Кондурушкин Степан Семенович - Переписка М. Горького с С. С. Кондурушкиным

исправить указанное цензурно опасное, - сделайте это по возможности скоро и пошлите рукопись конторе.

   Всего доброго, всего хорошего!

  

   Датируется по п. Кондурушкина от 17/30 марта 1910 г., на которое является ответом.

   После этого письма в переписке Горького с Кондурушкиным наступает длительный перерыв.

  

  Дорогой Алексей Максимыч.

   За два последних года, что не писал вам, мысленно я делал это неоднократно. Даже и писать начинал не мысленно, а пером, да оставались письма неоконченными. Было это мне досадно, но что же делать, так уж выходило. И выходило это так именно потому, что хотелось бы поговорить с вами, повидаться, а не письма писать.

   Почти весь прошедший 1911 г. провел в поездках по России¹. "Надо бы проехаться по России" - есть у Гоголя статья². "Надо бы, да денег нет", - приписал карандашом семинарист. Ну, вот и я тоже. Видеть Россию надо и кормиться надо с семьей. Я и избрал путь, на котором возможно соединить обе эти необходимости - работу в газете. В некоторых отношениях способ этот весьма неприятен. Не так ездишь, не так смотришь на жизнь. Но что делать. Чем больше я вижу Россию, тем больше чувствую, как надо ее изучать. Особенно теперь. Интересная теперь стала Россия. Сколь сложнее стала она за эти пять, десять последних лет!

   И кажется мне, что Россия, послереволюционная Россия в нашей литературе еще и краешком своим правильно не отразилась. В художественной цельности не изображен еще тот с первого взгляда незначительный, но все же существенный сдвиг в народной психике, какой произошел за эти семь лет. Изображают по-интеллигентски, как им по разуму кажется, что должно быть в жизни народной. Ну, а это плохое художество. И никто еще не изобразил русскую пореволюционную жизнь такой, какова она есть на самом деле. Схемы всё еще опутывают и нашу общественную мысль и наше художественное творчество.

   В рукоблудии Муйжеля, в его многоверстных писаниях попадаются редкие художеств[енные] страницы, но это тогда, когда дело касается внешних сторон быта³. В изображении внутреннего мира он весь ложнозначителен. Он усвоил себе или значительность толстовского отношения к крестьянству (в миросозерцании-то Толстого эта значительность имела свое оправдание), или отрицательное отношение Чехова (не научившись его краткости)⁴, как-то все это смешал и валяет, пишет сотни страниц. И только потому, что все теперь брюхом мужика захотели,- он печатается и сходит за литературу. Уж гораздо ценнее Родионов, хотя столь же мало правдив по существу⁵. Книга Бунина "Деревня"⁶ - во многом книга художника, но ее написал интеллигент, который говорит: "Мне такая жизнь не нравится". Но ведь это же совсем в данном случае не важно, что не нравится вся жизнь, целиком. Не нравится - значит, непонятна, а непонятна - оставь ее в покое.

   То всё крестьянство - "Наше преступление", то крестьянство хорошо, а мы - "преступление" в русской жизни. Всегда есть какое-то интеллигентское напряжение, склонность натянуть русскую жизнь на свой кулак. Нет созерцательно углубленного отношения к жизни. А ведь только в созерцании природы, жизни, души челов[еческой] и возможно художественное творчество. Конечно, надо при этом любить что-нибудь в жизни определенное. Любовь-то и понимание жизни (безотносительное) в художнике - это та песчинка под коркой жемчужницы, вокруг каковой песчинки наслояется жемчужина. Но для этого нужна тихая вода созерцания. Кристаллы тоже родятся в тихой воде. Вот ваш Кожемякин родился в тихой воде созерцания.

   Россия интересна, Россия бесконечно нова теперь и интересна! И мне все хочется снова куда-нибудь лететь летом из П[етербур]га. Но ведь, черт возьми, надо же работать!

   В прошлом году мои художественные работы почти стояли. Теперь я усердно пишу ту самую повесть, ради которой взял у вас обратно свой рассказ. Повесть эта - "Монах"⁷. Общее содержание - монах, пробывший четырнадцать лет на Афоне, внезапно оставил монастырь, возвращается в родное село. С этого повесть начинается. Войти снова в старую жизнь, которая к тому же изменилась,- вот для него жизненная, а для меня - художественная задача. М[ожет] б[ыть], к лету закончу, тогда пришлю вам.

   В П[етербур]ге разговоры о каком-то новом журнале вашем⁸, тут же и Миролюбов, о каких-то новых комбинациях в издательстве "Знание". Литераторы - хуже чиновников сплетники - беда!

   Напишите о себе, своем здоровье и планах своих - вот тогда буду знать в достаточности. Примите от нас с женой короб всяких пожеланий. Фотографию свою вы так и не прислали мне, а ведь обещались. Может быть, себя теперешнего пришлете? А адрес мой тот же: СПб. В[асилъевский] О[стров], 6 л[иния], д. 27, кв. 24. Передайте мой привет Марии Федоровне. Крепко жму вашу руку и целую Вас.

  

   ¹ В 1911 г. в связи с эпидемией чумы Кондурушкин в конце февраля - первой половине марта совершил путешествие в Восточную Сибирь, на Дальний Восток и в Маньчжурию (см. его очерки "В зачумленном крае". Речь. 1911. No 61, 62, 66. 4, 5 и 9 марта). С 3 апреля (No 91) по 9 апреля (97) печатаются его репортажи из Китая, а позже из Владивостока (No 103, 17 апр.) и Харбина (No 104, 18 апр.). 14 мая 1911 г. Кондурушкин наблюдает певческие празднества в Пскове (No 133, 17 мая), затем направляется в Самарскую губ. (см.: Самарская газета для всех. 1911. No 97. 16 июня), и в Каменец-Подольск (Речь. 1911. No 167. 21 июня) и Белгород (Белгородские впечатления//Речь. 1911. No 244_т 245, 246. 2, 6 и 7 сент.). Наконец, с 23 октября (291) по 22 декабря (No 351) в "Речи" появляются 12 "Писем о голоде" Кондурушкина, присланных из Самарской губ. и Челябинска.

