Невельской Геннадий Иванович - Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России

ть эти места, а вследствие этого не имели бы повода фактически признать их принадлежащими России, а не Китаю. На это обстоятельство, при заключении трактата с Китаем, ссылались как на один из главных аргументов. Из этого ясно, что, без своевременных исследований и занятия устья реки и неразрывно связанных с ней берегов Татарского пролива, эти места могли бы быть навсегда потерянными для России. Вот те важные последствия наших открытий, которые не замедлили обнаружиться.

   5 сентября транспорт "Байкал" отправился из Аяна в Охоток, а генерал-губернатор со своим штабом поехал Аянским трактом в Якутск: там я должен был с ним соединиться, чтобы ожидать зимнего пути по реке Лене. Придя в Охотск 10 сентября, я, согласно инструкции, сдал транспорт и 20-го числа этого месяца с офицерами транспорта отправился в Якутск, куда и прибыл 3 октября. Здесь мы застали генерал-губернатора; я просил его сделать распоряжение Завойко о посылке зимой в Удский край, а оттуда к устью Амура прапорщика Орлова для наблюдения над вскрытием льда в заливе Счастья и в устье реки. Генерал-губернатор тогда же с нарочным послал предписание об этом Завойко {Вот причина того, что Орлов был в заливе Счастья и в устье Амура весной 1850 года, а вовсе не та, о которой говорит Тихменев в историческом обозрении действий Российско-Американской компании на стр. 62 и в примечании к ней. Ссылка его на бумагу Министерства иностранных дел от 15 февраля 1849 года здесь не имеет места, ибо в этой бумаге разрешалось Российско-Американской компании из Аяна производить расторжку с туземцами по юго-западному берегу Охотского моря, отнюдь не касаясь однако устья Амура.}. В Якутске и затем в Иркутске, куда мы прибыли 22 ноября, мы приводили в порядок наши журналы и карты.

   По получении моего донесения из Аяна в Петербурге, под давлением авторитета моих знаменитых предшественников, нашим открытиям не доверили и считали мой поступок (что я без разрешения пошел из Камчатки в Амурский лиман) дерзким и подлежащим наказанию. Поэтому там полагали, что Петропавловск должен быть нашим главным портом на восточном океане, Аян - на Охотском море, весь же Приамурский край предоставить Китаю.

   Между тем, генерал-губернатор, по возвращении своем в Иркутск 10 ноября 1849 года, сделал следующее представление в С.-Петербург:

   1) Охотский порт перенести в Петропавловск, который усилить и укрепить, а из Камчатки сделать область, под начальством командира Петропавловского порта и камчатского губернатора, которым назначить Завойко.

   2) Аянскую факторию Российско-Американской компании возвести на степень правительственного порта в Охотском море.

   3) Для удобного и правильного сообщения Аяна с Якутском заселить крестьянами реку Маю и тракт между Аяном и Нельканом и,

   4) Аянскую факторию, как правительственный порт, усилить военными чинами и принять на счёт казны устройство и поддержание тракта между Аяном и Якутском.

   Я узнал об этом представлении по прибытии моем в Иркутск от самого генерал-губернатора Н. Н. Муравьёва и при этом не мог не выразить ему сожаления, предлагая, если возможно, отклонить его ходатайство. Мотивы, которые я ему высказал при этом, были следующие:

   а) Камчатский полуостров огромными пространствами незаселённых тундр и гор совершенно изолирован от Сибири, а потому, в случае продолжительной войны с морскими державами, Петропавловский порт не может быть ни снабжен, ни подкреплен без содействия сильной эскадры, которая была бы в состоянии охранять путь к нему от нападения эскадр враждебных морских наций. Такое нападение весьма вероятно, так как европейцы для охраны своей обширной торговли и колоний в Восточном океане держат довольно сильные отряды, всегда готовые к выполнению подобной задачи. Серьёзное развитие нашей торговли там представляется еще в весьма и весьма отдаленном будущем, а следовательно, и эскадры, довольно сильной для охраны пути в Петропавловск, мы еще долго не будем иметь.

   На пустынном Камчатском полуострове, покрытом хребтами, между которыми разбросано редкое население; ни одна из иностранных держав не будет утверждаться из-за неблагоприятных климатических условий, тем более, что вековой опыт и нам уже убедительно доказал, что содержание Петропавловского порта и обладание Камчаткой стоит слишком дорого. Несмотря на все серьезные меры, принимаемые правительством, меры, сопряжённые с большими затратами и пожертвованиями людьми, мы не могли достигнуть даже и того, чтобы ничтожное население Петропавловского порта и Камчатки могло хотя бы сколько-нибудь обеспечить себя местным хлебом и прочими продуктами; мы должны доставлять всё это из Сибири, по баснословно высоким ценам и то только в весьма ограниченном размере. Наконец, Российско-Американская компания не соглашалась принять Камчатку на своё содержание даже за весьма значительную субсидию. По всем этим причинам и решено было Петропавловск держать в виде станции для плавающих судов и места для управления Камчатским полуостровом. При убеждении о недоступности Амурского лимана и устья Амура и при уверенности, что на прибрежье Амурского бассейна не имеется гавани, мы не имели и возможности основать на Восточном океане надлежащего правительственного порта, который мог бы быть снабжён и подкреплён независимо от морского пути.

