Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань

х наблюдений выяснилось, что урочище Худо-буре находится в широте 37° 14' 17" и на 96° 52' 47" к востоку от Гринвича. Абсолютная высота его равняется 9 180 футов.

   На другой день утром ван прислал лошадь за мной с приглашением на завтрашний день присутствовать на интересном зрелище: предполагалось запрудить реку Баин-гол и течение ее направить на юг в степь для ее полива, чтобы на ней росли камыши для корма скота. Я с удовольствием принял предложение князя. 18 мая утром только что стал собираться с Баиновым оставить бивуак, как приехал из своей поездки Петр Кузьмич, весьма довольный ею: он прошел со съемкою около 650 верст; посетил Сарлык и Тумыртын-ула; побывал на Цаза-голе и в окрестных горах и обошел дуланкитские леса; собрал образцы развивающейся там флоры и пополнил зоологическую коллекцию из фауны посещенных мест. Петр Кузьмич и люди, его сопровождавшие, вернулись в полном здоровье, с запасом рассказов о пережитых впечатлениях.

   Я не отменил своей поездки к князю по случаю приезда П. К. Козлова; вкратце ознакомившись с результатами его экскурсии, я направился к князю. Чтобы к нему попасть, пришлось проехать версты три. Он уже поджидал меня. Большой ватагой отправились все вместе и проехали верст пять до того места реки Баин-гол, где предполагалось ее перегораживать. Здесь было уже собрано свыше 300 человек и заготовлено по обоим берегам реки множество дерну и нарубленных кустов хармыку. Немного выше места, предназначенного для плотины, была приготовлена отводная канава. В нее пустили воду, которая хлынула с силою, несясь по канаве по сильно углубленному дну ее. Баин-гол заметно понизился в своем уровне ниже канавы. Начали класть из приготовленного дерна и кустов плотину в 3-4 аршина шириною. Рабочие не имели почти никаких инструментов, все делалось руками. Колья, коими прибивался дерн плотины, забивались в землю или кольями же, или большими камнями, причем колья застругивались ножами. Забивались они очень плохо. Масса народа толпилась без всякого дела. Приказаний раздавалось множество со всех сторон. Каждый что-либо приказывал и кричал, отчего гам стоял невозможный.

   Часа через три получилась плотина длиною сажен в 8-9, т. е. на ¹/₂ всей ширины реки. Ван с сыном направился в свою палатку, поставленную в стороне от реки шагах в 500. Он любезно просил и меня зайти к нему. Возле палатки варился чай. Князь потребовал к себе хошунного начальника. Тот явился и почтительно, по-китайски, присев, отвесил князю, потом мне, потом сыну князя поклоны. Князь потребовал посмотреть его руки и найдя их, вероятно, нечистыми, послал на речку вымыть их. По возвращении он снова осмотрел его руки, чтобы убедиться, чисто ли он их вымыл. Потребовал деревянные чашки; в одну из них насыпал рукой из мешка дзамбу, достал из бараньей брюшины, тут же стоявшей, кусочек масла, посыпал солью, приказал налить чаю и передал лично эту чашку хошунному начальнику. Последний, почтительно приняв ее, стал руками мешать дзамбу, вымешивал ее и мял пальцами очень усердно. Тем временем приготовляли дзамбу для себя все присутствующие, кроме меня.

   Хошунный начальник, вероятно, домешав дзамбу до надлежащей степени, опять крайне почтительно передал чашку князю, последний прибавил собственноручно мелкого сахару (темный китайский сахарный песок). Из вымешанной таким образом дзамбы князь приказал хошунному начальнику наделать колобков, и приняв от него чашку с колобками, передал мне, уверяя, что это очень-очень вкусная дзамба, и ее так умеет сделать только этот хошунный начальник. Он давно хотел меня попотчевать этим блюдом, но когда я бывал у него, хошунный начальник всегда был на службе, или в горах, или с каким-либо поручением в отъезде. Подобного блюда я еще никогда не ел и могу поспорить, что ничего такого не ел ни один европеец. Нужно было иметь много присутствия духа и силы воли, чтобы проглотить эту из гадостей гадость. Нельзя было отказаться и обидеть князя, после всех хлопот, потраченных им и хошунным начальником, особенно после того, что последний бегал на речку, по приказанию князя, мыть руки, и во всем приготовлении этого блюда соблюдено было так много торжественности и приложено столько участия самого князя, что я овладел собой и решил проглотить, но на первом же комке поперхнулся, и попросил чаю, чтобы запивать дзамбу, не разжевывая комков, говоря, что так дзамба очень суха, а мне вредно есть сухую пищу. В чашке было пять колобков с грецкий орех, и я насилу одолел их, ежеминутно отирая платком с лица пот. Увидя мою пустую чашку, князь опять приступил с усиленными угощениями той же дзамбой, но я уверял, что мне вредно есть много мучного, и я есть больше уже не могу. Тогда появился большой котел с вареной бараниной и лапшой. Пришлось и этого блюда отведать, я ел его даже с удовольствием, чтобы скорее расстаться с впечатлением первого.

   Поевши, мы с князем поехали обратно домой. Доехав до его юрты, он усиленно и неотвязчиво просил не объезжать его дома. Зашел; опять еда! снова лапша с бараниной, джума с сахаром и маслом, а после чай с солью и с молоком; пенки, китайский сахар и пшеничные лепешки, печеные в сале, довершали угощение. Всего я ел, пил много чаю; но дзамбы княжеской не могу забыть и, должно быть, никогда не забуду.

   Домой приехал вечером около восьми часов и едва успел вернуться до дождя; погода испортилась, небо затянуло тучами, пошел дождь и подул северо-западный ветер.

   П. К. Козлов привез из дуланкитских лесов несколько маленьких елок сыну князя, который посадил их около кумирни и ежедневно приезжал их поливать и вообще ухаживал за ними, надеясь впоследствии обсадить деревьями и три другие хырмы.

   Лама, о котором я упоминал уже, судившийся князем за отравление больного, был у нас. Его дело на суде у князя приняло хороший оборот: князь оправдал его; но это ему стоило 300 лан серебра.

