет. Кто знал страну, не обинуясь, сказал бы, что почтовая контора с одним, а тем более с двумя чиновниками является совершенно излишним учреждением. Канцелярия губернатора могла бы так же исправно упаковывать и отправлять обыкновенную почту, как ей это постоянно приходилось делать при отсылке с нарочно отправляемыми курьерами. В таких случаях почтовым чиновникам не было никакого дела до писем, а их отправлялось никак не менее чем с обыкновенной почтой.

   Впоследствии нам пришлось видеть еще более забавные вещи. По всей России было сделано распоряжение, чтобы общеизвестные теперь почтовые ящики были вывешены по улицам городов, что доставило немалое удобство публике. Петропавловск также носил название города, даже губернского. Это название, а конечно не место, требовало почтовой конторы, контора - почтмейстера; почтмейстер, в свою очередь, уже нуждался в помощнике. Наконец вышло предписание, чтобы перед дверьми всякой почтовой конторы висел почтовый ящик. И вот из Петербурга посылается такой выкрашенный в серый цвет деревянный ящик в Петропавловск, за 13000 верст, - присылается, конечно, чтобы остаться осужденным на вечную пустоту. И в самом деле, какому глупцу - при такой невероятно редкой возможности подавать о себе вести - пришло бы в голову бросать в ящик письма за месяцы, недели или даже часы до отправления почты? Только при полном незнакомстве со страной и ее потребностями мыслимы были такие вещи! Вместо того чтобы идти навстречу самым элементарным потребностям населения, здесь следовали гораздо более дорогостоящему русскому шаблону. Если бы вместо таких бесполезных, можно сказать смешных, расходов употребили те же суммы для отправки одной-другой лишней почты, то это, несомненно, принесло бы больше пользы краю!

   Несколько дней тому назад Завойко задумал поездку к горячим ключам Паратунки, куда я должен был сопровождать его. Губернатор предполагал осмотреть там лес, из которого в эту зиму доставлялся строевой материал в Петропавловск. Мы отправились рано утром 15 декабря при отличной погоде. Дорога шла сперва на север к деревне Аваче, затем по низменности, покрытой кустарником, до реки Авачи, через которую переправились по льду. Отсюда, обогнув Авачинскую губу, мы направились по тундре, поросшей кустарником, на запад до р. Тихой. Эта река, еще не замерзшая, начинается в недальних и небольших ключевых озерах (Батуринские ключи) и вскоре впадает в Паратунку. Таким образом, добравшись до Тихой, мы достигли уже системы Паратунки. Прежде Тихая впадала в Авачинскую губу самостоятельным устьем, исчезнувшим, однако, вследствие занесения его песком, после того она впала в Паратунку близ ее устья. Здесь, на Паратунке, в начале нынешнего столетия стояла большая деревня с церковью, населенная преимущественно ссыльными якутами и их потомством. С течением времени это население вымерло, место опустело, а немногие оставшиеся в живых основали недалеко отсюда небольшую деревню Орлову, состоявшую всего из двух домов. Едучи дальше по низменной, поросшей кустарником тундре, мы вскоре достигли р. Быстрой, также впадающей с левой стороны в Паратунку. Эта река, отличающаяся быстрым течением и также еще не замерзшая, начинается далеко в западных горах, в местности близ Начики. У истоков ее удобный перевал ведет в бассейн р. Большой. С Быстрой мы посетили лес, прорезанный обоими названными притоками Паратунки. Это чисто лиственный лес, состоящий из здешнего высокоствольного, стройного тополя и столь же красивой, высокой ивы - ветловины. Оба дерева часто сопровождают в Камчатке берега рек. Оба они также доставляют очень хороший строевой лес и в большом количестве рубятся здесь для отправки в Петропавловск. После небольшой экскурсии в лес мы проследовали вверх по Быстрой еще версты две и достигли широкой просеки в лесу, выведшей нас на Микижину, третий, совсем уже небольшой приток Паратунки. Вскоре мы достигли и самой Паратунки, по которой проехали только несколько верст, а затем, следуя возвышенной местностью по очень широкой долине этой реки, отправились к горячим ключам, уже знакомым нам по поездке 19 сентября. Было уже 5 часов, так что, поев, мы расположились на ночлег в теплой комнате здешней купальни. Вечером мы приняли еще ванну в большом бассейне горячих ключей, в котором температура воды, при 11° мороза на дворе, равнялась 33° тепла. На другое утро я нашел у начала ключа, где 19 сентября термометр показывал 41° тепла, лишь 39°. Правда температура воздуха равнялась теперь -19°, между тем как в Петропавловске - замечательный факт - в это же время было только -4°. Петропавловск лежит прямо у моря. Расстояние же от горячих ключей до Авачинской губы по прямой линии равно, самое большее, 4 - 5 верстам, и при всем том разница в температуре воздуха обоих мест равнялась 15°.

   На речке Микижиной много лет тому назад существовала частичка европейской цивилизации, намеренно уничтоженная грубой рукой. Еще и теперь, на берегах небольшой хорошенькой речки, в очень живописной обстановке виднелись развалины запущенных построек.

