Врангель Фердинанд Петрович - Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю

я (где некогда жили и кеты), а впоследствии исчезнувшим (асаны, арины, котты) и отюрченным (качинцы, сагайцы, койбалы и кызыльцы, вошедшие ныне в хакасскую народность, современные карагасы). Еще более невыяснен этногенез айнов, совершенно обособленных от палеоазиатов и относимых и к монгольской, и к кавказской, и к австронезийской группе. Кеты и айны исключаются поэтому многими современными этнографами из группы палеоазиатов. Опровергнуто также и историческое основание выделения этой группы, и место отдельных палеоазиатов в общей системе сибирских народов не выяснено до сих пор.

   Советские лингвисты различают внутри палеоазиатов следующие родственные в языковом отношении группы:

   чукотскую или чукотско-корякскую, куда входят чукчи, коряки и камчадалы (ительмены);

   эскимосскую, объединяющую эскимосов и алеутов.

   Юкагиры почти совсем утратили родной язык и относятся в этом отношении к русским, чукчам, ламутам, аналогично чуванцы - к русским, чукчам и корякам. Гиляки представляют совершенно обособленную группу.

   Сохранившаяся на протяжении ста лет классификация сибирских народностей отражала в свое время состояние изученности этих народов. Предисторическое прошлое их было исследовано очень мало, особенно в антропологическом и археологическом отношении: не известны ни пути миграции, ни эпохи заселения территорий Крайнего Севера теми или иными этническими группами, не исследованы взаимные культурные связи, не выяснены, словом, основные вопросы этногенеза.

   Сложные проблемы этногенеза народов Севера впервые разрабатываются советскими учеными. Исследования их устанавливают следующие положения, очень общего пока еще характера.

   В эпоху русского завоевания Сибири северные этнические образования сложились уже в большинстве своем, каждая в отдельности, в определенное, отграниченное от других (соседей), культурно-историческое единство ("племя", "этнографическая группа"). Единство это складывалось из отдельных родов, которые занимали вполне определенные, им самим хорошо известные территории, вели однотипное хозяйство и были связаны общим языком, культом, этническим самосознанием. Современные малые народы Севера являются, таким образом, результатом длительного и сложного этногенетическюго процесса. Они сформировались в самостоятельные этнические образования - в том виде, как их застала писанная история, - в результате процессов смещения и взаимовлияния разных древнейших насельников Севера, примыкающих по своей культуре к некоторым современным "палеоазиатам", как между собою, так и с позднейшими пришельцами с юга.

   Обоащаясь к палеоазиатам, нужно сказать, что археологические, этнографические и лингвистические изыскания последних лет устанавливают известное культурное, а, быть может, и этническое родство между чукчами, коряками и эскимосами и приводят к предположению об общем происхождении их от древнейших обитателей побережий Ледовитого океана. Эти "праэскимосы" создали так называемую берингоморскую культуру полярных морских охотников. Найденные в 1932 году в нескольких пунктах (мысы Северный и Дежнева, сел. Инчоун) предметы берингоморской культуры и последующие работы С. И. Руденко на Чукотском полуострове (1945) и А. П. Окладникова у мыса Баранова (1946) показывают, что предки современных эскимосов были расселены и на побережье Ледовитого океана до Колымы. Это подтверждается и остатками старинных жилищ (о них упоминает и Врангель), и фольклорным материалом, и данными топонимики. Следы этой древнейшей культуры морских охотников эскимоидного типа прослеживаются и далеко на западе, на территории расселения современных ненцев (полуостров Ямал, Тазовская губа). Очевидно и там существовала некогда эта своеобразная культура оседлого полярного населения, сменившаяся позднее культурой кочевых оленеводов (на западе ненцев, на востоке чукчей). Лингвистические изыскания тоже устанавливают некоторую общность словарного материала самоедских языков (ненецкого, энецкого, нганасанского) с палеоазиатскими (чукотским, корякским, эскимосским). Что касается, в частности, приморских чукчей, то некоторые данные в области материальной культуры, религиозных представлений и языка позволяют предполагать, что они образорались в результате слияния части чукчей с прибрежными эскимосами. Вопрос о происхождении и взаимоотношении в древности алеутов и эскимосов не выяснен. Одно, ведущее свое начало еще от Штеллера и представленное впоследствии Вениаминовым, Л. Шренком, В. Богоразом и другими, мнение придерживается азиатского происхождения алеутов. Аналогично этому и азиатские эскимосы считаются остатками эскимосов, перешедших в Америку по суше, соединявшей в конце четвертичного периода оба материка. Другие ученые (Иохельсон и другие) приписывают и эскимосам и алеутам американское происхождение. Во всяком случае этнографические и языковые данные подтверждают известную близость алеутской и эскимосской культуры; налицо также известное родство алеутской и палеоазиатской культуры, с одной стороны, и алеутской и индейской, с другой. Все это позволяет говорить об этнической общности в прошлом палеоазиатов северо-восточной Сибири с индейцами Северной Америки.

   Аналогичны изыскания советских исследователей в области этногенеза другой, тунгусо-маньчжурской части населения крайнего северо-востока. Формирование тунгусов происходило, предположительно, в области верхней Лены и Ангары (Прибайкалье), на основе смешения пришлых прапредков, - близких к монголам выходцев с юга Восточной Азии, и древнейшего неолитического населения новых мест их обитания - разных палеосибирских племен. В последующую историческую эпоху произошло расселение пратунгусов к северу, востоку и северо-востоку от Прибайкалья. На крайнем северо-востоке имело, видимо, место образование ламутского этноса в результате смешения тунгусских и юкагирских элементов.

