Марков Евгений Львович - Русская Армения

;   Гора Караял и тут играла важную роль, как во всех наших битвах в этой местности в 1853, также как в 1854, также как в 1877 годах. На ней главным образом сосредоточивался бой этого кровавого дня. Курюк-даринский бой был еще ожесточеннее, чем Башкадыкларский. Обе армии, словно по сговору, в одно и то же время двинулись друг против друга, но атаковали все-таки наши. Турки бились как львы; битва то и дело переходила в отчаянные рукопашные схватки. Наша железная пехота без одного выстрела лезла в штыки прямо на турецкие пушки. Резня была такая, что один только батальон грузинского полка потерял в несколько минут 450 человек, арабистанские полки турок были почти поголовно истреблены в беспощадной сече с эриванцами и грузинцами; а турецкий кавалерийский полк, бросившийся отбивать захваченные орудия, был также весь изрублен тверскими драгунами и линейцами Скобелева. Наша легкая артиллерия оказала здесь чудеса храбрости и проворства. Она снималась с передков почти у носа неприятельских рядов, обсыпала их тучами картечи и тотчас же уносилась обратно. Турки хотя и захватили вначале несколько наших орудий, но лихачи нижегородцы своими отчаянными атаками отбили и их, и много турецких орудий.

   В конце концов, несмотря на всю свою стойкость и беззаветное мужество, турецкие полки дрогнули и побежали. Драгуны и линейцы преследовали и рубили бегущих, пока не изморили вконец и себя, и лошадей; охотники Лорис-Меликова и грузинская милиция дорвались даже до турецкого лагеря. Разбитые турки все-таки успели спастись в стенах Карса, и кн. Бебутов, также как и после Башкадыклара, был не в силах уничтожить их окончательно дальнейшим движением своего победоносного войска к стенам Карса. Победа эта стоила нам больших жертв: одних убитых и раненых офицеров оказалось 140, да около 3.000 рядовых (из них убито 578). Турецких же убитых было насчитано 3.000, не считая раненых и 2.000 попавших к нам в плен, вместе с 15-ю орудиями...

   В Александрополь въезжаем по прекрасному мосту через Арпачай. Бывший наш пограничный казацкий пост на его берегу теперь вошел в состав целого городка новеньких казарм и конюшен северского драгунского полка. За ними на холме опять городок казарм бакинского полка, а немного дальше по дороге в город - еще третий казарменный поселок знаменитого в летописях кавказских войн кабардинского полка. С другой стороны, за крепостью, такие же многочисленные и обширные корпуса артиллерийских казарм; в Александрополе стоят постоянно артиллерийская бригада, летучий парк и крепостная артиллерия. Вообще, здесь центр войсковых частей разного рода, - готовых двинуться по первому сигналу - и на защиту Карса, и через турецкую границу. Это придает простому уездному городу эриванской губернии совершенно особенную физиономию и равняет его во многих отношениях с губернскими городами. Тут много хороших магазинов, четыре клуба, пять кондитерских, несколько фотографий. Войска проживают порядочно денег, и армянским торговцам есть на чем заработать.

   В Александрополе мы посетили оригинальный и дорогой для русского сердца уголок, - так называемый "холм чести". Довольно крутая одинокая горка, обсаженная кругом деревьями и обращенная в зеленый садик, с аллеями и скамеечками, - служит вполне подходящим местом мирного успокоения после боевых трудов многочисленным героям русского воинства, офицерам и генералам, павшим на поле битвы или умершим во время походов от ран и болезней. Много славных имен, записанных в военные летописи Кавказа, читается на этих мраморных, гранитных и чугунных памятниках, сплошь усеявших собою и темя, и скаты этого холма героев. Она хоронятся тут с самого 1804 года, с тех самых пор, когда князь Цицианов овладел в первый раз турецким городом Гумри; хоронились в особом обилии после блестящей кампании 53-54 и 55-го годов, поддержавшей историческую славу русского оружия в печальные дни севастопольского погрома; хоронились и в последнюю турецкую войну 1877 г., которой память еще так свежа у всех здешних жителей. Гранитный храм-часовня сурового цвета, сурового вида, осеняет своим золотым крестом эту общую боевую могилу русских орлов, словно пастырь, благословляющий поверженных кругом его воинов... Русские люди с особенным благоговением посещают этот тихий священный уголок, возбуждающий столько чувств и воспоминаний.

   Турецкий город Гумри стоял на очень важном перепутьи караванных путей из Карса и Эрзерума - с одной стороны в Тифлис, с другой стороны в Эривань. Кроме того, здесь сходился узел рубежей трех соседних государств - грузинского, турецкого и персидского. Быстрины и обрывистые берега Арпачая делали, к тому же, этот город удобным для защиты. Поэтому турки и учредили здесь исстари укрепленную таможню и пограничный сторожевой пост. Гумри и значит по-турецки "таможня". Император Николай I велел переименовать турецкий Гумри в русский Александрополь, в честь Государыни Александры Феодоровны, и построил на его крутых холмах сильную для того времени крепость, сообщающую и теперь Александрополю весьма воинственный вид, хотя она, собственно говоря, давно уже разжалована из действительных крепостей в артиллерийский и интендантский склад, служа удобным резервом всякого рода для Карса, обращенного, по взятии его в 1877 году, в громадную первоклассную крепость.