   В 1825 - 1835 гг. Камчаткой управлял генерал Голенищев, о котором до сих пор жители вспоминают с любовью и уважением. Он выстроил себе прекрасную дачу на берегу Микижиной, окружил ее садами, огородами, теплицами, служившими не только для украшения, но и для пользы окрестностей, завел довольно обширное скотоводство и птичий двор - словом, жил в восхитительной местности, совершенно отдавшись прелестям сельской жизни. Этот небольшой культурный уголок должен был также давать всему населению наглядное представление о всевозможных полезных занятиях и служить образцом для подражания, принося пользу всей стране и поощряя жителей хорошим примером. Удобная дорога с мостами и паромами на реках, просеками через лес (к числу последних принадлежит и та, через которую мы сегодня проехали), даже с верстовыми столбами, вела из Петропавловска через деревню Авачу сюда и далее - к горячим ключам Паратунки. Гостеприимный дом губернатора был всегда полон гостей, и по всей стране распространялись отсюда полезные сведения о садоводстве, полеводстве и скотоводстве. Но вдруг Голенищева отозвали в Петербург. Отъезд должен был состояться поспешно, и в твердой надежде вернуться через несколько месяцев обратно владелец оставил дачу как она была, со всей ее обстановкой. Он распорядился лишь втащить в сени свою небольшую лодку, засветил по русскому обычаю лампадку перед образом, помолился, запер дверь и уехал с ключом в кармане. Но надежды его не оправдались. Голенищев не вернулся в Камчатку, а на его место был назначен флота капитан Шахов, грубый, совершенно необразованный человек. Вскоре по приезде в Петропавловск он отправился на Микижину и под тем предлогом, что лодка составляет казенную собственность, велел взломать двери дачи. Прекрасный гостеприимный дом остался открыт, остававшееся в нем понемногу было раскрадено, сам он стал приходить в упадок и, наконец, превратился в кучу развалин. Отличный парк зарос диким кустарником и роскошной, очень высокой травой. Только местами заметны были еще слабые следы прежней культуры. Так грубый произвол невежественного человека в самое короткое время разрушил учреждение, которое могло бы доставить неисчислимые услуги стране!

   Рано утром 16 декабря мы опять тронулись в путь, следуя прежней дорогой, но в обратном направлении, и в 2 часа пополудни вернулись в Петропавловск, где Завойко, к сожалению, встретили очень неприятные жалобы.

   Уже несколько недель тому назад камчадалы, пришедшие с севера, распространили слух, что ижигинский исправник позволяет себе неслыханные притеснения и вымогательство по отношению к кочующим в его округе корякам. Жалобы становились все громче и громче и достигли, наконец, самого Завойко. Последний поэтому счел нужным командировать чиновника для исследования и устранения злоупотребления, и 19 декабря отсюда отправился один из членов здешнего суда.

   Праздник Рождества был уже очень близок, и всюду шли самые деятельные приготовления к разнообразным увеселениям. Предполагалось протянуть праздничное веселье далеко за новый год. Благодаря же общим стараниям оно так и вышло.

   Прекрасный германский обычай, - встречать сочельник при сиянии ярко освещенной елки - укоренился также во многих русских семьях, так что и в Петропавловске из окон многих домов по снегу далеко отражался свет зажженных на елках свечей. Я имел удовольствие провести этот вечер в доме губернатора и видеть неописуемый восторг его многочисленных детей. Все напоминало о чудном празднике на родине, только форма дерева представлялась несколько чуждой. Сосна и ель отсутствуют на всем юге Камчатки, а потому приходилось готовить искусственную елку, а именно - прилаживая друг к другу и связывая искривленные и изогнутые во всех направлениях ветви ползучего кедра, единственного здесь представителя хвойных. Но дети, выросшие здесь и никогда не видевшие настоящей елки, находили и такую подделку великолепным деревом. Может быть, даже в более зрелые годы, уже будучи в Европе, они скучали по родному кедровнику, с которым для них связаны воспоминания золотого детства.

   Утром в первый день праздника состоялось торжественное богослужение в православной церкви, затем пошли бесконечные визиты - сначала к губернатору, потом друг к другу, так что мы все, хорошо знакомые между собой, в течение дня встретились и обменялись поздравлениями почти столько же раз, сколько домов в городе. Только большой обед у Завойко, за которым опять собралось все здешнее общество, положил конец этому рвению поздравителей. 26-го состоялся большой танцевальный вечер у семейного офицера Г., 27-го все общество опять собралось на балу у Завойко. Все были необыкновенно веселы и опять главным образом танцевали восьмерку. Затем, 28-го, в казарме происходило театральное представление, на которое матросы пригласили свое начальство. Давались ими различные сцены из народной жизни, причем главная пьеса заключалась в исполнении любимой песни о Волге; - пение сопровождалось пантомимой. Представление закончилось общими танцами, при которых мы оставались еще некоторое время в качестве зрителей.

   По сибирскому обычаю во всех городах и деревнях от Рождества до Нового года ходят ряженые. Так было и в Петропавловске, где улицы оживились разгуливавшими участниками маскарада. Маскам разрешалось поодиночке или группами заходить в любой дом, протанцевать что-нибудь или разыграть какую-нибудь шутку и затем отправляться дальше. Лица из высших классов общества также не брезгали участием в этих импровизированных танцах. Так, 30-го в дом Завойко явилась костюмированная компания, удалившаяся лишь после нескольких часов самой веселой пляски. Гости не прочь были остаться по-здешнему обыкновению хоть до утра, но нам предстояли еще два бала, и оба у хлебосольного губернатора. 31 должна была состояться у него встреча Нового года в обществе многочисленных гостей, и все, вообще бывавшие у Завойко, собрались по этому случаю. В 12 часов ночи танцы прерваны были барабаном и шампанским. Посыпались поздравления, а затем мы начали Новый год самыми веселыми танцами.