   Подверглась, в свете новейших советских исследований, пересмотру и господствовавшая ранее упрощенная теория южного происхождения (переселения) якутов. Образование якутской народности рассматривается в настоящее время, как результат сложного процесса смешения пришлых с юга (из Прибайкалья и Приамурья) тюрко-монгольских племен с автохтонами новых мест расселения - пратунгусскими и, возможно, некоторыми палеосибирскими компонентами.

   Эти охарактеризованные в самых общих чертах положения, к которым пришли советские ученые (А. М. Золотарев, А. П. Окладников, Г. Н. Прокофьев, С. А. Токарев, В. Н. Чернецов и др.), закладывают только первые основы предистории северных народностей. Общие проблемы этногенеза далеки еще от разрешения, но разработка частных вопросов этнологии дала уже большие положительные результаты, как для определения ближайших задач дальнейших исследований, так и для опровержения ряда антинаучных и реакционных так называемых "геополитических теорий" (финских, японских и др.).

   Дальнейшая совместная работа советских этнографов, лингвистов, историков, археологов, антропологов разрешит сложные вопросы сибирского этногенеза.

  

  

   Я уже упоминал об этнографической ценности "Путешествия". Высокая образованность Врангеля и Матюшкина, разносторонний интерес к исследуемой стране, острая наблюдательность дали в общем итоге выдающееся описание населения Колымы и смежных районов. Многие наблюдения, выводы и характеристики, сделанные авторами "Путешествия" и относящиеся к самым различным сторонам жизни северных народностей, поражают исключительной меткостью, глубиной оценок-обобщений и сохранили свое значение до самой советской эпохи. Ограничусь в этом отношении немногими, наиболее яркими примерами.

   В ту пору, да и много позже, у северных племен широко бытовали самые примитивные формы материальной культуры. Материалом для изготовления средств труда служили камень, кость, рог, дерево, для пошивки одежды и обуви - звериные шкуры; широко бытовали жилища полуподземные или сооруженные из тех же шкур, долбленые и кожаные лодки; костер был у многих единственным источником отопления и освещения; главными орудиями добычи промысловых животных являлись лук и стрелы, гарпун, острога и уда, всевозможные пассивные, по своему назначению, ловушки. Все эти различные элементы материальной культуры носили первобытный характер, но были вместе с тем замечательным культурным завоеванием народов Севера. При весьма низком общекультурном уровне они проявили высокую изобретательность в устроении своей жизни и выработали исключительно приспособленные к суровым условиям Севера формы культуры. Именно такую, разностороннюю и исторически верную оценку культуры северных народностей встречаем мы у Матюшкина в его рассуждении о туземных способах охоты (225).

   Не мало примеров правильного понимания и объяснения некоторых явлений социального порядка находим и у Врангеля. Говоря, например, о делении чукчей на оседлых охотников и кочевых оленеводов, Врангель поясняет: "Оба племени живут в хорошем согласии и взаимно снабжают одно другое жизненными потребностями. Береговые чукчи доставляют кочующим китовые ребра и китовое мясо, моржовые ремни, жир, а взамен получают оленьи кожи и готовые платья". Трудно встретить в старой литературе лучшее объяснение того явления, которое служит в сибирской этнографии классической иллюстрацией ранней формы общественного разделения труда и возникающего на этой почве обмена.

   Много внимания уделено в "Путешествии" хозяйству и общему экономическому положению населения. Авторам удалось - просто и наглядно - показать всю специфику того промыслового производства, которое известно науке как "присваивающая" или "собирательская" форма хозяйства и свойственно самым ранним ступеням развития человеческого общества. Вся жизнь северных народностей состояла, по наблюдениям путешественников, в напряженной и непрестанной борьбе за существование, причем исход этой борьбы зависел полностью от состояния промысловых ресурсов - хода рыбы, миграции дикого оленя или моржа и пр. (130, 140, 146, 150 и др.). Замечательные по силе и яркости страницы посвящены изображению голодных бедствий населения, неизбежно повторявшихся каждой весной, когда отсутствовали доступные людям ресурсы питания. К описанию этих бедствий постоянно возвращаются и Врангель (140, 142, 154, 156, 225, 273) и Матюшкин (227, 228, 288, 291). "Три такие ужасные весны прожил я здесь и теперь еще с содроганием представляю себе плачевную картину голода и нищеты, которой, хотя был свидетелем, описать не в силах", - вспоминает Врангель о своем пребывании на Колыме (142). Описанная Матюшкиным картина неудачного промысла дикого оленя на Анюе и наступившего в результате "всеобщего уныния и отчаяния" (227) является одним из самых сильных мест "Путешествия".

   Широко показана и торговля, носившая и на Колыме характерные черты известного северного неэквивалентного обмена и бывшая одним из сильнейших факторов эксплоатации и разорения северных народностей. Многочисленными примерами иллюстрируют авторы неудовлетворительное снабжение края предметами первой необходимости, обирательство и спаивание населения, огромные барыши купечества от обменных операций с пушниной (102, 157, 158 и др.).

   Таков в самых общих чертах вклад, сделанный экспедицией Врангеля в познание населения крайнего северо-востока Азии.