   Власть курлыкского бейсе (князя 5 степени) распространяется на весь Цайдам, до крайних западных пределов гор Анембар-ула и на весь Нань-шань, где кочуют монголы. Этою властью он облечен сининским амбанем, от которого имеет печать на управление. Его помощник (таса-лукчи) так же, как и засаки, утверждаются в этом звании сининским амбанем, что не обходится без значительных денежных приношений последнему; но это пустяки сравнительно с теми доходами, которые приобретаются счастливыми носителями разноцветных шариков на шляпе. Они не стесняются никакими поборами с народа в пользу бейсе, причем не обидная доля приходится на них самих. Главный доход бейсе и его чиновников состоит в разборе тяжб между монголами, что последним обходится очень дорого, а иногда доводит даже до разорения. Наказания состоят, главным образом, из штрафов деньгами и скотом. Существуют и телесные наказания и лишение свободы, но этому подвергаются только неимущие. Эти последние наказания невыгодны для начальства.

   Постоянные грабежи и убийства со стороны тангутов, живущих на Бухаине, Куку-норе и Желтой реке, заставили бейсе устроить войско. Все способные носить оружие монголы, ему подчиненные, даже ламы, обязаны иметь всегда готовую лошадь, фитильное ружье и боевые припасы. Эти воины собираются раза два в год хошунными начальниками, которые проверяют готовность воинов и производят им упражнения в стрельбе. Иногда же их проверяет и упражняет сам князь. Говорят, после этого нововведения грабежи тангутов стали реже.

   Торговля здешних монголов состоит только в сбыте произведений скотоводства. Данкыр - главный их торговый центр. В нем они приобретают у китайских купцов медную, фарфоровую и деревянную посуду, чай, материи, преимущественно цветную далембу - красную, желтую, синюю, зеленую и белую; солдатские шляпы с кистями, ножи, ружья, котлы, чугуны и хлеб. Сами же привозят в обмен: шерсть, войлоки, соль, немного баранов и лошадей; этих они боятся гонять, чтобы дорогой не отбили тангуты; охотники - мускус, оленьи рога и шкуры рысей и лисиц; иногда продают соседним тангутам хлеб - произведение своих нехитрых пашен. Приезжают в Курлык и китайские купцы, но немного, потому что монголы часто ставят купцов в затруднительное положение: ничего у них не покупают и дожидаются, когда прожившийся купец понизит до крайности цены на свои товары, или решится уступить их себе в убыток, если надоест ему жить у монголов. Кроме, того купцу приходится давать дорогие подарки князю и его чиновникам. Таким образом, торговля представляется мало прибыльной. В южный Цайдам, впрочем, ежегодно ездят купцы из Данкыра и Сунь-паня; привозят чай и другие товары. Курлыкский князь-бейсе тоже имеет в своей хырме запасы необходимых товаров, ведет торговлю со своими подданными и дерет с них тройные цены. Это составляет тоже весьма не малый его доход.

   У здешних монголов, живущих на большой дороге богомольцев в Тибет, развилась привычка пользоваться всяким несчастием проезжих, и в торговых сношениях с ними они стараются вытянуть последнюю копейку, причем сам бейсе самый беззастенчивый обирала.

   Местные монголы далеко не представляют чистой расы. Сюда стекаются люди отовсюду: выходцы разных тангутских и тибетских племен; монголы из Халхи⁶⁸, Тарбагатая, Алтая, Ордоса; бывают буряты из нашего Забайкалья и, наконец, китайцы. Мы видели даже лам из последних.

   Вероятно, переселяются сюда далеко не лучшие элементы; они заносят массу пороков. Здесь сильно развито свободное отношение между полами. Муж, например, принимает к себе в юрту заведомого любовника жены, который не скрывает своих отношений, и от обоих бывают дети. Часто двое открыто имеют общую наложницу.

   О супружеской неверности нечего и говорить. Чувство ревности отсутствует. Дети у незамужней девушки - явление обыкновенное; это никем не осуждается и не препятствует ее вступлению в брак. Многие ламы других монгольских стран, идя молиться в Тибет или возвращаясь оттуда через Цайдам, поселяются здесь навсегда и забывают родину, чтобы пользоваться правом, разрешающим здесь ламам жениться, что во многих буддийских странах не разрешается. Ламы больших рангов, которые в глазах народа хотят показать себя безбрачными, имеют при себе молодых женатых лам и пользуются сами вниманием их жен. На высшие иерархические ступени женатые ламы не допускаются, но и это обходится.

   Пьянство среди цайдамских монголов сильно распространено, да оно и выгодно для властей, так как влечет за собой ссоры, различные проступки и даже преступления, разбор которых приносит начальству хороший доход. В пьянстве монголы не находят порока, и за него не осуждает никто. Пьют и женщины, и ламы, хотя последним это запрещается религией. Любимый напиток составляет китайский ханшин или водка-арека местного приготовления из молока. Нередко можно встретить монгола, едущего на лошади с костылями подмышкой: этот, наверное, падал в пьяном виде с лошади и сломал себе ногу.

   Среди цайдамских монголов распространены следующие болезни: глазные, желудочные, горловые, одышка и накожные от нечистоплотности; из наиболее серьезных - сифилис и оспа; последняя уносит много жертв. Много простудных болезней происходит от того, что монголы имеют привычку держать шею и грудь раскрытыми и, сбрасывая с плеч шубу, оставляют их совершенно обнаженными, даже на морозе.

   27 мая прикочевало много монголов, расставивших свои юрты возле кумирни; начались спешные приготовления к ежегодному в это время хурулу. Молебствия продолжаются около полутора недель; на них съезжаются монголы со всего Цайдама и присутствуют почти все цайдамские ламы. Для церемонии ставилась огромная палатка, которая должна была быть превращена в кумирню.

