Главная » Книги

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань, Страница 19

Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань



мающею но пути много мелких притоков и, в свою очередь, прорывающую северные горы, чтобы излиться в р. Бухайн-гол. Мы шли долиною 29 верст до ущелья и остановились среди кустов северного пологого склона южных гор, густо ими поросших. Погода с переменным ветром простояла пасмурною весь день, несколько раз принимался накрапывать дождь или снег. Здесь стали попадаться вновь антилопы ада. Баинов убил одну для ужина.
   Всю ночь с 10 на 11 сентября шел снег, и к утру мы оказались занесенными трехвершковой снежной пеленой. Под снегом было очень тепло спать, но сон нарушали волки, которые невдалеке от нашего ночлега громко выли еще с вечера и всю ночь до рассвета.
   Утром вступили в ущелье; оно направлялось на запад, но вскоре свернуло на юго-запад, ломаясь то вправо, то влево.
   Наконец, пологим подъемом достигли перевала Урун-хайши. Нестаявший еще снег немного мешал нам подниматься: верблюды скользили, и их приходилось поддерживать, что замедляло подъем. Окрестные горы состоят из мелкозернистого известняка, серого доломитизированного, с гнездами серого и желтоватого известкового шпата. Мы перешли этот перевал на абсолютной высоте 13 540 футов, как то показал гипсотермометр. На перевале выложено из камней огромное обо, свидетельствующее о большом числе путников, здесь проходящих.
   Спуск удобный, пологий, по правому скату гор ведет в ущелье с хорошей травой, направляющееся на юго-запад и сворачивающее к западу в долину небольшого озера Цаган-нор, белое озеро, длиною около трех верст при ширине от 1/4 до одной версты, с плоскими берегами и соленой водой и небольшим количеством водяных птиц: турпанов, гусей и разных уток. На восточном берегу расположено было несколько тангутских стойбищ; по тучному берегу паслось множество скота.
   Пройдя 32 версты, мы остановились на пресном ключике, вливающемся в северо-западный край озера, абсолютная высота которого оказалась в 10 633 фута. Вечером, лишь только потухла заря, на северо-востоке за горами замелькала зарница, освещая на мгновенье зубчатый гребень восточных гор. Это явление было мною замечаемо несколько дней подряд. Ночь наступила тихая, теплая. Еще до рассвета за озером в тангутских палатках показались огни, длинными факелами отсвечивавшие в гладкой темной поверхности озера. Что же они [тангуты] делают так рано?
   На рассвете на озеро спустилось с шумом несколько стай водяной пролетной птицы.
   Неширокой долиной озера мы продолжали утром свою дорогу, направляясь на запад-юго-запад. По сторонам на горах попадались отдельными деревьями разбросанные можжевельники (Juniperus Pseudo-Sabina).
   Наконец, мы вышли на дорогу, ведущую из Дабасун-гоби через перевал на юго-восток-восток в кумирню и монастырь Дулан-кит. Здесь стоял тангутский аул из 10-12 палаток. Тангуты эти пользуются очень нелестной славой отчаянных грабителей. Они, кроме того что грабят проезжих цайдамских монголов, не дают покоя и своим соседям-тангутам, да не брезгуют стянуть что-либо и из кумирни, воруют скот, принадлежащий монастырю, выпущенный за ограду его. Почти ежедневно в монастыре Дулан-ките недосчитываются то барана, то другой более крупной скотины.
   Верстах в четырех к западу на р. Дулан-голе стоит против лесного ущелья северных гор, чрезвычайно красивых, кумирня Дулан-кит. Здесь прежде была и ставка кукунорского вана, но теперь живет только гэгэн и монахи с ним. Эта кумирня служит потребностям не только монголов, но есть единственная кумирня для всех тангутов кукунорских. Впрочем, последних нельзя причислить к ревностным почитателям, потому что они не особенно часто посещают ее. С Цаган-нора до Дулан-кита мы сделали 13 1/2 верст.
   Остановились против кумирни на реке Дулан-гол. Корм был вытравлен окончательно. Несъеденными были только площадки, густо поросшие касатиками (Iris sp.), теперь имевшими совершенно зимний желтый вид. В кумирне никого из высших правителей не было; гэгэн и другие власти были кто в Тибете, кто в Синине и Гумбуме, почему я и не заходил в нее. Нынешний гэгэн в Дулан-ките живет уже несколько лет, но вскоре оставляет его совсем и едет в Чейбсен помощником к хутухте.
   Ниже нас по реке расположены необширные, правда, уже убранные пашни; на них монахи сеют только голосемянный ячмень (Hordeum hymalaiense).
   Перед вечером просил позволения остановиться возле нас, ехавший в Синин тангут-лама с учеником. Он боялся, чтобы тангуты не ограбили его. Я, конечно, не препятствовал, ему в этом и был очень рад, надеясь кое-что у него порасспросить о Тибете, далай-ламе и пр.; но мои надежды не осуществились: он все время очень усердно молился, перебирая четки, и читал тангутские священные книги, даже до ночи у костра. Я счел неудобным досаждать ему расспросами.
   Желая посетить озеро Дулан-нор, принимающее в себя речку Дулан-гол, на которой мы ночевали, мы 13 сентября двинулись вниз по речке; тут мы увидали дуланкитские пашни. Сильная засуха этим летом была причиною плохого урожая.
   Ниже эта речка сопровождается зарослями Myricaria sp., хармыка (Nitraria Schoberi), сугака (Lycium ruthenicum), камыша (Phragmites communis), острицы (Calamagrostis sp.), дырисуна (Lasiagrostis splendens), крупного крестоцветного (Brassica sp.); между ними осоки (Garex sp.), мелкие злаки, одуванчики (Leontodon sp.), мышьяк (Thermopsis sp.) и другие.