  

  

   Последующие десятилетия XIX столетия внесли мало нового в изучение дальнего северо-востока. Отдаленная и глухая окраина с ее совершенно неизведанными богатствами не привлекала внимания ни правительства ни промышленного капитала. Оживление сибирской этнографии, наступившее в середине XIX столетия в связи с образованием Русского географического общества и экспедиционной деятельностью Академии Наук, тоже не коснулось Колымского края. Правительственные и общественно-научные интересы сосредоточились в это и последующее время на вновь обретенных старинных русских землях - Приамурье, Уссурийском крае, Приморье, Сахалине.

   К пятидесятым годам относится миссионерская деятельность А. И. Аргентова в приколымских районах. Им опубликовано несколько работ [3-9], содержащих новые этнографические данные о чукчах {Настоящая часть очерка не ставит своей задачей дать хотя бы краткий обзор этнографического изучения народов северо-востока и соответствующей библиографии. Автор ограничивается упоминанием лишь о важнейших этапах этого изучения, притом относящихся только к тем из этих народов, которые описаны в "Путешествии". Не приводятся поэтому работы, касающиеся коряков, камчадалов, эскимосов и алеутов и хотя бы затрагивающие чукчей или юкагиров и пр., но лишенные существенного значения.}.

   Одним из немногих, крупных по своему значению, событий в истории исследования народов крайнего северо-востока была экспедиция Г. Майделя, посетившая в 1868-1879 гг. бывш. Колымский округ, районы обоих Анюев, Анадыря и Гижиги. Экспедиция эта, преследовала, главным образом, административные цели (урегулирование отношений с чукчами), но собрала весьма ценный и разнообразный этнографический материал по всем племенам, с которыми соприкасался Врангель, во многом дополняющий "Путешествие" и опубликованный Майделем [68].

   Выдающимся по своим масштабам начинанием в области исследования населения северо-востока была известная Якутская так называемая сибирская экспедиция, предпринятая Восточно-Сибирским отделом Географического общества на средства И. М. Сибирякова в 1894-1896 гг. Блестящая по составу своих участников, в большинстве своем политических ссыльных (В. Г. Богораз, Н. А. Виташевский, В. М. Ионов, В. И. Иохельсон, Ф. Я. Кон, И. И. Майнов, Э. К. Пекарский, С. В. Ястремский и др.), экспедиция эта положила начало подлинно научному всестороннему изучению малых народов Якутии. В. Г. Богоразом, в частности, были подробно исследованы чукчи, чуванцы и ламуты [30], a В. И. Иохельсоком - юкагиры и тунгусы [53, 54]. Издание "Трудов Якутской экспедиции", рассчитанное на 13 крупных томов, было осуществлено лишь в ничтожной мере [Азадовский, I; Николаев, 72; см. также Известия Вост.- Сиб. отд. Рус. геогр. общ., т. XXVII, 1896 г. No 1 и 2; т. XXVIII, 1897 г., No 1 и 3; т. XXIX, 1898 г., No 3].

   Инициатива И. М. Сибирякова была продолжена в 1900-1902 гг. Северо-тихоокеанской, так называемой Джезуповской экспедицией американского Музея естественных наук (в Нью-Йорке). Исследование народов крайнего северо-востока Азии было поручено крупнейшим русским ученым В. Г. Богоразу и В. И. Иохельсону, справедливо считающимся лучшими знатоками палеоазиатов. Ими исполнены были большие этнографические, антропологические и лингвистические изыскания на Чукотке, Анадыре, Камчатке и Гижиге. В результате появились замечательные монографии Богораза о чукчах [33] и Иохельсона о коряках и юкагирах [55, 56], освещающие материальную культуру, социальную организацию и религиозные представления этих народов.

   Из последующих немногих исследований Колымского края и смежных районов наибольший интерес представляют работы С. А. Бутурлина и Н. Ф. Каллиникова {Интересны в некоторых отношениях и труды участников золотопромышленной экспедиции 1900 г. К. И. Богдановича [26] и И. Н. Акифьева [2], но приводимые ими сведения относятся лишь к берингоморским чукчам.}.

   Экспедиция С. А. Бутурлина, крупнейшего знатока Крайнего Севера и выдающегося деятеля в области социалистическое строительства у малых народов, посетила в 1905 г. Колыму, Яну и Алазею и подробно обследовала население этих бассейнов. Опубликованный отчет С. А. Бутурлина [35] содержит подробное, преимущественно экономическое описание положения народностей Колымы (главным образом юкагиров и ламутов, отчасти алазейских чукчей и тунгусов), но приводит и много этнографических сведений о промыслах и кустарных занятиях населения.

   Штабс-капитан Н. Ф. Каллиников провел два года (1907-1909) на Чукотском полуострове для обследования его естественно-экономических условий и проявил себя как исключительно внимательный и добросовестный наблюдатель. Талантливая книга его [59] богата разнообразным и ценным этнографическим материалом о чукчах, причем некоторые факты впервые освещены автором. Пять ее глав посвящены описанию населения и приводят замечательное по точности наблюдений описание жилища, утвари, одежды, "внутреннего быта", под которым автор разумеет социальные (семейные в частности) отношения и домашнюю жизнь, религии, промыслов и техники.

   Некоторые сведения о туземном населении содержит отчет геолога И. П. Толмачева, руководителя Чукотской экспедиции 1909 г., исследовавшей полярное побережье от устья Колымы до Берингова пролива [100].

