Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Дневник во время войны

пулъ - голоса какихъ-то птичекъ - такъ нѣжно поетъ.

   Послѣ цѣпи Н. Е. спустился въ батарею Покатилова. Въ тюренченскомъ бою у него перебили только всю его батарею. Здѣсь пули гораздо опаснѣе: уже убитъ Покатиловъ и его замѣститель. Теперь двое молодыхъ офицеровъ - Тарасовъ и Шаляпинъ - командуютъ батареей: оба тих³е и спокойные. Молодой красавецъ-солдать стоитъ саженяхъ въ двадцати отъ батареи на возвышен³и и направляетъ выстрѣлы нашихъ оруд³й.

   - Такъ что влѣво, еще немного, ваше благород³е.

   И стоитъ и говорить такъ спокойно, какъ будто стоитъ у себя на крышѣ и сообщаетъ оттуда то, что видатъ.

   Такъ продолжается уже полтора часа, и ни одна пуля его еще не тронула.

   Н. Е. предлагаеть скромный завтракь офицерамъ. Со вчерашняго вечера они еще ничего не ѣли, и шпроты и хлѣбъ ихъ соблазняютъ. Присѣвъ, они ѣдятъ, и вкусъ пищи возбуждаетъ ихъ арпетитъ. Съѣдены всѣ шпроты, послѣдн³е куски хлѣба, обмакивая ихъ въ масло, торопливо доѣдаютъ завтракающ³е, а въ головѣ Н. Е. неотступная мысль; "какъ оставить всѣхъ этихъ чудныхъ людей, такъ спокойно, такъ весело отдающихъ свою жизнь, если это нужно ихъ родинѣ?"

   И другая: "кто первый?"

   Онъ первый.

   - Ахъ, какъ больно! - вскрикивае³ъ онъ и падаетъ впередъ, уткнувшись лицомъ въ землю.

   - Носилки!

  

   Такой же громъ въ горахъ, а можетъ-быть, и еще болѣе сильный. Изъ газетъ и телеграммъ вы узнали, или, вѣрнѣе, будете знать, читая эти строки, будете знать, как³я именно части, какъ и когда ходили въ атаку и отбивали ее, сколько съ обѣихъ сторонъ выбыло изъ строя и прочее.

   Я же вамъ сообщаю только то состоян³е, то настроен³е, въ какомъ мы были въ эти дни.

   - Почему же мы опять отступили?

   - Отступлен³е началось съ Тамбовскаго полка, 10-го корпуса. И когда обнажился такимъ образомъ лѣвый флангъ сосѣдняго 3-го корпуса генерала Иванова, то пришлось и ему отступить, пришлось и всѣ южныя позиц³и оставить и собраться вокругъ Ляояна.

   Годятся ли ляоянск³я позиц³и? Какъ не-спец³алиста, меня интересуетъ только вопросъ: удержимся ли мы въ Ляоянѣ?

   И общее впечатлѣн³е отъ всѣхъ этихъ разговоровъ, что нѣтъ, не удержимся.

   Но всѣ позиц³и за нами.

   Вчера, говорятъ, выпущено 40 тысять снарядовъ. Раненыхъ больше пяти тысячъ. Ихъ везутъ, ведутъ, они сами идутъ толпой, залитые кровью, часто безъ первой еще перевязки. Вотъ идетъ раненый, съ какимъ-то расплющеннымъ лицомъ, съ котораго застывающими длинными каплями кровь падаеть ему на рубаху, на землю. Два глаза свѣтятся и ищутъ по вокзалу перевязочный пунктъ. А вотъ еле бредетъ, опираясь на ружье, растерянный, блѣдный, желто-блѣдный молодой солдатъ.

   - Тоже раненъ?

   - Нѣтъ, боленъ.

   И невольное пренебреженье и сомнѣнье: не симулянтъ ли, убѣжавш³й съ позиц³й?

   А если дѣйствительно боленъ, то положен³е его, пожалуй, хуже, чѣмъ раненаго. Наткнутся на раненаго - подберутъ, а больного - нѣтъ. Развѣ потерялъ сознан³е отъ истощен³я и случайно набредутъ на него, если скоро не отступять.

   Всюду спѣшная укладка, грузятся вагоны, каждый ждетъ первой очереди. Злополучная администрац³я желѣзной дороги, у которой теперь столько всякаго начальства, что у иного человѣка и волосъ столько на головѣ нѣтъ,- разрывается на всѣ части.

   Въ управлен³яхъ текущ³я дѣла пр³остановлены. Мног³е уже уложились, и, получивъ неожиданный отпускъ, служащ³е всѣхъ сортовъ теперь ходятъ съ видомъ людей, нежданно выпущенныхъ изъ своихъ казематовъ. Только на глаза стараются не попадать своему начальству: все-таки какъ будто неловко такъ безъ дѣла,- точно безъ костюма вышелъ человѣкъ и гуляетъ.

   Большинство ихъ около южнаго семафора станц³и, откуда, какъ на ладони, виденъ артиллер³йск³й бой у большой горы верстахъ въ девяти. Называютъ эту гору и Большимъ Кулакомъ и Девяносто девятымъ номеромъ. За этой горой есть деревушка Маязцы, еще въ нашихъ рукахъ. Тамъ около батареи, засѣла наша цѣпь пограничниковъ: 19-я рота, 8-я сотня, двѣ учебныхъ команды. Вчера они выдержали пять атакъ: изъ 450 человѣкъ у нихъ осталось 180. Атаки всѣ отбиты. Въ послѣдн³й разъ японцы уже полѣзли-было на укрѣплен³я, и, такъ какъ стрѣлять уже нельзя было, наши бросали въ нихъ камнями. Одинъ солдатъ перегнулся и патронташемъ ударилъ японца, крикнувъ:

   - Получи-же на рожденье твоего микадо!