   Чтобы сократить путь и выйти скорее к озеру, мы оставили речку и пошли прямо по степи в юго-западно-южном направлении. Здесь мы встречали много арыков и пашен, среди порослей густых дырисунов. На западе стоит несколько старинных глиняных построек, архитерпурой своей напоминающих магометанские мазары; о них и впоследствии никто из монголов не мог сообщить нам никаких сведений; говорили, что это постройки какого-то Сокто-хана; но кто он был, когда он жил и каким племенем управлял, объяснить мне не могли. Тут же недалеко стоят старая разрушенная и новая крепостца (хырма) кукунорского вана. К самому озеру нельзя было подойти: окружающие его болота топки, наши верблюды вязли в солончаках; воды озера солены; береговая линия его достигает тридцати верст. Мы свернули на запад-северо-запад, где увидели хырму князя Куку-бейле, стоящую в 1 1/2 версты севернее оз. Сырхэ-нор на речке Сырхэ-гол. К ней шли плодородною степью, густо поросшею дырисуном и другими злаками.
   С оз. Дулан-нор до хырмы бейле прошли 10 верст, всего же 29 верст. Мы остановились у хырмы на арыке. Возле хырмы посажены тополя, что придает ей более веселый вид. В хырме живут сторожа. Мимо нее, с восточной стороны, протекает впадающая в озеро речка Сырхэ-гол; выведенные из нее арыки орошают распаханные пашни. Озеро Сырхэ окружено топкими солончаковыми болотами с массою ключей. Вода соленая. Оно тянется на запад до двадцати слишком верст и в ширину доходит до 8, а, может быть, и больше. Замечен большой лет жаворонков (Alauda sp.) на юг; я видел соколов (Falco sp.).
   День был ясный, жаркий, к вечеру заоблачило. Возле хырмы видел дрозда (Turdua sp.), сорокопута (Lanius sp.), синичек софиек (Leptopoecile sophia) и серпоклювов (Ibidorhyrieha strutersii). Флору составляли: Reaumuria trigyna и R. songarica, Calimeris sp., дырисун (Lasiagrostis splendens), Myricaria germanica, суган (Lycium sp.), хармык (Nitraria Schoben), касатик (Iris sp.) и пр.
   Ночь была теплая °Ц. Утром летели на юг голуби (Columba sp.). Наша дорога шла на север вверх по речке Сырхэ-гол. Вошли в ущелье, стали попадаться барбарис (Berberis sp.) и чагеран (Hedysarum sp.). За ущельем открылась довольно широкая, идущая к северу, долина. С 20-й версты стали встречаться группы тангутских палаток. На 30-й версте долина поворачивает на запад; здесь начинаются выеоты Цаган-тологой; на 33 версте у подножья этих высот мы остановились среди массы тангутских палаток. Не успели мы еще разобрать свои вещи, как один весьма богато одетый молодой и красивый тангут, проезжавший мимо, заехал к нам на бивуак. Сначала он как бы побаивался нас и нерешительно вступал в разговор, но, увидя наше ласковое с ним обращение, скоро освоился с нами, пил у нас чай с дзамбой и, уезжая, настойчиво просил завтра утром непременно заехать к нему напиться чаю. Я не мог отказать его усиленным просьбам и обещал.
   Перед сумерками к нам приехал еще красивый молодой тангут, лет 17-19, также очень богато одетый и подойдя довольно развязно к моей палатке, вступил к разговор. Он оказался сыном местного начальника. Узнав, что в их хошун прибыли русские, ему очень захотелось увидеть людей, о которых говорят много чудесного, а так как он слыхал вдобавок, что русские никому до сих пор ничего худого не делали, то и решился приехать к нам. Он интересовался всеми нашими вещами и приходил в крайний восторг от бинокля, компаса и пр. Прощаясь, он выражал нам свое счастье и радость по поводу того, что познакомился и говорил с чудесными людьми и видел у них много удивительных вещей, каких никто у них [тангутов] никогда еще не видывал. Затем крайне настойчиво упрашивал заехать завтра к его отцу в гости и осчастливить старика своим присутствием, хотя бы на короткое время, ибо, познакомив отца с русскими, он сделает отцу самый дорогой подарок. Я объяснил ему, что очень тороплюсь домой и заехать к нему в сторону от дороги не могу по недостатку времени, выражая надежду побывать у него впоследствии; передал ему свое крайнее по этому случаю сожаление и просил передать его отцу мой привет и пожелание здоровья ему, семье и всей скотине (последнее тангуты особенно ценят). Просил его также передать от меня отцу, вместо хадака, небольшой подарок, состоящий из отличного финского ножа, очков и дести белой бумаги с карандашом для писания молитв. Мы расстались е ним большими друзьями, искренне прощаясь. Поздно вечером до полночи раздавались кругом отчаянные крики стороживших свой скот тангутов.
   Ночь была замечательно тихая, теплой, но темная, облачная. Рано утром, на восходе солнца, мы снарядились в путь, чтобы по дороге заехать к тангуту, которого я обещал навестить. Его палатка оказалась в двух верстах от нашего стойбища. Он уже ожидал нас, вышел навстречу и, введя в палатку, усадил возле очага по правую его сторону на стеганую подстилку, сшитую из тибетской материи. На очаге уже варился чай с чурой (сушеный творог), молоком и дзамбой. Наливая его ложкой в чашку, хозяйка прибавляла масла, которое она брала прямо рукой из бараньей брюшины, в коей оно хранится. К чаю были поданы пшеничные лепешки, жареные в бараньем сале. От хозяина мы узнали, что причиною вчерашнего крика была пропажа 20 лошадей из палатки, стоявшей возле нас. На вопросы, кто же украл, тангут говорил, что кто-нибудь из своих, потому что монголы к ним не ходят, а китайцы и подавно, потому что очень боятся их. На мое заявление, что у нас все время, пока ходим среди тангутов, все благополучно, хозяин заметил, что все тангуты удивляются смелости русских. Он говорил, что будь мы монголы или тангуты, то уже давно шли бы пешком, т. е. у нас давно были бы украдены все животные.
   Мы сами и наши костюмы и все принадлежности их, пуговицы, крючки и прочее привлекали всеобщее внимание. Особенно интересовались оружием. Их поражала берданка и все манипуляции с нею, выделка кожи на сапогах и пр. Думаю, надолго оставили мы им по себе память и тему для разговоров. Я для знакомства подарил хозяину хороший завьяловский нож, а хозяйке отличные ножницы, что привело их обоих и всех присутствующих в чрезвычайный восторг; вещи эти переходили из рук в руки, смотрелись как в зеркало в их полировку, восторгались, ахали, охали, чмокали губами, показывали языки и большие пальцы на руках, складывая ладонь в кулак. Этим у всех азиатов выражается вообще превосходная степень. Простились друзьями; тангуты подсадили нас на лошадей, хозяин увещевал в будущем заехать когда-нибудь еще с тем, чтобы поохотиться в горах на яков и пожить у него несколько дней.
