Гиппиус Зинаида Николаевна - Письма Е. Лопатиной и С. Еремеевой

возродить последнюю, или же держаться в fondation новой - нового принципа. Кроме того, для меня (все "для меня!") выяснятся более и ваши желания. А это очень важно. Я, ведь, могу ошибаться во многих моих "книжных" соображеньях; моту и не понимать своих ошибок; но и оставаясь "при особых мнениях" - я всегда готова взять на веру ваши желания и помочь вам во всем, в чем только помощь моя пригодится. Тут уже вы мне должны верить.

   Жду вестей - и скорых - о Катином здоровье, веря, что вы, Ольга Львовна, без всяких "статутов" связали ее в бараний рог, из "кельи" не выпускаете и никаких "подвизаний" - сохрани Боже! - не дозволяете. Настоящей obИissance у нее нет, и если б не вы...

   Зная, что ответы на столь предлинные трактаты мои требуют времени, которого у вас нет теперь, с родными гостями, - я буду терпелива. Но не скрою, что буду их все-таки ждать. А пока - целуем вас обеих, я и ДС. (он часто Клозон вспоминает!), крепко-крепко.

   Христос с вами.

  

   [Без окончания]

   Дорогой мой друг Катенька!

   С тех пор, как письма наши разошлись, я чуть не всякий день хотела вам писать, а потом не решалась из страха, как бы они снова не разошлись. Получив сегодня утром ваше - уже ни дня не откладываю, как видите.

   "Обдумать" ваше письмо нелегко; но с помощью чувства и моего вас понимания (м. б. и не полного, но мне-то кажется, по чувству, что очень внутреннего) я кое-что вам сказать на него, на письмо это, могу.

   Но раньше: о какой книге Соловьева вы говорите? "Eglise universelle?" Она есть у Т. И., я ее перечту. Насколько помню, он именно говорил не _з_а_ католичество, а за Ц. вселенскую, в химическом соединении всех существующих. И не был за переход из одной в другую. Он был, сам-то, _у_ж_е_ в этой церкви; тут у меня почти и сомнений нет! Но не настали сроки, а потому он был еще "сам-один". Но это даром не пропало, все-таки.

   Ваше горение, Катенька милая, и все вы, тоже не должны пропасть даром, хотя для вас это непропадание должно воплотиться совсем по-другому. Не для того вам Cambrai было "послано", а потом письмо брата (именно послано), чтобы прибавилась одна лишняя "soeur" y Рима, хотя бы самая пламенная, хотя бы даже "святая", нашедшая _д_л_я_ _с_е_б_я_ самый совершенный свет и высокую любовь. То, что вы русская (настоящая) и православная (до глубины), а притом поняли и, подкожно как-то, существом всем, ощутили свет, любовь, правду духа в Cambrai (в католичестве) - это-то и важно, это-то и послано, и с этим-то даром и нужно сделать, что нужно, ни кусочка не отрезывая, ни от чего не отходя, ничего в землю не зарыв. Там, в католичестве, есть дух, благодать, веками накопленная, и вот, если вам это открылось, - вам, как вы есть, - значит, вы должны, к ней приобщившись, внести ее в наш, в ваш, пустеющий дом. Тут я вижу прямо указание. Не искать, себе-одной, правды, успокоения вот в этом, или другом, доме, а нести огонь любви и благодати туда, где его еще нет, или он едва мерцает. Это будет то действие _с_н_и_з_у, наиболее сейчас реальное, не теоретическое, без которого и соединения Церквей все равно никогда не будет. Каждый из нас очень мало может сделать; незаметно мало; но из этих незаметностей большое и выростает.

   Катенька, друг мой, не верьте утешителям вашим; сейчас такой момент, что _с_в_е_р_х_у_ ни о каких соединениях даже сближениях церквей и мечтать нечего. Вы очень верно пишете о положении православия; но Римская церковь, как церковь, сейчас в полном склерозе, это я _з_н_а_ю. Я прочла одну удивительную книгу, из которой мне многое стало видно, как на ладони (книгу просто информационную, о том, чего мы в русском захолустьи и не знали вовсе). Дело вовсе и не в папе; папа лишь символ, а реально - пленник. Дело в этом окаменении церковного _и_н_с_т_и_т_у_т_а; Рим на верхах - это та страшная "бюрократия", где живому Христу уже и места нет. Он и ушел в низы, в сердца вот таких mХres, как все эти огненные подвижницы. И оттуда не уйдет. Оттого не умрет и католичество. Но сейчас _т_а_м_ надо искать этот огонь, зажечь от него свою свечу, у кого она есть, кому дано ощутить и приблизиться к нему - как вам.

