Гиппиус Зинаида Николаевна - Письма Е. Лопатиной и С. Еремеевой

  

  

   Le Messager. Вестник русского христианского движения

   Париж - Нью-Йорк - Москва No 133 I-1981

  

   Дорогая моя Катя, поздравляю с днем Ангела, без конца целую и очень огорчаюсь, что не с вами, в этот день! Непременно бы приехала в Клозон, если, б не столько километров отделяли меня от него! Поздравляю О. Л. с именинницей. Думаю, вы нынче хорошо помолились. Когда же получу мерку для престола?

   Здесь холод зимний, трава вся белая, - мороз. С непривычки неуютно! Никого еще здесь не видели, ни Илюшу, ни Амалию, только Т. Ив., которая меня удивила: слухи говорят, носятся, что вы - в Париже!!?

   Очень меня поразила сегодня смерть Марии Сергеевны, этой элегантной "Мани", с которой Вера Ник. так дружила и которую я помню на Mont Fleuri. Оказывается, у нее была серьезная операция (женская) и благополучно. Но вдруг почему-то сделался заворот кишок. Как это неожиданно.

   Но в поздравительном письме некстати об этом распространяться. Да только приятных новостей нет. Володя нас покидает, переезжает куда-то на другой конец города, по рекомендации своих знакомых. От старухи его высадили, а вблизи все очень дорого, он же с претензиями, как вы знаете, да и вообще давно в лес куда-то глядит. Т. Ив. здорова. Ася бедствует, но за то стала тихенькая.

   Еще раз крепко вас целую, от Дм. С. тоже поздравления и поцелуй. Христос с вами.

  

   Милая Катенька, большое вам спасибо за ваше хорошее, длинное, милое письмо. Я, ведь, куда перед вами виновата: к празднику ничего вам не написала. Но очень думала о вас, верьте. Спасибо и за обращик: я знаю теперь, где нужно искать подходящего, и недорого (точь в точь такого вряд ли удастся найти, да и очень хорош.) Как только выберется приличный день - отправлюсь. До сих пор сплошь идет дождь, или проливень, или накрапывает, или ввиде грязного снега. И я даже к Тат. Ив. не всегда попадаю. Вот и сегодня не могла выйти, а сегодня ее рожденье.

   Дождались ли вы вашей сестры? Какая она? Она очень меня интересует. Вы уж очень хорошо о ней рассказывали. Видели ли Амалию и беспардонного Илюшу? Буниных, верно, давно не видали, они редко с горы сползают. Ваше бытие, а вернее - житие, именно таково, как я и думала: труды и трудности, и все это беспросветно. Насчет трудностей - вот уж когда вы не одиноки: мы все, русские, скоро упремся в тупик. Об Ив. Ал. вам нечего рассказывать, как он бедствует; но и все приблизительно так же. Притом хуже и хуже. Чехословакия нам всем прекратила поддержку, - устала! Для меня это особенный удар, ибо я сейчас безработная и только деньги чехов считала _с_в_о_и_м_и, и сплошь их, ежемесячно, отправляла в Россию, сестрам. Что будет сейчас - я уж и не знаю... Ведь подумайте, целое лето мы работали над фильмой, а фильму, из-за кризиса, в Америке не купили, притом фильмовик наш оказался таким мошенником, что даже удивительно и страшно... Ко всему этому и Ася в ужасном положении, без работы, так что нужно хоть ей давать на пропитание и платить за квартиру. Я себя все-таки очень виню, что не извиваюсь ужом перед кем попало из редакторов, могла бы, если б захотела очень, кому-нибудь "потрафить..." Теперь уж нечего смотреть, Милюков так Милюков... Но и Милюков меня больше не хочет, подозревает, что я как-нибудь прорвусь, он не усмотрит... Эдакое несчастие, слава беспокойного характера!

   А вот, дорогая моя, что я вам скажу насчет ваших огорчений по поводу книги Д. С-ча и евангельских чудес.

   Я вам немножко уж говорила в Cannet, как я думаю об этом, - вообще, - т. е. на каком фундаменте я строюсь. О двух реальностях (двух мирах) и что они между собою _с_о_е_д_и_н_е_н_ы, но как - мы не знаем (быть может, один в одном). Не зная, мы и не видим, обычно, второго мира, он для нас под плотной завесой. Лишь в редчайшие моменты для некоторых совершается разрыв этой завесы, по Божьей воле, и тогда видно, что будучи здесь, мы и там. Преображение Господне было, ученики видели не видение, а то, что подлинно было, т. е. соединенно оба мира, обе реальности.

   Я не могу, конечно, все это так ясно рассказать, как понимаю, а потому очень была рада, прочтя в Пути Салтыкова,⁴⁵ где он вкратце пересказывает, на какой "третий путь" ныне вступает боговедение (он приводит имена). Это как раз то, что я говорю. Особенно ясно он говорит, что когда двое спорят о чудесах, один все принимает, другой все отвергает, то оба они стоят на одной и той же материалистической точке зрения. Это очень верно! Ведь подумайте: они спорят оба о "законах природы": один говорит: они были нарушены! Ну, и оба неправы, потому что "на неверно поставленный вопрос любой ответ будет неверным".

   Ходил ли Христос по водам? материалист скажет: нет; вы скажете: да; и оба, в это время, будете заняты этим миром, одним, материалист - ненарушимостью его законов, вы - нарушением. А все дело в том, что и вопрос-то неверно поставлен. Для того, кто считает Христа только человеком и мир - только одним, перво-реальным, - вопроса этого вообще нет, как бы ни ставить. Но для другого, для кого Христос Бого-Человек, - для того и вопрос, и ответ - ясны: мог ли Он, находящийся в двух реальностях (в двух мирах и естествах) открывать глазам любви и веры это свое нахождение и соединение, прорывая для них завесу? Ответ - конечно, мог. И так это было. Объективно было, как объективно есть то, чего мы не видим. Что мы видим и как мы видим, и когда видим или не видим, это зависит от глаз. Ведь иначе и слепой станет уверять, что того нет, чего он не видит.