   Мы пустились в путь, а тангуты долго стояли у палатки и провожали нас глазами. Мне кажется, что, имея много свободного времени в распоряжении, можно было бы с пользой для дела довольно тесно сблизиться с этими людьми.
   Мы ехали на запад с небольшим склонением к северу по долине, которую я видел западнее, при слиянии реки Баин-гол с рекою Ара-гол, Эта долина, довольно широкая, верст на 8, далее к западу расширяющаяся до 20 верст, покрыта хорошими пастбищами. Множество черных тангутских палаток запряталось по ущельям соседних гор. На 11 версте от поворота долины к западу лежит озерко Баин-нор в 3/4 версты длиною, и 1/2 версты шириною. Навстречу нам попадалось множество тангутов со стадами, кочующих вниз по долине. Вдалеке на западе южные горы, немного понижаясь, примыкают к северным.
   С 10 часов утра дул нам в лицо сильный и холодный ветер. Всюду по степи паслось много куланов и антилоп Кювье (Antilope cuvieri). На речках, сбегающих с гор, и на их сухих руслах росли: облепиха (Hippophae rhamnoides), белая кустарная лапчатка (Comarum Salessowi), курильский чай (Potentilla fruticosa), ломонос (Clematis orientalis), чернобыльник (Arlemisia sp.), чагеран (Hedysarum sp.), Reaumuria trigyna и Reaumuria songarica, бударгана (Kalidium sp.), дырисун (Lasiagrostis splendens) и другие злаки.
   После 22 верст пути, от южных гор в долину несколько выдвинулся горный мыс. Мы у него остановились напиться чаю. Отсюда южные горы пошли немного на юго-запад, и долина значительно расширилась; мы же, не переменяя своего направления, приблизились к предгорьям северных гор и через 30 верст пути выбрали ночевку в ур. Дуиду-урбын-гун-ирхэ среди надувных бугров, поросших хорошей густой травой. Здесь мы встретили много антилоп Кювье (Antilope cuvieri). Перед вечером стало совершенно тихо, и в воздухе сильно похолодело.
   Рано утром 16 сентября мороз дошел до -16°Ц, и долина покрылась инеем. Небольшой восточный ветер дул нам в спины, когда мы тронулись далее. Ясное солнце поднималось на горизонте, но еще не согревало, и холод довольно заметно давал себя знать. Дорога вдоль северных гор неровная: сухие русла, сбегавшие с гор, постоянно перегораживали путь.
   Наконец выдвинувшиеся с гор в долину увалы принудили нас немного отвернуть влево, чтобы не утомлять животных нескончаемыми перевалами.
   На 17 1/2 версте мы расположились пить чай с запасной водой. После чая попытались было итти увалами, но это оказалось неудобным, и мы опять вышли на долину, причем крайне сожалели, что и заходили к горам, потому что путь долиною был несравненно удобнее и лучше.
   Вскоре вошли в ущелье, где сливаются реки Ара-гол и Баин-гол, на старую дорогу, пошли вверх по течению Баин-гола и свернули к знакомому уже нам перевалу Куку-богучи. Не доходя всего нескольких верст до него, на 34-й версте мы заночевали.
   Ночь ветреная, холодная, сменилась очень холодным морозным утром. Осветившее вершины соседних гор солнце не проникало к нам в ущелье и не обогревало нас нисколько, пока мы не поднялись на перевал. Спускаясь вниз по ущелью, поросшему кустарником, мы видели спугнутых нами и убегавших оленя (Cervus sp.) и маленькую изящную кабаргу (Moschus sp.). Листья на кустах были замерзшими, уже почернели и наполовину осыпались. На женских экземплярах ив (Salix sp.) коробочки плодов только теперь, после морозов, стали растрескиваться и выбрасывать свои семена с пушистой летучкой, которые носились по воздуху. Травы окончательно уже пожелтели и замерзли на продолжительный зимний сон.
   Спустившись на р. Ара-гол, мы нашли воды в ней очень светлыми и значительно уменьшившимися, сравнительно с тем, как мы видели их при первом нашем посещении, полтора с лишком месяца тому назад. Облепиха и сабельник (Comarum sp.) тоже приготовились к зиме и потеряли свои листья; остатки их, скрученные морозами, еще держались на кустах до первого сильного ветра. Эти, уже закоченевшие на сей год, заросли оживляли лишь неугомонные маленькие болтливые синички (Leptopoecüe sophiae) и пролетные горихвостки (Ruticilla sp.), в большом числе порхавшие но кустам. Здесь кустарные поросли не желтеют осенью, как у нас, а замерзают от сильных ночных морозов и, высыхая, буреют, издали же представляются черными. На реке попадались, тоже собирающиеся на юг, серпоклювы (Ibidorhyncha struthersii).
   С Ара-голын-бельчира ваша дорога пошла на запад вверх по р. Ара-гол. Заросли по Ара-голу сначала мельчают и редеют, а потом и совсем кончаются. Травы, еще довольно порядочные, продолжались до остановки на ночлег, который мы выбрали на 9-й версте выше Бельчира и на 33-й версте от вчерашнего ночлега за перевалом Куку-богучи. Подымаясь вверх по Ара-голу, мы шли ущельем, составляемым с юга известковыми горами системы гор Южно-Кукунорских, а с севера горами системы Вухын-дабана, обрывающими к реке свои скаты крутыми известковыми и конгломератовыми колоннами.
