Дельвиг Антон Антонович - Письма

. Он сказал мне, что он уверил Василия Львовича, что: "Ах тетушка, ах Анна Львовна" написано мною {6}, и тем успокоил его родственную досаду. Мы очень смеялись над этим. Отец твой ничего об этом не говорил и не говорит. Тебе напрасно его оклеветали. Из "Онегина" я взял то, что ты мне позволил, только у меня и переписано было, проч. у Вяземского. Что ты не издаешь его? Ежели тебе понадобятся деньги гуртом, продай его мне и второе издание твоих поэм. Только цензура пропустит их, деньги ты получишь. От "Эды" деньги скоро накопятся. Отдам их Плетневу или кому велишь. Прощай, душа моя, будь здоров и вспоминай обо мне.

  

  

  

  

  

  

  

  

   Весь твой Д.

  

  

  

  66. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ

  

  

  Конец июля - август 1826 г. Петербург

  Любезнейший князь Петр Андреевич. Посылаю вам письмо от Александра {1}. Оно распечатано не мною - так получил. Как вы проводите время в Ревеле и скоро ли будете у нас? {2} Пишете ли вы стихи? Я уж засеял Цветы и понемногу они подрастают. Не оставьте меня и нынешний год, нынче я решился издать без помощи Оленина. Будьте здоровы, князь, кланяйтесь Пушкиным, любите вам преданного.

  

  

  

  

  

  

  

  

  Барон Дельвиг.

  

  

  

   67. М. П. ПОГОДИНУ

  

  

   3 августа 1826 г. Петербург

  Милостивый государь Михаило Алексеевич {1}. Вы предупредили меня {2}, но я не совсем виноват. Уважая и любя вас за литературные труды ваши, я не знал ни вашего имени, ни места жительства. Позвольте поблагодарить вас за приятное товарищество - на поприще альманахов. "Урания" меня обрадовала одна в этот год, прочие соперники наши лучше бы сделали, если бы не родились. Вы мне давно знакомы и не по одним ученым, истинно критическим историческим трудам; но и как поэта я знаю и люблю вас, хотя, к сожалению, читал только один отрывок - перевод первой сцены трагедии: "Двадцать четвертое августа" {3}. Ежели вы не продолжаете переводить ее, искренно жалею. Мы теряем надежду читать эту трагедию в русском верном и прекрасном съемке. Позвольте мне начать приятнейшее с вами знакомство просьбою. Не подарите ли вы в собрание "Цветов" моих один или два ваших цветков {4}. Вы ими украсите мое издание и доставите мне приятный случай прибавить благодарность к почтению и любви к вам и ваш<ем> у таланту, с которыми имею честь быть, милостивый государь, вашим покорным слугой.

  

  

  

  

  

  

  

  

  Барон Дельвиг.

  3 августа

  1826 года.

  Петербург.

  Пишите ко мне: Б<арону> Антону Антоновичу Дельвигу в книжную лавку И. В. Оленина.

  

  

  

   68. П. А. ОСИПОВОЙ

  

  

   15 сентября 1826 г. Петербург

  Милостивая государыня Прасковья Александровна.

  Плачу добром за испуг. _Александр был представлен, говорил более часу и осыпан милостивым вниманием_ {1}, - вот что мне пишут видевшие его в Москве. Сергей Львович и Надежда Осиповна здесь и счастливы как нельзя больше. Поздравляю вас с общей радостью нашей и целую ваши ручки. У меня есть еще две просьбы к вам: 1) Напишите Александру и помогите мне уговорить его написать мировое письмо к своим. 2) Позвольте мне посвятить вам мои русские песни {2}. Вы одолжите человека, который ничем более не может вам показать своего почтения, и любви, и благодарности. Позволение напишите на особенной бумажке для цензуры, которая не позволяет посвящать без позволения тех, кому посвящаешь. Жена моя вам кланяется, она познакомилась с милой Анной Николаевной. Когда-то познакомится с вами? Прощайте, будьте здоровы и уверены в преданности вашего покорного слуги

  

  

  

  

  

  

  

   барона Дельвига.

  1826 г. 15-го сентября.

