Козлов Петр Кузьмич - Житомирский С. В. Исследователь Монголии и Тибета П. К. Козлов.

ьно ранних холодов в Алтае,- пишет Козлов, - монголы предупредительно выставляли юрты на пути следования отрядов, запасали топливо, а по ночам пасли наших лошадей, отпускаемых свободными. В проводниках мы никогда не чувствовали недостатка, в охотниках-монголах, знакомых с местным животным миром, также. Благодаря такой системе путешествия достигается не линейное, а скорее площадное исследование страны. Одновременно охватывается более широкий район, полнее идет сбор коллекций, и получается большее знакомство с физическими явлениями природы, а также с самим обитателем страны - человеком".

   Три месяца экспедиция двигалась вдоль гор, тянущихся на 2000 километров от русской границы к излучине Хуанхэ, заключающей в себе Ордос. Начинаясь мощными снеговыми горами, к востоку хребет, постепенно понижается, расчленяется и носит все более пустынный характер.

   7 ноября экспедиция вышла к колодцу Чацеринги-худук у невысоких гор Гурбун-сайхан, переходящих на востоке в последние возвышенности Монгольского Алтая - хребет Хурху. Здесь экспедиция остановилась на три недели. Козлов откомандировал Бадмажапова сперва на север в ставку начальника области Тушету-хана с просьбой о содействии в изучении Гоби и для отправки в Россию собранных коллекций. Потом переводчик поехал на юг к Балдын-цзасаку просить проводников для пересечения в новом месте Центральной Гоби. Князь согласился, но предупредил, что путь очень труден. "И все-таки, - добавил он, - охотно исполню все ваши требования только потому, что давно уже слышал от достоверных людей о вашем дружелюбном отношении к нашему монгольскому народу". Позже Балдын-цзасак оказал науке неоценимую услугу, рассказав Козлову о мертвом городе Хара-Хото.

   Князь не обманул, дорога через выбранную часть Гоби действительно оказалась нелегкой, особенно в области песков в Бадан-Чжаренг, через которые отряд пробивался две недели.

   Движение через Гоби и Алашань заняло полтора месяца. Преодолев пески, отряд вышел на стекающую с Наньшаня реку Шуйхо и пошел вверх по ней через сплошную цепь китайских поселений. 18 января 1900 года, накануне китайского нового года, экспедиция пришла в Лянчжоу.

   Дальнейший путь экспедиции шел по большой принаньшаньской дороге и через горы к монастырю Чертын-тон. Недалеко от него встретились с возвращавшимся из самостоятельной поездки Казнаковым, который оставил главный караван еще в начале декабря. Казнаков прошел через пустыню восточнее пути экспедиции и достиг места, где река Эдзин-Гол заканчивает свой путь, разливаясь двумя озерами. По этой реке он вышел к Наньшаню, проделав больше 1000 километров с пересечением малоисследованной части Гоби.

   У монастыря приветливо встреченная экспедиция простояла до начала марта. Окрестности Чертынтона, любовь к которым Пржевальский передал Козлову, много дали для пополнения коллекций. Отмечая богатства природы этого места, Козлов восклицает: "После Чертынтона естественника может удовлетворить только Кам".

  

  

   5 марта экспедиция ушла из Чертынтона и через пять дней, преодолев несколько скользких из-за подтаявшего снега перевалов, пришла к монастырю Чейбсен. К сожалению, лично передать подарок Географического общества чейбсенскому хутухте не удалось - святитель все еще находился в долине Большой Юлдус. Его замещал Нирва-гэгэн, тоже хороший знакомый Пржевальского, когда-то шедший с караваном, к которому в Динъюаньине примкнула четверка отважных путешественников. Лама прекрасно помнил жизнь и занятия членов экспедиции и их имена.

   Из Чейбсена отряд пошел в Донкыр, оттуда на озеро Кукунор и через труднопроходимый из-за весенней распутицы край Цайдамской котловины к хырме Барун-цзасака. Здесь были устроены склад и метеостанция, наблюдателем которой стал Муравьев. Кроме него в Цайдаме оставались еще трое - Гавриил Иванов за старшего и двое молодых членов отряда - Евгений Телешов и Яков Афутин. Им было поручено кочевать недалеко от хырмы с оставленными верблюдами. В Кам экспедиционный багаж должны были везти яки и хайныки.

   Едва экспедиция прибыла в Цайдам, к Козлову приехали посланцы от Курлык-бэйсэ и передали ему письмо от князя с небольшой суммой денег. История этих денег такова: когда пять лет назад отряд Роборовского уходил из Курлыка в Сачжоу, одна из экспедиционных лошадей убежала с пастбища, и путешественники махнули на нее рукой. Оказывается, эта лошадь через некоторое время нашлась, но передать ее экспедиции уже не было возможности. Тогда Курлык-бэйсэ продал лошадь, а деньги положил в казну со словами: "русские скоро опять придут, тогда мы им и отдадим серебро по принадлежности".

   "По возвращении моем в Петербург, - пишет Козлов,- я вместе с поклоном бэйсэ передал моему товарищу Роборовскому, как бывшему начальнику экспедиции, эти деньги и подтвердил тем самым справедливость своего взгляда по отношению к монголам Курлыка вообще, а к их управителю в особенности".

  

  

   Формирование отряда, направлявшегося в Кам, заняло больше месяца. Наконец наступило 17 мая, день выхода. "С раннего утра, - пишет Козлов, - мы все были на ногах; крепостной двор заполнился вьюками, быками и людьми. Русская речь перемешивалась с монгольской и китайской. Помимо отъезжающих, набралось немало и постороннего люда. Одни хлопочут, работают, другие праздно толкаются, мешают. Началась вьючка быков, но как она непохожа на вьючку верблюдов: многие упрямцы-быки ложатся, иные прыгают и, освободившись от рук людей, выделывают козла, пока не избавятся окончательно от вьюка. Долго мы провозились с вьючкой в тесном, запертом помещении и только в полдень, в самое жаркое время дня, оставили хырму и вышли на простор долины".