   б) Точно так же все усилия правительства, сопряжённые с большими расходами и пожертвованиями людьми и капиталами на заселение земледельцами берегов реки Маи, предпринятыми с целью установления этим путём сообщения между Якутском и побережьем Охотского моря, оставались тщетными и показали, что земледельческой оседлости на берегах Маи, а равно и устройства сколько-нибудь сносного пути между этой рекой и побережьем Охотского моря быть не может. Наконец, подробные и тщательные исследования берегов Охотского моря обнаружили, что на его берегах нет ни единого пункта, включая в это число и Аянский залив, для устройства сколько-нибудь удобного порта.

   в) Настоящие же наши исследования и открытия указали, что река Амур и её лиман связывают Восточную Сибирь с Японским морем и что побережье Приамурского края составляет непосредственное дополнение Амурского бассейна, а потому всего естественнее отыскать гавань на этом побережье, так как она, в случае войны с морскими державами, могла бы быть снабжена и подкреплена, независимо от морского пути, путём внутренним, безопасным от нападения неприятеля, то-есть по Амуру и его притокам. Только при таких условиях и может быть полезен для России порт на отдалённом Востоке, ибо, располагая таким портом, мы, с одной стороны, со своими незначительными морскими силами приобрели бы должное политическое значение на Восточном океане по сравнению с иностранными морскими державами, а с другой стороны, - мы приобретаем надежду и серьёзную школу для образования наших морских офицеров и команд.

   г) В видах развития нашей торговли и политического влияния на сопредельный нам Китай река Сунгари, орошающая населённую южную Маньчжурию, представляет удобный путь из южной части Приамурского края.

   д) Чтобы воспользоваться правом, оставленным за нами по трактату 1689 года с Китаем, на обладание бассейном нижнего Амура с ближайшими районами побережья, необходимо подробно исследовать его во всех отношениях и установить над ним постоянное бдительное наблюдение. Всё это возможно сделать только при нашем немедленном утверждении в этом крае, ибо китайского правительственного влияния в нём не существует и Китай как бы не признаёт его своей принадлежностью и оставляет свободным. При таком положении и при доказанной ныне возможности проникнуть в Приамурский край по долине Амура из Японского моря он легко может сделаться добычей первого смелого пришельца {Во время пребывания моего в Охотске я узнал из рассказов лейтенанта, оставленного Лаперузом, который проезжал через Охотск из Камчатки, что будто бы французское правительство дало бы Лаперузу повеление в случае возможности входа в Амур из Татарского пролива занять устье реки. Может быть, такое же повеление дано было и Браутону.}, чего, по связи этого края с Сибирью, Россия ни под каким предлогом допускать не должна.

   Ввиду этих-то соображений, единственно на чем, по моему мнению, правительство должно сосредоточить свое внимание и средства, это - чтобы, не теряя ни минуты времени, утвердиться на нижнем Амуре. Отсюда следует начать производить его исследование и постепенно заселять пути, ведущие к устью Амура, для того, чтобы, с одной стороны, обеспечить сообщение Амурского бассейна с Забайкальем, а с другой, - иметь возможность довольствовать местным продовольствием размещённые там наши военные силы. Последние должны быть так расположены и средства их передвижения должны быть так устроены, чтобы они вовремя могли являться к избранной гавани, на устье Амура и на реку Сунгари. При устройстве же в этом крае управления, а равно и средств к передвижению войск, должно иметь в виду, что море и реки надолго еще будут служить здесь единственными путями сообщения; что этот край представляется краем чисто морским и, начиная от Забайкалья, составляет одно целое; что здесь не следует растрачивать больших сумм на дорогостоящие различные бюрократические и судебные учреждения, действующие в Сибири и Европейской России, а равно не следует делать здесь затрат на дорогостоящие долговременные укрепления и различные капитальные сооружения, ибо, при обеспечении этого края с тыла банками лимана, лесистым, гористым и бездорожным, пустынным его прибрежьем, и, наконец, при отдалённости его от цивилизованных портов, он и с малыми средствами представляет надёжную защиту от враждебных покушений с моря.

   "Итак, - высказал я Николаю Николаевичу, - правительственное внимание, по моему мнению, на отдалённом нашем Востоке должно быть направлено единственно к достижению упомянутой важной политической и экономической цели, почему при настоящих открытиях Петропавловск и Аян не могут быть нашими портами, каковыми по представлению Вашего превосходительства они должны стать. Затраты эти не только будут непроизводительны и напрасны, но могут вредно действовать на упомянутую главную здесь правительственную задачу, куда бы эти затраты и должны были быть всецело употреблены. Петропавловск и Аян могут быть только, как я сказал, станциями для наших судов и, следовательно, должны оставаться в том именно виде, в каком они существуют ныне". Поэтому следует приостановить: 1) перенесение Охотского порта в Петропавловск и усиление этого последнего, 2) заселение реки Май и 3) устройство на счет казны Аянского порта и приступить ныне к следующему:

   1) Имеющимися в наличии средствами Охотского и Петропавловского портов, предстоящим же летом 1850 года, серьёзно занять устье Амура и отсюда, как из первоначального пункта, приступить к исследованиям: а) направления Хинганского хребта от верховьев реки Уды и направления рек, орошающих Нижнеамурский край и берущих начало из этого хребта, а равно и рек, орошающих прибрежье этого края, и б) начать исследования побережья Татарского пролива до корейской границы, с целью отыскания здесь гавани, удобной для основания порта, сколь можно долее открытого для навигации.

   2) Ныне же распорядиться, чтобы для усиления сибирской флотилии были высланы из Кронштадта в навигацию 1851 года два винтовых лёгких судна, с осадкою около 10 футов (3 м) и с паровыми шлюпками при них.