   Чистые церковники, требующие абсолютной веры во все чудеса, признаваемые церковью и так именно признаваемые, материально (насыщение хлебами - умножение материи) - они рискуют сделать христианство, со временем, приемлемым только в детском возрасте, или людям, которые просто живут, о христианстве вспоминают в редкие моменты и об этом не задумываются. А других, со слабой, но все-таки современной мыслью, можно оттолкнуть в полное неверие. А ведь Христос для всех пришел, и для всех времен, - неправда ли?

   Много я вам еще хотела бы сказать, но и так целый трактат вышел. Я не знаю, как Д.С. напишет о Божьей Матери, но уж наверно знаю, что ни у кого Ее не "отнимает". Напротив, часто вот такое, чисто-материальное опять чудо, просто, мол, тело подверглось действию Духа святого, наталкивало на кощунства, вроде пушкинской "Гаврилиады", и соблазняло.

   Простите, родная, что я так записалась об "отвлеченном" (но разве уж очень отвлеченное?) и теперь спешу кончить. Глубоко уважаю я и святую детскую веру, каждому дается в полноте, как ему нужно. Надо лишь, веру не разрушая, ее приумножать и преображать. Целую вас без конца, и милую Ольгу Львовну, дай вам Бог утешения и бодрости и сил побольше. Когда будет минуточка, черкните строчку.

   Видите ли Амалию и Илюшу? Что - они?

  

   Воистину воскрес! бесценная моя Катенька.

   Уж такое-то вам спасибо за письмо. Чтобы вы не думали о моем, будто бы, забвении, скажу вам, как перед праздником все время я на себя ужасалась, что все пишу вам, и тут же нагло себя утешала, что на праздниках все равно, мол, напишу, а "вся неделя за один день..." Но, конечно, будь я на вашем месте, я бы это за оправдание такого поведения не приняла. Это уж вы умеете за все добром платить (научились!). А я, глядя на себя, по совести прескверной себя нахожу. Только и есть, что понимаю других: Терезу читаю - ее, терезину душу, понимаю; ваше письмо читаю (о "посещении" и радости) и вас понимаю. Даже больше, чем вы могли сказать (хотя хорошо и много сказали), и больше, чем я вам свое понимание могу выразить; так что уж на слово поверьте. Перед отъездом сюда, в Cannet, я кое-что, близкое к этому, записывала в тайной тетрадке, мои размышления о "Пути" Христовом,⁴⁶ как он открывается и что на нем дается. Но, конечно, я слишком "вперед простиралась", это уж мое свойство. Если же "простиранья" откинуть мои мысленные, то многое верно. Я вам как-нибудь при свидании почитаю.

   Дм. Серг. шлет вам троекратный поцелуй и поздравленье. Он теперь пишет об Иоанне Кр. и о крещении, и так много неожиданного в греческих Евангелиях. Например, нигде Дух Святой не "голубь", а определенная "голубка". Кроме того не в перьях, а в чешуе, - как ее и св. Тереза видела... Ну, об этом долго, а теперь пока о "делах жизни" поговорим.

   Не очень-то видно, когда мы приедем. Дела наши из рук вон плохи. Все "фильмы" провалились, отцвели, не успев расцвести, Д.С. работает для неизвестно какого будущего, я - совсем без гонорара, иностранную помощь у литераторов отняли (кризис), и так мы, неизвестно как, и живем. У меня было подряд 4 гриппа, один хуже другого, и наконец оторвалась почка (Ив. Ив. говорит - от похудения). Так что двигаться неприятно, надо заказывать особый корсет-бандаж. И все так, одно за другим. О России-то каково думать! В три месяца раз получишь открытку, а в ней пустые строки... за которыми агонию читаешь. Но не хочу в сороковой раз жаловаться, тем более, что надо, ведь, сверх этого быть счастливыми, и это счастье, одно, и есть "сверх-счастье", подлинное.

   Я нашла вам чудесную материю на престол, в Bon Marche (Тат. Ив. привезла обращик), но хочу, когда выйду, сама еще поискать вроде, т. к. вы не хотите дорогой, а эта дороговата, 30 fr. метр. А ее нужно, по вашему письму, не меньше 4-х метров. Но хочу найти и купить _о_б_я_з_а_т_е_л_ь_н_о. Если выяснится, что мы скоро приедем, то привезу (и портфель для писем вам), а то пришлю. Знаете ли, что я вашу статью читала, и то по случаю, одну первую часть? Эту газету _н_и_г_д_е_ не достанешь, так распоряжаются! Все мои старанья добыть конец (а мне все очень понравилось, кроме заглавия) были ни к чему. Сегодня видела во сне Сену, так ярко, и живую, только похудевшую. Даже рассердилась, зачем говорили, будто она умерла! Была такая хорошая...

   Но кончаю, целую вас, родная, без конца, О. Л. целую и поздравляю с праздником, Если б не грешно - завидовала бы вам; но нет, больше радуюсь за вас, что вам хорошо.

   Елизаветушке от меня поклонитесь.

  

   Милая Ольга Львовна, и дорогая Катенька!

   Прежде всего, радуюсь за вас, что удастся вам нынче из-за этого лицея хоть немножко вздохнуть. А затем, как всем нам ни грустно расстаться с мечтой пожить вместе, Бог лучше знает, что надо, Катя в этом права. Мало ли что мы предполагаем и рисуем себе: если не выходит, а мы все-таки упорствуем, то на деле получаем совсем другое. Сколько бы, правда, внесли мы в вашу жизнь лишней тревоги и беспокойства, благодаря вашему сердцу и желанию сделать, чтоб нам было хорошо! Понимаю Катины страхи вполне; и как это раньше сама я об этом не подумала! Но, право, не из эгоизма, хотя бы наивного, а из какой-то моей психологической непрактичности. Я больше воображала, как буду писать воспоминания о Поликсене Соловьевой, с помощью Кати, освежающей мою память, чем думала о вашей, Ольга Львовна, и Катиной работе и занятости, при 18 детях-то! и усугубленной заботе о нас; такой заботе, которую мы не могли бы, конечно, оплатить вам во всю меру ее ценности.