   Оттого матушка и сказала вам, чтобы вы не оставляли Клозон. И сказала, что будет молиться о вас, и клариссы тоже. Она _б_о_л_ь_ш_е_ знает, чем говорит и даже чем может, вероятно, всеми словами сказать. Но вот малыми словами, в коротком свиданье, она, по-моему, ужасно много сказала вам!

   (Перерыв. Поздно. Завтра кончу письмо).

  

   [Без начала]

   и вообще-то считаю, что для нас _н_е_п_р_е_р_ы_в_н_ы_й_ юг - телесное развращение, а в данных обстоятельствах даже и душевное; если мы что-то имеем - мы должны что-то _д_е_л_а_т_ь; не только "искусством" (или медитацией, как Володя) заниматься, но делать в общении с людьми. Время наше очень острое, Бердяев со своей подозрительной проповедью не устает, а мы все молчим, да мечтаем в келье под елью своим творчеством заниматься. И даже не под елью, а под пальмой... Пальму надо заслужить.

   Впрочем, эта воркотня - так себе, к случаю. Увы, все кончится все таки "пальмой".

   Мы пока еще никого почти не видели, из-за болезней и домашнего неблаголепия. Даже мало видим Ив. Ал-ча: он пустился в свет во всю. Если не с визитами, не в клубе Осоргина⁵² и Бердяева - то в кинематографе. Мельком видели Манухиных, теперь, из-за гриппа, не сообщаемся, хотя очень хотим обе, я и Т. Ив., повидаться. Дела их в блестящем положении. Ив. Ив. опять едет в Берлин. Я - видела и еще нескольких людей, но вы их не знаете. А что Бельведер? Они мне мало пишут, а Совр. Зап. уже сделали мне новый афронт. Просто беда, как не везет. Видела Серг. Ник-ча, он мне очень понравился. А ваша hТtesse - все к "зубному врачу"?

   Да, вообразите: Ася - подружилась с Маклаковой! Не то, чтоб "подружилась", - с кем она подружится! Но бывает у нее, очень любезничали.

   Сегодня было известие, что б-ки реквизировали, с соизволения Эррио, русскую церковь "Daru"; на том основании, что она - посольская (в Берлине им ее отдали же). Впрочем, я этому пока еще не верю.

   Французы (вся мелкота) очень недовольны Эррио. Он свалится, но только, увы, слишком поздно. Помощь студентам и ученым уже прекращена (тоже требование б-ков). Невесело.

   Но страшно засиделась я, спешу кончить это бесконечное письмо. Не пишу Кате отдельно, во-первых - она "ничего не читает", а во-вторых вы это письмо ей прочтете. Но целую ее крепко, _о_т_д_е_л_ь_н_о, и вас отдельно. Буду ждать вашей Терезы, - вы не забыли? Если напишете мне, успеете (вы всегда все "успеваете") - очень меня обрадуете.

   P.S. Часто жалею, что так и не успела с Катей как следует о ее вещах поговорить. Да ведь она не признает "свободы слова и мнения"; не успеешь собрать все мысли - а она уж спорит. Тогда я теряюсь и соглашаюсь. Не спорю, во всяком случае.

  

   Дорогая моя Катенька, сегодня получила письмо ваше и хочу только, по вашему желанию, пока несколькими словами, но сейчас же, ответить. Хотя это и трудно, потому что уж очень много в вашем письме такого, что требует отклика. Одни ваши "искушения" чего стоят!

   Но я воздерживаюсь пока, а то все затянется. Со здоровьем моим все еще ни шатко, ни валко; то ничего - то хуже, курить не хочу, и сплю скверно. Но это, конечно, пройдет, когда справлюсь с настроением. Не думаю, чтоб для вас не было новостей в _п_о_л_н_о_й_ истории с Володей. Он, ведь, никогда _в_с_е_ не расскажет, а лишь понемногу открывает из своих деяний то, что уже все равно наружу выходит. Я его не жалею, что ж, раз он сам себя так жалеет и притом так глупо, что сам же идет на свою погибель; и того не сознает. Пока что растратчицей чужих денег, мне доверенных, да еще человеком, теперь умершим, выхожу я; с этим пятном, наложенным на меня нежданно и невинно, жить мне чрезвычайно трудно. Это одно. Другое, и отдельно, это его растрата последних денег Дм. С-ча, который ему доверял слепо, как ребенок. Это он растратил уже во время Клозона, на свои... За ДС. мне еще труднее "простить", чем за себя; но можно, конечно, только не думаю я, чтоб "прощение" полезно было для самого Володи, т. к. он, очевидно, не сознает, что он этим для себя и с собой делал. Надо бы не его, а человека в нем жалеть. И это еще опять не все, только довольно, на бумаге не стоит многого писать, даст Бог увидимся, тогда при случае поговорим. Вот только насчет "любви" к нам... Любовь то и позволила ему, что ли, такое с нами устроить? С чужими побоялся бы, что откроют, в суд притянут, а "любимые" - ничего, на себя возьмут. Я и то хранила это все от ДС. до последней возможности. Но потом уж нельзя было, все равно бы открылось. Тысячи, которую еще требовал у меня В. сверх растраченных (на свои дела), я не имела, дала ему лишь 400, а затем пришлось открыть все Д. С-чу, для кот. это был большой удар, - внутренний, помимо внешнего. Пока живем со дня на день, отказываясь от всего, от чего можно. Из Германии денег получить нельзя: всякая не то что пересылка - перевозка свыше 50 мр. в месяц карается долгосрочной тюрьмой. Осадное положение!