   В Александрополе, как во всяком молодом городе, мало любопытного для путешественника. После присоединения его к России, его заселили главным образом армяне, бежавшие из турецких владений от притеснений турок; он сохранил и до сих пор характер армянского города; русские тут только войска и чиновники. Мы зашли, однако, в нашу православную церковь св. Георгия. Этот маленький храм почему-то построен не в русском вкусе, с многочисленными золотыми маковками и кокошничками, в которых столько наивной прелести и какого-то радостно-светлого выражения, а в обычном, порядочно нам надоевшем своим сухим однообразием, грузино-армянском стиле шестигранной башни с заостренною пирамидою крыши.

   Да и прячется эта церковка в каком-то узеньком переулочке, как раз сзади обширного и сравнительно великолепного армянского собора, словно на задворках его. Невольно приходит в голову, что было бы очень кстати именно здесь, на далекой окраине, среди чуждых племен и религий, проявить русскому православному храму особенное величие и красоту, а не стираться так скромно и бедно перед иноверными храмами.

   Нас интересовали особенности церковной службы армян, религия которых, в сущности, очень близка к православию во всех главных догматах, и мы отправились в большой армянский собор. Армяне только в конце VI-го века отделились от греческой церкви; их просветитель св. Григорий чтится как святой и православною церковью. На первых трех вселенских соборах, восставших против лжеучений Ария, Нестория и Евтихия, армяне оставались в полном единении с константинопольским, иерусалимским и александрийским духовенством, и только четвертый вселенский собор, собранный в Халкедоне, вследствие ошибочных толкований смысла его постановлений, был отвергнут армянскими епископами, по инициативе первенствующего епископа их Авраама.

   Собор армянских епископов в Дувине, тогдашней столице армянского царства, осудил в 596 году, как еретиков, всех защитников учения халкедонского собора и воспретил всякое сообщество армян с греками. Не позволялось даже вступать с ними в торговые договоры. Такое полное отчуждение от вселенской церкви одной из христианских церквей, со всех сторон окруженной язычеством и мусульманством, имело очень гибельное влияние на ее собственную судьбу, лишив армянскую церковь могущественной поддержки византийских императоров. Но попытки воссоединить и примирить церкви все-таки продолжались с обеих сторон еще в течение нескольких веков, под влиянием благоразумнейших из вождей той и другой церкви. Даже в IX веке знаменитый константинопольский патриарх Фотий, - при котором началось и отпадение римской церкви, - употреблял все старания убедить армянских епископов в их ошибочном толковании постановлений халкедонского собора и рассеять предрассудки армян против греков, - и почти успел в этом.

   С другой стороны, армянский патриарх Нерсес Благодатный, в XII столетии, на собранном в г. Хромкле многочисленном соборе армянского духовенства, добился почти окончательного примирения с греческою церковью, но после его смерти ненависть армян к грекам, воспитанная многовековою историею, одержала верх, и рознь между церквами увеличилась еще больше. Римские папы тотчас же постарались воспользоваться таким удобным для них обстоятельством и стали искусно действовать через монашеские ордена и открываемые ими училища в пользу соединения армянской церкви с римскою. Таким образом возникла мало-по-малу поныне существующая армяно-католическая церковь. В то же время и внутри армяно-григорианской церкви, страдавшей под игом мусульманских завоевателей, произошло пагубное для нее разделение, остающееся и до сих пор: епископ Сисский был признан самостоятельным католикосом армянской церкви для Малой Азии, Сирии и Палестины; епископ маленького островка на озере Ване также объявил себя самостоятельным католикосом Ахтамарским и подчинил себе ближайшие местности, так что католикос Эчмиадзина хотя и продолжал считаться старейшим между ними, но епархия его уже была сильно ограничена, особенно после того, как, с завоеванием турками Византии, Магомет II перевел в Константинополь армянского епископа Бруссы, со всею его паствою, и сделал его независимым от Эчмиадзина патриархом армян, населявших турецкие владения в Европе.

   Нужно изумляться, какие неуловимые схоластическая тонкости послужили причиною такого крупного события, как отпадение армянской церкви от греческой. Человеку, не искусившемуся в хитросплетенных изворотах средневековой диалектики, просто непонятен даже общий смысл мнимой разницы в учении их. Наиболее искренние из армянских архипастырей и богословов всегда сознавали это и при состязаниях с греческим духовенством на различных соборах открыто признавались, что не видят существенной разницы между исповеданием веры греков и армян. Католикос Захария, которому Фотий писал свое послание, приведен был в крайнее удивление, как армяне в течение стольких лет оставались в неведении об истинном содержании определений халкедонского собора, и как могли они обвинять его в поддержке ереси Нестория, разделявшего Христа на два лица, когда собор этот подтверждал осуждение первыми тремя соборами и лжеучения Нестория, и лжеучения Евтихия, сливавшего в одно оба естества Спасителя.