   3) Предварительно распорядиться, чтобы, с прибытием сюда упомянутых винтовых судов, было ежегодно высылаемо по нескольку крестьянских семейств для постепенного заселения главных пунктов края.

   4) С прибытием этих паровых средств приступить к тщательному исследованию Амурского лимана и северо-восточной части реки Амура, в видах безопасного плавания, и

   5) Для выбора гавани, почти всегда открытой для навигации, а также и для фактического заявления иностранцам о бдительном нашем наблюдении за этим краем, в более или менее закрытых бухтах, лежащих по берегам Татарского пролива, разместить военные посты и водворять крестьян в тех местностях по Амуру и Уссури, где окажутся более или менее удобные перевалы к закрытым бухтам Амура, расположенным на побережье Татарского пролива" {Опыт не замедлил показать, что если бы в 1850 году было принято это мнение, которому Н. Н. Муравьёв вполне сочувствовал, тогда война 1854 года не застала бы нас врасплох и мы не встретили бы тех затруднений при вводе судов и подъёме наших команд в Забайкалье, но тогда все были увлечены важностью значения Петропавловска и, не веря моим открытиям, боялись раздражать китайцев и иностранцев.}.

   После этого в конце декабря 1849 года в Иркутск пришло последовавшее 2 декабря 1849 года высочайшее повеление, в силу которого предписывалось: Охотский порт перенести в Петропавловск, который и должен был стать главным укреплённым нашим портом на Восточном океане, почему его следовало усилить командами, материалами и орудиями, доставленными на транспортах из Кронштадта; начальника Аянской фактории Завойко назначить губернатором Камчатки, из которой образовать отдельную Камчатскую область; для развития на Камчатке земледелия переселять туда ежегодно по 25 крестьянских семей; принять на счёт казны окончательное устройство и содержание Аянского порта, а Аянскую факторию возвести на степень правительственного порта, усилив её воинскими командами. Наконец, по реке Мае и между Нельканом и Аяном создать земледельческие поселения для поддержания Аянского порта. Это повеление предписывалось провести в исполнение генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьёву, в распоряжении которого должны находиться и все суда в Охотске и на Камчатке, под названием сибирской флотилии; точно так же в распоряжение генерал-губернатора посылать из Кронштадта в Охотское и Камчатское моря военные крейсеры для прекращения насилий, производимых иностранными китобоями. Вместе с тем остановленную в Иркутске экспедицию Ахте не посылать для определения границы, а направить, по усмотрению генерал-губернатора, для исследования Удского края. Что же касается дальнейших действий в районе Охотского моря, то ожидались мои подробные объяснения. Вместе с этим 6 декабря за благополучный приход транспорта в Петропавловск, скорую в хорошем состоянии доставку грузов и за сохранение здоровья команды, по прежним примерам, я был произведен в капитаны 2-го ранга {За опись мне следовал орден св. Владимира 4 ст. и пенсия, как то дали и Бутакову, описавшему устье Амударьи, но, так как в лиман я отправился не получив высочайшего разрешения и потому подвергся бы наказанию, меня лишили только того, что по закону следовало за опись, то-есть креста и пенсии.}, а офицеры награждены были как за это, так и за опись - чинами и крестами.

  

  

   По прибытии в Петербург 28 января 1850 года я явился к князю Меньшикову и представил ему все чистые и черновые журналы и карты наших исследований и открытий, а вместе с этим и рапорт Н. Н. Муравьёва о том, что, ввиду сделанного мною открытия, в навигацию же 1850 года необходимо занять устье Амура 70 человеками воинских чинов. Для исполнения этого Н. Н. Муравьёв просил князя Меньшикова о моём назначении в его распоряжение. Князь принял меня весьма благосклонно и объявил, что хотя государь, весьма довольный моим смелым поступком, простил меня за то, что я, не получив еще его повеления, решился итти к устью Амура и в его лиман, но граф Нессельроде и большинство членов Особого комитета, председателем которого являлся граф, обвиняли меня за таковую дерзость {Именно желали разжалования.⁸³} и сообщили императору о своем сомнении в справедливости моих открытий на том основании, что "они совершенно противоречат представленному в конце 1846 года докладу графа Нессельроде и донесению барона Врангеля по тому же вопросу, а равно и донесениям нашей миссии в Пекине". На это я отвечал князю, что заключение графа Нессельроде и большинства Комитета, как он изволит увидеть из представленных ему документов, совершенно ошибочное и для меня и всех моих сотрудников оскорбительное. "Кроме того, - сказал я, - правительство всегда может проверить, в какой степени справедливы мои донесения Вашей светлости, доведённые до государя и, если они окажутся согласными с мнением графа Нессельроде и большинства Комитета, то я подвергаюсь строжайшей ответственности, гораздо более строгой, чем та, какую уже определили, а потому почтительнейше прошу вашу светлость защитить меня и моих сотрудников от подобных нареканий".