   Теперь наша судьба устроена: мы решили остаться в Париже. На время отъезда нашей Катерины - возьмем какую-нибудь femme de mИnage; может быть Тат. Ив. порекомендует, они скоро приезжают. А в конце месяца, когда вернется прислуга и будет убирать квартиру, поедем дней на 9 куда-нибудь в пансиончик под Парижем. Если б Ася была другая, она бы нам хорошо помогла справиться это время без прислуги; но вы знаете, какое от нее искушение, особенно для меня; побеждать его непрерывно - очень много сил берет, нужных на другое. И Д. С-чу, при его работе, с ней тоже было бы трудно. Она же сама теперь устала и раздражена, - наш "кризис", ведь, и на ней отзывается.

   Дай Бог, чтоб у вас теперь поскорей устроилось с лицеем. Хочу верить, что уже устроилось, и передышка ваша недалеко.

   Катю прошу написать мне, только не раньше, чем все у вас утрясется, наладится, и у нее будет немножко больше свободного времени; а то меня совесть мучит, когда она, усталая, каракулит мне что-то, отрывая время от сна.

   Ну, целую вас крепко обеих, низкий поклон от Д.С., еще раз спасибо вам за все. Да хранит вас Господь.

  

  

   Катенька моя безценная! Это еще не письмо, извещающее о дне приезда (ибо билеты еще не взяты), к моему огорчению и стыду перед вами за подобную волокиту. Мы эти дни живем, как на угольях: должно решиться одно дело, которое могло бы стать серьезной подмогой, и должно оно было решиться, так или иначе, неделю тому назад; но все идет непредвиденная тянучка, каждый день является что-нибудь новое; и каждый день мы переходим от надежды к унынию, и обратно. Окончательный финал назначен на ближайший _в_т_о_р_н_и_к, таким образом нас не будет далее уже ничто задерживать; хотя бы дело и провалилось, мы все же приедем; но до вторника еще есть надежда, и невозможно, психологически, двинуться. Очень огорчаюсь за вас, верьте, я понимаю, как наша неаккуратность для вас неудобна; но простите, отпустите Бога ради; мы, ведь, не ждали, и самим это невесело, измучились.

   Я все время плохо себя, к тому же, чувствую. Не диво - каждый день, _б_у_к_в_а_л_ь_н_о, под дождем; сырость такая, что все мои перья, иголки и ножницы заржавели. А по ночам, все эти недели, я за работой; одну, слава Богу, кончила, а другую, довольно противную, еще не совсем, но ей передышка.

   С Тат. Ив. вижусь каждый день, как ей ни жалко, что я уезжаю, а все-таки и она гонит скорее, глядя на наши физиономии. Сегодня, после дождя, такой наступил холод, что без шубы выйти нельзя, а я сижу в шерстяных чулках и дрожу.

   Милая Катенька, все Клозонские "неудобства" чистые пустяки, одно я хотела спросить: будет ли мне утром и вечером кувшин горячей воды? Если трудно, - обойдемся, а то я спиртовку привезу.

   Целую вас, дорогую мою, без конца, обнимаю Ольгу Львовну, храни вас Господь, а вы нас за беспокойство простите.

  

   P.S. Если бы, дал Бог, устроилось наше дело, привезу вам давно обещанные подарки.

  

   Бесценная моя Катенька, пишу вам (ни на секунду не забывая о милодорогой Ольге Львовне, с которой, в мыслях моих, вы неразделимы; ведь так удивительно и чудесно: обе совсем разные, и обе - одно. Должно быть, сама "разность"-то ваша - чудесная).

   Итак - мы в Париже. Но еще до такой степени в Клозоне, что мне, Катенька, грезится, вот вы к чаю придете, и я вам все расскажу, а писать, синим по голубому, даже и странно, и будто бы не стоит. Пока я здесь не привыкла, длинного обстоятельного письма, пожалуй, и не напишется; кстати и фактов интересных, новых, еще не знаю. Кроме Манухиных и Аси никого не видала, да и тех начерно. Но кое о чем все-таки напишу, только по порядку. Сначала, простите, о нас... да и прощения не прошу, ибо знаю, что мы для вас не пустой интерес.

   Д. С. нервничал о своем лице; но уже сейчас ему много лучше. Но теперь заботят дела, которые в улучшение не пришли. Половцев ничего не написал, т. ч. Д. С. ему позвонил уж по телефону. Тогда, на другой день, он приехал и сказал, что для нас у него ничего не вышло, полный отказ везде. Но для Клозона - он очень надеется получить помощь от Монтекарловского мэра, - по возвращении. Ну, хоть это, все-таки радость за вас, если ему удастся.

   Милюков чуть не умер (холерина), но Ив. Ив. его отходил. К счастью, ему понравилось мое "Светлое Озеро", будет его печатать и даже обещает аванс. За последний фельетон мой в "Посл. Новостях" они послали 314 fr. в Клозон, когда мы уже уехали, верно скоро это нам вернется от вас. В "Илл. России"⁴⁷ тоже напечатали маленький мой рассказ. Конечно, все это гроши одни, но присутствия духа я нисколько не теряю, увлеченная вашим Клозонским примером. Да здесь все в "кризисе". С удивлением услышала, будто Бунин в Париже. Приходил, говорят, к Амалии, но не вошел, т. к. она еще лежит (была гастрическая инфлуэнца), а он боится. К нам носу не показал. С Галиной,⁴⁸ что ли, приехал?