   Передъ этимъ разнесся слухъ, что сегодня рожден³е микадо и въ день рожден³я японцы хотятъ поднести ему Ляоянъ.

   Мы съ Сергѣемъ Ивановичемъ идемъ къ H. E.

   Температура у него нормальная; лежитъ онъ спокойно, вошелъ въ сношен³я съ больными и живетъ уже по обыкновен³ю всѣми фибрами своего организма.

   Но мы боимся долго сидѣть у него и уѣзжаемъ.

   - Не замѣчаете ли вы,- говоритъ Сергѣй Ивановичъ,- что съ запада, гдѣ ихъ прежде не было, появились японцы и какъ будто довольно близко къ намъ? Немножко проѣдемъ, можетъ-быть?

   Мы ѣдемъ къ южному семафору, а оттуда вдоль дороги къ Кулаку.

   Выстрѣлы съ запада то усиливаются, то опять ослабѣваютъ.

   Цѣлая гамма звуковъ. Вотъ рѣзк³й коротк³й трескъ разорвавшейся шрапнели. Вотъ догоняющ³е другъ друга густые раскаты стрѣляющихъ оруд³й. Вотъ жалобный вибрирующ³й звукъ летящей шрапнели. Здѣсь, тамъ, кругомъ. Такъ воетъ въ трубѣ въ глухую осень позднимъ вечеромъ. И душу охватываетъ тоска, чувство одиночества, пустота. А вотъ частая рѣзкая трескотня съ металлическими отзвуками, потому что ваша цѣпь стрѣляетъ вдоль рельсъ. Мы стрѣляемъ залпами, японцы пакетами. Мы отклонились отъ желѣзной дороги, поѣхали какой-то дорогой по направлен³ю къ флагу "Краснаго Креста", но, въѣхавъ въ гаолянъ, потеряли изъ виду флагъ и поѣхали по какой-то отклонившейся опять къ гаоляну дорожкѣ, думая, что и она, какъ друг³я, выведетъ насъ къ стоянкѣ "Краснаго Креста".

   Мы ѣхали, говорили, и когда спохватились, то почувствовали, что куда-то не туда заѣхали. Оживленная большая дорога съ людьми, бредущими ранеными, съ носидками, съ обозомъ, съ зарядными ящиками, которые на красивыхъ, запряженныхъ парами лошадяхъ спѣшно двигались къ позиц³ямъ,- все это исчезло. Насъ окружадъ только гаолянъ, и мы рѣшили еще придвинуться, чтобы выбраться на чистое мѣсто.

   - Смотрите: батарея!

   Дѣйствительно, батарея. Стоятъ въ гаолянѣ 12 оруд³й. Около нихъ ящики. Въ ямкахъ сидѣли солдатики. Маленьк³й ровикъ, и съ нашей стороны ниже ровика лежать солдаты и три офицера-артиллериста.

   - Ну,- говоритъ флегматично Сергѣй Ивановичъ,- хорошо все-таки, что наткнулись на нашу батарею.

   Мы, смущенные, спрашиваемъ офицера:

   - Вы что тутъ дѣлаете?

   Высок³й добродушный офицеръ говоратъ:

   - Говорите громче,- я оглохъ отъ стрѣльбы.

   - А развѣ здѣсь уже стрѣляютъ?

   Подходитъ подвязанный офицеръ. Самый молодой лежитъ съ мрачнымь лицомъ и не хочетъ вставать.

   Оказывается, что все время стрѣльба шла, но теперь съ часъ уже все смолкло.

   Удачны были ваши выстрѣлы?

   Офицеръ пожалъ плечами.

   - За гаоляномъ не видно.

   - Вы куда стрѣляете?

   - Тамъ за дорогой деревушка есть въ верстѣ отъ дороги,- тамъ японцы засѣли.

   - Тоже съ батареей?

   - Да.

   - Нащупали васъ?

   - Пока нѣтъ: все перелетъ.

   - А впереди васъ что?

   - Впереди - цѣпь.

   - Далеко?

   - Саженей сто - вдоль желѣзной дороги.

   - Ну что жъ, цѣпь посмотрѣть?

   - Теперь не стрѣляю³ъ.

   Мы отдаемъ не курившимъ уже цѣлый день офицерамъ свои папиросы и ѣдемъ въ цѣпь.

   Вотъ и цѣпь - лин³я сѣрыхъ солдатиковъ по откосу насыпи.

   - Ну что жъ, на переѣздъ поднимемся?

   - А вотъ казакъ ѣдетъ,- поѣдемъ за нимъ.

   Но казакъ у самаго переѣзда свернуль, а мы съ Сергѣемъ Ивановичемъ и нашъ трет³й спутникъ по инерц³и продолжали подниматься на переѣздъ. И какъ разъ въ это время японцы открыли ружейный огонь.

   Намъ закричали:

   - Слазьте, слазьте!

   Мы стали поворачивать нашихъ лошадей, но почему-то не слѣзли. Я, какъ очарованный, слушалъ пѣн³е пролетавшихъ пуль.

   Нѣжное пѣн³е птички, какое иногда раздается гдѣ-нибудь въ apoматной тишинѣ сада, но еще нѣжнѣе, еще тоньше. И долго я еще былъ подъ обаян³емъ этой тишины, этихъ поющихъ птичекъ.

   Когда мы уже вышли изъ цѣпи, Сергѣй Ивановичъ говоритъ:

   - А вѣдь, если бъ насъ ранили, охъ, какъ стыдно бы было! Конечно: люди ради празднаго любопытства пр³ѣхали смотрѣть, какъ умираютъ. Единственнымъ утѣшен³емъ было то, что попали мы совершенно нечаянно.