  

  

  

   69. А. С. ПУШКИНУ

  

  

   15 сентября 1826 г. Петербург

  Поздравляем тебя, милый Пушкин, с переменой судьбы твоей. У нас даже люди прыгают от радости. Я с братом Львом развез прекрасную новость по всему Петербургу. Плетнев, Козлов, Гнедич, Оленин, Керн, Анна Николаевна - все прыгают и поздравляют тебя. Как счастлива семья твоя, ты не можешь представить. Особливо мать, она наверху блаженства. Я знаю твою благородную душу, ты не возмутишь их счастия упорным молчанием. Ты напишешь им. Они доказали тебе любовь свою. - Душа моя, меня пугает положение твоей няни. Как она перенесла совсем неожиданную разлуку с тобою. Что касается до Осиповой, она меня испугала отчаянным письмом. Обними Баратынского и Вяземского, и подумайте, братцы, об моих "Цветах". Не осрамите моих седин перед Федоровым {1}. За канцелярские услуги А. И. Тургенев наградил его статьями Карамзина и Батюшкова! Каково это! Уродливый боец выступит в состязание с заслуженным атлетом и победит его. Ради бога, собирая фимиам себе, вербуй хорошенькие пьески мне, а более всего своего, Вяземского и Евгения. Тебе и Дмитриев не откажет, хотя бы страничку из его журнала {2}. Надеюсь на тебя, как на каменную стену. Да пиши ко мне подробнее обо всем, а поласковее к отцу, матери, роду-племени. Пиши скорее к нам; уведомь, куда посылать к тебе деньги и письма и сколько ты останешься в Москве. Прощай, радость моя, оканчиваю письмо это, чтобы приняться утешать и обрадовать Прасковью Александровну.

  Жена моя тебе кланяется очень. Между тем позволь мне завладеть стихами к Анне Петровне {3}. Еще прощай! Guten Tag!

  

  

  

  

  

  

  

  

  Твой Дельвиг.

  

  

  

   70. Г. С. КАРЕЛИНУ

  

  

   1 октября 1826 г. Петербург

  Верно, я что-нибудь соврал без намерения, любезнейший друг Григорий Силич. Ничего другого не могу вспомнить, что бы похоже было на упреки в письме моем {1}. И за что? Кроме дружбы, драгоценной для меня, я не ждал ничего от вас. Приезжайте поскорее к нам, вы, узнав меня, не будете подозревать во мне и способности оскорблять друзей. Приезжайте поскорее, это одно успокоит нас. Мы не перестаем говорить о вас, молим у бога свидания с вами и совершенного исцеления милой Александры Николаевны. Поцелуйте у нее ручку, а у Сониньки пока губки.

  

  

  

  

  

  

  

   Весь ваш Дельвиг.

  

  

   71. В ГЛАВНЫЙ ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ

  

  

   19 ноября 1826 г. Петербург

  

  

  

  

  

  

  В Главный цензурный комитет

  

  

  

  

   титулярного советника барона Дельвига

  

  

  

  

  Прошение

  Предполагая издать в свет собранную мною и при сем прилагаемую рукопись под заглавием "Северные цветы", имею честь представить оную, на основании 50 и 51 высочайше утвержденного 10-го июня сего года устава о цензуре, прося покорнейше дать мне дозволение к напечатанию оной.

  

  

  

  Титулярный советник

  

  

  

  

  

  

  барон Антон Дельвиг.

  19 ноября 1826 года.

  Жительство имею Московской части 2-го квартала в доме купца Кувшинникова под N 168-м.

  

  

  

   72. Г. С. КАРЕЛИНУ

  

  

   23 ноября 1826 г. Петербург

  Любезнейший Григорий Силич.

  Целую ручки у Александры Николаевны, обнимаю вас. Об минералах я было замолчал, полагая, что вы сами за ними приедете. Теперь я послал уже новое требование ответа и, надеюсь, получу.

  Давно бы все было кончено, если бы был здоров. Будьте здоровы.

  

  

  

  

  

  

  

  

  Весь ваш

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Дельвиг.

  

  

  

  73. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ

  

  

   3 декабря 1826 г. Петербург

  Милый Евгений, виноват, долго не писал, но нечего было хорошего писать. Жена моя, я, люди наши, - все мы были больны, и не шутя. Теперь два дни уже как начал выезжать. Поздравляю тебя и милую Настасью Львовну с Новым годом. Твои стихотворения в цензуре, в феврале выйдут в свет. Справься у ваших книгопродавцев, сколько экземпляров им надобно, не уступай им более двадцати процентов и напиши мне. Я их тебе и пришлю, и ты сейчас по получении будешь иметь деньги. Жена моя вам кланяется и поздравляет с Новым годом. Здравствуйте и благоденствуйте и любите вашего

  

  

  

  

  

  

  

  

   Дельвига.