   Продолжая путь на следующий день по Ара-голу, мы свернули немного к северу и встретили речку, впадающую в него с севера. Эта речка идет по глубокой балке, образуемой на востоке горами системы Вухын-дабана, потянувшимися на восток к р. Бухайну вдоль северного берега р. Нойон-хутул-гола и своим плоским смыканием с Южно-Кукунорским хребтом образовавшими перевал Нойон-хутул. С запада эту балку огораживает восточный увал хребта Бухын-дабан, сбегающий к югу к реке Ара-гол. После этой балки ущелье превращается в долину. С севера пологие увалы Бухын-дабана подходят к реке более мягкими формами, и Южно-Кукунорские горы тоже немного отступают к югу. Река Ара-гол уже не придерживается одного русла и часто дробит свои воды на несколько русел. Кроме указанной речки по пути до ур. Гурбу-Ангыр-гол, река Ара-гол с севера принимает еще четыре довольно крупных притока.
   На 17-й версте, поднявшись на увал, мы увидели верстах в 10 наш склад-станцию, и, пользуясь хорошим кормом, даже значительно лучшим, чем на складе, остановились напиться чаю и покормить тружеников-верблюдов и лошадей, несших безмолвно и усердно свою трудную службу этого разъезда.
   Напившись чаю, мы направились на бивуак по довольно широкой долине и пришли на него в 2 часа 18 сентября. Этот последний переход был в 27 верст. В разъезде проведено 17 дней и пройдено более 500 верст со съемкою. Этим разъездом мне удалось ознакомиться с системой восточного Бухын-дабана, одним из притоков Бухайна, средним и нижним течением его, и, таким образом, закончить знакомство со всем его течением; побывать на озерах Куку-норе, Баин-норе, Дулан-норе, Сырхэ-норе и на верховьях р. Ара-гол; собрать разнообразные сведения и естественно-исторические коллекции.
   На бивуаке все было вполне благополучно. Без меня люди удачно охотились. С приезда я угощался студнем из яковой головы и ног, блюдом чрезвычайно вкусным, в особенности после поста, наблюдаемого в разъезде, и незатейливых блюд, состоявших главным образом из всезаменяющей дзамбы с чаем, солью и бараньим салом; впрочем последнее составляло роскошь, не всегда доступную.
   Я привез с собой те же болезни, с которыми поехал: тот же насморк, лишавший сна ночами во все время разъезда; те же кровотечения носом; ту же болезнь горла и общую слабость. Вследствие всего этого я должен был немного отдохнуть, прежде чем тронуться далее в Курлык.
   Вскоре после меня вернулся на склад П. К. Козлов, сделавший интересный и дальний разъезд со съемкою. Он побывал на истоках рек Сулей-хэ, Тэтунга, Бухайна (р. Шины-гол), р. Сучжоуской, обошел с севера и юго-востока величайшую снежную группу Шаголин-намдзил и посетил озеро Хара-нор, виденное мною впервые при возвращении из последнего моего разъезда и экспедицией, при перекочевке ее с Яматын-умру на этот последний склад в Нань-шане. С озера Хара-нора он возвратился в Гурбу-Ангыр-гол через хребет Бухын-дабан. Он привез с собою также экземпляры для пополнения коллекций50.
   Собравшись все на складе Гурбу-Ангир-гол и работая понемногу, мы отдыхали после разъездов; потихоньку снаряжались для перехода в Курлык. Становилось холодно, а по ночам даже и очень морозно. Тем временем я чувствовал улучшение в общем состоянии своего здоровья, и долее пребывать нам здесь уже было незачем. Решено было 27-го покинуть этот четвертый и последний в Нань-шане наш склад-станцию, где экспедиция останавливалась на 22 дня, во время которых были аккуратно ведены метеорологические наблюдения.
   Привожу здесь главные данные, полученные из этих наблюдений.
   Совершенно тихих безветреных суток было только трое: 1 сентября, 24 и 26 того же месяца. Кроме того в определенные часы наблюдения тишина отмечена 38 раз, из них утром 22, вечером 13 и днем только 3; по ночам чаще тихая погода.
   В общем 29 дней надо признать ветреными.
   В часы наблюдения были отмечены чаще прочих северо-западные ветры - 30 раз, из них чаще вечерами - 14 раз, днем 12 и утром 4. За ними следуют юго-западные; чаще с большим западным направлением - 7 раз; 6 раз наблюдались днем, один раз вечером и ни одного раза утром. За ними стоят ветры северо-восточные - 4 раза; по одному разу утром и днем и 2 раза вечером. Далее ветры юго-восточные и чаще юго-востоко-восточные наблюдались три раза и то только днем. Наконец, ветер западный наблюдался только один раз утром за все 32 дня. Чисто северо-восточный и южный ветры не наблюдались ни разу. Буря была только один раз после полудня 12 сентября, стихшая к 7 ч. вечера; принеслась она с северо-запада.
   Совершенно ясных дней круглых не было ни одного; а в часы наблюдений ясность записана 16 раз; в утренних наблюдениях записи эти были занесены в дневник 8 раз; на вечерних - 7 раз и на денных только 1 раз; следовательно, время, проведенное в Гурбу-Ангыр-голе, можно назвать облачным.
   Более других закрывали собою небо облака перистые и сложно-перистые; первые наблюдались 28 раз; преимущественно в вечерние часы - 14 раз, по утрам - 9 и днем 5 раз. Сложно-перистые - 24; днем 10 раз, утром 9 и вечером 5. После них слоистые и сложно-слоистые: слоистые - 5 раз, днем и вечером по два и утром один; сложно-слоистые - 37 раз: 17 - днем, 14 - утром и 6 вечером.
   Кучевые и сложно-кучевые наблюдались 23 раза; кучевые только днем 6 раз и ни разу ни утром ни вечером. Сложно-кучевые же 17 раз: 12 - днем, 3 - утром и 2 вечером. Ночи были наполовину облачные.
   Барашковых, же и сложно-барашковых ни разу не было наблюдено.
   Дождей здесь не выпадало; они изредка накрапывали, а выпадали или снег, или крупа.
   Снег ночью выпадал три раза и довольно глубокий. В часы наблюдений: днем 7 раз, вечером 2 и утром 1 - всего 10 раз.
   Иней по утрам наблюдался 21 раз.
   Туман по утрам - 4 раза.
   Пыль всего 19 раз; из них 9 - утром, 7 - днем и 3 - вечером.
