Шмелев Иван Сергеевич - Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной

о данное когда-то. Даваемое постоянно.

   И вот, я, не в оправдание себя, а потому что это нужно, - скажу несколько подробней о моей работе и взгляде на нее.

   То, что ты определил во мне и "зрелостью женщины" (!), и "genus masculus" (!) - это то, что немцы хорошо называют "Sachlichkeit" {Деловитость, объективность (нем.).}. Это то, без чего нельзя работать, там, около больных. Я обладала этим свойством вполне. Без него - не бывает ни хороших врачей, ни хороших ассистенток. Я не разумею ни бессердечность, ни холодность, ни "стриженую нигилистку-акушерку"⁴³⁸, сплевывающую сигаретку, ни "синий чулок". А именно - "Sachlichkeit". Я должна была забывать, что я "genus femininus" {Женский род (лат.).}. И только тогда, забыв, я могла работать. С сознанием своей "женскости", женственности - я бы мучила и больного, и (смущением) себя. Кто много болел - тот это ценит и в сестрах, и во врачах. Смущение (а оно неизбежно, коли я не выхожу из своего "genus femininus") это то же самое, что хихикание на известные вопросы. Во всяком случае действие на больных одно и то же. Да и могла ли бы я работать и с докторами, не будь у меня этой "брони"? Я с ней, этой "броней" могла с невозмутимым спокойствием сообщать результаты анализов, какие бы они "щекотливые" (* у меня не смело быть "щекотливых" вопросов) ни были. И среди "Leukocyter" {Лейкоциты (нем.).}, "Erythrocyter" {Эритроциты (нем.).} и т.п. называть и совсем другое.

   Иногда даже, исследуя нечто самого врача. (Было так). А сколько симуляций открывалось, сколько семейных драм. Я ведь исследовала не только кровь, но все решительно секреции человеческого организма. Иногда это нужно бывало и для разводов. Ты понял? Я знаю, что не всем удается овладеть собою. И у моих учениц (я практически вела девочек) я старалась вызвать отношение ко всему самое серьезное. Я не видела потом ни одной улыбки. Я очень легко краснела и краснею, но на работе, - о чем бы ни приходилось говорить, (если это было дело), - я не краснела. Ты понимаешь, что в самой глубине было верное понимание долга. Кавказец на работе никогда ни взглядом, ни, ни чем не давал повода к смущению. Он гениальный врач.

   И я скажу, что всякий служитель медицинского искусства, - а я считаю, что медицина не только наука, но и тончайшее искусство, - должен быть именно таким. Как истинный художник, смотрящий на свою натурщицу. Художник, а не "маратель". И... больше: я - "Sachlichkeit" в клинике, говорила с пациентом прямо, деловито и серьезно о чем угодно, - я вне клиники не смогла бы и подумать так. Так, до сих пор, я не могу, например, спросить в незнакомом доме, ну, скажем, в ресторане, - спросить о расположении некоторых помещений. Глупо? Через силу (каждый раз) себя принуждать приходится. Я - в жизни... до смешного - женщина. И застенчива до... ненормальности. Иногда, я даже, читая (ну хоть некоторые твои письма), одна, краснею. И ручаюсь, что устно, многого бы тебе не сказала. Ты знаешь, что я маме даже не позволяю войти ко мне в ванную комнату, когда я купаюсь! Поверишь? Ну, а когда болела?! Ужасно! Самое страшное было - это даться им всем на растерзание. И тогда... о, как спасительно это "Sachlichkeit" врача! Понимаешь, стриженые нигилистки - они "вид" делают, что "Sachlichkeit", а на самом деле, только подчеркивают, или... просто "синим чулком" становятся. И перестают быть вообще "genus femininus". Я никогда не переставала. И если кто-нибудь, скажем, вызвал меня в вестибюль, то встретил бы все ту же Олю.

   Однажды, я из клиники уходила в гости, очень интересующие меня. И, не имея времени, не заходя домой, переоделась у сестры. Выходя из комнаты, совсем уже не лаборанткой, а приподнятой Олей, я встретила группу пациентов. Там был один молодой ученый - американец... Их взгляды удивления, будто чудо увидели. На другой день я снова "в форме" - делаю им уколы... Американец смотрит и говорит: "Вас не узнать сегодня, Вы вчера были... совсем другая". Я молчу и прошу дать руку для укола. - "Я долго не спал, все думал, - как может так человек носить два лица?" Этот американец пытался вызвать у меня то, случайно виденное им лицо, пытался говорить, даже жаловаться на боли, на горькую судьбу свою (несчастный был очень, - ошибка доктора), спрашивал кавказца "когда же следующий укол, и нельзя ли, чтобы "русская" его делала, а не помощница". Кавказец мне "мстил" за это. Ничего не понимал, объясняя моим "кокетством"! Примитивен был! Но я так и осталась для американца сфинксом. Иногда, когда кто-нибудь очень "трусил", я себя даже колола, вытягивала у себя желудочный сок, чтобы доказать, что это - ничего, не страшно. Не хваля себя, скажу, что в практике врача я была ему правой рукой и отчасти именно потому, что... "Sachlichkeit". Это удавалось не всем, не многим. Хороших сестер было мало. Сестра - "синий чулок" - не любили таких. - Сестра "мягкая" - кончалось "интрижкой".

   Нет, надо было остаться женщиной, сохранить и "sexe-appel", непременно сохранить, но убрать подальше, чтобы не мешали. И остаться - только человеком. Ч_е_л_о_в_е_к_о_м!

   Вот и еще какое (парадокс как бы) объяснение может быть этому "Sachlichkeit". И я не сомневаюсь, что Дари, поставленная условиями жизни в такую обстановку, - была бы именно такой...

   Появился бы и "ум", и "рассудочность". Довольно об этом. О "слабоумии" - я не страдаю этой "интеллигентской" болью. И отношением к некоторым вопросам так же, как и к "сахарному мужику"⁴³⁹. Здесь несколько иначе. Ты не угадал меня в этом. Устно - понял, бы. Мое восхищение Фасей и т.п. ... это как бы "постороннее" восхищение. Я это просто "вижу", именно только, "если бы была мужчиной"! Я просто замечаю. Хорош был бы художник без этого!

   Словечко, которое ты не разобрал: pervers (извращенный). Так вот: - это не pervers. Ни - капельки от "чувствий", - для этого я - слишком женщина. Я всегда считала, что выполнила свой долг достойно. И это знали и другие! И ты напрасно тревожишься, что "зрители" это-то могли заключить. Эти "зрители" меня прекрасно знали и "заключения" могли быть невыгодны только для "него". Я могла бы тебе это доказать письмами и сослуживцев, и сослуживиц, - за кого меня они все считали. Ты когда-то мне бросил упрек, почему я "услаждалась" слежкой кавказца. Я теперь в праве спросить тебя: "почему ты позволял мучиться Даше? Разве нельзя было ситуацию изменить? Но я знаю, что я на это ответа не получу, как и на многое другое. Я не сержусь. Мне только хочется знать, кто я тебе теперь, если "Дари надо уберечь" от меня?? М. б. на это дашь ответ? Целую. Оля.