   Но это неинтересно, - а вот про всякое другое. С Ив. Ив. Вениамин говорил не как с Катей. Тот ему: "что же, ваша церковь, значит, большевицкая?" А он: "ну да, конечно большевицкая!" - "А прихожане-то, не понимают? - "Дураки - не понимают. А кто поумнее..."

   Да еще и про ГПУ - не протестовал: "да, да, да..." Потом (последнее идиотство!) - испугался и спрашивает: "А вы меня не убьете?" Это доктору, к которому лечиться пришел!! (Он и раньше у Ив. Ив. лечился, притом успешно; теперь опять пришел - и такое вдруг спрашивает, да серьезно!) Там, вообще, линия извращения чуть не до хлыстовства: что в России - то и мы! Там лгут - и мы будем лгать. Закрутились. Понятно, что Каллаш ⁴⁹ уже "доходит до апогея" и готова, по образу древних вакханок, растерзовавших Диониса, растерзать Евлогия. Конечно, и Евлогий со своим "грекосом", не малина и не идеал, однако хоть не посягает на собственноручное разтерзанье других, и то слава Богу. Председатель Имки перешел тоже к Елавер. Теперь, в куче Бердяева,⁵⁰ Имки и т. д. - вьется Илюша (которого мы еще не видали, но который, вы знаете, не поймет).

   Асю видела вчера. Очень жадно о Клозоне распрашивала. Обе они с Тата вашей, в бедственном, конечно, положении. Насколько я могла понять, вся беда и сомнения Тата из за того, что вы, Катя, ей чего-то (или совсем ничего) не написали. Но я хочу эту Тата позвать, - подол мне переделать, - и тогда сама с ней поговорю и посмотрю. Я через других мало понимаю, особенно если особа такая фантастичная (или истеричная). Письма от О. Л. она еще не получила.

   За пакетом пока не приходили. Туфли Ростика я сама передам Варв. Конст-ве - завтра, я думаю. Я не могла понять, зачем их посылает О. Л., а теперь, после разговора с Т. Ив., многое поняла. И вам расскажу по порядку.

   Дело в том, что всякие глупые и нищие русские мамаши с не менее глупыми дочками, или бабушки со внучками, побывав в Клозоне, начинают недовольства распускать. Что это, мол, за Preventorium, коммуна какая-то! Одной девочке семья наскребла - конфет на рожденье послала, а девочка и не увидела ни одной: всем раздали. И вообще, все одинаково понимаем, что такое русские, особенно теперешние русские женщины, и "сестры", и не сестры.

   Когда я Т. Ив-не о Клозоне и о вас рассказывала и кое-что из записи моей читала, она меня вдруг прервала: "да ведь они сами не знают, а они уж по духу как бы в Cambrai..." На что я хотела ей ответить моим стихотворением в вашей книжке... и вдруг его забыла (как все мои стихи забываю, я их обычно лишь _в_о_с_с_т_а_н_о_в_л_я_ю, когда хочу, но этого нельзя сделать вмиг, сразу).

   Бросим, однако, эти мещанские русско-сплетнические души с ихними "prouesses", это сокрушительно и, мне, вашей добротой не обладающей, даже противно. Вот вам, Катенька, и Кроля в последний момент стало "жалко", мне же нисколько, меня от него издали, и то все время отвращало. А здесь о нем такое известно (и без сплетни), что повторять не хочется, и понятно, что меня от него точно веревкой прочь тянуло. Хороши бы вы были с таким, кому что пришлют родители, если у другого нет, - ему отдают, чужому. А Ростику, будто, бабушка 60 fr. на башмаки 2 месяца тому назад послала, он же все время ходил босиком. Кроме того - за детьми не смотрят, никого нет для призора, гулять не водят, а мальчики, особенно один, еврей, (Марк?) к девочкам "пристают". Одна девочка даже убежала...

   Тат. Ив. говорит: "ты знаешь, как я к ним (к вам) отношусь: всей душой! И я всем отвечала, что ничему этому не верю, лишь твоим одним рассказам могу поверить. И прекрасно понимаю, откуда являются все эти толки милые. Эмигрантские нищие скудоумные мамаши претендуют, по наслышке, на какой-то- внешний модернизм для своих отпрысков: чтобы стройно-вымуштрованные дети, элегантно прибранные, занимались спортом, гимнастикой, современными играми и - уж не знаю, что еще, для показа и само удовлетворенья. В проспектах, мол, вон как расписано; а тут капризная девчонка какая-нибудь и злится, что не по ее, и мамаше грязную лапу показывает, и что еще слушаться надо..."

   Впрочем, все и без объяснения понятно вам, Катя, да и мне, и Тат. Ив., - мы, ведь, "настоятелем!" Да, впрочем, довольно и письма было его, чтоб иметь понятие, остальное прикладывается.

   Милая Катюша моя, я, видно, не могу кончить это письмо, все пишу да пишу, а уж пора спать, иначе все клозонские привычки потеряю. Придется все остальное, что еще имею сказать, до следующего письма оставить. От ДС. - "с любовью низкий поклон" (так он говорит, и хотя это на солдатское письмо! в деревню похоже, но это сейчас - точно, да и дальнейшее): еще кланяемся мы оба о. Иллариону, с просьбой нас не забывать, и, простить, если у меня "вид, не свойственный благочестию"; хоть благочестием своим я не хвалюсь, а все же по виду прошу меня не судить. Посылаю привет Аничке; из ее гимназии Каллашиху уволили за "неуметную пропаганду"; ни о какой монахине из Сов. России (она писала) никто здесь и не слыхал. Всем детям, вплоть до Сазончика (если он послушен и не кривляется) тоже от меня добрую память передайте.

   Как Заикины дела? А собачка у Амалии умерла, бедная, - от чумы.

   Катя милая, я вас постоянно "обдумываю", и остановиться не могу. Много уж надумала, только смотрите: вдруг я вам такое длинное письмо напишу, что вы за статью его примете и... не прочтете, как статей не читаете?