   Каждую ночь морозы, более или менее сильные, сковывали льдом воды в ключевых речках и на реке Гурбу-Ангыр-гол.
   Днем температура была такова: за утренние наблюдения средняя температура = -7°Ц; наименьшая = -18°Ц 16 сентября; наибольшая = -0,7° 26 сентября.
   Наблюдения денные дали: средпюю температуру ,9°Ц; наименьшую ,3°Ц 15 сентября, наибольшую ,0°Ц 5 сентября.
   Вечерние дали среднюю = -2,3°Ц; наименьшую = -8,0°Ц 12 сентября и наибольшую ,0°Ц 5 сентября.
   Астрономические наблюдения мои определили географическое положение пункта нашей стоянки на Гурбу-Ангыр-голе - по вычислениям генерала А. Бонгдорфа широта его оказалась 37° 42' 35" при долготе от Гринвича 97° 24' 48". Абсолютная высота 12 717 фут.
   Жителей даже в виде кочевников здесь нет вовсе. Приходят чаще монголы, охотники на яков и куланов, и сравнительно реже с р. Бухайна тангуты.
   Из млекопитающих следует назвать тех же, что и на Яматын-умру, т. е. диких яков, куланов, антилоп, волков, вездесущих зайцев и других грызунов. Из птиц множество грифов и бородачей прилетало на бараньи отбросы, т. е. брюшину, голову, ноги, шкуру и пр. Тут же следили за ними вороны, сороки, пролетные коршуны. На противоположных обрывах за рекой часто замечались летающие большие соколы Гендерсона. Там же были замечены куропатки (Gaccabis chukar); из мелких птиц - вьюрки и много пролетных.
   Пресмыкающихся и земноводных мы более не встречали. Они, вероятно, почувствовали движение зимы, равно как и все почти насекомые, которые также перестали попадаться нам.
   Растительность здесь тоже окончательно умерла, а по мертвым представителям ее судить трудно. На бивуаке нашем росли главным образом осоки и злаки; среди них мелкие горечавки, мытники, соссюреи, полынки, пчелки, синий зверобой и проч.; по реке попадались ревени (Rheum spiciforme), с сухими листьями, сметенными ветром к обрывам.
  

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

В КУРЛЫКЕ

Караван идет в Курлык. - Пер. Тупчун-дабан. - Пер. Дзухын-хутул. - Пожар на бивуаке. - Неудачная охота П. К. Козлова на медведя и счастливая на уларов. - Первая остановка в Курлыке. - Переход на р. Баин-гол. - Посещение нас кнмзем. - Снаряжение каравана в г. Дан-кыр и наши намерения на будущее. - Камышовый пожар на Курлык-норе. - Лама-врач. - В. Ф. Ладыгин в Данкыре. - Кое-что о Данкыре. - Наше пребывание в Курлыке. - О хайныке. - Трудность снаряжения в дальнейший путь. - Девятый дьявол. - Посыльные из г. Синина. - Неудавшееся их поручение и отъезд в Синин обратно. - Устройство склада в Курлыке. - Прощание с князем. - Сведения по метеорологии за два месяца и медленное движение весны.

  
   Двадцать седьмого сентября после завтрака мы покинули урочище Гурбу-Ангыр-гол, чтобы перенестись в Курлык, где должны были снарядиться для дальнейшего движения в Сычуань, оставив склад в Курлыке под присмотром четырех человек своих людей. Караван направился на юг в ущелье Южно-Кукунорских гор.
   Пройдя немного в этом направлении по ущелью, караван свернул к западу и версты через 3 1/2 взял снова южное направление на перевал Тупчун. на который ведет весьма слабый подъем по мягкой лёссово-известковой почве, не лишенной кое-какой уже умершей растительности. Абсолютная высота перевала оказалась в 14 554 фута. Окрестные горы состояли главным образом из известково-глинисто-кварцевых желто-зеленых сланцев. Спуск был тоже пологий, немного, впрочем, круче подъема по ущелью, спускающемуся в долину реки Балгын-гол. Сойдя вниз, мы остановились в устье ущелья, не доходя до р. Балгын-гол, пройдя только 16 верст.
   Наши верблюды, отдохнувшие на последнем складе и отъевшиеся на хорошем корму, отвыкшие от караванной службы, часто отрывались и замедляли общее движение каравана. Да правду сказать, и люди как будто тоже не так искусно вьючили в первый переход после значительного отдыха, потому что вьюки приходилось часто поправлять или вовсе перевьючивать.
   На стоянке кругом нас раздавались по горам крики и свист уларов. Ночью было несравненно уже теплее, чем на складе, хотя с перевала подувал свежий ветер. На утро первыми звуками, которые мы услышали, были крики тех же уларов, оглашавших окрестные горы, уже залитые по вершинам лучами восходящего солнца, еще не дошедшего к нам в ущелье, чтобы поторопить заспавшихся путников в дальнейшую дорогу.
   Утренний мороз, сковавший льдом бегущую с перевала речку, подбадривал нас. Напившись живо чаю, который приготовлял всегда дежурный третьей ночной смены, и завьючив верблюдов, мы вышли из ущелья в прекрасную долину Балгына и шли правым его берегом на запад, потом на юго-западо-запад, и, перекосив долину, перешли реку на левый берег и вскоре вошли в ущелье, ведущее на юг к перевалу Дзухын-хутул.
   Мы поднимались по пологому дну ущелья, выстланному осыпью довольно мелких и мягких плоских пластинок, не мешавших нашему подъему вверх, серого глинистого сланца, из которого состоят пологие скаты ущелья, прикрытые лёссом с луговой растительностью. Ближе к перевалу и на самом перевале, которого достигли на 13-й версте, встретили несколько выводков уларов. Каменные громады, высящиеся по сторонам, состоят из известняков мелкозернистых, белых с розовыми и красными железистыми пятнами и прожилками. Перевал этот поднимается вверх до 14 524 фут. абсолютной высоты. С перевала мы увидели северо-западный угол озера Курлык-нор, остальная же его часть закрывалась предгорьями, стоящими впереди нас.