   Получил ли портрет?

   Поездка твоя ко мне - тоже, таким образом, - твое дело (* В таких условиях, м. б., ты прав, и нам нельзя встречаться. Повторяю - твое дело!). Как хочешь.

   Одно из писем от 3. ХII получила.

  

  

   6. ХII. 41 8-30 вечера

   7.XII - приписки

   Нежный цветочек мой, кроткая девочка, (и, ах, бурная какая кипень), больнушка милая... так бы и стоял на коленях у твоей постельки чистой, глаз бы не отводил, угадывая, что тебе, родная, дать, чем тебя успокоить... как ребенка баюкал бы, сердцем отогревал, слезами овлажняя смякшие губки твои! Сказки тебе шептал бы, надумывал светлые сказы для тебя, самые нежные, и твое пылкое воображение сливалось бы с моим, любовным! Ах, Оля, светик неугасаемый, вечный, чудесный, - весь в живых самоцветах светик! Пальчики твои согревал бы вздохами, тонкие, слабые, бледненькие такие, - я _в_и_ж_у_ их! - сердечко слушал, усталое, трепетное, как у птички пугливой, истомленной. О, ми-лая... безумица умная моя, чудесная и в своем безбрежье, - кипучая нетерпеливка - и сладкая, сладкая гневунья... - все в тебе так пленительно! Страшно богата ты, всеми дарами сердца, - вся ласковость... всеми души движениями, вся - преисполнена! Дива моя далекая, чуемая так близко, совсем близко... - вот, в этом сердце, вот тут вот, - слышишь, как по тебе стучится, к тебе стучится, тобой, тобой, - единой тобою, только! Смотришь... - я это, Оля, всегда с тобой, тобою воскрешенный, тобою найденный в пустоте, тобою отогретый, пробуждненный во сне предсмертном! Я целую твои глаза, светлую бирюзу твою, капли живые Неба, лазурь живую. Я, несмелый, бровки твоей касаюсь трепетными ресницами, - трепетными от слез счастливых, от слез невольных, упасть не смеющих на твое лицо, святое, - мученицы моей пресветлой. Да, Оля... эти слезы мои - счастливые, слезы _л_ю_б_и_м_о_г_о, потрясенного небывалым счастьем - _т_а_к_о_й_ любовью! Муки мои, скорби мои, томления, все, чем убила жизнь, - все ты собой закрыла, сняла с меня! Ласточка ты весенняя, песня моя последняя, - слышу ее, неспетую, - и счастлив! Сухие губки, больные,., в пленочках, о, детские какие... - я их вижу, я их касаюсь мыслью, я их - _л_ю_б_л_ю. Люба моя, ты дремлешь... о, спящая Царевна... как хороша ты... прядку сниму со щечки... целУю прядку - о, нежная! - дышать не смею, потревожить тебя боюсь, взглядом оберегаю... Сердцем пою молитвы, - "пошли, Пречистая, Олечке - легкий сон!"

   Но как это слабо выражает - что чувствую! - Ты поймешь и такое, Оля... ты _в_с_е_ поймешь. И скажешь - одной слезинкой, повисшей на ресницах, - если бы сохранить ее! оправить в бриллианты... - _с_е_р_д_е_ч_н_у_ю... эту... _б_р_и_л_л_и_а_н_т_у! - бесценную!! - все потонуло в ней, все - любовь!

   Я сладко плачу. Горит камин. Смотришь совсюду - Ты. И маленькая - за чаем, с мамой, - первая твоя - моя картинка! Всегда на столе, с самого того дня, как пришла ко мне издалёка, "закрытая", но сердце мое _и_г_р_а_л_о, - помню. И стала раскрываться, живой цветок! Ныне - совсем раскрылась... Боже, как ослепительно! Ольга, знаю - откуда Ты! Вышла из творческих томлений, созданая и мной, и - Жизнью. Я ждал тебя, ты в подсознательном дремала... - и вот, _р_о_ж_д_е_н_и_е! - нет, это не песни сердца, не нежное ласканье словом, - это живая правда, это биение сердца, - тобой биение, мое живое Счастье! мое _ж_и_в_о_е_ _Н_е_б_о! Господи, благодарю за милость твою мне, за Олю, посланную Тобой! Оля моя, отшедшая! Благодарю тебя за твои молитвы - ты _е_е_ вымолила у Господа, - пусть в любование только... издалёка... - этот, мне, тихий свет! радость мою, последнюю, - ярче всех радостей на земле.

   Я тебе не наскучил, детка? Лирики я всегда чуждался, _л_и_ч_н_о_й. И не могу вот - без лирики, без пения: душа поет. Слишком на сердце много, хочется нежно думать, нежно ласкать тебя.

   11 ч. - весь о тебе, в тебе. Тебя _с_л_ы_ш_у... и трепещу, здорова ли ты, больна... - не знаю. Будь же здорова, девочка! Осветись, озарись, свет мой немеркнущий, Олё-ля! Весь в непонятной дрожи... так о тебе тоскую, - новые, неизведанные чувства, - и боль, и задыхаюсь от волнения. Милая, будь здорова. Целую, всю, всю тебя, все в тебе.

   Прошу тебя, не ходи на почту затемно и в дурную погоду. Что это?! Не смей. Не смей, не смей и думать: "не-буду беречь себя!" Вот, простудилась. Буду ждать терпеливо твоих писем, верю, что любишь, Оля... я буду терпеливо ждать. - Ты права: у нас только одна, Церковь - Христова. Эти раздоры⁴⁴⁰... - я в них не разбираюсь, в этом тленном. - Скажи, что вызвало в тебе восторг от сознания, что ты православная? Это же - так и есть. Но - какая частность жизни, случай, мысль? Ты написала: "Сегодня (23.XI, воскресение) я с такой остротой почувствовала радость Православия". Надо больше, чаще читать Евангелие - размышляя, _у_х_о_д_я_ _т_у_д_а, где творилось Оно. Это - великая сладостность. Я мечтал дать народу "картины Его Жизни на Земле"! Дать - в великой простоте, ясности. Евангелие - предел сего, это - Божеское... но человеку нелишне помогать _в_х_о_д_и_т_ь_ в это Божеское своим опытом... через сказ... - впрочем, это, думаю, я для себя хотел: дать бытовую сторону той жизни, дерзнуть - _о_с_в_о_и_т_ь_ Христа, подойти от "Фомы"⁴⁴¹... - осязать _в_с_е. Ставят - Мистерии, - потребность чувственной стороны нашей. Так - и через слово - образ. Хотел. М. б. - в завершение, если ты поможешь... но как это зыбко! Давняя мечта - о Христе! Твой сон - напиши, родная. Боже мой! В тебе вышло из - подсознания - обо мне. Я тебе больно сделал, в письмах? И вон, как _в_ы_ш_л_о. Это в связи с физической болью: ты уже была больна. Какая-то болевая точка ныла. И - связалось все. Милая, я никому физической боли в жизни своей, своим действием не причинял. Раз только Ивика хворостиной... да и то мимо, - увернулся! Очень я разгорелся на него, где-то он пропадал до темноты (в Альпах было, при Оле).