  3 декабря.

  

  

   74. В ГЛАВНЫЙ ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ

  

  

  

  Около 7 декабря 1826 г.

  

  

  

  

  

  

  В Главный цензурный комитет

  

  

  

  

   титулярного советника барона Дельвига

  

  

  

  

  Прошение

  По поручению коллежского секретаря Александр Сергеевича Пушкина предполагая издать в свет при сем прилагаемую рукопись - поэму его под заглавием "Цыганы", имею честь представить оную на основании 50 и 51-го высочайше утвержденного 10-го июня сего года устава о цензуре, прося покорнейше дать мне дозволение к напечатанию оной {1}.

  

  

  

  

   Титулярный советник барон Антон Дельвиг.

  Декабря 1826-го года.

  Жительство имею Московской части 2-го квартала в доме купца Кувшинникова под N 168-м.

  

  

  

   75. А. С. ПУШКИНУ

  

   Первая половина января (?) 1827 г. Петербург

  Здравия желаю Александру милому и поздравляю с Новым годом. "Цыганы" твои пропущены цензурою до чиста и мною доставлены Бенкендорфу {1}. Выйдут от него и будут печататься. Рылеевой я из своего долга заплатил 600 рублей {2}. В остатке у меня осталось 1600 р., которые при появлении "Цветов" сполна заплатятся. За "19-е октября" благодарю тебя с лицейскими скотами братцами вместе. Пиши, ради бога, ко мне, ты ни на одно письмо мое не отвечаешь. Странно для меня, как ты не отвечал на последнее {3}. Оно заключало другое письмо, которое если не тронуло тебя, то ты не поэт, а камень. Осипова тебе кланяется, я с ней часто говорю о тебе, и вместе грустим. Нынче буду обедать у ваших, провожать Льва {4}. Увижу твою нянюшку и Анну Петровну Керн, которая (между нами) вскружила совершенно голову твоему брату Льву. Ты, слышу, хочешь жениться {5}, благословляю - только привози сюда жену познакомиться с моею. Прощай.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Дельвиг.

  

  

   76. В ГЛАВНЫЙ ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ

  

  

  

   16 января 1827 г.

  

  

  

  

  

  

  В Главный цензурный комитет

  

  

  

  

  

  

  

  коллежского асессора

  

  

  

  

  

  

  

  

  барона Дельвига

  

  

  

  

  Прошение

  По поручению отставного прапорщика Евгения Абрамовича Баратынского предполагая издать в свет при сем прилагаемую рукопись под заглавием "Стихотворения Е. Баратынского", имею честь представить оную на основании 50 и 51-го высочайше утвержденного 10-го июня прошлого 1826 года устава о цензуре, прося покорнейше дать мне дозволение к напечатанию оной.

  

  

  

  

   Коллежский асессор

  

  

  

  

  

  

  

  барон Антон Дельвиг.

  16 генваря 1827 года.

  Жительство имею Московской части 2-го квартала в доме купца Кувшинникова под N 168-м.

  

  

  

  77. В. Г. АНАСТАСЕВИЧУ

  

  

   1 февраля 1827 г. Петербург

  Милостивый государь Василий Григорьевич! С одра болезни пишу к вам, дабы помочь моему доброму знакомому Василию Андреевичу Эртелю вашими познаниями. Он пишет о немецкой литературе, и ему нужно упомянуть о всем переведенном на русский язык. Никто, кроме вас, не может в сем быть его руководителем. Не оставьте его вашими советами, будьте здоровы и верьте тому глубокому почтению, с которым честь имею остаться вашим, милостивый государь, покорнейшим слугою.

  

  

  

  

  

  

  

  Барон Антон Дельвиг.

  

  

  

  78. А. X. БЕНКЕНДОРФУ

  

  

   23 февраля 1827 г. Петербург

  

  Ваше превосходительство

  

  

   милостивый государь

  

  

  

   Александр Христофорович.