   Выбравшись на ту часть желѣзнодорожной лин³и, гдѣ уже не стрѣляютъ, мы остановились немного около вагоновъ, выдвтнутыхъ для раненыхъ, около публики, такой же праздной, какъ и мы, глазѣющей на перестрѣлку.

   Видны всѣ пространства, обѣ стороны дороги.

   Вотъ одинъ за однимъ наши солдатики перебѣгаютъ дорогу и скрываются въ гаолянѣ на той сторонѣ, гдѣ японцы.

   - Молодцы! - одобряетъ публика.

  

   Ружейная трескотня усиливается со стороны японцевъ. Немного погодя изъ гаоляна выскакиваютъ одинъ за однимъ солдатики и бѣгутъ обратно черезъ насыпь къ намъ.

   Возмущенный офицеръ изъ публики кричить:

   - Стой! Ты куда?

   - Обѣдать, ваше благород³е: только-что смѣнились.

   Офицеръ смущенъ, публика удовлетворенно смѣется. Въ общемъ отъ солдатъ впечатлѣн³е отличное.

   Плохо только, если солдаты прямо съ поѣзда изъ Росс³и попадаютъ сразу въ бой. Но немного привыкш³е, обстрѣлявш³еся держатъ себя прекрасно. Нѣтъ и тѣни фанфаронства. Съ осторожностью простолюдина, человѣка, привыкшаго ко всякаго рода борьбѣ, онъ быстро приспособляется къ новымъ услов³ямъ: ползетъ на животѣ, не становится на ноги въ цѣпи, выжидаетъ удобнаго мгновен³я и - когда кажется оно благопр³ятнымъ ему - дѣйствуетъ быстро и рѣшительно. Взять хотя бы эти перебѣжки черезъ полотно изъ гаоляна и обратно: выжидаетъ, быстро, пригнувшись, кубаремъ скатывается съ насыпи и большими шагами, почти сидя на землѣ, исчезаетъ въ гаолянѣ. Такъ бѣгаютъ и японцы по своимъ сопкамъ. Это наши уже у нихъ переняли.

   Разсказываетъ одинъ солдатъ:

   - Ротный у насъ хорош³й: солдата за человѣка считаетъ, ругательнымъ словомъ никогда не обидитъ, ну и бережешь и себя и его. Лежимъ, обкопались какъ-нибудь и духу не подаемъ: ждемъ, чтобы въ атаку пошелъ. Тутъ какъ разъ штабный въ бѣломъ кителѣ подошелъ и стоитъ, вотъ, значитъ, какой я молодецъ. И что жъ? Сразу пошла пальба: и ротнаго убили, и изъ насъ и половины не вернулось. А! Вотъ во что обошелся намъ молодецъ! Что говорить? молодецъ!

   Съ такимъ же, конечно, презрѣньемъ отнеслись и ко мнѣ, когда я не слѣзъ съ лошади, думая, что обнаружу этимъ свою трусость. Сергѣй Ивановичъ какъ будто ловитъ мою мысль и говоритъ:

   - Было бы отлично, если бы намъ пуля носъ пробила: за то, что носъ суемъ, куда не слѣдуетъ.

   Японскй отрядъ обходилъ все больше съ запада, и лежащ³е предъ нами соддаты въ цѣпи уже оправились и держатъ ружья наготовѣ. Вагоны и публика отходятъ, и на этотъ разъ и мы съ Сергѣемъ Ивановичемъ ретируемся съ сознаньемъ, что дѣлаемъ лучшее изъ того, что въ данный момеить можемъ сдѣлать. Сумерки быстро надвигаются. Поползли въ небѣ черныя тучи и закрыли и небо и заходящее солнце. И сразу обхватила землю преждевременная зловѣщая темнота. На западномъ горизонтѣ, въ нѣсколькихъ верстахъ, горѣла китайская деревня.

   Собственно, она уже вся сгорѣла, и догорали только двѣ фанзы по краямъ села. Горѣли, какъ два страшныхъ красныхъ глаза съ черными зрачками, которые высматривали тамъ, въ темнотѣ.

   Нѣсколько деревень китайскихъ уже сгорѣло за сегодняшн³й день. Съ колокольни мы видѣли, какъ начинали падать туда снаряды, какъ загорались деревни и какъ, точно гонимые какой-то силой, бѣжали оттуда толпой несчастные китайцы.

   Уже было совсѣмъ темно и лилъ дождъ, когда, смѣшавшись съ густой толпой новыхъ раненыхъ, мы двигаемся по грязнымъ улицамъ русскаго Ляояна.

   Тутъ тоже цѣлая гамма ужасныхъ, душу раздирающихъ звуковъ. Это раненые, переживающ³е всѣ муки ада отъ ужасныхъ толчковъ двухколесной арбы. Шумъ отъ потоковъ дождя. Раскаты грома и трескъ и грохотъ въ небѣ и гамъ въ темнотѣ, откуда еще несется и ревъ и трескъ стрѣльбы.

   Насъ обгоняетъ штабный:

   - Блестящ³й день! Полная побѣда. Японцы вездѣ отступили,- завтра переходимъ въ наступлен³е! За два дня у японцевъ выбыло 35 тысячъ человѣкъ.

   Слышно "ура" тамъ, гдѣ мы только-что были. Идутъ наши, очевидно, въ атаку.

   - Повернемъ назадъ!

   И мы закоулками скачемъ назадъ. Пока выбирались, кружили и сбивались съ дороги, пока опять выѣхали за городъ - все стихло.

   Сразу стихла и оруд³йная и ружейная стрѣльба, стихли голоса, и только шумъ дождя да громъ на небѣ нарушали такъ мгновенно наступившую тишину. И каждый разъ, когда молн³я пронизывала мракъ, разрывались новые удары грома и сильнѣе лилъ дождь. Как³е удары, какой грохотъ и трескотня! Словно захотѣло небо показать пигмеямъ земли, какъ можно гремѣть.