   Как ты поразительно можешь лаской сказать! ("ласкаюсь киской"!!) До сладостной боли в сердце у меня. И вот, начинаю видеть эту ласку... в целой жизни, во всех ее сторонах, в жизни с тобой... во всех, в самых интимных... - кружится голова. Оля, Олечка, Олёнок... - как я _в_и_ж_у..! - сердце обмирает, как хорошо, как чисто, как неизъяснимо... как - _н_и_к_о_г_д_а! Не знаю. Оля о-чень была ласкова... чиста, стыдлива, - до чего стыдлива! В иных случаях она не позволяла, чтобы я был... Помню, ее роды Сережечкой... опасные, - он был очень крупный ребенок, - много мучилась. Я, ты понимаешь, был в ужасе, бегал ночью за гинекологом... что я творил!! И она, в страшных муках... помнила стыд... меня стыдилась! Помню: холодно было в нашей квартире (в собственном доме, мать дала квартирку), нагревала "Молния" !! Мороз был..! - в ночь на Крещение! И этот - первый крик..! в 1/2 1-го ночи. Не передать _э_т_о... сверх-чувство! И - смущение, мое. И - "первая грудь"... О, святое Материнство! Как хочу дать это в Дари!.. И - два года ее счастья. И все - перед этим, все "движения"... толчки... - и все - в связи с красотой божественной природы и - Женщины! Как я невольно тебя мучил - сужу по твоим письмам. Я 6-7 дней не мог писать, глаз болел. Но - помню - страшная смута, раздражение на тебя охватило, - за что - не помню. Я сдерживал себя - не писать. Стыжусь. Мучился. Твое письмо, ласковое... ослепило, я взметнулся, я жалел, я негодовал на себя... - и - истек в сладкой боли, в счастьи... - я все исправил в себе. Я молился на тебя, молил тебя - простить мне.

   Ну, оставим это - потемнение. - Начну тебе - об "истории одной любви". Кусками. Это для чего-то нужно. "Исповедь воображения". Построю по обрывкам воспоминаний, склею... наитием, художественной _п_р_а_в_д_о_й, что пропало. Но - буду краток. Ты пополнишь: у тебя _с_и_л_а_ - не тусклей моей, м. б., - ярче в ином. Ты можешь. О, как целую, дружку чувствую в тебе, и - ка-кую! Ты смеешь говорить - "я - маленькая"! Да, ты для меня - деточка маленькая, только. Ты - ласка. Я - с лаской к тебе. Потому и называю - маленькая. А ты - бо-лына-я! Поверь, это не "ласка": это - моя правда, _т_в_о_я. Суть. Ты - о-чень большая. Невиданая мной - какая! Не могу в этом ошибиться. Поверь в себя! Смешно: застряло в сердце у тебя: я, тебя дал - дал? - в обиду?! Я умру за тебя, Оля! Я не мыслю, чтобы тебя можно было - обидеть. Ты - неприкосновенна, все - мимо тебя. Разве можно оскорбить стихию?! Ты для меня в - "над всеми". Так и сказано - кому это должно быть сказано. Веришь? Ну, прибей, если не веришь. -

   - Сереже был год. Надо было няню, помимо прислуги "за все". Оля хотела молоденькую. Я - не помню. М. б. - тоже. Сейчас - если бы случилось чудо, - взял бы "Арину Родионовну". Чушь, когда хотят к ребенку молодую. Конечно, есть "за это". Но больше - "за подлинную _н_я_н_ю". Язык!! Мудрость. Спокойствие. Ровность. Темп. Конечно, если старая няня - достойная этого имени. И всегда - с Господом. И - нет "помыслов". Чистота, "физика" уступает "духу", душе. Взгляд, огромное значение, - добрые глаза "ба-бушки". М_я_г_к_о_с_т_ь, как бы - "шлепанки". Поэтическая сторона - _у_к_л_а_д_л_и_в_о_с_т_ь. Молитва!! Спокойствие чистого духа старой няни - сообщатся младенцу.

   Сама жизнь _т_а_к_ хочет. Мать - основа. Но - широкая "п_о_д_о_с_н_о_в_а" - бабушка, ее замена - старая няня. Меньше - всякого риска! Мудрость - во всем (опытность) передается младенцу. Медлительное стучание сердца старой няни... - важно для младенца. Я понял это на нашем опыте, при чудесных качествах Даши: Сережечка рос в тревожных темпах. В страстных темпах и - взглядах. Ее (Даши) взгляды (глаза) старались найти _м_е_н_я (да! это я потом понял). Хорошо. Прислуга встретила на улице "девочку", в платьишке. Приглянулась. Оля сказала - приведи. Явилась "Дашутка", служила в семье трактирщика-соседа. Сирота. Крестьянка Серпуховского уезда, Московской губернии. Брат где-то в Таганроге, сапожником..! Жизнь кидала. Оле понравилась Даша. Взяла. Пришла с маленьким узелком. 14 лет. Блондинка, светло-голубые глаза, прямой нос, лицо продолговатое (родинка у рта), благородного типа, худенькая, стройная. Рост средний, совсем средний - так и остался, т.е. был меньше, росла. Но всегда - тощая. Очень живая. Масса напевов, бауток, загадок, "крылатых словечек", - жила у бабушки (померла) до 13 л., по-слуху набилась. Очень быстро схватывала все. Умная. Приятный голос, жидковатый, - девичьим остался на всю жизнь. Сережечку сразу полюбила. И - он. И Оля. Я... - вне сего был. Строгий, хмурый, - с женщинами, - все равно какие. Меня сначала всегда боялись: очень серьезен. М. б. это - самозащита? Такое было и у мальчика. Оля после говорила: "Я тебя не знала больше года знакомства: ты был какой-то "натянутый"". Это, должно быть, от смущения: весь напрягался, как мой Женька⁴⁴². Но всегда льнул (в себе) к женскому. Тосковал без женского. Понятно: вырос между женщин (прислуга, сестры, подруги их, кормилица, всегда приходило много женщин). Отец любил женщин. О-чень. До - романов. Были - на стороне. Притягивал: был живой, фантазер, "молодчик". Любил хорошо одеваться, - франтил. После него стался большой "гардероб". Много шляп и прочего. До следующего раза. Целую, _в_с_ю. Твой - "выдумщик" Ваня.