   Таков краткий обзор наиболее значительных исследований малых народов Колымы, осуществленных до революции. Надо отметить, что при всей ценности этого дореволюционного наследия большинство упомянутых работ носило формально описательный характер, свойственный вообще старой этнографии, причем главное внимание уделялось материальной культуре, а не явлениям социального порядка. За редкими исключениями весьма детальные сведения о технике, жилище, инвентаре и пр. не сопровождались экономическим и историко-культурным анализом, игнорировались вопросы о хозяйственных укладах, о социальных, в частности производственных отношениях и т. д. Более заметный интерес к социальным явлениям и стремление к теоретическим обобщениям наблюдались у тех исследователей, судьбы которых оказались связанными с местным населением в результате их революционной деятельности. В числе таких политических сыльных-этнографов следует прежде всего отметить В. Г. Богораза и В. И. Иохельсона. Однако присущая им народническая идеология не могла не наложить яркого отпечатка на их работы, страдающие крупными ошибками в методологическом отношении. Исследователи эти обходили такие вопросы социально-экономического порядка, как развивавшееся у малых народов имущественное и социальное расслоение, распад древних первобытно-общинных отношений, и идеализировали общественные формы, бытовавшие у этих народов. По справедливому признанию самого Богораза, относящемуся уже к 1930 г., "этнографы до сих пор проходят мимо явлений классового расслоения в пределах натурального хозяйства и просто не видят их, страдая каким-то специальным этнографическим дальтонизмом" [28].

  

  

   Приведенные выше источники, относящиеся ко времени с середины XIX столетия до второго десятилетия XX столетия свидетельствуют о крайне тяжелом положении малых народов Колымского края на протяженна этого периода.

   Подробно описанное Врангелем в 1820-1823 гг. печальное состояние населения в последующие сто лет еще более ухудшилось, причем достигло особой остроты в последние предреволюционные годы.

   Упомянутые отчеты экспедиций, многочисленные сообщения столичной и местной периодической печати, официальные источники неизменно передавали о бедствиях, постигавших юкагиров, ламугов, чукчей, чуванцев и показывали причины их обнищания и вымирания. Одною из них было неуклонное падение промыслов и оленеводства - этой основы существования северных народов. Подорваны были запасы не только ценного пушного зверя, что наблюдалось уже в XVII-XVIII столетиях, но и таких имеющих громадное потребительское значение ресурсов, как рыба и мясо-шкурные (парнокопытные) животные. Катастрофически падал и морской зверобойный промысел в результате начавшегося в середине XIX столетия хищнического истребления главнейших объектов промысла (китов и моржей) американскими промышленниками. Оленеводство испытывало громадные потери от волков и эпизоотии, обнищавшие оленеводы вынуждены были проедать остатки своих стад. Еще неустойчивее было собаководство, этот единственный у большинства оседлых источник транспорта.

   Население испытывало постоянные голодовки. В не менее сильных, чем Врангель, словах описывал Бутурлин [35] спустя восемьдесят лет страшные бедствия колымских ламутов и юкагиров и чаунских и омолонских чукчей. Обнищание их достигло к тому времени последних пределов. Не было рыболовных сетей и боеприпасов, огнестрельное оружие было изношено до крайности, охотники за отсутствием теплой одежды выходили на промысел поочереди. От голодной смерти гибли целые семьи юкагиров, ламутов, чукчей; сибирские газеты сообщали о случаях людоедства и самоубийства от голода. Особенно тяжело было положение колымских юкагиров, бесскотных кочевников, лишенных даже ездовых собак. Хозяйство таких, по этнографической терминологии, "пеших охотников" было исключительно нищенским даже на общем фоне нищеты туземцев Севера.

   Значительно усилилась внеэкономическая и торговая эксплоатация населения. Ясак выколачивался нещадно: Бутурлин сообщал, как за недоимки местные власти продавали последнее имущество юкагиров. Охотники были закабалены наследственными долгами, переходившими из поколения в поколение. К тяжелой внешней эксплоатации присоединялась еще внутренняя - со стороны выросших в туземной среде "кулаков" - торговых посредников.

   В приморских районах крайнего северо-востока процветало американское нелегальное хищничество: промысел морских зверей в территориальных водах, разработка ископаемых богатств, контрабандная торговля спиртом. Американцы заливали ромом и спиртом Чукотку, вывозя оттуда пушнину, китовый ус, моржовый клык, живых оленей и собак.

   Физическое состояние населения было, естественно, очень неблагоприятно. Помимо различных заболеваний, связанных с суровыми условиями промыслов и антигигиеническим бытом (ревматических, легочных, глазных, накожных и пр.), оно страдало часто от массовых эпидемий (оспы, кори и пр.) {Здесь надо отметить попутно часто встречающееся в дореволюционной литературе, в том числе и в "Путешествии" (134, 218), ошибочное мнение о распространенности у северных народностей венерических болезней. Предпринятые в советскую эпоху медико-санитарные исследования опровергли это предположение. В действительности венерические заболевания встречались лишь в местах соприкосновения туземцев с моряками, преимущественно теми же американцами.}.

   Такова в общих чертах печальная картина заброшенного населения Колымы, веками остававшегося на чрезвычайно низком культурном уровне.