  Продолжительная болезнь до сих пор лишает меня возможности лично исполнить препоручения Александра Сергеевича Пушкина. Осмеливаюсь передать их в письме Вашему превосходительству. Прилагаю при сем в особенном пакете пять сочинений Пушкина: поэма "Цыганы", два отрывка из третьей главы "Онегина", "19-е октября" и "К***" {1}. А. С. Пушкин убедительнейше просит Ваше превосходительство скорее решить, достойны ли они и могут ли быть пропущены, и доставить их мне, живущему на Владимирской улице близь коммерческого училища в доме купца Кувшинникова коллежскому асессору барону Антону Антоновичу Дельвигу. Радуюсь случаю, что могу Вас уверить при сем в моем величайшем почтении, с которым имею честь остаться

  

  

  

  вашего превосходительства милостивого государя

  

  

  

  

  

  покорнейшим слугою

  

  

  

  

  

  

  

  барон Антон Дельвиг.

  23 февраля 1827 года.

  С.-Петербург.

  

  

  

   79. А. С. ПУШКИНУ

  

  

   21 марта 1827 г. Петербург

  Милый друг, бедного Веневитинова ты уже, вероятно, оплакал {1}. Знаю, смерть его должна была поразить тебя. Какое соединение прекрасных дарований с прекрасною молодостью. Письмо твое ко мне или обо мне не дошло до меня {2}, только оно дало пищу больному воображению несчастного друга. Он бредил об нем и все звал меня. В день его смерти я встретился с Хвостовым и чуть было не разругал его, зачем он живет. В самом деле, как смерть неразборчива или жадна к хорошему. Сколько людей можно бы ей указать. И как бы она могла быть полезна и приятна. Не тут-то было. Ей, верно, хочется нас уверить, что она слепа, как Амур, дура. - Благодарю тебя за вести обо Льве {3}. Я, читая письмо твое, живо видел его, влюбленного и пресыщенного жизнию. Для того, думаю, ему полезен будет Кавказ и армейский полк. Пускай потрется, поживет, узнает, с кем он шутит {4}, то есть жизнь. Ему только того и недостает, чтоб быть совершенно милым. И пьет он, как я заметил, более из тщеславия, нежели из любви к вину. Он толку в вине не знает, пьет, чтобы перепить других, и я никак не мог убедить его, что это смешно. Ты так же молод был, как нынче молод он; помнишь, сколько из молодечества выпил лишнего: пускай и он пьет, он пьяницей не будет. У него ум растет еще, и растет хорошо. Увидишь, каков вырастет.

  Надеюсь "Цыганов" получить от тебя один экземпляр. Довольно с тебя будет, что я "Онегина" вторую главу ждал долго понапрасно и купил. "Цветы" получишь на будущей неделе, теперь переплетаются. Прощай, обнимаю тебя.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Дельвиг.

  21-го марта

  

  

  

  80. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ

  

  

   Около 4 июня 1827 г. Ревель

  Милый друг Евгений, пишу тебе из Ревеля. Только что приехал, еще не осмотрелся и не отдохнул от морской болезни, ибо мы ехали на пароходе и с бурею {1}. Твой Дельвиг вверил себя богу морей, и в последний раз. Гораздо лучше страдать после братской вечеринки от вина, чем с тощим желудком от воды, да еще от соленой. Но я вполне вознагражден. Невольно живу в рыцарских временах, все ими здесь так и дышит. Ежели теперь не заговорю стихами - то я уже не поэт, а просто давно открытая бутылка с алькогелем. Спирт вылетел, осталась вода. Пиши ко мне в Ревель, в Катеринталь {2} в доме Витта. Сочинения же твои {3} пришли в Петербург в Кувшинников дом, на Влад<имирской> улице Михаило Лукьяновичу Яковлеву. Жена моя кланяется тебе и Настасье Львовне. Я желаю вам здоровья, обнимаю тебя, целую у ней ручку.

  

  

  

  

  

  

  

  

  Весь твой

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Дельвиг.

  

  

  

   81. П. А. ОСИНОВОЙ

  

  

  

  14 июня 1827 г. Ревель

  Приносим вам повинные наши головы, почтеннейшая и любезнейшая Прасковья Александровна. Приезд моего тестя {1}, хлопоты его, наши сборы, проводы его опять в деревню и, наконец, стыд, что мы так долго не отвечали на ваши обязательные письма, были причиною нашего непростительного молчания. Теперь мы в Ревеле, всякий день с милым семейством Пушкина любуемся самыми романтическими видами, наслаждаемся погодою и здоровьем и только чувствуем один недостаток: хотели бы разделить наше счастие с вами и Александром.