   Сейчас узнал: сегодня утром (7-го) умер Д. С. Мережковский, 76 л. Вдруг??

   Оля, я страшусь: ты выдумала меня: я так некрасив, измятое лицо, - мой "жар" тебя увлек! увидишь - скажешь - нет, это не _о_н! Ну, все равно, - "образ" останется.

   Счастлив твоими письмами! Благодарю, целую руку.

   Я здоров. Несмотря на 3 ледяных душа.

   Доктор назвал сумасшедшим. Запретил опыты.

  

  

   8.ХII. 41

   12 ч. дня

   Дорогая Ольгуша, ласточка, не пойму, - в чем я не могу поверить тебе? в искренность твою? - Объясни (это на твое письмо 23.XI). Верю тебе _в_о_ _в_с_е_м, всегда. Не понимаю... Тебе не верить - тогда остается что же? - во все веру утратить: ты _в_с_е, ведь, для меня! Или ты сомневаешься в этом?

   Если бы ты могла душу мою увидеть, - изумилась бы, как ты ее _в_з_я_л_а, наполнила собой, все заместила в ней, собой _в_с_е_ осветила! Думал ли я, что может быть такое?! Я, для кого повелительным было только мной рожденное в мыслях, чувствах, в воображении... в _в_е_р_е, в моих убеждениях... - я поставил со всем этим, рядом, как максиму мою, - ведущее начало, - _т_е_б_я, _т_в_о_е, _о_т_ _т_е_б_я... - душевно-духовное твое - и да, да... - обаяние образа твоего, меня заполонившее. Это уже - как бы - "богослужение". Поставил, принял, _в_и_д_я, что это - только благо, только свет, только - _с_ч_а_с_т_ь_е! Ну, что же еще сказать? Или - кто мог бы больше, выше сказать тебе?! Одно движение твоей реснички - уже значение. Правда, _е_с_т_ь_ во мне начала незыблемые, где ты бессильна изменить что-либо, но эти начала и для тебя священны, если ты глубже вдумаешься. Мы во всем едины. Мы так похожи! Потому и не в силах - ныне - забыть друг-друга. Мы только половинки целого, нам неизвестного во всем объеме. Мы будем сожжены великой болью, если друг друга потеряем. Я не могу без тебя ни мыслить, ни дышать: я опустошусь. В ночь на сегодня... я почти обладал тобой, - проснулся с клокотаньем в сердце, обнимая... И заплакал - от безнадежности тебя обнять, о, горлинка моя!

   Как чутка ты! Ты выбрала "Степное чудо", - я не слишком его ценю, родная... - эту песню сердца. "Свечка"⁴⁴³... - да, в ней ярче, в ней осязаемей Родное. Но вот, вчера, по просьбе прочитать - моих друзей, - я им читал - "В ударном порядке" (из книги "Про одну старуху")⁴⁴⁴. Знаешь, Олёк, этот рассказ я _н_и_к_о_г_д_а_ не мог читать публично. Сколько раз начинал - _н_е_ мог. Знал, что задохнусь и оскандалюсь: зарыдаю. Не могу. Вчера я читал его двоим, мне близким: доктору, и одному поэту⁴⁴⁵ (ты не знаешь: это - поэт, хоть никогда не напечатал ни строчки, - очень чуткий, мой ценитель, давний). И что же? Задушили слезы. Я дважды прерывал - не _м_о_г. Боль - за все. А последняя глава - земной поклон... - я зарыдал и бросил книгу. Как я _м_о_г_ - _т_а_к?! Когда писал я - плакал, помню. Тут - предел великой силы _с_л_о_в_а: жалит оно все - сердце, душу, глаза _с_ж_и_г_а_е_т. Этот рассказ я отдаю тебе: в будущих изданиях _т_в_о_й он, в честь твою, Олечек, в поклоненье твоему сердцу чуткому! Ты освятишь его, - прими, родная. И "Степное чудо", - и "Свечку" - все прими, ты, вся - родная, вся - Русь - чудеска!

   Если бы мог тебя обнять! Не было бы ночи, да... зарю бы встретили твои глаза, - вся - в Солнце! вся - в истоме, в жажде... Что я пишу, безумный?! Прости, детулька... бешеный такой, безумный... как сегодня, ночью... молил тебя, весь жил тобой, всю тебя чувствовал, _ж_и_в_у_ю, яркую, и - бурную какую! Не знаю, что со мной. Не знал такого, ни-когда... не думал.

   Северный цветок так - спешит пройти все фазы краткой жизни, живет часами, _б_у_р_н_о, - два-три дня - вся жизнь. В снег семена бросает - дозревайте! Дозревают и жизнь дают, как в чуде. Чем кратче миги, тем - предельно ярче. Так - со мной? Как странно. -

   Продолжаю "историю". Но... как тревожусь о твоем здоровье!