   А католикос Нерсес на соборе в Хромкле не противился признать два естества во Христе, но только желал удержать и прежнее армянское исповедание единого естества, вместе с тем осуждая учение Евтихия о едином естестве Христа, как ересь, оскорбительную для христианской церкви.

   "Мы не разделяем с Несторием единого Христа на два лица, - писал Нерсес в своем исповедании веры, - и не смешиваем с Евтихием в единое естество, но признаем с великим Григорием Богословом, что во Христе два естества: Бог и человек. Если же говорим: единое естество, то потому что научились этому от православных учителей церковных и в особенности от св. Кирилла. Итак, признаем с св. Кириллом единое естество слова, воплотившееся по причине неизреченного соединения, и с св. Григорием исповедуем два естества, по их неизменности и непреложности. Согласно преданию св. православных отцов, предаем проклятию тех, которые допускают единое естество Слова, воплотившееся по превращению и изменению одного естества в другое".

   И вот, подумаешь, эти мнимые мудрецы, так самоуверенно принимавшие на себя смелость анализировать до мельчайших тонкостей внутреннюю сущность неведомого и невидимого Бога и недоступную никому тайну воплощения Божия, сами безнадежно путавшиеся в лабиринте своей казуистической софистики, - позволяли себе во имя охранения истины и евангельского учения любви и мира - публично проклинать, отлучать от своего общения, изгонять из отечества, заточать в темницы, - тех из собратьев своих, которые с такою же искренностью и такою же самонадеянностью, как они сами, стремились постигнуть непостижимое, определить неопределимое, но только рознили с ними в каких-нибудь неуловимых оттенках мысли.

   До того доводит людей даже и самых лучших намерений дух нетерпимости и неуважения к свободе других.

   Армянский собор в Александрополе совсем той же архитектуры, как и древние храмы, которые мы видели в Эчмиадзине, Ани и Абаранском ущелье. Он очень красив и велик. С первого взгляда внутренность его напомнила мне русские храмы; тот же многоярусный иконостас, увенчанный крестом, Евангелием и сосудами св. Тайн. Только иконостас этот не спереди, а сзади престола, отделяет собою помещение ризницы, где одеваются священники. Алтарь же на высокой солее всегда открыт и только в редкие минуты богослужения затягивается занавесом; другой, маленький занавес закрывает, кроме того, престол, когда священник причащается св. Тайн. Живопись на иконостасах - современной итальянской школы. Престол с полочками, как у католиков, и все полочки уставлены свечами. Службу совершал старый архимандрит, сурового вида, со многими священниками. Оригинальны митры и ризы армянских архимандритов. Митра, увенчанная крестиком, окружена кольцом высоких и узких золотых образков с ликами святых; такие же золотые или серебряные, закругленный сверху таблички с изображением двенадцати апостолов - составляют стоячий ворот ризы.

   Может быть, по незнанию языка, только я не нашел решительно никакого сходства с нашим богослужением. Архимандрит благословляет народ как-то боком, не обращаясь к нему; священники все время поют, кадят и потрясают рипидами с бубенчиками. Вместо риз, на священниках и дьяконах, а может быть, и причетниках, - какие-то мятые, по пятки длинные халаты с темными крестами на спине, на ногах - туфли без задков. Очень часто поет подолгу и на всю церковь один священник, а другие в это время скрываются в темной ризнице. Кроме священников, поет и хор. Он собирается ниже солеи, перед алтарем, в пространстве, отгороженном от публики решеткою. Кантор, в полосатом стихаре, управляет десятком мальчиков в белых коленкоровых стихарях и выводит, не жалея себя, самые замысловатые модуляции. К хору этому сошли один раз в течение обедни несколько священников в черных ризах, постояли, поклонились друг другу и ушли. Поклонов, вообще, очень много в армянском богослужении. Народ тоже не раз должен кланяться друг другу в известных местах обедни; это исполняется благоговейно, со сложенными на груди руками. Но богомольцев вообще очень мало, да и то все простонародье, почти одни старики и женщины. Женщины, как у магометан, помещаются назади, на хорах. Немногие из них, опять-таки по-мусульмански, сидят на ковриках, ближе к середине. И стоят армяне в своей церкви как мусульмане, вытянув ладони вперед и вверх, и садятся на пол по-мусульмански, поджав под себя ноги. Конечно, это внешность, не имеющая значения и говорящая только о многовековом иге мусульман над этим народом, так стойко защищавшим свое христианство. Меня особенно заинтересовал обряд, который происходил в сторонке, во время слишком долго длившейся обедни. На одном из ковриков сидела молодая, богато одетая родильница с младенцем на руках, окруженная своими домашними. Она вручает своего ребеночка мальчику лет десяти, который несет его, провожаемый такими же крошками-ассистентами, к нише в боковой стене, где выдолблена каменная купель крестообразной формы; туда наливают из ведра теплой воды, зажигают кругом свечи, является священник в митре, более простой, чем у архимандрита, в белой старой ризе, крайне неказистого вида, и совершает крещение младенца, передавая его обратно принесшему мальчику. Мать вновь пеленает хорошенько ребенка, и тогда священник несет его на солею в алтарь и держит сначала перед боковым престолом, читая какие-то молитвы, потом перед главным престолом, где прилегает вместе с ним на пол, не переставая причитывать...