   ² Имеется в виду ст. Гоголя "Нужно проездиться по России" из "Выбранных мест из переписки с друзьями".

   ³ Виктор Васильевич Муйжелъ (1880-1924) - писатель. В печати выступил в 1903 г. Первый рассказ "В непогоду" (подписанный собственной фамилией Муйжеля) при содействии А. И. Куприна напечатан в 1904 г. в журн. "Мир божий". По собственному признанию, в начале творчества испытал на себе влияние "Толстого, Горького, Короленко..." (Первые литературные шаги: Автобиографии современных русских писателей / Собрал Ф. Ф. Фидлер. М.: кн-во И. Д. Сытина, 1911. С. 122). Творчество Муйжеля в основном посвящено жизни русской деревни. Современная деревня отображена им в рассказах и повестях "Мужичья смерть" (Мир божий. 1905. No 3), "Бабья жизнь" (Образование. 1907. No 2, 3), "Аренда" (Русское богатство. 1906. No 8, 9) и др. Показывая темноту и забитость русского крестьянства, Муйжель склонен изображать аграрные волнения начала XX в. как "голодные", "стихийные" бунты, быстро подавляемые войсками. Писательская манера Муйжеля "объективна" и "беспристрастна", а изображение им внутреннего мира крестьянина схематично и натуралистично. После поражения революции 1905 г. русская деревня предстает в произведениях писателя все в более и более мрачных, негативных тонах. Так, в рассказе "Дача" (Образование. 1908. No 1) это темная, злая сила, противостоящая городу и угрожающая ему. В 1908-1910 гг. в Петербурге вышло четыре тома "Рассказов" Муйжеля. а в 1911-1912 гг. петербургским изд-вом "Просвещение" напечатано его Собр. соч. в 11 томах. Кондурушкин имеет в виду двухтомный роман Муйжеля "Год", печатавшийся с января по декабрь 1911 г. в "Русском богатстве" (No 1-12). В этом произведении Муйжель стремится преодолеть свои недавние однобокие и пессимистические представления о деревне, создавая картину социального расслоения и гражданскую войну в деревне в период столыпинских аграрных реформ. Однако и в романе "Год", размышляя о перспективах развития деревни, Муйжель еще не смог полностью освободиться от рецидивов народничества. Муйжель приветствовал Октябрьскую революцию и принимал участие в редактировании издававшегося в 1918-1920 гг. петербургским Советом рабочих и красноармейских депутатов журн. "Пламя". Произведения Муйжеля советского времени под заглавием "Возвращение. Последние рассказы" выпущены ГИЗом в 1926 г. Об отношении Горького к творчеству Муйжеля см. п. 34, прим. 1.

   ⁴ Имеются в виду, в частности, произведения А. П. Чехова, оказавшие несомненное влияние на Муйжеля,- "Мужики" (1897), "Новая дача" (1898) и "В овраге" (1899).

   ⁵ Речь идет о книге черносотенца, земского начальника из Боровичей И. А. Родионова "Наше преступление. Не бред, а быль. Из современной народной жизни", выдержавшей в 1909-1911 гг. несколько изданий. См.: Г-А, Г-СМ.

   ⁶ Повесть Бунина "Деревня" впервые опубликована в журн. "Современный мир" (1910, No 3, 10 и 11).

   ⁷ Повесть Кондурушкина "Монах" напечатана в "Русском богатстве" (1913. No 4, 5 и 6).

   ⁸ Речь идет об организации журн. "Заветы". См.: Г-Ив-Р, Г-Ч.

  

  

  

  Дорогой Семен Степанович,

   "Россию изучать надо"? Верно и - ей-богу! - пора! Очень пора и надобно изучать ее с корней, имея в виду не вопрос - какова она? - а вопрос - почему она такова?

   Длиннописание Муйжелево не читано мною и едва ли соберусь читать, времени не имею¹.

   Тому, что вы про монаха затеяли писать,- рад весьма, очень интересная тема и много может дать. Правда ли, что в деревнях хулиганство растет, как сообщают мне разные, деревенские же, люди? ²

   Фотографию - пришлю, вот скоро буду сниматься каков есть теперь.

   Живут здесь писатели Бунин, Коцубинский, Черемнов, Иткин³, и, в общем, это очень хорошо. Бунин пишет великолепную прозу⁴.

   Погода хорошая, на душе - не дурно, весна началась - чего еще надо?

   А у вас, в Питере,- не хорошо. Очень не хорошо.

   Ну, до свидания и простите за краткое письмо, очень уж некогда писать!

   Крепко жму руку и желаю всяческих благ.

   А что касается новых журналов, то оных затевается целых три, но какой будет отсюда толк - сие не ведомо.

  

   Датируется по пометке адресата: "Получ. 11 февр. 1912 г."