   На девочку я, конечно, не обращал внимания. Приятно было слушать, как она напевала свои песенки засыпавшему мальчику. Всегда живая, быстрая, веселая. Всегда напевала что-то. Хорошо играла с Сережей в игрушки, сама забавлялась. Вся была довольна. Вечерами я часто читал вслух Оле классиков, Пушкина особенно. Уложив Сережу, Даша слушала у притолоки. Оля позволила ей шить за общим столом, в столовой, и слушать. Она многого не понимала, но слушала жадно. Я все-гда хорошо читал, - "как на театре", - говорила Даша, - мы ее брали иногда, в ложу, а Сережа оставался с прислугой. Балет кружил Даше голову. Раз я ее застал, как она танцевала на "пуан", приподняв юбчонку. Ноги у ней были стройные. Ей было уже 15-16 л. Оля решила учить ее грамоте (Д[аша] не умела читать!). Скоро выучилась. Жадно вбирала грамоту, - превосходная память, сметка. Оля решила готовить ее на народную учительницу. Та была рада. Я внес метод в обучение. Сам заинтересовался. Я уже окончил Университет, отбывал воинскую повинность, на прапорщика запаса. Летом жили в Петровско-Разумовском, близко лагеря. Впервые узнал Д[ашино] чувство ко мне. Раз возвращался бором на велосипеде из лагеря на дачу. Близ дачи встретила раз меня Д[аша] с Сережей и... краснея, подала мне букетик "первой земляники": "для Вас, барин, набирали с Сережечкой". Стал находить у себя на столе - цветы. Иногда сам учил ее - рассказывал из русской истории. "И все-то, все-то Вы, барин, знаете! и как хорошо сказываете!" И всегда - краснела. Чисто одевалась, всегда вышитый фартучек, на груди шиповник или жасмин, как делала Оля. Моя адвокатура⁴⁴⁶. Первая "казенная" защита в Окружной [палате]. Оля пошла слушать меня, и Д[аша] упросила взять и ее. Она увидала меня во фраке, - очень ей понравилось. Казенная защита - скучное дело для суда. Всегда рецидивисты - и обвинение. На этот раз было не так. Судили рецидивиста за 3 преступления: кража (попытка) железных балок со стройки, побег из тюремной больницы и отлучка с места приписки. Все - доказано. Но я сделал из этого - событие. Товарищ прокурора должен был возражать на мои "оригинальные" доводы. Зал суда наполнился адвокатами (прокурор говорил вторично! небывалое!). Я видел Олю и Д[ашу] в первом ряду публики. Я снова разбил доводы прокурора, доказывая, что покушения на кражу не было, - было "озорство!" - покушение с "негодными средствами". Чистая софистика, конечно, но я был молод и горяч. Председатель суда наклонился в сторону секретаря и спрашивает: как фамилия молодого защитника? Я это слышу. Мне льстит. Моя 2-ая реплика товарищу прокурора - убийственна. Я как бы ввел новый принцип - "шальное покушение на кражу" ("кража никогда не могла удаться") и это _з_н_а_л_ обвиняемый. А если он уже вывез со двора балки, то это объясняется непостижимым легкомыслием сторожей. (Ну, представьте, гг. присяжные заседатели, такую картину: Среди бела дня я прихожу на Неглинную, к Государственному банку, и на людях начинаю подкапываться под стену! Что это? покушение - или - озорство? Или - бросаю ясный оловянный [1 сл. нрзб.] - кружок на прилавок в пивной и кричу: две бутылки пива!) Присяжные улыбаются. Прокурор зеленеет. Вердикт по всем 3 обвинениям - невиновен! Небывалый случай. Суд смущен. Мой подзащитный оглушен! "Подсудимый, вы свободны!". Аплодисменты адвокатов. Я - весь - блеск. Помню: Даша смотрела, как на божество. Оля улыбалась на "софиста": она уже знала, как я буду анализировать, - я не спал ночь и говорил ей, как присяжным, изучив дело. Спрыснули у Чуева успех - кофе с кулебякой. Д[аша] не сводила глаз с меня, - помню - пролила кофе на платье. И впервые - дома, вечером, - когда я встретился с ней в коридоре, она вдруг - "ах, как красиво вы, барин, говорили... заслушались все... и фрак очень красиво... очень было жалко вора, бледный был... и вы его оправили... он Богу будет за вас молиться". - "А ты поняла?" - "Все поняла... Вас-то да не понять, умней всех!" Адвокатура мне была противна: я видел всю кривизну.

   Я чего-то _ж_д_а_л. Надо было зарабатывать, дела были мелкие, мне патрон не давал солидных, - раз только послал на шаткий гражданский процесс, за себя: "75% провала, попробуйте". Я попробовал - и выиграл. Он мне заплатил (из гонорара в 3 тысячи - 300 рублей!). Прилично, по тем временам, на 2 месяца жизни. Но я решил узнать провинцию, бросил адвокатуру и поступил чиновником особых поручений в Казенную палату во Владимире на Клязьме⁴⁴⁷. Выходил в податные инспектора. Это было в 902 году. Мне было 25 лет. Даше 17-18. Она стала красивой девушкой. Раз я ее застал в зале перед зеркалом, она любовалась, какая у ней грудь, подпирала ее ладонями. (Это дано чуть в "Истории любовной".) Увидев меня, она вскрикнула - и побежала, с расстегнутой кофточкой. Меня это _с_м_у_т_и_л_о, впервые. Я видел эти две "груши", и она должно быть видела мой взгляд. Это было накануне отъезда из Москвы. Я еще сказал ей: "если хочешь иметь хороший бюст, надевай корсет, спроси у Оли, что надо". Она стала пунцовая и... на следующий день _с_а_м_а_ купила корсет, - и, чтобы я это знал, - громко сказала Оле: "а без корсета вольней, барыня... зато красиво!"

   Целую всю, и - без корсета. Твой И. Ш. Продолжение следует.

   Олёль, как я скучаю, как томлюсь. Хочу опять во сне... целовать!

  

  

   10. ХII. 41

   10 вечера

   Эти дни, дорогой Олёк, - в мучительной за тебя тревоге! Ты писала, - должно быть гриппом заболела, и кончились весточки о тебе. На 4-5 день, сегодня, твое письмо, - но, увы, раннее, 19.XI! Я писал Сереже и маме - написали бы о тебе. Жду, мысли одолели, в тревоге весь. Много я писал тебе, грустная моя птичка, чтобы хоть этим помочь тебе в болезни. Чистая моя, голубонька, я завтра поеду, м. б. узнаю о тебе, м. б. Сережин патрон⁴⁴⁸, за короткое пребывание в Париже что-нибудь рассказывал знакомым, как ты живешь, - ведь Сережа твой мог ему и о болезни сказать. Да эти голландцы ведь только о наживе думают, практики, - вряд ли что о тебе узнаю. Но каждый день думаю, - м. б. Оля моя меня увидит. А я... - тоже, надеюсь. Да, очень трудно теперь получить разрешение на поездку, хоть мне и очень нужно, в связи с изданием моих книг. Нужно и в Берлин, - я 7 лет отчета не имел от "Издательства S. Fisher"⁴⁴⁹ (три книги у него). Милая, не кори, что я "непослушный". Тебе - я всегда послушен. Expres на тебя давно не посылаю, не тревожу. Земмеринг ничего о тебе не писал (в 1-м письме лишь, что ты большое дарование, и чутко, и глубоко понимаешь творческое слово). В чем же непослушен? Не могу я не послать тебе маленького привета, - так твоя жизнь тускла, никакого отдыха духу твоему, душе, сердцу! Только мои письма. Сейчас вспомнилось флоберовское - кажется о m-me Bovary: "жизнь ее была похожа на существование паука (неудачное слово, как Флобер дал такой промах! - сравнивая мятущуюся душу с - чем! - лучше бы сказал - "мушки"!) сплетшего тенетки свои в чердачном окне - на север..."⁴⁵⁰