   О Ростике слышала. А слышали ли вы о пострижении Скобцовой⁵³ сразу "великим постригом"? Развелась с мужем, детей куда-то отдала, а сама постриглась... никуда, просто. В миссионерки, но "лично", без всякой "общины".

   Насчет Митрофании здесь странные и противоречивые слухи. Но это все, как и многое другое, до след. письма. Сами хотели хоть недлинное, да скорое.

   Видите ли Илюшу и Амалию? Ася жадно все Клозоном интересуется. Она, бедная, голодает, 3 раза в неделю только обедает (не дома), а дома, подозреваю, не обедает... Но упрямая, не приходит всякий день. Целую без конца, до скорой весточки, Катюша. Христос с вами, обнимаю.

  

   Катенька, душенька, сердце мое, да что вы выдумываете, как я могу, и за что, на вас сердиться, да еще не прощать, если б даже было за что??! Нет, если б вы знали суету и работу, которая на меня навалилась, вместе с болезнями, так это _в_ы_ бы простили мое молчание. А мне давно и страшно нужно написать вам, спросить вас, - не насчет всяких жизненных (житейских) неприятных разностей пустых, которые забыть надо, - а насчет важного и главного. Но оно такое важное, что я и сейчас не соберусь, пожалуй, все, как надо, изложить, весь этот нам - вопрос. У меня еще голова пустая, только вчера кончила одну вещь длинную, - сушила-сушила, и все-таки не знаю, пройдет ли через духовную (Манухинскую) и светскую (Милюковскую) цензуру.

   А сейчас, несмотря на дождь, поедем мы с Д.С. на rue Daru, на плащаницу. Сегодня, ведь, вел. Пятница. Письмо хочу вам отправить без замедления, чтоб не очень поздно пришло. Хочу наиболее живо вообразить (и вы тоже вообразите) что стою перед вами в телесном виде, говорю вам "Христос Воскрес!" и трижды целую вас во уста.

   Вы уж эти поцелуи передайте от меня милой Ольге Львовне. И кому заблагорассудите еще, как моя доверенная.

   Вспомнила, что Вл. Сол. рассказывал, как кто-то телеграмму получил: "Христос воскрес, подробности письмом". (!) Нам с вами нечего таких писем ждать, мы, ведь, подробности сами очень хорошо знаем, неправда ли?

   Грущу, что не попасть к заутрени, на Daru такая толпа, что и на дворе задушат, куча полицейских, больше ничего. Даже Манухины ездят лишь к обедне, но она начинается в 2 часа, ДС. не может всю ночь не спать. Вот когда бы нам у вас быть, в Клозоне!

   Еще поцелуи от меня и от Д. С-ча, и обещаюсь свято скоро вам, миленькая сестренка моя Катя, по существу написать.

  

   Катенька, друг дорогой, сегодня день вашего Ангела, думаю о вас, крепко-крепко целую и радостно желаю вам мира душевного и всякого Господнего утешения. И солнечного луча, и здоровья вам и всем, кого вы любите. Пишу всего несколько строк, но непременно хочу сегодня, именно в день, когда чувствую вас и вашего Ангела; и знаю, что вы тоже вспомнили, хоть разок, обо мне. ДС. тоже обнимает и поздравляет вас.

   Еще целую без конца.

   О. Л. поздравляю с дорогой именинницей.