  

   ¹ Отношение Горького к Муйжелю не оставалось неизменным. В 1907 г., приняв предложение Горького и Пятницкого редактировать сб. "Знания", Л. Андреев направил Муйжелю письмо с просьбой о сотрудничестве. Горький одобрил этот выбор и в п. к Андрееву от 26...30 июля/8...12 августа 1907 г. назвал Муйжеля в числе других авторов, с которыми Андреев "мог бы сделать хорошие сборники" (ЛН. Т. 72. С. 288). Однако позже, когда весной 1908 г. Муйжель предложил "Знанию" издать сборник своих рассказов, Горький, перечитав отобранные автором произведения, 15...16/28...29 мая 1908 г. писал Пятницкому: "Муйжель с каждым рассказом становится все многословней и скучней. Его художественная сила - не велика, идейное содержание - реакционно. Он романтик, пессимист; он объят "мистическим" ужасом пред мужиком и деревней <...> "Грех" Муйжеля - вещь, плохо выдуманная и к тому же еще испорчена "философией" Мережковского. "Нищий" - антидемократичен, как и "Дача" - как всё. Пусть мещанский романтизм, возникающий для ради того, чтобы ликвидировать страхи вчерашнего дня,- пусть он развивается, если это суждено,- вне "Знания". По сим соображениям я ответил Муйжелю отказом" (Арх. Г. Т. IV, с. 250). Упоминаемое письмо хранится в АГ.

  

   "Милостивый Государь Виктор Васильевич!

   От издания Ваших рассказов принужден отказаться.

   Причины - сложны и, вероятно, безразличны для Вас.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Мой привет. А. Пешков.

  

   Стремясь смягчить резкость отказа Горького, Андреев писал в недатированном п. Муйжелю: "Ответ Горького мне не нравится, но и на это не обращайте внимания. Причину нерасположения к вам Горького я лично вижу в том, что вы близкий к Арцыбашеву человек и участник "Жизни"..." (ЛН. Т. 72. С. 531). В ст. "Разрушение личности" (1909) Горький, продолжая отрицательно отзываться о рассказе Муйжеля "Дача", тем не менее отмечает, что "показания" его "о мужике наиболее обширны" (XXIV, 75). Если слово "показания" в данном контексте и заключает в себе некоторую негативную характеристику произведений о деревне Муйжеля, то в ст. Горького "О писателях-самоучках" (1911) она исчезает. Обращаясь к начинающим писателям из народа, Горький призывает: "Почитайте Муйжеля, Подъячева, Крюкова,- они современники ваши, они не льстят мужику. Но посмотрите, поучитесь, как надо писать правду!" (Там же. С. 132). Пренебрежительное и неприязненное отношение Кондурушкина к роману Муйжеля "Год" никак не повлияло на интерес Горького к этому произведению. В начале июня 1912 г. Горький в письме спрашивал Муйжеля: "Вышел ли "Год" отдельным изданием? Буде - вышел - не пришлете ли? Вы доставите мне любезностью этой большое удовольствие" (АГ) 12/25 июня 1912 г. Муйжель ответил: "Вы спрашиваете меня - издан ли "Год" отдельным изданием. Увы - издан, и я решительно не знаю, как его Вам послать? С ним, или - вернее - со мной, произошло сущее несчастие; в то время, когда книги печатались и верстались, я был в Крыму и не мог следить за всем этим, и получилась такая нелепость, которую никак невозможно было предвидеть; из середины романа, как раз в том месте, где кончается один том и начинается другой <...> выпущена по недосмотру самая существенная глава - VII из XII всех <...> Я не знаю, возможно ли послать Вам роман в таком виде. Мне обещали прислать комплект журнала, я вырву оттуда VII главу, вложу ее и тогда пришлю. А так никак невозможно" (АГ). 16/29 августа 1912 г. Муйжель направил Горькому новое письмо: "Относительно "Года" - в смущении великом. Ужасно хочу послать Вам его и пишу непрестанно, чтобы мне выслали его в целом виде - и не могу дождаться..." Спрашивая разрешения выслать Горькому десять томов своих сочинений "с отметками карандашом наиболее важного", Муйжель писал: "Но о "Годе" мне напишите - об этом я очень бы просил Вас. Эта вещь мне не давалась - она растянулась, изобилует повторениями, колеблется в своей архитектуре - но ею я болен и о ней давно мечтал. В ней я попытался сделать что мог - кто может сделать лучше - пусть делает..." (АГ). Скоро автор получил ответ Горького: "Сердечное спасибо вам за обещание прислать книги! Хотя я многое читал уже, но это не помешает прочитать все, написанное вами, несомненно хорошим знатоком русской деревни и человеком влюбленным в природу" (АГ).

   ² На этот вопрос Горького Кондурушкин ответил в печати. В ст. "О хулиганстве в деревне" (Речь. 1912. No 240. 2 сент.) он писал: "Хулиганские выходки случаются и теперь, но реже. <...> Оправдать их трудно, но все же в них меньше бесцельной жестокости и бессмысленного разрушительства". Ст. Кондурушкина обратила на себя внимание (см., напр.: Русская пресса. Баку. 1912. No 205. 11 сент.). Александр Яблоновский, возражая Кондурушкину, утверждал: "Деревенское хулиганство растет и вглубь и вширь потому, что причины его у всех перед глазами: - Страшно растут города.- Страшно растет бедность народная.- Страшно растет и пухнет русская тюрьма" (Яблоновский А. Деревенское хулиганство//Киевская мысль. 1912. No 272. 1 окт.).

   ³ Гостивший на Капри Бунин работал в это время над повестью "Суходол". 8/21 февраля 1912 г. состоялось чтение "Суходола", на котором был Горький. Прочитанный Буниным ранее рассказ "Веселый двор", по словам Горького, "превосходно написанный" (см.: Горький - п. Е. П. Пешковой от 3/16 янв. 1912 г.// Арх. Г. Т. IX. С. 131), Горький переслал в редакцию журн. "Заветы" (напечатан в No 1 (апрельском) "Заветов" за 1912 г.).

