Короленко Владимир Галактионович - Литератор-обыватель

Это - разсказы о поѣздкахъ Гацискаго для ученыхъ изыскан³й,- въ одномъ случаѣ мѣста битвы на Сити, въ другомъ - могильнаго памятника кн. Пожарскаго, въ третьемъ - для раскопокъ кургана въ одномъ изъ уѣздовъ Нижегородской губ. Всѣ эти замѣтки написаны въ томъ своеобразномъ стилѣ, образецъ котораго далъ нѣкогда покойный Погодинъ (между прочимъ, тоже ѣздивш³й на берега Сити съ тою-же цѣлью), и со всей непосредственностью кабинетнаго труженика, на котораго всякая мелочь полей, проселочныхъ дорогъ и сельскаго быта производитъ необыкновенно яркое и сильное впечатлѣн³е. Свѣтъ солнца, облако, дорожная встрѣча и пѣн³е птицы на вѣткѣ придорожной березы - все это покойный заносилъ въ свой путевой дневникъ, пересыпая эти описан³я множествомъ детальныхъ замѣчан³й историческаго и этнографическаго характера, которыя обнаруживали необыкновенныя познан³я въ бытовой области мѣстной жизни, но которыя вмѣстѣ съ тѣмъ являлись случайно, несвязанныя никакой внутренней связью ни съ предметомъ статьи, ни другъ съ другомъ. Что касается до чисто историческихъ результатовъ этихъ изыскан³й, то они оказывались болѣе чѣмъ скудными: точное опредѣлен³е мѣста татарскаго погрома осталось подъ такимиже сомнѣн³ями, какъ и послѣ поѣздки Погодина. Курганъ оказался "натуральнымъ", а могильная плита Пожарскаго - простымъ булыжникомъ, на которомъ пастухи нацарапали что-то посредствомъ гвоздя.

   О характерѣ "Нижегородскаго сборника",- капитальнаго и многолѣтняго труда покойнаго Гацискаго,- приходится сказать, что самъ онъ, какъ писатель, участвовалъ въ немъ . предислов³ями и нѣсколькими статьями, въ родѣ упоминаемыхъ выше, затѣмъ нужно упомянуть о "Нижегородекомъ театрѣ", представляющемъ матер³алъ для истор³и театральнаго дѣла въ Росс³и, съ характеристиками игры забытыхъ давно артистовъ, затѣмъ "Нижегородку" - нѣчто вродѣ путеводителя по Нижнему, и "Люди нижегородскаго Поволжья" - маленьк³й сборникъ довольно сухихъ б³ограф³й, подобранныхъ тоже довольно случайно.

   Вотъ то, что остается послѣ Л. С. Гацискаго. Передо мной лежитъ еще библ³ографическ³й списокъ, составленный самимъ Гацискимъ съ необыкновенной аккуратностью. И чего только нѣтъ въ этомъ спискѣ! И истор³я, и этнограф³я, и беллетристика, и летучая отмѣтка газетнаго хроникера, и печатная докладная записка по чисто дѣловому вопросу, и даже - стихотворен³е!

   Наконецъ, когда послѣ его смерти я приступилъ, по просьбѣ близкихъ лицъ, къ обозрѣн³ю его бумагъ,- меня охватило какое-то жуткое чувство, близкое къ ужасу при видѣ этой необъятной массы сырого матер³ала, которою покойный окружилъ себя при жизни. Вырѣзки изъ газетъ, историческ³я брошюры, съ отмѣтками на поляхъ и подготовленныя для извлечен³й, тетради съ различными выписками, столбы записныхъ книжекъ и затѣмъ - тучи отдѣльныхъ листковъ, исписанныхъ торопливымъ и мелкимъ, какъ бисеръ, почеркомъ. "Я собираю и классифицирую матер³алъ такъ, какъ будто мнѣ предстоитъ работать до 80 лѣтъ",- говорилъ покойный. Но мнѣ кажется, что для этого моря литературнаго сырья не хватило бы десяти жизней, и невольное жуткое чувство проникало въ душу, при видѣ этой пучины, поглотившей даровитаго, но одинокаго труженика...