   При непонимании смысла пения, все эти бесчисленные, утомительно долго повторяющиеся внешние обряды производят очень странное впечатление, мало напоминающее простоту и сердечность истинно-христианской молитвы.

  

   Простившись с нашим спутником, Степаном Ив. К-ном, которому давно уже пора было ехать домой, и на беду которого Алагёз за последние две ночи весь с макушки до пяток покрылся снегом, прихватившим и шоссейную дорогу, - отправились мы рано утром на поезд, отходивший в Карс.

   Признаюсь, об этой новой, еще совсем не осевшей и далеко не оборудованной железной дороге мы еще в Тифлисе слышали столько ужасающих рассказов, читали в газетах про столько кровавых катастроф следовавших иногда по нескольку одна за другою, - что не без жуткого чувства готовились сесть в поданный поезд вместе с нашим инженером-строителем, который нисколько не обнадеживал нас в этом отношении; действительно, от дороги, едва оконченной вчерне, открывшей только временное движение и не имевшей еще настоящего служебного персонала, необходимого для ее эксплуатации, невозможно было и требовать, чтобы ее ничтожный по числу и по вознаграждению временный состав нижних служащих, - из которых каждый вынужден был исполнять в одиночку работу троих, - успевал все предусмотреть и все предупредить. Но, перекрестившись, надо было пускаться в путь, на спасительный русский "авось"! С нами отправился и старший участковый инженер, г. Р., человек бывалый и опытный, успевший прекрасно познакомиться со всеми местными условиями края, и потому очень интересный для меня.

   Позавтракал с нами на прощанье, в компании К-на и нескольких молодых инженеров, на недостроенном еще обширном александропольском вокзале, и наш недавний знакомец, субботник Попов. Выпили за здоровье друг друга и особенно за то, чтобы целыми доехать до Карса, и расселись по своим вагонам.

   Инженер Р. производил изыскания уже начатой другой железной дороги из Александрополя в Эривань, и мог поэтому сообщить нам точные сведения о ней.

   Дорога - стратегическая и вместе транзитная; она должна идти на Сардар-Абад, мимо Эчмиадзина, на Нахичевань и Джульфу. От Джульфы предполагается персидская железная дорога, для чего уже производятся предварительные изыскания партиею наших инженеров. Хотя армяне и жалуются, что новая дорога совсем не заходит в Эривань и проходит мимо Эчмиадзина, но их жалобы неосновательны, по мнению г-на Р. Стратегическая и транзитная дорога должна быть по возможности короче; заезд же на Эривань заставил бы каждый пуд груза и каждого пассажира платить даром за несколько десятков верст и терять полдня времени. Между тем уже утверждена ветка на Эривань от главной линии, - следовательно, все товары Эривани найдут себе свободный выход; а от Эчмиадзина дорога проходит всего версты две, три, и он не имеет ни малейшего торгового значения.

   Да и Эривань, по мнению Р., все равно, не могла бы при железной дороге сохранить свое теперешнее значение складочного места для окрестного хлопка, идущего теперь через Акстафу в Тифлис и Москву. Лодзинские и московские фабриканты, покупающие здесь хлопок и имеющие свои плантации, конечно, при постройке железной дороги стали бы прессовать свой хлопок уже не в Эривани, а на ближайших станциях железной дороги, откуда бы и отправляли прямо в Тифлис и далее.

   Особенные трудности для проведения этой дороги представляет Алагёз; со всех других сторон он дает массы воды, а с той стороны, где его огибает новая дорога по пути к Сардар-Абаду, он не дает ровно ничего; у подножия его стелется настоящая библейская пустыня, - ни жителей, ни полей, одни камни. Там оказалось необходимым устроить крайне дорогой и трудный водопровод. Пришлось поднимать воду из Арпачая на огромную высоту в запасный бассейн, и уже оттуда пускать воду вниз по чугунным трубам, зарытым в земле. Сооружение это стоит до 800.000 рублей.

   Курдов Алагёза Р. знает отлично. Он не раз бывал в их селениях и даже гостил у них. В 1895 г., всего через месяц после убийства пристава Монастырского, который преследовал одного убийцу-курда, курдские деревни праздновали освобождение из тюрьмы своего земляка и приглашали к себе на пир Р. Он ехал через их селения с урядником пристава, самым отчаянным из разбойников, не успевшим только попасться. Курды встречали его вооруженными отрядами, богато разодетые, с дорогим оружием, и целою сотнею джигитовали вокруг его коляски.