   С особым вниманием князь А. С. Меньшиков рассматривал карты и журналы и выслушивал мои объяснения о причинах, по которым мои знаменитые предшественники могли весьма легко впадать в ошибки и приходить к ошибочным заключениям об этих местах. Затем князь объявил мне, что он вполне уверен в справедливости моих открытий и их важности и вполне разделяет мнение Н. Н. Муравьёва о необходимости немедленного занятия устья реки Амура и, наконец; что министр внутренних дел Л. А. Перовский вполне этому сочувствует, но в Особом комитете, под председательством графа Нессельроде, в котором представление Н. Н. Муравьёва будет рассматриваться и куда меня, вероятно, потребуют для объяснений, встретится огромное противодействие этому делу; князь предлагал мне быть готовым к этому и быть смелым в Комитете в объяснениях, а равно приказал мне немедленно явиться к Л. А. Перовскому и объяснить ему все то, что я ему говорил, "ибо в Комитете, - прибавил князь, - одни только мы с Перовским будем отстаивать вас и представление Муравьёва о необходимости немедленного занятия устья реки Амура".

   На другой день я явился к Льву Александровичу Перовскому; он принял меня с полным радушием и сочувствием к этому делу. Выслушав со вниманием мои объяснения, он сказал: "К несчастью, графы Нессельроде и Чернышёв, а за ними Сенявин (директор азиатского департамента) и Берг - члены Комитета, в котором будет рассматриваться представление Н. Н. Муравьёва, совершенно иного мнения нежели он. Опираясь на сообщения нашей миссии в Пекине и донесения Врангеля, они уверяют государя, что ваше донесение ошибочно, и опасаются столкновения с китайцами, которые будто бы имеют на Амуре огромные силы и крепости, вполне достаточные для отражения вторжения в реку с моря. Вас призовут в этот Комитет, и вы должны быть готовы выдержать сильную атаку со стороны графов Чернышёва и Нессельроде, которые сердятся на Вас и на Муравьёва за то, что он, вопреки высочайшему повелению, остановил экспедицию Ахте, и за то, что без их участия государь утвердил инструкцию, разрешавшую вам произвести опись Амура и Амурского лимана".

   Такой приём и объяснения со стороны князя Меньшикова и Л. А. Перовского весьма естественно возбудил во мне энергию и силу, чтобы бороться со всеми случайностями при достижении поставленной цели. С такими чувствами 2 февраля 1850 года я и явился в Особый комитет под председательством графа Нессельроде, в котором император Николай Павлович повелел рассмотреть упомянутое представление Н. Н. Муравьёва.

   Граф Чернышёв объяснил мне, какому бы строгому наказанию я должен был подвергнуться за опись лимана и устья реки, не получив на то высочайшего соизволения и предписания князя Меньшикова. Затем он, граф Нессельроде и Сенявин сказали, что они, полагаясь на знаменитый европейский авторитет моих предшественников и на донесение столь же знаменитого, адмирала Врангеля, уверены, что я ошибся при своих исследованиях лимана и устья реки. Наконец, они изъявляли удивление, каким образом возможно занять устье реки с такой ничтожной силой (70 человек), какую указывает Муравьёв, когда им точно известно, что река охраняется большими китайскими силами.

   На это, поддерживаемый князем Меньшиковым и Л. А. Перовским, я с почтением отвечал: "Отправляясь из Петропавловска для описи лимана, я исполнил долг мой. Миловать и наказывать за это меня может только один государь". Затем, объяснив им все неблагоприятные обстоятельства и случайности, по которым могли мои знаменитые предшественники притти к фальшивым заключениям, я сказал: "мне и моим сотрудникам бог помог рассеять эти заблуждения и раскрыть истину. Всё, что я сообщаю, так же верно, как верно то, что я стою здесь. Что же касается до китайской силы, то сведения об этом, доставленные миссией из Пекина, неправильны. Не только китайских сил, но и малейшего китайского правительственного влияния там не существует. Гиляки, там обитающие, находятся в самом диком состоянии и вовсе не воинственны, и я полагаю, что не только с 70, но и с 25 человеками их можно держать в порядке. Гиляки считают себя от Китая независимыми, и весь этот край, при настоящих открытиях, то-есть возможности проникнуть в него с юга из Татарского пролива, может сделаться добычей всякого смелого пришельца, если мы, согласно представлению генерал-губернатора, не примем ныне же решительных мер.

   Я сказал всё, и правительство в справедливости мной сказанного может легко удостовериться".

   После этого князь Меньшиков сообщил, что он тщательно рассматривал все мои, даже черновые, журналы и находит, что открытия мои справедливы, а потому он, а за ним и Л. А. Перовский считают крайне необходимым не только утвердить представление Н. Н. Муравьёва, но и усилить наши действия тщательным наблюдением за лиманом, Амуром и берегами Татарского пролива с крейсирующего там военного судна.

   Между тем большинство членов Комитета, и в особенности графы Нессельроде и Чернышёв, ввиду упомянутых причин, а главное из опасения неприязненных столкновений с китайцами, считали необходимым придерживаться состоявшегося 15 февраля 1849 года высочайшего повеления об основании зимовья на юго-западном берегу Охотского моря, для того, чтобы Российско-Американская компания могла производить там расторжку с гиляками. Вследствие этого 8 февраля 1850 г. и последовал указ на имя генерал-губернатора:

   1) В заливе Счастья, или в какой-либо местности на юго-западном берегу Охотского моря, но отнюдь не в лимане, а тем более на реке Амуре основать зимовье.

   2) В зимовье том Российско-Американской компании производить расторжку с гиляками, но ни под каким видом и предлогом не касаться лимана и Амура.

   3) Для основания этого зимовья, а равно и для охранения его взять 25 человек матросов и казаков из Охотска.

   4) Исполнение этого произвести под наблюдением и по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири, в непосредственном ведении которого и должны состоять все действия этой экспедиции.

   5) Для приведения в исполнение на месте этого указа, а равно и для выбора места для зимовья в распоряжение генерал-губернатора командировать капитана 2-го ранга Невельского.