   Новый гонецъ скачетъ отъ командующаго, который до сихъ поръ на позиц³яхъ, а спѣшитъ къ квартирѣ командующаго. А когда мы проѣзжаемъ мимо нея, попавъ по ошибкѣ сзади, мы замѣчаемъ суету, фонари, спѣшно ведущихъ своихъ муловъ солдатъ.

   - Это что жъ, обозъ командующаго поднимается?

   Промокш³е насквозь, мы смотримъ другъ на друга, чуя что-то ведоброе.

   А побѣда?

   На вокзали громадное оживлен³е: побѣда, побѣда.

   Только сестрамъ, да докторамъ, да отрядамъ разнымъ не до побѣды. 48 часовъ уже на ногахъ они, а раненымъ и конца нѣтъ, образовалась непрерывная цѣпь: подвозятъ раненыхъ къ освѣщеннымъ палаткамъ передъ вокзаломъ земскаго отряда князя Львова. Тамъ ихъ перевязываютъ, кормятъ и поятъ, съ другой стороны сквера, около вокзала уже выносятъ носилки съ ранеными на вокзалъ и кладутъ рядами, оттуда укладываютъ ихъ въ то и дѣло подходящ³е поѣзда.

   Многихъ раненыхъ привозятъ поѣздомъ съ южной позиц³и.

   Никогда, можетъ-быть, не было боя въ такихъ благопр³ятныхъ услов³яхъ по подвозкѣ снарядовъ и раненыхъ: прямо поѣздомъ.

   Вдоль задняго забора отряда лежатъ рядами, близко другъ къ другу прижавшись, еще множество тѣлъ.

   - А эти подъ дождемъ?

   - Этимъ ужъ ничего не надо.

   Я заглядываю въ лицо ближайшему. Бѣлой марлей укутана голова, какъ каской съ забраломъ. Изъ нея глядитъ на меня суровое въ своемъ покоѣ лицо съ закрытыми глазами. Красивое, съ тонкими, но мужественными чертами лицо, съ густыми усами.

   М изъ раскрытыхъ оконъ буфета несется громкое "ура" въ честь сегодняшней побѣды. Тамъ, въ грязной залѣ яблоку упасть негдѣ, и уже все съѣдено за буфетомъ. Но водка, ромъ и вино еще остались.

   Масса впечатлѣн³й въ головѣ, мокрое насквозь платье, усталость - все это вмѣстѣ какъ-то паралазуютъ волю, и слоняешься, не зная куда приткнуться, на что смотрѣть, на чемъ остановиться глазамъ. Перебросишься нѣсколькими словами съ встрѣчными знакомыми и идешь дальше.

   Жалко, что я не могу увидеть теперь Н. Е.

   Радостный, счастливый, онъ говорилъ бы:

   - Да побѣда, побѣда! Которую такъ ждали, такъ заслужили мы...

   Но вмѣсто него передо мной стоитъ плотный подковникъ въ рубахѣ, и его заплывш³е глаза сверкаютъ рѣшительно и злобно:

   - А, япошки! проклатые макаки! Мы вамъ покажемъ теперь, гдѣ ррраки зимуютъ!

   Макаки! Давно не слыхалъ я этого слова. Онъ, полковникъ, самь теперь похожъ на рака и красный, какъ ракъ, отъ напряжен³я.

   - Ура! Ура!

   Раненые лежатъ рядомъ и крестятся, слыша о побѣдѣ.

   Всему предѣлъ, и усталый я тащусь къ себѣ.

   - Вы куда? - останавливаетъ меня Аркад³й Дмитр³евичъ.

   - Спать пора...

   - Спать? Ну нѣтъ, спать не придется; приказано всѣ поѣзда вывезти въ ночь изъ Ляояна.

   - Что?!

   - Прикажите поскорѣе переносить свои вещи въ вагонъ.

   - Въ чемъ же дѣло?

   - Ничего не знаю: только-что получено распоряжен³е. Черезъ полчаса отправляется первый поѣздъ.

   Пересталъ дождь, вызвѣздилось темное небо, освѣтила и землю и небо луна. Высохла давно на мнѣ одежда, опустѣлъ буфетъ; раненыхъ уже прямо съ поля садятъ въ вагоны; мрачныя и унылыя ходятъ фигуры по платформѣ, иногда останавливаются и о чемъ-то тихо говорятъ между собою: недоумѣвающ³е, недовольные жесты.

   Часамъ къ тремъ нашъ буфетъ наполняется. Это штабъ 1-го корпуса. Вотъ худой, тонк³й баронъ Штакельбергь. Онъ хромаетъ. Шрапнель разорвалась въ двухъ шагахъ отъ него и легко ранила ногу. Вотъ генералъ Мищенко. Лицо его довольное,- лицо человѣка, сдѣлавшаго свое дѣло.

   - Значить, насъ все-таки побѣдили?

   Генералъ смѣется.

   - Никогда еще не было у насъ такой побѣды, какъ сегодня. Сегодня мы уйму накрошили. Всѣ овраги, всѣ сопки усыпаны японскими тѣлами, и въ три дня имъ не управиться, если захотять хоронить, а иначе черезъ три дня здѣсь будетъ такая вонь, что и не продохнешь.

   - Но, въ такомъ случаѣ, почему же мы отступаемъ?

   Генералъ смѣется:

   - Завтра узнаете.

   Ко мнѣ подходитъ А. Д.

   - Нѣтъ ли у васъ уголка для барона Штакельберга на эту ночь?