   1 января, после богослужения, опять сделаны были все обязательные визиты, а вечером все общество снова собралось у Завойко. На этот раз состоялся поистине очень удачный маскарадный бал, для которого костюмы изготовлялись еще за несколько недель до того. Фигурировали преимущественно восточные народы: виднелись китайцы, японцы, тунгусы, камчадалы, чукчи, но не отсутствовали и турки, тирольцы, испанцы и греки. Для Петропавловска общество было очень блестящее. Приходилось даже изумляться тому, как можно иметь здесь такие разнообразные и роскошные туалеты. Наскучив, наконец, бесконечными танцами последних дней, мы, для разнообразия, затеяли 2 января большой пикник в окрестности. Около 30 саней, больших и малых, запря женных 5 - 9 собаками, пронеслись по главной улице к небольшой прибрежной речке Калахтырке, протекающей к северу от города. Здесь, в открытом поле, мы закусили привезенной провизией. Тут же, на берегу реки, протекающей по роскошным и обширным лугам, находился портовый коровий хлев, где за коровами присматривали три старых матроса. Последние ежедневно доставляли молоко в губернаторский дом, откуда оно распределялось по самым большим семьям. И не одна мать от всего сердца была благодарна губернатору за такое благодетельное учреждение.

   Повеселившись в компании и вдоволь посмеявшись (особенно много смеху возбуждали камчатские торбасы и куклянки, надетые как дамами, так и кавалерами), мы вперегонку направились домой, причем не обошлось без опрокидывания саней, очень забавлявших все общество. Дома мы были с наступлением темноты.

   Утром, 3 января, опять тронулся длинный ряд саней из Петропавловска к деревне Аваче. Но это были не легкие сани с веселыми седоками, как вчера, а исключительно тяжело нагруженные товарами нарты: общество русских купцов отправилось в сопровождении прикомандированного к ним чиновника в объезд по Камчатке. Караван представлял как бы передвижную ярмарку, ежегодно зимой обходившую полуостров и нередко проникавшую до самого крайнего севера. Уже выше я упоминал об этих торговых объездах, здесь же мне только остается подтвердить ранее сказанное.

   Прошло несколько дней необходимого отдыха, после чего можно было приступить со свежими силами к предстоявшим еще увеселениям. Неженатые молодые чиновники и офицеры считали себя обязанными задать и со своей стороны бал и пригласить на него губернатора с супругой, а также всех дам и вообще семейства, в которых были приняты. Устроители торжества распорядились освободить и вычистить большую казарму, а затем богато и со вкусом украсили ее флагами. Задолго до самого торжества начались приготовления и наконец последовали приглашения на 6 января. Более 80 человек в изящных туалетах наполнили по-праздничному разубранные и освещенные комнаты. Опять танцевали до утра. Приглашенных угощали самыми изысканными кушаньями и тонкими лакомствами.

   Но и это большое собрание не было последним, потому что после него последовали приглашения на большой танцевальный вечер. Г. Больман, родом из Ревеля, комиссионер Российско-Американской Компании, и его чрезвычайно приветливая жена пригласили к себе все общество на 8 января.

   После гостеприимного губернатора Завойко г. Больман и г. Губарев прилагали наибольшее старание усладить жизнь обывателям Петропавловска, этого почти герметически замкнутого от прочего мира уголка. Так и 8 января прошло очень оживленно и весело, тем более, что, как все хорошо знали, это был последний вечер в длинном ряду увеселений. В ближайшие затем дни губернатор собирался отправиться в объезд, в котором и я должен был сопровождать его. Предстояло, следовательно, множество сборов.

  

  

   Отъезд был назначен на 15 января. Еще 14-го наши большие крытые дорожные сани (повозки) со всем багажом были отправлены в Старый Острог. До Острога предполагалось ехать в небольших санях, которыми мы правили сами. Поездка эта должна была состояться в довольно большом обществе, потому что многие чиновники желали проводить губернатора. Итак, около 7 часов утра тронулся обоз из 14 саней, прибывший уже около 11 часов в Старый Острог по известному пути через деревню Авачу. Пока нагружались повозки, мы в доме старика Машигина обильно закусили на прощание. Повозка представляет большие низкие сани с верхом и впереди с фартуком, так что ее можно вполне замкнуть. Повозка длинна, узка и рассчитана всего на одного ездока, который притом помещается лежа. Она состоит, собственно говоря, из прочной нарты, на которой установлен длинный закрытый ящик. В описываемые сани, смотря по состоянию пути, запрягается от 15 до 21 собаки, которыми управляет один или, при более трудных горных поездках, два человека (по-камчатски - каюры). Последние сидят по обеим сторонам на козлах или стоят на полозьях.

   После веселого завтрака, приправленного многими тостами и добрыми пожеланиями, мы, наконец, выехали около 4 часов и прибыли в 9 часов вечера в Коряку. Дорога шла большею частью прекрасным березовым лесом (В. Ermani), по крутому подъему, в не особенно большом расстоянии от р. Коряки, впадающей в Авачу с правой стороны. Дом тойона, т. е. старосты по-камчадальски, был чист и содержался в порядке. К чаю, который мы здесь пили, нам подали самовар и богатый, красивый сервиз. Камчадалы - большие любители чая, а так как эта драгоценная трава не всегда у них бывает, то они более чем охотно присосеживаются к проезжающим, заваривающим свой собственный чай. По прочно установившемуся обычаю, все обитатели острога {Русское название "острог" означает собственно укрепление и происходит со времени первого завоевания страны. Теперь же в Камчатке так называют всякое поселение камчадалов, хотя здесь нет ни одного действительно укрепленного места.} допускаются в таком случае к угощению. А потому для путешествующего здесь чрезвычайно важно запасаться в дорогу большим количеством чая. Угощение этим напитком или даже оставление небольших количеств чаю, табаку и водки, по очень распространенному здесь обычаю, заменяет давание денег "на чай". То же угощение или подарки заменяют также вознаграждение за полученную еду или оказанные услуги. Деньги принимаются гораздо менее охотно. Только за собак расплачиваются наличными, причем по закону за пять собак платится как за одну лошадь. Как на спутника губернатора, на меня возложена была обязанность производить все платежи и выдавать вознаграждения, поэтому у меня на руках находились все, очень крупные, дорожные запасы и суммы. Завойко дал мне инструкцию не скупиться, а напротив, раздавать щедрые подарки. Для этой надобности имелась особая богато нагруженная нарта, а чтобы и того не оказалось мало, заранее были отправлены далеко вперед еще некоторые запасы.