   Действительно сильным прогрессивным фактором в жизни северных народностей было культурное влияние русского старожильческого населения, неоднократно подчеркнутое еще Врангелем и Матюшкиным (180, 218-219, 229 и др.). Благодаря этому влиянию в быт северных народностей проникали совершенно новые формы культуры. От русских народы Севера восприняли зачатки земледелия и домашнего скотоводства, получили от них новые средства труда, домашний инвентарь, узнали новое жилище (рубленую избу русского типа), пищу, одежду. Общение, иногда очень близкое, с русскими способствовало смягчению нравов, распространению русской речи, некоторых культурных навыков в быту. Влияние это было, однако, очень ограниченным - распространялось только на непосредственно соприкасавшиеся с русскими старожилами, преимущественно оседлые группы чуванцев, юкагиров, ламутов. Широкие неограниченные возможности такого влияния открыла только Великая Октябрьская социалистическая революция, навсегда освободившая малые народы Севера от колониального рабства, нищеты и невежества.

  

  

   "Живой музей" чрезвычайно отсталых народов крайнего северо-востока явился исключительно благодарным поприщем для советской этнографической науки, обогатившейся совершенно новой методологией и тематикой исследований, поставившей себе и иные задачи.

   Советские ученые оценили в полной мере громадный теоретический интерес, который представляли народы Севера для разрешения важнейших вопросов истории человеческого общества и развития его культуры. Они сделали предметом своих исследований весь жизненный комплекс народов Севера - все явления материальной, социальной и духовной культуры: производство и хозяйство, домашний быт, экономические связи и уклады хозяйства, социальную структуру и общественные отношения, нормы обычного права, религиозные представления, фольклор, прикладное искусство.

   Говоря об исследованиях автохтонного населения крайнего северо-востока, нельзя ограничиться освещением деятельности только специалистов-этнографов. Большой вклад сделан в этом отношении научными работниками самых разнообразных специальностей, участвовавшими в различных исследованиях этого края, преимущественно его производительных сил (биологами-ихтиологами, зоологами, охотоведами, зоотехниками, геологами, географами, экономистами), руководящими партийными и советскими работниками. Нужно также сказать предварительно о громадном значении для изучения этого населения состоявшейся в 1926-1927 гг. переписи Крайнего Севера СССР. Единственная в мировой практике перепись эта дала впервые науке богатейший материал по демографии, технике и экономике народов Севера, торговым их связям и пр. [87].

   Наиболее крупный вклад сделан советскими исследователями в этнографию чукчей и коряков, наименее изученных в прошлом, несмотря на наличие упомянутых выше трудов Богораза [33] и Иохельсона [55] {Нижеследующий краткий обзор работ, относящихся к народам крайнего северо-востока, не носит, само собою разумеется, исчерпывающего характера. Приведены лишь главные, наиболее существенные труды или малоизвестные сообщения о новых этнографических фактах. Без ссылок на список литературы, за редким исключением, приводятся фамилии авторов неопубликованных работ.}.

   По этнографии чукчей, в частности, заслуживают внимание работы И. В. Друри [39, 39а] и П. Н. Орловского [80, 81] об оленеводстве и Г. П. Нечипоренко [71] и М. П. Розанова [88] о промыслах моржа, этих основных источниках существования населения. Сведения общего, преимущественно экономического характера дают работы С. М. Беликова [14, 15], А. И. Караева [60], А. Б. Марголина [69], Я. Ф. Самарина [89]. Обширный, чрезвычайно ценный и разнообразный материал содержат работы организаторов первых органов советской власти на Чукотке П. Иванова [50] и А. М. Михалева, крупного исследователя северных народностей и деятеля бывшего Комитета Севера П. Е. Терлецкого [99], учителя на Чукотке, впоследствии аспиранта Института этнографии Академии Наук Н. Б. Шнакенбурга. Совершенно неисследованным ранее чаунским и вилюнейским чукчам посвящены работы И. С. Архинчеева, Е. Иоффе, Я. Ф. Caмарина. Особенно большой интерес представляет выдающееся исследование покойного И. С. Архинчеева [10], крупного деятеля в области национального строительства, о чукчах-оленеводах Чаунского района. Работа эта впервые проливает свет на весьма сложные и невыясненные общественные формы у кочевых чукчей.

   Сведения о материальной культуре коряков сообщают работы H. H. Билибина [25], Е. П. Орловой [77] и H. H. Беретти [17], во многом дополняющие монографию Иохельсона [55], об оленеводстве труды Е. И. Горбунова [38], В. М. Крылова [65, 66], В. Соломоника [96]. Сравнительно много работ посвящено также малоизученным социальным отношениям. К. Бауэрман впервые собрал материал об отцовском роде у коряков [13], ему же принадлежит статья о происхождении этой народности [12]. П. И. Борисковский занимался вопросом о пережитках родовых отношений [34], Н. Н. Билибин опубликовал исследование о формах обмена [21] и много материалов о производственных отношениях [18, 19, 20, 21, 22, 23, 24]. Страдающие методологическими ошибками работы Билибина исправляются и дополняются в известной мере трудами Аполлова, относящимися к оседлым корякам. Н. Б. Шнакенбург оставил ценное сообщение об очень мало известной в прошлом группе коряков, известной под названием кэрэки [102]. Большое и разнообразное наследие оставил лучший знаток этой народности С. Н. Стебницкий; опубликована была в свое время лишь незначительная часть его работ [97, 97а, 976, 98]. Эскимосам (азиатским) посвящены работы В. Ф. Власовой [36], A. М. Золотарева [48, 49], М. О. Кнопфмиллер [64], А. И. Mинеева [70], Е. П. Орловой [76], К. Сергеевой [93, 94] и Н. Б. Шнакенбурга.