   Въ этомъ истинно-трагическая судьба людей того интеллигентнаго типа, къ которому принадлежалъ Гациск³й. Они брались за все, должны были растрачивать свои дарован³я въ областяхъ, часто имъ несродныхъ, утопали въ непосильной борьбѣ съ надвигавшимся со всѣхъ сторонъ матер³аломъ, но все-таки выполняли свою особенную мисс³ю.

   Это была мисс³я "литератора-обывателя" въ лучшемъ значен³и этого слова.

   Типъ этотъ теперь уже сходитъ со сцены, и недаромъ Гациск³й въ послѣдн³е годы почти не участвовалъ въ текущей литературѣ. Онъ чувствовалъ инстинктивно, что его роль сыграна и его дѣло сдѣлано. Онъ видѣлъ, какъ изъ того эмбр³она, который представляла собой его "нераздѣленная" тридцатилѣтняя работа, выдѣлилось въ одну сторону систематическое, вооруженное всѣми средствами науки изслѣдован³е въ видѣ почвенныхъ изслѣдован³й и земской статистики, какъ съ другой на смѣну ему приходили провинц³альные публицисты новаго типа, успѣвшаго изъ многихъ зависимостей скинуть съ себя хоть одну, опутывавшую дѣятельность литератора-обывателя.

   Въ той полемикѣ, о которой я говорилъ выше, провинц³альные писатели любили останавливаться на специфическихъ отлич³яхъ писателей провинц³й и сотрудниковъ столичныхъ издан³й. Мы видѣли, что А. C. Гациск³й съ добродушной наивностью любилъ изображать себя "волжскимъ бурлакомъ", какъ бы въ противоположность "департаментскимъ чиновникамъ" петербургской прессы, и въ предислов³и къ одному изъ своихъ сборниковъ онъ говоритъ, что отъ радости густо смазалъ свои волосы квасомъ и надѣлъ по-праздничному сапоги бураками. Казанск³й литераторъ-обыватель, въ сборникѣ "Первый Шагъ", съ безсознательной мѣткостью коснулся еще одной черты, выгодно, по его мнѣн³ю, отличающей писателей-областниковъ: "Мы,- писалъ онъ,- относимся къ литературѣ безкорыстно. Вы получаете отъ нея, мы на нее тратимъ. Вы пишете, чтобы жить, мы живемъ, чтобы писать".

   H. К. Михайловск³й очень остроумно отразилъ сравнен³е Гацискаго. Петербургск³й писатель далеко не всегда и, пожалуй, даже довольно рѣдко служитъ въ департаментѣ. Съ другой стороны, провинц³альный писатель довольно часто служитъ въ канцеляр³и губернатора или въ казенной палатѣ. Такимъ образомъ, петербургск³й писатель съ такимъ-же правомъ можетъ считать себя петербургскимъ крючникомъ, какъ и провинц³альный - волжскимъ бурлакомъ. Дѣло, очевидно, не въ томъ, гдѣ пишетъ тотъ и другой, а лишь въ томъ, чьимъ интересамъ отдаетъ онъ свое перо...

   Это, безъ сомнѣн³я, совершенно справедливо и бьетъ въ самый центръ вопроса; но при этомъ остается, однако, въ полной силѣ отлич³е, указанное литераторомъ-обывателемъ. Дѣло именно въ томъ, что петербургск³й литераторъ не ходитъ въ департаментъ и именно потому, что не имѣетъ въ этомъ надобности, такъ какъ его уже кормитъ литература; между тѣмъ какъ провинц³альная литература еще никого тогда кормить была не въ состоян³и, и мнимый "волжск³й бурлакъ", т. е. литераторъ-обыватель нашихъ провинц³й, обязывался непремѣнно служить чиновникомъ особыхъ поручен³й у губернатора, чтобы кормить свое хилое дѣтище.