   В экспедиционном отряде было двадцать человек. Отряд вырос за счет четырех местных монголов, взятых для помощи по уходу за непривычными вьючными животными, и присланного из Синина китайца-переводчика, знавшего тибетский язык. (Еще из Чертынтона Ладыгин ездил в Синин к губернатору, договорился с ним о переводчике, получил рекомендательные письма к начальникам попутных тибетских хошунов и обещание о содействии китайских сборщиков налогов, направлявшихся в часть Кама, подчиненную Синину).

   Отряд шел на юг к хребту Бурхан-Будда восточнее маршрута четвертой экспедиции Пржевальского. Через 10 дней перевалом высотой 4890 метров перешли его покрытый снегом гребень и спустились к озеру Алык-Нор. Исследовав озеро с помощью лодки, отряд пошел вниз по ущелью, вдоль вытекающей из него речки, по боковому ущелью свернул на юг к хребту Амнэн-кор. Ущелье вскоре сузилось, стало труднопроходимым, и монгол-проводник признал, что дороги не знает. Козлов перевел его в арьергард и повел караван сам.

   Новый хребет встретил экспедицию стужей и снегопадами, но зато холод согнал с верхнего пояса гор в средний вьюрков, среди которых Козлов узнал вьюрка Роборовского, открытого во время четвертого путешествия Пржевальского на хребте Бурхан-Будда. Тогда удалось добыть только один экземпляр этой птицы, и в коллекции не оказалось даже самки. "И вот наконец, спустя 16 лет, - пишет Козлов, - я снова увидел эту птичку и в одиночках и в стайках, среди которых были, помимо красных самцов, и очень скромные серенькие самочки. Сначала я любовался этими птичками только издали, а через полчаса уже держал в руках двух убитых неделимых и невольно вспомнил нашего известного орнитолога В. Л. Бианки, который, прощаясь со мною, желал мне, между прочим, добыть и эту птичку, наперед предсказав серый наряд ее тогда еще загадочной самочки. Серия таких птичек, привезенных в Зоологический музей Академии наук, дала возможность упомянутому зоологу установить новый род: "Козловиа роборовскии".

   Зигзагами по заснеженному склону вышли на гребень и, спустившись в неглубокую долину, расположились на привал. Наутро 9 июня Козлов с Казнаковым отправились на поиски перевала. И, действительно, вскоре они вышли на сглаженный участок гребня, отмеченный большим обо. Оттуда открывался широкий обзор. Впереди среди желто-зеленых холмов блестело озеро Орин-Нор (Русское), за ним поднимался темный увенчанный снегом водораздельный хребет, разделяющий долины Хуанхэ и Янцзы. Пройденный склон хребта, напротив, был изрезан крутыми ущельями и скалист. С перевала можно было видеть, что хребет Амнэн-кор на востоке переходит в Амнэ-Мачин.

   Через 4 дня отряд встал лагерем на месте, где недавно родившаяся Хуанхэ вытекала из озера Орин-Нор. Накануне экспедиция встретила четырех нголоков, которые были разъездом большого, в 600 человек, каравана, возвращавшегося после паломничества из Лхасы. "Во время посещения наших палаток, - рассказывает Козлов,- нголоки украдкой смотрели на наше вооружение, стараясь скрыть настоящее впечатление. Заметив это, мы показали им свою новую трехлинейную винтовку с магазином. "Несмотря на вашу малочисленность,- говорили нголоки, - вас никто не обидит; ваши драгоценные ружья всегда спасут вас. Нам, нголокам, можно победить вас только хитростью: пробравшись в ваш лагерь под видом продавцов съестных продуктов партией человек в 30 и по известному сигналу внезапно обнажив сабли, наброситься на вас, чтобы в минуту-две перерубить весь ваш отряд. Вести с вами сражение, в особенности в открытой долине, совершенно безрассудно". Увидев затем револьвер последнего образца, нголоки пришли в еще больший восторг, заметив: "Пожалуй, и наш затаенный план при наличии у русских такого оружия ни к чему не приведет - они вынут из карманов такие маленькие мим-да - ружья - и перебьют нас". "Я помню,- продолжал говорить один из нголоков, - как мы попытались было в свое время воевать с такими же людьми, как вы, в Амнэ-Мачине, но ничего не вышло - нам порядочно попало...", "Ну, приятель, - подумал я, - с тобой мы уже давно знакомы". Заинтересовавшись сообщением нголока, я предложил ему вопрос: "Куда же направлялись те люди?" Нголок, не задумываясь, ответил: "В монастырь Раджа-гомба, куда они, вероятно, и дошли бы, если бы у одного из начальников не повернулась голова, почему русские и принуждены были возвратиться за Тосо-Нор".

   Можно заметить, что даже этот случайный встречный был неплохо осведомлен о делах экспедиции Роборовского. Поездки в гости, иногда очень далекие, и обмен новостями составляли существенную часть жизни кочевников, экспедиции вызывали у них большой интерес. Причем русские экспедиции благодаря славе Пржевальского и безупречному поведению по отношению к местному населению пользовались огромным уважением.

   Козлов, в планы которого входило изучение верхней Хуанхэ в области Амнэ-Мачина, постарался завязать дружеские отношения с нголоками. Он сказал гостям, что хотел бы встретиться с их начальником, для которого имеет хорошие подарки. Сперва отношения стали было налаживаться, на стоянку у озера пришли трое старшин в сопровождении эскорта из семи молодых нголоков. Старший выслушал Козлова, сразу же ответил, что проводников экспедиция не получит, но что он доложит обо всем князю, и если тот захочет вступить в переговоры, то даст об этом знать. Больше нголоки не появлялись, показывая, что не желают пускать к себе экспедицию, зато их дозоры все две недели, пока отряд стоял на озере, маячили на окрестных холмах.