   В Курлыке мы пробыли два месяца, знакомясь с окрестностями, туземцами, с его флорою и фауной и с условиями весеннего климата. Наконец, наступило время трогаться в путь далее к Сыртыну. Все время стояла бескормица; дождей, и то небольших, было всего два-три. Сборы коллекций подвигались неспешно; многим наблюдениям и работам мешала ветреная и пыльная погода. Животные наши поправлялись медленно. Мы укладывались и собирали наши вьюки, чтобы 1 июня покинуть Курлык.

   Чтобы проститься перед отъездом с князем и его семьей, мы отправились к нему 29 мая. Нас приняли крайне радушно и угощали своим незатейливым обедом, состоявшим из лапши с бараниной, дзамбы, чая с маслом и молоком, джумы с сахаром, жареных на сале лепешек и, вместо десерта, сушеными пенками от молока. Бейсе и его жена высказывали свое сожаление по поводу нашего отъезда, говорили, что жизнь совсем переменится с нашим отъездом, пойдет скучная, однообразная. У нас же они видели такие чудеса, как электромагнитную батарею, приводившую всех в полное недоумение и восторг, видели удивительные огни (ракеты, римские свечи и пр.), бинокли, "удивительные ружья и множество редкостей, от которых голова идет кругом и кажется, что все это был сон", о котором долго будут вспоминать все курлыкские монголы. Князь просил нас еще когда-либо побывать у него в Курлыке и на прощанье подарил мне лошадь, а П. К. Козлову кусок шелковой материи, за что получил подарки, конечно, большей стоимости. Жена его и сын поднесли мне и П. К. Козлову по монгольскому ножу и были тоже не в обиду им одарены более ценными европейскими вещами. Домой приехали часов в семь с обремененными желудками.

   На другой день, 30 мая, ван пришел за нами, чтобы вместе итти на хурул в палатку-кумирню. Ван с сыном, с старухой-матерью, с молодой женой и женой старухой, живущей уже на покое, поместился у правой стены палатки, мы же остались у входа, чтобы нам был виднее весь ход служения.

   Кумирней служила большая белая палатка, подбитая подкладкой из синей китайской бумажной материи (далембы), с таковыми же узорами, нашитыми по наружной ее стороне. Вход в палатку обращен к северу, а у южной стены на возвышенном троне восседал старший лама, заменявший в Курлыке гэгэна; он руководил хурулом.

   Ламы сидели на полу в 11 рядов, с колокольчиками в руках, и перед каждым стояла чашка и мешочек с дзамбой и чурой. У южной стенки по бокам старшего ламы стояли ламы, прислуживавшие ему. Вся внутренность палатки была увешана изображениями буддийских святых, нарисованными на холсте. Позади палатки было повешено огромное в 16 футов, на холсте, изображение Майдари. От него расходились а разные стороны веревки с подвешенными на них лоскутками, испещренными молитвами. Такие же веревки были протянуты и в стороны от кумирни (палатки).

   Служба началась молитвами, сопровождаемыми звуками труб и колокольчиков. Все ламы пели. Не скажу, чтобы это выходило мелодично, но на толпу должно было производить впечатление. Затем старший лама производил обряд омовения водой Дарихэ, и молодой его помощник обносил всех присутствующих этой водой омовения. Затем настоятель, кумирни обходил и осыпал всех ячменным зерном, после чего народ подходил на поклон к старшему ламе, и все омывали лица, глаза, уши, полоскали рот. После всего этого читалась отпускная молитва, и все шли восвояси.

   Мы заходили в другую кумирню, устроенную в небольшой сравнительно палатке, южнее изображения Майдари; здесь в том же порядке повторился другой хурул. Кругом этих кумирен расставлены были юрты приезжих монголов и устроено множество очагов, в которых варилось жертвованное баранье мясо для молящихся. Мы тоже пожертвовали двух баранов, и это произвело восторг среди толпы. После хурула мы вошли в палатку князя, тут же устроенную, и должны были откушать его хлеба-соли, после чего отправились домой.

   31-го все вьюки были пригнаны и лежали на местах; к вечеру верблюды были уже захомутованы. Мы были вполне готовы к выступлению на следующий день.

   В Курлыке мы провели 68 дней, в течение которых велись правильные метеорологические наблюдения в часы, общепринятые для того на метеорологических станциях в России.

   Из дней, проведенных в Курлыке, приходится на март месяц только семь, и из наблюдений за эти дни можно было вывести следующие данные. Из этих семи дней совершенно тихий был только один. Кроме того, в часы наблюдения замечена тишина: четыре раза утром, ни разу днем и три раза вечером. Пять ночей было совершено тихих; одна ночь вся ветреная - дул слабый западный ветер (З_0-1-2) и одна на половину ветреная со слабым северо-восточным ветром в первую половину.

   Ветреных дней было шесть. В часы наблюдений чаще дули северовосточные ветры: два раза вечером, один раз днем и один раз утром; затем юго-восточные: два раза днем, один, раз утром; западный один раз днем и один раз вечером; южный и восточный ветры замечены по одному разу днем. Прочих ветров не наблюдалось. Сила ветра была от 0 до 3 [баллов].

   В течение 30 дней апреля наблюдения, записанные в дневнике, показали следующее: совершенно тихих дней было только два, а тишина в часы наблюдений: утренних одиннадцать раз, полуденных один и вечерних тринадцать раз. Тихих ночей было девятнадцать. Из ветров же ночами преобладали северо-западные, затем северо-восточные, за ними шли юго-западные и юго-восточные. Ночные ветры силою доходили до четырех [баллов].

   Днем наблюдались ветры: северные три раза только в часы утренних наблюдений; северо-восточные утром семь раз, в полдень один и вечером два раза; северо-западные утром один раз, в полдень не было и вечером пять раз. Южных не было; юго-восточные утром три раза, в полдень три раза и вечером один; юго-западные утром один, днем шестнадцать и вечером три раза. Восточные дули утром четыре раза, днем один и вечером ни разу.

   Переменные ветры наблюдались в полдень шесть раз, вечером один, утром же ни разу.