   Спустившись с перевала 2 версты вниз по ущелью, мы остановились на роскошном альпийском лугу, на котором, раскладывая огонь для чай и обеда, повар чуть было не сделал пожара: сухие высокие травы загорелись от костра большим огнем, побежавшим по лугу в разные стороны и наибольшим широким рукавом прямо на нашу, уже поставленную палатку. Пламя чуть не пожрало наш нехитрый приют, столько времени защищавший нас от непогод всякого рода. Но, к счастью, сбежавшиеся люди успели потушить огонь, забрасывая его мешками с продовольствием.
   Кругом голосили улары. В ближайшем ущелье, против нашей палатки, во время нашей трапезы и чаепития мы заметили из палатки прогуливающегося по дну ущелья медведя. После чая П, К. Козлов с Баиновым направились к нему, стреляли, но убить не пришлось: медведь ушел вверх по ущелью и на глазах всех следивших за охотой с бивуака, перевалил невредимо на другой склон гор. Мы все много смеялись над неудачею охотников. Это служило темой, занимавшей довольно долго всех в караване. Но они скоро утешились другой замечательной охотой. Улары все не угомонялись и своими криками и свистом дразнили охотников. Петр Кузьмич с Куриловичем поспешили к ним на скалы и в короткое время настреляли 19 штук, из которых 13 оказались чрезвычайно интересными экземплярами, добытыми на сей раз впервые. Они отличались своим крупным ростом и прекрасным оперением. В 1879 г. один экземпляр подобного улара был добыт покойным Н. М. Пржевальским в хребте Гумбольдта (в Нань-шане); но этот единственный экземпляр был убит пулей из берданки и был ею настолько разбит и растрепан, что приготовить шкуру для коллекции, несмотря на все искусство препаратора А. Ф. Коломийцева, оказалось невозможным; была взята только голова с шеей; но этого для определения вида, конечно, было недостаточно. Ныне же по 13 прекрасным экземплярам, добытым П. К. Козловым, Зоологический музей Академии наук определил этот новый вид улара и назвал его Tetraogallus koslowi в честь Петра Кузьмича, как добывшего полные роскошные экземпляры этого прекрасного нового вида улара. Остальные экземпляры принадлежали виду Tetraogallus thibetanus could.
   Радости охотников не было конца, когда они возвратились с такой завидной добычей и разложили ее возле палатки; сейчас же закипела работа по препарированию их. П. К. Козлов и Курилович дотемна не покидали своей работы, а потом приступили к приготовлению оставшихся для перевозки в дальнейший путь.
   Наступившая ночь была хотя и ясная, безоблачная, но темная. На совершенно черном, словно затянутом черным бархатом, небе резко блестели звезды. Ветер с перевала дул с вечера и всю ночь и к утру занес небо наполовину перистыми облаками.
   Рано утром мы уже шли по ущелью вниз на юго-восток. Ближе к устью ущелья по склонам гор стала попадаться арца (древовидный можжевельник) (Juniperus Pseudo-Sainna), а по реке сначала появлялись изредка, а потом пошли зарослями облепиха (Hippophae sp.), белая кустарная лапчатка (Comarum Salessowi) и курильский чай (Poteniilla fruticosa). Река, выбежав из гор, течет среди высоких конгломератовых обрывов. На 12-й версте пути мы вышли из речной балки, поднялись наверх и остановились на лёссово-глинистой степи, отправив пасти наш скот вниз на реку. Переход этот сократили до 12 верст ввиду предстоявшей работы по препарированию оставшихся от вчерашней охоты уларов. С нашего бивуака прекрасно были видны на юге оба курлыкских озера: Курлык-нор и Тосо-нор и большие, поросшие камышами, болота, примыкающие к восточному берегу Курлык-нора и разрезаемые нижним течением р. Баин-гол,
   На другой день, 30 сентября, при хорошей теплой погоде, мы спускались к Курлыку, по пологой к югу глинисто-галечной предгорной покатости, и на 11-й версте вступили в глиняные высоты, протянувшиеся с юго-востоко-востока на северо-запад-запад, где они примыкают к горам Южно-Кукунорским, входя в их систему. Ширина этих высот в месте нашего пересечения около четырех верст. Выйдя из них, мы спустились в равнину Курлыкского озера и шли еще шесть верст в южном направлении.
   Остановились на небольшом болотце, с которого своим появлением спугнули черношейных журавлей (Orus nigricollis Przew.), оставивших его с своим мелодичным криком. Тут же были заметившие нас первыми турпаны (Casarca rutila), поднявшие своим беспокойным криком и прочих уток (Anas sp.) и куликов. На болотце этом травы оказались выеденными, и нашим животным не на чем было пастись; кроме того вода была очень плохая я сильно отдавала сероводородом, отчего была неприятна для употребления не только людям, но и животным. Тем не менее решились здесь переночевать, а для отыскания подходящего бивуака на более продолжительное время я послал Баинова, который нашел не совсем удовлетворительное место на левом берегу р. Баин-гола в 6 верстах на юг от нашей остановки. За неимением лучшего пришлось удовольствоваться найденным и перекочевать на него на следующий день.
   Здесь тоже началась зима и по ночам морозы. Наше болотце утром оказалось подернутым тонким льдом.
   Оставив стоянку, мы, пройдя широкой полосой густо росших хармыков, переправились довольно глубоким бродом, на котором вода хватала до брюха лошадей. Остановились на довольно низменном левом берегу, поросшем камышами по солонцеватой бугристой с белыми солеными выпотами почве. Эти камыши с удовольствием ели лошади, а верблюдов пришлось гонять за реку по хармыки, которые привозились оттуда ежедневно на топливо в кухню.
   Невдалеке от нас на юг в камышах было стойбище князя Курлыкского. Ввиду того, что снаряжаясь в путь в Сычуань придется часто обращаться к нему, близость наших стоянок нам представлялась удобной. Он не замедлил нас навестить, и через два дня после нашего приезда приехал к нам с женой и своим сыном-наследником. Он был крайне любезен и с первого раза обещал выполнить все наши требования относительно проводников, яков, необходимых для движения в Сычуань, и прочего. Что касается продовольственных для Сычуани запасов, он сразу заломил столь невозможно дорогую цену, что я решил более выгодным для себя снарядить караван верблюдов за 500 верст в город Данкыр и отправил туда В. Ф. Ладыгина, Жаркого и Катаева при 12 верблюдах. К ним пристроились и несколько монголов, имевших нужду побывать в Данкыре и Синине, а также люди, посланные князем с извещением губернатору о нашем приезде в Курлык и о намерении нашем двигаться далее в Сычуань через оз. Тосо-нор и кумирню Раджа-гонпа, на извилине верхней р. Хуан-хэ.