   В тот же день, на основании положения о Сибири, я был произведен в следующий чин - капитана 1-го ранга, и назначен для особых поручений к генерал-губернатору.

   С такой инструкцией я 27 марта явился к Н. Н. Муравьёву в Иркутск, а 3 апреля вместе с М. С. Корсаковым, командированным в Охотск для наблюдения за переносом этого порта, отправился в Якутск и оттуда в Аян. Из Аяна на транспорте "Охотск" с 25 человеками команды прибыл 27 июня в залив Счастья, где и нашел Орлова, посланного сюда, как сказано было выше, по распоряжению генерал-губернатора. При Орлове переводчиками были гиляк Позвейн, знавший по-тунгусски, и тунгус Афанасий, говоривший по-русски.

   Здесь Д. И. Орлов сообщил мне: 1) что река Амур близ устья вскрылась 8 мая. Северная часть лимана и залив Счастья, а также все пространство моря к северу от лимана, были затёрты льдами до 20 июня, так что достигнуть устья реки Амура через лиман из залива Счастья не представляется возможным ранее 20 июня; 2) что он, еще зимним путём, прибыв в деревню Чнаррах (на левом берегу Амура, близ его устья), едва только к 10 июня смог добраться через горы на оленях в залив Счастья. Южная часть лимана очистилась от льда к 15 мая, море же к югу от лимана, по сведениям от гиляков, было чистым гораздо раньше, так что судно с юга могло свободно войти в реку около половины мая; и 3) что по сведениям, полученным им от гиляков, Амур, близ устья рек Уссури и Сунгари, очищается от льда в исходе марта, то-есть пятью неделями ранее, чем устье самого Амура.

   Тщательно осмотрев вместе с Орловым берега залива Счастья, мы нашли, что кошка, образующая восточный берег этого залива, представляет единственную местность, к которой могут подходить суда с моря для передачи грузов, почему 29 июня 1850 года мы и заложили здесь зимовье, названное мною Петровским.

   На основании сведений, полученных мною от Орлова, нам нельзя было оставаться в Петровском: во-первых, оттуда невозможно было следить за устьем Амура, за южной частью Амурского лимана и за побережьем Приамурского края, а во-вторых, прежде чем представится возможность, достигнуть из Петровского этих мест, иностранцы, пришедшие на судах с юга, могут утвердиться в них. Кроме того, постоянное занятие залива Счастья было бесполезно для нас ещё и в том отношении, что залив этот, подобно Охотску, Аяну и вообще всем заливам Охотского моря, до исхода июня бывает затёрт льдами и суда в заливе Счастья, так же как и в упомянутых заливах, без вытягивания на берег зимовать не могут. В этом заливе, следовательно, не могло быть и порта. По этим причинам я решился итти в реку Амур и там: 1) исследовать, не имеется ли близ устья реки местности, удобной для зимовки судов; 2) разведать, в какой степени достоверны сведения, доставленные Орловым, о состоянии южной части лимана и реки; 3) узнать, в какое время появляются иностранные суда в Татарском проливе и не подходят ли они к лиману, и 4) на основании полученных таким образом данных действовать ныне же решительно, для достижения главной цели, объяснённой в представлении моём генерал-губернатору в ноябре 1849 года.

   С таким намерением, взяв с собою переводчиков: гиляка Позвейна и тунгуса Афанасия, с шестью человеками вооружённых матросов я отправился из Петровского по северному каналу лимана на шлюпке, вооружённой однофунтовым фаньконетом, в реку Амур, оставив Д. И. Орлову следующее распоряжение:

   "К 1 августа прислать на оленях через горы на мыс Куегда двух матросов с топографом, которые и должны там ожидать до 10 августа; если же к этому времени я туда не приду, то принять энергичные меры к нашему разысканию. Если все поиски останутся тщетными, донести в Аян генерал-губернатору и, оставив при себе на зимовку транспорт в Петровском, продолжать действовать согласно указу императора и ожидать, дальнейших распоряжений от генерал-губернатора".

   12 июля, следуя северным фарватером, я вошел из лимана в Амур и поднялся вверх по нему до мыса и селения Тыр, лежащего на правом берегу реки, против устья реки Амгуни, в расстоянии около 100 вёрст (106 км) от устья Амура. На этом пути, подробно исследовав протоку Пальво и соседние с ней протоки, я нашел, что в Пальво, между селениями Мая и Пальво, могут совершенно безопасно зимовать суда. Эта местность находится в 70 верстах (74,6 км) от устья реки Амура, а от мыса Куегда, на Константиновском полуострове, в 35 верстах (37,3 км).