   Иначе бы я сказал: "жизнь твоя, светлая моя Олёля, похожа на прозябание цветка розочки дикой, странными судьбами возросшей в узкой щели, меж высоких стен: ни солнце никогда не заглядывало туда, ни месяц, ни звездочки не было ему видно, - лишь дождь, да ветер, да снег зимой, захлестывали родимый кустик". _К_а_к_ живешь ты?! Фася - единое существо (я не говорю о Сереже, о маме...), кого ты навещаешь, да книги... Ни церкви, ни театра, ни живых людей, ни чудесных выставок искусства... ни концертов _ж_и_в_ы_х (не radio!), ни-кого, кому бы душу открыть..! Оля, ведь это лучшие годы твои! Прости, не сердечко твое тревожу, - о тебе болею, вырвал слова из сердца! Ну, как же не послать тебе хотя бы малого, - от себя, - т-е-б-е! Не лишай меня хоть этого, маленького "счастья" - приласкаться к тебе! Мысленно упасть перед тобой, руки протянуть к тебе!.. - все, все душой шепнуть тебе, - я этим пустякам, которые позволил себе послать, - глазами, шепотом нежным говорил: "Олёль, вот в этом хоть - биение сердца о тебе, прими... Скажи в пространство - "ми-лый... я понимаю твое чувство... я в _э_т_о_м_ его отсвет вижу!" -

   Да, я уже писал тебе: "Ольга" - значит - светильник, факел, - а "Светлана" - древнерусское = Фотина (Фотиния) - греческое слово - светящая, Светлана. Потому и зову - Светлая моя. Да ведь ты и в самом деле - Светлая! - Светик, переломи себя, не лишай себя величайшего - Молитвы. Я - лентяй, не всегда молюсь, но я могу себя заставить: и тогда - получаю - облегчение. Оля, _н_а_д_о_ это! Спрашиваешь: "Господь простит?" Не Ему же это надо... - _т_е_б_е! Попробуй, открой душу, все сердце... до слез... взывай! И почувствуешь Его свет, хоть на миг один! Упражняй душу. Молись. Чудесные есть молитвы. Ты - вольная душа, в полете! Ты - можешь молиться! Молись, Олёк! Неужели не можешь себя заставить и утром, и вечером, (- и в полдень!) душой пропеть Ей "благословенна Ты в женах!" Ему - как маленькая девочка - "Отче наш"..! Ему - "Святый Боже..!" Ему - "Пресвятая Троица"⁴⁵¹. Молись, Оля! К папочке взывай... - о _н_е_м_ молись: _н_а_д_о. Это лучшее лечение духа... (и души!) - о, когда до слез..! - Оля - почувствуешь. Давай, условимся: в 10 ч. вечера, в 12 ч. дня, в 10 ч. утра: - _в_м_е_с_т_е_ будем молиться, хотя бы эти 4 молитовки! - каждый раз, в том порядке, как написалось! И я еще буду взывать к твоей покровительнице (Ангелу хранителю - это _о_с_о_б_о_е - так и молим Ему - имен их мы не знаем) - а _т_ы_ - к моему Святому. Так это легко, - ну, дадим друг-другу слово! С Николина дня (19.XII) я начну в эти часы молиться - с _т_о_б_о_й. Я - слаб в вере, но я... _з_н_а_ю, что _в_с_е_ Правда" что дала нам Православная Церковь. Оля, тысячелетиями, всеми народами - выкован _о_п_ы_т_ Молитвы! Он необходим - слабому, т.е. _ч_е_л_о_в_е_к_у. Обоготворяем иных из смертных: как же отказаться от светлой радости - от духовной близости к Бессмертным, - от пути Молитвой! В моем жизненном опыте я не раз _с_л_ы_ш_а_л_ _И_х_ _в_н_у_ш_е_н_и_е! Тебе - говорю _п_р_а_в_д_у. Верь! Чьи-то молитвы не раз спасали меня! _Э_т_о_ особенно я понял... в памятный день 8.II.30 г., когда _в_д_р_у_г_ увидел готовившуюся мне _я_м_у - и "наитием", молниеносной мыслью уклонился от гибели. Я был намечен ближайшим за ген. Кутеповым... Ген. Деникин⁴⁵² был у меня в Севре дня за 3-4 до 8.II - и "посоветовал" быть крайне осторожным, "по возможности, один не ходите!" Он, случайно, получил "справку" (секретную). После 8.II я остерегался... - потом мне надоело это. Бесы знали, какое действие производят мои книги, мои слова. Моя корреспонденция проходила через их лапы, _з_н_а_ю. В ту пору я молился чаще... и, чтобы успокоить неприятную тревогу (только Оля знала - и мучилась), - ушел в "Богомолье": вышла книга, которая будет жить... до-лго-о! Стань, детка, Ваней-ребенком, Горкиным... стань "самым простым сердечком"! В горькую минуту - к Молитве! - или - открой Евангелие... - _в_ч_и_т_а_й_с_я! Я не ханжа, и терпеть не могу "бухгалтеров от Православия" - есть такие: если он не попадет к началу службы в храм - он не идет! "В_с_е_г_д_а_ молитесь! " Какая _И_с_т_и_н_а! Олечек... так затомилось сердце, как прочитал: "Я так хочу быть у тебя, в твоем уюте!" Ах, я взял бы тебя на руки и поместил бы в глубокое кожаное кресло. Вот сейчас, _в_и_ж_у: как сейчас горит камин (центральное отопление - будет с 15.XII!) - я подвинул стол, слева греет от раскалившегося "буле" {Мера угля (от фр. bouille).}, "яиц червонных". На камине, невысоко над полом (метр) - ты, среднего размера потрет, "был скручен", но воскрес. Другой, в 4 раза увеличенный, направо от камина, на радио,- я всегда вижу тебя. "Девочка с цветами" - рядом с Сережей - Олей, на стене, увеличенная в 10-12 раз, - чудесно. Вся стена в больших портретных "видах" (20-25). За radio к окну - книжные полки, до "Святого Угла". Там Богоматерь (дар генерала Д[еникина], ему поднес монастырь в Белгороде), медное Распятие - дар рижской русской гимназии^452а. Иоанн Богослов - дар тоже. Богоматерь (фототипия [Рагусской]), присланная И. А. Фотография Иверской часовни в Москве, большая фотография. Храм Христа-Спасителя - дар из Берлина, от семьи Редлих⁴⁵³. Снимки с могилки. Большой портрет в овальной раме, перевязан национальным флагом-лентой - с Сережечкой (увеличено с карточки, какая у тебя). Серебряная лампада голубая, с глазками, дар почитателей из Риги (Софья Климова⁴⁵⁴), под ней на нитке - сосновая шишка с... Валаама⁴⁵²⁶. Сейчас я пишу и пью кофе... В комнате 16-17°. У стола и все 20-22. Ты - в кресле, с ножками под себя. Я у ног твоих, голова моя у тебя на коленях... ты нежно ласкаешь голову, которая столько в себе носила дум, образов, м. б. _в_и_д_е_н_и_й... - которая - вся - _т_в_о_я, вся - о тебе! Я целую твое платье, я снизу в радости, в восторге... немой, гляжу в твои глаза - и вижу - ла-сточек, в них они, _н_а_д_ ними, - "бровки - как ласточки!" Я слышу твое сердце. Мы молчим... - так мы друг другу близки, - слов не надо. В моем взгляде - боль даже, так я тебя люблю, до... счастья-боли! Не могу глаз отвести... света нет, огонь камина, только - на твоем лице - отблеск жара - яиц червонных... в глазах золотые-пунцовые искры... Я целую руки... прячу глаза... - ласточка, залетная..! Иногда _в_и_ж_у... ты в постели, проснулась... я нес тебе кофе... целую милый локон, руки... локоток (т_о_т... помнишь? - "летний" - с солнечными бликами, в березе?) вижу шелкового червячка... снимаю... целую, - кузнечика того - о, "Свете Тихий"! - Не ответил на все письмо. Отвечу. И - об И. А. Он не захотел нас познакомить, я _в_с_е_ забыл, что было после. Где я ужинал?! Не помню. Я был подавлен, в полусне. Но... тебя я _с_л_ы_ш_а_л, я был в волнении... Я видел, да... "траур"... это помню. Я тебя _у_з_н_а_л_ бы! По _г_о_л_о_с_у, - увидал глаза... - _у_з_н_а_л_ бы. Оля, положи себе, как правило: каждый день начинай с Евангелия. Читай - где откроется. Хотя бы одну страницу! Люблю, целую. Твой Ваня