  Александр меня утешил и помирил с собою {2}. Он явился таким добрым сыном, как я и не ожидал. Его приезд вы можете одни чувствовать, как обрадовал меня и Сониньку. Она до слез была обрадована, я до головной боли. Ждем его сюда, пока еще сомневаемся, сдержит ли он обещание, и это сомнение умножит нашу радость, когда он сдержит слово. Мое почтение милым девам гор. Напомните им того, кто не преставал ни их, ни вас и любить, и почитать. Будьте здоровы, простите вашего

  

  

  

  

  

  

  

  

   Дельвига.

  14-го июня

  1827 года.

  

  

  

   82. Н. И. ГНЕДИЧУ

  

  

  

  2 августа 1827 г. Ревель

  Далекий, милый друг, здравствуйте. Молю грекомифологических и кафолических {1} богов и угодников восстановить силы ваши для славы моего отечества и полного счастия моего сердца. Ваша болезнь отравляет самые лучшие минуты моей ревельской жизни {2}; если бы не видимое поправление здоровья жены моей, ни за какие бы благополучия не остался бы я так долго далеко от вас. Гляжу на древний, готический Ревель и жалею, что не могу разделить с вами моих чувств. Здесь что шаг, то древность, да и какая же? пятисот (и более) летняя. По приказанию вашему был я в гостях у герцога дю-Круа {3}. Он лежит в церкве Николая, построенной католиками прежде еще реформации. Честь и благодарность лютеранам! Они, выгнав попов и монахов католических из-под готических сводов сего славного памятника старинного зодчества, не истребили в нем никаких украшений, напоминающих противное им богослужение. И до сих пор олтарь украшен живописными изображениями пап и деревянными куклами {4}, между коими кистер мне показывал царя Соломона и его любовницу. Картины в сей церкве не худой кисти, но до крайности необыкновенные. Одна изображает Иякова, едущего в Египет к Иосифу. Вообразите, седобородый праотец сидит в четвероместной карете, везомой четырьмя лошадьми в шорах. Другая альфреско представляет пляску смерти. Тут нет ничего забавнее папы, который, как старая кокетка, приседает и отказывается танцевать с учтивым скелетом. Какая-то королева вертится весело, а Карл Великий важно, и не со смертию. Под каждою парою написаны немецкие стихи, которые и от времени, и от моего невежества не нашли во мне ни переводчика, ни ценителя. Но я вас долго занимаю эпизодами, пора сказать что-нибудь о главном, то есть о важном герцоге. В узкой келье, освещенной готическим, разноцветным окошком, лежит он, завернувшись в чернобархатную альмавиву, в шелковых чулках, в белых изорванных перчатках, в кружевном галстуке и в длинном парике. Ростом высок, ногти длинные, аристократические, лицом похож на Сергея Львовича, но несколько поважнее, физиогномия спокойная и, кажется, не внимающая пронзительному, плебеянскому воплю его заимодавцев. - Вот каков герцог дю-Круа, с которого кистер для каждого стаскивает парик, показывает его природные, белокурые волосы и которого бьет в голову и теребит за сухие складки грудной кожи. Злополучный вельможа был должен только восемьдесят тысяч рублей. Сколько у нас умирают и не герцогов, которые столько должны, и их спокойно хоронят, а его выставили на мороз генварский, он промерз и после, долго стоя не похороненный в погребе, наполненном селитренными испарениями, окаменел и сто двадцать лет спокойно переносит обиды кистера и холодное любопытство, смех и жалость разнохарактерных путешественников. Я нашел здесь у одного антиквария один вексель его в три тысячи талеров и нашел его руку достойною его звания. Вот вам длинное письмо, которое, желаю от всей души, займет несколько свободных минут ваших и напомнит вам об _Дельвиге_, который любит вас пламенно и желает вам здоровья и здоровья. Прощайте.

  2-го августа 1827 года. Ревель.