   Только врядъ-ли это сравнен³е служило къ выгодѣ провинц³альной прессы. Правда, это обстоятельство налагаетъ особую черту безкорыст³я и нѣкотораго идеализма на отношен³я провинц³альнаго писателя къ его газетѣ и вообще къ его издан³ю. Едва-ли до конца жизни А. C. Гацискаго такъ называемый литературный гонораръ составлялъ хоть сколько-нибудь замѣтную статью его бюджета. Наоборотъ, жалован³е чиновника особыхъ поручен³й при губернаторѣ Одинцовѣ въ значительной части навѣрное поглощалось нуждами издан³я. Сколько мнѣ извѣстно, ни одно еще изъ издан³й А. С. Гацискаго не окупилось и, значитъ, всѣ эти начинан³я требовали затратъ, которыя не возвращались.

   Такимъ образомъ,- и въ этомъ главное отлич³е литератора-обывателя,- онъ не только жилъ, чтобы писать, но еще и служилъ для той же цѣли. Это трогательная черта для его характеристики. Но она же указываетъ на слабость и зависимость областной печати этого пер³ода...

   Если газета живетъ на средства, получаемыя изъ канцеляр³и губернатора,- она поневолѣ и неизбѣжно подпадаетъ подъ косвенное вл³ян³е канцеляр³и. Если средствомъ для ея существован³я ямяется жалован³е городского головы,- она опять невольно будетъ, если не говорить, то молчать въ зависимости отъ парт³йныхъ соображен³й. И только газета, которая не кормится отъ стороннихъ источниковъ, а сама даетъ средства своимъ работникамъ, является органомъ независимаго мнѣн³я, той новою силою, которая, имѣя собственную точку опоры, дѣйствительно движетъ и поворачиваетъ окружающ³й ее м³ръ частныхъ, своекорыстныхъ интересовъ... правда, и теперь провинц³альная пресса еще далека отъ этого положен³я... И въ этомъ немало виновато ея прошлое: "торговый листокъ", даже погибш³й вначалѣ, все-таки налагаетъ руку на ея будущее: она почти вся въ рукахъ издателя-промышленника. Но провинц³альный "писатель", отдавш³йся нераздѣльно одной литературѣ, уже народился. Онъ бродитъ порой изъ города въ городъ, подымаетъ значен³е той или другой газеты, разочаровывается и опять ищетъ. Онъ повторяетъ собой прежн³ою истор³ю "оживлен³я" губернскихъ органовъ, только роль прежнихъ администраторовъ играетъ теперь для него торгашъ и промышленникъ... Однако, это уже не относится къ нашему очерку...

  

  

   И для того, что уже достигнуто, потребовалась работа, потребовалась жизнь цѣлаго поколѣн³я, цѣлаго общественно-литературнаго типа...

   Въ истор³и каждой нац³ональной литературы есть непремѣнно пер³одъ такъ называемаго меценатства, своего рода паразитизма, когда, еще неокрѣпшая, она нуждается въ стороннемъ покровительствѣ и поддержкѣ. Провинц³альная пресса, скромная и неблестящая, нашла его не при дворахъ и не во дворцахъ вельможъ. Ее, сиротливую и убогую, взялъ подъ свое покровительство самъ далеко небогатый и неважный литераторъ-обыватель. Онъ не получалъ отъ нея выгодъ и поддержки, наоборотъ - ее онъ долженъ былъ охранять, ее надо было поддерживать. Для нея-то онъ служилъ, чтобы охранять ее на два фронта: отъ предубѣжден³й сверху, отъ равнодуш³я и часто косной враждебности снизу.