   - Я уже переселился въ вагонъ,- вся моя комната къ его услугамъ. Могу прислать изъ вагона постилку, матрацъ.

   Еще немного, и стоустая молва несеть новыя вѣсти. Куроки перешелъ у деревни Венсиху рѣку Тайцзы. Наши первый сибирск³й, десятый, семнадцатый и пятый корпуса сегодня только выступаютъ, и завтра утромъ Куроки будетъ окруженъ и отрѣзанъ. Сперва его разобьемъ, а затѣмъ возвратимся и уничтожимъ арм³ю Нодзу и Оку, которые стояли противъ Ляояна и противъ которыхъ выставлены наши три корпуса: второй, трет³й, четвертый. Эти корпуса отступаютъ съ сопокъ и въ течен³е ночи занимаютъ форты Ляояна.

   Говорятъ, что былъ военный совѣтъ, что на совѣты всѣ, кромѣ командующаго и генерала Сахарова, подали голоса за то, чтобы сперва разбить арм³и Нодзу и Оку и тогда уже итти на Куроки.

   Но въ это время арм³я Куроки успѣетъ отрѣзать насъ отъ сѣвера, захватить гдѣ-нибудь у Мукдена или Телина желѣзную дорогу, и наша арм³я остансся сразу и безъ припасовъ и безъ снарядовъ, которыхъ требуется теперь чутъ не по поѣзду въ день. Я ничего не понимаю, но я за то, чтобы расправиться сперва съ Куроки, хотя бы и съ временной потерей Ляояна.

   Сергѣй Ивановичъ, опятъ напряженный, угрюмый, съ своимъ вытянутымъ впередъ осгрымъ личикомъ, смотритъ большими сѣрыми глазами и упавшимъ голосомъ говоритъ:

   - Все это, дорогой мой, было бы очень хорошо, если бы японцы не были такими большими мошенниками.

   - Ахъ, как³е они мошенники!

   - Как³е бы ни были,- авторитетно замѣчаеть штабный,- на на этотъ разъ они попались, и здѣсь одно только опасно.

   Онъ понижаетъ голосъ:

   - Возможно, что это только демонстрац³я со стороны Куроки.

   Сергѣй Ивановичъ, пригнувшись, смотритъ передъ собой и лѣниво спрашиваетъ:

   - А не возможно обратное, что тамъ два-три Куроки окажутся?

   - Откуда, когда у Куроки шестьдесятъ батальоновъ всего?

   - Шестьдесятъ, такъ шестьдесятъ: пойдемъ спать.

   Уже блѣднѣетъ небо на востокѣ. Мертвая тишина кругомъ: очевидно, сегодня никакой пальбы не будетъ, потому что, если бы думали стрѣлять, то уже начинали бы.

   - Какая тамъ пальба? Японцы теперь будутъ дня три подготовляться.

   Какъ всегда, усталые, разбитые, съ разлетѣвшимися впечатлѣн³ями, но съ новыми надеждами, мы идемъ въ вагоны.

   Я совершенно отчетливо вспоминаю нѣжное пѣн³е пулекъ и охватившую меня тогда тишину сада. Вотъ въ трет³й разъ я слышу пѣн³е пуль: въ турецкую кампан³ю, въ 1898 году здѣсь пули хунхузовъ и теперь. Тѣ звуки были, какъ жужжанье пчелы, рѣзк³е, раздражающ³е, надоѣдливые.

  

   Ляоянъ! Когда опять я буду писать изъ Ляояна?

   Ускореннымъ ходомъ пошли событ³я, и судорожно-спѣшно работаетъ станц³я Ляоянъ.

   За ночь отправлено уже 11 поѣздовъ, и еще къ отправкѣ остается столько же.

   Всѣ раненые, всѣ канцеляр³и, всѣ управлен³я уже ушли, во всѣхъ углахъ станц³и - на платформѣ, на путяхъ еще масса людей, груды всевозможныхъ вещей.

   И все подносятъ новыхъ и новыхъ раненыхъ. Ихъ уже безъ перевязки грузятъ прямо въ поѣздъ. Въ послѣдн³й моментъ, когда уже трогается поѣздъ, на ходу въ него вскакиваетъ масса народу: штатскихъ, солдатъ, кавказцевъ, катайцевъ, корейцевъ.

   - Куда скачешь? Вонъ!

   Но вскакиваютъ и на буфера, сидятъ на нихъ верхомъ и держатся руками за тарелки буферовъ, и переполненный поѣздъ исчезаетъ, а за нимъ подаютъ слѣдующ³й.

   Несутъ вещи "Краснаго Креста", всѣхъ его общинъ, и эти вещи образуютъ новую гору.

   - Да развѣ это все умѣстится въ остающ³еся вагоны?

   - Еще въ складахъ багажъ, и масса багажа не вытребованнаго.

   - А интендантск³е склады, всѣ эти запасы?

   - Господи! Да вѣдь не уходимъ же совсѣмъ: три корпуса остаются - нужно же имъ ѣсть что-нибудь?

   Еще четыре поѣзда отправили.

   - Къ ночи управимся. Да ничего сегодня и не будетъ.

   Сегодня, очевидно, ничего не будеть: замолчали горы и сопки. Чудный день, солнце льетъ свои ярк³е лучи. Жарко. Утомились за ночь, утомляетъ солнце, и спала напряженность. Лѣнивѣе свистятъ паровозы, подтягиваются вагоны, грузятся.

   Раздраженно говоритъ военное начальство, показывая пальцемъ на шагающаго по путямъ худого, высокаго, съ ногами длинными, какъ у цапли, начальника станц³и:

   - И хоть бы онъ прибавилъ шагу въ это время: шагаетъ, какъ будто гулять пошелъ.