   ⁴ Семен Григорьевич Иткин - начинающий писатель. Печатался в "Новом журнале для всех". "Русском богатстве" ("Будни. Рассказ о похождениях эмигранта Лойтера" - в No 5 за 1911 г.), газ. "Звезда" (Стихотворение "Океан" ("Приближенье урагана/Чую в странной тишине...") No 24, 28 мая 1911 г.). Переписывался с Горьким (письма к нему Горького не разысканы). В том же 1911 г. Иткин послал Горькому из Елисаветграда свой рассказ "Прелюдия" для напечатания в сб. "Знания" (не публиковался). В конце июля 1911 г., пересылая В. С. Миролюбову рукопись Иткина для "Современника", Горький писал: "Мне кажется, что автор - даровит, имеет свое лицо. Излишне умствует и полемизирует, доказывал бы свои положения образами, к чему весьма способен. Обласкайте его" (МИ. Т. III. С. 57). После 15/28 ноября 1911 г., пересылая Миролюбову в рукописи рассказ Иткина "Прогулка", Горький приложил к письму записку по поводу содержания рассказа. Отметив стилистические погрешности произведения, Горький писал: "Хорошо по содержанию, но написано торопливо, небрежно <...> Если все это может быть исправлено - рассказ следовало бы принять" (Там же. С. 74). В конце 1911- 1912 гг. Иткин жил на Капри. Личное знакомство с ним разочаровало Горького. См. п. Горького Е. П. Пешковой 3/16 января 1912 г. (Арх. Г. Т. IX. С. 132).

  

  

  Дорогой Алексей Максимович.

   Недавно я, списавшись с Илиодором¹, ездил по его приглашению во Флорищеву пустынь. Пробыл там у него три дня. Хотелось мне хорошенько с ним ознакомиться. Показался он мне человеком искренним и страстным в своей искренности. Многое сумбурное и дурное, что он делал, стало мне психологически, я бы даже сказал общественно более понятным, ибо Илиодор символичен для настоящей русской жизни в известном, конечно, отношении... Я не собираюсь в письме этом охарактеризовать Илиодора и то, что я почувствовал за ним в жизни, хотел бы только поговорить об одной стороне знакомства моего с ним. Он рассказал мне много интересного о Распутине и его роли в высших кругах, о роли Распутина в деле падения еп. Гермогена² и Илиодора... Но и это второстепенное для меня в данном случае. Самое важное это то, что Илиодор, по-видимому, находится в состоянии большого раздумья и сомнений в той области, где он так недавно страстно веровал, и причиной этого, по-видимому, был Распутин. Этот, по его выражению, "корявый мужичишка гад" огадил в сознании Илиодора многие прежние святыни, за которых он - как иерей, ежедневно молился и ектениях... И вот озлобленный, больной и одинокий, Илиодор порывается теперь написать книгу о Распутине, под заглавием "Святой черт", каковую напечатать за границей³. Книга эта, по его мнению, должна произвести не только грандиозный скандал, но и нечто большее скандала, чуть ли не политический переворот... Так, он пишет мне во вчерашнем письме, спрашивая моего совета,- писать или нет; а если писать, то как все это сделать? Он решается для этого (оно, конечно, и неизбежно) снять с себя сан монашеский и иерейский. Вот существенная выдержка из его письма:

   "Когда прочитал речь Саблера⁴, правых негодяев, узнал о телеграмме арх[иепископа] Антония⁵ Саблеру, об адресе св. Синода ему же, о том, что выступление Саблера в Г[осударственной] д[уме] в высших сферах принято сочувственно и Гр. Распут[ин] едет в Петербург, то скорби моей, негодованию моему нет предела... Сердце мое так сильно заболело, что я другой день чувствую себя полуживым... Идеалы мои поруганы и втоптаны в грязь. И кем же? Носителями этих идеалов! Посоветуйте, напишите, что мне делать. Я не желаю умереть, не сказавши всей правды... Но сказать в России невозможно, ибо правда моя - действительно правда страшная... Ее придется говорить за границею. Говорить ее надо непременно мне. Значит, само собою напрашивается вывод о моем сане... Я готов на все, ибо у меня отняли все духовное, идеал, чем я жил, и дали мне только ссылку, истрепанные нервы и больное, очень больное сердце..."

   По-видимому, он почувствовал ко мне доверие и расположение, и вот спрашивает совета. Я-то считал бы этот выпад его бесплодным, т. е. он не оправдает ожиданий Илиодора. Он думает, что если сказать и доказать, что вот "гад корявый", мужичишко, хлыст Гришка Распутин имеет некое значительное отношение к царской семье,- так уж бог знает как много сделать. Наивно, конечно! Я так и пишу ему, что, по-моему, делать этого не нужно. Кажется мне также, что пишет он мне и спрашивает совета на всякий случай, в своем отчаянии. Как бы ни доверял он мне, как бы ни расположился, все же виделись мы с ним в монастырской келье в течение трех дней. Письмо его свидетельствует о том, что: он теперь в состоянии некоторого душевного перелома. Последует ли он моему совету и оставит ли затею произвести новый и почти бесплодный шум - не знаю. Обратится ли он снова ко мне - тоже не знаю. Но пишу я вам обо всем этом по двум причинам. Во-первых, - м[ожет] б[ыть], это вам не безынтересно. Во-вторых, - вы осведомлены об условиях и возможностях вот такого сорта заграничных изданий. Как бы это можно было Илиодору сделать, если бы он не отказался от мысли своей написать и издать вышеназванную книгу?