  

   Друг любимый, Катенька. Вы не поверите, как мне грустно ничего о вас не знать так долго, о жизни вашей ни внутренней, ни внешней. Только из вторых рук все сведения, - о внешней, конечно. Сведения, впрочем, все сходятся, все печальные, и, думаю, верные. Положим, и без них не трудно представить себе тягость Клозонской жизни. Недавно я встретила Сазонову;⁵⁴ она говорила, что платных детей у вас всего трое, на этом не далеко уедешь. Были еще слухи о нездоровье Ольги Львовны, но Амалия писала мне, что недавно получила от вас весточку, и что вы обе здоровы. Но вы мне как-нибудь урывочками да напишите обо всем подробно. Испанка, очевидно, ухнула, так я и полагала, уж слишком ее обещания были заманчивы. Такое никогда не выходит. Главное же, напишите мне о _в_н_у_т_р_е_н_н_е_м, где вы находитесь сейчас на новом вашем пути? Одного я боялась бы для вас в катол. церкви: той железной obИissance, дисциплины, к которой мы, русские, не привыкли, и которая, быть может, не совсем в нашей натуре. Ведь есть даже в правилах: "повиноваться, как труп". Наши "старцы" тоже требовали повиновения; но и старцы - русские, да и вольно принять послушание личности не совсем то, что лежит в организации.

   Впрочем, я говорю это так, без особых оснований, а ввиде попутного соображения, пришедшего мне в голову. Я вас хорошо знаю, но те, кто будут иметь к вам непосредственное отношение, знают людей, умеют узнавать каждого. Нужно это помнить. Не будем же дальше рассуждать, я жду новейших от вас вестей.

   О нас писать почти нечего. Все то же; материально - постепенное ухудшение, обветшание. Перспектива лета в Париже (которое это будет?) с той разницей, что нынче и на лекции никуда не поедем, не приглашают. Дм. С. пишет Франциска Ассизкого, очень, слава Богу, увлечен, когда не одолевает мысль о катастрофе; ведь может случиться, что мы и квартиру не сохраним, к тому идет. Живем мы очень одиноко, буквально никого не видим, кроме нескольких молодых литераторов (маляров, шофферов, землекопов и т. д.), которые приходят по воскресеньям. И приходят все голодные. За неделю же мы сидим одни, теперь я не видаюсь даже с Манухиными, - странные очень они люди! Бывает Ася, тоже всегда в трансе от обнищания и безработицы, - ну, вы ее знаете!

   Напишите мне, что Бунин, часто ли бывает у вас Верочка. Здесь у всех впечатление, что Бунин как-то скрылся, по советскому выражению - "смылся"; ни о нем, ни о его присных, - ни слушка; впрочем, никто о нем много и не думает. Удивительно вы о нем написали тогда, в письме, что мне О. Л. переслала. Я нахожу, что там нет "осуждения", а только большая горечь - за него. Но, может быть, мы чего-то не знаем, не понимаем, может быть, Бог ему так все и назначил, а нам не только в чем-нибудь осуждать его, но и судить не подобает. Розанов⁵⁵ очень верно сказал раз: "ни один человек не достоин суда, всякий достоин только жалости". И вот это я часто к Бунину чувствую.

   Я видела "жену вредителя", Чернавину,⁵⁶ знаете, которые так ужасно бежали, с ребенком, из Соловок. Она оставила больного мужа и сына в Гельсингфорсе, приехала сюда одна, лекциями подработать. Ее слушают, но все это все знают, и что весь народ извергов ненавидит, и что они не свалятся без катастрофы (войны)... Но иностранцы не хотят ничего знать, нам же она словами главного (духа) рассказать не может, мы только чувствуем этот смертный дух, которым она еще обвеяна. Что делать, иной раз и возопиешь из преисподней: доколе, Господи?

   Каждое воскресенье ходим мы с Дм. С. к маленькой Терезе. Я так привыкла к тихому свету этой Chapelle, что мне там как-то уютнее, чем на rue Daru. Об о. Стефане я слышала. Его, кажется, особенно любит манухинская Варв. Кирилловна. Однако... впрочем, Бог с ним, хорошо, что он от вас уехал. И как будто раньше, чем сам хотел... Но я ничего не знаю. Катюша милая, родной друг, целую вас без счета, и С. Л. милую. Когда приведет нам Бог увидеться? Вот будь испанка... но что жалеть о неосуществимом? Жду весточки, не забывайте меня. Христос с вами.

   Холод у нас собачий, после трех дней ужасной жары. А у вас?

  

   Дорогой друг Катенька.