   В Коряке я в первый раз увидал приспособление, которое впоследствии встречал часто, и тем чаще, чем более продвигался к северу. Дело в том, что оконные стекла, благодаря дальней перевозке, здесь очень дороги, а, следовательно, и очень редки. Народ заменяет поэтому стекло медвежьими кишками, особенным образом приготовленными и сшитыми. Такие кишки, конечно, не прозрачны, а только просвечивают, так что комнаты довольно светлы, но наружу ничего не видно. Чтобы устранить этот недостаток, в окна вставляются еще небольшие (дюйма в два-три) прозрачные пластинки слюды.

   Мы выехали из Коряки в 11 часов вечера и около 3 часов утра 16 января прибыли в Начику. На этой части пути мы также совершили порядочный подъем. Опять пришлось ехать длинным березовым лесом (B. Ermani), пока, наконец, мы не прибыли в высоко лежащую горную долину, окруженную довольно высокими, несколько отдаленными вершинами. В этой долине находится весьма жалкое поселение Начика, один из наиболее высоко лежащих острогов всей Камчатки.

   После непродолжительной остановки мы опять немного спустились вниз по долине, всюду ограниченной горами, и направились далее к Малке, куда и прибыли около 10 часов утра. Как близ Малки, так и близ Начики имеются горячие ключи, которых я, однако, к сожалению, не мог видеть, потому что нужно было торопиться далее. Этот острог больше Начики и очень живописно расположен в обширной котловине, окруженной горами. Тойон сообщил нам об очень удачном урожае овощей: уродились капуста, репа и хрен, а с посаженных 5 пудов картофеля наш рассказчик собрал 60. До Малки мы следовали преимущественно в западном направлении. Отсюда же наш путь шел к северу, и опять стало заметно ясное повышение поверхности. Сперва мы ехали очень широкой долиной, все понемногу в гору. Вскоре с восточной стороны горы подошли к нам ближе. То были Ганальские Востряки, отделяющие только что упомянутую долину от долины верховья р. Авачи и составляющие настоящее эльдорадо для охотников. В эти дикие горы, пересеченные множеством потоков и ущелий, отваживаются проникать только наилучшие ходоки, к тому же хорошо знающие местность. С запада горы еще оставались в отдалении. Так, дорога довела нас до Ганала, куда мы прибыли в 4 часа пополудни. Ганал - бедное поселение, находившееся в самом плачевном состоянии, благодаря массе больных во всех домах. Страшнейший бич страны - болезнь, распространенная среди жителей, род наследственной венерии, являющейся во всевозможных ужасных формах, и часто даже имеющая последствием проказу. Эта болезнь существовала еще до завоевания Камчатки и так косит население, что в недалеком будущем, если только не примут скорых и энергичных мер против нее, вся страна опустеет. Но во время нашего посещения ровно ничего не делалось для борьбы со злом.

   Хотя нам предстоял очень длинный и трудный переезд, мы все же как можно скорее тронулись в дальнейший путь, чтобы уйти из зараженной атмосферы. До ближайшего острога считается около 60 верст. На этом длинном пути поставлены две юрты, чтобы во время частых и опасных вьюг предоставить пристанище путешественникам, проезжающим по этой очень высокой местности. Между Ганалом и Пущиной находится водораздел: с одной стороны - Камчатки, текущей отсюда к северу, и с другой - р. Быстрой, идущей на юг и составляющей главный приток р. Большой, по широкой долине которой мы и подвигались теперь к северу. На пути от Ганала сперва проезжают порядочное расстояние по местности, носящей характер тундры и лишь немного поросшей кустарником. Так достигают первой из только что упомянутых юрт - Ганальской. Отсюда долина, поросшая березовым лесом (В. Ermani), заметно начинает повышаться. Горы с обеих сторон подходят ближе, и р. Быстрая прорезывает себе на дне долины несколько более глубокое русло. Так, дорога, идущая редким лесом, ведет все выше и выше, между тем как горы, находящиеся по обеим сторонам ее, быстро понижаются. Лес состоит большею частью из В. Ermani - главного дерева лесов южной Камчатки, но местами начинает уже показываться В. alba, которая вскоре затем становится все более и более частой и в системе р. Камчатки встречается уже в большом количестве. Так мы доехали до низкого, закругленного гребня, представляющего, собственно, простое возвышение поверхности, тянущееся поперек долины и как бы соединяющее между собой низкие горы правой и левой стороны. С этим возвышением достигают собственно водораздела, Камчатской Вершины и сейчас же за нею к северу - второй юрты, Пущиной. Отсюда долина открывается к северу, причем быстро расширяется и опять заметно понижается. Здесь по бокам долины в горах лежат истоки р. Камчатки. Горы по обеим сторонам опять быстро повышаются, и вместе с тем разделяющее их расстояние быстро возрастает, так что заключенная между ними долина все более и более расширяется. Только западные горы, Срединный хребет с его зубчатыми вершинами, остаются еще некоторое время вблизи.

   Холод стал здесь довольно чувствителен, спиртовой термометр при небольшом ветре показывал -29°. Сверх того, к северу от водораздела массы снега оказались гораздо более значительными, а дорога, к сожалению, много труднее.