   Вихри наблюдались только во время полуденных наблюдений десять раз. Вихри начинались обыкновенно после 11 час. дня и продолжались да 4; иногда с 10 час. утра до 7 час. вечера; ночами же не замечались.

   Буран был один лишь раз 19 числа. Он начался с 10 час. утра сильным (4) ветром с юго-запада, после полудня разыгрался полной силой и продолжался до 8 часов вечера.

   Совершенно ясных суток в апреле были только одни. В часы наблюдений замечена ясность утром семь раз, вечером четыре раза и в полдень ни разу. Ясных ночей было четырнадцать.

   Облачность неба составляли следующие облака: слоистые, наблюдавшиеся утром три раза, днем тоже три раза и вечером пять; сложно-слоистые утром 13, днем 18 и вечером 10 раз; кучевые - только один раз утром; сложнокучевые - утром 2 раза, днем 11 раз и вечером один раз; перистые - утром шесть, днем четыре и вечером десять раз; сложно-перистые - утром 12, в полдень 18 и вечером 9.

   Дождь, смочивший землю, выпал только один раз днем 14 апреля, в горах же шел снег, забеливший их склоны.

   Иней был замечен один раз утром 15 апреля, на другой день после дождя.

   Пыль наблюдалась в течение полных суток 21 раз и кроме того в часы наблюдений 10 раз.

   Восемь ночей было морозных - к утру вода в арыках покрывалась льдом.

   Днем утренняя средняя температура = ,3°; наименьшая = -2,5°, и наибольшая = ,5°.

   Средняя полуденная температура = ,9°; наименьшая = ,0°, наибольшая = ,0°

   Средняя вечерняя = ,9°; наименьшая = -5,0°, наибольшая = ,0°.

   Движение весны крайне медленное; 1 апреля курлыкские монголы начали сеять хлеб; 2-го на мокром лугу замечена зелень; 4-го глина на солнце нагревалась в полдень до ,0°Ц; 8-го замечена зеленеющая Lactuca sp.; 13-го поймана первая ящерица; 14-го выпал первый дождь;, 21-го молодой дырисун поднялся до 2 вершков; ночью мороз доходил до -7,2°Ц; утром арык покрыт льдом; 23-го перед вечером массы комаров; 26-го ночью пел чеккан (Saxicola sp.); 27-го лед на арыке утром.

   Из наблюдений в мае месяце видно, что совершенно тихих суток было только пять, и в часы наблюдений тишина отмечалась утром шестнадцать раз, в полдень только раз и вечером девять раз; тихих ночей было в течение мая двадцать пять, остальные ветреные. Ветры шли в таком порядке: северо-западные, юго-восточные, юго-западные, северо-восточные. Ветры доходили силою до четырех баллов.

   Днем ветреность представлялась так: во время наблюдений северный ветер отмечался только три раза; днем и вечером замечен вовсе не был; северо-западные ветры помечены: утром - один раз, днем два и вечером пять раз; северо-восточные - утром один раз, днем ни разу и вечером пять раз.

   Южные утром не замечались, в полдень записаны в дневнике четыре раза и вечером всего один; юго-западные: утром ни разу, в полдень 12 раз и вечером три раза; юго-восточные: утром два раза, в полдень шесть раз и вечером ни разу.

   Западные только в полдень два раза и восточные только утром шесть, раз. Сила ветра доходила от 0 до 4 [баллов].

   Вихри отмечены двенадцать раз и все днем.

   Ясных дней не было ни одного; а в часы наблюдений ясность была отмечена: утром 8 раз, в полдень ни разу и вечером шесть раз. Ясных ночей было пять.

   Облачность выражалась за май в таких цифрах: слоистые облака; наблюдались утром шесть раз, днем четыре и вечером пять раз; сложно-слоистые - утром шесть, в полдень двадцать и вечером двенадцать раз; кучевые - утром и в полдень по одному разу, вечером же ни разу, и сложно-кучевые - утром ни разу, днем тринадцать раз и вечером четыре раза.

   Перистые облака отмечены утром девять раз, в полдень три и вечером семь раз; сложно-перистые - утром семь, в полдень шестнадцать и вечером девять раз.

   Барашковые ни разу не появлялись на небе за весь май; сложно-барашковые же были замечены 2 раза утром и один только раз днем_г вечером же ни разу.

   Дождь выпадал слабый, не смачивавший земли, или только накрапывал шесть раз днем и четыре раза ночью.

   Иней по утрам появлялся всего три раза.

   Пыльных суток полных было 26, а в часы наблюдений кроме того еще отмечена пыль 4 раза.

   Пасмурность отмечена 30 раз. Зарница один раз.

   По ночам вода в посуде замерзала три раза, причем последний раз 17 мая.

   Днем же показания термометра были следующие в средних цифрах: средняя утренняя температура равнялась ,5°, наибольшая ,3°, наименьшая ,0°; в полдень средняя равнялась ,5°, наибольшая ,0° и наименьшая ,5°; вечером средняя ,3°, наибольшая ,0° и наименьшая ,3°.

   Весна продолжала пробуждаться медленно: 2 мая замечена первая летучая мышь и поймана первая бабочка. 3-го у хармыков и бударганы начали развертываться листочки; появились первые стрижи; 6-го песья дурь (Cynomorium coccineum) показывает свои початки из земли; 7-го раздались первые голоса жаб; раскрывают листочки и зацветают лютики, осока и два вида крестоцветных; появилось много моли по утрам; в сумерки летали бабочки; 10-го появились тарантулы; 16-го летали стрекозы; 17-го в 6 часов вечера в продолжение часа летела масса жуков.

   Так медленно просыпалась животная и растительная жизнь в Курлыке.