   В. Ф. Ладыгин тоже должен был побывать в Синине у губернатора, показать наши паспорта и заявить ему о нашем намерении двигаться в Сычуань через верховья Желтой реки и на юг в город Да-цзянь-лу (Дар-чандо, Тарсандо), для чего просить у него проводника до этого пункта. Затем В. Ф. Ладыгин должен был заявить амбаню, что у меня накопилось много коллекций и есть лишние вещи, которые я не повезу в Сычуань, а оставлю в Курлыке, под ответственность князя. Для присмотра за этими вещами и за верблюдами, оставляемыми в Курлыке, оставляю 4-х человек, снабдив их на время моего отсутствия продовольствием и всем необходимым.
   Так как по возвращении из Сычуани у нас будут лишние вьюки от прибывших коллекций и, чтобы поднять их, необходимо будет увеличить число верблюдов, тогда, разумеется, нас прижмут в ценах настолько, что мы не будем в состоянии приобрести их, да если найдем, то разве лишь каких-нибудь плохих, изморенных работой, я решил купить теперь же штук 12. За время нашей поездки в Сычуань они отдохнут, и мы будем иметь здоровых и свежих верблюдов, которые вынесут домой наши вьюки.
   Но князь, обещавший с такой любезностью выполнить все наши требования, оказался человеком крайне недобросовестным, жадным торгашом. Прежде всего, чтобы продать своих животных, он запретил монголам приводить к нам их верблюдов, а за своих заламывал неслыханно большие цены. Определенная цена для верблюда хорошего качества в Курлыке, да и во всем Цайдаме - 20 лан. Князь же запрашивал по 30-35 и дешевле не уступал, все же прочие не смели приводить. Приходилось покупать у него, чтобы не платить вдвое дороже потом, когда при настоятельной надобности он постарается с нас получить побольше. Когда князь продал несколько своих верблюдов, то начали приводить и другие монголы, но продавать дешевле князя не могли. То же самое было и с баранами и яками, которых мы покупали для снаряжения каравана в Сычуань.
   В один из темных октябрьских вечеров мы были поражены чрезвычайно красивой картиной пожара камышей на берегу озера. Живая огненная полоса ползла на запад и своими длинными огненными языками слизывала клубящиеся валы черного дыма. Множество искр взлетало снопами вверх, представляя собою удивительную иллюминацию. Это продолжалось до утра и следующие четыре дня. Выгорела огромная площадь камышовых зарослей. Виновник пожара был строго наказан и почти разорен штрафами в пользу князя, взятыми деньгами и скотом.
   Отсюда П. К. Козлов два раза ездил в Курлыкские горы Южно-Кукунорского хребта и сделал экскурсию кругом озер Курлыкского и Тосо-нора.
   Болезнь моего горла все усиливалась, и по увещеванию князя я обратился к одному ламе, который действительно скоро помог мне посредством вдувания в горло порошка темнокоричневого цвета, сильно пахнувшего мускусом. Порошок этот, по словам ламы, есть не что иное, как цветочная пыль, собираемая с цветов одного альпийского растения, находимого на альпийских лугах Сычуани. Целительная сила этого порошка, по его словам, такова, что при посредстве его можно заживить какие угодно раны, только бы кости не были повреждены. Среди тангутов у многих приходилось видеть на теле громадные рубцы от ран, заживленных, вероятно, этим средством. Вообще тангуты, как народ разбойничий и вступающий в постоянные недружелюбные отношения с монголами и между собой, заводящий рукопашные свалки, часто нуждаются в медицинской помощи против сабельных и огнестрельных ран и получают эту помощь от лам.
   У Петра Кузьмича тоже болело язвою горло, но, благодаря лечению ламы, язва и у него прошла.
   В. Ф. Ладыгин прошел в Данкыр через Южно-Кукунорский хребет на средний Бухайн и далее уже известной дорогой северным берегом рз. Куку-нор. В Данкыре он сделал все необходимые закупки. В Синине амбань был очень вежлив, но нашу просьбу исполнить отказался, уверяя, что дороги в желаемом нами направлении нет, ибо эти страны населены недружелюбными разбойничьими племенами, и он, амбань, не может оказать в этих местах путешественникам никакого покровительства и никакой защиты. Проводников тоже найти не может, потому что там никто не ходит, а советует итти безопасным путем через Лань-чжоу. Этим путем он может оказать и почесть и покровительство, и путь этот вполне безопасен; везде будут проводники, легко можно добывать продовольствие и нанимать животных.
   Находясь в Данкыре [Хуан-юань], или, правильнее, Дань-гэр-тине, В. Ф. Ладыгину удалось собрать о нем некоторые сведения. Лично мне пришлось побывать в нем два раза: в марте 1880 г. и в марте же 1884 г.51. Это небольшой городок, расположенный среди гор в ущелье, на речке, бегущей к городу Синину и далее в Желтую реку. Сравнительно с большинством чисто китайских городов он не так вонюч и грязен. Улицы, хотя и узкие, но вымощены булыжником, иногда даже подметаются. Помет конский, свиной (свиней большое изобилие, и они составляют немалую часть "населения" города) и людской и всякие другие зловонные отбросы подбираются и выносятся на окрестные пашни. Назойливых, не дающих прохода нищих и валяющихся разложившихся собачьих трупов, непременной принадлежности китайских городов, здесь в виде исключения немного.
   Дома по большей части сложены из камня и обмазаны глиной, а иногда и выбелены известью, что придает им более чистый вид.
   Лавки не особенно велики, но в них найдется все необходимое для кочевника тангута или монгола.
   Казенные здания довольно чисты снаружи, красивы, с раскрашенными драконами на улицу; дворы их вымощены камнем.