   [На полях:] Оля, все же около тебя - мама, Сережа, из кровных... - у меня - ни-ко-го! - да, Ты... всегда но... лишь _о_б_р_а_з!

   "Историю одной девичьей души" - до следующего письма.

   Ландыш {Письмо надушено.}. ?

   Сегодня купил и для себя "ландыш".

   Вот, сейчас, кончив письмо, я задумал - с си-лой! - вышел 7-ой стих, 15 гл. от Иоанна⁴⁵⁵. Да, клянусь любовью к тебе!

   и открылось еще: Гл. 16, Марка 1-5 ст.⁴⁵⁶ Уверуй - и молись, Оля!

  

  

   14. XII. 41

   3 ч. дня

  

   Дорогая ласточка, здорова ли? Любуюсь на тебя - вижу тебя в этих розовых-свежих бабочках цикламена, (я описался вчера, пора бегоний - прошла, цикламен это, твой привет мне,) - они залетели ко мне в унылый час острого чувства одиночества, - и я весь засветился твоим сердцем - твоим чудесным _с_в_е_т_о_м - _ж_и_з_н_и. Вот она, и шестерка мотыльков, - пасхальный свет мне светит. _П_о_д_а_л_и_ со вкусом, - в серебряной бумаге, - так и стоят - рожденные твоим желанием - ласку мне послать. И обещают сколько..! - бутонов много-много. Я их беречь, как твое сердце, буду. Каждый день буду опрыскивать пульверизатором. На час-два буду прогуливать на воле, окна им открывать, - дышите, нежные! Целую твои ручки, долго гляжу в глаза твои, родная. Благодарю, благодарю.

   Оля, милая, - вдумываюсь в твой "конспект" жизни... - о, сколько девушек безоглядно переменили бы судьбы свои на твои радости-страдания! Ведь в этом же и жизнь! Вся ты слишком _н_а_п_о_л_н_е_н_а, обогащена чувствами, подчувствами... светом и отсветами - Жизни! Гордись и дорожи таким богатством. "Мало радости", "так мало счастья", - писала ты. В _ч_е_м_ же - счастье? Не в устойчивости же и унылости покоя! удобств! - или - _е_д_и_н_о_г_о_ большого чувства! Как же оценишь чудесный дар большого чувства, если не испытаешь всего разнообразия явлений? Нет, ты богата, как редко - кто. Много сердец поранено твоим явлением в Жизни, - обогащение прияли! - от тебя, благодаря тебе! Ты - насыщала, ты - будила, грела, манила, уводила от _с_е_г_о - в _и_н_о_е, м. б. И - _ж_г_л_а. Все это наполняло, освещало, чаровало, томило и манило Жизни. Все это не бесследно проходило и для тебя. О, ты на редкость же богата! Много ты мне дала, - а я ли не обогащался Жизнью, - _в_с_е_м_ в ней! Не испивая от нее, лишь прикасаясь ко краю _Ч_а_ш_и. Т_а_к_ мне _н_а_д_о_ было - не упиваться, - прикасаться только. Не расточаться, а - беречься... для _и_н_о_г_о. Жалею ли? Да, иногда... жалею. Впрочем, пылкость воображения мне помогала: будто испивал.

   Мое живое Солнце, Оля, Ольгуна... - не обрывай рассказа, говори, шепчи... - я будто в _э_т_о_м_ вижу тебя, я чувствую тебя, так близко... жалею, радуюсь тобой. Олечек, помнишь, - чуть ли не во 2-м - 3-м письме к тебе, (ты заболела и писала мне, в начале 40 года), я сказал: "Вы так жадны до жизни. Вы - страстны по природе... Вы будете здоровы, Вы в Жизни будете..." Когда писал это, - так мне хотелось (и так верилось!), чтобы ты осталась жить, счастье чтобы тебе сияло... - и так хотелось - ближе, ближе знать тебя, дружбы твоей хотелось! - молился о тебе... ждал весточки, ждал сердца твоего... - откроется? - о, какое сердце! - _э_т_о_ _з_н_а_л. И - ждал. Я уже _в_и_д_е_л_ твою душу, твой _с_в_е_т. Мне уже было больно - не писать тебе. Оля, такой, какая ты... - я не встречал в своих корреспондентках, - их много было! были очень чуткие, глубокие, даровитые в чувствах к прекрасному в искусстве, в жизни... Но _т_а_к_о_й - единственной - нет, не было. Ты - _н_е_о_б_ы_ч_а_й_н_а_я. Отмеченная Богом. Береги себя, _т_а_к_у_ю. Ты дана великой благодатью нашей, - лучшим нашим, - Душой Церкви! - от нее шла в Жизни, в Жизнь. Помни, Оля, - не разменяйся, _о_т_д_а_в_а_й_ же Ей и Жизни - _д_о_л_г_ твой. Твори, не принижай себя (что можешь делать даже при всем великом самолюбии, гордыни даже!)