   За время пребывания нашего в Курлыке нами замечены следующие растения: хармыки (Nitraria Schoberi), характерное растение для Курлыка и всего Цайдама; не менее характерны тамариски (Tamarix sp.), камыши (Phragmites communis), сугак (Lycium ruthenicum), балго-мото (Myricaria germanica), бударгана (Kalidium sp.), хвойник (Ephedra vulgaris), Atraphaxis и Calligonum sp. sp., саксаул (Haloxylon ammodendron) и травянистые растения; обширные заросли дырисуна (tasiagrostis splendens), несколько видов других злаков, по болотам осоки, лютики (Ranunculus sp.), одуванчики (Leontodon sp.), гусиная лапка (Potentilla anserina), мякыр (Polygonum sp.), троекрючник морской и болотный (Triglochin maritimum et Т. palustre), спаржа (Asparagus sp.), лактук татарский (Mulgepium tataricum), несколько видов крестоцветных, касатик (Iris sp.), солодка (Glycyrrhiza sp.), лук (Allium sp.), острокильник (Oxytropis sp.)_r мышьяк (Termopsis lanceolatum), зонтичное, бурачниковое, лебеда (Ghenopodium sp.), звездчатка (Stellia sp.), полынь и чернобыльник (Artemisia sp.), сизозеленка морская (Glaux maritimum), песья дурь (Cynomorium coccineum), водяная сосенка (Hippuris vulgaris), гармала (Peganum Harmala), пгальник (Alisma plantago), несколько видов солянок (Salsola sp.), Sphaerophysa salsa и другие.

   Между зверями встречались на долине: волки, лисицы, зайцы (Canifr lupus, С. vulpes, Lepus tolai), грызуны, антилопы харасульты (Antilope subgutturosa); в горах к ним следует добавить: медведя (Ursus lagomyarius), оленя (Cervus albirostris), кабаргу (Moschus), антилопу Пржевальского (Antilope przewalskü), тарабагана (Arctomys) и других грызунов.

   Из птиц были замечены на водах и болотах: журавли (Grus nigricollis et G. cinereus), гуси (Anser indicus et A. cinereus), бакланы (Phalacrocorax carbo), крохали (Mergus merganser), лебеди (Gygnus sp.), утки кряковые (Anas boshas), шилохвосты (Dafila acuta), чирки (Querquedula crecca), гоголи (Fuligula clangula), пеганка (Fuligula rufina), нырки (Nyroca ferruginea), цапли (Ardea cinerea et A. alba), 2 вида чаек (Larus sp.) крачки (Sterna hirundo), кулики, улиты (Totanus ochropus, T. calidris, et T. glottis); ржанки (Charadrius sp.), камышница (urallinula chloropus); в воздухе носились: деревенские ласточки (Hirundo rustica), стрижи (Gypselus apus); с гор прилетали грифы (Vultur monachus et Gyps himalayensis), бородачи (Haliaetus barbatus), клушицы (Fregilus graculus), голуби (Golumba rupestris) тучами являлись кормиться на пашни; сойки (Podoces hendersoni), чекканы (Saxicola sp.), ропофилки (Rhopophilus albosupercillarms), горихвостки (Ruticilla sp.), фруктовды (Carpodacus sp.) держались более кустарных зарослей; шгасицы (Motacilla sp.) и щеврицы (Anthus sp.) держались по мочажинам.

   Среди пресмыкающихся и гадов встретили 3 вида ящериц (Eremias multiocellata et Phrynocephalus vlangalii et Phr. sp.), жаб (Bufo raddei) и лягушек (Rana); змей не попадалось.

  

  

   Первого июня в 4 ³/₄ часа утра мы покинули наш бивуак в урочище Худо-бурё, чтобы направиться в Сыртыни далее к пределам родины. Поравнявшись с хырмой, мы встретили князя, выехавшего еще раз проститься с нами. Мы остановили караван и должны были откушать напутственных угощений князя, вывезенных для нас на проводы в дорогу. Тут был чай, кумыс и кислое молоко. Это угощение заняло 20 минут. Простившись с князем самым дружественным образом, мы направились с караваном на северо-запад и верст восемь шли среди сплошных порослей цепких хармыков, наливавших кисти своих цветов; далее дорога пошла по болоту, довольно топкому, протянувшемуся до Курлыкского озера; последнее после девятой версты нашего движения приблизилось к дороге, от которой отстояло всего на 1 ¹/₂ версты. Стада серых диких гусей и турпанов доверчиво паслись по лугам; по болотам важно расхаживали журавли; на голубой, поверхности озера, там и сям качались белоснежные лебеди. Берегом озера мы прошли 9 верст, всего же продвинулись вперед в первый день на 18 верст и остановились в ур. Индырту, обильном хармыками и населенном монголами, в ³/₄ версты от берега, который порос прерывающимися камышами, поднявшимися уже на 4 фута; они служили убежищем множеству камышевок, овсянок, лысух и многих других водяных птиц. По кустам на заветренной стороне сидело много мелких стрекоз, укрываясь от ветра. Вода в озере имеет солоноватый вкус. Она разбавляется пресными водами рек Баин-гол, впадающей в озеро на востоке, и Балгын-гол, впадающей в северо-западный его угол, а также множеством ключей, бегущих в озеро из болот, охватывающих его с севера и востока. В озере и по ключам замечены небольшие рыбки из семейства Gobitidae.

   Второй день продолжали путь, держась северо-западо-западного направления, и вскоре оставили озеро влево; шли сухой солонцеватой глиной среди густых хармыков, сугаков, белолозников и дырисунов. Среди кустов попадалось много выходивших из земли по нескольку вместе кровяно-красных початков песьей дури (Cynomorium coccineum). На шестой версте вошли в урочище Хойту-таряне, занятое пашнями курлыкских монголов, орошающих их из р. Балгын-гола, несущейся с Южно-Кукунорских гор. Верст пять мы шли пашнями, поросшими дырисуном и другими злаками, хармыками, сугаком, цветущим белолозником, роскошно растущими Brassica sp., гармалой (Peganum Harmala), Sphaerophysa salsa, солянками (Salsola Kali et Kochia mollis), лебедой, чернобыльником, одуванчиками, чагеранами, осотами, татарниками (Gnicus sp.) и др. Дорогой мы встречали бульдуруков, каменных голубей, жаворонков, чекканов, ропофилок. Из-под ног верблюдов выскакивали зайцы и из-за кустов испуганно выбегали антилопы (Antilope subgutturosa), пасшиеся на посевах.