   Болѣе снисходительный, другой, говоритъ:

   - Но вѣдь такъ день и ночь онъ шагаетъ уже и шесть мѣсяцевъ такъ!

   Но начальство только раздраженно рукой машетъ и рѣзко замѣчаетъ проходящему мимо начальнику станц³и:

   - Ну, скорѣе же!

   Ровнымъ, вѣжливымъ голосомъ, прикладывая руку къ козырьку, отвѣчаетъ долговязый верзила:

   - Слушаю-съ.

   И невозмутимо идетъ дальше.

   Два часа. Я вошелъ къ себѣ въ купэ писать. Только-что сѣлъ, вдругъ какой-то странный трескь, котораго ухо еще не слышало. Какъ будто трескъ сломаннаго сухого дерева, очень толстаго и быстро сломаннаго дерева. Въ то же мгновен³е распахнулась моя дверь, и показался въ ней Михаилъ съ широко раскрытыми глазами:

   - Шрапнелью въ городъ стрѣляютъ.

   Я схватилъ шапку и бросился изъ вагона. Кто-то взбирался по узкой лѣсенкѣ на крышу вагона.

   - Да съ крыши будетъ лучше видно!

   Я помню, сердце быстро забилось въ груди и во рту стало сухо. Вѣроятно, я былъ такимъ же блѣднымъ, какъ и всѣ, которыхъ я видѣлъ. Вѣдь большинство изъ этихъ всѣхъ - не военные люди. Вотъ группа блѣдныхъ сестеръ - слишкомъ много требовать отъ ихъ нѣжныхъ нервовъ переживать так³я мгновен³я.

   Съ вагона весь русск³й городъ, вся станц³я на виду. Дымъ отъ первой шраннели не разошелся еще, и ясно видно, гдѣ она упала: у корейской башни, раздѣляющей китайск³й городъ отъ русскаго. Упала по эту сторону города, и ужъ суматоха тамъ: бѣгутъ люди и скачетъ обозъ.

   Страшно напряженный, полный энерг³и, порыва, властности, новый шипящ³й продолжительный звукъ и сухой трескъ, и огонь и дымъ у почты. Осколки и рыль. И опять: въ домъ нашего управлен³я, гдѣ мы обѣдали и ужинали. А вотъ оглушительный трескъ, кажется, подъ ногами - у церкви, на углу, гдѣ была моя квартира, а напротивъ, ближе къ вокзалу, земск³й "Красный Крестъ". Эта шрапнель попала въ толпу арбъ и людей, и какъ вихремъ отмахнуло ихъ во всѣ стороны, и люди бѣгутъ не помня себя. Бѣгутъ вездѣ, во всѣмъ улицамъ, бросая все, что держатъ въ рукахъ; скачутъ арбы, казаки.

   Еще и еще сыплется шрапнель. Какъ очарованная, стоить платформа, вся наполненная людьми, и въ центрѣ ихъ большая группа сестеръ и докторовъ. Вотъ уже и на станц³и новый залпъ и отчаянный крикь. И, какъ изъ разбитаго чего-то, вырываются всѣ эти стонущ³е звуки и вѣеромъ разсыпаются по станц³оннымъ путямъ. И впереди всѣхъ нѣсколько маленькихъ дѣтей! Откуда?! Мальчикъ лѣть десяти, совсѣмъ маленьк³я дѣвочки. У мальчика на лицѣ ужасъ, сознан³е мгновен³я ужаса, у всѣхъ безпомощность, отъ которой сердце такъ мучительно-больно сжимается.

   А сестры, бѣдныя сеетры! Как³я онѣ добрыя, как³я онѣ милыя, какъ беззавѣтны въ своемъ служен³и этимъ несчастнымъ и страдающимъ. Ахъ, сколько горя, сколько страдан³й! Нѣтъ словъ, чтобъ передать мой восторгъ отъ нихъ, да и передавать это еще не время.

   Тотъ крикъ былъ крикомъ сестры, раненой разорвавшейся шрапнелью въ обѣ ноги съ сложнымь переломомъ костей.

   Сперва выстрѣлы не достигали сѣвернаго семафора, гдѣ помѣщалась Георг³евская община "Краснаго Креста" и перешедшая подъ выстрѣлами Евген³евская община, но къ вечеру и туда стали попадать снаряды. Первой уѣхала ночью Георг³евскаа община, а утромъ послѣдней Евген³евская, когда уже начался обстрѣлъ фортовъ; Евген³евская община такимъ образомъ находилась почти все время подъ обстрѣломъ: сперва 12-го, 13-го, 14-го и 15-го августа на Линденсанскихъ высотахъ при восточномъ отрядѣ, а потомъ здѣсь, въ Ляоянѣ.

   Командующ³й со штабомъ уѣхалъ на позиц³и къ арм³и, ушедшей въ сторону Куроки.

   Нашихъ четыре поѣзда покатили одинъ за другимъ, быстро оставляя Ляоянъ между двумя и тремя часами дня, и было время: въ послѣдн³й изъ нашихъ четырехъ поѣздовъ, въ одинъ изъ вагоновъ попала шрапнель, пробивъ крышу и стѣнку.

   Оставались еще два поѣзда, съ которыми между тремя и четырьмя уѣхали генералы Забѣлинъ и Шевалье-де-ла Серръ, полковникъ Хотяинцевъ, подполковники Гейкетлинде, Спиридоновъ, инженеры путей сообщен³я Вейнбергъ и Лаврентьевъ; инженеры Восточно-Китайской дороги Шидловск³й и Зеестъ выѣхали на другой день утромъ съ Евген³евской общиной и ночь провели въ "Красномъ Крестѣ".