   Давно уж хотела писать вам, каждый день намечала для ответа, и все не выходило. По Парижу ходят сплетни, что мы какие-то богатые милости получили в Риме, то это все вздор, и мы сейчас находимся в одной из самых злостных impasses, в самом близком общении с францисковой Dame PauvretИ! Впрочем, это дело такое обычное, что не стоит останавливаться. Лучше о другом, более интересном. О том, о чем я (все время думая о вас и об О. Л.) говорила в Риме с Вяч. Ивановым⁵⁷ и потом, здесь, долго с Извольской.⁵⁸ Все это сходится, а Извольская сообщила мне, что подробно вам тоже писала. Не знаю, со всех ли сторон, как мне, известны ей не только вы, но и ваша "история", и все данные обстоятельства сегодняшней вашей жизни (впрочем, о вас лично она не без проникновения сказала, что вы человек не только религиозный, но и "литургический"). Я же, оставляя в стороне мое собственное мнение насчет "переходов" (которое за общее правило не выдаю) - хочу рассмотреть ваш план со всех точек зрения, вплоть до реальных. Как вы теперь знаете, папа _н_е_ _ж_е_л_а_е_т_ перехода православных в "латинство"; должен быть принят ими "восточный обряд", и директивы Ватикана тут совершенно определенны. И не вы, конечно, могли бы пойти против них, ибо ваше воздыхание слишком искренно и глубоко. Между тем, - как вы опять знаете, - церковь кафолическая в этой стороне, т. е. в "восточном обряде", находится в состоянии первой реализации, требует дальнейшего и дальнейшего творчества; до такой степени, что обычный католич. clergИ (не говоря о правосл. священниках) крайне мало тут знает и понимает. Может даже случаться, что иной, без разбора, будет переводить православных прямо в латинство, с соответственными, чисто-внешними, требованиями. Надо, чтобы вы все время имели это ввиду. И дальше, о вас. Переход ваш в кат. восточного обряда обставлен реальными трудностями, особыми, благодаря именно вашему пребыванию на Ривьере, в Клозоне, и не имением там ни нужных руководителей, ни церквей, вообще редких. Из-за этого не только факт присоединения, но и дальнейшая церковная жизнь ваша останется вне руководства и священников (Извольская писала вам о Марселе? Но он там, священник, один, и это далеко). Теперь, допустим, что вы все-таки переходите в латинство (о чем, кажется, до сих пор еще шла речь). Этим вы, во-первых, лишаетесь многого, что навеки праведно и дорого в православии и, тем самым, веры, что вступаете во вселенскую церковь; во-вторых - вы будете знать, что идете против желания Рима. А это желание я вполне понимаю. Когда первосвященник дает право, принявшему "восточный обряд" католику, приобщаться и по латинскому обряду, и по православному (даже прямо у любого священника, за неимением своего) - он думает именно о кафоличности, т.е. о единстве церкви.

   Наконец - о вас в самом _в_н_е_ш_н_е_м, но его надо же иметь ввиду, даже если решиться не учитывать: в обоих случаях, - присоединения к восточному ли обряду, к латинству ли, - вы наверно лишитесь всех русских детей. Другое дело, справедливо ли это, или нет; в вопрос, который и вы затрагиваете, как отразится ваша перемена на детях, - я пока не вхожу тоже. Я только считаю, что в данный момент, при данном уровне эмиграции, более, чем вероятно, что русских детей у вас вовсе не будет.

   Катенька, родная моя, об одном прошу: не думайте, что я в чем-нибудь вас убеждаю, или разубеждаю; я по-прежнему верю, что Господь вас ведет по вашему пути. Но Он же дает и знаки, их надо понимать, как ап. Павел говорил о молитве, - и сердцем, и умом. Угадать Его волю. Вот тут-то на вас с О. Л., на ваш сердце-ум, я и надеюсь. Не мне вам указывать и советовать, хотя _п_о_с_л_у_ж_и_т_ь_ вам, чем могу и как могу, всегда готова.

   В отношении фактической информации Извольская вам может быть очень полезна, как и здешняя Белобородова.⁵⁹

   Теперь, дорогая, стану ждать весточки о том, как живете, когда переезд в "усадьбу", что Инес, и вообще что у вас делается. Холодно, я думаю. У нас - совсем мороз. Ася бросила квартиру, свою рухлядь свалила ко мне, а сама устроилась в пустой кухне своего родственника. Нищета повсюду; а большевики сидят-посиживают и международной любовью гордятся. Получаете ли вы что-нибудь из России? Хотя больш-ки и фанфаронят, а внутри им, кажется, уже не сладко, - боязно.

   Целую вас без счета, сколько люблю, обнимаю О. Л., и жду строчки... или строчек.

  

   Поздравляю со [неразб.]

   Катюша, друг мой! Force majeure! Писать - для меня физическое страдание. (Неужели иначе давно не написала бы, не поздравила, а в другом - не утешила, как могу?) После пяти гриппов и 2-х ангин у меня, вот уже больше 6 недель (нет, 10-ти) болит правая рука, да так, что едва могу спать ночью! Я терпеливо это принимаю, но подумайте, ведь это мое "орудие производства", и как ни мало могу заработать, а все-таки! Теперь же и письма не написать. Никому 2 месяца не могу ни строчки.

   Когда, дней 5 тому назад, нога болела - куда лучше, ведь мы тогда уехали в Cannet - солнечные ванны; теперь надо покоряться.