   Несравненно меньше появилось трудов, посвященных юкагирам, ламутам, тунгусам и остальным народам крайнего северо-востока. К юкагирам относятся: упомянутая выше работа П. И. Борисковского [34], описание путешествия на Колыму С. В. Обручева [73] и неопубликованные работы Ю. А. Крейновича и B. И. Кривошеина; к ламутам и тунгусам - сообщение Ив. Багмута [11], В. Зиссера [47] и Е. П. Орловой [78, 79]. Обширный и разнообразный материал о северных народах Колымы содержат работы Е. Кавелина [57, 58].

   Несколько работ о старой материальной культуре народов крайнего востока и социалистической реконструкции их хозяйства и быта принадлежат М. А. Сергееву [90, 91, 92].

   Появились и новые труды об этих народах старейших отечественных этнографов В. Г. Богораза [27, 29, 31, 32] и Д. К. Зеленина [41, 42, 43].

   Перечисленные в этом беглом обзоре труды восполняют многие пробелы старой этнографии и освещают, как упоминалось, весь жизненный комплекс народов крайнего северо-востока. Подробно описаны техника, орудия и приемы во всех отраслях труда (рыболовстве, сухопутной и морской охоте, оленеводстве, подсобных занятиях), исследовано хозяйство, его структура и различные типы, годовые циклы производственной деятельности населения, экономика отдельных отраслей и всего хозяйственного комплекса в целом. Детально освещен домашний быт, туземная архитектура, домашняя промышленность, материал и способы его обработки, самодельная одежда, утварь, питание и пр.

   Наиболее ценный вклад сделан советскими исследователями в изучение общественных явлений - семейно-брачных отношений, терминологии и системы родства, форм брака и семьи, норм наследования и т. д. Исследованы социальные связи хозяйства, формы внутритуземного обмена и посредничества, внешние обменные отношения. Выяснены в результате товарные и натуральные элементы хозяйства отдельных народностей. Интересовались исследователи и таким мало освещенным в прошлом вопросом, как культурное влияние русского населения на малые народности и проникновение к ним, в результате этого влияния, новых, прогрессивных форм культуры.

   Пролит свет на социальную структуру и производственные отношения. Так как этнографические работы начались немедленно после утверждения советской власти в районах расселения северных народов и застали их еще в дореволюционном состоянии, не затронутом социалистической реконструкцией, - советским ученым удалось запечатлеть исключительно ценный для науки материал в сфере социальных отношений. Это касается прежде всего широко распространенных у народов Севера архаических пережитков коллективных форм собственности на средства производства, общинных норм землепользования, коллективных форм труда и таких же начал в области распределения продуктов труда, обычаев гостеприимства, взаимопомощи, общественного призрения и пр. Выяснены процессы разложения древних общественных отношений и бытовавшие у малых народов чрезвычайно запутанные и нелегко распознаваемые формы эксплоатации. Советские этнографы наблюдали такие исчезнувшие на глазах современников явления, как обычай "добровольной смерти" {См. ниже. стр. 441.}, калым и отработка жен, остатки группового брака, левират и сорорат, экзогамия и пр.

   Особенно надо подчеркнуть большие исследования кочевого населения. Впервые установлены закономерность передвижений кочевников, годовые циклы кочеваний, формы кочевых объединений, различные особенности общественного строя и быта населения. Обогатилась в итоге и "этнография оленеводства", этой интереснейшей для науки формы зачаточного, полупервобытного скотоводства малых народов.

   Значительные работы исполнены и в области духовной культуры малых народов, религии и народного творчества. Собранные советскими исследователями тексты шаманских камланий (обрядов), коллекции различных ритуальных принадлежностей, богатые личные наблюдения и опросы в туземной среде дали новый материал для познания примитивных религиозных представлений (анимизма и шаманизма). Появились и публикации, посвященные фольклору и прикладному искусству.

   Обзор мой ограничивается работами общеэтнографического характера. Не упомянуты поэтому многочисленные специальные исследования - антропологические (Г. Ф. Дебеца, И. Г. Лаврова), археологические (А. П. Окладникова, С. И. Руденко), исторические (Л. С. Берга, И. С. Вдовина, В. И. Огородникова, С. Б. Окуня, Г. А. Попова, Н. Н. Степанова, Е. Д. Стрелова).

   Надо вспомнить также многочисленные произведения, относящиеся к художественному жанру, так называемой "этнографической беллетристике". Благодаря хорошему знанию авторами изображаемых народностей, многие из этих произведений стоят на большом этнографическом уровне и являются ценным познавательным источником для широкого круга читателей. Сюда относятся работы таких писателей, как Н. П. Вагнер, Н. Галкин, И. Ф. Кратт, Т. З. Семушкин, В. Г. Тан, Л. Улин, А. Фетисов.

  

  

   Замечательной чертой советской этнографии является тесная связь ее с практикой национального строительства у отсталых народностей. Великая Октябрьская революция выдвинула историческую задачу полного переустройства жизни отсталых народов, в том числе и племен крайнего северо-востока. Ликвидация многовековой отсталости требовала реального знания конкретного состояния всех особенностей жизни северных народностей, нахождения быстрых и безболезненных путей их всестороннего - хозяйственного, политического, культурного - возрождения. Этнографические исследования поставили своей задачей помощь государству в национальном строительстве и являются поэтому ярким примером связи теории с практикой в социалистической стране. Разрешая те или иные научные вопросы, исследования эти одновременно давали необходимое обоснование для той радикальной социально-технической и культурной реконструкции туземного общества, которая приобщила его к современной социалистической культуре.