   Уѣзжая, увидѣлъ широкую картину силы двухъ боговъ, владѣющитъ толпой: силу страха и жажду наживы. Бѣгутъ, какъ безумные, когда рвется шрапнель, и опять возвращаются, чтобъ грабить брошенное. Князь Львовъ, пр³ѣхавш³й верхомъ въ Ляоянъ въ половинѣ пятаго, чтобъ спасти, что можно, изъ имущества, засталъ уже все разграбленнымъ и разбитымъ. Оставалось нѣсколько ящиковъ съ инструментами. Онъ давалъ солдатамъ по пяти рублей на человѣка, чтобъ донести ихъ, но охотниковъ не нашлось. Ящики на его глазахъ были разбиты. Разговарцвать съ пьяной ошалѣвшей толпой было не о чемъ.

   Въ результатѣ, къ концу дня успѣли очистить всю станц³ю отъ вагоновъ. Главнымъ виновникомъ этого единогласно былъ признанъ долговязый начальникъ станц³и.

   Такой же спокойный, и подъ выстрѣлами онъ шагалъ такъ же, какъ и всѣ предыдущ³е мѣсяцы. Но, вмѣсто обычной ругани, на этотъ разъ командующ³й расцѣловалъ его и самъ привязалъ георг³евск³й крестъ.

   А онъ смущенный говорилъ:

   - Помилуйте, за что? Я только дѣлалъ то же, что и всегда.

   Въ Янтаѣ я встрѣтился съ Сергѣемъ Ивановичемъ. Ища побольше впечатлѣн³й, онъ поѣхалъ верхомъ изъ Ляояна съ бомбардировки. Теперь онъ въ отчаян³и, что не видѣлъ послѣднихъ сценъ, и утѣшается, говоря:

   - Ну, ничего: на нашу долю хватитъ еще.

  

   Маленькая уютная станц³я.

   За одной изъ ея стѣнъ - грубо сколоченный изъ досокъ столъ, примитивная скамья около него, въ двухъ шагахъ балаганъ, тоже такъ же сбитый - это буфетъ.

   - Что у васъ есть?

   - Пиво, водка, ромъ, черный хлѣбъ, чай...

   - Было все - отправили. Черезъ два часа и это все увеземъ.

   Мы съ Сергѣемъ Ивановичемъ пьемъ чай. Непрерывные выстрѣлы съ юга и востока. Тамъ, въ 13-ти верстахъ, на Янтайскихъ копяхъ идеть жаркая перестрѣлка. Отъ станц³и вплоть до Янтайскихъ копей - поля гаоляна, высокаго, какъ молодой лѣсъ. Къ Янтайскимъ копямъ идетъ желѣзнодорожная вѣтвь. Мѣсто, изстари кишащее хунхузами, а теперь всяк³й отбивш³йся неминуемо будетъ ихъ достоян³емъ.

   Пока еще никакихъ новостей нѣтъ съ мѣстъ боя. Станц³я имѣетъ совершенно мирный видъ, и иллюз³я покоя сильнѣе отъ этой спокойно гуляющей дамы въ простенькой соломенной шляпѣ съ полями, как³я носятъ подростки, въ сѣромъ макинтошѣ. Дамѣ, вѣроятно, лѣтъ сорокъ, она ходить, какъ ходятъ помѣщицы гдѣ-нибудь у себя на хуторѣ, когда особаго дѣла нѣтъ, но все-таки не мѣшаетъ еще разъ заглянуть впередъ хозяйскими глазами.

   Она подходить ко мнѣ и говоритъ лѣниво:

   - Какъ будто вы инженеръ. Вотъ намъ обѣщали дать вагоны для нагрузки.

   Собственно, ко мнѣ это никакого отношен³я не имѣетъ, но такъ какъ, съ другой сторони, у меня теперь никакого дѣла нѣтъ, то мы съ Сергѣемъ Ивановичемъ беремся помочь дамѣ.

   Эта дама, Александра Николаевна Янтайцева - представительница Воронежской общины. Объ ея дѣятельности, энерг³и, организаторскихъ спомобностятъ я уже слыхалъ раньше отъ очень многихъ.

   Когда мы познакомились ближе, я шутя замѣчаю ей, что съ удовольств³емъ наблюдалъ ее, вспоминая деревенскую усадьбу, хозяйство.

   - Но я, конечно, здѣшняя помѣщица и ни за что не оставлю станц³и моего имени. Вещи отправлю, а сама останусь. И копей не уступлю.

   Въ копяхъ А. Н., въ забошенныхъ англичанами здан³яхъ, также устроила госпиталь, и теперь, когда тамъ идетъ сражен³е, въ этомъ госпиталѣ подаютъ больнымъ первую помощь и потомъ поѣздомъ везутъ ихъ на станц³ю Янтай.

   Госпитадь А. H., собственно, на 50 кроватей, но въ немъ постоянко 200-250 больныхъ.

   Устроили мы А. H., а въ это время пр³ѣхали въ Янтай и послѣдн³е поѣзда изъ Ляояна. Пр³ѣхали они еще съ вечера, но стоятъ всѣ за семафоромъ, такъ какъ загруженная станц³я не могла ихъ принять. Ничего новаго, чего бы мы уже не знали. Съ утра командующ³й выѣхалъ на позиц³и и былъ, говорятъ, очень въ духѣ, потому что узналъ, что цереходъ Куроки черезъ Тайцзыхе не демонстрац³я, а дѣйствительное событ³е.

   Теперь Куроки въ капканѣ, и къ вечеру надо ждать радостныхъ новостей.

   Я сообщаю это А. H.

   - Ну, вотъ видите: говорю при всѣхъ, что не уйду изъ Янтая.

   Слухъ о Куроки быстро разносился.

   Какой-то солдатикъ стоитъ. Очевидно, хочетъ о чемъ-то спросить и не рѣшается.