   От Пущиной юрты считается 25 верст до острога Пущиной, причем дорога непрерывно шла здесь редким березовым лесом, состоящим из обоих видов - В. alba и В. Ermani. Наконец, утомленные долгой ездой, мы в 5 часов утра 17 января прибыли в Пущину и с большим удовольствием принялись за вкусное жаркое из мяса дикого барана и за горячий чай, поданные нам тойоном. Но уже в 7 часов мы двинулись дальше, а около 12 прибыли в Шарому. Снег здесь всюду был очень глубок, а долина настолько расширилась, что горы едва были видны издалека. Исключительно лиственный лес, главным образом состоявший из В. alba, совершенно заполнял также и эту часть широкой плоской долины. Шарома имеет часовню и больше Пущиной, но принадлежит к числу не самых больших, хотя и более благоустроенных острогов. Тойон Мерлин принадлежал к старому камчадальскому роду, ведущему свое происхождение еще с древнейшего героического периода Камчатки. Далее дорога шла такою же местностью, как и до Шаромы, в Верхнекамчатск, куда мы прибыли в 6 часов, незадолго до того переехав в лодках через Камчатку, которая здесь уже представляет очень порядочную реку, и, несмотря на 22° мороза, еще не замерзла. Множество лебедей и других водяных птиц оживляли открытую воду. По рассказам, они нередко остаются здесь всю зиму. Верхнекамчатск, некогда главный город страны, теперь опустился до роли ничтожного маленького острога и не представляет ничего замечательного. Завойко торопился дальше, в очень близкую отсюда большую русскую деревню Милкову, куда мы и прибыли в 8 часов вечера. Радушно и с почетом, подобающим начальнику края, были мы приняты в опрятном и просторном доме старосты. Нас угостили обильной трапезой, причем, конечно, не обошлось без жаркого из дикого барана.

   Обитатели Милковой называют свое поселение русской деревней, а не камчадальским острогом. Нисколько не отличаясь от камчадалов ни по одежде, ни по языку, ни в каком другом отношении, они, тем не менее, очень напирают на свое чисто русское происхождение. Сообразно с тем в Милковой жил не тойон, а деревенский староста. Русский язык был здесь только очень немногим более чист, чем у камчадалов. Благодаря самому тесному общению в течение десятка лет со своими соседями и частым смешанным бракам, русские успели столько же заимствовать от камчадалов, сколько передать им свои особенности и привычки. Таким образом здесь возникла своеобразная помесь, занимающая как бы середину между обоими племенами. Склад лица лишь в редких случаях представляется здесь европейским. В этом именно отношении одерживает верх камчатский элемент. С другой стороны, камчадалы, особенно с того времени, как они сменили свои землянки на дома, построенные по русскому образцу, переняли множество русских обычаев и приемов, сохранив лишь кое-что из старокамчадальского быта, главным образом содержание собак и рыболовство, а также все находящееся в связи с этим, благодаря чему развились некоторые весьма заметные контрасты между обеими народностями. Русские крестьяне, - и в этом, быть может, главное отличие обоих племен, - более искренне и несколько более разумно следуют правилам церкви, между тем как камчадалы, несмотря на поголовное крещение, усвоили себе только внешность православия и считают его особым, ныне прочно установленным родом шаманства. В результате у них возникает невообразимая путаница из смеси древнего языческого суеверия и внешних обрядов православной церкви. Милкова была основана в начале нынешнего или конце прошлого века, для чего сюда были переселены крестьяне из Сибири. Составляющие ее теперь 27 домов, прочно и аккуратно выстроенные, стояли двумя длинными рядами, окруженные хлевами, сараями и обширными огородами. Среди деревни возвышается красивая деревянная церковь, где служит священник, живущий здесь же. Население, несколько более 200 душ обоего пола, непрестанно поощряемое правительством, более или менее удачно пыталось заниматься земледелием. В их стойлах имеется несколько лошадей и немного рогатого скота, так что Милкова по крайней мере по внешности похожа на русскую деревню. Чтобы усилить еще этот национальный характер, Завойко распорядился об устройстве в так называемых русских деревнях Камчатки ткацких школ. Одна из таких школ была устроена и в Милковой. Так как лен и конопля здесь не родились, то жители собирали местную, очень высокую крапиву, обрабатывали ее для получения волокна, как лен, и затем пряли и ткали из обработанного таким образом материала очень хорошее полотно, которое с выгодой можно было употреблять на белье. Один старый матрос, знавший ткацкое дело еще из России, объезжал по распоряжению губернатора деревни и обучал женщин и девушек нужным для этого дела приемам. Все предприятие увенчалось большим успехом и принесло немало выгоды населению: при нашем посещении мы видели немало очень удачных образчиков крапивного полотна, а двум девушкам даже вручили премии, присланные С.-Петербургским Экономическим Обществом. Для одной из них назначена была брошка, для другой - серьги; и брошка, и серьги - золотые с гранатами. К нашему удивлению, обе отказались от подарков, мотивируя свой отказ тем, что весь их костюм не вяжется с такими богатыми украшениями.

   18 января, в 10 часов утра, мы отправились в дальнейший путь, а в 3 часа прибыли в Кырганик, настоящее камчадальское поселение. В доме тойона, где нас, как и в других местах, приняли чрезвычайно радушно, царили чистота и порядок. От Петропавловска почти до Кырганика, за исключением ползучего кедра и отдельных кустов можжевельника, не встречались хвойные породы, тем более бросилась мне в глаза при приближении к этому острогу лиственница, рассеянная среди лиственного леса. Первые встреченные мною лиственничные деревья были низкорослы и чахлы, но вскоре показались и очень крупные экземпляры. На дальнейшем пути к Машуре, куда мы прибыли в 8 часов вечера, хвойный лес был уже чаще, а лиственный стал отступать на второй план. Кроме того, у названного острога я встретил еще одну хвойную породу - пихту, которая близ Машуры и за нею уже образовала более или менее обширные рощи. Начиная от Кырганика, все виденные мною дома в острогах были уже построены из хвойного леса. Машура - довольно большое поселение с часовней, живописно расположенное на реке и выгодно отличающееся от других острогов здоровым видом жителей и большим порядком. Долина р. Камчатки здесь очень широка, так что горы с запада и востока виднеются в большом удалении.