   Но довольно об этом, надо лишь, чтобы вы знали, что я вас не "бросила" и ничего подобного вообще не может случиться. Много-много чего хотела бы вам написать, и чуть будет лучше руке - непременно все скажу. Амалия _о_ч_е_н_ь_ плоха, Илюша в психозе, ничего не понимает и никто его не видит. Ее уже не лечат, доктора отказались, а Ив. Ив-чу еврейский кагал (окружение) сам отказал, несмотря ни на что. Бунина тоже никто не видит, а когда раз, на улице, мы его заметили в семи шагах, он, как заяц, перебежал на другую сторону, чтобы не встретиться (??). Целую крепко-крепко, еще раз, дорогие, поздравляю с переходом (illegible).

   Д. С. кланяется. Молодцом переносит наши "pauvretИ", - да и я тоже, как ни трудно.

  

   Как только руке станет лучше, так хочу о Сене написать. Она точно "просит" меня.

   Напишите, как у вас и все вообще подробно.

  

   Катенька, друг милый! Всякий день собиралась писать вам еще раньше получения вашего письма. Уже очень давно мы не перекидывались вестями. Теперь хочу вам на все ответить, да не знаю, успею ли сразу. Вы меня не совсем поймете, если я вам скажу про мою занятость: ибо такими делами, как я сейчас, вы годы занимаетесь и умеете их делать; я же - ничего не умею, никогда не умела, всю жизнь занимаясь писаньем! К тому же у меня такая несчастная психология, что я за что ни примусь, все хочу сделать в наибольшем, по силам, совершенстве. От этого я трачу, на нынешние свои дела, втрое дольше времени, притом, т. к. физических сил мало, то мало чего достигаю, все равно! Лезу мыть зеркало - ничего не выходит; стираю мохнатую простыню - и не только выжать, а почти поднять ее не могу. Если б не Володя варил суп, то вышло бы много несчастий: что вода кипит, я, по глухоте, не слышу, а по близорукости и не вижу. У Володи же, кроме супа, еще по горло дела: он чистит прислужью комнату, куда должен переехать. Мы бы давно бросили квартиру, но нет с чем сняться: надо все налоги вперед заплатить, и вперед, на другой. У нас же... ну, что об этом! Сами это слишком знаете. Пишу для того, главным образом, чтобы сказать: Володя непременно пойдет, куда надо, по поводу carte d'id. вашей, но не раньше нескольких дней. К тому же сейчас никого нигде нет: Париж на редкость пуст. Только вот такие, как мы, сидим, в полной покинутости. Куда уж, дорогая, к вам ехать, какой уж отдых, какой 3-й класс до Ниццы, хоть бы на билет в автобусе во 2-м, до Etoile хватило после 19 Сентября, а до 1 Окт. на Володин суп. Однако, мы не унываем; т. е. унываем, но не в одно время с ДС. Когда он беспокоится - я бодра; и обратно. Каждое воскресенье ходил к Терезе: confiance! В будущее воскресенье поставлю ей свечку от вас, а вы вспомните меня и ее: (2 Сент., часа в 4 1/2-5) Хорошо? Может быть, она попросит за нас и вас, чтобы нам еще свидеться.

   Очень радуюсь я, что Господь дал вам такое ясное состояние души, такое счастливое. Не понимаю я ваших друзей - противников вашего "перехода"; кажется, большинство обиделось, что вы им этого заранее не объявили. Реагируют же по-разному. Слезы Каллаш мне все-таки симпатичнее (хотя много в них и "досады"), нежели реакция Аси. Но что об Асе? Она не столько христианка, сколько клерикалка. И она не виновата, что многого не понимает. Я, ведь, тоже не скрывала от вас моего личного мнения насчет "переходов"; но это другое, и вы ни моего взгляда, ни другого чьего-нибудь подобного, в грех, я знаю, не ставите. Именно потому, что я _п_о_н_и_м_а_ю, что я душу человеческую отдаю на суд одному Богу, а воли Его не знаю.

   Оцупа⁶⁰ я, правда, давно не видала. Какого это мальчика он вам привез? Из братьев, Николай Оцуп более симпатичен. И он ловкий, умеет оборачиваться. Если еще приедет к вам, попеняйте ему, что он нас забыл.

   По вашим, Катенька, описаниям - вы меня простите - я мало-что поняла о Ведипе. Нет ли у вас фотографии? Мне так бы хотелось поживее вас вообразить теперь!

   Пусть милая Ольга Львовна меня простит, что я не прислала ей поздравления к 11 Июля. Все числа русские у меня перепутались, поздно узнала. Обнимаю вас обеих с любовью, храни вас Господь.

  

   Катенька дорогая моя, два словечка: мы взяли билеты на субботу 19-го, будем, значит, в Антибах в соответственное время 20-го, в воскресенье.