   Такимъ именно литераторомъ-обывателемъ былъ и Гациск³й. Въ той-же шутливой автоб³ограф³и, которую я уже цитировалъ ранѣе, онъ такъ рисуетъ собственный портретъ: "съ годами старецъ Александръ все болѣе пр³обрѣталъ душеанаго слокойств³я, почерпаемаго въ нѣкоторой ман³и къ нижегородовѣдѣн³ю и нижегорододѣлан³ю: окруживъ себя нижегородскими книгами, картинами, планами, картами, иконами, онъ чувствуетъ себя, какъ рыба въ водѣ, птица въ воздухѣ, или "кротъ въ норѣ". Ступая по стогнамъ града и почти безошибочно опредѣляя встрѣчающихся ему на пути угольщиковъ изъ Красной Рамени, грушевниковъ изъ С³ухи, штукатуровъ изъ Бѣлгородья, столяровъ-пуреханъ изъ Жаровъ, онъ находитъ въ этомъ немалое удовольств³е. Считая вообще весь нижегородск³й край своей научно-литературной вотчиной, закрѣпленной за нимъ нѣсколькими давностями спокойнаго и ненарушимаго владѣн³я, изучая отдаленнѣйш³я историческ³я эпохи во второй половинѣ дня,- онъ былъ бы идеально счастливъ, если бы,- такъ заканчиваетъ онъ эту свою исповѣдь,- жизнь не напоминала ему слишкомъ часто о несоотвѣтств³и идеаловъ 40-хъ годовъ, на которыхъ онъ воспитался, и 60-хъ, въ выработкѣ которыхъ участвовало и его поколѣн³е, съ современною дѣйствительностью".

   Не правда ли, въ этихъ немногихъ штрихахъ - цѣлый бытовой типъ, весь окрашенный бытовою мѣстною окраской и крѣпко сросш³йся со своей почной. Легко представить себѣ, что "мног³я давности", въ течен³е которыхъ можетъ сложиться въ данной средѣ такой интеллектуальный образъ, не проходятъ напрасно и для данной среды. Онъ окрашенъ ею, но и она невольно принимаетъ кое-что отъ него. Одинок³й свѣтъ его лампы, его затѣи, его работы - все это становится знакомымъ и близкимъ. И вотъ почему онъ могъ проводить въ обывательскую среду свое любимое, но еще безсильное и нищее дѣтище - литературу.

   Вотъ онъ задумываетъ работу. Онъ знаетъ, что въ такихъ-то глухихъ углахъ живетъ учитель, священникъ, старикъ-управляющ³й... Они тоже, въ меньшихъ размѣрахъ - литераторы-обыватели. Одинъ любитъ записывать пѣсни, другой читаетъ старые документы, валявш³еся на церковной колокольнѣ. Трет³й ведетъ запись погодѣ, четвертый зачѣмъ-то каждый вечеръ, гусинымъ перомъ, заноситъ впечатлѣн³я дня. Эти записи и эти впечатлѣн³я ни къ чему не стремятся, ничего не имѣютъ въ виду. Они дѣлаются отъ полноты обывательскаго сердца, въ которомъ не исчезло еще смутное стремлен³е съ выражен³ю смутныхъ мыслей. Они заносятся, какъ заносилъ въ прошломъ вѣкѣ одинъ изъ такихъ литераторовъ-обывателей, Болотовъ, все, что останавливало на себѣ его взглядъ или вниман³е въ Богородицкомъ захолустьи. Снѣгъ покрылъ плля и дороги, снѣгъ завалилъ деревья, снѣгъ мелькаетъ въ воздухѣ, къ усадьбѣ нѣтъ ни прохода, ни проѣзда. И вотъ литераторъ-обыватель пишетъ въ своемъ дневникѣ, четко выводя на синемъ листѣ заглав³е:

   "О обильно выпавшемъ снѣгѣ".

   Въ другой разъ проѣзж³й ремонтеръ, человѣкъ бывалый и досуж³й, разсказываетъ о бѣломъ свѣтѣ, и Болотовъ, по его отъѣздѣ, прибавляетъ еще главу къ дневиику:

   "О полячкѣ гордой и богатой".