   Козлов все же рискнул на несколько дней оставить бивуак и вместе с Казнаковым провел съемку обращенных к хребту Амнэн-кор берегов Орин-Нора и Джарин-Нора, стерев с карты несуществующую реку. 27 июня отряд перешел вброд Хуанхэ и прошел разведанным путем вдоль озера на юго-запад к Джагын-Голу, долиной которого возвращалась с Янцзы четвертая экспедиция Пржевальского. Хребет, разделявший здесь Хуанхэ и Янцзы, Козлов назвал Водораздельным.

   Карта речной сети юго-восточного края Тибета представляет удивительную картину - три великие реки бегут рядом на юг, словно стянутые в пучок. Это Салуин, текущий в Бирму, Меконг, пересекающий Лаос, Кампучию и Вьетнам, и Янцзы - главная река юга Китая. Севернее на Тибетском нагорье, где они текут еще на юго-восток и немного дальше одна от другой, к ним присоединяется новорожденная Хуанхэ, которая потом устремляется на север. Если двигаться от верховьев Хуанхэ на юг, то все четыре великие реки вместе с притоками займут полосу в 500 километров шириной. Реки текут в глубоких ущельях под склонами могучих хребтов. Наперерез этому букету неведомых науке речных долин шла экспедиция Козлова.

  

  

   Несмотря на разгар лета, погода на Джагын-Голе не баловала путешественников, как и 16 лет назад, когда Козлов побывал в этих местах с Пржевальским. То и дело шел дождь со снегом, вещи пропитались водой, каждая варка пищи превращалась в проблему.

   Через несколько дней по одному из правых притоков Джагын-Гола отряд вышел на луговой перевал Чжабу-врун через Водораздельный хребет. "Отсюда, - пишет Козлов, - к северу и западу убегает гигантскими волнами нагорье Тибета; к югу же представляется полный контраст рельефа: в эту сторону открывались глубокие ущелья и, красиво отражаясь на голубом фоне неба, гордо стояли остроконечные вершины... Вступив в бассейн Голубой реки, мы были словно обласканы природой; прежние климатические невзгоды остались за перевалом".

   Где-то к востоку отсюда лежали истоки Ялунцзяна, крупного притока Янцзы, с которым экспедиция познакомилась на обратном пути. Тропа шла на юг, пересекая долины мелких речек. Становилось теплее и суше, альпийские луга покрывали ковры цветов, повсюду порхали бабочки. Гербарий и энтомологические коллекции быстро пополнялись. Здесь же были добыты полевки нового вида, получившие имя Казнакова. Но крупные млекопитающие - яки, хуланы, антилопы, медведи, которых путешественники часто встречали в долине Джагын-Гола,- исчезли, вытесненные кочевниками-тибетцами, с которыми экспедиция вскоре встретилась.

   Тибетцы и тангуты принадлежат к народам тибето-бирманской группы. Они широколицы, черноволосы и внешне напоминают цыган. Большую часть тибетцев составляли кочевники-скотоводы. В отличие от монголов они жили не в юртах, а в палатках из черной шерсти - банагах. В те времена тибетские пастухи не расставались с саблей, которую носили для самообороны, а также с кнутом и пращой для управления стадом. Встречные тибетцы принадлежали к хошуну Намцо. Они рассказали, что хошунный начальник - бей-ху - в отъезде, а его сыновья неподалеку проводят военный смотр. Козлов послал к ним Бадмажапова и одного из цайдамских монголов - Дадая. Вскоре к отряду прискакал старший сын начальника, заменявший отца, с полусотней воинов, вооруженных саблями, пиками и фитильными ружьями. Намцосцы, получившие из Синина уведомление о приходе экспедиции, вели себя дружелюбно. На следующий день экспедиция стала лагерем у стойбища начальника хошуна. Козлов с Казнаковым, Бадмажаповым, Дадаем, знавшим тибетский язык, и старшим сыном начальника посетили его жену. После этого визита в лагерь пришло много тибетцев и тибеток, включая молодых девушек, которые вели себя смело и непринужденно. Гармошка и пляски казаков имели большой успех. Тибетки в свою очередь исполнили свои песни.

   Вечером возвратился из поездки по хошуну начальник Намцо-Пурзек-Намчже. Это был высокий седой старик, умный и сдержанный. Он явился с визитом, поднес Козлову обычные в таких случаях подарки - шелковый платок хадак и лисью шкуру, извинился, что, не зная срока прихода экспедиции, не встретил ее еще на перевале. "Мы все сохраним о Пурзеке и об его хошуне самое приятное воспоминание, - пишет Козлов. - Он первый в Тибете принял экспедицию самым радушным образом: он в значительной степени обеспечил наше последующее движение, дав отличных проводников и письма к своим друзьям-старшинам. Другими словами, старик, пользующийся далеко за пределами своего хошуна репутацией умного и толкового человека, своим примером подействовал и на других туземцев, проживающих на нашей дороге".

   После двухдневной стоянки у стойбища Пурзека экспедиция рано утром 19 июля двинулась вниз по ущелью небольшой реки Хи-Чу к Голубой реке-г-Янцзы, которая в этих местах называется Нды-Чу. Долина круто падала вниз, вскоре отряд достиг верхней границы занятия земледелием - появились ячменные поля. Растительность резко изменилась - поражали своим размером травы и цветы - колокольчики, желтый мытник, тмин. Вокруг пашен, вдоль их сложенных из камней оград лепились пышные заросли барбариса, смородины, крыжовника. Они же покрывали крутые склоны. Кое-где стали появляться отдельные деревца древовидного можжевельника. Среди кустарников горели лиловые и белые цветы герани.

   Вскоре подошли к небольшому селению Кабчжа-камба. Домики оседлых тибетцев были построены из дикого камня и глины и сбиты в тесный квадрат. Над ними поднимался каменный дом - крепость Пурзека.