   19 января мы в 2 часа утра и при 30° мороза прибыли в Чапину, где согрелись чаем и неизбежным жарким из дикого барана. В конце прошлой осени и зимою камчадалы очень удачно охотились за горным бараном и напасли большое количество его мяса, которым щедро угощали своих гостей, и, нужно отдать справедливость, это мясо действительно очень вкусно. В 9 часов утра мы достигли Толбачи, острога, находящегося верстах в 30 от реки Камчатки и расположенного на р. Толбаче - правом притоке Камчатки. На пути к Толбаче мы опять приблизились к восточным горам, так что очень ясно видели Толбачинскую сопку. Гора эта, представляющая громадный кратер обвала, высоко поднималась в своем снежном покрове над соседними вершинами. Всего более возвышался северный край кратера. С южной же стороны, менее высокой, поднимался мощный столб дыма и пара. По словам толбачинского тойона, на вершине нередко наблюдался и огонь, а также выпадали и дожди пепла. В Толбаче постоянное однообразие нашей пищи было несколько нарушено одной новинкой. На небольшом поле созрел ячмень, уцелевший от ночных морозов. Тойон приготовил из него кашу и угостил губернатора этим продуктом своего хозяйства. Картофель тоже хорошо уродился, так что посаженные 90 пудов дали 900 пудов сбору. Вкусная каша доставила хорошие результаты для обывателей острога, так как Завойко щедро наградил их.

   В 8 часов мы достигли Козыревска, расположенного на самой р. Камчатке. К сожалению, острог этот стоит на таком низком месте, что часто терпит от наводнений. Уже три раза жители острога переносили свои дома, но всякий раз так неосмотрительно, что улучшения от того не последовало. В прошлом году, не говоря о других опустошениях, здесь утонули три лошади, что составляет в Камчатке почти невознаградимую потерю. Из Козыревска также открывался величественный вид на восток. Самый высокий и самый красивый из вулканов Камчатки, Ключевская сопка, достигающая высоты около 16000', ясно обрисовывался на чистом небе, окруженный несколькими конусами различной высоты. Сверху донизу, окутанные белым снегом и освещенные сиянием луны, эти великолепные горные исполины явственно выделялись на темно-голубом ночном небе. Обильные облака дыма и пара выделялись из самой верхней оконечности сопки, которая в виде белого конуса, вся от подошвы до наивысшей своей точки, выступала перед зрителем. К сожалению, быстро набежавшее облако очень скоро скрыло от наших глаз эту чудную картину и принесло снег, сильно затруднивший дальнейшее путешествие. Мы медленно подвигались по глубокому рыхлому снегу, так что в Ушки прибыли лишь в 5 часов утра 20 января, а в Кресты - в час дня того же числа. Снег прошел, и опять открылся перед нами, при ясном небе, обширный вид. Опять выступила великолепная Ключевская сопка во всей своей красе, но теперь она виднелась к юго-востоку, на севере же мы в первый раз увидели Шивелюч. Последний представлялся в виде колоссальной изолированной горной массы, вытянутой и на вершине сильно разорванной. От Ключевской сопки он отделялся лишь широкою долиной р. Камчатки. Гора казалась мне недеятельной, но, по словам жителей, из кратера изредка выделяются пары. Далее к востоку от этого вулкана, ближе к морскому берегу, на горизонте еще выступала изолированная вытянутая группа - Тимаска, состоящая из низких, закругленных на вершине гор.

   Жители Ушков пророчили, что в эту весну очень долго пролежит снег. Основанием для такого пророчества служило отсутствие дождей пепла. Понятно, что снег, посыпанный пеплом, гораздо скорее поддается действию солнечных лучей, а потому и стаивает ранее. Это простое наблюдение имеет немалое значение по отношению к экономическому развитию Камчатки, потому что с более или менее скорым исчезновением снега, которое обусловливается выпадением дождей пепла, очень тесно связан вопрос о возможности хлебопашества в Камчатке. Но разрешение этого вопроса не трудно. Если посыпанный пеплом снег исчезает очень рано, то запашка и посев также могут быть закончены соответственно рано, и зерно поспеет еще до ночных морозов, наступающих весьма скоро. В противном случае работа может начаться лишь очень поздно и весь растительный период задерживается настолько, что морозы наступают до созревания зерна и, конечно, все всходы погибают. Почва здесь необыкновенно плодородна, и если только колоссальная масса снега скоро стает и место хоть немного защищено от ночных морозов, то всякий раз, без сомнения, можно рассчитывать на богатую жатву. Но дожди пепла совсем не поддаются расчету и, вообще говоря, скорее составляют исключение, чем правило. Для появления их требуется, во-первых, деятельность вулкана и, во-вторых, одновременно с нею благоприятное направление ветра, который перенес бы пепел на должное место. Ясно, что земледелие, основанное на таких неблагоприятных и ненадежных факторах, никогда не прокормит страну.

   Мы продолжали свой путь все еще по льду р. Камчатки, и в 8 часов вечера прибыли в большую русскую деревню Ключи, где остановились в просторной и чистой избе деревенского старосты Ушакова. Сейчас же стол покрылся блюдами, и мы за чаем, в теплой комнате, уютно провели вечер в обществе деревенского священника, явившегося засвидетельствовать почтение губернатору. Нам сообщили, между прочим, что Ключевская сопка всего лишь пять дней тому назад, т. е. приблизительно с 15 января, стала выделять довольно большие столбы пара, но огня при этом еще не замечалось. Далее мы узнали, что извержение сопки случилось в 1840 г. Точно так же очень сильное извержение произошло в 1848 г., причем лава доходила до р. Камчатки. Но, начиная с 1848 г., гора не проявляла более усиленной деятельности. Шивелюч лишь изредка выделяет немного пара и дыма, большею же частью остается совершенно недеятельным.