   Подойдя к мысу Тыр, я увидел на берегу нескольких маньчжуров и толпу гиляков и мангунов до 200 человек; они, повидимому, были озадачены появлением нашей шлюпки. Выйдя здесь на берег в сопровождении переводчиков Позвейна и Афанасия, я подошел к старшему из маньчжуров, которого гиляки называли джангин, что значит богатый старик; купец; этот маньчжур сидел с важностью на обрубке дерева и тем оказывал свое начальническое влияние на окружавшую его толпу маньчжуров и гиляков. Он важно и дерзко спросил меня, зачем и по какому праву я пришел сюда. В свою очередь и я спросил маньчжура, зачем и по какому праву он здесь находился. На это маньчжур с ещё большей дерзостью отвечал, что никто из посторонних, кроме них, маньчжуров, не имеет права являться в эти места. Я возразил ему, что так как русские имеют полное и единственное право быть здесь, то я требую, чтобы он, со своими товарищами маньчжурами, немедленно оставил эти места. На это маньчжур, указывая на окружавшую его толпу, потребовал от меня, чтобы я удалился и что, в противном случае, он принудит меня сделать это силой, ибо никто, без дозволения маньчжуров, не может сюда являться. Вместе с этим он дал знак окружавшим его маньчжурам, чтобы они приступили к исполнению его требования. В ответ на эту угрозу я выхватил из кармана двухствольный пистолет и, направив его, на маньчжур, объявил, что если кто-либо осмелится пошевелиться, чтобы исполнить его дерзкое требование, то в одно мгновение его не будет на свете. Вооружённые матросы, по моему знаку, немедленно явились ко мне. Такой совершенно неожиданный для всех поступок так ошеломил всю эту толпу, что маньчжуры сейчас же отступили, а гиляки, отделившись от них, начали смеяться над их трусостью и, видимо, были довольны этим действием, давая тем понять, что будут на моей стороне. Джангин побледнел, немедленно соскочил с своего места и, кланяясь мне, объяснил, что желает со мной быть в дружбе и просит меня к себе, в палатку, в гости. Я согласился и узнал от него: 1) что им запрещено спускаться сюда по Амуру, что они бывают здесь самовольно, с ведома только лишь мелких чиновников города Сен-зина⁸⁴ (около 300 вёрст от устья Сунгари), за что этим чиновникам они дают взятку соболями, которых выменивают у гиляков, гольдов и мангунов на товары и большей частью на водку (араки); 2) что на всём пространстве по берегам Амура до Каменных гор (Хинган) нет ни одного китайского или маньчжурского поста. Что все народы, обитающие на этом пространстве, по рекам Амуру и Уссури, до моря, не подвластны китайскому правительству и ясака не платят, и 3.) что река Амур при устьях впадающих в неё рек Сунгари и Уссури, а равно и эти последние вскрываются ото льда гораздо ранее, чем река Амур, в этих местах⁸⁵.

   Гиляки и мангуны, прибывшие сюда с юго-западного берега Сахалина и берегов Татарского пролива, сообщили, что ранней весной ежегодно в Татарский пролив приходят большие суда, останавливаются часто у берегов, берут насильно у них рыбу и делают различные бесчинства, за которые их никто не наказывает.

   Вследствие этих сведений я объявил маньчжурам, гилякам и гольдам, что хотя русские давно здесь не бывали, но всегда считали реку Амур от Каменных гор (Хингана), а равно и всю страну вдоль моря, с островом Карафуто (Сахалином), своей принадлежностью. Что же касается прихода в эту страну иностранных судов и причиняемых ими жителям насилий, то они решились принять против этого меры и поставить вооружённые посты в заливе Искан (Счастья) и в устье Амура для защиты всех обитающих в упомянутом крае жителей, которых русский великий царь (Пила-пали джавгин) принимает отныне под свое высокое покровительство и защиту, о чем я, как посланный сюда от царя для этой цели, им и объявляю. Для того же, чтобы было известно это и иностранным судам, приходящим к берегам этого края, я приказываю предъявлять им мое объявление.

   Это объявление, переданное мною гилякам и маньчжурам, было такого содержания.

   "От имени Российского правительства сим объявляется всем иностранным судам, плавающим в Татарском заливе, что так как прибрежье этого залива и весь Приамурский край, до корейской границы, с островом Сахалином составляют Российские владения, то никакие здесь самовольные распоряжения, а равно и обиды обитающим народам, не могут быть допускаемы. Для этого ныне поставлены российские военные посты в заливе Искай и в устье реки Амура. В случае каких-либо нужд или столкновений с местным населением нижеподписавшийся, посланный от правительства уполномоченным, предлагает обращаться к начальникам этих постов".

   За сим, уладив к обоюдному удовольствию жалобы гиляков на маньчжуров, с которыми они ко мне тут же обратились, я отправился обратно. 1 (13 августа) 1850 года я достиг мыса Куегда и здесь, в присутствии собравшихся из окрестных деревень гиляков и при салюте из фальконета и ружей, поднял русский военный флаг. Оставив при флаге военный пост, названный мною Николаевским и состоявший из шести человек матросов при фальконете и шлюпке, я сам отправился на оленях через горы в Петровское. Оставленному здесь топографу я приказал сделать береговую съёмку реки Амура от этого поста до лимана, северо-восточного материкового берега лимана и берегов залива Счастья, до Петровского зимовья.

   По прибытии в Петровское я предъявил стоявшим на рейде гамбургскому и американскому китобоям такого же содержания объявление о принадлежности России Приамурского края, до корейской границы и Сахалина. Между тем окрестные гиляки, узнав о распоряжениях и действиях наших на Амуре, собрались ко мне в Петровское с просьбой, чтобы русские оставались с ними и их защищали. Ввиду этого обстоятельства и ввиду большего оправдания моих действий я предложил гилякам, чтобы из их среды отправилось со мной в Аян два человека с тем, чтобы они засвидетельствовали в Аяне это желание своих собратьев и других народов, обитающих в устье Амура. Вследствие этого вызвались следовать со мною в Аян гиляки Позвейн и Питкен. 2 сентября на транспорте "Охотск" я прибыл с ними в Аян. Они объявили желание своих собратьев начальнику порта Кашеварову и бывшему о то время в Аяне проездом камчатскому архиепископу Иннокентию.