   Ну вот, дорогой Алексей Максимыч, напишите мне ваше мнение и соображения. И будьте здоровы. Крепко жму руку. Привет вашей супруге.

   СПб. В[асильевский] О[стров], 6 л[ииия], 27

  

   ¹ Илиодор (Сергей Михайлович Труфанов, 1880-1952) - иеромонах, по происхождению казак Донской области, потомственный почетный гражданин. Монашество принял в ноябре 1903 г. В 1905 г. окончил Петербургскую духовную академию. Во время учения в академии пользовался расположением епископа Феофана (одно время духовника царской семьи и ректора академии). У Феофана Илиодор в 1904 г. впервые встретился с Г. Распутиным. После окончания академии был направлен преподавателем в Ярославскую духовную семинарию. За погромные речи против евреев и поляков Илиодор после конфликта с законоучителем Ярославского кадетского корпуса А. М. Кремлевским (на сторону последнего встал ярославский губернатор) был переведен в Почаевскую лавру на Волынь к архиепископу Антонию Храповицкому, у которого обучался искусству церковного красноречия. В 1907 г. участвовал в редактировании "Почаевских известий" и "Почаевского листка". Печатавшиеся в 1907 г. в черносотенных газетах "Русское знамя" и "Вече" статьи Илиодора, в которых он, выступая в роли "охранителя царского престола", демагогически поносил административные власти за их якобы недостаточную службу "царю-батюшке", привели в смущение власть церковную, и 17 апреля 1907 г. Илиодор был вызван к митрополиту Петербургскому и Ладожскому Антонию для увещевания. Антоний предложил Илиодору "не касаться политики", запретил литературную деятельность и пригрозил лишением сана и монашеского звания. Так как Илиодор нарушил запрет и в ст. "Мое оправдание перед высокими судьями" (Русское знамя. 1907. No 64, 65) назвал митрополита Антония "предателем", а постригавшего Илиодора в монахи архиепископа Финляндского Сергия "трусом", в особом присутствии синода против Илиодора было начато дисциплинарное дело, довольно скоро прекращенное производством, ибо к этому времени Илиодор успел заручиться расположением к себе со стороны императрицы Александры Федоровны. По ее протекции Илиодор получил назначение в саратовскую епархию к епископу Гермогену. Выступление Илиодора в 1907 г. на монархическом съезде в Москве с нападками на министра внутренних дел и председателя совета министров П. А. Столыпина, председателя погромного черносотенного "Союза русского народа" А. И. Дубровина и редактора монархических "Московских ведомостей" В. А. Грингмута еще больше обострило конфликт Илиодора с гражданской властью. Обосновавшись в Царицыне, он усиленно помогал Гермогену в его войне с саратовским губернатором графом С. С. Татищевым, который в конце концов был вынужден уйти в отставку. 10 августа 1908 г. Илиодор был инициатором избиения интеллигенции во время молебствия "о прекращении холеры" в Царицыне. За новый выпад против Столыпина в марте 1909 г. был переведен синодом из Царицына в Минск, но вместо Минска направился в Петербург, получил поддержку Г. Распутина, был принят царицей и добился отмены синодом старого решения. Осенью 1909 г. принимал Распутина в Царицыне, пригласил его к себе на родину в село Покровское и 29 декабря 1909 г. устроил Распутину пышные проводы. Вновь встретился с Распутиным в 1910 г. в Саратове. Еще более осложнились отношения Илиодора с обер-прокурором синода С. М. Лукьяновым и новым саратовским губернатором Стремоуховым. Под давлением Столыпина синод перевел Илиодора на новое место - настоятелем Новосильского монастыря в Тульской губернии. Прожив в монастыре три недели, Илиодор бежал в Царицын, где укрылся со своими сторонниками в монастырской церкви. "Великое сидение" продолжалось двадцать дней. 3 апреля 1911 г. митрополит Антоний телеграфировал из Петербурга о разрешении Николаем II Илиодору "возвратиться в Царицын из Новосилья". Обер-прокурор синода Лукьянов ушел в отставку. Во второй половине мая 1911 г. Илиодор по просьбе Николая II отслужил всенощную во дворцовой церкви в Петербурге и произнес проповедь, которая произвела большое впечатление на царскую семью. Царь обещал в скором времени возвести Илиодора в сан митрополита. Такой успех вскружил Илиодору голову. Намереваясь "убрать" со своего пути Распутина, пользовавшегося все большим влиянием при царском дворе, Илиодор приступил к сбору материалов, компрометирующих своего покровителя. К заговору Илиодора против Распутина присоединились епископ Гермоген, ставший членом синода, юродивый Митя Козельский, обиженный охлаждением к себе со стороны царицы, и писатель-черносотенец И. А. Родионов. 16 декабря 1911 г. на квартире Гермогена заговорщики силой заставили Распутина покаяться в грехах и дать клятву никогда больше не переступать порог царского дворца. Распутин телеграфировал Николаю II, что Илиодор и Гермоген пытались его убить. На просьбу заговорщиков принять их для объяснения царь ответил отказом. 17 января 1912 г. Гермоген и Илиодор получили распоряжение синода, по которому Илиодор ссылался из Царицына во Флорищеву пустынь, а Гермоген - в Жировецкий монастырь во Владимирскую губернию. Хотя Илиодор находился во Флорищевой пустыни под стражей, это не препятствовало ему принимать своих сторонников и почитателей, рассылать многочисленные письма и телеграммы с жалобами и протестами. При этом Илиодор настаивал на том, чтобы его "послания" публиковались в газетах, распространялись в списках. Илиодор продолжал яростно поносить Распутина, называл своим "врагом" нового обер-прокурора синода В. К. Саблера. В письме, опубликованном в "Биржевых ведомостях" (1912, No 13222, 30 окт.), Илиодор уверял, что страдает "за честь царя-батюшки", но былого расположения к себе царской семьи он вернуть уже не мог. Через несколько месяцев Илиодор направил в синод письмо, в котором заявлял, что отрекается от бога и просит снять с него сан. 3 декабря 1912 г. Илиодору был вручен указ владимирской консистории о лишении его сана и монашества. "Мирянином" Сергей Труфанов возвратился на родину. После покушения на Распутина 29 июня 1914 г. подосланной Илиодором богомолки-кликуши Хионии Гусевой Илиодор бежал за границу. 26 сентября/9 октября 1914 г. из Христиании (Осло) направил письмо революционеру-эмигранту А. Л. Теплову, в котором писал: "Получивши обвинительный акт по 73, 74, 103 и 102 ст., я 2 июля убежал из России через Финляндию.