   Дальше дорога к переправе через Янцзы оставила долину и привела отряд на перевал через крутой отрог, спускавшийся к великой реке. И вот в середине дня экспедиция вышла к берегу Янцзы, которая 16 лет назад преградила путь к югу экспедиции Пржевальского. Мощный поток шириной 100-120 и глубиной 6-8 метров катился на юго-восток между крутыми склонами, покрытыми густым кустарником. Началась переправа - багаж и баранов перевозили на двух связанных лодках, лошадей и быков пустили вплавь. Лодки тибетцев представляли собой грубый деревянный каркас, обтянутый кожей яка. По мере переправы на левом берегу Янцзы около небольшой древней кумирни устраивали лагерь. Гэгэн кумирни уклонился от знакомства с экспедицией, но монахи и монахини, которых в ней жило около 30, не раз навещали стоянку.

   Вниз по Янцзы дороги не было. Отряд с помощью 15 дополнительных яков, данных экспедиции по приказу Пурзека, одолел очень трудный подъем к верховьям реки И-Чу в обход обособленной горной группы. Слева над перевалом, поднятым на 4900 метров, возвышались замыкавшие ее гигантские скалы Ниэрчи, серые, изрезанные вертикальными выбоинами. Козлов назвал эту возвышенность, заключенную между долиной Янцзы и ее левым притоком Дза-Чу, горами Дютрейля де Рейса - в честь французского путешественника, погибшего 6 лет назад в результате ссоры с тибетцами в восточной части этих гор.

   Через несколько дней экспедиция, двигаясь вверх по ущелью речки И-Чу, вышла на холмистое плато к ее истокам. Речка вытекала из озера-болота, которое, к удивлению путешественников, оказалось заросшим обыкновенной осокой. Недалеко находился куполообразный холм Вахэ-лхари; согласно преданию, на вершину его во время отдыха клал свою шапку герой тибетского и монгольского эпоса Гэсэр-хан.

   Отсюда дорога повернула к востоку, на сближение с Янцзы вдоль речки Дза-Чу. Через 4 дня движения вниз по ее долине экспедиция достигла большого селения Чжерку, стоявшего на дороге из Сычуани в Лхасу примерно в 20 километрах от Янцзы. Дома оседлых тибетцев, обычно двух- или трехэтажные, были построены из камня, глины и дерева, причем нижний этаж служил хлевом для скота. Над селением на холме стоял красивый богатый монастырь Кегудо, в котором жили 500 лам. Через Чжерку часто проходили караваны, везшие в Лхасу чай, фарфор, ткани, а обратно - шерсть, меха и предметы буддийского культа.

   Здесь экспедиция провела 12 дней. Нужно было дать отдых животным, пополнить запасы продовольствия и встретиться с китайскими чиновниками, которые должны были приехать сюда из Синина для сбора дани. Караванных животных отправили пастись на луг вверх по долине, на месте предыдущей стоянки, под охраной шести солдат. Охрана была не лишней, не обошлось без нападения: человек 30 разбойников напали на пастушеский лагерь экспедиции, но они были вовремя замечены и отогнаны огнем.

   Вскоре в Чжерку прибыли и сининские чиновники. У Козлова с ними установились хорошие отношения. Они дали путешественнику много интересных сведений об административном устройстве подчиненных Синину тибетских областей. Чиновники помогли экспедиции обменять китайское серебро на индийские рупии, ходившие в Каме, и закупить продовольствие. Сининцы часто навещали экспедицию. "Ни мы, ни китайцы, - пишет Козлов,- сведений из своих стран не получали; поэтому совершенно ничего не знали о китайско-европейской войне, завязавшейся на Дальнем Востоке, иначе крайне неуместны были бы наши общие скромные обеды с провозглашением тостов, приличествующих представителям наций двух великих держав". (Речь идет о войне, связанной с ихэтуаньским (боксерским) восстанием, когда повстанцы в июне 1900 года вошли в Пекин и осадили посольский квартал, что послужило поводом для интервенции европейских государств и Японии.)

  

  

   21 августа отряд вышел из Чжерку на юго-восток, постепенно удаляясь от Янцзы и совершая наискосок подъем на грандиозный хребет, разделявший бассейны Голубой реки и Меконга. Через несколько дней экспедиция взошла на перевал Гур-ла высотой 4785 метров. Справа, на востоке, высилась колоссальная гора Гаик-ган-ри со скалистой конусообразной вершиной, прикрытой снегом. Этот хребет, не имевший особого названия у тибетцев, Козлов назвал хребтом Русского Географического общества. "Хребет, - пишет он, - шлет от себя много больших и малых речек, размывающих горы на сложнопереплетающуюся сеть довольно красивых ущелий, по которым нередки пенистые каскады и водопады...

   Исполинским валом тянется этот водораздельный хребет от юго-востока на северо-запад километров на 700, а то и более, давая - or скалистого гребня до подножий того и другого склонов - приволье кочевникам с их многочисленными стадами баранов и яков".

   По мере движения на юг и вниз все богаче становилась растительность. Козлов пишет: "В нижнем и среднем поясах хребта к кустарникам добавляется роскошный рододендрон, среди зарослей которого встречен пальмовидный ревень и кое-какие злаки, а по ущелью речки Гоно-Чу - камыш и около четырех-пяти видов генициан, одна другой прелестнее: синяя, голубая, белая, розово-сиреневая и палевая". Среди птиц была добыта овсянка нового вида, получившая имя Козлова.

   Кочевые тибетцы хошуна Бучун встретили экспедицию дружелюбно, продали масла и баранов. Вообще же кочевники здесь выглядели неопрятными и несколько дикими. "Тут будет кстати упомянуть, - пишет Козлов,- что эти туземцы пренаивно спрашивали нас, что скрыто в наших ящиках. "Правда ли, - спрашивали дикари, - что тут хранятся солдаты в яйцах, и что, в случае необходимости, они вылезают оттуда драться?" То же мнение разделял, впрочем, и чемдоский чиновник далама, впоследствии встретивший нас на реке Ному-Чу, на другой день после вооруженного столкновения экспедиции с тибетцами; он, кроме того, был уверен, что в этих ящиках мы везем и наших жен, которых по ночам выпускаем в палатки к мужьям".