   Оказывается такимъ образомъ, что обильно выпавш³й снѣгъ поломалъ въ усадьбѣ деревья, и что полячка гордая и богатая живетъ въ Варшавѣ и что къ ней часто ѣздитъ въ гости Понятовск³й. Что изъ этого? Снѣгъ въ усадьбѣ, а вдалекѣ, въ шумномъ свѣтѣ - полячка; между этими двумя фактами, изъ которыхъ рѣшительно ничего не слѣдуетъ, бьется въ тоскѣ замирающая человѣческая мысль, не находящая выхода...

   И вотъ является человѣкъ, который даетъ исходъ этому брожен³ю тоскующей мысли. Оказывается, что старыя бумаги, валявш³яся на колокольнѣ, интересны и даже подлежатъ опубликован³ю въ трудахъ архивной комисс³и, основанной и предсѣдательствуемой Гацискимъ. Оказывается, что пѣски принимаются съ благодарностью статистическимъ комитетомъ, въ которомъ секретарствуетъ все тотъ же Александръ Серафимовичъ. Оказывается, что и обывательская тоска, и обывательское негодован³е, и желан³е лучшаго - все можетъ найти мѣсто въ газетѣ. Оказывается, однимъ словомъ, что все это идетъ въ дѣло, что все направляется къ такой-то цѣли, что все, надъ чѣмъ смѣялись, какъ надъ чудачествомъ, куда-то годится... И вотъ въ углахъ объ этомъ говорятъ, этому удивляются, потомъ въ свою очередь начинаютъ чинить перья и на вопросъ о причинѣ необыкновенныхъ предпр³ят³й отвѣчаютъ:

   - Хочу тоже... Александру Серафимовичу кое-что... о нашей жизни...

   А Александръ Серафимовичъ начинаетъ огромный трудъ, безъ работниковъ, безъ средствъ, съ одной надеждой и вѣрой въ свое дѣло. И, смотришь, растутъ десять томовъ этнографическаго сборника. Откуда-то явились молодые люди, которые именемъ А. С. Гацискаго разъѣзжаютъ по усадьбамъ, по церковнымъ домамъ, по глухимъ деревушкамъ. Пишутъ священники, пишутъ самоучки-крестьяне, царапаетъ что-то о своей нуждѣ полуграмотный кустарь. Сначала статистическ³й комитетъ принимается печатать все то, что набирается съ разныхъ сторонъ. Потомъ у него уже не хватаетъ средствъ,- Александръ Серафимовичъ говоритъ въ городской Думѣ о важности познан³я своей родины. Если бы это говорилъ человѣкъ со стороны, какой-нибудь спец³алистъ-литераторъ, то обыватель пожалуй готовъ бы былъ закричать караулъ, подозрѣвая, что его вовлекаютъ въ государственное преступлен³е. Но говоритъ Александръ Серафимовичъ, товарищъ городского головы,- и обыватель даетъ пособ³е. Потомъ, когда и этого не хватаетъ, А. С. говоритъ о важности родиновѣдѣн³я въ земствѣ. А въ земствѣ сидитъ волостной писарь, который уже кое-что посылалъ въ "вѣдомости", сидитъ священникъ, который очень уважаетъ Александра Серафимовича, сидитъ гласный, котораго А. С. будетъ тоже выбирать куда-нибудь,- и опять получаетъ пособ³е. А затѣмъ оказывается, что въ практическомъ вопросѣ Александръ Серафимовичъ засыпалъ противника данными, почерпнутыми изъ изслѣдован³я. И обыватель самъ начинаетъ раскрывать книгу...

   Такъ постепенно совершалась эта работа, и дремавшая мысль и засыпавш³е умственные запросы просыпались къ жизни. Является книга, является корреспондентъ, а за ошеломляющей захолустье корреспонденц³ей идетъ въ газету читатель... Цѣлая жизнь, работа десятковъ лѣтъ потребовалась для этихъ результатовъ,- но что-жъ изъ этого! Въ каждой области, въ каждомъ губернскомъ городѣ есть свой Гациск³й, большихъ или меньшихъ размѣровъ. Въ Нижнемъ - это былъ Александръ Серафимовичъ, въ Казани - Агафоновъ, въ Перми - Смышляевъ, въ Саратовѣ, Астрахани, Твери, Воронежѣ, Симбирскѣ - всюду были свои Гациск³е, дѣлающ³е такъ-же и тоже дѣло...

   Намъ нужна, намъ настоятельно необходима областная печать, и теперь это ощущается неоспоримо. Жизнь необыкновенно усложняется и, каково бы ни было направлен³е нашей государственной дѣятельности, никто не сомнѣвается, что для ея успѣха необходимо живое и сочувственное отношен³е всѣхъ слоевъ общества. Между тѣмъ, и вглубь, и вширь мы, не смотря на свое прославленное даже въ учебникахъ единство, въ сущности далеко не едины. Не говоря о малограмотномъ народѣ, хранящемъ допотопныя понят³я о самыхъ основан³яхъ нашего гражданскаго строя, Росс³я такъ необъятна вширь, что всякая государственная идея, какъ бы живо она ни сознавалась въ центрахъ, рискуетъ замереть прежде, чѣмъ дойдетъ до окраинъ. Начиная отъ внутреннихъ губерн³й Европейской Росс³и, чутко вздрагивающихъ при каждомъ новомъ "вѣян³и" изъ центровъ, и кончая сѣверо-востокомъ Сибири, занятымъ "несовершенно-подданными" (по опредѣлен³ю Свода Законовъ) чукчами, которые не испытываютъ уже ни въ какой мѣрѣ вл³ян³е нашей кулътуры и нашего государственнаго права,- наше отечество похоже на гиганта, вяло раскинувшагося на огромномъ пространствѣ, съ отекшими членами, не проводящими къ оконечностямъ нервныхъ токовъ отъ центра.

   И это-то мы называемъ нашимъ единствомъ, и при этомъ мы боимся не инертности, а слишкомъ будто бы быстраго прогресса. Между тѣмъ, никак³е воображаемые сепаратизмы, никак³я областныя учрежден³я со всѣмъ разнообраз³емъ ихъ мѣстныхъ особенностей не могутъ доставить нашему едиству, нашему дальнѣйшему гармоническому развит³ю тѣхъ поистинѣ устрашающихъ препятств³й, как³я ставятся этой инертностью нашего государственнаго организма, этой бездѣятельностью его областей.

   И вотъ почему всяк³й очагъ живой мѣстной мысли, который пытается провести въ своемъ уголкѣ общую идею, общ³я свѣдѣн³я, который направляетъ дремлющее вниман³е далекаго захолустья на тѣ же предметы, о которыхъ думаютъ и говорятъ въ центрахъ общей жизни отечества, который будитъ гражданск³е интересы и чувства, направляя ихъ на вопросы общаго блага, является прежде всего могучимъ органомъ объединен³я и развит³я. И вотъ почему вопросъ о будущемъ освобожден³и областного слова является для нашего огромнаго отечества настоятельнымъ и насущнымъ.

   Но если это такъ, если Росс³я сдѣлала въ этомъ направлен³и такой шагъ, послѣ котораго самые вопросы, надъ рѣшен³емъ которыхъ приходилось биться предыдущему поколѣн³ю, перестали быть вопросами и стали фактомъ; если теперь въ провинц³и уже есть своя пресса, если въ ней то и дѣло закипаетъ уже систематическое изслѣдован³е, если на смѣну литератора-обывателя приходитъ новый типъ инсателя,- независимаго работника уже отдѣленнаго литературнаго труда; если, наконецъ, мы близки къ тому времени, когда предубѣжден³е противъ провинц³альнаго печатнаго слова окончательно разрушится,- то и этимъ въ весьма значительной степени мы будемъ обязаны разностороннимъ усил³ямъ "литератора-обывателя", который заслужилъ всею своею одинокой и самоотверженной работой вѣчную и благодарную память....

  

   1894 г.