   Переправили меня через границу Горький и Пругавин. Просили и приказывали мне, как можно скорее писать книгу о Распутине и царице <...> Сейчас книга почти готова: остановка только за документами, находящимися в Финляндии у моей супруги. Книга называется "Святой черт" - (на ... знаменитого "старца Русского Двора" - Распутина... из личных наблюдений и воспоминаний рассказанного другими).

   В этой книге я сказал ужасную и интересную правду о Распутине, правду, которая даже и за границей еще не известна.

   На основании документальных данных я, насколько мог, доказал, что Распутин развратный мужик, пакостник, живет с царицей Александрой и родил от нее наследника Алексея, и что Распутин - неофициальный Русский император и Патриарх Российской церкви.

   Размер книги - приблизительно 10-15 печатных листов" (ЦГАОР, ф. 1721, оп. 1, ед. хр. 67. Сообщено А. И. Чарушниковым). В этом же письме Илиодор сообщает о своей встрече в Христиании с направляющимся в Россию В. Л. Бурцевым и приводит полный текст врученного ему 20 сентября 1914 г. письма-рекомендации Бурцева издать представляющие "огромный общественный интерес" рассказы Илиодора о пережитом. В АГ хранится два п. Илиодора Горькому из Норвегии (от 25 и 29 июля 1914 г.) с жалобами на безденежье и просьбами о материальной помощи.

   Кондурушкин написал Илиодору в конце февраля 1912 г. и в начале марта получил от него приглашение приехать во Флорищеву пустынь. Первая встреча Кондурушкина с Илиодором состоялась 7 марта 1912 г. Илиодор сказал ему: "Пишу о Гришке Распутине <...> Гришка - эдакий мужичишка корявый, гад и вдруг! <...> Над министрами Гришка министр, над владыками владыка! Господи, боже, что такое творится. С ума можно сойти" (Кондурушкин С. Мятущийся Илиодор//Речь. 1912. No 88. 1 апр.). Снова побывал Кондурушкин во Флорищевой пустыни в июне 1912 г. Явно преувеличивая значение конфликта Илиодора с верховной административной и церковной властью и сочувствие опальному иеромонаху части верующих, Кондурушкин спрашивал: "Что же такое Россия, если в этом случайном сброде людей вчерашнего города нашлось столько сил к единению духовному и материальному строительству?" (Кондурушкин С. Илиодоровцы // Речь. 1912. No 252. 14 сент.). По мнению Кондурушкина, Илиодор "человек одной узкой, напряженной, охватившей всю его душу идеи, идеи простой, в уровень народным массам <...> был теневой стороной, негативом русской революции". Кондурушкин полагал, что, отмахиваясь от Илиодора и его почитателей, интеллигенция отмахивается и "от нового знания о народе нашем" (Там же. 1912. No 267. 29 сент.). Позже Кондурушкин выступил с докладом "О народной вере" на собрании Религиозно-философского общества в Петербурге. Излагая содержание этого доклада, репортер "Речи" пишет: "Отличительными особенностями идеи Илиодора докладчик: считает: в религиозной сфере - аскетизм с хлыстовским элементом <...> а в социальной сфере - демократизм, соединенный с верой в идеальное самодержавие, не угнетающее, а благодетельствующее народ. Популярность Илиодора объясняется тем, что он народен именно этими элементами своей веры, искренне верует сам и заразил верою народ <...> Интеллигенция не поняла народности илиодоровского движения и не сумела им воспользоваться" (И. К. В Религиозно-философском обществе // Речь. 1912. No 313. 14 нояб.; См. также: Апология Илиодора и илиодоровщина. В Религиозно-философском обществе//Биржевые ведомости. 1912. No 13245. 13 нояб.). Доклад Кондурушкина вызвал оживленные прения, которым было посвящено полностью третье заседание Религиозно-философского общества. Против Кондурушкина выступило 14 ораторов (Д. Мережковский, В. А. Чудовский, А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, проф. А. Н. Быков, проф. В. В. Успенский и др.). Кондурушкина, в частности, упрекали в том, что он занимается "реальной политикой". Мережковский нападал на Илиодора за то, что признанием абсолютного царя земного он отрекается от Христа. Д. Философов, хотя и не согласился с выводами докладчика, взял Кондурушкина под защиту: "Он просто призывал общество к более внимательному изучению проблемы. И это с его стороны большая заслуга" (Философов Д. Илиодор и Булгаков//Речь. 1912. No 317.18 нояб.).