   Пересекая долины многочисленных притоков Меконга, экспедиция двигалась на юг. В долине Чок-Чу путешественники с радостью вступили в настоящий еловый лес. Здесь экспедиция простояла несколько дней. "Одно из самых красивых мест лагеря экспедиции, - вспоминает Козлов, - были скалистые ворота Чок-Чу, недалеко от впадения ее в озеро Дзэ-Чу. Нависшие скалы, густой лес, шум бешеной речки делали эту часть дикого ущелья чрезвычайно живописной... Наша орнитологическая коллекция стала быстро пополняться не только знакомыми мне видами птиц, но и такими, которых я никогда и нигде не наблюдал. Белый ушастый фазан, зеленый всэре, гималайский клест, дубонос, самые разнообразные вьюрки, краснохвостки, синицы, пеночки, мухоловка, новая камская пищуха и многие другие составили предмет сборов наших препараторов; лично же мне этот пернатый мир помимо охоты доставлял большое удовольствие или своим пением, или украшением тех уголков, где мы располагали бивуак".

   Чем дальше отряд продвигался на юг, тем больше на пути встречалось монастырей и кумирен. В некоторых местах ламы составляли до трети всего населения и их содержание ложилось тяжелым бременем на остальных тибетцев. На скалах красовались "мани" - вырубленные и раскрашенные тибетские письмена, повторявшие одну и ту же мистическую формулу "ом мани пад ме хум" (драгоценность в цветке лотоса). Вдоль дорог располагались мэньдоны - невысокие, сложенные из камней стенки, раскрашенные и покрытые религиозными надписями, над ручьями стояли беседки "молитвенных мельниц" - хурдэ. В них, приводимые в движение водой, вращались исписанные молитвами вертикальные цилиндры, при этом, согласно верованиям ламаистов, написанные на вертящихся барабанах молитвы "автоматически" возносились к божествам.

   Хребет Географического общества имел продольную долину, ограниченную крутым скалистым барьером, не уступавшим по высоте главной цепи гор. С перевала, поднятого на 4600 метров, путешественники увидели долину верхнего Меконга - Дза-Чу, который казался узкой серебряной змейкой, вившейся по широкому руслу. Спустившись с перевала на километр по вертикали, отряд вышел в теплую долину Меконга, который тек здесь, разбившись на несколько рукавов. У переправы экспедицию встретил один из четырех советников местного хана Шэраб-Чумпыр, которому Козлов передал бумаги для получения через хана пропуска в лхасские владения.

   Бассейн Меконга покорил путешественника. "Верхний Меконг, - пишет он, - стремительно катит свои голубые волны в юго-восточном направлении. Зародившись из обильных ключей, эта река, по словам туземцев, вначале течет на восток по открытому холодному плато центрального Тибета, затем, постепенно склоняясь к югу, все более и более стесняется сближенными цепями гор, образующими нередко теснины и пороги, по которым, бешено низвергаясь, оглушает шумом своих вод, сбивающихся у каменных прибрежных стен в блестящую пенистую массу. Боковые ручьи и многочисленные реки, напоминающие собой по быстроте течения горные потоки, увеличивают дикость и своеобразную прелесть Меконга; там и сям, в капризно-извилистых его расширениях, приютились селения тибетцев, к крохотным полям которых обрываются скалы, убранные рододендронами, диким абрикосом, белой и красной рябинами. Темный лес из могучих елей, лиственниц и можжевельника располагается с одной стороны, светлые березовые рощи - с другой; на дно самих долин, к берегам вод спускаются густые кустарники - ива, жимолость, барбарис, боярышник, ягодные кусты - крыжовник, смородина, малина и множество всевозможных высоких и низких трав. Выше лесной и верхне-кустарниковой зон пестрят самыми разнообразными цветами альпийские луга, где на просторе пасутся стада кочующих обитателей, в свою очередь мало стесняющие диких млекопитающих, не говоря уже про птиц".

   Переправившись 19 сентября через Меконг, экспедиция двинулась дальше на юг к долине его крупного притока Ному-Чу (Игом-Чу). На пути стоял довольно значительный хребет, не имевший местного названия, которому Козлов дал имя американского исследователя Тибета Вудвиля Рокхила. На третий день пути отряд взошел на перевальный гребень высотой 4440 метров, который круто обрывался к реке Бар-Чу, как называют Ному-Чу в верховьях. "Долго я стоял на перевале, - пишет Козлов,- и не мог налюбоваться этим ущельем, гармонично сочетавшим в себе отвесные каменистые кручи, густые леса ели и древовидного можжевельника и темную извилистую речку, положительно тонувшую среди причудливо нависших над нею гигантских скал и цеплявшихся по ним хвойных зарослей".

   В долине Бар-Чу экспедиция провела больше месяца. Отсюда Казнаков совершил две поездки в соседнюю долину Джи-Чу к кумирне Га-гомба, преодолев неширокий, но возвышенный хребет с перевалом, поднятым на 4720 метров. Поскольку в отрогах этого хребта расположена ставка нанчинского хана Нанчин-Чжалбо, путешественники назвали этот безымянный хребет Нанчинским.

   Исследователи провели много времени в экскурсиях, собирая семена растений, наблюдая жизнь пернатых и четвероногих обитателей окрестных лесов.