   Ну, шучу, я знаю, что вы только по печатному не читаете. Прощайте покуда, умница моя хорошая, целую вас без конца, поочередно с Ольгой Львовной. Зная, как вы ничего не успеваете, и какие ваши дни, боюсь даже просить ответа, но ей Богу очень хочу знать, что у вас там происходит, и внешне, и внутренно!

   Привет Клозону, целиком. Храни вас Господь!

   P.S. ДС. надеется, что Ол. Л., когда увидит Половцева, насядет на него и относительно нас.

  

   Друг мой милый, хорошая моя Катенька! Так много нужно мне написать вам, на все ответить и свое сказать, что просто хоть пункты ставь, по Кролю, но и то не упишется все. И, как вы, в один раз не кончу, будет с перерывами.

   Однако, и это письмо еще "так себе", сравнительно с тем, _в_а_ж_н_ы_м, которое вскоре намеревалось вам написать и к которому буду требовать вашего и О. Л. особливого внимания. Вы все хотели, чтоб я вас "обдумала". При обдумывании что-то и придумалось. Напишу вам в виде проэкта, с обоснованиями, а к первой реализации (только первый!) можно будет приступить, если он вам понравится.

   Но теперь о злободневии и о ваших двух письмах. Они, особенно сегодняшнее, такие - ну точно я в Клозон перелетела, сижу на ваточном одеяле, в кресле, и слышу вас, про все мне рассказывающую.

   (Жаль только, что перо мне гадкое попалось, и все я мажу, чего не люблю).

   Видела я вашу невропатку басистую, два раза. Она сначала отказалась, потом согласилась притти, подол мне перешить. В первый раз она была веселее, имела ваше письмо в сумочке и говорила, что поедет к вашим именинам. Во второй раз оказалось, что "трудно", что выберется, разве, к Николину дню. Препятствия. Две американки, и тетя больна гриппом, и еще что-то. Я к ней со всех сторон подъезжала, чтобы иметь понятие о ее "непонятности". Вы, говорю, знаете, что там будете нужны, что Е. М. устает, что в прошлый приезд вы им, по словам Е. М., очень помогали; и сами вы хотите ехать, - чтож медлить? Трудно - все трудно; нужно решать все не по трудности, а по верности... Я, отвечает, денег хочу скопить, - не капитал, конечно, составить, а чтоб не очень им дорого стоить... Зубы надо лечить... И оставлять ли комнату за собой? Сестра не согласна...

   Все это я из нее клещами вытягивала. Наконец, говорю: да внутренно-то решили вы ехать? Твердо? Могу я об этом написать Е. М.? - Говорит, да.

   Если хотите мое резюме, то вот: по-моему, она даже не психопатка, а скорее вырожденка. В ней наверно есть куски доброго, но между ними лежат провалы какие-то, не то бессознательности и безволия, не то просто глупости. Она не может за себя отвечать, и в том _н_е_в_и_н_о_в_а_т_а; если бы кто-нибудь, около, держал ее в твердых рамках, и она поняла бы, что рамки твердые, на каждую минуту, и притом окончательные, она бы и не растекалась, не расползалась вся идиотски, могла бы там сидеть; себе, - и другим даже, - на пользу. То она будто что-то понимает - то вдруг ничего, пассивная глупость. Если вы, Катя, хотите с ней, как с равной быть, то кроме беспокойства для себя и чепухи для нее, ничего не будет. Еще, впрочем, опаснее для нее подчинение вашему _л_и_ч_н_о_м_у_ авторитету; она очень склонна делать все для _в_а_с, притом искренно не понимая этого, а думая, что для Бога.

   Но будет пока о ней. Я хочу спросить вас поскорее, как здоровье, - вы написали, что простудились. Вот, и привычка к холоду, оказывается, не мешает. Совсем точно вам, приходится и мне прерывать письмо. Сейчас мы ходили с Тат. Ив. в нашу "Благовещенскую" церковь (Annonciation). Это неделя St. Sacrement, и во всех церквах идут непрерывные службы, горят свечи, народ не уходит, только на ночь остаются в церкви одни мужчины и двери тогда запираются.

   Но продолжаю о вашем письме. Ничуть не удивил меня ваш конфликт с батюшкой. Видно же было, что он, такой спор, между вами неизбежен. Я его будто сама слышала. М. б. и права О. Л., что "не стоило", но я, в сущности, рада, что спор этот произошел, потому что _в_а_м_ оказался он на пользу, и громадную. Благодаря ему, ведь, вы написали мне, сама, то, что я о вас отлично понимала раньше (могу доказать, так как есть запись моя об этом, - - в Клозоне сделанная). Это про гнет над "убеждениями", про "свободу" и даже про то, что свободу, оказывается, надо искать... в иезуитской конгрегации. Я, как раз, записывала, что моя Катя ищет, в сущности, свободы, но той высочайшей свободы духа, какую она почувствовала в Cambrai. Только надо еще было, чтоб вы, кроме всей правды и силы чувств ваших, и знали, чего именно ищете, и что можно, поняв, вынести из Cambrai и насадить в, Клозон. Вот оно и случилось, и вы сами мне написали, что нужно было написать. Еще имела бы многое сказать вам, но не хочу пока затрагивать главную тему моего следующего письма и вдаваться в реальные проэкты, которые имею вам предложить. Это нужно особо и очень обстоятельно. Притом потребуется и не мало змеиной мудрости... учитывая всю данную обстановку и данное положение, иерархическое, православия...

   Я так много рассказывала о Клозоне Татьяне Ивановне (только внутреннее только ей одной) и так, должно быть, съумела ей свое передать, утверждая, что ей, как там она хочет, но необходимо тоже побыть в Клозоне, что она поняла, согласилась, и - мало этого, - вдруг прибавила: "мне даже нужно съездить с Е. Мих. в Cambrai". Сказала с убеждением. И это, права, будет хорошо!