   ² Гермоген (Григорий Ефимович Долганов, 1858-1918). В 1892 г. окончил Петербургскую духовную академию, еще в стенах академии принял монашество. В 1892 г. посвящен в иеромонахи, в 1900 г. возведен в сан епископа. С 1903 г. возглавлял Саратовскую епархию. С церковного амвона поносил "богохульные" сочинения Л. Толстого, Ч. Дарвина и Э. Ренана, издавал погромный "Братский листок", травивший интеллигенцию. В 1909 г. возглавил кампанию черносотенного духовенства и монархистов, требовавших запрещения постановок на сцене пьесы Андреева "Анатэма". Был организатором еврейского погрома в Саратове. После роспуска I Государственной думы приказал духовенству служить благодарственные молебны. В 1912 г. за выступление против Распутина впал в немилость и был переведен из Саратова в Гродненскую губернию, в Жировицкий монастырь. Защищая Илиодора, в беседах с журналистами, письмах в синод и гражданской администрации Гермоген, однако, проявлял известную осмотрительность, выгораживая самого себя. Так, когда стало известно о письме Илиодора синоду с нападками на высшие церковные власти, Гермоген публично пригрозил предать Илиодора и его сторонников анафеме.

   ³ Написанные Илиодором за границей воспоминания "Святой черт. Записки о Распутине" в России были опубликованы в журн. "Голос минувшего" (1917, март).

   ⁴ Владимир Карлович Саблер (Десятовский, 1845-1929) - статс-секретарь, с 1905 г. - член Государственного совета. В 1911-1915 гг. - обер-прокурор синода.

   ⁵ Имеется в виду Антоний Волынский (Алексей Павлович Храповицкий, 1863-1936) - с 1902 г. архиепископ Волынский и Житомирский, позже - архиепископ Харьковский. В 1906-1907 гг. член Государственного совета, с мая 1912 г.- член синода. Крайний монархист и черносотенец. После Октябрьской революции - белоэмигрант.

  

  

  

  Дорогой Семен Степанович!

   Мне кажется,- более того - я уверен, что книга Илиодора о Распутине была бы весьма своевременна, необходима, что она может принести многим людям несомненную пользу.

   И я очень настаивал бы,- будучи на вашем месте,- чтоб Илиодор написал эту книгу. Устроить ее за границей я берусь¹.

   Действуйте-ко! Право же, это очень хорошо!

   Сижу в Париже², завален делишками, очень устал в этом скучном городе.

   Будьте здоровы. Пишу столь кратко потому, что не имею времени затылка почесать.

   Жму руку.

   Датируется по п. Кондурушкина от 20 марта / 2 апреля 1912 г.

  

   ¹ См. п. 35, прим. 4.

   ² Горький приехал с Капри в Париж 17/30 марта 1912 г. и оставался там по 5/18 апреля 1912 г. 7/20 апреля 1912 г. Горький возвратился на Капри.

  

  Дорогой Алексей Максимыч.

   Посылаю Вам одновременно с этим письмом часть (²/₃) рукописи повести "Монах". Остальное имеется в набросках, и окончание работы - дело месяца-полутора. Посылаю же заранее потому, что с "Знанием" при отсутствии на месте главного руководства, разговоры, обыкновенно, бывают долгие. А мне нужно напечатать повесть этой зимой.

   Хотел бы сговориться о следующем:

   1) Если найдете повесть подходящей для сб[орника] "Знания", принимайте под условием напечатать ее не позднее февраля 1913 года.

   2) С. П. Боголюбов говорил мне, что сб. "Знания" печатаются теперь в десяти тысячах экземпляров. Гонорар при этом тираже - двести рублей за лист.

   3) Взятый мной под возвращенную мне рукопись рассказа аванс (триста рублей) зачесть (как это я проектировал Пятницкому в виде одной из возможностей) в плату за непроданную часть второго тома моих рассказов.

   Здесь мной печатается около 5 1/2 печ[атных] листов. Вся повесть будет никак не больше (немного меньше наверное) восьми печатных листов по сорок тысяч букв.

   Вот какое мое строгое письмо. Что делать, ашать-машать надо, как говорят татары.

   За Илиодором я слежу. Думаю, что он еще попадется на мою "удочку", не уйдет. Изредка он присылает мне известия, письма и кой-какие "дела". Чувствует ко мне расположение. Я тоже сердечно им заинтересован. Письмо Ваше о нем ко мне помню. Но скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается... Черт возьми, как много в этих словах исторического смысла!

   Ну будьте здоровы. Не замедлите вестью о моем деле. Вы - "обещатель", сколько раз обещали прислать свою фотографию, да так и не исполнили.

   Напишите о себе. Странно, что Вы, судя по объявлениям, печатаете "Сказки" не в "Знании", а в ином книг[оиздатель]стве? ¹ Жму руку. Привет Марии Федоровне.

   СПб. В[асильевский] О[стров], 6 л[иния], 27, кв. 24

   Степану Семеновичу Кондурушкину

  

   ¹ С 28 декабря 1910 г. в русских периодических изданиях началась публикация сказок Горького, объединенных позже в две книги - "Сказки об Италии" и "Русские сказки". При первой публикации сказки, составившие цикл "Сказок об Италии", имели или самостоятельные заглавия, или общее "Сказки" (с авторской нумерацией, не совпадающей с окончательной). "Русские сказки" печатались под общим заглавием "Сказки". Первое отдельное издание "Русских сказок" вышло в Берлине, в изд-ве Ладыжникова в 1912 г. Кондурушкин, по-видимому, имеет в виду "Сказки об Италии". Только одна (пятнадцатая) сказка из этого цикла впервые была опубликована в XXXVIII сб. "Знания" (СПб., 1912). Под заглавием "Сказки" "Сказки об Италии" почти одновременно (в ноябре 1912 г.) вышли в Берлине, в изд-ве Ладыжникова, и в России, в Книгоизд-ве писателей в Москве.