   Ну, ты прости: это не "наставление", - это моя с тобой беседа, моя просьба, мольба к тебе. Слушай свое сердце, _д_е_л_а_й.

   Вот еще что: не забудь же сказать, какой образ был в твоей душе - "10-летки Оли". Мне дорого все о тебе, тобою сказанное. _В_с_е, что можешь, (и захочешь) - скажи. Мне это - в радость, м. б. и в томление, - но _о_т_ _т_е_б_я... - все дорого.

   Я тебе доскажу "историю Даши", - увидишь, она не так уж обыкновенна, это "история одной любви", не "История любовная". Слышишь "разницу"?

   Ольга бесценная! _В_с_я_ ты - от _И_с_к_у_с_с_т_в_а_ также, от младшенькой сестренки, от _Х_р_а_м_а, от _Р_е_л_и_г_и_и. В_С_Я! Поразительно, до чего ты проникновенно-чутка-тревожна! Не "неврозы" это, нет, - это _т_в_о_я_ природа. Как ты глубоко-заманчива! Не "магнитна", а - заманчива, затаена - чудесна! Неужели так и не _у_в_и_ж_у_ тебя?! Ольга, до чего ты _о_б_щ_а_ со мной! Я потрясен бываю, - вдруг _т_а_к_о_е_ _с_в_о_е_ в тебе узнаю! До... мелочей, другим невидных, до... _б_о_л_ь_н_о_г_о - в нас! Порой встречаю то же выражение _ч_у_в_с_т_в_а_ - и теми же словами! Будто из одного разбитого куска - мы оба. И - встретились, и - какие же преграды! Как бы по воле... Умысла! Злого? Благого? И - для _ч_е_г_о_ же?! О, какое же это испытание! И - для _ч_е_г_о_ же? - Сейчас слышу _э_л_е_г_и_ч_е_с_к_о_г_о_ _Ш_о_п_е_н_а. Мы оба любим одно и _т_о_ же. Я - лириков в музыке - как ты: Шуберта, Шопена, Чайковского. Классическое Римского-Корсакова. Степную тоску в Бородине, "шумы народной стихии" - Мусоргского⁴⁵⁷. Моцарта... - детским слухом слышу, простоту и прозрачность мелодий чистых, как бы - с неба!

   Оля, милая, радость, небесная... Святой зову тебя... - в тебе чудесно много от света - святости, _л_у_ч_ш_е_г_о, что может быть в человеческом, - о, как _с_л_ы_ш_у_ это! Если бы _н_е_ _у_з_н_а_л_ тебя... - я был бы ограблен в жизни, - ныне осыпан счастьем, - пусть _с_у_х_и_м... о, это все же - счастье! Ты, ты мне вернула, - отнятое страданиями, - ты их закрыла, ты Богом мне дана... - на муку? на радостную муку?! Какая правда, Тютчева, - завтра пошлю тебе: "О, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней... - Сияй, сияй, прощальный свет - Любви последней, зари вечерней... - Полнеба обхватила тень, - Лишь там на западе брежжит сиянье, - Помедли, помедли, вечерний день, - Продлись, продлись, очарованье! - Пускай скудеет в жилах кровь, - Но в сердце не скудеет нежность... - О, ты, последняя любовь! - Ты и блаженство, и безнадежность!"⁴⁵⁸ Странные стихи, единственные... Техники стиха спорят о том, в какой же мерке дано? бесплодно спорят. - Тютчев _т_у_т_ дал свой никем неповторенный "размер". Ими он чрезвычайно богат, богаче гораздо Пушкина, Т[ютчев] - вольней - в технике. - Олёк моя, - без тебя я не смог бы дать (если дам!) "Пути Небесные" так, как они должны быть _д_а_н_ы. На днях получу починенную машинку, и - пока разрешатся мои планы поездок (жду)... - буду писать. Что..? - Не знаю. Целую, молюсь на тебя, Оля! Твой Ваня

   [На полях:] М. б. тебе необходим бромистый препарат? Прошу: прими "antigrippal"! И все время принимай "cellucrine". Ты сильно расстроена.

   Олёк, я тебе послушен, и не посылаю давно expres на тебя. Правда? Ты чудесно рассказываешь, и разве не видишь, как жемчуг в тебе чувствуют _в_с_е! А я... !!! _в_с_е_ в тебе вижу. Ради Бога будь бережливей к себе.

   Оля, прошу, скорей сообщи, будет ли Сережа у себя в Arnhem'e 5-го I, в понедельник? Пишу на случай, м. б. не смогу послать, что хочу. Прошу!

  

  

   15. XII. 41

   1 ч. дня

   Какое счастье, Олёк чудесный, ты прислала мне сегодня! Боже, до чего прекрасна! - нет слов назвать Тебя! Светлая, святая Дева! Нет, не кощунствую, не смею, - не в _э_т_о_м_ смысле говорю так, - Ты несравнима, Святая, Пресвятая Дева-Мать! Но ты так близка к Святому Идеалу, _т_у_т_ близка! Твои глаза... - _О_ч_и, не глаза. Я их предчувствовал - в затишьи, в затени ресниц. Я _з_н_а_л_ их. Оля, ты - именно - _А_н_а_с_т_а_с_и_я! Такую _в_и_д_е_л, сердцем видел, - наконец, _у_в_и_д_е_л. Да, я _и_с_к_а_л_ тебя, предвечный Идеал, - Прекрасную! Вот, нашел. Что мне делать? молиться? благоговеть? страшиться, что полюбил _т_а_к_у_ю... что - смею человечески любить? смотреть?.. - будь же благословенна, единственная, непостижимая, моя Уника! - Кошмар какой-то... - ты все еще пишешь "ins Blaue hinein" {"В неизвестность", здесь: "для слепого" (нем.).}! Я жду, страдаю твоей тревогой, - я же здоров, сколько писал тебе, с 26.XI... - Нет, никогда не позволю себе тревожить тебя, говорить о какой-нибудь болезни! Не постигаю, _к_а_к_ это прорвалось - о глазе! Не хотел же, поверь мне. Я понял, получив _ж_и_в_о_й_ цветок, что ты его связала со "Знамением Пресвятой Богородицы"⁴⁵⁹, - с нашей "Чашей", моя неизреченная, _н_е_у_п_и_в_а_е_м_а_я! И, знаешь, то же движение сердца заставило меня послать тебе _о_т_в_е_т_н_о_е, как-будто: я послал 26.XI, за 3 дня до твоего привета, - но, верю, твое передалось мне, ты уже думала о "ласке" - мне! Я истекал такой нежностью к тебе, - нельзя нежней. И это чувство смешано с