   Из дела нашего ничего не вышло, напрасно только сидели и ждали. Английский кризис съел, а германский нас и вовсе, кажется, доглодает. Ну да что ж делать, все мы все время погибаем и погибнуть не можем! Вот Володя очень уж духом пал, это нехорошо. Все, ведь, в Божьей воле.

   Здесь холод ужасный; конечно не будет очень тепло и в Клозоне, но я уж знаю, что в этих случаях надо маленькую Терезу вспоминать: она всю жизнь от холода страдала, ей даже и покрываться не позволяли, - и ничего! Но я рада, что хоть от Парижа отдохну! И вас увижу наконец. До скорого свиданья, целую без конца.

  

   Катенька, дорогая! Столько времени не писала вам. Все это из-за руки противной. Хотя ей гораздо лучше, но писать нормально еще не могу. Написала о бедной Амалии?⁶¹ (вы читали в П.Н.?) и стало на время хуже. Поэтому и вам сейчас пишу не так длинно, как бы хотела. Только поцеловать вас крепко и сказать, что помню всегда и верно люблю.

   О вашем переходе я никому ни слова не говорила, - вы просили, да я и сама желала, пока, не выслушивать возможных суждений от посторонних. Но это уже известно: вчера пришла Ася и сообщила мне эту "сенсационную новость", переданную ей Каллаш, которая "в полном возмущении!" Тут я, признаться, порадовалась: пусть она позлится, попортит крови, так ей и надо, не лезла бы с большевицким Петелем^61BIS к вам, в свое время. Ну да что теперь прошлое поминать, все отошло без возврата. Мои же мысли и о Петель, и о переходах вообще, вы всегда знали; как и то, что я, прежде всего, уважаю чужую свободу в таких серьезных делах.

  

   Вот и я прервала мое письмо на целых 5 дней! Не могу вам рассказать даже, отчего перерыв этот получился: так все нездоровилось, все из рук валилось. И тут же надо было сопровождать Д. С-ча в некоторых его демаршах - в смысле "борьбы за существование". Но уж скоро, кажется, всякая борьба прекратится, такие сюрпризы каждый день. Французы пенсию уменьшили вдвое (т. е. остаток вдвое), и это без предупреждения, т. ч. Куприной⁶² чуть дурно не сделалось: у них 2 терма не плачено, а он почти ослеп. Удивляюсь, как Бунин хоть ему свою часть, - гроши, не уступит, а все требует, чтоб ДС. за него получал и ему отправлял.

   Никто не знает вашего Беиод, но направление, как будто, я себе представляю. Не между ли Moujin и Vence где-то? Там леса, но не такие высокие, как в Клозоне. Буду ждать вашего письмеца с громадным нетерпением, хочу все знать о вашей жизни как внешней, так и внутренней. Очень грущу, что не увидимся: мы не только никуда уехать не можем, мы и без движения-то не понимаем, как выживем. Прислуге я отказала, а с квартирой - придется в этот месяц что-нибудь подыскать и переехать, если на переезд найдем. Нас Рим подкосил, - никакого ответа не получили на запросы издателю. А Муссолини ввязался в войну, и там довольно скверно.

   Самое тяжелое - это всесветный триумф большевиков. Все им лижут пятки, особенно французы, и они в полном самоупоении наглости. И подчас - нет-нет - а возропщешь: доколе же, Господи?!?

   Православное моленье об Амалии, не панихида, а что-то вроде, - очень мне не понравилось: служил Булгаков,⁶³ и все время будто "оправдывался", что говорит о еврейке. Да и никому не понравилось.

   Илюша был очень бодр (А. перед смертью обещала, что все время будет с ним). Теперь как-то загрустил... Да, уж он не женится, как Милюков - через 2 недели после похорон жены: переменил квартиру и в мэрии повенчался.

   Вот, душенька моя, письмецо, за которое прошу не рассердиться: я стала прегадкая "писательница". Обнимаю О. Л-ну, крепко-крепко целую вас и _о_ч_е_н_ь_ жду строчки, - нет, странички; - ваша "строчка" скажет мне мало, при разгонистости.

  

  

   45. Вероятно граф Александр Александрович Салтыков (1865-194?), автор нескольких сборников песен и сонетов, а также воспоминаний о Владимире Соловьеве (см. Встречи, No5 [1924], 214-218).

   46. См. Темира Пахмусс "Зинаида Гиппиус: Выбор?" Возрождение, No 222 (1970), 50-57, а также Between Paris and St. Petersburg, op. cit., 257-278.

   47. Иллюстрированная Россия (Париж, 1924-1939), двухнедельный литературный иллюстрированный журнал. Ред. М. Миронов - с 1931. г.