   Другим, напонимающим (вроде Аси) я, конечно, ничего, кроме им надобного, не говорю, и о "внутреннем" Клозоне не рассказываю.

   В первом письме, Катенька, вы мне про Каллаш писали и все ее от меня защищали. Да я ее "разрывать" нисколько не собираюсь. Насчет елевфевриецев теперь уж все, кажется, ясно; после "послания" сего "лубянского" митрополита (вы его читали и оценили) я прочла книгу Михаила священника, от которой прямо оторваться, ведь, нельзя, так это поразительно. Фактически дано все, о чем мы здесь (не многие) верно угадывали, догадывались! После этой книги уже нет спора, что в этой елевф. церкви могут находиться только: 1) бесстыдные (как Бердяев), 2) темпераментные и взбалмошные истерички (вроде Каллаш) и 3) наивные и обманутые невежды. Последних мне очень жалко (дво1е из них уж с ума сошли), отчасти жаль и несчастных Каллаших, т. к. они над собой не властны, и лишь бесстыжие очень противны, ибо соблазняют "малых сих".

   Илюша - равнодушен; меня, говорит, это; все не интересует. Составил себе особый кружок, где много елевфевриецев (и даже евразийцев - большевизантов, вроде Шаринского). Д.С. говорит: "как же ты не интересуешься, ведь ты с елевфевриецамиъ-чекистами за одним столом сидишь? Ведь ты читал Михаила?" А он: "это максимализм! Кому дело, кто в какой церкви? И почему?" Это "частное дело", значит, выходит... Что вы с ним будете рассуждать? Он не о том думает...

  

  

   Получила письмецо от О. Л., которую нежно целую, но в письмеце кое-чего не понимаю: я 314 fr. с копейками исправно и во время получила, так что не знаю, в чем она извиняется, причем шоффер и мои стихи. А за пакетом только сегодня какой-то юноша еврейский (кажется) пришел. Огорчило меня известие, что вы, Катенька моя, все еще больны, даже в постели лежите (читаете!). И разве есть у вас книга Михаила? И какой ее конец вас "возмутил"? Не могу догадаться. Вот статья о ней Карташова, кот., Катя, вы мне давали, и, правда, ничтожная, какая-то виляющая. Что касается наших обстоятельств, то они не блестящи, конечно, но кое-что стало, время от времени, перепадать, из Америки тысячу антибский жиденок послал, я аванс получила, да обещания из Сербии взять книги Д.С. и обещание 200 марок прислать из Германии. Хлопоты еще о вечере; не знаю, удадутся ли. Но у Володи - suprЙme faillite: от этой... "девицы", где он квартировал, не то его высадили, не то сам ушел, навалился на нас, спит в моей рабочей комнате. К тому же болен, лечится у Ив. Ив. (Оказалась серьезная экзема на руке, еще с Клозона). Д.С. лицо свое очистил, ничего, сейчас только живот болит.

   Если я сейчас не пошлю этого письма, я его никогда не кончу. Ведь десятой части всего не написала! Катенька, родная моя, я всегда с вами, всегда будто в Клозоне - и "обдумываю" вас, вместе с О. Л. и Клозоном. Целую без конца обеих, привет всем от всех, до скорого опять написания! Храни вас Господь.

   И Заику не забываю, хорошо, что вы и о ней не забыли мне написать.

  

   Любимые друзья мои Катенька и Ольга Львовна,

   Хочу, наконец, написать вам о том, что непрестанно занимает меня с тех пор, как я уехала из Клозона; явилось оно в результате и наших разговоров, и моего собственного, любовного, приглядывания к вашей "горе" и вашей жизни. Я, как о том говорила Кате, многое даже записала, зная, что из этого отрывочного должно получиться, для меня, какое-то цельное сознание и какой-то вывод.

   Все ваши деланья, желанья и стремленья я считаю верными и праведными; не говоря уж о главной чувствомысли Кати - о вселенскости, - которую я всем существом моим разделяю (считаю своей idИe-mХre). Но даже в подробностях, в оценках современной жизни, я с вами совпадаю. Например, как права Катя, ужасаясь всеми нашими русскими "сестрами" - растяпами, безответственными, самовольными истеричками, искренно, может быть, не понимающими, что они могут быть связаны хотя бы собственным словом, собственной волей... И какая вопиющая разница со всяким здешним сообществом, группой, конгрегацией, начиная с Cambrai, Marie Passion и т. д. и т. д. без конца! Наши - воплощенная бесформенность, вот главное. Пусть вина в них, но с другой стороны - где найти форму? Где место, чтобы они могли хоть понять, что жизнь во имя Божье не путешествие с остановками в гостиницах, пока гостиница нравится и хозяева приятны. Никто у нас, в данную минуту, с Евлогия начиная, первого АВТ не понимают, как и на чем основываются бесчисленные fondations, почему около двух скромных зачинательниц Ордена хотя бы св. Нины (нашей, кавказской, называемой также Ste ChrИtienne) появились завтра три сестры, через полгода 30, а теперь общины все множатся, разнообразясь по "делам". Мы, вот, возмущались Гейден. А _к_у_д_а_ посвятил ее Евлогий? И зачем, и для чего, и что такое было это "посвящение"? Апостольник и мантию надел, и гуляй по улицам, сама не зная, почему она в этом наряде щеголяет? К Митрофановой он ее просто "сунул", своей волей (считая, что раз "посвятил", значит - его воля над ней) - и сунул так себе, потому что и приют Митрофановой - только приют; как община религиозная, Конгрегация (уж не говорю о монастыре) Митр-ва также бесформенна. Конгрегация (религиозная, даже "тайная", т. е. _н_е_ монастырь официально) должна иметь 1) Constitution 2) RХgles 3) Coutumiers. Желающие войти в общество должны знать эти RХgles и сознательно принять их к исполнению, сознательно и свободно, - на известный срок. А затем уж дело учредительницы судить, годна эта сестра, или нет... и дело самой ее, конечно, по силам ли ей дальнейший обет послушания. Даже не "обет", - тут эти слова не берутся, - а "обещание".