   С самых первых шагов своей деятельности советское правительство поставило задачу глубокого изучения жизни малых народов Крайнего Севера и привлечения научных сил для успешного переустройства их бытия. Старое поколение наших ученых, знатоков Крайнего Севера и его населения, широко откликнулось на этот призыв. Общеизвестна выдающаяся роль в этом отношении С. В. Керцелли, В. Г. Богораза, Л. Я. Штернберга, В. И. Иохельсона, Ф. Кона, С. И. Мицкевича-Капсукас, С. А. Бутурлина и других.

   Молодое советское поколение этнографов приняло непосредственное участие в работе среди народов Севера. Разнообразное участие это коснулось всех сторон жизни населения. Часто с университетской скамьи, а затем аспирантами и начинающими учеными они работали учителями в национальных школах, краеведами на культурных базах, секретарями местных советов, руководителями комитетов нового алфавита и т. д. Благодаря многолетней деятельности среди северных народностей они усвоили местные языки и приобрели глубокие знания их жизни.

   Учителя школ и другие советские работники, среди которых было не мало этнографов, были первыми проводниками советского влияния на население, которые принесли ему совершенно новую культуру и просвещение.

   Лингвистические работы советских ученых завершились грандиозным по своему значению результатом - созданием письменности для народов Севера. Бесписьменные на протяжении всей своей истории (лишь у некоторых было пиктографическое письмо) народы получили в начале 30-х годов свою национальную письменность. Началось массовое издание букварей, учебников, детской, юношеской, научной литературы на языках чукчей и коряков, эскимосов, тунгусов, ламутов и др. Само собою ясно громадное значение этого фактора для скорейшего и полного приобщения отсталых племен к современной социалистической культуре.

   Активное участие советских исследователей в северных переписях, изучение расселения и этнических и экономических связей отдельных групп, направления их хозяйственной деятельности, внутреннего экономического строя явились в свое время необходимыми предпосылками для важнейших мер правительства по устроению жизни отсталых народностей: построению первичных Советов и интегральной кооперации, землеустройству, национальному районированию, переходу кочевников на оседлый быт. Этнографические наблюдения помогли выяснению скрытых форм эксплоатации, перевооружению промысловой техники, строительству новых коллективных форм хозяйства и т. д. Этнографические работы оказали, таким образом, большую помощь той коренной реконструкции жизни малых народностей Севера, в результате которой она приобрела современные, несравнимые с прошлым формы.

   Необходимо подчеркнуть высокое качество и полевых и теоретических работ советских этнографов, унаследовавших лучшие приемы и традиции старой отечественной школы, избавившихся от ее отрицательных сторон, вооруженных новым марксистским методом, знанием туземных языков и высокой социальной целеустремленностью ученых социалистического общества.

  

  

   Замечательные успехи освоения Крайнего Севера и национального строительства у его отсталых народностей наглядно видны на примере Колымского края, столь ярко описанного Врангелем и Матюшкиным.

   Далекая и глухая Колыма испытала за годы сталинских пятилеток изумительное преобразование и стала одним из крупнейших индустриальных районов Союза.

   В конце 20-х годов на Колыме появились первые гидрографические экспедиции, а в 1931 г. морской пароход "Ленин", впервые в истории края, прошел до Средне-Колымска, на 700 км от устья реки. Одновременно началось наступление с юга - с Охотского моря и верховьев Колымы. В июле 1928 г. на Охотское побережье высадилась первая геологическая экспедиция. Участником ее был геолог В. А. Цареградский, который удостоен за свои 18-летние работы в Колымо-Индигирском крае высокого звания лауреата Сталинской премии и Героя социалистического труда. Результаты экспедиции 1930-1932 гг. решили судьбу края. Был создан крупнейший в Союзе комбинат "Строительство Дальнего Севера", пользующийся с первых дней постоянным вниманием и помощью товарища Сталина. Через несколько лет "Дальстрой" занял видное место в народном хозяйстве страны, повышении ее индустриальной мощи и обороноспособности.

   В дикой недоступной тайге появились первоклассные автомобильные дороги, по Колыме стали курсировать пароходы, на юге и севере края сооружены ворота в океан - порты Магадан и Амбарчик. Разрешена в результате важнейшая задача - предпосылка всего развития края: ликвидирована его вековая изолированность от культурных районов страны. В глухих дебрях возникли многочисленные горнодобывающие и горнообрабатывающие предприятия, перевалочные и автомобильные базы, ремонтные мастерские, машиностроительные заводы, электростанции. Рядом с мировым полюсом холода в Оймяконской впадине появился новый индустриальный район с большим культурным центром - Усть-Нера. Индустриализация края вызвала к жизни крупную угольную и лесную промышленность и сеть первоклассных совхозов, обеспечивающих население свежими овощами и мясо-молочными продуктами. Работают пищевые комбинаты и рыбопромышленные предприятия, единственные на севере Союза сахарный и стекольный заводы на местном сырье.

   Стала неузнаваемой и жизнь отсталых малых народов Колымского севера - ламутов, тунгусов, юкагиров, чукчей, чуванцев. Давно уже исчезли убогие юрты и балаганы оседлых рыболовов и чумы кочевых охотников-оленеводов. В бассейне Колымы и на Охотском побережье выросли крупные колхозные поселки с настоящими домами. Население приморского Ольского района и смежного с ним Среднеканского объединено в 14 якутских, ламутских, юкагирских и смешанных артелей. Колхозники вооружены новой техникой - охотничьими ружьями и капканами современных систем, крупными неводами, механизированным флотом. Наряду с громадным ростом исконных отраслей - рыболовства, охоты, оленеводства - появились новые источники дохода - земледелие, животноводство, грузовые перевозки и т. д. Перестройка отсталой прежде экономики сделала возможным массовый переход кочевников на оседлость. Рост зажиточности и культурного уровня резко изменил весь материальный быт населения, получившего новое благоустроенное жилище, новую пищу, одежду, утварь.