   Всего мы прошли немного более 10 верст и остановились у ур. Балгын-амы, верстах в двух южнее стоянки покойного Н. М. Пржевальского в 1879 г, против ущелья, из которого выбегала в долину Курлыкского озера р. Балгын-гол, прорвавшись через последнюю невысокую ограду системы Южно-Кукунорского хребта. Р. Балгын-гол начинается за 100 верст отсюда в Южно-Кукунорских горах, с перевала Улан-хутул, служащего водоразделом от западных истоков р. Баин-гол в Южно-Кукунорском хребте. Сбежав с Улан-хутула, р. Балгын-гол идет на запад между двумя скалистыми грядами Южно-Кукунорских гор - северной Дзун-Балгын-ула и южной Барун-Балгын-ула, образуя прекрасную пастбищную долину, летом населенную множеством кочующих монголов. Промыв горы Барун-Балгын-ула, река выбегает на долину к югу и, пробежав поперек ее верст 15, снова размывает окрайний невысокий глиняный барьер Южно-Кукунорских гор Оботу и, оросив пашни Хойту-таряне, впадает в северо-западный угол Курлыкского озера.

   К югу и востоку от нашего бивуака верстах в полутора находились сбитые из глины 2 хырмы, куда Курлыкские монголы складывают хлеб, собранный с здешних пашен. Возле этих хырм было расположено несколько юрт. Мы стояли на мутном арыке среди роскошно растущих только что расцветших хармыков (Nitraria Schoberi). Корм для наших животных был прекрасный, невиданный ими с прошлого лета, и они с увлечением и не отдыхая ели. Всходы хлебов довольно плохи, вследствие недостаточной поливки, хотя воды пока вдоволь. Пользуясь глубиной арыка, купали лошадей, что им крайне нравилось.

   Выйдя отсюда, мы держались того же направления по долине, огороженной с севера глинистым бесплодным барьером Южно-Кукунорских гор и с юга скалистыми крутыми и тоже почти бесплодными горами Имнекен-ула, или Хабиргин-ула; последние подымаются почти с западного меридиана урочища Хойту-таряне и направляются к западу-северо-западу.

   Долина, по которой мы шли, сухая, глинистая, местами каменистая, изрезана сухими руслами, сбегающими с северных гор, в большое, тоже сухое русло, идущее с северо-запада и уклоняющееся на юго-восток к восточному окончанию Хабиргин-ула. Пройдя несколько времени этим руслом, мы уклонились к западу и пошли ближе к горам Хабиргин-ула, где в одной из пазух зеленел небольшой ключик Хабирга, а кругом его белело издалека пятно соляного выпота. Последние к нему три-четыре версты были каменисты, и дорога шла вверх.

   За весь переход мы встречали лишь редко разбросанные экземпляры: белолознкка, ломоноса, Reaumuria trigyna et R. songarica, 3 вида серой полусухой полынки, калимерис, хвойник, Sympegma Regeli, Atraphaxis sp. - все в очень жалком виде, почти в полумертвом, выжженном солнцем состоянии. Достигли ключа на 28-й версте. Он лежит на абсолютной высоте 11 450 футов; струится узкой, настолько малой полоской светлой пресной воды, что необходимо было выкопать ямки, чтобы зачерпнуть воды. Корму животным немного и незавидного качества. В горах близ ключа была найдена жимолость (Lonicera sp.) и хохлатка (Corydalis sp.), вид лапчатки, лютик, с длинными усами, острокильник, астрагал, какой-то мелкий злак и мелкая осока.

   Переночевав, мы оставили ключ. Утро было холодное, неприветливое. Путь шел той же долиной и в том же западном направлении. Через несколько верст долина расширилась вследствие того, что северные горы, понижаясь и расплываясь, отклонились немного к северу. Через них мы увидели глубокое и широкое ущелье, идущее на северо-восток, к гребню главного хребта Курлык-дабана. В это ущелье, коим пролегает через хребет дорога в долину верхней р. Какты, спускаются мысами с юго-востока четыре параллельные гряды и с юго-запада три. Впереди мысов, оканчивающихся здесь и примыкающих к хребту передних гор (барьер Южно-Кукунорских), встает небольшой хребтик, темный, скалистый, уходящий на запад. Мы свернули тоже на запад, вступив в глинистые размытые высоты, которые возвышались впереди и протягивались между южными горами Хабиргин-ула и вышеназванным хребтиком. Дорога втянулась в ущелье, размытое среди этих высот; местность представлялась печальною, оголенною, мертвою, серого цвета. По глинисто-песчаным скатам ущелья встречали редко разбросанные душистые желтофиоли (Cheiranthus sp.). На 22-й версте на дне ущелья караван встретил горькосоленый ключ Манджу-булак и около него небольшую площадку жалкой травы, окаймленную белыми налетами соли по гальке.

   Продолжая итти вверх по ущелью, достигли перевала Серин-дабан, поднимающегося на высоту 12 695 футов над уровнем моря. Подъем на перевал удобный. Спуск с него идет тоже хорошей дорогой по ущелью, обставленному глинами и бесслюдистыми розовыми, с серыми и желтоватыми прослоями, гнейсами. Ущелье это, склоняясь к югу, вывело нас в ур. Серии, к солоноватому ключу Гашун-булак; на нем мы и расположились. Здесь ущелье несколько расширяется; ключ Гашун бежит по дну ущелья маленькой речкой среди песков, присыпающих окружающие глиняные и гнейсовые стены ущелья. Тут мы нашли невысокие поросли мирикарии, доходящей до трех футов, кусты курильского чая, бударгану, белолозник, хвойник, 2 вида Reaumuria sp., Sympegma Regeli, полынку, ломонрс, соссюрею, желтофиоль, 2 вида Oxytropis, 3 вида астрагала, кустики, Astraphaxis sp. и различные виды мелких крестоцветных.