   Между Александрополем и Карсом тянется так называемое Духоборье. Земли, покинутый турками, ушедшими за нашу границу после присоединения Карсской области, правительство заселило русскими сектантами, сосланными в Закавказье, особенно духоборами. Эти трудолюбивые, трезвые и умные люди в короткое время превратили пустынный край в житницу Кавказа и сами достигли такого благосостояния, о котором жители коренной России не имеют понятия. К великому прискорбию всех честных людей, неумелые меры местной администрации привели к необходимости выселить громадное большинство этих незаменимых хозяев вон из отечества и обезлюдить хуже чем бедствиями войны эту прежде цветущую местность. Русские пограничные рубежи, без того заселенные почти везде татарами, курдами, армянами, лишились через это могучего русского ядра, которое становилось было надежнейшим оплотом русского влияния и русской власти в этих далеких враждебных окраинах. Эту несчастную меру можно сравнить только с безумным кровопусканием из истощенного организма, нуждающегося в усиленном подъеме своего питания.

   Духоборские опустевшие селения встречаются нам одно за другим и производят гнетущее впечатление каких-то громадных кладбищ.

   Вот Кирилловка, куда начинают понемножку переселяться несколько семейств с Кубани. Ее караулят теперь чепары. Большие, чистые избы духоборов и их хозяйственно устроенные обширные дворы отдаются переселенцам за определенную плату. Пустые стоят также Спасовка, Покровка, Терпенье, переименованное, по приказу местного начальства, в "Плодородное", и много других сел.

   Говорят, будто в последнее время возвратилось два, три семейства духоборов из Канады, где хозяйство требует слишком больших денег и не под силу многим из них, привыкшим к дешевому вольному хозяйству наших окраин.

   Духоборы, по словам наших спутников, ушли, впрочем, не все. Процентов десять их осталось на старых местах и подчинились всем требованиям правительства. Остались именно так называемые "мясники", допускающие употребление мяса; все же остальные, вегетарианцы, - или травоеды, если хотите, - ушли в Америку. О причине их ухода говорят здесь разно. Одни уверяют, будто они слышать не хотели не только о солдатчине, но вообще ни о какой службе; а большинство стоит за то, что их не умели уговорить и уяснить им дело, что с ними обращались слишком резко и грубо, - казаки, будто бы, без церемонии грабили у них все. Духоборов возмущало особенно то обстоятельство, что им не позволяли откупаться от военной службы, между тем как всем кавказским татарам дозволено платить деньги вместо отправления воинской повинности.

   Продаю, конечно, за что купил, не подтверждая и не отрицая фактов, переданных мне местными жителями.

   Что духоборы были вообще народ мирный и послушный - это утверждают здесь единогласно все, кто жил с ними. Р. видел своими глазами, как всего только два чепара вели в тюрьму целое население духоборской деревни; эти рослые, здоровые, закаленные в труде люди шли смирно, как стадо овец, распевая псалмы, радуясь своему мученичеству; а женщины их сидели и стояли на скалах кругом дороги, по которой их гнали, и тоже пели им в напутствие священные гимны. Даже простой народ плакал, глядя на эту трогательную картину, напоминавшую библейские времена.

   У духоборов не полагается священных книг. Они признают, как уверяли меня, одну "животную книгу", - "написанную в сердце живую совесть человеческую", - и на этом основании считают справедливым подчиняться только Богу, а не людям.

   Село Терпенье - за станциею "Ставка Караял"; тут еще осталось несколько богатых "мясников" из духоборов. Недавно одного из них убил и ограбил рублей на семьсот разбойник Тали-Юсуф. Он - житель соседней татарской деревни Ак-бабы и, как рассказывают, сделался разбойником совсем случайно. Он завел себе винтовку, вопреки строгому запрещению; александропольский уездный начальник узнал про это и вызвал его в город, чтобы отобрать оружие. Тали-Юсуф не захотел расстаться с приобретенною драгоценностью, которая для него была дороже жены и детей; он скрылся из города; послали вдогонку за ним чепаров, поднялась перестрелка, - и Тали-Юсуф вынужден был после этого уйти в горы и стать разбойником.

   Спасовка, - или, по прежнему татарскому названию, Шах-Налар, - очень близко от железной дороги, слева, у Карс-Чая. Правильно разбитые дворы ее очень похожи на хохлацкие; такие же опрятно причесанные, смазанные белою глиною, соломенные крыши, только более плоские. Там уже шевелятся кое-где переселенцы. Правительство скупило у духоборов, уходивших в Канаду, их дома, по 250 руб. за двор, также как все сено и солому, остававшиеся в их дворах, чтобы переселенцы могли чем-нибудь кормить в первое время свой скот. Конечно, уплаченные суммы будут взыскиваться потом с переселенцев, но с раскладкою на несколько лет.

   Против Спасовки, на левом берегу Карс-Чая - историческая в некотором смысле гора, на которой духоборы, под влиянием учителя своего Веригина, торжественно сожгли все свое оружие и постановили никогда более не осквернять им рук своих. Духоборье справа и слева окружено по соседним горам селениями курдов и татар, против которых долгое время приходилось им вести постоянную войну, защищая свои стада и дома. Поэтому духоборы, набрав много денег во время турецкой войны, обзавелись дорогим оружием и сделались ловкими стрелками; в то же время избыток средств вредно отразился на их нравственности; они стали развратничать и пьянствовать, позабыв основные правила своей секты. Но Петр Веригин, сделавшийся их духовным вождем после смерти их известной учительницы, Лукерьи Васильевны Калмыковой, - своими страстными речами убедил их исправиться, бросить водку и кутежи, сжечь оружие, не есть мяса и строго преследовать всякий разврат.

   Несмотря на близость Карс-Чая, станции карсской железной дороги довольно бедны водою. Вода здесь везде, начиная от станции Караяла до самого Карса, с минеральными солями, как и на баку-тифлисской дороге. Поэтому приходится брать хорошую воду в духоборском селе Гореловке, в трех верстах от станции Башкадыклар, поднимать ее машинами и по трубам проводить до станции; тут даже в поездах вы всегда увидите вагон-цистерну для воды, которую развозят по работам и отчасти по станциям.

   К станции Башкадыклар подъезжаешь тремя очень глубокими выемками в скалистых стенах, напоминающими туннели своего рода; по ним можно судить, каких трудов стоило прорубание дороги сквозь эти крепкие как гранит породы. За станциею влево за горою, большое озеро Чалдыр-Гел; это прекрасное озеро, протянувшееся на 18 верст высоко в горах, полно форели и всевозможной дикой птицы: лебеди, бабы-птицы и всякая другая дичь кишмя-кишит там, и наши инженеры, строившие дорогу, развлекались от своих тяжелых трудов и однообразной жизни интересною охотою на его роскошных берегах.

   Уже на первой станции, Караяле, мы наткнулись на крушение поезда. С нами в вагоне, кроме инженеров, ехал еще исправлявший должность карсского губернатора, генерал Г., сопровождаемый местным окружным начальником. Оказалось, что путь поврежден и загроможден упавшими вагонами, и что придется обождать, пока его расчистят. Мы все, вместе с генералом Г., отправились осматривать сокрушившийся поезд, довольные в душе, что эта беда пришлась не на нашу долю. По счастью, пострадало всего только три человека, да и то сравнительно легко, так что один из раненых, после перевязки фельдшера, отправился пешком куда-то домой. Поезд был товарный, и несчастье произошло от самой пустой причины: в одной из ступенек вагона откололась половина доски; прикреплявший ее винт с гайкою, вследствие этого, провалился и повис несколько ниже, чем при доске, а через это он зацепил, при проходе поезда, за рычаг стрелки, - рычаг повернулся, сбросил стрелочника в ровик и направил вторую половину поезда, уже продвинувшего свои передние вагоны по одному пути, - на другой путь; понятно, что поезд, растягиваемый в разные стороны, стал рваться, коверкая и опрокидывая вагоны, сбивая рельсы.

   Страшно было смотреть на эти тяжелые железные полосы, ссученные словно пенечная веревка, на эти железные громады, изломанные словно картонные домики, лежавшие вверх колесами с распоротым брюхом, будто убитые колоссальные животные. Толпа народа стояла в бесплодном раздумье над ними, как над трупами утопленников, только что вытащенных из воды.

   Генерал Г. и наши инженеры допытывались от участников крушения подробностей катастрофы, и все заставляло думать, что действительно виною ее был этот незамеченный вовремя злополучный винт.

   "Ставка Мацра" - последняя станция перед Карсом. Названа она в память той "ставки Мацры" в которой находился главнокомандующий нашею армиею, великий князь Михаил Николаевич, при взятии Карса в 1877 году, - которая, однако, была не здесь, а на пять верст выше, на горе.

   Мацра - высшая точка карсской дороги, на 6.055 футов от уровня моря. Станция Барс уже на 30 сажен ниже.

   В Карс мы приехали уже вечером и не стали осматривать его до утра.

   В гостинице "Имперьял" нам отвели два маленьких, но довольно чистеньких номера, по 1 р. 50 к.; стол тоже оказался порядочный и недорогой. Прежде всего нужно было добыть билеты на право завтрашнего осмотра крепости и фортов, для чего мы с зятем тотчас же отправились в крепостной штаб. Там, однако, уже не было никого из начальства, и пришлось сноситься телеграфом, с адъютантом. Получив его обещание прислать разрешение, мы поручили писарю принести нам его в гостиницу и с удовольствием уселись за поздний, но зато достаточно плотный обед, или, вернее, ужин. Выспались отлично, и в 8¹/₂ часов утра у крыльца уже ждала нас приличная коляска парою, нанятая за 3 руб. для поездки во все форты. Еще рано утром, только вскочив с постели и открыв настежь широкое окно, мы с женою любовались, не отрывая глаз, на оригинальный вид, стоявший перед нами, словно какая-то чудная, фантастическая картина в раме окна. После вчерашнего дождика, моросившего с перерывами почти целый день, утро сияло жаркое и яркое, какого не бывает даже и в июле у нас, на холодной Руси. На фоне синего южного неба вырезалась прямо перед нами своими резкими черными силуэтами капризно изломанная коническая скала, а высоко на макушке ее и по ее обрывам - зубчатые стены и башни старой турецкой цитадели, увенчанной русским флагом. Плоскокрышие кубики турецких домиков, с их чуть слепленными балкончиками и решетчатыми окнами, живописно лепятся со всех сторон по обрывам и уступам этой защитной скалы, взлезая на голову один другому, карабкаясь вверх со дна долины словно ступени лестницы; такие же каменные кубы и деревянные балкончики, перемешанные с темно-зелеными пирамидами тополей, с стройными иглами минаретов, с куполами мечетей и бань, насыпаны беспорядочною кучею у подножия скалы, в глубокой котловине между суровыми, голыми горами, ощетинившимися жерлами пушек и насыпями батарей...

   Город сначала уходит вниз, в эту глубокую лощину, по берегам Карс-Чая, потом поднимается круто на горы и к подножию крепостной скалы. Общий вид его издали - азиатского города; но когда едешь по улицам, то видишь уже много по-европейски построенных домов, магазинов, лавок, фаэтоны извозчиков, хотя и мало по-европейски одетой публики среди турецкой и татарской толпы. Солдаты, офицеры - на каждом шагу.

   Направляясь в крепость, мы заехали в очень древний собор Карса, построенный, как думают, в X-м столетии. Этот собор 12-ти апостолов был сначала армянский, потом лет четыреста он принадлежал грекам, потом был обращен турками в мусульманскую мечеть. После присоединения Карса к России, поднялся ожесточенный спор между армянами и греками, - кому отдать древнюю святыню. Император Александр III очень просто разрешил этот спор, обратив собор в русский православный, и сделал его главным войсковым и городским храмом во имя св. Михаила Архангела.

   Собор в общеармянском стиле, с двенадцатигранною башнею, крытою тяжелыми каменными плитами, с основанием о десяти выступах. Кругом окон и дверей, по карнизам - обычная каменная резьба, а в простенках - вырезанные на камне же фигуры святых младенчески неумелого рисунка, доходящего в иных подробностях своих до нелепости и безобразия. Уже этот первобытный характер скульптуры, далеко не похожий на гораздо более художественные изображения древних храмов Ани и Эчмиадзина, подтверждает глубокую древность карсского собора.

   Славная грузинская царица Тамара владела некоторое время Карсом, и местные жители уверяют, будто она-то первая и дала теперешнее имя городу. По местной легенде, когда Карс взят был грузинами после кровопролитного боя, то из ущелья, где было множество убитых, неслось такое зловоние от разлагающихся трупов, что царица сказала с отвращением: "Этот город нужно назвать "харс" (т.е. "вонь").

   В книгах, однако, дается другое объяснение имени "Карс", которое производят от грузинского слова "кари" - "двери или ворота", - "Карис-Канаки" ("город-двери"), - обозначая, будто бы, этим важное положение города на главном пути из азиатской Турции в Грузию.

   Действительно, Карс издревле играл роль порубежной крепости между Турциею, Персиею, Армениею и Грузией. Особенно сильно укрепили его турки во время своих войн с персами в XVI-м столетии при султане Мураде III.

   Это не помешало, однако, нашим кавказским молодцам под предводительством Паскевича с налета овладеть в 1828 году Карсом, ворвавшись в него вслед за разбитыми турецкими войсками.

   Проехали мимо дома военного собрания на ту сторону реки, едем через турецкую часть города, облепившую кругом цитадель. Высоко над нашими головами висит словно какая-то изумительно картинная декорация, забравшаяся на вершину нагроможденных друг на друга скал, неприступная средневековая крепость с ее зубчатыми стенами, спалзывающими вниз по отвесным обрывам; висят над нашею головою, стоя друг на друге, и эти своеобразные азиатские дома, со вторым этажом шире первого, с третьим этажом шире второго, открывая теперь изблизи все домашние тайны своих грязных двориков, лесенок и балкончиков; широкие и огромные глиняные купола поднимаются как могильные курганы на турецких банях, поросших вениками. Толпа тут такая же восточная, как и жилища: турецкие и армянские бабы, с укутанными лицами, турки в курточках и в широчайших шароварах, словно сваливающихся с них, жалкие и словно смущенные своим новым положением.

   Когда мы объехали, наконец, скалу цитадели, то очутились в глубоком живописном ущелье, со всех сторон заслоненном горами; солнце еще не успело заглянуть в это глухое провалье, и в нем еще стояла прохладная сырость и полутьма ночи. Пенистый быстрый поток Карс-Чая гудит внизу, извиваясь между сдавившими его громадами горных круч. На этой стороне - цитадель, вздернутая Бог знает как высоко, к самым облакам; к ней поднимается со дна ущелья почти отвесная каменная лестница, устроенная уже русскими для удобного сообщения с фортами и городом.