   Особенно занимали их обезьяны, камские макаки. "Умные забавные зверьки, - рассказывает Козлов о первой встрече с обезьянами, - беззаботно резвились, не боясь близкого соседства человека-тибетца, вселившего в них уверенность, что он для них не опасен. На глазах моих удивленных спутников одни из обезьян ловко прыгали по деревьям, с неменьшим проворством цеплялись по скалам, в то время как прочие зверьки, усевшись за выступы камней, спокойно наблюдали за всем окружающим или же кувыркались один через другого. Крайне интересными зверьки бывали на деревьях, когда они старались свалить друг друга наземь: вот один из них быстро поднялся на самую вершину можжевельника и приготовился взглянуть по сторонам, как другой, тотчас догнав его, начал усердно трясти вершину дерева; там, на скалах, один другого наделяет пощечинами, или, наоборот, после таких недоразумений зверьки трогательно оказывают друг другу внимание и ласку". И дальше: "Замечательно забавную картину представляет стадо обезьян, идущее гуськом по гребню гор, когда некоторые из них, имея на спинах малышей, шествуют словно лошади под седоком. Мой юный спутник-забайкалец (препаратор Мадаев) находил, впрочем, другое сравнение; он выражался: "маленькие завьючены на больших".

   Тибетцы, считая охоту на обезьян грехом, не трогали их, даже если животные опустошали огороды. Если же мальчишки пытались прогнать обезьян, те нападали на них и лупили передними лапами. Иногда тибетцы приручали обезьян для забавы, причем отрубали у них хвосты, считая, что, сделавшись более похожими на человека, они станут умнее. Во время стоянки на Бар-Чу один из тибетских старшин подарил Козлову ручную обезьяну, которая вскоре стала любимицей отряда и получила имя Мандрил.

   Наступил октябрь, в ущелье Бар-Чу, в месте стоянки экспедиции, находившейся на четырехкилометровой высоте, начали идти дожди со снегом и ледяная крупа, на горы лег снег, чувствовалось приближение зимы.

  

  

   Наконец в ответ на посланные документы была получена бумага, в которой экспедицию просили не переступать границ лхасских владений. Козлов решил подчиниться, изменил намеченный маршрут и направился в город Чамдо, где надеялся с помощью китайских властей получить разрешение на проход в южные области Кама. Может быть (о чем Козлов не упоминает), он, кроме того, собирался оттуда достичь Батана, находящегося всего в 200 километрах к юго-востоку от Чамдо, и сомкнуть свой маршрут с маршрутом экспедиции Потанина. Однако дойти до Чамдо экспедиции не удалось.

   Путь вниз по Бар-Чу преграждала теснина. Пришлось снова подниматься на гребень хребта Рокхила, откуда путешественники увидели вдали горы Географического общества и массивный снежный конус Гаик-ган-ри, около которого переваливали через них. Отсюда тропа вела в заросшее лесом ущелье реки Цатим. Вода бежала, занимая всю ширину каньона. Тропа часто шла по таким узким карнизам, на которых не было возможности разминуться двум всадникам. В гротах и провалах скальных стен виднелись огромные цветные мани.

   Слиянием Цатима и Бар-Чу образуется Ному-Чу, имеющая длину около 80 километров. Чамдо стоит в месте ее впадения в Меконг. Туда вдоль Ному-Чу вели две дороги, причем проводники говорили, что путь по правому берегу удобнее. Недалеко от слияния Цатима с Бар-Чу существовал мост. Дойдя до него, отряд приготовился перейти на правый берег, но тут из-за берегового обрыва появились вооруженные тибетцы и приготовились стрелять. Козлов через проводника спросил, в чем дело, и получил ответ, что за рекой начинаются лхасские владения и имеется приказ не пускать экспедицию. Козлов пытался вызвать для переговоров начальника стражи, но безрезультатно.

   Не желая столкновения, путешественники продолжили движение по левому берегу. Возможно, эта уступка была воспринята тибетцами как слабость. Во всяком случае, на следующий день 28 октября около селения Согторо путь экспедиции преградил отряд вооруженных тибетцев. Его начальник, подняв саблю, закричал: "Стой! Выслать переводчика!" Пока шел разговор с переводчиком, тибетцы клали ружья на сошники и целились в путешественников. Переводчик сообщил Козлову, что начальник тибетцев собирается гнать экспедицию назад, как собак, и не желает вступать в переговоры. Козлов, твердо усвоивший уроки Пржевальского, понимал, что отступление без обеспеченного тыла перед лицом превосходящего противника равносильно гибели. Он вовремя успел собрать караван в одно место и приказал начать стрельбу. Тибетцы не выдержали огня скорострельного оружия и бросились бежать; часть из них засела за береговыми обрывами.

   После полуторачасовой перестрелки дорога была открыта. По счастью, из экспедиции никто не пострадал. "Выбирая более широкую часть долины для своей остановки,- пишет Козлов, - мы принуждены были двигаться до сумерек, когда наконец дали себе и животным отдых. Но какой мог быть нам отдых, когда нравственное состояние было так потрясено!" Козлов не знал, что ожидает экспедицию впереди. Все же он решил продолжать движение к Чамдо, по крайней мере это был путь из Тибета.

   Рано утром навстречу каравану вышел тибетец, высланный местным начальником в качестве проводника. Он извинялся за происшествие, клялся, что с отрядом воевали какие-то другие тибетцы и что местные в этом неповинны. Караван медленно двинулся дальше по довольно широкой террассе левого берега Ному-Чу под заросшими еловым лесом склонами. Вскоре на дороге показались три богато одетых всадника - чиновники, приехавшие из Чамдо для переговоров. Старший из них, имевший звание да-ламы, стал умолять Козлова не заходить в Чамдо. Козлов пишет: "Со своей стороны, я выразил да-ламе большое удивление, что чамдоская администрация решила заговорить с нами позже, нежели следовало. Во всяком случае, поступок тибетцев, действовавших по наущению главы великого монастыря и окрестных ему кумирен, переполненных монахами, послужит большим укором совести для того, кто благословил воинов поднять против нас оружие". На это чиновник ничего не ответил и согласился следовать с экспедицией дальше до стоянки, где можно будет начать обстоятельные переговоры.