   Ночью было облачно и холодно; утром накрапывал дождь, не помешавший нам продолжать дорогу по ущелью, идущему в западном направлении с частыми уклонениями к югу. По ущелью справа и слева выступали выходы розового гнейса. Немного пройдя ущельем, мы вышли из него на неширокую галечную темного цвета голую долину, уходящую на юг, пересекли ее поперек и вошли в небольшие, но скалистые горы, протянувшиеся небольшими гребешками на северо-запад и примыкавшие к видневшейся на севере более высокой снежной группе. Впереди стояла скалистая темная масса, отвесным утесом спускавшаяся в долинку, которою мы шли.

   Верст через 6-7 нашего движения, при неприятной дождливой погоде, мы встретили солоноватый ключ Мильтыдын-гашун-булак. Возле него мы видели следы ночевки, помет стоявших здесь животных и костры, на которых варился чай и кушанье проезжих. Версты через 1 ¹/₂ от него дорога пошла заметно вниз, между южной скалистой группой и смягченными горами на севере. Оба склона этого ущелья осыпаны песками, по которым росли чагераны, только еще зацветавшие, курильский чай, белолозник, довольно высокий злак, напоминающий Elymus sp., встретилось также несколько кустиков хвойника и Galligonum sp. Все это вместе представляло порядочный верблюжий корм. Северные горы уходили далее к северу, и ущелье ширилось. Сделав верст 15, мы расположились в устье его чаевать и уложили верблюдов, не развьючивая их, чтобы не разбрелись.

   Через ¹/₂ часа мы уже опять шли долиною на запад на левый мыс гор, отдельно стоявших на долине. Обыкновенное здесь явление - пыль - мешало ясно различать очертания северных гор, стоявших от нашего пути верстах в 20 и лишь слабые силуэты выдавали их присутствие; на юге тоже слабо виднелись южные горы Хараголжин-ула, западное продолжение гор Тоталын, или Баин-ула, стоящие на расстоянии 15-18 верст от дороги. Почти совершенно пустынная степь, по которой пролегала наша дорога, глинистая, выстлана неокругленною галькою темного цвета (продукт разложения окрестных горных пород). Изредка лишь кое-где встретится злосчастный полумертвый серый кустик бударганы, Sympegma или Reaumuria sp., а то все скучная, неприглядная, черная, безжизненная, выжженная солнцем пустыня, а кругом торчат черные, блестящие на солнце, каменные островершинные группы гор. Обойдя с юга впереди стоявшие горы, присыпанные песками, мы вышли на долину р. Сонджин-гол. Остановились на самой речке возле Сонджи, небольшой глиняной башенки, бог весть кем и когда сложенной. Речка Сонджин-гол начинается из многих сильных ключей в ¹/₂ версте к северо-западу от Сонджи; сопровождающие ее болота тоже много добавляют в нее воды. Она идет на юго-восток и юг, где прорывает южную ограду небольших гор, заслоняющих собою южный Цайдам. Эта ограда, разорванная р. Сонджин-гол, принимает на востоке название Хараголжин-ула, а на западе Кукурин-ула, которая заметно выдвигается к северу под именем Темень-кузук-гану, Р. Сонджин-гол, вырываясь за горы, в Цайдам, теряется в его обширных солончаках; берега ее в верхнем течении болотисты и обильны кормом; по ним кочуют монголы со скотом.

   На севере верстах в 20 видны снежные вершины Хамыр-дабана, отошедшего на юго-запад и запад от Курлык-дабана, в этом месте немного пониженного. Рыбы в ключах и реке мы не нашли. Окрестности Сонджин-гола представляют собою солончаки, среди которых встречаются камышовые пространства с ключами и хорошим мелким кормом. Мы провели здесь 6 и 7 мая с пользой для животных и для дела. Погода была плохая, часто принимался итти дождь, так что лишь с большими усилиями удалось определить широту урочища; она равна 37° 24' 39"; абсолютная высота места - 10 475 футов (долготы не пришлось определить).

   После дневки наши животные легко пошли по ровной глинистой, глинисто-галечной долине красноватого цвета, вдоль северного подножия гор Темень-кузук-гану на северо-запад. Слабая солончаковая растительность, редко разбросанная по долине, не развлекала нашего внимания и не дразнила аппетита хорошо поевших накануне на дневке животных. К северу степь слегка подымалась к горам Хамыр-дабан, стоявшим верстах в 20, а на юге взоры наши встречали мелкие пологие отроги, сползавшие с гор Темень-кузук-гану, свернувших к западу и далее к юго-западу.

   Пройдя верст 18 -20, мы сделали 20-минутную остановку, чтобы напиться чаю и съесть дзамбы. Пошел дождь и осадил немного пыль, заслонявшую окрестность; северные горы открылись; мы увидели верстах в 3-4 от нас довольно обширное озеро Бага-Цайдамин-нор, ушедшее к западу и до сего времени скрытое пылью; показались и южные горы Тоталын-ула и впереди них протянувшиеся к северу скалистые и темные Кара-удзур или Ангыртын-ула. Держась после чая северо-западного направления, мы подошли близко к последним. Обходя топкие, болотистые и солонцеватые места, мы отдалились от озера к северу и, подойдя к мысу Кара-удзур, сделали значительный крюк и от мыса должны были свернуть на запад.

   Вышли на реку Тоталын-гол (Кактын-гол) и остановились на ней у подножия гор Ангыртын-ула, огораживающих долину озера с северо-запада, на хорошем лугу. Прошли 35 верст. На второй половине пути нам попадались хорошие травы, тянувшиеся до берега озера. Видели дзеренов, за которыми усердно гонялись наши собаки. Хорошая вода и прекрасный корм склонили нас передневать здесь.

   Озеро Бага-Цайдамин-нор немногим превышает 35 верст в окружности. Вода сильно насыщена солью; берега плоские, солончаковые, болотистые, топкие. Окружающие его прекрасные пастбища принадлежат курлыкскому бейсе, и тысячи голов скота, составляющего тоже собственность князя, пасутся здесь совершенно свободно, оберегаемые лишь несколькими семьями монголов-пастухов. Кроме последних, жителей здесь нет, и никто не имеет права пасти здесь свой скот под страхом строгого взыскания. Особенно много здесь пасется княжеских табунов. Жеребцы их часто вступают в смелые и жестокие поединки, отбивая друг у друга лучших кобыл. Они часто сходились на наших глазах с большим задором и видимым намерением вступить в жаркий бой, но, погорячившись на некотором расстоянии друг от друга, расходились к своим табунам, как бы передумав враждовать. Чем-либо испуганные тысячные стада овец бессмысленно бросались со стремительностью в сторону.

   Соленую воду озера разбавляют пресные воды множества береговых ключей и реки Тоталын-гол, впадающей в него с западо-юго-занада. Она начинается в громадных ледниках хребта Риттера, Гучин-гурбу-шахалгына и Бухын-дабана, под именем Кактын-гола стремится на запад по долине между хребтами Ихэ-дабаном и Курлык-дабаном, разрывает хребет Кактын-дабан, отрезая от него снеговую группу Цайдамин-ула, в западно-юго-западном направлении. Выбегая затем на южный склон Южно-Куку-норского хребта, Тоталын-гол бежит по долине в юго-западном направлении к горам Ангыртын-ула, отрезает от них северо-восточный мыс Кара-удзур, бежит далее юго-восточным подножием Ангыртын-ула и, делая извилину на восток и северо-восток, впадает в озеро. Река пробегает всего до 270 верст и на этом незначительном расстоянии имеет около 5 000 футов падения, так как начинается на абсолютной высоте около 16 000 футов, а впадает на абсолютной высоте в 10 500 футов. По ночам верховья этой реки, бегущие на больших абсолютных высотах, перемерзают вследствие больших морозов {В начале июля мною на этих высотах ночью наблюдались морозы до -17°Ц.} и вода к утру уже не доходит в озеро, а растаявшая за день приходит лишь к вечеру. Таким образом, эта река пополняется водою только по ночам и течет периодически. Водящаяся в ней рыба из семейства Cobitidae при сбывании в реке воды забивается под берега в песок и лежит целый день, лишенная воды до ночи, пока не придет с гор свежая вода. Каким образом плодится эта рыба при таких условиях жизни?

   На скалах соседних гор Ангыртын-ула мы видели множество гнездящихся здесь турпанов, что, вероятно, и подало повод назвать настоящим именем эти горы. Здесь было довольно куку-яманов (Ovis nahoor), с высоты скал смотревших на наш бивуак, раскинутый у них под ногами; множество крачек носилось вдоль реки по утрам, останавливаясь вдруг на месте в воздухе, рассматривая в оставшейся после спадения реки тихой воде мелкую рыбку. Горные ласточки гонялись за насекомыми; чекканы, то и дело спускаясь с гор на луг, уносили обратно в гнезда своему вечно голодному и прожорливому потомству различных личинок, мух и других насекомых.

   Мы здесь провели 9, 10 и 11 числа. Животные наши отъедались на прекрасном корме.

   Постоянные западные ветры остужали дневную температуру; особенно сильны они были около 12 ч. дня. Мимо нас проезжало каждый день много монголов, из Курлыка с хурула; между прочим мы видели и старого нашего проводника Дзунтушку, с которым я ездил из Са-чжоу в Анембар-ула и на оз. Кунтей-нор. Мы воспользовались случаем, чтобы с ним отправить почту в Са-чжоу. С Дзунтушкой поехал В. Ф. Ладыгин.

   Ночь на 12 мая была тихая, ясная и холодная. Оставив бивуак и следуя рекой Тоталын-гол, караван вступил в горы Ангыртын-ула, состоящие из буро-серых, мелкокристаллических известняков. В горах мы встретили шедшую с гор воду (4 ³/₄ ч. утра) по осохшему с вечера руслу реки. Покинув реку, мы перевалили небольшим перевалом Бага-Цайдамин-кузукте и вышли ущельем на обширную долину; хр. Хамыр-дабан, омываемый с северо-запада вырвавшеюся из гор р. Тоталын-гол, оканчивается, а горы Ангыртын-ула на западе примыкают к высотам Зосотын-ула, ушедшим к северо-западу, где встают другие более выделяющиеся - Ичегын-ула. На обширной долине, на северо-западо-севере разлилось большое соленое озеро, неправильной формы, окруженное солончаками и травянистыми ключевыми болотами, Ихе-Цайдамин-нор, отражавшее в своих водах голубой цвет неба.

   Мы взяли направление к северу и, выйдя из ущелья, увидели верстах в шести впереди и влево от намеченной засечкою дороги вблизи невысоких надутых ветрами песчаных барханов урочище, называемое Ангыр-булак по обилию здесь турпанов, Кукурин-булак или еще Табу-элиссен (пять песчаных барханов), через которое пролегала наша дорога. На 20-й версте мы сделали непродолжительную остановку, чтобы напиться чаю, расположившись на голой пустынной галечной степи, после чего продолжали путь этой же степью, изредка встречая редкие и тощие кустики бударганы. Влево к озеру тянулись зеленые пастбища, покрытые табунами лошадей, верблюдов, многочисленными стадами баранов и отчасти коров. Видны были и разбросанные юрты.

   Наконец мы вступили в зеленую плодородную полосу, оставив позади жалкую пустыню, и, сделав 34 версты, разбили свой бивуак в урочище Такялган, в местечке Балгын-голын-амы. Здесь выходят наружу сильными ключами воды Балгын-гола, которые, по выходе из гор, теряются в легко проницаемых слоях горных осыпей, окружающих подошву гор. Ключи эти соединяются в маленькие речки, бегущие среди травянистых болот, и впадают в восточный берег озер.

   Возле этих ключей - прекрасный корм для скота, которого очень много во всех ближайших окрестностях, где кочуют до 15 юрт монголов, среди которых мы видели омонголившегося китайца. Он во время последнего восстания дунган укрылся с женою у этих монголов, обзавелся скотом и живет с тех пор совершенно монгольской жизнью,