Роборовский Всеволод Иванович - Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань

чками и насекомыми; кричал филин (Bubo sp.), должно быть в развалинах покинутой фанзы; трещали полуночники (Caprimulgus sp.); заводила свою песню медведка (Gryllotalpa sp.), и ей вторили хоры кузнечиков (Locusta sp.), рассевшихся по деревьям и кустам.

   Наступившая ночь была так тепла и хороша, что в палатках не осталось ни одного человека, все разлеглись на ночлег между вьюками, чтобы отдаться в объятья Морфея при такой необычно прекрасной обстановке. Перед утром туман покрыл влагой всю землю, но проснувшееся солнце живо прогнало его и осушило своими приветливыми лучами игравшие на ней капли росы.

   После пережитых месяцев, все время безжалостно донимавших нас дождями, мы здесь блаженствовали и наслаждались, не дрогли более в мокрой одежде, не жались и не тряслись более от пронизывающих ветров и с наслаждением пользовались ласками теплых солнечных лучей.

   В 7 часов утра я с казаком Баиновым отправились верхами по направлению к р. Хайдык-голу, чтобы присмотреть удобное место для более продолжительного бивуака, на котором нам предстояло дожидаться возвращения П. К. Козлова из его разъезда в Кашгарию. Дорогой, по оазису, нам попадались юрты и глиняные фанзы, скрываемые кустами и порослями высокого золотистого дырисуна (Lasiagrostis splendens), окруженные пашнями и бахчами. Жители выбегали и удивленно рассматривали невиданных всадников.

   При первом нашем появлении на Юлдусе на нас также смотрели с удивлением, не только люди, но даже табуны лошадей и стада коров, сбегавшихся поглядеть на новых людей, и провожали наш караван на потеху наших собак, пользовавшихся случаем полаять вволю.

   По числу попадавшихся пашен можно судить, что земледелие у здешних торгоутов сильно развито, и обработка пашен, довольно аккуратная, превосходит во много раз качеством все другие виденные нами ранее монгольские пашни; здесь они, по тщательности обработки, напоминают пашни китайские. На восьмой версте мы вышли к рукаву р. Хайдык-гола, отмывающего небольшой лесистый остров от левого берега. Широкая многоводная река плавно и величественно двигалась гладкою поверхностью, иногда свертывая ее в круги и воронки, в небольших водоворотах. Не доходя берега, мы встретили небольшую крепостцу, теперь уже разрушенную и построенную монголами не одну сотню лет тому назад.

   Реку сопровождает обильная растительность, давшая возможность пополнить мой гербарий как цветущими видами, так и семенами. По реке мы прошли верст 6-7, местами пашнями, местами густыми зарослями ивы, джиды (Elaeagnus sp.), барбариса и облепихи. Река Хайдык-гол и ниже делится на рукава, образуя прекрасные лесистые острова. На 13-ой версте мы пересекли арык, выведенный из реки на пашни в ур. Хара-мото. Это место я нашел удобным для бивуака: вблизи шла дорога из Карашара, и П. К. Козлову здесь нас будет легко найти.

   На обратном пути, на бивуак наш проводник немного заблудился среди пашен. Это дало повод поторопиться нам перекочевать на видное место, потому что если местный житель не мог найти бивуака сразу, то как же найдет его проводник Козлова, взятый где-либо в Карашаре.

   Весь день простоял тихий и ясный, но в воздухе носился сухой туман, пришедший с востока.

   Вечер и ночь теплые и душные. Не хотелось ложиться спать, и мы, я и Ладыгин, провели до 10 часов под густыми карагачами, не пропускавшими лунного света, болтая о предстоявших нам работах, о родине, вспоминая родных, знакомых и вообще делясь воспоминаниями обо всем, забывая сон. Ночью пронеслась с северо-запада сильная буря, но благодаря защите окружающего леса, нас она не беспокоила. Перед утром она совершенно стихла, только принесла значительное количество перисто-слоистых облаков и густого тумана.

   Напившись чаю, мы быстро завьючили верблюдов и покинули бивуак. Накануне нашелся торгоут, который взялся вести нас до Токсуна; он повел в Хара-мото дорогою несколько иною, чем та, по которой мы ездили накануне; сегодня нам попадалось больше пашен и жителей. Здесь возделывают 2 вида пшеницы, кукурузу, просо, 3 вида ячменя и овес; кроме того около домов разводят морковь, земляные груши, бобы, дыни, арбузы, огурцы, баклажаны; возделывают сады, в которых можно встретить яблоки, абрикосы, груши и персики. Из животных, кроме лошадей, коров, овец и коз, держат собак; попадаются кошки. У некоторых есть куры, утки, гуси; голуби и воробьи тоже ютятся около фанз.

   Поросль леса составляют карагачи (Ulmus campestris), ивы (Salix sp.), серебристый и пирамидальный тополь (Populus alba et pyramidalis), джигда (Elaeagnus sp.), тамариски (Tamarix sp.). На пути мы собрали здесь Atraphaxis sp., Myricaria sp., хармыки (Nitraria Schoberi), сугак (Lycium sp.), белолозник (Eurotia sp.), хвойник (Ephedra sp.), четыре вида полынок (Artemisia sp.), 4 вида солянок (Salsola sp.), 6-7 злаков (Gramineae sp.), высокий камыш (Phragmites communis), очень высокий, до 3 метров, дырисун (Lasiagrostis splendens), метелку (Calamagrostis Epigeios), рогозник (Typha sp.), осоки (Carex sp.), ситник (Juncus sp.), татарники (Cnicus sp.), песью смерть (Gynanchum sp.), солодку (Glycyrhiza sp.), верблюжью траву (Alhagi camelorum), Sphaerophysa salsa, брунец (Sophofa alopecuroides), Dodartia orientalis. лебеду (Chenopodium sp.), девясил (Inula sp.), Kochiasp, 2 вида гречишника (Polygonum sp.), овечий репейник (Xantium atriirnarium). осот (Sonchus sp.) и мн. др.

   Из зверей, по словам проводника, обыкновенны: кабаны (Sus scrofa), волки (Ganis lupus), лисицы (Ganis vulpes), дзерены (Antilope subgutturosa), барсы (Felis irbis), рыси (Felis lynx), малуны (F. malun), зайцы (Lepus sp.), и др. грызуны; в горах медведи (Ursus sp.) и косули (Cervus pigargus).

   Из птиц чаще других попадались: сойки (Podoces hendersoni), фазаны (Phasianus sq. torquatus?), турпаны (Gasarca rutila), утки (Anas sp.), кулики (Totanus, Limosa sp. sp.), воробьи (Passeres sp. sp.), сороки (Pica sp.), вороны (Corvus sp.), коршуны (Milvus sp.), орлы (Haliaetus, Aquila sp., Buteo etc. sp.), завирушки (Accentor sp.); варакушки (Gyanecula sp.), камышевки (Salicaria sp.), чекканы (Saxicola sp.) и мн. др.

   Нам попались: 2 вида ящериц (Phrynocephalus et Eremias sp. sp.), змеи, жабы (Bufo sp.). Много мелких мух и комаров; слепней и оводов почти нет в это время года (вторая половина августа). Из бабочек попадались: Argynnis sp., Lycaena amanda Sehw, Colias erate sp., Leucophasia sinapis L. var., Satyrus arethusa Esp., Pieris rapae L., Vaaessa sp. и др.

   До Хара-мото сделали 13 верст и раскинули свой бивуак на берегу арыка, выведенного для поливки пашен, из реки Хайдык-гола, протекавшего шагах в 100 и доставлявшего нам прекрасную воду и отменное купанье. Только что мы расположились, проводник принес нам 6 штук прекрасных дынь, стоивших всего 25 копеек.

   Вскоре пришли к нам торгоуты; за чаем гости очень откровенно жаловались нам на своих господ-китайцев, к которым вообще относились недружелюбно, и спрашивали, скоро ли придет к ним батыр Амур-сана²¹, чтобы освободить всех монголов от китайцев, которых он всех вырежет. По их поверью, Амур-сана перерождается и живет в России постоянно, то на Волге, то на Урале, то в Сибири; когда же настанет время, он, с разрешения русского царя, объявит свое имя и уничтожит китайское царство. Тогда все народы Китая будут молиться и благодарить бога за счастье, посланное им на землю, ибо все тогда будут жить хорошо, богато и счастливо, и никто не будет обижать друг друга. Вообще торгоуты, при ласковом с ними обращении, довольно доверчивы и откровенны.

   Здесь в ур. Хара-мото (на р. Хайдык-голе) мы простояли 9 дней, в течение которых знакомились с окрестной жизнью животной, растительной, с самими торгоутами и делали различные наблюдения: метеорологические, астрономические, магнитные и прочие. Всякого рода коллекции наши тоже пополнялись постепенно.

   Невдалеке от нас пролегала большая, дорога, и много торгоутов проходило по ней мимо нас к Карашару и обратно. Они уже скочевывали с Юлдуса; там теперь начались дождливые и снежные погоды и наступают холода. Здешние жители тоже торопятся с уборкою хлебов, которые местами уже начали осыпаться. Для той же цели многие юлдусские торгоуты, имеющие здесь пашни, тоже торопятся скорее перекочевать, чтобы не опоздать с уборкою хлеба. Жнут здесь серпами, довольно низко срезывая солому; иногда же выдергивают колосья с соломой из земли и вяжут пучками. По нивам довольно много сорных трав, но несмотря на это урожаи очень хорошие. Летом торгоуты со скотом откочевывают отсюда в горы и на Юлдусы, а караулить пашни остаются только старики и бедные люди, служащие работниками за плату.

   Главными врагами пашен и бахчей считают кабанов, водящихся по окрестным камышам в большом количестве. С закатом солнца они выходят из своих логовищ и направляются на покормку на ближайшие пашни, где проводят ночь до утра, производя большие опустошения. Трусливые торгоуты принимают против них самые незатейливые меры: они зажигают на пашнях костры и время от времени стреляют холостыми зарядами, или кричат благим матом, чтобы испугать и прогнать опустошителей. Но кабаны, уже знакомые с этими безвредными для них приемами торгоутов, спокойно кормятся на пашнях, не обращая внимания на старания торгоутов прогнать их. Много вредят пашням и антилопы (А. subgutturosa).

   Одежда мужчин здесь состоит из широких панталон, спускающихся немного ниже колен (до половины икры), и китайского образца дабовой (материя грубой бумажной ткани) рубахи, распашной спереди и застегивающейся у ворота на медную пуговицу и у пояса; иногда подпоясываются куском синей или белой дабы; длина рубахи на ¹/₂ аршина ниже пояса, часто забирается в панталоны. Ноги почти всегда обуты в гутулы - сапоги из выделанной местной кожи, или в чирки из бараньей или другой какой сырой кожи. На голове носят войлочную шапочку китайского образца, только на верхушке прикреплена красная кисть, длиною 6-8 вершков из тонких бумажных шнурков, а у богатых - из толстых шелковых ниток. На работе эта шапочка часто заменяется куском синей или белой дабы, обернутой по-китайски вокруг головы и сверху обвитой косою. Для выезда и зимою имеется меховая шапка с квадратным верхом (матерчатым), с наушниками и назатыльником. Верхние халаты синего или черного цвета, из дабы или привозной русской материи (кизинец, чортова кожа). Духовенство, т. е. ламы, которых вообще у всех Монголов очень много, носят свои одежды желтого и красного цветов²². Женщины носят такие же, как и мужчины, халаты, с косым воротом, застегивающимся на правую сторону. Шапки у них меховые, бараньи или выдровые того же образца, как и мужские, только меньшего размера. Женщины надевают их лихо набекрень и не глубоко на голову. В ушах мужчины и женщины носят большие серебряные серьги, убранные маржанами или бирюзой. Мужчины подбривают спереди волосы до половины темени и кругом за ушами и у шеи, оставляя лишь на макушке клок длинных волос, которые заплетаются в косу. Многие добавляют, подобно китайцам, к своим волосам пряди шелка и вплетают их в косу, отчего последняя бывает особенно длинна и густа, что составляет некоторое франтовство. Женщины заплетают волосы в две косы, разделенные по середине темени прямым пробором. Чтобы спущенные на грудь косы не секлись, их носят в синих дабовых чехлах.

   Живут все почти в юртах, хотя более богатые имеют фанзы, битые из глины. У местного хана довольно большая фанза с садом, ее называют по-китайски "ямынем" (управлением). Хан строит для себя еще новый ямынь. Местный торгоутский гэгэн, ныне отсутствующий и находящийся в Амдо для получения своего высшего духовного образования, имеет тоже свой ямынь с садом и с помещениями для монахов. Много попадалось нам здесь старых разрушенных стен глиняных фанз и множество покинутых пашен; нам торгоуты говорили, что все это теперь только остатки разрушений, произведенных дунганами во время их восстания.

   Эти торгоуты, так же как и юлдусские, - выходцы с Волги около 200 лет тому назад, считают свое пребывание в пределах Китая временным и надеются возвратиться со временем в Россию, где, по их словам, у них есть земли, на которые у хана хранится бумага русской царицы. Китайцев сильно недолюбливают зато, что последние изводят их ханов и не дают им долго жить. Отец настоящего малолетнего [хана] тоже изведен (отравлен) китайцами по достижении 25 лет. Это делается для того, чтобы какой-нибудь энергичный хан, войдя в более зрелые годы, не увел бы торгоутов из Китая в Россию.

   Здесь, после проведенных девяти дней, повидимому, нам уже нечего было делать: мы обошли все ближайшие окрестности и обыскали все кустики и все камешки. Бивуак наш порядочно загрязнился, животные кругом объели весь корм, а нам двигаться вперед никуда нельзя было, не дождавшись П. К. Козлова, еще не вернувшегося из своего разъезда. Долгое его отсутствие меня начинало сильно беспокоить, и я решил, выбрав новое место для бивуака и перейдя на него, послать на Юлдус Баинова с монголом, чтобы хотя узнать там что-нибудь о П. К. Козлове.

   26 августа мы перебрались на р. Хахрын-гол. Эту р. Хахрын-гол мне называли многими именами, а именно: Хахрын-гол, Кара-су, Уластын-гол. Может быть, она и называется всеми этими именами, но я буду звать ее Хахрын-гол, потому что ее мне чаще так называли, да и покойному Пржевальскому она была названа торгоутами тем же именем.

   От Хара-мото пришлось всю дорогу, 10 верст, колесить по болоту, заросшему местами густыми камышами, среди которых множество кабанов находят себе притоны, откуда по ночам делают набеги на соседние пашни и бахчи. На левом довольно возвышенном берегу Хахрына мы раскинули свой бивуак под двумя развесистыми карагачами, среди роскошной высокой травы, скрывавшей наши вьюки. Противоположный берег представлял собою сплошные пашни на далекое пространство.

   Река шириною сажени 3, при глубине в пояс, своими чистыми водами заманивала лишний раз искупаться. В прозрачных водах ее довольно значительными стаями разгуливали рыбы, не раз разнообразившие наш стол прекрасной ухой и своим нежным мясом. Рыба эта из расщепнобрюхих, сильно распространенных во всей Азии. Река начинается в северных горах Хахрын-дабан и в юго-восточном направлении идет по камышовой долине, принимает в себя р. Хабцагай-гол и вместе с нею впадает в Хайдык-гол, в 25 верстах выше города Карашара.

   На Хахрыне для нас тоже началась кое-какая коллекторская пожива, но для этого приходилось уходить подальше от бивуака.

   27 августа я направился на речку Хабцагай-гол, чтобы посмотреть характер ее при выходе из гор, и, возвратясь домой, нашел, к великому моему удовольствию, П. К. Козлова возвратившимся из поездки. Причины, задержавшие П. К. Козлова, были таковы: взявшийся вести его в г. Куча проводник завел его в непроходимое ущелье, откуда Козлов должен был вернуться обратно на Юлдус; проводник же бежал от него. При содействии гэгэна нашелся другой проводник; уставших лошадей пришлось заменить новыми наемными, и вышли не на Кучу, а на селение Вугур. Во всяком случае новое пересечение гор вполне удалось, хотя и не в том месте, которое было желательно осмотреть. Дорога в Кучу есть, но в наиболее доступных местах она уже несколько десятков лет засыпана валами камней: кашгарские сарты, боясь юлдусских торгоутов, загородили ущелья, или, вернее, наоборот. Из Бугура Козлов через Курлю вышел к нам нижним Хайдык-голом на р. Хахрын. 1 сентября вернулся и Баинов, ласково принятый на Юлдусе гэгэном, которому он оставил необходимые запасы для Козлова на случай, если бы ему не удалась его вторичная попытка пройти через горы в Кашгарию.

   Соседние торгоуты приходили приглашать нас на охоту на кабанов. Козлов, Ладыгин и Шестаков три ночи подряд сидели и караулили их. Кабаны приходили, но за темнотою ночи стрелять их ни разу не пришлось.

   3 сентября, пообедав, мы тронулись в дальнейший путь. Дорога пролегала частью по камышовым, частью по песчаным пространствам и вывела на 12-ой версте в урочище Гун-хара, расположенное на арыке, выведенном из реки Цаган-тюнге, идущей с северо-востока от подножия северных гор и разбираемой на арыки обширных пашен Гун-хара. Дорогою мы пересекли р. Хабцагай-гол, очень маловодную в ту пору.

   Ур. Гун-хара расположено среди зарослей огромных карагачей и тополей, между пашнями на ровном месте, а по пескам его толпятся тограки (Populus euphratica), тамариски (Tamarix sp.), камыши (Phragmites communis), белолозники (Eurotia sp.) и хвойники (Ephedra sp.). В одной версте к юго-востоку от Гун-хара строится новый ямынь (управление) для молодого хана.

   Сильный туман застилал окрестность и мешал видеть на значительные расстояния вдаль. Комары и здесь в значительном количестве надоедали нам; впрочем, они нас не оставляли все время с тех пор, как мы пришли из Далын-дабана на нижний Хайдык-гол. На здешних пашнях мы кое-что собрали в свой гербарий. В сумерки небо совсем закрылось облаками. Ночью пролил небольшой дождь, разрешившийся значительной бурей, продолжавшейся почти до рассвета. Утром же совершенно разъяснило, и мы после чая быстро собрались и тронулись дальше.

   Около шести верст мы шли на северо-восток камышами, большая часть которых растет на болоте, образуемом разливами арыков р. Цаган-тюнге.

   На 6 ¹/₂ версте мы встретили помещение торгоутского гэгэна, состоящее из нескольких глиняных построек и сада с группою пирамидальных тополей. Дорога здесь сворачивает на восток, куда тянется и северная граница баграшкульской растительной полосы, направляющейся отсюда на восток к Ушак-талу, и к югу, за Хайдык-гол, обнимая озера Баграш-куль с юго-запада узкой полосой.

   На 10-ой и 11-ой верстах нам попадалось множество отдельных разрушенных глиняных фанз, раскиданных среди заброшенных пашен. Это все печальные воспоминания о бывшем дунганском восстании. Тут же влево, недалеко от нашего пути, был виден и старый ханский дворец и ямынь, тоже посещенный в свое время дунганами, оставившими свои разрушительные следы и здесь. Сохранились лишь роскошные пирамидальные тополя, видимые издалека. Здесь живет несколько семей монголов, и несколько разрабатываемых пашен свидетельствуют, что здесь земледелие еще не совсем брошено.

   Слева, к северу от дороги тянутся вдоль ее сагызы, глиняные обмытые обрывы, напоминающие как бы старинный берег водоема, может быть, отступившего в свое время отсюда Баграш-куля. Выше этих сагызов к горам тянется галечная предгорная пустынная покатость.

   Вправо тянулось плодородное урочище Чаза, вновь после дунганского разрушения разрабатываемое ныне торгоутами под тучные пашни.

   Сорные травы близ арыков здесь вырастают до удивительных размеров; некоторые из Chenopodiaceae достигали до 22 футов вышины.

   Через 19 верст мы разбили свой бивуак. Могли бы, конечно, пройти и больше, но шли такими прекрасными кормами, что хотелось воспользоваться этим случаем и покормить наших животных. Мы остановились среди убранных уже пашен. Невдалеке была усадьба зажиточного монгола, хозяина этих пашен. Он нам жаловался, что его сильно обижают дзерены, приходящие с севера, из пустыни, пастись на его хлеба. От кабанов по ночам постоянно жгут сторожевые костры, которые в темную ночь очень красивы. Комаров здесь тучи. Сильный, сухой туман скрывал ит нас гиры и задергивал далекий горизонт.

   Наш путь лежит на р. Алго, через альпийское озеро Нарин-Киргут-нор. Предстоит довольно большой и совершенно бесплодный переход к северным предгорьям. Но мы делим его на два раза, чтобы лишний раз покормить животных.

   До поворота дороги на северо-восток прошли оазисом еще 7 верст и остановились там, где кончалась вода в арыке. Проводник наш заболел и отказался итти дальше. Нужно было искать другого. Послал Баинова по юртам за проводником, которого он скоро нашел, до озера Нарин-Киргут-нора. Необыкновенно высокая травянистая растительность поражала нас: дырисун (Lasiagrostis splendens) был вышиною за 14 футов. Один вид Artemisia доходил до 5 ¹/₂ аршина, другой до 4 аршин; одна солянка до 4 ¹/₂ аршин. Хлеб весь уже сжат; древесная растительность здесь реже. Комаров те же тучи.

   После страны Далын-дабана мы провели в бассейне нижнего Хайдык-гола и долине Баграш-куля двадцать один день. За это время температура днем была выше °Ц шесть раз, на Хайдык-голе 19 августа доходила до ,3°Ц.

   Самая низкая температура была ,3°Ц днем, в полдень, отмечена при ясной и тихой погоде 30 августа, Поверхность земли нагревалась 17 августа до ,1°Ц. Тихих дней было 8; ветры дули преимущественно северо-западные или северо-восточные; по ночам частые бури. Ясных дней пять; облачность выражалась более слоистыми и перистыми облаками. Пыльные туманы, приносимые с востока, наблюдались ежедневно. По ночам бывало иногда довольно холодно; в горах не раз замечался выпадавший снег. 30 августа ночью случился мороз, земля покрылась инеем. 4 раза ночами шел дождь и один раз на северных горах замечена гроза. Птицы довольно спешно летят на юг.

   Добыв себе нового проводника, мы выступили в северо-восточном направлении прямо в пустыню, устланную галькою. Нашу дорогу перебегали довольно часто сухие лога дождевых потоков, а на 16-17 версте мы пересекли небольшие высоты, протянувшиеся с запада на восток неширокой полосой. За ними опять шла крупногалечная пустыня, изрезанная сухими логами, по дну которых растут корявые полусухие карагачи. По одному из этих русел мы вошли в узкое, темное ущелье, пройдя по которому около версты, мы нашли струящуюся по гальке воду, сейчас же снова исчезающую в гальку. Тут густо толпились карагачи, ивы, кусты барбариса, местами представлявшие непролазную заросль. Для животных же травяного корма почти на нашлось; несмотря на это мы должны были здесь переночевать.

   Ущелье это носит название Саарылтын-гол; летом здесь кочуют торгоуты и совершенно вытравляют тот немногий корм, который сумеет здесь вырасти. Немного выше мы нашли еще несколько чистых ключей, привлекающих для водопоя множество мелких птичек. Мы видели и крупных их представителей: бородачей, соколов, воронов, сорок, клушиц, плисиц, горихвосток, овсянок и др. Состав окрестных гор известково-сланцевый; оголовки приподняты с юга на 35-45°. Ночью нас покропил небольшой дождь.

   Чтобы продолжать путь, мы должны были выйти из ущелья вновь к подножию гор; отсюда в дымке тумана, на юге под углом 171°, мы увидели северный залив озера Баграш-куля; на восток видели южный склон северных гор, падающий к селению Ушак-талу. Двигаясь на северо-восток, на 7-ой версте, мы снова вступили в невысокие глиняные размытые горки и пошли извилистым ущельем, которым вышли на невысокий удобный перевал Дзурмын-шахилга-дабан, с которого направление нашего пути сделалось более восточным (75°). Окрестные горы состоят из скал глинистого серо-бурого известняка и мелкозернистого с простилками известкового шпата. Мы двигались междугорной долиной. Поперек нее сбегают вправо сухие лога, поросшие корявыми ильмами (Ulmus campestris). Отсюда опять виден на юге Баграш-куль. На 18-ой версте мы снова перевалили через небольшой сланцевый отрог левых гор и спустились к реке.

   На берегу ее нам бросился в глаза лежащий у кустов труп монгола. Он лежал на спине, головой на запад; ноги были согнуты в коленях. Синий драповый халат прикрывал труп. 2 палки в головах и 2 в ногах, с привязанными на концах белыми тряпками, были воткнуты в землю. Труп издавал уже смрадный запах, но ни птицы, ни звери еще не нарушали его покоя и не приступали к тризне. Как оказалось впоследствии, в здешнем округе была распространена злокачественная горловая болезнь, уносившая многих монголов в другой мир. Болезнь эта выражается язвами в гортани с белым налетом; затем гнойные пленки заволакивают горло и удушают больного. Многие из нашего конвоя тоже заболевали, но им помогло полосканье, составленное из чайной ложки нашатыря (Ammonium chloratum) на бутылку кипяченой воды, повторяемое 4-6 раз в день.

   Речка, на которую мы вышли и, пройдя 24 ¹/₂ версты, остановились, называемая Дзурмын-гол или Ихэ-Киргут-гол, течет на юг по галечному руслу, среди высоких и толстых, в 2-3 обхвата тополей, стоящих красивыми рощами. Между густых зарослей ив, облепихи, роз и барбариса множество светлых ключей бежит из-под скал в речку. Корму для наших животных на реке почти уже не было. Проходящие из гор монголы, скочевывавшие со скотом в долину Баграш-куля, стравили своими многочисленными стадами здесь все корма окончательно. Окрестные серые известняковые горы по падям и ущельям прикрыты кое-где кустарниками и группами деревьев, преимущественно карагачей. На северных склонах гор виднеются темные пятна большого елового леса. На реке близ нашего бивуака видны следы не очень давно обрабатывавшихся пашен.

   Далее, вверх по реке дорога идет, затейливо извиваясь по ущелью, постоянно переходя вброд речку и с трудом пробираясь среди рощ громадных тополей, карагачей и зарослей ив. Множество крупных камней и валунов, разбросанных в хаотическом беспорядке по дну ущелья, и узких тропинок, проложенных по крутым поросшим лесом скатам, иногда и по карнизам, представляют много затруднений, а подчас и опасностей для движения верблюжьего каравана.

   Направление ущелья постоянно ломается под различными углами; местами каменные стены сдвигаются и сдавливают небольшую клокочущую речку, непокорно выбивающуюся из их жестких, неласковых объятий. Местами же эти стены раздвигаются, особенно в верхнем ее течении, до версты, и сравнительно широкая долинка заполняется красивыми рощами тополей и карагачей (Populus sp. et Ulmus campestris).

   Дорога все время шла в северо-восточном направлении, на 12-ой версте свернула вправо, в падь, и, поднимаясь довольно крутым и каменистым ущельем, через ¹/₂ версты привела нас на невысокий перевал Гымеке-дабан, с которого мы увидели вдали всю реку Ихэ-Киргут-гол, идущую навстречу с запада с перевала Сасык-дабан, довольно высокого, но пологого, ведущего в долину Малого Юлдуса. Река, сбегая с него, вскоре же окаймляется древесной и кустарной растительностью и бежит среди зелени извилистой синей лентой. На восток, через неширокую долинку, виден другой перевал, Дулен-дабан (через который лежит наш дальнейший путь).

   Прямо внизу под нашими ногами, на восток, тянется с севера зеленая долина, местами довольно обширная, реки Нарин-Киргут-гол, разбивающейся на многие рукава и пробивающейся среди густых зарослей ивняков. Немного правее, т. е. на юг, река собирает свои русла в одно и по широкому травянистому лугу, сопровождаемая группами вековых тополей, затейливо извивается и впадает в синее, охваченное отвесными серыми скалами, альпийское озеро Нарин-Киргут-нор, в большую воду изливающееся в р. Ихэ-Киргут-гол, посредством протоки, разрывающей горы.

   Спуск с перевала каменистый, крутой, но наши верблюды сошли по нему спокойно.

   Остановились мы на берегу озера у устья реки. Красота местности, обилие корма и желание обшарить этот прелестный уголок соблазнили нас провести здесь два дня.

   Озеро Нарин-Киргут-гол лежит на высоте 6 315 футов. Мы застали здесь уже наступающую осень. На деревьях листья пожелтели и осыпались; травы отчасти тоже стояли желтыми. В густом лесу на склонах гор лежал снег, ночью лужи замерзали; по утрам земля застилалась инеем, хотя в полдень температура и доходила до °Ц в тени. Утром на дно ущелья, обставленного крутыми горами, к нам на бивуак солнце приходило не скоро.

   На другой день по приходе, дождавшись его первых лучей, я снял несколько видов, в том числе и сжатое каменными громадами озеро, поросшее по берегам золотой каймой желтеющих тополей, красиво отражавшихся в зеркальных водах его. Подувший довольно сильный ветер с северо-востока помешал мне приступить к астрономическим наблюдениям. По скалам и по лугу я собрал несколько видов растений для гербария, сборы которого приходилось, кажется, на этот год уже приканчивать. Несколько видов собранных здесь семян пополнили и этого рода коллекцию. Несколько интересных птиц были добычею П. К. Козлова. Рыб мы не нашли; в реке, хотя в озере я заметил круги, как бы от плещущейся мелкой рыбы. Насекомых было не много, хотя из бабочек нам попались: Vanessa antiora L., V. urticae L. var., Golias erate Esp., Satyrus arethusa Esp.

   Животные наши отъедались на прекрасном корме при отсутствии оводов и всякой мошки.

   Температура благодаря ветру была невысока и днем, так что заставляла одеваться несколько теплее, чем ранее в долине нижнего Хайдык-гола и Баграшского озера. Вокруг нашего бивуака непременные наши гости, сороки и вороны, постоянно дрались, оспаривая друг у друга добычу из отбросов нашего обеда.

   Выше нашего бивуака по ущелью кочевали монголы-торгоуты; они приезжали к нам просить лекарства от горловой болезни, от которой за 3 последних дня у них умерло четыре человека. Я поделился чем мог, дав им нашатыря, и, как впоследствии узнал, мое лекарство помогло многим.

   С трех часов дня солнце покинуло наш бивуак, уйдя за горы; сделалось сразу холоднее, а ночью даже был порядочный мороз. Следующий день, 10 сентября, был более облачный, но мне все-таки удалось поймать в небольшой промежуток времени ясное солнце и определить широту места и время. Кроме того, я съездил наверх в соседние горы, чтобы осмотреть озеро сверху, ибо берегом обойти его невозможно, вследствие падающих отвесно в воду скал, загораживающих путь. Подъем на гору был мало доступен из-за большой кручи. Цепляясь руками и ногами за камни, мне удалось, наконец, достичь места, удобного для обзора озера. Оно, замкнутое с трех сторон скалами, вытянуто версты на три с северо-запада на юго-восток; в середине образует как бы пролив, вследствие сблизившихся с обоих берегов каменных глыб. У южного края его, где начинается ущелье, выносящее избыток вод в реку Ихэ-Киргут-гол, верстах в трех ниже нашего бивуака, на истоке этого прорыва, сгруппировалась поросль из нескольких ив и тополей, которые образуют красивую растительную кайму в западной части берега; местами голые, негостеприимные серые скалы спускались непосредственно в воду, не уступая места пристроиться и неприхотливым тополям. В самом широком месте озеро не достигает версты. Бассейн озера довольно обширен, несколько ущелий несет в него воды: Харынга-дабан, Харгын-дабан, Бюрге-дабан, Кайтын-дабан и Дулен-дабан.

   Поверхность этого озера прежде находилась на 500 футов выше настоящей; прежний уровень ее прекрасно обозначается на склонах гор горизонтальной полосой, представляющей обмытые и сглаженные водой скалы, служившие когда-то береговой линией прежнего озера. Разумеется, оно распространялось значительно на север, заполняя собою все ущелье нынешней реки Нарин-Киргут-нор, проложившей себе русло по дну озера, сбежавшего через прорыв, промытый; в скалах, в реку Ихэ-Киргут-гол.

   Здесь мы добыли проводника на верховья р. Алго, чтобы ею пройти в селение Токсун. По словам проводника, через четыре дня мы должны выйти на р. Алго, на один большой день хода ниже ее истоков; но так как желательно было снять на карту все ее течение, то и решили, что П. К. Козлов поедет другой, более западной дорогой на ее истоки и соединится с караваном по приходе последнего на р. Алго, для чего был найден и ему проводник.

   Утром, 11 сентября, мы выступили в путь. Пройдя версту, я простился с П. К. Козловым, отправившимся на северо-запад вверх по р. Нарин-Киргут-голу с казаком Жарким и проводником торгоутом, а сам с караваном свернул на восток в ущелье Дулен на перевал Дулен-дабан.

   Подъем на Дулен-дабан пологий, начинается с самого поворота в ущелье. С полдороги по ущелью правая его сторона (северный склон) покрыта еловым лесом, забирающимся по скалам далеко вверх. Внизу по ущелью растут тополя, карагачи (Ulmus campestris), кизильник (Cotoneaster sp.), верблюжий хвост (Garagana jubata) и золотарник (Caragana sp.), барбарис (Berberis sp.) и др. Травы выедены торгоутским скотом, пасшимся здесь летом. Воды в ущелье нет. В лесу кричали ореховки (Nucifraga sp.), пролетные овсянки (Emberiza sp.), горихвостки (Ruticilla sp.) и синички (Leptopoecile sophiae), с криком перелетавшие по кустикам.

   С перевала мы увидели долину р. Сохотын-гола и следующий на востоке перевал Улунтын-дабан. Поднялись благополучно.

   Поднимаясь на перевал, мы встречали серых куропаток (Perdix barbata), взлетавших из-под ног верблюдов небольшими стайками. Верблюдов трудно было понудить быстро двигаться вверх: встречавшийся, хотя и небольшой, снег затруднял их движение.

   Спустившись, мы пришли на реку Сохотын-гол в 3 часа дня, пройдя всего 15 верст. Здесь кочует несколько юрт торгоутов. Корма окончательно вытравлены. Нашим животным приходилось довольствоваться лишь приятным воспоминанием о прекрасных травах покинутого утром бивуака.

   На р. Сохотын-голе появилась масса зурмунов (Spermophilus eversmanni). В горах слышны крики и свист уларов (Tetraogallus sp.) и клушиц (Fregilus graculus).

   С вечера небо стало заволакиваться облаками, пошел дождь, перешедший в снег, засыпавший к утру землю белым покровом на 2 вершка.

   Утром t -10°Ц. Животные, не привыкшие к таким холодам, дрожали. Вьюки и палатки пришлось очищать лопатою от снега. Это обстоятельство не позволило нам рано оставить бивуак.

   Подъем на Улунтын-дабан [сравнительно] мягкий, но вследствие выпавшего ночью снега, довольно скользкий для верблюдов. Дорогой нам опять попадались куропатки. Одну поймал наш Марс (караванная собака); [куропатку] мы не успели от него отнять, как он ее уже растрепал.

   С перевала виднелась дорога на запад через р. Харынгунгын-гол и за нею перевал Джимкен-дабан. По скользкому таявшему снегу мы спустились к реке Харынгунгын-гол. Правый склон ущелья был покрыт хорошим еловым лесом, который потянулся вниз по реке. Перейдя ее, мы опять поднялись на невысокий и удобный перевал Джимкен-дабан, спустились в лог небольшой речки, оставив которую осилили еще небольшой отрог перевалом Хурерин-гурбун-кедере-дабан и за ним остановились на реке Нюцугун-Камагай-гол, пройдя по ней вверх пять верст на северо-запад, чтобы ночевать на порядочном корме для животных. Здесь снег уже почти стаял, а к ночи его и вовсе не осталось. Прошли 26 верст.

   На другой день продолжали итти вверх по р. Нюцугун-Камагай-гол в северо-западном направлении. Корма здесь были всюду. Мы вышли на перевал Шара-дабан (он же Нюцугун), подъем на который идет правой стороной ущелья по его склону. Самый кряж этого перевала состоит из серого биотитового мелкозернистого гранита. Соседние породы состоят из красного роговообманкового хлоритового крупнозернистого, приближающеюся к аплиту, гранита.

   Спуск - около 4 верст, и мы вышли на реку Дунду-Камагай-гол, направляющуюся на юго-восток. Вверх по этой реке, куда мы держали путь, стояли роскошные, нетронутые скотом травы: ковыль (Stipa sp.), дикая пшеничка (Triticum sp.) и другие, главным образом, злаки (Gramineaesp.). Мы прошли 18 верст и остановились покормить своих верблюдов и лошадей, а так как выше травы становились площе, и на следующий день мы непременно должны были дойти до р. Алго, до которого оставалось не больше пройденного на сегодняшний день, то мы раскинули здесь бивуак на ночь. Место это довольно высоко поднято абсолютно, и потому наступившая ночь была холодная; вдобавок еще с вечера выпал дождь и смочил наши вещи и палатки, замерзшие к утру, что немного замедлило наше выступление в путь.

   Утром холод особенно чувствовался, свежий северо-западный ветер резал лицо и щипал уши; руки приходилось прятать в рукава. Подъем к перевалу Ташагайну пологий; северные склоны ущелья местами чрезвычайно каменисты и болотисты. Животным трудно было итти по замерзшей, твердой и неровной почве. По сторонам стоящие горы сделались положе и как-то расплылись, раздвинув ущелье вверху.

   Наконец, на северо-западе мы увидели "обо" и за ним ущелье, идущее на север. Это - перевал Ташагайн-дабан; мы свернули к нему. На плоской поверхности перевала сложено большое "обо" до 30 саж. в диаметре. Перевал этот лежит на высоте 8 783 фут. абс. высоты. Окрестные горные породы состоят из белых роговообманково-биотитовых среднезернистых гранитов, с белым и желтым кварцем.

   С перевала мы увидели на севере снеговой хребет Уластын-дабан, протянувшийся в восточном направлении, а за ним другой, Урумчийский, как его назвал проводник. Между ними идет река Шагрын-гол, впадающая в р. Алго слева. Выше своего владения в Алго, Шагрын-гол принимает справа р. Уластын-гол, впадающую в нее с запада, с хребта Уластын-дабан. Хребет, который мы перешли перевалом Ташагайн, общего названия не имеет и тянется с запада на восток вдоль правого берега р. Алго. По ту сторону р. Алго к северу до гор Уластын-дабан тянется высокое плоское плато, называемое Дзулан-хура и падающее к реке Алго крутыми дикими гранитными скалами.

   Спуск с перевала довольно крутой, каменистый, устланный осколками красного гранита, осыпавшегося с верхних скал. Ущелье шло сначала на северо-восток, а потом на северо-запад. В нижней его части склоны его поросли прекрасной луговой травой, соблазнявшей наших верблюдов. Лишь только мы вышли из ущелья, нас встретил монгол, проводник П. К. Козлова, прибывшего на Алго ранее нас днем, другой дорогой, сделавшего около 95 верст и посетившего верховья р. Алго.

   В урочище Ташагайн, против Ташагайнского ущелья, на одном из островов р. Алго, заросшем тополями и ивами с хорошим кормом, мы разбили бивуак и устроили дневку. Здесь было заметно теплее, чем в горах, и зелень, хотя и пожелтела, но не имела еще вполне зимнего вида. Урочище это находится на абсолютной высоте 7 615 футов. Пункт этот удалось мне определить астрономически. Мы видели много торгоутов, кочующих мимо нас с Малого Юлдуса вниз по реке Алго и на Баграш-куль; по их словам на Юлдусах уже наступила настоящая зима.

   Местная растительность состояла из рощ тополей, ив, Myricaria, шиповника (Rosa sp.), хвойника (Ephedra sp.), белолозника, (Eurotia sp.), камыша (Phragmites communis), дырисуна (Lasiagrostis splendens), кендыря (Apocynum sp.) и др.

   На дневке мы приводили в порядок свое караванное снаряжение, запущенное во время дороги в горах.

   Ниже урочища, на котором мы стояли, ущелье реки то расширяется, то суживается. Поросли вдоль реки не прекращаются и рощами обступают реку. Пространства, свободные от зарослей, покрыты желтеющими камышами, дырисуном, среди которых там и сям виднеются пашни торгоутов, уже приступавших к уборке хлебов (пшеница и ячмень).

   Довольно широко раздвинулось урочище Бакшин-амы. Мы нашли здесь только что перекочевавших с гор торгоутов. Тут же мы видели развалины построек, сложенных из крупных камней, когда-то живших здесь иных обитателей. Главный южный горный хребет тянется на восток вдоль реки; гребень его находится приблизительно верстах в 10 от нее и загораживается передовыми отрогами; впрочем, иногда гребень этот открывается, и пытливый глаз может проникнуть в далекие недра его. Горы эти состоят из среднезернистых белых роговообманковых биотитовых гранитов.

   В урочище Зурмунте, где мы устроили ночевку, эти громады сжимают своими тисками р. Алго. С них пришло сюда ущелье, по которому тянется вверх, через горы, перевалом Зурмун-дабан, дорога в селение Ушак-тал, расположенное на большой кашгарской дороге в 16 верстах севернее озера Баграш-куля у южного подножия Тянь-шаня. Тут же, на правом берегу,, стоят каменные развалины какой-то старой постройки. Туземцы-торгоуты относят их ко времени джунгар²³. Пришедшие с Малого Юлдуса торгоуты со скотом не успели еще вытравить корма.

   Далее ущелье шло в том же восточном направлении с небольшим северным склонением. Обширные заросли, здесь встречавшиеся, были несколько реже и дорога значительно каменистее. Всюду много следов старинных, разрушенных ныне построек и укреплений, сложенных из огромных валунов. На девятой версте от Зурмунтё стены ущелья совсем сдавили реку и она, вырвавшись из каменных объятий горных великанов, сделала крутой и короткий поворот к югу, затем снова побежала в прежнем направлении и на несколько верст лишилась своего постоянного спутника - древесной и кустарной растительности, которая снова потом возвратилась, чтобы не покидать ее надолго.

   На пути нам попались развалины укрепления, сбитого из глины, несомненно не столь отдаленного происхождения. О нем мы не могли получить никаких сведений от проводника, туземцев же не встречали.

   На 17 версте, пройдя узким проходом, мы встретили опять сложенное из валунов укрепление, перегораживающее ущелье поперек. Оно, говорят, принадлежит ко времени последнего дунганского разгрома. Далее, на 21 версте, на обрыве правого берега мы увидели опять небольшое укрепление вроде пикета, сложенное из кусков каменной осыпи.

   Против последнего с северо-запада проходит ущелье р. Шаргын-гола, впадающей в реку Алго. Здесь прекрасный корм, обширное место для экскурсий и заметный пункт, который я определил астрономически; абсолютная высота этой местности, называемой Текен-амы, равняется 5 230 ф. Ущелье Шаргын-гола в своих низовьях плодородное, довольно обширное и около реки поросшее рощами тополей, ив и хорошими злаками. Монголы здесь занимаются земледелием, о чем говорят виденные нами здесь значительные пашни. Тут же с левого берега реки наверх поднимается наезженная вьючная дорога в город Урумчи через горы Текен-дабан. В реку Шаргын-гол, выше ее устья верстах в 25, справа впадает р. Уластын-гол, протекающая по плато Дзулан-хура, в глубоком, вымытом ею ущелье, с западо-северо-запада с гор Уластын-дабан.

   Окрестные горы состоят из белого мелкозернистого биотитового гнейсо-гранита и мелкозернистого розового роговообманкового гранита с прослойками темнобуро-серого кремнистого сланца.

   Два дня, проведенных нами на ур. Текен-амы, простояли хорошие, теплые; мы собрали кое-что в свои коллекции. Вечером второго дня наши люди устроили иллюминацию: зажгли огромный костер из старого сухостоя и валежника, около которого провели вечер: казаки пели и плясали, вспоминая далекую родину. Ночь простояла теплая, хорошая. Завывание волков разносилось за полночь по ущельям гор.

   Утром густой сухой туман, пришедший с востока, заволок окрестности. Мы по обыкновению после чая тронулись в дорогу. Сегодняшний переход, как и прежние по р. Алго, сопровождался множеством развалин древних построек, свидетельствующих о сравнительной густоте населения, прежде владевшего этой долиной.

   Богатство этой долины не так велико, чтобы прокармливать плотное население, и какие средства служили для его существования прежде, неизвестно. Ущелье и на этом переходе часто суживается настолько, что река, пенясь и бурля, спешит скорее прогнать в этих местах свои воды и вынести их на свободу, в более широкие пространства. Густые заросли сильно стесняют движение верблюдов, преграждая им дорогу сплетающимися своими ветвями, перевиваемыми ломоносами (Clematis orientalis) и кутрой (Cynanchum sp.). Множество огромных валунов тоже усугубляет неудобства дороги.

   Южные горы понемногу начинают отступать от реки к югу, оставляя при ней баррикаду невысоких каменных грядок вдоль берега. С севера слабо падающее к востоку плато Дзулан-хура уже не обрывается в реку сплошной каменной стеной, а спускается небольшими размытыми ущельями.

   На 11 версте этого перехода ущелье р. Алго опять суживается, и в этом месте, поперек его, построена стена из валунов торгоутами, во время прошлого магометанского восстания в Китае, от дунган, чтобы преградить им доступ вверх по реке. Отсюда же начинается в горах и другая горная порода, обнажающаяся в склонах ущелья. Тут преобладают розовые граниты с прослойкой каких-то сланцев. Слои приподняты с юга (45-70°) и имеют массу плойчатых складок и сдвигов.

   Боковые ущелья, кроме р. Шаргын-гола, не дают воды в р. Алго, и потому воды в ней заметно ослабевают.

   Начали попадаться маралы (Gervus sp.), следы которых встречались в значительном количестве. Вообще по реке Алго мы встречали еще зайцев (Lepus sp.), зурмунов (Spermophilus eversmanni); заметили волков (Lupus sp.) и лисиц (Canis vulpes), и следы горных баранов (Ovis sp.), и козлов (Capra sibirica), последних особенно много в северном хребте Текен-дабан. К растительным видам, попадавшимся ранее, стали прибавляться тамариски (Tamarix sp.). Среди камышей два вида кендыря (Apocynum venetum и А. pictum), местами до двух сажен вышиною, шиповники (Rosa sp.), увешанные кистями красно-желтых продолговатых ягод и подымающиеся выше 2 ¹/₂ сажен. На голых галечных местах и на сухих речных выносах ползут каперсы (Capparis herbacea) в разные стороны своими колючими ветвями с белыми крупными цветами и грушевидными плодами; попадались и многие другие виды.

   20 сентября сделали небольшой, всего в 11 верст, переход по Алтайскому ущелью и остановились на выходе этой реки в долину, падающую на восток в глубокую котловину Люкчюнскую, опускающуюся ниже уровня океана, как показали наши наблюдения, на 130 метров (427 футов)²⁴.

   Урочище, где мы остановились, называется Алгын-амы; его абсолютная высота уже всего лишь 2 710 футов. Река здесь заметно менее многоводна. Древесная растительность тут, видимо, уже знакома с топором человека; больших деревьев почти не осталось; но кустарные порос