   После этого я приказал командиру транспорта "Охотск" лейтенанту Гаврилову, взяв семейство Орлова, продовольственные запасы и товары, следовать на зимовку в Петровское для содействия Д. И. Орлову, которому предписал: с закрытием Амура и Амурского лимана перевести людей из Николаевского поста в Петровское; перед открытием же реки снова поставить этот пост в усиленном виде и начать производить в нем постройки. Тщательно делать на шлюпке наблюдения над устьем Амура и лиманом к югу от устья. Собирать сведения от туземцев о состоянии края и о судах, подходящих к лиману с юга и плавающих в Татарском проливе. При встрече с этими судами или на берегу, с их командами, объявлять, что все эти места до корейской границы составляют русские владения. Наконец, с открытием навигации 1851 года прислать в Аян транспорт "Охотск" с донесениями.

   Сообщение о своих действиях и распоряжениях я послал 4 сентября 1850 года генерал-губернатору Н. Н. Муравьёву. Вот отрывок донесения:

   "Из этого Ваше превосходительство усмотрите, что, оставаясь в Петровском и действуя только лишь в пределах данного мне повеления, опасения мои, выраженные Вам еще в 1849 году, о возможной потере для России навсегда Приамурского края, если при настоящих открытиях мы не будем действовать решительно, могут легко осуществиться. Представленные мной факты подтверждают эти опасения. Поэтому вся моральная ответственность перед отечеством пала бы справедливо на меня, если бы ввиду этих фактов я не принимал всевозможных мер к отстранению этого".

   10 сентября я отправился из Аяна в Иркутск, чтобы лично объяснить генерал-губернатору крайнюю необходимость принять решительные меры к прочному утверждению нашему на нижнем Амуре.

   Между тем, генерал-губернатор уехал из Иркутска в Петербург, оставив распоряжение, чтобы я и М. С. Корсаков по прибытии в Иркутск следовали немедленно за ним в Петербург. Поэтому в половине декабря 1850 года я вместе с Корсаковым прибыл в Петербург, в то самое время, когда мое сообщение, посланное из Аяна, по повелению государя было передано на рассмотрение Особого комитета, составленного под председательством графа Нессельроде. В числе лиц, назначенных в этот Комитет, были князь А. С. Меньшиков, Л. А. Перовский и Н. Н. Муравьёв.

   Николай Николаевич объявил Комитету, что действия мои были согласны с его представлением и мнением. Князь А. С. Меньшиков и Л. А. Перовский, поддерживая генерал-губернатора, указали, что, кроме того, действия мои были вызваны важными обстоятельствами, встреченными мною на месте, и что после этого следует не только усилить Николаевский пост, но в устье реки, её лимане и в Татарском проливе необходимо иметь постоянно военное судно. Однако большинство членов Комитета, в особенности граф Чернышёв (военный министр) и Нессельроде (министр иностранных дел), считали, что эти действия в высшей степени дерзки и должны повлечь для меня строжайшее наказание {Постановив меня разжаловать⁸⁶.}, поскольку они были противны воле государя и, кроме того, могут иметь вредные последствия для наших дружеских отношений с Китаем и для выгодной для нас кяхтинской торговли. Поэтому, ввиду последних соображений и донесений нашей миссии из Пекина о том, что китайское правительство имеет уже наблюдение за Нижнеамурским краем, чтобы отстранить всякое покушение на него иностранцев с моря, Комитет постановил: Николаевский пост снять и, согласно указаний государя от 1849 года, предложить Российско-Американской компании продолжать из Петровского зимовья расторжку с гиляками и другими народами, обитающими на юго-западном берегу Охотского моря, отнюдь не касаясь реки Амура, ее бассейна, Сахалина и берегов Татарского пролива.

  

  

   В особой аудиенции государь Николай Павлович, выслушав со вниманием объяснение генерал-губернатора о важных причинах, побудивших меня к таким решительным действиям, изволил отозваться, что поступок мой он находит молодецким, благородным и патриотическим {Передано мне Н. Н. Муравьёвым и Л. А. Перовским.}, и изволил пожаловать мне орден св. Владимира 4 ст., а на журнале Комитета написал: "Комитету собраться вновь под председательством наследника великого князя Александра Николаевича {Впоследствии императора Александра II.}, - и сказал: где раз поднят русский флаг, он уже спускаться не должен".

   Вследствие этого генерал-губернатор докладывал наследнику о начатом уже мной водворении в Приамурском крае, о полученных мной сведениях по его географии и о народах, обитающих в нём, и представил свои соображения о дальнейших действиях.

   Комитет в присутствии наследника великого князя Александра Николаевича рассмотрел вновь это дело и постановил:

   1) Николаевский пост оставить в виде лавки Российско-Американской компании.

   2) Никакого дальнейшего продвижения в этой стране не предпринимать и никаких мест отнюдь не занимать.

   3) Иностранным судам, которые обнаружили бы намерение занять какой-либо пункт около устья реки Амура, объявлять, что без согласия российского и китайского правительств никакие произвольные распоряжения в этих местах не могут быть допускаемы и что каждый из таких самовольных поступков влечёт за собою большую ответственность.

   4) Российско-Американской компании снабжать экспедицию запасами, товарами, гребными судами и строительными материалами. Для сооружения же жилых построек и служб в Петровском и Николаевском, их охраны, а также для других надобностей, назначить из сибирской флотилии 60 человек матросов и казаков, при двух офицерах и докторе, которым, кроме казённого довольствия по сибирскому положению, выдавать особое вознаграждение за счет Компании, по соглашению генерал-губернатора Восточной Сибири с Главным правлением Компании.