   Кумирни, городская стена и общественные учреждения содержатся в сравнительном порядке и ремонтируются время от времени.
   Жители, чрезвычайно пестрые, разноплеменные, не особенно назойливы и не выказывают той ненависти к иностранцам, как это бывает в настоящих китайских городах; слова ян-гуй-цзы (заморский чорт) вы здесь почти не услышите. Это замечено мною при двукратном посещении города во время путешествия с покойным Н. М. Пржевальским. В одно из этих посещений мне пришлось прожить в городе около недели, и поведение толпы было несравненно сноснее, нежели в Синине, где местная полиция отбивала нас от назойливости толпы палками.
   Местное китайское начальство, с приездом в город В. Ф. Ладыгина, объявило приказ по лавкам, чтобы с приезжих русских лишних денег за товары не брать, и было вежливо и предупредительно.
   Торговля Данкыра с монголами и преимущественно с тангутами отдаленных юго-западных и западных хошунов очень значительна. Сюда приходят монголы из Курлыка, Махая, западного Цайдама и из Сыртына, не находя в Са-чжоу многих необходимых для кочевников вещей, как например, котелков из тонкой меди и др. Здесь выменивают свои произведения скотоводства и охоты на необходимые в кочевом быту предметы кукунорские и с Желтой реки тангуты, и даже грабители нголыки закупают в Данкыре пшеницу, ячмень, готовую дзамбу, горох, посуду, ножи, сапоги, материи, табак и пр. Данкыр же приобретает от этих кочевников шерсть, особенно в большом количестве баранью, за последнее время скупаемую агентами для европейцев; кошмы (войлока), масло, баранов и лошадей, часто приобретаемых тангутами путем грабежей, и любимую китайцами рыбу, привозимую с оз. Куку-нор.
   Дяней (постоялых дворов и гостиниц) вне города 25 и в городе столько же. Во всякое время они битком набиты приезжающими и отъезжающими монголами и тангутами. Кроме того все купцы дают приют своим постоянным покупателям. Многие останавливаются и за городом с караваном, разбивая свои палатки прямо под открытым небом. Очень многие тангуты и монголы, увлекаясь городскими прелестями, остаются на продолжительное житье в городе, где азартные игры, вино, распутные женщины, курение опиума, разные безнравственные увеселения и бесшабашный восточный разгул разоряют вконец и губят этих полудиких и вольных, у себя дома счастливых, детей природы, сталкивающихся здесь с тлетворной для их первобытных сильных натур, китайской цивилизацией.
   Коренные, т. е. постоянные жители города Данкыра, состоят из китайцев: купцов, начальства, солдат, различных предпринимателей, актеров и аферистов, вовлекающих, для собственной наживы, приезжающих кочевников в разные пороки и пр. Дунган очень немного; они живут в городах Бомба и Ду-ба-чэне, между Синином и Данкыром, и приезжают в последний для торговли произведениями сельского хозяйства, в котором вообще достигают больших успехов и конкурируют с китайцами. Про китайцев надо сказать, что они здесь живут хорошо; постоянное общение с прибывающим сюда кочевым народом со здоровым духом и телом оказало на них прекрасное влияние: они здесь выглядят гораздо здоровее, энергичнее и решительнее и, вовлекая в курение опиума номадов, сами его менее курят. Они быстро расселяются в окрестностях города, где во время прошлого дунганского восстания были вырезаны дунганами. Вверх по данкырскому ущелью, 10 лет тому назад еще совершенно безлюдному, теперь на расстоянии 30 верст к западу, все пространство уже сплошь занято фермами, а скаты соседних гор снизу до верху разделены уступами под пашни. На них сеют главным образом ячмень, который идет на приготовление дзамбы, быстро разбираемой в большом количестве кочевниками. Для перемола последней устроено на протекающей по ущелью речке множество небольших мельниц. Кроме ячменя сеют еще пшеницу и горох, тоже выгодно сбываемые в город, и немного маку для добывания опиума.
   В окрестностях города Данкыра, в горах, недалеко от сел. Бомба кочуют киргизы, которые управляются начальником или по-китайски шань-го (старшиной, аксакалом). Они занимаются скотоводством и охотою. Все они магометане, говорят смешанным языком (киргизский, китайский, монгольский и тангутский). О том, в какое время и при каких обстоятельствах они сюда попали, никому неизвестно. Вместе с ними живут и монголы-магометане. Они славятся как замечательные охотники-стрелки. Управляются своим шань-го. Они отличаются удивительной чистоплотностью, и крайне фанатичные магометане усердно исполняют все омовения и положенное в день число намазов (молений). Киргизов вместе с монголами считается китайцами немного более 200 юрт; внешним видом они почти не различаются. Мужчины и женщины одеваются одинаково. Всеми ими управляет князь в степени гуна, назначаемый китайским правительством из их же среды. Он имеет поочередное местожительство по кочевьям то киргизов, то монголов и, по указанию китайцев, то в Данкыре, то в Синине.
   Со вт

Другие авторы
  • Кигн-Дедлов Владимир Людвигович
  • Благовещенская Мария Павловна
  • Чертков С. В.
  • Бюргер Готфрид Август
  • Тютчев Федор Федорович
  • Гликман Давид Иосифович
  • Екатерина Ефимовская, игуменья
  • Оленина Анна Алексеевна
  • Нерваль Жерар Де
  • Рыскин Сергей Федорович
  • Другие произведения
  • Бунин Иван Алексеевич - Древний человек
  • Федоров Николай Федорович - Непорочность физическая и нравственная - непременное условие бессмертия
  • Лившиц Бенедикт Константинович - Гийом Аполлинер. Стихотворения
  • Витте Сергей Юльевич - Протокольная запись выступлений министра финансов С. Ю. Витте и министра иностранных дел М. Н. Муравьева
  • Шаликов Петр Иванович - Статьи и переводы из "Вестника Европы"
  • Капнист Василий Васильевич - Тимофеев Л. Капнист
  • Дорошевич Влас Михайлович - Первая гимназия
  • Кауфман Михаил Семенович - Стихотворения
  • Достоевский Федор Михайлович - Достоевский в изображении его дочери
  • Андреев Леонид Николаевич - В Сабурове
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 454 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа