| Главная » Книги |
Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович - Путешествие в Тянь-Шань в 1856-1857 годах, Страница 15
Семенов-Тян-Шанский Петр Петрович - Путешествие в Тянь-Шань в 1856-1857 годахp; Сам же я, не оставляя своего намерения достигнуть возвышавшегося передо мной снежного гребня северной цепи Заилийского Алатау и измерить высоту снежной линии южного склона этой цепи, продолжал свой путь уже налегке, в сопровождении Кошарова, трех казаков и одно го киргиза. Мы пошли пешком, а лошадей наших кое-как перетащили понемногу через гряду скал, за которой мы снова сели на лошадей и поднялись уже без особого труда до вершины гребня по снежной поляне, имевшей около версты ширины и спускавшейся довольно отлого с вершины гребня. Гребень этот, по моему гипсометрическому измерению, оказался 3 740 метров абсолютной высоты, а высота снежной линии на южном его склоне определилась в 3 700 метров {Растительность между снежной линией и верхним пределом лесной растительности была высокоальпийская и состояла из следующих растений: Thalictrum alpinum, Ranunculus altaicus, Oxygraphis glacialis, TrolHus patulus, Hegemone lilacina, Aconitum rotundifolium, Papaver alpinum, Corydalis gortchakovii, Draba lactea, Parrya stenocarpa, Chonspora sibirica, Viola jgrandiflora, Lychnis apetala, Bryomorpha (Arenaria) rupifraga, Alsine verna, Cerastium alpinum, Geranium saxatile, Oxytropis amoena, Astragalus vicioides, Dryadanthe bungeana, Potentilia nivea, Saxifraga flagellaris, Sax. hirculus, Chrysosplenium hudicaule, Sedum coccineum, Aster alpinus, Aster flaccidus, Erigeron uniflorus, Gnapnalium leontopodium, Doronicum oblongifolium, Saussurea pygmaea, Saussurea sorocephala, Primula nivalis, Pr. longiscapa, Cortusa mathiolte, Gentiana aurea, Gent. kurro, Arnebia jperennis, Eritrichium villosum, Pedicularis doli chorhiza, Gymnandra borealis, Dracocephalum imberbe, Dr. altaiense, Oxyria reniformis, Polygonum viviparum, Luzula campestris, Carex atrata.}. Измерение было произведено мной около полудня, при совершенно безоблачном небе и температуре ° Ц.
К северу гребень падал очень круто в пропасть; сплошной вечный снег, с весьма ясным напластованием, спускался на северную сторону значительно больше, чем на южную, по крайней мере на сотню метров. Вид с вершины гребня на южную его сторону был очень обширен и восхитителен. Впереди нас, за широкой долиной Чилика, простиралась вся южная цепь Заилийского Алатау (Кунгей-Алатау), носившая на себе, на своём северном склоне непрерывающуюся полосу вечного снега. Она скрывала от нас озеро Иссык-куль, но за ней, на отдалённом юго-востоке, был виден снежный Тенгри-таг со своим характерным исполином Хан-тенгри. Внизу, у наших ног вся долина Чилика была задёрнута туманными облаками. Но на юго-западе, на узле Чилик-Кебин, связывающем обе цепи заилийского Алатау, блистали снежные поляны.
Спуск свой с высокого гребня старались мы произвести с возможной быстротой, но когда мы достигли самой крупной части этого спуска, то уже стемнело, и мы должны были спускаться с крутой стены скал, предоставив себя совершенно инстинкту киргизских лошадей, замечательно привычных к горным путешествиям. Когда же мы, наконец, достигли подножья скалистой стены, с которой спускались, то решили ночевать здесь, не достигнув нашего лагеря на Май-булаке.
25 июля, встав в 5 часов утра, мы из любопытства осмотрели ту скалистую стену, с которой спустились, и спуск с неё показался нам совершенно невозможным. Это доказало нам, что инстинкт лошадей иногда бывает вернее человеческого глаза. Тронувшись в путь по несравненно более лёгкой дороге, мы часа через два достигли места ночлега нашего отряда на Май-булаке. Место то оказалось, по моему измерению, на 2 360 метров абсолютной высоты.
Мы тронулись в путь со своим отрядом ранее полудня при температуре 22° Ц. Недалеко от моей палатки, расположенной между елями, из-под камней бежал прекрасный источник, имевший ,4° Ц. Ели поднимались ещё метров на 50 над нашим ночлегом. По выходе всего отряда мы быстро поднялись на сравнительно невысокий перевал, который оказался на 2 480 метров абсолютной высоты, при температуре 11° Ц.
Отсюда мы быстро начали спускаться диагонально через увалы, стараясь сблизиться с глубокой долиной реки Дженишке. Обнажения горных пород, нами встречаемые, состояли из порфира, а растительная зона, которую мы проходили, была зоной елового леса. Когда же, пройдя вёрст пятнадцать мы очень сблизились с речкой Дженишке, то быстро стали спускаться в её узкое ущелье через скалы, состоявшие из кремнистого сланца, между тем как на левом берегу ущелья круто поднимались скалы порфира.
Луговых мест в узкой долине было мало, но лесная растительность была богата. Мы приводим здесь довольно полный список флоры долины Дженишке по нашему сбору и дневнику 25 июля потому, что различие флор параллельных и почти одинаково углублённых долин Чилика и Дженишке обусловливается узостью и теснотой последней и большей скоростью падения текущих в Дженишке горных речек {}Вот список ho сбору и записям 25 июля: Atragene alpina, Thalictrum minus, T. simplex, Ranunculus polyanthemos, Trollius patulus, Aquilegia vulgaris, Delphinium caucasicum, Aconitum lycoctonum, Berberis heteropoda, Papaver alpinum, Arabis. pendula, Draba muralis, Chorispora bungeana, Sisymbrium brassîcaeforme, S. sophia, Erysimum cheirantus, Capsella bursa-pastoris, Thlaspi arvense, Parnassia palustris, P. laxmanni, Polygala vulgaris, Silene inflata, S. saxatilis, Arenaria serpyllifolia, Stellaria glauca, Geranium saxatile, G. collinum, Impatiens parviflora. Evonimus semenovi, Caragana pygmaea, Astragalus hemiphaea, A. hypcglottis. A. alpinus, Vicia craae, Lathyrus pratensis, Hedysarum obscurum, Spiraea hypericifolia, Sanguisorba alpina, Potentilia anserina, Rubus caesius, Rosa pimpinellifolia, Cotcneaster nummularia, Pyrus aucuparia, Epilobium angustîfolium, E. palustre, Sedum purpureum, S. hybridum, Ribes heterotrichum, R. rubrum, Heogaya simplex, Archangelical decurrens, Lonicera xylosteum, L. hispida, L. microphylla, L. coerulea, L. tatarica, L. karelini, Asperula aparine, Galium boreale, G. verum, Valeriana officinalis, Scabiosa caucasica, Rhinaitina jlimoniifolia, Erigeron acns, Achillea millefolium, Tanacetum fruticulosum, Artemisia jdracunculus, Art. scoparia, Art. vulgaris, Art. rupestris, Art. sacrorum, Gnaphalium leontopodiurh, Senecio vulgaris, S. praealtus, S. sibiricus. S. paludosus, Saussurea pycnocephala, Centaurea ruthenica, Carduus crispus, Cirsium lanceolatum, Tragopogon pratense, Ecorzonera purpyrea, Crepis multicaulis, Campanula glomerata, Adenophora polymopha, Cortusa mathioli, Gentiana amarella, G. aurea, Echinospermum microcorpum, Hvosciamus pusillus, Pedicularis comosa, Nepeta nuda, Dracocephalum imberbe, Dr. peregrinum, Leonurus glaucescens, Lamium album, Phlomis tuberosa, Plantagо major, Chenopodium hybridum, Axyris amaranthoides, Rumex aquaticus, Polygonum cognatum, Polygonum convolvulus, P. polymorphum, Euphorbia pachyrhiza, Salix purpurea, S. nigricans, Betula, alba, Picea schrenkiana, Juniperus sabina, Goodyera repens, Allium atrosanguineum, A. steveni. A. oreoprasum. A. oreophilum, Eremurus altaicus, Carex nitida, Triticum cristatum, Tr. repens, Festuca altaica, Atropis convoluta, Melica ciliata, Festuca ovina, Calamagrostis dubia, Cal. epigejos, Lasiagrostis splendehs, Poa nemoralis, Poa altaica. Между этими растениями вновь открытой мной оказалась порода бересклета, очень отличная от наших европейских (Evonymus europeaus, Ev. verrucosus) и получившая впоследствии название Ev. semenovi..
Достигнув самой реки Дженишке около 6 часов вечера, мы остановились здесь на ночлег на самом берегу реки при совершенно ясной погоде и температуре 27° Ц. Гипсометрическое определение дало нам 1 880 метров абсолютной высоты.
26 июля мы тронулись со своего ночлега в 5 часов утра и стали немедленно круто подниматься в гору по правой стороне долины. Когда же мы встретили на своем пути поперечную долину притока Дженишке Чин-булака, то спустились в неё по еловому лесу и стали подниматься вверх течения речки, встречая по ней обнажения сначала слюдяных сланцев, а потом гранитов. В одном месте гранит оказался прорванным жилой грюнштейна, имевшего падение 75° к Ю. По мере того как мы поднимались вверх ручья, еловый лес постепенно редел и наконец, когда мы достигли предела лесной растительности на высоте, оказавшейся в 2 600 метров, сменился арчёй (Juniperus sabina). Затем и арча исчезла, и мы вышли в альпийскую зону, следуя по которой достигли наконец в 11 часов утра до вершины горного перевала, которая оказалась, по моему гипсометрическому измерению, в 2 880 метров {Вот список растений, собранных мной 26 июля в альпийской зоне горного перевала, ведущего из долины реки Дженишке в долину реки Асы: Ranunculus pulchellus, Ran. altaicus, Callianthemum rutaefolium, Papaver alpinum, Barbarea vulgaris, Draba lactea, Dr. rupestris, Eutrema edwardsii, E. alpestris, Viola grandiflora, Parnassia laxmanni, Lychnis apetala, Alsine verna, Cerastium alpinum, Gêranium saxatile, Oxytropis amoena, Astragalus hemiphaea, Astragalus alpinus, Astr. nivalis, Dryadanthe bungeana, Sanguisorba alpina, Potentilla gelida, Saxifraga flagellaris, S. hirculus, Sax. sibirica, Chrysosplenium nudicaule, Libanotis condensata, Archangelica decurrens, Aster alpinus, Ast. flaccidus, Erigeron uniflorus, Tanacetum pulchrum, Onaphalium lecntopolium, Primula nivalis, Androsace septentrionalis, Gentiana falcata, Gen. aurea, Gent. kurroo, Gent. frigida, Myosotis sylvatica, Eritrichium villosum, Gymnandra borealis, Oxyria reniformis, Polygonum viviparum, Festuca altaica.}. Термометр показывал 10° Ц.
Спуск с перевала был очень крут и очень опасен. Он привёл нас к одному из верховьев реки Асы, а именно к Асынин-булаку, которого мы достигли в 5 часов пополудни при температуре ,6° Ц. Здесь мы и остановились на ночлег, где гипсометрическое определение дало нам высоту 2 420 метров. Еловый лес поднимался над нашим ночлегом еще метров на 180. Поперечная долина Асынин-булака, в которой мы остановились, впадала в продольную долину реки Асы.
27 июля мы тронулись в путь с нашего ночлега на Асынин-булаке с 5 часов утра и быстро спустились в широкую продольную долину реки Асы. Повернув по ней к западу, вверх течения реки, и пройдя вдоль неё вёрст пятнадцать через лесную зону, мы встретили обнажения только порфира, а часам к 8 утра уже достигли пределов лесной растительности и быстро стали подниматься в гору по альпийским лугам на перевал, отделяющий продольную долину Асы от верховьев давно нам знакомой реки Тургень, текущей уже по северному склону Заилийского Алатау в реку Или.
Выходя из долины Асы, я закончил флористическое исследование всех главных продольных долин Заилийского Алатау, из коих две, самые значительные (рек Кебина и Чилика), простирающиеся от В к З в одной линии, расчленяют исполинский хребет на северную и южную снежные цепи, а другие две, параллельные с ними, но менее значительные продольные долины (Дженишке и Асы) представляют как бы боковые складки, образовавшиеся при поднятии двух колоссальных параллельных горных цепей.
Вообще говоря, расчленение на параллельные цепи и образование продольных по отношению к оси горного хребта очень длинных долин, простирающихся от В к З, составляют характерную особенность всего Тянь-шаня. По своему геологическому строению все эти продольные долины имеют явное сходство между собой, но по климату и растительности долины Заилийского Алатау очень отличны от центрально-тяньшанских.
Все четыре мной посещённые и исследованные долины центрального Тянь-шаня Сарыджасская, принадлежащая к системе рек Ак-су, а следовательно, Тарима и озера Лоб-нор; долины Кок-джара и верхней Каркары, принадлежащие к системе реки Или и озера Балхаш; долина верхнего Нарына, принадлежащая к системе Яксарта или Сыр-дарьи. а следовательно, Аральского моря, лежат выше пределов лесной растительности, а потому неудобны для земледельческой колонизации.
Наоборот, все четыре поименованные продольные долины Заилийского Алатау (рек Кебина, Чилика, Дженишке и Асы) лежат всецело в зоне лесной растительности, а потому представляют удобство для земледельческой колонизации и в особенности для скотоводства.
Что же касается до флоры этих последних четырёх долин, то она имеет большие особенности по сравнению со степной, чисто азиатской флорой Илийской низменности, с одной стороны, и высокоальпийской флорой альпийской зоны - с другой.
Одна из этих особенностей выражается в том, что пропорция растительных видов, принадлежащих к древесным породам, в этих долинах несравненно значительнее, чем в местностях Заилийского края, принадлежащих к степной и чисто земледельческой, а тем более к альпийской зонам, составляя более 20% всех растений этих долин. В противоположность травянистой растительности тех же долин, между которой большая часть принадлежит к европейским формам, древесная растительность имеет иной характер. Из 36 найденных здесь мной пород деревьев и кустарников только 7 оказались общими с нашей среднерусской равнинной растительностью, а именно: берёза (Betula alba), черёмуха (Prunus padus), яблоня (Pyrus malus), рябина (Pyrus aucuparia), куманика (Rubus caesius), наша лесная жимолость (Lonicera xylosteum) и красная ива (Salix purpurea). Остальные древесные породы, найденные мной в Заилийском Алатау, принадлежат к чуждым нам формам, имеющим свой центр распространения в среднеазиатском нагорье, а именно в Джунгарии. Из них 9 не выходят из пределов Джунгарии, но 10 общи ей со всей алтайско-саянской горной системой, а 2 из них достигают через сибирскую равнину субполярных местностей Сибири и даже Европейской России; наконец, 8 пород появляются и на Кавказе.
Что же касается до травянистых растений, то из 175 видов, найденных мной в продольных долинах Заилийского Алатау, 57% принадлежат к обыкновенным видам, широко распространённым во всей нашей Среднерусской равнине, незаметно переходящей в Сибирскую, и только остальные 43% можно считать более или менее азиатскими растениями, в том числе 19% не выходят из пределов Джунгарского нагорья, 12% общи этому нагорью с алтайско-саянской горной системой и должны почитаться коренными сибирскими растениями, а другие 12% через киргизские степи переходят в Арало-Каспийскую низменность и достигают предгорий Кавказа.
Менее значительные и более узкие из продольных долин Алатау отличаются тем от более широких, что при большей крутизне их скатов альпийские ручьи быстрее достигают дна этих долин и быстро приносят с собой семена горных растений альпийской зоны, нередко развивающейся в этих долинах.
Возвращаюсь к своему путешествию. 27 июля около 9 часов утра, следуя вверх по продольной долине Асы, я уже вышел из пределов лесной растительности и стал быстро подниматься на перевал. Ранее полудня мы уже достигли его вершины, которая, по моему гипсометрическому определению, оказалась в 2 520 метров. Термометр в полдень показывал ° Ц. Спуск на другую сторону перевала привел нас к речке Ой-джайлау, которая оказалась одним из притоков известной нам реки Тургень. Растительность на самом перевале и его спусках была альпийская {Вот что записано в моих дневниках 27 июля в этой зоне: Trollius patulus, Papaver alpinum, Draba hirta, Eutrema alpestre, Parnassia laxmanni, Cerastium lithospermifolium, Geranium saxatile, Astragalus alpinus, Sanguisorba alpina, Saxifraga hirculus, Sax. flagellaris, Libanotis condensata, Archangelica decurrens, Erigeron uniflorum, Aster liaccidus, Artemisia sericea, Gnaphalium leontopodium, Taraxacum steveni, Androsace septentrionalis, Gentiana falcata, Gent. frigida, Gent. aurea, Myosotis sylvatica, Oxyria reniformis, Carex artata.}.
Войдя в лесную зону, мы прошли через неё по левому скату увалами и, пересекая левые притоки Тургени, наконец, достигли слияния двух главных её ветвей и остановились здесь в 7 часов вечера на ночлег посреди роскошной растительности нижней лесной зоны, состоявшей исключительно из лиственных деревьев: берёзы, тополя (Populus raurifolia), яблони, урюка (абрикоса) и заилийского клёна (Acer semenovi), a из кустарников - крушины (Rhamnus catharctica) и аргая (Cotoneaster nummularia), бересклета (Evonymus semenovi), черганака (Berberis heteropoda), боярки (Crataegus multifida) и жимолости (Lonicera coerulea). Из травянистых растений всего более бросался в глаза своими светлоголубыми шарами Echinops ritro. Урюк и клён достигали здесь своего верхнего предела. Высота нашего ночлега оказалась в 1 280 метров.
28 июля, снявшись со своего ночлега в 7 часов утра, мы спустились по Тургени и в 11 часов утра достигли выхода этой реки на подгорье. Здесь мы сделали привал на месте, где высота оказалась, по моему измерению, в 950 метров. Термометр в 11 часов утра показывал ° Ц.
Вступив на равнину, мы повернули по хорошо знакомой нам дороге к западу через выжженное солнцем степное подгорье и быстрым ходом достигли к 6 часам вечера выхода хорошо знакомой нам реки Иссык, на которой остановились лагерем на абсолютной высоте 940 метров. Уже в сумерках сделали мы ещё переход до выхода из гор реки Талгар, где остались на ночлеге.
29 июля мы снялись со своего ночлега ранее 8 часов утра и после быстрого перехода возвратились в Верное, где нас ожидала самая радушная встреча. Всё почти население города, со всем начальством во главе, предупреждённое накануне о возвращении экспедиции Русского Географического общества, ожидало нас на главной площади города, где против быстро подвигавшейся вперёд церковной постройки мы сошли с лошадей. Действительно, первая научная экспедиция Русского Географического общества, посетившая юный, только что зарождавшийся в глубине азиатского материка за рекой Или русский край, возбудила всеобщее и глубокое сочувствие.
Русские переселенцы из крестьян, уже достаточно ознакомившиеся с необыкновенным привольем чудного края, радовались: учёные люди приехали для изучения их польз и нужд.
Водворённые в Верном казаки, потомки сподвижников Ермака, признали нашу экспедицию своей не только потому, что они были привлечены к непосредственному в ней участию, но и потому, что полное неожиданностей блуждание в доселе недоступных русским, да и вообще в неведомых русским землях, возбуждало в них живые воспоминания о подвигах их предков при занятии Сибири в XVI и XVII веках.
Наконец, малочисленная интеллигенция Верного, живо заинтересованная в будущности края, очень сознательно относилась к последствиям, вызванным благополучно совершённой экспедицией.
Расспросам лиц, наиболее сознательно относящихся к будущности Заилийского края, не было конца. Ознакомившись из моих ответов с пределами, владений богинцев, принятие которых в русское подданство закрепило бы за Россией не только обладание бассейном озера Иссык-куль, но и всего северного склона исполинского Тянь-шаня и Мусартскими горными проходами, полковник Перемышльский, с прирождённым ему здравым умом и знанием быта кочевников, очень хорошо понял, что и враждебные нам сарыбагиши, поставленные между двух огней - между киргизами, охраняемыми от набегов русскими властями, и никем не обузданными и более сильными кочевниками Кокандского ханства, очень скоро последуют примеру богинцев и пожелают войти в русское подданство, как шли одно за другим, по тем же причинам, в XVIII веке племена, входившие в состав Средней и Большой киргизских орд.
Начальнику верненской артиллерии, полковнику Обуху, как наиболее образованному и развитому из местной интеллигенции, я решил объяснить своё мнение о необходимости и даже неизбежности в недалёком будущем вынесения нашей государственной границы с длинной оренбургско-сибирско-иртышской линии на линию, соединяющую Верное, или, лучше сказать, западную оконечность Иссык-куля, с находящимся уже на нижнем течении Сыр-дарьи оседлым пунктом - фортом Перовским. Мне казалось очевидным, что для рекогносцировки и занятия такойпограничной линии будет снаряжена в недалёком будущем экспедиция и что для успешного действия такая экспедиция должна быть снаряжена из Верного и опираться на Заилийский край.
В Верном я пробыл всего только три дня. С одной стороны, я торопился воспользоваться остатком осени, для того чтобы закончить свои научные исследования в Семиреченском крае исследованием интересной местности Кату в Илийской равнине и посещением цветущей Лепсинской станицы в горной долине Семиреченского Алатау, а также посещением живо интересовавших меня озера Ала-куль и Тарбагатайского хребта. С другой стороны, дальнейшее мое пребывание в Верном было бесполезным, так как город на третий день по моем возвращении был уже погружён в свой обычный алкоголизм, и мне оставалось только наблюдать причины и последствия этого печального явления, имевшего полвека тому назад такое обширное распространение на наших окраинах. Казалось, что правительство старалось бороться с этим злом, по крайней мере на центрально-азиатской нашей окраине, довольно радикальными мерами. В новозаселённых в Центральной Азии, Семиреченском и Заилийском краях было не только запрещено винокурение, но и ввоз туда спиртных напитков. Но с корчемным производством водки местным населением края бороться было невозможно. Водку предприимчивые казаки курили самыми, первобытными способами из изюма, привозимого в громадном количестве на верблюдах из Ташкента. Независимо от того всемогущий откупщик, состоявший под специальным покровительством Главного управления Западной Сибири, с членами которого он так охотно делился своими барышами, отправлял, несмотря на запрещение ввоза спиртных напитков, в Семиреченский и Заилийский края караваны своей откупной водки из всех станиц сибирско-иртышской линии через Киргизскую степь в Аягуз, Копал и Верное. Бутылка этой водки стоила в Копале и Верном три рубля, то есть та цена, за которую в Петербурге и Москве в то время продавалась бутылка шампанского, и такая высокая цена не имела ни малейшего влияния на прекращение или ограничение пьянства, а само богатство юной русской окраины много способствовало потреблению спиртных напитков, так как оправдывалось выражение откупщиков, что пил не только желудок, но и карман. Очевидно, что запрещение винокурения и ввоза водки в край оказалось недостаточным средством для борьбы с пьянством, потому что осуществить наблюдение за выполнением этих запрещений по местным условиям страны было невозможно. Для борьбы с алкоголизмом на наших отдалённых окраинах нужны были другие, более тонкие меры.
Я выехал из Верного 2 сентября 1857 года после полудня, в своём тарантасе и, переехав через первый глубокий овраг по прекрасно построенному деревянному мосту, очутился в приилийской степи, которая в это время года была обращена засухой в пыльную поверхность пепельного цвета, на которой уцелели только группы не более шести видов полувысохших растений, а именно солодковый корень (Glycyrrhiza asperrima), другое растение из бобовых (Sophora alopecuroides), два вида полыни (Artemisia maritima, Ar. oliveriana) и ещё два вида сложноцветных (Echenais sieversii и Acroptilon picris).
Построенный из прекрасного елового леса на полупути от Верного до Илийска, Алматинский пикет украсился надстройкой в виде мезонина, служащего хорошим обсервационным пунктом для Илийской равнины. Когда мы подъехали к берегам уже маловодной и тихой реки Алматы, то растительность оживилась и сделалась разнообразной. На сырой почве были ещё в цвету следующие растения: из лютиковых Ranunculus sceleratus, из мальвовых Althea officinalis и Alth. nudiflora, из бобовых Medicago falcata, Trigonella polycerata, Melilotus alba, из сложноцветных Onopordon acanthium, Cousinia tenella, Cous. platylepis, Heteracia scovitzii, из вьюнковых Convolvulus arvensis, из бурачниковых Anchusa italica, из скрофулариевых Verbascum speciosum, из семейства Plumlagineae Goniolimon speciosum, из солянковых Axyris amaranthoides, Atriplex laciniata, из злаков Phragmites communis, Aeluropes littoralis, а из кустарников цветший в это время Lycium turcomanicum.
Солнце уже было на закате, когда я выехал из Алматинского пикета, и полная луна величественно восходила над Турайгыром. У подошвы Заилийского Алатау облачко дыма обозначало лесной пожар в одном из ущелий хребта. Сухой туман образовал прозрачную дымку перед хребтом. Снежные вершины Талгарской группы мерцали ещё своим розовым блеском. и казались маленькими, хотя совершенно ясными. С грустью окинул я прощальным взором то снежное нагорье Центральной Азии, где, по выражению великого поэта, находился в течение многих лет
"Моей души предел желанный". Задержанные на Талгарском броду трудностью переправы (мы сломали на ней дышло тарантаса), мы добрались до Илийского пикета только в глухую полночь.
3 сентября я употребил на экскурсию в степь на северной стороне реки Или. Древесная растительность между Илийским и Чингильдийским пикетами состояла из следующих деревьев и кустарников: Populus euphratica, Pop. pruinosa, Berberis integerrima, покрытого в это аремя красивыми круглыми розового цвета ягодами, Eleagnus hortensis, Caragana frutescens, Car. tragacanthoides, Halimodendron argenteum, Rosa gebleriana, Hultheimia berberifolia, Tamarix elongata, Tam. pallasii, Tam. hispida, Stellera stachyoides. Экскурсируя, мы доехали до Чингильдийского пикета только к 3 часам пополудни и здесь осмотрели незнакомый нам ещё источник, температура которого оказалась 13,2°. Посреди круглого его бассейна с силой била вода. В источнике плавали мелкие рыбки, видом похожие на гольцов. Выехали мы из Чингильды при солнечном закате и добрались уже ночью до Карачекинского пикета, где и ночевали {Вот список трав, находившихся ещё в узнаваемом виде (в цвету или с плодниками) в Илийской равнине 3 сентября 1907 г.: Silene nana, Geranium divaricatum, Erodium semenovi, Tribulus terrestris, Haplophilum sieversii, Orobus semenovi, Alhagicamelorum, Ammodendron sieversii, Karelinia caspia, Achillea trichophyüa, Saussurea semenovi, Cousinia tenella, Cous, affinis, Amberboa odorata, Centaurea pulchella, Cent. squarrosa, Mulgedium tataricum, Cynanchum acutum, Convolvulus subsericeus, Conv. semenovi, Heliotropium europaeum, Nonnea picta, Linaria odora, Veronica nudicaulis, Lallemantia royleana, Lagochilus pungens, Eremostachys rotata, Er. mollucelloides, Statica otolepis, Blitum polymorphum, Halostachys caspia, Salsolalanata, Sals. brachiata, Girgersonia oppositiflora, Nanophytum erinaceum, Calligonum leucocladum, Atraphaxis, spinosa, Atraphaxis laetivirens, Atr. lanceolata, Atr. pungens.}.
4 сентября мы тронулись в путь с рассветом. Остановившись на полпути до станции Куян-куз, я предпринял экскурсию в соседние горы. Ближайшие из них - Аркарлы - отстояли всего только в трёх верстах в стороне от дороги за речкой того же имени. Они состояли исключительно из порфира и имели направление от В-С-В к З-Ю-З.
Доехав отсюда через волнистую степь до Куян-куза, мы продолжали нашу экскурсию к небольшой горной группе Май-тюбе, отстоявшей отсюда в десяти верстах. Группу эту я уже посетил в мае 1857 года и здесь нашёл тогда две новые породы астрагалов, получившие впоследствии от ботаника Бунге моё имя (Oxytropis semenovi и Astragalus semenowi), в то время года уже отцветшие.
Издали внимание привлекли своей формой две остроконечные сопки. Обнажения, встреченные мной на пути к первой из этих сопок, состояли из светлокрасного полосатого порфира с вкрапленным в него зелёным минералом; но самая сопка, поднимавшаяся на берегу реки, состояла из очень тёмного порфира, имеющего сходство с базальтом. Далее, к середине горы встретился сначала конгломерат, а потом - диабаз. Вторая остроконечная сопка находилась уже на оконечности группы близ загиба реки и состояла из очень тёмного порфира.
Отсюда мы направились в обратный путь и прошли диагонально через весь Май-тюбе, встретив на пути опять обнажения диабаза, а за ним порфира. Характер растительности был совершенно степной, с кустиками вишен (Cerasus prostrata) и красивыми, несколько колючими Aeanthophyllum spinosum, Atraphaxis pungens, Atr. lanceolata, так же как и Lallemantia royleana, Centaurea pulchella, Cent. squarrosa, Ruta dahurica.
Окончив свою интересную экскурсию на Май-тюбе, мы добрались к 7 1/2 часам вечера до Алтын-эмеля при 19° Ц. Гипсометрическое определение дало нам здесь 1 120 метров абсолютной высоты. Здесь мы и ночевали.
5 сентября мы с раннего утра пустились в путь, направляясь к Алтынэмельскому горному проходу. День был сухой и жаркий, и степь представляла оригинальное зрелище. Она горела к северо-востоку от нас на протяжении нескольких квадратных вёрст, и нам пришлось пробираться осторожно мимо громадного пала, чтобы не попасть под ветер, его разносивший.
Первые обнажения при подъёме на горный перевал состояли из сланца, а затем мы встретили обнажения порфира, которые сопровождали нас до самой вершины перевала, высота которого, по моему гипсометрическому измерению, оказалась 1 520 метров абсолютной высоты. Растения, в особенности обратившие моё внимание на вершине горного перевала, были из губоцветных - Dracocephalum nutans var. alpina и Nepeta densiflora, a из высокогорных кустарников - арча (Juniperus sabina).
Пройдя перевал, мы спустились с него по ключику Алтын-эмеля и затем повернули к востоку через шпоры, отделяющиеся от хребта. Из горных пород мы встретили обнажения сначала диабаза, а потом - мелафира. Вблизи дороги, недалеко от неё, я заметил выходы свинцовых руд. Когда мы вышли окончательно на дол, то вправо, вдали от нас, стали видны на китайской границе горы Калкан, отделявшиеся от оконечности гор Кату - цели нашей поездки.
Бесплодная равнина, по которой мы следовали, была засыпана камнями и валунами, между которыми преобладал сиенит. Перейдя речку Биш-булак, на которой встретили также свинцовые руды, мы направились отдельной сопке Биш-тау, замечательной тем, что она состоит из порфира, поднимающего пласты кремнистого сланца, известняка и доломита. В одном месте я заметил метаморфизированный известняк. Далее, через Тюльку-булак, берега которого поросли талом (Salix viminalis) и крушиной (Rhamnus cathartica), мы направились в диагональ поперечной долины, сохранявшей тот же бесплодный характер. Когда же мы дошли до речки Айно-булака, характер местности изменился. Почва сделалась плодородной, и мы увидели здесь прекрасные пашни моего приятеля Тезека, на полях которого урожай проса был превосходный.
Здесь мы и расположились на ночлег в 7% часов вечера. Температура была 22,5° Ц. Гипсометрическое определение лало мне для нашего ночлега 1 040 метров абсолютной высоты. На мерцавшем ещё после солнечного заката Алатавском хребте были видны снежные полосы и пятна.
6 сентября, снявшись с нашего ночлега рано поутру, мы направились в путь Айнобулакским долом. Почва была менее камениста, чем в предыдущий день, но все-таки в это время года довольно бедна растительностью. Я заметил всего две породы полыни (Artemisia oliveriana и Art. maritima) и Peganum harmala. По степи ползало множество опасных каракуртов. Местами попадались солончаки. Наконец, появление чия (Lasiagrostis splendens) и злаков обозначило более плодородную почву довольно обширного оазиса, пересекаемого несколькими речками, носящими название Конур-узень. Из кустарников здесь росли Caragana pygmaea, Car. tragacanthoides, Atraphaxis lanceolata, Atr. pungens, из галофитов Statice otolepis и найденная мной в этот день вновь уже в несколько отцветшем виде порода Statice, получившая впоследствие название Statice semenovi, Halostachys caspia, Chenopodium botrys, Salsola lanata, Sais, brachiata, Sais, rigida, a из степных трав: Althaea officinalis, Alth. nudiflora, Galatella punctata, Saussurea sp., Salvia sylvestris, Ceratocarpus arenarius.
Вскоре после полудня мы прибыли в аул самого Тезека, который встретил меня с большой радостью и представил мне всё своё семейство, е том числе мальчика-сына, которым особенно гордился и на голову которого надел богатую, шитую золотом, бархатную шапку казанского изделия, подаренную мной и оказавшуюся недостаточно большой для огромной головы Тезека. Само собой разумеется, что мы провели весь день после полудня и ночевали в богатой юрте Тезека.
7 сентября выехали мы из аула Тезека не ранее 8 часов утра и направились к юго-западу от его стойбища к довольно близким оттуда горам Кату. Переехав через речку Кок-терек, мы пересекли весь плодородный оазис Конур-узень и повернули круто в горы Кату, которые на северном своём склоне состояли исключительно из порфира. Растительность их была совершенно степная: степные (невьющиеся) вьюны (Convolvulus subsericea, Conv. pseudocantabnca, Conv. semenovi, Eremostachys rotata, Lallemantia royleana, Ceratocarpus arenarius, Atraphaxis lanceolata, Lasiagrostis splendens). Обнажения состояли из очень тёмной кристаллической горной породы, похожей на мелафир, которая приподнимает слои конгломерата.
Выехав на южный склон гор Кату, я попал в местность, похожую на сульфатару. Она была окружена равной величины коническими холмами, в трёх местах образующими довольно высокие группы и местами прорванными с южной их стороны. Холмы эти состояли из той же тёмной горной породы. Сульфатарных ям я встретил две: одну в северо-восточном краю горной группы, другую в юго-западном углу. Что сера выходила здесь сублимацией в виде паров из-под почвы, это доказывается заполнением серой трещин, как в пуццуольской сульфатаре, образованием в этих трещинах кристаллов гипса, а также влиянием возгонки серы через трещины на темную горную породу, совершенно здесь побелевшую. Только сульфатара, повидимому, уже давно угасла, и никаких паров нигде не выходило, хотя запах серы, подъезжая к угасшей сульфатаре, был чувствителен даже издали. Конечно, весь химический процесс, здесь когда-то происходивший, можно было объяснить продолжительном подземным пожаром пластов каменного угля, столь распространённых выше - в Илийской долине.
Пройдя сульфатару в диагональ, я встретил на юго-запад от неё выход кварцевой жилы с железным блеском. Впереди нас возвышался мелко-сопочник, пол учивший название. Актау (белые горы) от своего белого цвета, подобного цвету побелевших пород сульфатары. В Актау находились месторождения квасцов и, как утверждали местные киргизы, нашатыря. Китайцы оставили здесь везде следы опытов своей разработки на серу, квасцы и на руды, по их свидетельству железные и серебро-свинцовые, как и в Калкане.
На дальнейшем нашем пути растительность, повидимому, изменилась, но она так уже высохла и поблекла, что я не мог установить характера растительной формации и мог определить только немногие виды растений, между которыми я заметил бледножёлтую Statice semenovi. Верстах в пяти к северо-востоку от сульфатары мы встретили прекрасные колодцы с водой, картинно осенённые ещё свежими высокими камышами (Phragmites communis) и Eragrostis poaeoides. Осенняя энтомологическая фауна этой местности показалась мне довольно богатой; по камням, между прочим, медленно ползали красивые жесткокрылые из рода Prosodes. Издали мы видели стада быстооногих куланов (Equus hemionus) {Единичные особи куланов встречаются до сих пор между реками Или и Кара-талом (см. В. Н. Шнитников. Млекопитающие Семиречья, 1936, изд. Академии наук, стр. 148 (Л. Б.).} и сайг (каракуйрюков) {Согласно Шнитникову (стр. 127), каракуйрюком называют другую здешнюю антилопу - джейрана. Как сайга, так и джейран до сих пор встречаются к югу от Балхаша (Л. Б.).}.
Группа Кату немного возвышается над Конуруленским плоскогорьем. Вдали за Актау блестела широкая лента реки Или, а за ней был виден зубчатый профиль горы Богуты. Поздно вечером мы вернулись из нашей поездки в горы Кату на ночлег в аулы Тезека.
8 сентября мы выехали от Тезека только после полудня, окончательно распростившись с ним, и, переехав через каменистое плоскогорье Конурулен, доехали до подошвы гор Аламан и остановились здесь на ночлег при выходе из гор реки Каракола.
9 сентября, рано поутру, мы поднялись Караколом в гору. Первые встреченные нами обнажения состояли из светлосерого диоритового порфира. Следуя вверх течения Каракола, мы мало-помалу вступили в продольную безводную долину хребта Аламан и последовали ею к В-С-В. Отсюда увидели первый еловый лес, встреченный нами на южном скате хребта, но он ютился на склонах продольной долины, обращенных к северу. Далее вышли на реку Букон, которая образуется здесь из слияния двух ветвей, и проследовали восточной ветвью до её вершины. Все обнажения на нашем пути состояли из диоритового порфира.
Далее мы повернули несколько к северо-востоку, пересекая вершины речек, текущих на восток, и стали подниматься на скат кристаллических пород, поднимающих гигантские пласты осадочных, а именно кремнистого сланпа с падением 45° к Ю-В.
Лёгкими перевалами мы достигли до кульминационного пункта всего горного прохода через Аламанский хребет, который оказался здесь, по моему гипсометрическому измерению, в 2 470 метров абсолютной высоты. Измерение было сделано в 11 часов утра при температуре 14° Ц. Все обнажения на перевале состояли из красного порфира.
Вид к В-Ю-В на цветущую китайскую Илийскую провинцию с её утопающими в зелени деревьев посёлками, до Кульджи включительно, был обширный и восхитительный. Течение Или при прозрачной атмосфере было обозначено светлой ленточкой. За этим течением ясная атмосфера позволяла нам рассмотреть сначала Нань-шань, то есть предгорья Тянь-шаня, а затем ряд облаков обозначал направление самого Тянь-шаня, там, где находился Мусартский горныи проход.
Осмотревшись с вершины перевала, мы начали быстро спускаться на северную его сторону, следуя вдоль речки, которая ниже своего верховья уже сопровождалась еловым лесом, у нижнего предела которого мы и полдневали. Отсюда мы вышли ка продольную долину, образуемую верховьем реки Бурохуджира и носящую название Саз. На всём спуске в неё горная порода во всех своих обнажениях состояла из сиенита. Сазская долина, при значительной ширине своей, мягкости её скатов и постоянстве направления от востока к западу, медленно повышалась.
Пройдя истоки Бурохуджира, мы очутились на перевале Югенташ, абсолютная высота которого оказалась, по моему гипсометрическому измерению, в 1 880 метров. Термометр в 2 часа пополудни показывал 17° Ц.
Сначала мы спускались с перевала по реке Кескен-тереку, но потом река отошла от нас влево, и мы более на неё не выходили, но шли косогором, не выходя из её продольной долины, и перешли три её притока, носящие название Уч-су.
Во всё время нашего следования через перевал Югенташ мы видели под нами обширные пятна вечного снега, а растительность была совершенно альпийская, между которой особенно бросался в глаза альпийский мак (Papaver alpinum). Спускались мы по скату широкой продольной долины лёгкими увалами, имея постоянно в виду на дне долины светлую извилистую ленту Кескен-терека, но, наконец, повернули правее отдельной сопки Аргал-тюбе и, не доходя и пяти верст до низкого перевала Аган-каты, ночевали в аулах суванского племени Большой орды.
10 сентября мы перешли рано поутру в аулы нашего старого знакомца Адамсарта, находившиеся от нас в пяти верстах, и только после полудня снова пустились в путь, перешли Аган-хаты, вышли на реку Кок-су и к вечеру достигли Джангызасачского пикета.
11 сентября, в 8 1/2 часов утра, я был уже на Каратале, где определил при температуре 18° Ц высоту Каратальской долины в 670 метров.
12 сентября я возвратился в Копал, где пробыл три дня, определив высоту Копала на его площади в 1020 метров. Встреча с полковником Абакумовым была самая радушная, и он оказал мне существенную услугу отправлением моего тяжёлого тарантаса со всеми мной собранными коллекциями почтовой дорогой в Семипалатинск и устройством для меня объездного пути в самой лёгкой повозке через цветущие русские поселения северной части Семиреченского края, Лепсинское и Урджарское.
Дорогой мой спутник, сопровождавший меня во всё моё тяныыанское и заилийское путешествия 1857 года и перенесший с замечательным самоотвержением все труды и опасности путешествия, художник Кошаров, спешивший возвратиться в Томск к началу преподавания в гимназии, расстался со мной и поехал в моём тарантасе по почтовому тракту до Семипалатинска, с тем, чтоб оттуда доехать до Томска на перекладных. Провожая его 15 сентября, я переехал в этот день из Копала в Арасан.
16 сентября, рано поутру, я выехал из Арасана через Кейсын-ауз. Переезжая через Биён, я заметил не виданное мной до сих пор растение - вид рогоза (Typha stenophylla). На самом Кейсын-аузе я заметил целые заросли диких низкорослых вишен (Cerasus prostrata).
Высота перевала оказалась, по моему определению, в 1 160 метров абсолютной высоты - только на 210 метров выше Арасана. Зато спуск на северную сторону был несравненно длиннее, и на конце его лепсинская дорога отделилась от главного семипалатинского тракта. Вёрст через семь от раздела дороги мы выехали на реку Ак-су. Дорога наша проходила по степи от запада к востоку вдоль подошвы хребта. Сильный западный ветер, дувший с утра, катил перед нами совершенно высохшие стебли разных растений, называемых здесь "перекати-поле", между которыми я заметил Ruta davurica. Вся растительность здесь выгорела и поблекла. Дождя с 15 июня здесь не было. На реке Ак-су нам запрягли прекрасных киргизских лошадей, и мы помчались быстро через кочки и арыки. В реке Ак-су я заметил валуны сланца и гранита. За рекой степь не изменяла своего характера верст двадцать до реки Баскана и еще десять вёрст до Саркана. Она была покрыта высокой поблекшей растительностью когда-то раскошных трав, между которыми я заметил характерные типы Althea, Sophora alopecuroides, Salvia sylvestris, Lasiagrostis splendens.
Саркан, подобно Ак-су и Биёну, выходил из узкого ущелья невысокой Арасанской цепи, представляющей довольно ровный гребень, простирающийся от запада к востоку. Но за Басканом уже выдаются горы, образующие гласис главного Алатавского хребта, простирающегося от З-Ю-З к В-С-В. Баскан - довольно значительная широкая река, быстрая и извилистая, окаймлённая целым рядом громадных валунов, состоящих преимущественно из гранита. Между растениями на её берегу я заметил кусты Atraphaxis lanceolata. Здесь мы снова переменили лошадей и продолжали свой путь через очень холмистую местность. Большая часть холмов была прикрыта наносами, поросшими поблекшим дёрном. Кое-где вблизи дороги выходили на поверхность обнажения глинистых сланцев с неясным простиранием. За половиной дороги уже смерклось, и только ночью доехали мы до своего ночлега на реке Теректы. Западный ветер, дувший целый день, наконец разразился бурей и сильным дождём. Ночь была холодна, а раскинуть палатку было невозможно. Казаки заснули у ярких огней, разведённых богатым свадебным поездом, ехавшим на венчанье в Копал из Чубар-агача (Лепсинска), где не было своего священника.
Во вторую половину ночи на 17 сентября заблистали звёзды. Утро было морозное, но инея было мало. Речка Теректы, у которой мы ночевали, протекала в неглубокой долине предгорья, имевшей не более полуверсты ширины. В долине росла роща вековых, но довольно редких тополей (Роpulus laurifolia), которых можно было насчитать не более двух-трёхсот.
Вид через долину на замыкающие её снежные белки Семиреченского или Джунгарского Алатау был очень красив. Поляны вечного снега за ночь очень расширились за счет свежевыпавшего снега. Температура и днём была низкой.
Выехали мы со своего ночлега рано поутру. Дорога наша пролегала по холмистой, почти гористой местности; но обнажений горне-каменных пород мы встречали очень мало. Обнажения эти состояли из кремнистого сланца, переходящего в роговик, с очень неясным напластованием. Растительность в значительной мере уже поблекла, но цвели ещё некоторые степные травы, как например, Berteroa incana, Althea officinalis, Tanacetum fruticulosum, Saussurea coronata, Salvia sylvestris, Nepeta ucranica, Salsola affinis. Вдали от нас на невысоких предгорьях кое-где виднелся лес. Предгорья эти заслоняли главную снежную цепь.
После нескольких лёгких перевалов, вёрст через двадцать от нашего ночлега на Теректы, мы начали спускаться в долину реки Лепсы и, наконец, увидели Чубарагачское, или Лепсинское, поселение, расположенное на слиянии двух ветвей, образующих эту реку в продольной долине Семиреченского Алатау, имеющей форму удлинённого эллипса вёрст в двенадцать длины и до 7 ширины, со всех сторон замкнутого горами; главная ось этого эллипсиса была направлена от С-В к Ю-З. Обе сливающиеся ветви брали начало в высокой цепи, ограничивающей эллиптическую долину с юго-востока, а после их слияния соединённая река (Лепса) прорывалась через дикие ущелья менее высокой цепи, ограничивающей эллиптическую долину с юго-запада. В 1857 году дороги через это ущелье не существовало; она проходила через не особенно высокий и безлесный перевал сеееро-западной цепи. Юго-восточная же цепь, более высокая чем северо-западная, имела на своих вершинах снежные поляны, а скат её, обращенный к эллиптической долине, на дне которой было расположено Лепсинское поселение, весь покрытый разнообразным лиственным лесом, носил название Чубар-агача (пёстрого леса) и вполне его оправдывал, особенно в своём чудном осеннем убранстве.
Вообще Чубар-агачская долина представляет местность хотя не столь грандиозную, как долины Тянь-шаня и Заилийского Алатау, но не менее привлекательную, чем лучшие долины французских Вогезов и Гардта в Баварском Пфальце, с которыми имеют большое сходство в своём осеннем убранстве. Гипсометрическое определение дало мне для высоты дна чубарагачской долины 820 метров абсолютной высоты. Лепсинский посёлок был довольно хорошо обстроен из осинового леса, и только подоконники и косяки были сделаны из елового леса. Всех домов в Лепсинском поселении было в 1857 году 440, а жителей
|
Жанры
|
|||||||||