   В национальных колхозах Ямска, Тауйска, Олы, Сеймчана зажглась лампочка Ильича. На Колыме, в Среднеканском районе, возник национальный центр юкагиров - Нелемное, а по соседству, в горах Аргатаса, - юкагирский колхоз "Светлая жизнь". В поселке - сельский совет, фактория с пекарней, школа, клуб, больница, детские ясли. В Балыгычане, на средней Колыме, один из крупнейших колхозов Сеймчанского района, юкагиро-якутская артель "Имени третьей пятилетки". В колхозе развиваются посевы, есть молочно-товарная ферма, одни денежные заработки колхозников достигли в годы войны 50 руб. на трудодень.

   Повсюду появились у малых народностей школы-интернаты, избы-читальни, клубы, радиоустановки. Педагогический техникум в Магадане выпускает ежегодно учителей - юкагиров, ламутов и др., несущих своему народу советскую культуру и просвещение.

   Совершив при помощи передового русского народа за какие-нибудь два десятка лет скачок через тысячелетия - от каменного века к высотам самой передовой в мире, социалистической культуры, малые народы Колымы прекрасно сознают, кому они обязаны этим чудесным изменением их исторической судьбы. Это сказалось еще в годы первых сталинских пятилеток и проявилось с особенной силой в грозное время Великой Отечественной войны. Замечательные стрелки и следопыты-охотники стали на фронте выдающимися снайперами и разведчиками. Велика была и помощь фронту далекого колымского тыла, заслужившая благодарность Верховного Главнокомандующего, генералиссимуса Советского Союза товарища Сталина.

   Таковы вкратце грандиозные перемены, происшедшие в Колымской земле и в жизни ее населения в эпоху социализма.

  

  

   1. Азадовский M. Пути этнографических изучений Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества. Сибирская живая старина, вып. II (VI), Иркутск, 1926.

   2. Акифьев И. На Далекий Север. Из дневника кругосветного путешествия. СПб., 1904.

   3. Аргенгов А. Заметка о Ледовитом море. Известия Сиб. отд. Русск. геогр. общ., 1876 г., т. VII, No 2-3.

   4. Его же. Нижне-Колымский край. Изв. Русск. геогр. общ., т. XV, 1879.

   5. Его же. Описание Николаевского Чаунского прихода. Зап. Сиб. отд. Геогр. общ., 1857 г., кн. III.

   6. Его же. Очерк Нижне-Колымского края. Сборник газ. "Сибирь", 1876.

   7. Его же. Путевые записки священника-миссионера в приполярной местности. Зап. Сиб. отд. Геогр. общ., 1857, кн. IV.

   8. Его же. Северная Земля. Зап. Русск. геогр общ., кн. II, 1861.

   9. Arguentoff M. Statistique de la population relevant de la paroisse du Sauveur à Nijnêkolymsk. Ibidem.

   10. Архинчеев И. С. Социально-экономические отношения чукоч и проблема социалистической реконструкции этих отношений. Рукопись. Фонд Комитета Севера.

   11. Багмут Ив. Кочевой совет на Охотском побережье. Журн. "Советский Север", 1934, No 4.

   12. Бауэрман К. К вопросу об азиатском происхождении коряков. Журн. "Северная Азия", 1928, No 5-6 (23-24).

   13. Его же. Следы тотемического родового устройства у паренских коряков. Журн. "Советский Север", 1934, No 2.

   14. Беликов С. М. Заметки о Чукотке. Журн. "Эконом, жизнь, Дальнего Востока", 1927, No 9.

   15. Его же. Чукотские ярмарки (сел. Усть-Белая Анадырского уезда), там же, 1928, No 4-5.

   16. Берг Л. С. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга 1725-1742. Издательство Главсевморпути, Л. 1935.

   17. Беретти H. H. На Крайнем Востоке. Отд. отт. из., т. IV Зап. Владив. отд. Госуд. русск. геогр. общ. Владивосток, 1929.

   18. Билибин Н. Батрацкий труд в кочевом хозяйстве коряков. Журн. "Советский Север", 1933, No 1.

   19. Его же. Женщина у коряков. Журн. "Советский Север", 1933, No 4.

   20 Его же. Классовое расслоение кочевых коряков. Дальгиз, Хабаровск, 1933.

   21. Его же. Обмен у коряков. Научно-исследов. ассоциац. Ин-та народов Севера ЦИК СССР, Л. 1934.

   22. Его же. Работа корякского краеведческого пункта. Журн. "Советский Север", 1932, No 6.

   23. Билибин Н. Среди коряк. Журн. "Советский Север", 1933, No 1.

   24. Его же. У западных коряков (очерк), там же, 1932, No 1-2.

   25. Его же. Формы материального производства береговых коряк Пенжинской губы (по материалам Коряцкой культбазы Комитета Севера). Журн. "Проблемы истории докапиталистических обществ". 1934, No 6.

   26. Богданович К. И. Очерки Чукотского полуострова. СПб., 1901.

   27. Богораз В. Древние переселения народов в северной Евразии и в Америке. Сборник Музея антропологии и этнографии, вып. 6, Л. 1927.