  

  Дорогой Алексей Максимыч.

   Еще седьмого ноября прошлого года послал я вам листов пять рукописи повести моей "Монах" и никакого отзыва о ней ни от кого не получил. (Я и Пятницкому писал недавно о посылке Вам рукописи. И он молчит¹.) Повесть-то я закончил, но, очевидно, вы не рассчитываете ею воспользоваться. Пожалуйста, верните рукопись. Но все-таки не откажитесь сказать, если читали, какое впечатление произвело прочитанное.

   Очень жаль, дорогой Алексей Максимыч, что "Знание" замирает. Старые члены расползлись, вы оба с Пятницким далеко.

   Что бы вам собрать вокруг себя человек пять-шесть писателей - эдакое новое товарищество в старую издательскую фирму вложить. Мне кажется, это составило бы снова сильное литературное течение. И только разбродом реалистической школы, а в частности изд[ательст]ва "Знание", можно объяснить многое сумбурное в современной литературе последнего времени. Многие последние сборники "Знания" носили совершенно случайный, сбродный характер и составлялись из вещей громадного художественного различия ².

   Сюда доходят слухи о разладе между вами и Пятницким, и это очень жалко³. Вообще, было бы прямо преступлением перед русской культурой, если бы литературно-худож[ественный] центр "Знания" распался совершенно. Это значило бы - рассеять в пространстве большую накопленную энергию и собирать ее снова с большими усилиями в другом месте.

   Я извиняюсь, м[ожет] б[ыть], я говорю то, что вы и сами думали (даже наверное), и это вам больно. Так не сочтите за грубость. Я тоже говорю о том, что у меня болит, и пишу вам это не в упрек.

   Недавно встретился с Грузенбергом (О. О.) ⁴. Он говорит, что амнистия будет пустяковая⁵ - только уменьшение наказаний. По крайней мере так до сих пор. Он считает, что вы могли бы вернуться, рискуя очень немногим. Говорил, что вы и раньше отказывались от этого по тем соображениям, будто вам в Россию не хочется вернуться...

   В вас два человека, А[лексей] М[аксимович]. Один рассуждающий, а другой чувствующий и понимающий широко и глубоко. Но рассуждающий в вас пренеприятный субъект. И самим вам часто надоедает. Иногда предупредит понимающего и наскажет всякого вздору. Ну, а вам-то и неловко его осадить: все же ведь "родственник"...⁶

   Перечитал я письмо и подумал: вот рассердится человек и пошлет к чертовой матери. Скажет: "совсем мы уж не так близки, чтобы у вас (т. е. это у меня) было право такое говорить!" Ну уж написал. Так и пойдет. Будьте здоровы. И не сердитесь, а напишите. Ведь напрасно не пишете.

   Адр[ес]: В[асильевский] О[стров], 6 л[иния], 27, кв. 24.

   Степану Семенов[ичу] Кондурушкину

  

   ¹ 14 января 1913 г. Кондурушкин писал Пятницкому: "Более двух месяцев назад (7 ноября 1912 г.) я послал Алексею Максимовичу письмо, а с ним одновременно и около пяти с половиной листов новой повести моей "Монах". И до сих пор от него не получил ни да ни нет, ни просьбы прислать окончание, ни рукописи обратно" (АГ).

   ² Сб. "Знания" прекратились на сороковой книге, вышедшей 29 января 1913 г. Содержание последнего сборника составили пьеса С. А. Найденова "Роман тети Ани", стихотворения С. Астрова и роман А. Золотарева "Во едину от суббот" о русских эмигрантах в Париже, одобренный Горьким.

   ³ Отношения между Горьким и Пятницким еще более осложнились после п. Горького к Пятницкому от 5/18 ноября 1912 г., в котором он извещал, что уполномочил Ладыжникова выяснить свое материальное положение в "Знании" (Арх. Г. Т. IV. С. 277). В новом п. Пятницкому от 23 ноября / 6 декабря 1912 г. Горький настаивал на том, чтобы Ладыжников был "допущен к проверке того состояния, в каком находятся средства, вложенные" Горьким в "Знание". Горький писал: "...я имею право знать, кто и как распоряжается моими деньгами..." (Там же. С. 277). Последовавшая за этим ревизия кассовых книг "Знания" и другой документации подтвердила необоснованность подозрений Горького о недобросовестном ведении Пятницким, как директором-распорядителем издательства, его денежных дел в "Знании". Только в 1936 г. между Горьким и Пятницким возобновилась переписка. 9 апреля 1936 г. Горький писал ему: "Сильно взволнован письмом Вашим, дорогой друг Константин Петрович. Вероятно - это я первый должен был написать письмо, подобное Вашему, и послать Вам... Я глубоко ценил Вашу дружбу. И - продолжаю ценить. Вы, наверное, тоже знаете, как усердно расшатывали ее "третьи лица". Но мы не станем слагать на них нашу вину друг перед другом - виноваты же мы в том, что не нашли возможным поговорить о "наших разногласиях" открыто, искренно, до конца..." (ЛЖТ. Вып. 4. С. 584).

   ⁴ Оскар Осипович Грузенберг.

   ⁵ Имеется в виду ожидавшаяся амнистия в связи с исполнявшимся в 1913 г. трехсотлетием царствующего дома Романовых. Датированный 21 февраля 1913 г. указ Николая II правительствующему Сенату об амнистии в тот же день был опубликован в "Правительственном вестнике" (No 43).

   ⁶ Это утверждение положено Кондурушкиным в основу его ст. "Чужой ум" (Речь. 1916. No 120. 3 мая), в которой содержатся нападки