   Удобное место нашли у селения Бэнок, которое и оказалось крайней точкой продвижения экспедиции на юг. Да-лама соглашался на все, лишь бы не пустить экспедицию в Чамдо. Впоследствии выяснилось, что основным виновником инцидента был глава Чамдоского монастыря, управитель города и округа Папкала. Этот человек, раздражавший окружение беспутным поведением, около года назад заявил, что раскаялся и уехал в Лхасу "замаливать грехи". В Лхасе он склонил на свою сторону влиятельных чиновников и вернулся с судьями, которые начали жестокие репрессии против врагов Папкалы. Среди прочих был казнен престарелый отец правителя и несколько важных лиц монастыря. Тогда 60 оппозиционно настроенных чиновников бежали из Чамдо, как говорили, к нголокам, захватив казну и важные бумаги. Город вот уже полгода находился в состоянии крайнего напряжения. Папкала, боясь, что прибытие экспедиции нарушит неустойчивое равновесие, собрал войско приверженцев во главе с Нинда Гунчуком и велел ему сражаться с иностранцами. Подробности окончательно выяснились в мае следующего года, когда экспедиция встретила чамдоских эмигрантов в верховьях Ялунцзяна.

   Оценив обстановку, Козлов решил не упорствовать. 2 ноября экспедиция покинула долину Ному-Чу и, перевалив хребет Рокхила, вышла к Меконгу, куда вскоре было доставлено купленное в Чамдо для экспедиции продовольствие. После двухнедельной стоянки на Меконге, которая не была потеряна для научных исследований, отряд в сопровождении да-ламы и его свиты переправился через реку и направился к намеченному месту зимовки - в округ Лхадо, лежащий в отрогах южного склона хребта Географического общества.

  

   Три зимних месяца отряд провел в небольшом селении Лунток-ндо, приютившемся в лесном ущелье притока Меконга Рэ-Чу. Устроились в деревенском доме, над которым была площадка, удобная для установки астрономических инструментов, Козлов занялся составлением отчета, препараторы совершали экскурсии по окрестным лесам, Казнаков с Ладыгиным совершили поездку в монастырь Дэргэ-Гончен, известный своей книгопечатной мастерской. Этот важный монастырь, расположенный в 200 километрах от зимовки за Янцзы, еще не посещался исследователями и, как оказалось, был неверно нанесен на картах.

   Лхадосцы хорошо относились к экспедиции, местные охотники приносили добытых животных, и коллекция во время зимовки заметно обогатилась. Был открыт новый вид копытного, по местному "джара", или китайский яман, среднее между антилопой и козлом, большой интерес представили речная выдра, большая летяга, лесная и степная кошки, китайский леопард, или "зэг", и много других более распространенных животных. После нескольких удачных случаев исцеления лхадосцы стали осаждать фельдшера Бохина, который охотно оказывал им помощь.

   Зима здесь была бесснежной и сравнительно мягкой, хотя по ночам температура иногда падала до -26®.

   Отряду предстоял тяжелый поход через хребты и плато с суровым климатом, и Козлова беспокоила судьба Мандрила. Не решаясь брать его с собой, путешественник пытался отпустить любимца экспедиции на волю или пристроить у кого-нибудь из знакомых тибетцев, но Мандрил упорно возвращался в отряд. Тогда было решено не расставаться с Мандрилом, и ему сшили теплый шерстяной костюм для путешествия через тибетское плато.

  

  

   Искренний интерес к людям и их жизни, отсутствие какого бы то ни было высокомерия располагали тибетцев к Козлову. Они были с путешественником достаточно откровенны, и он смог составить определенное представление о положении в этой стране. "Мы пришли к заключению, - пишет Козлов, - что простые обитатели округов Восточного Тибета в основе своей имеют много добропорядочного, но беда в том, что они страшно забиты произволом чиновников и лам. В большинстве случаев ни семья, ни имущество простолюдина-тибетца не гарантированы: приказа влиятельного чиновника выдать для него одно, прислать другое, принять в дом, слывущий красавицей хозяйкой, предвестника почетного ночлежного гостя - его богато отделанную саблю или нужную вещь - не должен никто ослушаться, иначе жестокое наказание ожидает всякого из тибетцев, дерзнувшего противиться желанию властного и надменного бэй-ху. Последний в исключительных случаях не задумается даже пригласить к себе такого несчастного собрата, ясно понявшего совершившийся над ним приговор, и предложить ему, под видом "приятельской" чашки вина, проглотить отравленный напиток... Местным начальникам ничего не стоит подвести под телесное наказание любого ненавистного тибетца; о чувствах общечеловеческого достоинства здесь не имеют понятия: все основано на силе и богатстве, причём очень часто первая подчиняется второму".

   Когда экспедиция на пути из Лхадо проходила мимо одного из монастырей и ламы, поднявшись на крышу, стали в знак проклятия махать в сторону отряда черными флагами, один из сопровождавших экспедицию лхадосцев заметил: "В вас ламы вполне естественно видят недругов, потому что в недалеком будущем, через вас же, таких людей, роль этих дармоедов утратится, взамен чего простые смертные свободнее вздохнут". "Этим самым,- пишет Козлов, - либеральный туземец желал сказать, что какое бы ни было будущее, но оно, во всяком случае, не может оказаться хуже современного строя, созданного или непосредственно ламами, или при их ближайшем участии".

  

  

   19 февраля 1901 года, накануне ухода экспедиции с зимовки лхадосцы устроили для гостей праздник с танцами. Утром следующего дня большой караван из 45 хайныков и 20 лошадей начал обратный путь, двигаясь значительно восточнее первоначальной дороги, намереваясь достичь монастыря и города Хор-гамдзе, стоящего на Ялунцзяне. Тропа шла по могучим отрогам хребта Географического общества через многочисленные высокие перевалы. "На перевале Джам-ла, - пишет Козлов,- мы вынесли на себе ужасные невзгоды зимы, так как снежный шторм, начавшийся с утра, не прекращался до полудня. Виды с перевала хребта, занесенного глубоким снегом, были, конечно, закрыты, и мы продвигались вперед чуть ли не ощупью. Сильные порывы бури относили в сторону и людей, и животных, кренившихся под ее ударами. Всем было тяжело, но больше всех выстрадал, разумеется, бедный Мандрил, который сам попросился к Жаркому под защиту его широкой теплой груди, где благополучно просидел до остановки каравана".