  

  

  

   83. А. С. ПУШКИНУ

  

   Около (не позднее) 18 февраля 1828 г. Харьков

  Ваше Поэтическое высокопревосходительство, честь имею донести вам, что я уже 10 дней нахожусь в г. Харькове. Где не престаю говорить об вас с гг. профессорами, судящими о вас по рекомендации Фадея Венедиктовича {1}. Например, слышал я от них, что вышепомянутая персона ставит "Цыганов" выше всех произведений европейских муз. Горько мне было молчать, но, подумав, что великие тени Гомера, Данте и Шекспира сами могут за себя говорить, оставил я намерение возражать противу сего афоризма. При том же помыслил: да будет Булгарин пророком хотя во граде Харькове и да скажет он, услыша, как здесь верят в слова его: "веры такой и в Израиле не обретох" {2}. - Проезжая первопрестольный град Москву {3}, ходил я на поклонение к поклоняемому и славимому Ивану Ивановичу Дмитриеву и приложился к мощам преподобного дядюшки вашего. Почтенные братья князь Петр и Евгений представили меня всей низшей братии московской. Видел я поющих, вопиющих, взывающих и глаголющих. Шевырев пел, вопиял и взывал, но не глаголил; гнев противу "Северной пчелы" носил его на крилиях ветра, но не касался до земли, разве изредка носками сапожными. Раич благоухал анисовою водкою и походил на отпущенника или на домового пииту. Хвалился милостию вашею и проч {4}. Благослови, святой Александр, брата младшего твоего Антония и посети будущие "Северные цветы" его духом животворящим, яко же посещал их прежде. Здравие и долгоденствие желает тебе, брат любезнейший,

  

  

  

  

  

  

  

  

   твой Дельвиг

  

  

  

  

  

  

  

  и супруга его - София.

  

  

  

  84. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ

  

  

  

  18 марта 1828 г. Харьков

  Брату Евгению здравия и спасения и поэтического вдохновения желает пустынный брат Антон. 1-й. Поздравляю тебя и милую жену твою с наступающим праздником воскресения Христова. 2-й. Уведомляю тебя, что в городе Харькове грязь классическая с наблюдением трех единств, из коих самое нестерпимое называется скукой. 3-й. Пишешь ты ко мне редко и ничего не говоришь о портрете твоем {1}: готов ли он? Если готов, то похож ли? Если похож, то держи его до моего приезда. 4. Я начинаю говеть. Прошу у вас прощенья. 5-й. Письмо мое с виду покажется постороннему человеку очень порядочным, но ты знаешь меня, и параграфы мои тебя не обманут. 6-й. Как начал, так и кончу, соблюдая принятую мною форму. 7-й. Кланяйся от меня Николай Алексеевичу Полевому и брату его. 8. Пишу сие 18 марта 1828 года в губернском городе Харькове. 9. Желаю и прошу бога помочь мне вырваться отсюда и поскорее обнять вас, милые друзья мои. 10. До свиданья. Обнимаю и целую тебя. Твой

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Дельвиг.

  

  

  

   85. П. А. ОСИНОВОЙ

  

  

  

  Март-май 1828 г. Харьков

  Вы одни не забываете людей, искренно вас любящих, почтеннейшая Прасковья Александровна. Вы одни утешили нас милым письмом вашим в скучном Харькове. Скука и нездоровье занимают наши досуги {1}. Каковы собеседники! Мы радуемся даже инвалиду {2}, который вернее наших петербургских друзей, хотя ничего не говорит, кроме того, что он жив и здоров и, слава богу, глуп. О свадьбе Ольги Сер<геевны> {3} мы узнали еще в Москве и немало удивились решимости ее бежать. С. Л. жаль очень и еще жалче потому, что он во всем этом представляет комическое лицо. Он не подозревал даже, что Павлищев, едва им замеченный у Лихардовых и не бывающий у него, любит его дочь. Вдруг она, не спросившись, запретит ли он ей думать о предмете любви ее, уходит и соединяет свою судьбу с судьбой этого неизвестного. Надежда Осиповна, кажется, подозревала это, и чуть не ее ли внезапная перемена в обращении с Павлищевым ускорила все это дело. - Пишите к нам чаще, повелительница, очаровательница Тригорского. Любите и помните меня и напомните обо мне девам гор, воспоминание о которых, как прекрасное дело, живо во мне. Жена просит, чтобы я оставил ей место писать к вам. Будьте же здоровы и любите вас уважающего и любящего

  

  

  

  

  

  

  

  

   Дельвига.