   48. Галина Николаевна Кузнецова (1898-1975), автор воспоминаний Грасский дневник (Вашингтон, США, 1967) о жизни с Буниным в Грассе и нескольких сборников стихов. Печаталась в журнале Новый дом (Париж, 1926-1927) и других русских журналах в эмиграции.

   49. Мария Александровна Каллаш (литер. псевдоним М. Курдюмов). Автор книги О Розанове (Париж, 1929), Сердце смятенное (Париж, 1934) и т. д.

   50. Николай Александрович Бердяев (1874-1948), выдающийся русский философ, автор многих трудов, например, Миросозерцание Достоевского (Париж, 1923). См. о нем в Intellect and Ideas in Action, op. cit., 141-167.

   51. Августейшая настоятельница Марфо-Мариинской обители, Великая Княгиня Елизавета Федоровна, старшая сестра Императрицы Александры Федоровны. Убита, заживо брошена в угольную шахту, вместе с Великими Князьями Сергеем Михайловичем, Иоанном Константиновичем, Константином Константиновичем и Игорем Константиновичем, большевиками в ночь на 18-ое июля 1918 г.

   52. Михаил Андреевич Ильин (1878-1942; литературный псевдоним М. Осоргин). Автор романов Сивцев вражек (Париж, 1928), Повесть о сестре (Париж, 1931), Свидетель истории (Париж, 1932), Книга о концах (Берлин, 1935) и других произведений.

   53. Мария, мать, монахиня Мария, Кузьмина-Караваева, Елизавета Юрьевна, во втором браке Скобцова-Кондратьева (1891-1945; урожд. Пиленко). Автор сборников стихов Лирические черепки (Скт. Петербург, 1912), Руфь (Петроград, 1916), повести о вероучителе-чудотворце Юрали (Скт. Петербург, 1915) и т. д. В 1932 г., после развода со вторым мужем, приняла монашество. Арестованная Гестапо, погибла в концентрационном лагере Buchenwald.

   54. Юлия Леонидовна Сазонова (род. 1887; урожд. Слонимская), сотрудник ежемесячного литературно-художественного журнала Новоселье (Нью-Йорк, 1942-1950; ред. С. Прегель).

   55. Василий Васильевич Розанов (1856-1919), философ, писатель и публицист. Гиппиус с восхищением читала книги и статьи Розанова, видя в них "блеск и гениальность мысли". Большой друг Мережковских.

   56. Татьяна Ивановна Чернавина, автор статьи "Об условиях литературной работы в СССР", Современные записки, No 56 (1934), 403-413, и нескольких рецензий о дневниках М. Шагинян, И. Солоневича "Молодежь и ГПУ", М. Никонова-Смородина "Красная каторга" и т. д.

   57. Вячеслав Иванович Иванов (1886-1949), выдающийся ученый, поэт и драматург. Автор сборников стихов Кормчие звезды (Скт Петербург, 1903), Прозрачность (Москва, 1904), Прометей (Петроград, 1919) и множества других произведений, как, например, "Родное и вселенское" (Москва, 1917). Профессор славянских языков в Римском университете, большой друг Мережковских со времен его знаменитых "Ивановских сред" в Петербурге 1905-1907.

   58. Елена Александровна Извольская (1895-197?), преданный друг Марины Цветаевой (см. ее статью "Поэт обреченности; из воспоминаний о Марине Цветаевой", Воздушные пути, No 3 [1963], 150-160, и "Тень на стенах", Опыты, No 3 [1954], 152-159). Автор книг Американские святые и подвижники (Нью-Йорк, 1959), Явление Гваделупской Божьей Матери (Лафетт, Орегон, 1965) и др. произведений на русском, французском и английском языках.

   59. Вероятно Белобородова, автор сборника для детей Вечно родное (Стокгольм: "Северные огни", 1923?).

   60. Николай Авдеевич Оцуп (1894-1958), автор сборников стихов Град (Берлин, 1921), В дыму (Париж, 1926), Дневники в стихах, 1935-1950 (Париж, 1950), драмы в стихах Три царя (Париж, 1958) и воспоминаний Современники (Париж, 1961). Арестованный Гестапо во время Второй мировой войны, он сбежал и принял участие в итальянском Сопротивлении. Гиппиус очень дружелюбно относилась к нему как к поэту и человеку большой культуры.

   61. См. статью Гиппиус "Единственная" в сб. Памяти Амалии Осиповны Фондаминской (Париж, 1937).

   61^BIS. Улица в Париже, на которой находится до сих пор церковь, оставшаяся в юрисдикции Московской Патриархии.

   62. Елизавета Маврикиевна Куприна, жена писателя Александра Ивановича Куприна (1870-1938).

   63. Протоиерей Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944). Декан в Сергиевской духовной академии в Париже с 1925 г.