   Деревня Ключи основана одновременно с Милковой и заселена русскими или сибирскими крестьянами. В ней довольно большая деревянная церковь и 45 хорошо выстроенных домов со службами. Дома расположены в 2 ряда вдоль длинной улицы, параллельной реке. Ряды домов стоят очень близко к воде, так что большие огороды все располагаются со стороны горы. Отсюда поверхность быстро поднимается, образуя как бы громадный цоколь для высоко поднимающегося к небу белого вулкана. Он представляется здесь зрителю во всей своей колоссальной величине, от подошвы до вершины, - зрелище поистине подавляющего величия! К тому же, облако дыма, гонимое ветром в сторону, растянулось в длину, раз в шесть большую высоты вулкана.

   И здесь практиковалось тканье из крапивы, но достигнутые результаты были менее удовлетворительны, чем в Милковой, так что ключевские ткачи навлекли на себя замечания со стороны губернатора. Староста был не без некоторого образования: в комнате его видны были разные книги сельскохозяйственного содержания и несколько им самим набитых птиц, внешность которых, однако, очень заметно обнаруживала малую опытность художника.

   Утром 21 января Завойко произвел ревизию хлебного магазина деревни, в котором оказался еще довольно большой запас ячменя с прежних лет. В прошлом году урожай был весьма неудовлетворительным: сам-3 для хлеба и сам-2 для картофеля. Крестьяне добросовестно делали свое дело, полевые работы были тщательно ведены, но вулканы не дали пепла, и ячмень отчасти пропал.

   В 9 часов утра Завойко тронулся уже в дальнейший путь. Сильный снег так затруднял движение, что лишь в 3 часа мы прибыли в жалкий острог Комаку. По такому же глубокому снегу поехали мы далее, пока, наконец, в 10 часов вечера, совершенно выбившись из сил, не прибыли в Нижнекамчатск. У последней станции мы прошли Жоковские щеки, утесистую, очень романтичную теснину р. Камчатки. Горы с обеих сторон близко подходят здесь к реке и большею частью крутыми утесами падают к воде, часто едва оставляя узкий проход на берегу. Лишь близ Нижнекамчатска долина снова расширяется, но все еще остается ограниченной близко подступающими довольно высокими горами.

   Нижнекамчатск, некогда главный город Камчатки, очень живописно расположен на берегу реки Камчатки, вплотную у воды. Здесь сохранилась еще старая церковь со старинными образами, оставшимися от давно прошедшего лучшего времени. Теперь Нижнекамчатск совершенно утратил прежнее свое значение и уступает даже Ключам и Милковой, а еще более, конечно, Петропавловску. 20 домов, составляющих поселение и окруженных огородами, разбросаны довольно неправильно. Старые укрепления и ворота давно исчезли, торговли более нет, нет более прежнего достатка. Мы остановились всего лишь на несколько часов у старика-городничего Кузнецова, человека, с большим равнодушием переносящего довольно жестокую судьбу. Много лет тому назад он был богатым купцом, но затем потерял свое состояние - около 200 тысяч рублей - и теперь стал простым крестьянином.

   В 12 часов ночи мы, в снег и ветер, тронулись в дальнейший путь и после очень утомительного переезда при 22° мороза прибыли, наконец, в 5 часов утра 22 января к устью р. Камчатки.

   Небольшое поселение состоит из 12 - 13 домов, большею частью принадлежащих казне и занимаемых расквартированными здесь казаками и матросами. Корабельный инженер заведовал постройкой небольших береговых судов, а именно шхуны и небольшой палубной лодки. Завойко желал ознакомиться также с ходом этой работы. Все дома расположены очень близко к устью, а следовательно, и к морю. Тем не менее, нам не пришлось увидеть моря, хотя шум волн, чуть что не заглушавший бурю, совершенно явственно доносился до нас. Вьюга была ужасная, так что за десять шагов ничего не было видно. Высоты начали быстро понижаться уже вскоре за Нижнекамчатском, и мы выехали на совершенно открытую местность, тянущуюся до моря. Здесь, ничем не защищенное, лежит маленькое поселение, терпя от беспрерывных, со всех сторон налетающих бурь. Но если это обстоятельство представлялось неблагоприятным для жителей его, то, с другой стороны, они имели и немало важных выгод. Вся область устья р. Камчатки представляет чрезвычайно богатый охотничий участок. Всякая охота дает здесь богатую добычу и обильное вознаграждение за труд. Немного выше устья в реку Камчатку открывается с севера большое Нерпичье озеро. По величине оно приблизительно равно Авачинской губе. На нем расположено несколько островов, и в него же впадают небольшие речки и ручьи. Берега озера частью горные и каменистые. При истоке его, посредством широкой и очень короткой реки Озерной, остается много открытой воды, которая постоянно, зимою и летом, оживлена массой водяных птиц, в том числе множеством гусей, уток и лебедей. Так как эти обширные скопления воды сверх того еще богаты рыбой, то сюда входит с моря множество тюленей и сивучей, которые значительно увеличивают собою число промысловых животных. Доказательства богатой охоты видны были в домах здешних обывателей: здесь не только накоплены были многочисленные тюленьи шкуры, но и еще, в качестве съестных припасов, имелось большое количество мороженых гусей и лебедей.