   5) Если при упомянутом сейчас расходе и от торговли в продолжение трех лет Российско-Американская компания будет терпеть убыток, то по представленному ею расчету правительство обязывается её вознаградить, но, однако, никак не свыше 50 000 рублей.

   6) Продовольствие от казны из Петропавловска, а равно запасы и товары Компании из Аяна должны доставляться в Петровское на казённых судах.

   7) Экспедицию эту назвать Амурской и начальником её во всех отношениях назначить. капитана 1-го ранга Невельского.

   8) Экспедиция эта, а равно все её действия и руководство ею, в пределах настоящего высочайшего повеления, осуществляются под главным начальством генерал-губернатора Восточной Сибири.

   9) Начальнику экспедиции, а также всем служащим в ней офицерам даровать все права и преимущества, какие установлены законом для начальника Охотского порта и служащих в нем офицеров.

   Это постановление Комитета 12 февраля 1851 года было утверждено императором, и на основании его я получил 16 февраля инструкции от генерал-губернатора. Вместе с этим Главное правление Компании в тот же день депешей уведомило меня, что добавочное довольствие будет производиться Компанией в следующих размерах: начальнику экспедиции по 1 500 рублей в год, офицерам по 200 рублей и нижним чинам по 40 рублей; требование на получение товаров и запасов от Компании, в пределах упомянутой суммы, а равно и отчёты агентов Компании должны утверждаться мной. На основании указания императора правительствующий Сенат 15 февраля 1851 года уведомил через трибунал внешних сношений китайское правительство о нашем намерении иметь наблюдение за устьем реки Амура.

   Таковы были распоряжения правительства по поводу последних моих действий и таковы были ничтожные средства, определённые на содержание и действие нашей экспедиции. Нам назначалось на всё не более 17 000 рублей в год, тогда как на содержание губернатора Камчатки и его канцелярии определялась значительно более крупная сумма. Из вышеописанного ясно, что мне, как и в первом случае, не давалось ни прав, ни средств предпринимать какие-либо меры для надлежащего водворения в этом крае. С этими распоряжениями я прибыл в половине июня в Охотск и, взяв оттуда людей и казённое довольствие, направился в Аян, чтобы принять там товары и запасы Компании и оттуда вместе с транспортом "Охотск", который должен был там находиться в конце июня, итти в Петровское.

   Неприбытие в Аян из Петровского транспорта "Охотск" придавало некоторое правдоподобие разнесшимся в то время в Аяне слухам, будто бы команда в Петровском подвергается величайшим опасностям и даже будто она уничтожена. Имея в виду это обстоятельство, я немедленно пошел из Аяна в Петровское на транспорте "Байкал", взяв с собой для усиления своих средств прибывший незадолго перед этим в Аян корабль Российско-Американской компании "Шелехов".

   Проездом из Петербурга 16 (28) апреля 1861 года я женился в Иркутске на девице Екатерине Ивановне Ельчаниновой, только что вышедшей из Смольного монастыря, племяннице бывшего в то время иркутского гражданского губернатора В. Н. Зорина. Моя молодая супруга решилась переносить со мной все трудности и лишения пустынной жизни в диком негостеприимном крае, удалённом на десяток тысяч верст от образованного мира.

   С геройским самоотвержением и беэ малейшего ропота она вынесла все трудности и лишения верховой езды по топким болотам и дикой гористой тайге Охотского тракта, сделав этот верховой переезд в 1 100 вёрст за 23 дня. Моя жена с первой же минуты прибытия своего в Петровское показала необыкновенное присутствие духа и стойкое хладнокровие. Барк "Шелехов", на котором я с ней находился, подходя к заливу Счастья, по случаю внезапно открывшейся течи {По освидетельствовании барка, как установила комиссия под председательством командира корвета "Оливуца" капитан-лейтенанта И. Н. Сущёва, изучавшая причины гибели "Шелехова", оказалось, что у форштевня отошли две обшивные доски.}, несмотря на все меры, начал погружаться в воду, так что только благоприятный ветер, дувший в направлении берега, и близость мели дозволили немедленно спуститься на последнюю и тем избавить всех от гибели. Когда "Шелехов" встал на мель, все палубы его уже были наполнены водой, и барк погружался почти до русленей⁸⁷. В то же время перед входом в залив Счастья сел на мель и сопровождавший нас транспорт "Байкал". Выстрелов наших не было слышно в Петровском и потому ответа на них не было, кроме того, мрак не позволял видеть из Петровского наши суда. Это обстоятельство и толпа гиляков, собравшихся на лежавшей перед нами кошке, подтверждали, казалось, упомянутые неблагоприятные слухи, распространённые в Аяне. Положение наше у пустынного негостеприимного берега, вблизи судов, из которых одно лежало на банке затонувшим, а другое сидело на мели, было весьма опасное и критическое.

   Семейства пяти матросов, взятых из Охотска, и вся команда барка "Шелехов" соединились на верхней палубе, единственном месте, где не было воды, и с напряжённым вниманием ожидали избавления от этого опасного убежища, которое могло мгновенно измениться при первом свежем ветре с моря, В это время капитан барка лейтенант В. И. Мацкевич, поступивший в экспедицию юный лейтенант Н. К. Бошняк и помощники лейтенанта Мацкевича просили мою жену первой съехать на транспорт "Байкал", "Муж мой говорил мне, что при