   И вот теперь я перехожу к вам и конкретности.

   Мысль, собственно, такая. Сейчас я вам все расскажу, но раньше вот что: пусть, как бы вы к этому предложению ни отнеслись, оно, останется пока совершенно между нами. О нем и я ни с кем не говорила даже намеком, кроме Т. Ив., которая очень все это понимает и с которой вместе мы очень можем быть полезны для выработки этих правил и конституции. Мы уже просмотрели около 16 книг всяких конгрегации; собственно статуты каждой очень трудно достать (они их не опубликовывают), но мы постараемся. Кроме того, у Т. Ив. есть церковные связи, которые вы сейчас увидите для чего будут нужны.

   Мысль, значит, такая: Клозону нужно дать форму, но отнюдь не внешнюю, официальную, а внутреннюю, однако явную и строгую. Если форма будет официальная, т. е. если Евлогий наденет на вас обеих, как на Гейден, манатейки, и объявит, к тому же, что Клозон - "обитель", - конечно: не сомневайтесь, вы будете "чурками" в руках церковного управления; такова реальность. Уж даже теперешнее положение лучше, вы от натисков с разных сторон хоть своими силами, по данному случаю, обороняетесь; а тогда у вас руки и ноги будут связаны. В том же порядке, о котором говорю я, вы будете опираться на вашу собственную конституцию и правила, на вашу, вами же созданную и устроенную общину, которую епископ должен, - правила и конституцию рассмотреть, - благословить. И только.

   Очень важно, чтоб в этих основах был заложен принцип действительной свободы от усмотрений, церковного управления. Основа должна быть, конечно, очень похожа на основы католических конгрегации, - власть настоятельницы, строгость подчинения сестер, выбор духовника и т. д. Но так как важно и от православия не отступать, то надо в формы эти влить только содержание православное _П_о_ _с_у_щ_е_с_т_в_у_ от этого не пострадает ни католичество, ни православие (ибо как раз в существе-то - один Христос и там, и здесь). Тут кстати сказать о брошюре Троицкого, где он пишет что в 1860 свящ. Гумилевский в Петербурге уже сделал попытку "образовать нечто вроде католической конгрегации, почти независимой от церковной власти". В то время проект не получил одобрения, но о. Гумилевский все-таки создал нечто подобное "и лишь ранняя смерть о. Г. помешала развитию этого дела". И впоследствии попытки повторялись, но, конечно, не в том виде, в каком это нужно вообще и Клозону в частности. Да теперь время другое, и у меня есть основания полагать, что Евлогий примет, что нужно, не путая сюда слова "дьякониссы", которое ни к чему (как и сами диаконилы, которых у него довольно).

   Пишу вам все это, как проект; обдумайте его и скажите откровенно, что в нем видите. Клозон должен остаться Клозоном и только приобрести, для непонимающих, свое лицо и Божью печать. Если Катя думает, что роль настоятельницы трудна, что, требуя исполнения правил, необходимо самой первой их исполнять, что нужно иметь твердость и спокойствие и что она не чувствует для всего этого сил в себе - я осмелюсь сказать, что ей и не нужно сил, и не может быть на это сил: только силой Божьей это делается. Так и Marie Passion, и все они всегда говорили, верили, знали. Наверно и MХre Cambrai тоже. Неужели Катя может верить иначе?

   Просматривая же всякие эти RХgle и Coutumiers - я постоянно возвращаюсь мыслью к О. Л.: ну точно она их давно все, с рождения, знала и читала - так она сейчас уже в них живет, действует, и сама - и по отношению к другим, своим.

   Если в проэкте что-нибудь не ясно, нужно дополнения, - спросите. Я лишь в общем написала, не зная, как еще он вам покажется. Если почему-нибудь вам это не покажется совсем - мы нашу работу насчет проекта "конституции" приостановили. При свидании, потом, поговорим. А на этом я пока это письмо кончу, несколько слов еще Кате прибавлю (и так письмо толстое). Храни вас обеих.

   P.S. Ваша Николаевская община было совсем другое. По-моему, не надо как бы ее восстановлять, - надо другое, _н_о_в_о_е_ дело. В рисунке Cambrai.

  

   Дорогая моя Ольга Львовна,

   Получила утром ваше письмо и спешу, еще до Катиного (очень я тревожусь ее болезнью, жду вестей, поправилась ли) - вам ответить.

   Ответ мой будет касаться одного пункта, шли соображенья, которые явились у меня после внимательного чтения вашего письма. Это - насчет вашей Никольской Общины. Мне помнится, что я, в конце первого письма, прибавила, что, по моему разумению, не надо было бы возрождать Никольскую Общину, что дело должно бы начаться новое: - я, однако, не объяснила, почему, собственно, мне так кажется, какие у меня к тому основания. Кое-что я о Никольской общине знала, - по рассказам и мемуарам Кати, - кое-чего, конечно, не знала, - например того, что в основу ее был положен (или не в основу, а хотя бы в виде подобия) статуты конгрегации Les petites soeurs des pauvres. Но об этом можно поговорить подробнее после. Мне показалось, что когда вы мне писали, у вас явилась (очень естественная) мысль, нельзя ли все это "оформление" приурочить к той же Никольской общине, возродить ее, сильно реформировав, конечно. Вы об этом не говорите, но и я ничего не говорю, кроме "показалось"; тем более, что писала я вам о "невозрождении" вскользь, а явиться у вас этой мысли было так естественно! Во всяком случае, этот вопрос нельзя обойти, надо его углубить, взвесить все "за" и "против". Даже уж потому, - я понимаю, - не могла у вас не явиться мысль о Ник. О-е, - даже уж потому, сверх всего, что письмо мое пришло как раз под Николин день, и сделалось это помимо моего намерения!