   В ночь на 23 января погода несколько улучшилась. В 9 часов утра мы уже тронулись в путь и поехали обратно в Нижнекамчатск, куда и добрались по глубокому снегу и при 30° мороза в два часа дня.

   Еще в Ключах до сведения Завойко дошло, что ограбление коряков в Ижигинске {Об этом ограблении речь была выше (стр. 126); для расследования дела губернатор еще течение Рождества командировал чиновника в Ижигинск.} происходило в гораздо более крупных размерах, чем сообщалось вначале; далее - что коряки очень возбуждены и настойчиво требуют возмещения своих потерь. Требование это было вполне справедливо, и губернатор охотно соглашался удовлетворить его, потому что бедные номады были просто ограблены и в некоторой степени лишились единственного средства к существованию - своих оленей. Но однако при самом тщательном просмотре товаров, захваченных нами в дорогу, как то: табаку, чая, бус, мелких железных изделий, хлопчатобумажных тканей, пороха, водки и пр., оказалось, что все вместе взятое далеко не составило бы вознаграждения, равного их потерям. Сверх того, Завойко, посетив коряков в качестве губернатора, т. е. официально, должен был бы за всякие услуги расплачиваться очень щедро и делать еще подарки. Явиться с пустыми руками и утешить пострадавших обещанием позднейшей высылки вещей также не годилось, а потому Завойко решил вернуться в Петропавловск и на этот раз совсем отказаться от дальнейшей поездки к укинцам и олюторцам {В дальнейшем описании путешествий неоднократно придется говорить об этих народах. Теперь довольно будет упомянуть, что коряки разделяются на 5 групп:

   1) Бродячие коряки.

   2) Каменцы, на западном берегу Камчатки

   3) Палланцы, на западном берегу Камчатки

   4) Укинцы, на восточном берегу Камчатки

   5) Олюторцы, на восточном берегу Камчатки

   Последние 4 группы - коряки, перешедшие к оседлой жизни.}, а особенно в Ижигинск к кочевым корякам, потерпевшим от притеснений. Еще в Нижнекамчатске шла речь о поездке к названным инородцам, потому что оттуда уже возможно направиться на север - к укинцам. Но частые и очень сильные вьюги намели такие колоссальные массы снега, что такая поездка представлялась рискованным предприятием, тем более что первая часть пути шла бы по совершенно безлюдной местности. Поэтому было решено вернуться пока в Ключи, чтобы там выработать окончательное решение. Дело в том, что от Ключей идет к северу уже настоящая, проторенная дорога, вдоль которой гораздо чаще встречаются поселения.

   Пробиваясь по глубокому снегу, без всякого следа дороги, при постоянно возраставшей стуже (уже вечером мороз дошел до 32°), мы 24 января, в 2 часа утра, прибыли в Камаку и затем в ужасный холод, почти при 41° мороза, ехали в течение всей ночи в Ключи. К счастью, ветер совершенно стих и небо прояснилось. Когда мы смотрели на луну, вся атмосфера представлялась нам наполненною тонкими, длинными кристаллами льда, весьма медленно опускавшимися и производившими при прикосновении к коже ощущение легкого щекотания. Но этим и ограничивалось все впечатление холода, потому что благодаря здешней превосходной зимней одежде, именно подбитому лебяжьими шкурками полукафтанью и куклянке сверх него, путешественник вполне защищен от стужи. Немного не доезжая Ключей, мы проехали через небольшой, почти совершенно вымерший острог Каменки, которого не посетили при первом нашем проезде, а затем, в 10 часов утра, были уже в теплой комнате старосты Ушакова в Ключах.

   И здесь, выслушав все подробности дела, Завойко не мог принять другого решения, как вернуться домой. Но все, что мы могли сберечь из перечисленных выше товаров, было заново упаковано и передано укинскому тойону с приказанием тотчас же отправиться в Ижигинск и раздать это корякам в виде подарка от губернатора. Собственно уплату за понесенные убытки предстояло отправить туда летом на судне. Укинский тойон был вызван сюда в качестве человека, знающего весь север и хорошо говорящего по-коряцки. Теперь же он уехал один с подарками. Пути в Ижигинск, предложенные им на выбор Завойко, были следующие: 1) от Ключей через Харчину и Еловку, пересекая Срединный хребет, к Седанке и Тигилю на западном берегу Камчатки; оттуда, вдоль этого берега, через остроги палланцев (Воямполка, Кахтана, Паллан, Кинкил, Лесная, Подкагерная, Пусторецк) к северу; затем вокруг Пенжинской губы через поселения каменцев на реках Таловке, Каменной, Паренской в Ижигинск; или 2) путь, при котором не пришлось бы пересечь Срединный хребет, следовательно, более целесообразный при такой массе снега. Он идет сперва вдоль восточного берега по направлению к северу до места, где Срединный хребет становится очень низким, даже прямо переходит в небольшой кряж, и где Камчатка, по крайней мере, вдвое менее широка. Здесь нужно переехать на западный берег к Лесной, Подкагерной или Пусторецку и затем, по вышеописанному пути, доехать до Ижигинска. При этом пути не ездят от Еловки через горы к Седанке, а направляются либо на северо-восток к Укинскому берегу, проезжают все укинские остроги (Озерная, Ука, Холюла, Ивашка, Дранка, Карага) и затем переезжают от одного из двух последних, т. е. Дранки или Караги, к Лесной, Подкагерной или Пусторецку; либо по восточному берегу доезжают еще до первого острога олюторцев - Кичиги, и только от него до Пусторецка. Горы здесь уже едва встречаются, средина страны занята только высокой моховой тундрой, тянущейся почти до системы Анадыра, - это так называемый Парапольский дол - бесконечная, бездревесная, покрытая мхом равнина.

   Покончив наконец с этим неприятным делом, мы 25 января, в 6 час