  

  

  

  86. Е. А. БАРАТЫНСКОМУ

  

  

  

  Март-май 1828 г. Харьков

  Душа моя, я получил письмо твое {1}, как не знаю что-то радостное, драгоценное. Теперь только понимаю, какую цену имели для тебя мои письма в Финляндии. Понимаю и каюсь, что редко писал к тебе. Не наказывай меня тем же. Заплати за зло добром и будешь мною поставлен выше всех угодников божиих. Вообрази, я на чужой стороне, занят поверкою счетов и допросами по целым дням. И когда кончу - не знаю. Пиши ко мне всякую неделю и молись о свидании {2}. Благодаря бога, читаю изредка журналы ваши и любуюсь издалека на игру страстишек журнальных. Как это ты, живучи в Москве, не приучил к повиновению мальчишек Шевыревых и им подобных? Это стыдно. Докажи им, что статья о литературе 1827 года {3} совершенно школьническая, и какая! Даже Булгарин прав, говоря об ней. Не напоминаю уже, что, писавши по-русски, надо знать по-русски; не худо сказать им, что с должным почтением не оценив отживших и современных писателей, нельзя кидать взора на будущее, или он будет недальновиден. Скажи Шевыреву, что мы в нем видим талант в переводах с Шиллера, в свободе писать хорошие стихи, но ничуть не в вымыслах вдохновенных. Изысканность в подобиях, может быть, будет еще смешнее плаксивости Карамзинской и разуверений 1/4 века Жуковского. Скажи ему, что он смешон, укоряя меня в невежестве {4}. Он еще азбуке не учился, когда я знал, что роман, повесть, Геснерова идиллия, несмотря на форму, суть произведения поэзии.

  Порядка же в "С<еверных> цвет<ах>" не переменю - потому же, почему никто из славных поэтов не перемешивал вместе своих повестей, стихами и прозою писанных, почему большая часть немецких издателей альманахов не смешивает прозы со стихами, - и так далее. Суждение же его о твоей "Последней смерти" {5} воняет глупою посредственностию. Аминь. Обмываю виндзорским мылом руки, полощу рот и чистый подхожу к ручке милой Настасьи Львовны. Желаю вам здоровья, детей, стихов и той же дружбы ко мне.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   Длв.

  

  

  

   87. А. С. ПУШКИНУ

  

   Первая половина (после 8) июля 1828 г. Чернь

  Хлопочи, хлопочи обо мне, брат Пушкин, и пожалей меня. Добрый отец мой умер {1}. Скажи о моей печали почтеннейшему Сергею Львовичу и Надежде Осиповне. Я уверен, они примут живое участие в горе моем. Целую ручки у Надежде Осиповне, Ольге Сергеевне, Павлищеву кланяюсь. В августе увижусь с тобой. Жена моя целует тебя в гениальный лоб. Будь здоров.

  

  

  

  

  

  

  

  

  Твой Дельвиг.

  

  

  

   88. Н. А. ПОЛЕВОМУ

  

  

  

  13 июля 1828 г. Чернь

  

  Милостивый государь

  

  

  

   Николай Алексеевич.

  На письмо мое из Харькова я не получил от вас никакого ответа {1}. Вторично прошу вас, если даже у вас не продано ни одного экземпляра "Северных цветов" {2}, одолжить мне на один месяц 1000 рублей. Деньги мне необходимы в теперешнем положении моем. Я лишился отца, должен привести в порядок деревенские дела, чтобы оставить спокойнее семью мою. В теперешнее же время года деревня только обещает деньги, а не дает. Будьте добры к человеку, почитающему и уважающему вас.

  

  

  

  

  

   Готовый ко услугам

  

  

  

  

  

  

  

  

  барон Дельвиг.

  13 июля 1828 года

  Тульской губерн.

  город Чернь.

  

  

  

  89. В. Д. КАРНИЛЬЕВУ

  

  

  

  13 июля 1828 г. Чернь

  

  

  

  

  

   Тульской губернии город Чернь.

  

  

  

  

  

  

   1828 года 13-го июля.

  Почтеннейший и любезнейший Василий Дмитриевич.

  Давно уже думали мы вас увидеть, но царская служба меня удерживала. Наконец несчастие заставляет меня еще несколько промедлить. Я лишился отца, и отца редкого, которого никогда не перестану оплакивать. Зная, что кроме Баратынского и вас никто более не примет во мне участия в столице вашей, я решился поверить вашей душе и мое горе, и мою нужду. Сделайте милость, похлопочите обо мне у Полевого. Не может ли он мне дать на один толь