   - Тебѣ что? - спрашиваетъ его Сергѣи Ивавовичъ.

   - Куроки, говорятъ, везти будутъ: охота поглядѣть.

   - Раньше ночи, пожалуй, не провезутъ,- невоз утимо отвѣчаетъ С. И.,- если повезугь, конечно.

   Князь Львовъ пр³ѣхалъ.

   - Къ кому мнѣ обратиться здѣсь, посовѣтуйте, чтобъ переносили раненыхъ на станц³ю,- прибывать начинаютъ, а мѣсть больше нѣтъ.

   Н. И. А., о которомь я уже писалъ, говорить:

   - Господа, что намъ дѣлать? Идемъ носить.

   Носить такъ носить.

   П. И., С. И., инженеръ Рынекъ, инженеръ Вейнбергъ и я стали выносить изъ бараковъ больныхъ. Инженеръ В. вспомнилъ о своей саперной ротѣ, П. И. исчезъ и привелъ еще какую-то роту.

   И со всей этой силой только къ часу ночи успели мы перенести и раненыхъ и всѣ вещи Воронежской общины.

   - Бочку тоже брать?

   - Какъ же не брать? Помѣщица А. Н. обидится.

   - А. Н., мы и бочку вамъ перенесли.

   - А какъ же? Я бы вамъ задала, если бъ бочку оставили: восемь рублей бочка стоитъ! Ну хорошо: это все такъ, а вотъ мои собственныя вещи въ другой поѣздъ куда-то уложили. И мои и часть общинныхъ.

   Кончили тѣмъ, что послали съ поѣздомъ вдогонку за вещами сестры. По дорогѣ наткнулись мы съ С. И. на кучу изъ трехъ лежащихъ людей.

   Темно, ни зги не видно.

   - Это такое?

   Молчан³е.

   Тутъ же построилась какая-то пѣхотная часть.

   - Это ваши?

   - Нѣтъ, мы только-что изъ Росс³и,- идемъ на позиц³и сейчасъ. Это раненые,- шли и упали тутъ.

   Пошли за носилками. Пока искали носилки и людей - еще съ часъ прошелъ. Когда наконецъ пришли, то раненыхъ больше не было. Можетъ-быть, за темнотой мы не могли ихъ разыскать, а стоявшая пѣхотная часть ушла уже.

   Вотъ что произошло около четырехъ часовъ дня. Прискакали на станц³ю казаки, прибѣжали солдаты безъ ружей, офицеръ какой-то прискакалъ и сталъ, махая руками, кричать:

   - Спасайтесь, спасайтесь! Японцы въ гаолянѣ, тутъ около самой станц³и.

   То же кричали и солдаты и казаки.

   Переполохъ поднялся большой. Правда, панику быстро прекратили, офицеру очень досталось, но для безопасности стали спѣшно отрравлять поѣзда, въ томъ числѣ и нашъ поѣздъ.

   Такъ и не пришлось въ эту ночь спать.

   Къ вечеру принесли раненаго начальняка 54-й дивиз³и, генерала Орлова. Онь легко контуженъ въ животъ и пулей раненъ въ бокъ, когда шелъ въ атаку во главѣ батальона. Пуля ударилась объ эфесъ шашки и вслѣдств³е этого только скользнула по ребрамъ подъ кожей. Бригадный генералъ раненъ гораздо тяжелѣе: пуля пробила голову, и выпала часть мозга.

  

   Съ 54-й дивиз³ей случилось что-то неблагополучное. Вы уже будете знать всѣ подробности, читая эти строки.

   Я ищу слышавшихъ или видѣвшихъ. Но мой транспортъ больныхъ уже далеко, такъ какъ грузили ихъ въ поѣздъ, который стоить у сѣвернаго семафора, и я спѣшу къ своимъ. Въ темнотѣ я шагаю съ какимъ-то солдатомъ, который несеть вещи общины.

   - Вотъ вы,- говоритъ онъ, идя со мною,- кажется, интересуетесь, что сегодня было. Я могу вамъ сообщить кое-что...

   Онъ какъ будто обдумываегъ и нерѣшительно продолжаетъ:

   - Я унтеръ-офицеръ Ижорскаго полка. Я былъ въ этомъ дѣлѣ... въ этомъ страшномъ дѣлѣ, въ этомъ гаолянѣ... да, въ эти четыре часа дсеять лѣтъ жизни ушло... Ахъ, намъ надо было лежать и не трогаться съ мѣста. Мы вѣдь уже пристрѣлялись, и дѣло потихоньку себѣ шло да шло. Нѣтъ, вотъ въ атаку повели. Сунулись, а они въ гаолянѣ засады понадѣлали, подпустили вплоть и стали сыпать въ упоръ. Я командовалъ волуротой. Изъ 120-ти человѣкъ въ двѣ-три минуты у меня осталось 12. Офицеры - оба наповалъ. Что мнѣ дѣлать? Итти съ этими 12-ю въ атаку? А не пойду, можетъ-быть, меня самого за это разстрѣляютъ? Что будетъ, крикнулъ: "за мной", и бросился въ сосѣдн³й овражекъ. Лежимъ, а кругомъ адъ. Пули, шрапнель - вотъ только такое мѣсто, гдѣ мы, и не рвется. Такъ все изъ головы и души выбило, что себя самого не помнишь. Сколько мы такъ лежали, не могу сказать, но только сталъ я въ себя приходить. Слышу, стонеть недалеко раненый. Поползъ я къ нему, спрашиваю: "если поддержать, сможешь итти?" Говоритъ: "смогу".- ,,Ползи за мной". Приползъ съ нимъ назадъ въ оврагъ. Думаю себѣ: наберу парт³ю раненыхъ, и попробуемъ отойти къ станц³и. Объяснилъ