   Итак, все что вы обе в этом направлении уже думали, или не думали, вы мне скажете прямо и обстоятельно в следующем письме, а я ограничу свое на этот раз лишь одним, очень важным, основным взглядом на проэкт общины, какой она мне представлялась; и затем еще практическими соображениями насчет вашей прежней, вытекающих просто из моих наблюдений над ее судьбой в данный момент истории. Заранее признаю, что многое мне фактически неизвестно, а потому и выводы мои могут быть ошибочны.

   Начнем с первого.

   Всякая религиозная община, конгрегация и т. д. - если мы не будем серьезно отступать от нашего образца католических конгрегации (а этого, думаю, не следует, и вы, думаю, со мной согласны) - имеет _п_е_р_в_о_й_ основой и целью своей, - цель чисто религиозную. Все разнообразнейшие жизненные и практические работы и цели связаны, конечно, с этой первой целью; но они - _в_т_о_р_о_е, а не первое. Они связаны, как тело с лицом, но _л_и_ц_о_м_ определяется Община, и лицо у каждой свое, сколько их ни есть. Это бы лучше всего пояснить примерами, да примеров этих тысячи! Это и "лицо", и, в то же время, "сердце" общины. Сердце, которое вот так, или вот так, вот с этой, или вот с этой стороны - почувствовало Христа. Одно чувствует постоянную обиду, наносимую Христу миром (RИparatrices всех оттенков), другое крестные Его страдания, третье - Его оставленность людьми (миссионерство), четвертое - любовь Его к людям и завет любить друг друга, пятое - Христа, служащего миру (charitИ), шестое - Христа распятого и воскресшего и чистоту Его Матери... И так без конца, в неисчислимых подробностях и оттенках, но в каждой общине христианской (т. е. в полноте) есть на чем-нибудь _у_д_а_р_е_н_и_е, какое-нибудь, отличающее религиозное сердце ее, "во имя". И не то, что _и_з_ него вытекает ее жизнь и деятельность, но как-то вместе они рождаются. Но никогда _и_з_ влечения к той или другой _д_е_я_т_е_л_ь_н_о_с_т_и_ у самых даже религиозных (вообще) людей не рождалась община или конгрегация, или монастырь. Так же, как не рождалась она из личного симпатизирования, из общих склонностей к какому-нибудь делу, даже при жертвенности этому общему делу. Я говорю сейчас, конечно, _т_о_л_ь_к_о_ о религиозных общинах, только. То (то, что я говорю) не легко понимается, даже и после близкого изучения предмета; но, может быть, мне-то и не легко было понять, и сотни книг для этого понадобились, да и объяснить я, как следует, этого не могу, а другой, - хотя бы Катя, - во мгновенье ока поймет изнутри все, о чем я косноязычно вам лепечу. Прибавлю еще, что удивляющее нас быстрое разростание конгрегации, верность раз вошедших сестер, стойкость общин католических, несмотря на всевозможные перевороты, казни, революции, гонения (есть современные, родившиеся в _т_р_е_т_ь_е_м_ веке, да еще в Лотарингии!) - это во многом объясняется "р_е_л_и_г_и_о_з_н_ы_м_ сердцем" общины, т. к. первое, что влечет, - оно. И если действительно привлекло оно - уже редкую заставят испугаться те или другие "rИgles", та или другая, ему соответственная, деятельность.

   Наши русские, всякого рода, общины, все ли, всегда ли совпадали в таком строении с католическими? Нет; по каким причинам - дело сложное, мы этих причин касаться сейчас не будем. Многие на такое совпадение и не претендовали. Всякие общины сестер милосердия, Красный Крест, вплоть до бесчисленных "сестричеств" и до дьякониссы вел. кн. Елизаветы.⁵¹ Монастыри были строже, но, как общее правило (опять по тысяче всяких русских причин) и они, кроме отдельных исключений, особенно женские, в ряд католических конгрегации итти не могли и, во всяком случае, ко времени нашему, без реформ, не подойдут.

   Теперь, значит, являются у меня к вам два вопроса, относительно которых мне нужна даже просто информация. На первый, - хотите ли вы основания конгрегации, по формам (внутренне-внешним) совпадающей, или приближающейся к католическим, - я уже отвечала себе "да", исходя из всех, без исключения, разговоров наших в Клозоне, из проникновенной тяги Кати к Cambrai, из ее реального чувства церковной и христианской вселенскости. Взяв это "да", предположительно, за верное и не забывая вот тех первых основ, о которых я только что говорила, я теперь и хотела бы от вас информации относительно Никольской Общины: отвечала ли она, в смысле первично-религиозной основы своей, построению любой католической конгрегации? Или же выросла она на другой почве, на которой выростали у нас другие, и самые хорошие иногда, и значительные, но не на той почве? Что статут ее приближался к статуту Petites soeurs - еще ничего не говорит мне. Petites soeurs и сейчас все на лицо, каждый день их вижу. Двадцать одну в революцию даже казнили, и ни одна не убежала от своей "mХre". A слушая рассказы Кати о ваших Никольских, старых и молодых, о Натусях, глядя на истерическую в корне - Тата, я как-то сомневаться начинала: ну да, русские растяпы, некультурные, бесформенные, - русские, словом; но ведь может и русская душа быть так религиозно-плененной, до сердца, что уж никуда не уйдет; и, если помощь оказать, - и форму свою найдет?

   Я очень прошу вас, милая Ольга Львовна, и вас, Катюша, постараться вникнуть в то, что я вам так плохо, - но со всем старанием, - пыталась объяснить насчет _п_е_р_в_о_о_с_н_о_в_ всякой католической организации; и, вникнув, сказать, имелась ли эта первооснова в Никольской общине? Для меня тогда будет яснее, возможно ли