   Через несколько дней отряд вышел к речке Ге-Чу, отделявшей лхадоские владения от области Дэргэ. Козлов собирался идти к Хор-гамдзе на восток, через монастырь Дэргэ-Гончен, по дороге, разведанной Казнаковым и Ладыгиным, но дэргэские чиновники, приведшие для внушительности вооруженный отряд, протестовали против этого и предлагали кружной северный путь. Вероятно, таково было желание монастыря, потому что, когда Козлов согласился, они тут же расположились к экспедиции и оказывали ей всяческую помощь.

   Северная дорога была хороша тем, что давала возможность пересечь хребет в новом месте, но она оказалась чрезвычайно трудной. "Особенно дикое и подавляющее впечатление, - пишет Козлов, - производят горы в узком промежутке между двумя высокими цепями хребта Русского географического общества, где небольшая по протяжению, но многоводная речка Бар-Чу с крутым падением и бешеным стремлением вод ведет борьбу со скалами и порогами, нагроможденными в хаотическом беспорядке в теснине северной цепи". И дальше: "В области верхнего пояса этого грандиознейшего хребта еще царила настоящая зима и пустынное безмолвие, нарушавшееся лишь завыванием ветра и бури. Местами на нашем пути свежий рыхлый снег был так глубок, что скрывал все неровности, и быки или лошади, уклонившись с заметной тропинки, нередко проваливались и исчезали под его поверхностью, словно в глубоком омуте. Местами же сохранились старые проторенные дорожки вроде узких траншей, где нашим громоздким вьюкам приходилось преодолевать значительное затруднение".

   Самыми тяжелыми были переходы через гребни цепей; перевал через южную имел высоту 4940 метров, гребень главного хребта на перевале Сэнкэ-ла - 5060. Это была наибольшая высота, на которую поднимался отряд. Прохождение этого перевала омрачилось гибелью Мандрила, раздавленного тяжелым вьюком при падении быка, на котором он ехал.

   9 марта отряд наконец спустился к Янцзы. Ламы из монастыря Чункор-гомба тут же переправили экспедицию на левый берег, и путешественники устроились на стоянку напротив монастыря. Через два дня в монастырь прибыл огромный караван лхасского посольства, направленного специально для встречи с экспедицией. Посланцы надеялись застать отряд на месте зимовки, но опоздали и ускоренным маршем шли по его следам. Посольство возглавляли два важных чиновника - секретарь далай-ламы и казначей. Послы приехали в лагерь, только убедившись, что экспедиция действительно русская. Оказалось, что далай-лама внимательно следил за работой экспедиции с тех пор, как она появилась в Тибете, и послал к ней представителей, приказав, в случае если экспедиция английская, немедленно возвращаться, если же русская, то познакомиться и передать от него привет.

   Посол передал Козлову извинение далай-ламы перед "сильным русским государем" за то, что экспедицию не пустили в Лхасу, и объяснил это нежеланием нарушать древние установления. Посольство простояло напротив экспедиции несколько дней. Прощаясь, послы оставили в отряде младших чиновников для представительства в монастыре Хор-гамдзе.

   От послов и членов свиты удалось узнать много интересного о центральной администрации Тибета и тогдашнем далай-ламе XIII Тубдань Чжамцо, родившемся в 1876 году. Согласно легенде, он был сыном бедняков, живших собиранием аргала. Нередко младенец оставался один на весь день, и мать, как собачку, привязывала его веревкой к столбику на террасе. Однажды родители, вернувшись домой, увидели чудо - из столбика струилось молоко, которое младенец слизывал. В то же время ламы, гадавшие о новом перерожденце после смерти далай-ламы XII, получили указание, что этот ребенок и есть новое воплощение божества. Более реалистичная версия его биографии обходилась без чуда, но подтверждала, что далай-лама XIII был взят из небогатой семьи и не выбирался по жребию, как это делалось обычно, когда обнаруживалось несколько претендентов. Причина здесь, видимо, состояла в том, что уже много десятилетий Тибетом от имени далай-ламы правили регенты, не желавшие выпускать власть из своих рук. Неудивительно, что два предыдущих далай-ламы скончались, не достигнув совершеннолетия, и знатные семьи перестали искать в своей среде "перерожденцев".

   Тринадцатый далай-лама оказался достаточно умным и проницательным, сумел избавиться от регента и в возрасте 20 лет кроме духовной взял на себя и светскую власть в Тибете. Через 4 года Козлову довелось познакомиться с ним лично.

  

  

   Дорога в Хор-гамдзе шла у подножия мощного хребта, который, отделяясь от Водораздельного, провожает левый берег Янцзы. Козлов дал этому хребту имя индийского исследователя Кришны Сингха, известного в географической литературе под псевдонимом Пандит А-к. Недалеко от места, где экспедиция переправилась через Янцзы, река оставляет этот хребет и делает поворот к югу. Здесь начинается менее значительный хребет, названный Дэргэским, который тянется вдоль хребта Пан-дита А-к до самого Ялунцзяна. Отряд шел по широкой холмистой долине между этими хребтами. Здесь было много земледельческих поселений, на холмах среди заповедных лесов живописно поднимались храмы. Для выхода на Ялунцзян требовалось пересечь хребет Пандита А-к. Перевал высотой 4780 метров вывел отряд на покрытое снегом плато шириной в несколько километров. Перейдя эту плоскую вершину хребта, путешественники из полосы суровой зимы спустились в теплую цветущую долину к селению Бана-джун.

   Отсюда до Хор-гамдзе