   Вся скала под цитаделью - в туннелях и тайных ходах, секрет которых тщательно сохраняется. Никто, кроме подлежащего начальства, не знает, где ходы к воде, где скрыты телеграфные и телефонные кабели; с подрядчиков, строивших эти подземные коридоры, взяты, говорят, строжайшие подписки о сохранении тайны. Мы теперь в громадной природной котловине, отовсюду защищенной неприступными горами и неприступными фортами. Внутри этого мешка можно спрятать безопасно целую армию, а уже во всяком случае безопасно передвигать ее, куда требуется. Здесь, глубоко внизу, на берегу реки, дома военных инженеров и дом коменданта Карса, соединенный особым мостиком с мухлисскими высотами. Крутизны гор, обставивших своими естественными стенами это отлично укрытое и вместе просторное ущелье, изрезаны словно налинованными на них белыми зигзагами чрезвычайно пологого и гладкого шоссе, по которому не только могут легко двигаться во все стороны колонны пехоты и эскадры конницы, но даже может на всех рысях нестись на самый верх гор, к грозным фортам Карадага и Мухлиса, самая тяжелая артиллерия. Между горою Карадага и мухлисскими высотами устроена еще колоссальная каменная лестница совершенно римской грандиозности, в несколько сажен ширины, с бесчисленным множеством великолепных гранитных ступеней, сходящих с Мухлиса на дно котловины, к руслу Карс-Чая, перехваченному таким же прочным мостом, и потом поднимающихся на такую же высоту, таким же множеством широчайших ступеней, по кручам Карадага к форту Рыдзевского. Мне говорили, что в обеих лестницах полторы тысячи ступеней и стоила она 200.000 рублей. Полки пехоты могут сбегать и взбегать по этим роскошным лестницам, не изнуряя себя, как прежде, на лазанье через отвесные обрывы по непроходимым тропинкам. Будь у турок, во время последнего ночного приступа русских, такие удобные сообщения между фортами, - кто знает, удалось ли бы нашим храбрецам-кутаисцам остаться хозяевами неожиданно захваченного Карадага, господствовавшего над всем городом, и принудить на другое утро сдаться неприступный Карс. Можно представить себе, однако, каких денег должно было стоить нам, все вместе - эти лестницы, туннели, мосты и шоссе, соединившие теперь между собою решительно все, даже самые отдаленные форты Карса. Уверяют, будто одного шоссе проведено внутри крепостных верков не менее 30-ти верст. На самом берегу Карс-Чая, под защитою карадагской горы, построены три каменных домика под железной крышей, окруженные выше головы земляным валом. Это - склады динамита, помещенные в самом недоступном уголке ущелья. Как раз против них, под мухлисскими высотами - несколько больших складов хлеба и разных съестных припасов для гарнизона. Склады эти несгораемые, потому что построены каменными сводами, под железом, без малейшего участия дерева.

   Коляска наша с четырьмя седоками легкою рысью вкатилась по превосходному шоссе, обнесенному оградой, на самый верх карадагских высот.

   На половине дороги стоит крепкий замок военной тюрьмы, сложенный из тесанного трахита. Это - центральный пункт, перерезающий отступление из Карадага, из цитадели и из других мест. Мимо нескольких входов в туннели, просверливающие гору в разных направлениях, добрались мы и до фортов Карадага. Слева все время провожали нас, хмурясь, черные пушки форта Рыдзевского, на котором виднеется небольшой памятник погибшим на нем героям. Взятие его стоило нам многих жертв, во взять его все-таки было необходимо, потому что выстрелы его страшно поражали русских, когда те ворвались в Карадаг. Пороховой склад стоит отдельно, тоже весь из одного камня и железа, и тоже огороженный выше крыши своей земляным валом и утыканный целым лесом ветвистых и перистых громоотводов. Через высокий земляной вал мы подъехали к железным воротам каменного форта, сложенного также из обделанных глыб трахита. Его окна-бойницы закрываются огромными железными ставнями. Вообще, здесь нигде не увидишь ничего кроме железа, земли и камня, - ни одного куска дерева. Мы попросили вызвать к нам офицера, заведующего фортом, и представили ему билет, выданный нам из крепостного управления. Тотчас же к нам был отряжен старший фейерверкер, который и повел нас пешком по всем батареям форта. На пути к нему присоединился еще зачем-то крепостной жандарм, старослуживый воин, оказавшийся, кстати, из воронежской губернии, богучарского уезда, - стало быть, вроде земляка; он, с своей стороны, всячески старался дополнять объяснения не особенно разговорчивого артиллериста. Карадагские форты - это целый лабиринт земляных валов, уставленных пушками, и глубоких рвов, тянущихся во всевозможных направлениях; каждая пушка защищена сзади и с боков высокими и широкими земляными насыпями, которые предохраняют ее от выстрелов, и вместе с тем не дают ядру или бомбе, попавшим-таки в помещение этой пушки, поражать своими осколками прислугу соседних орудий. Пушки тут всевозможных родов, - медные, чугунные, стальные; эти черные длинные чудовища бьют настолько далеко, что могут осыпать неприятеля шрапнелью, не подпуская его на пять верст до крепости, а бомбами и гранатами - даже за 8 верст. Все это - орудия своего русского литья. Глубокие и широкие наружные рвы выложены по своим эскарпам и контр-эскарпам трахитовыми камнями, и в них проведены в разных местах через толщи скалы потерны для незаметного выхода войск в эти самые рвы. Впереди рвов, на некотором расстоянии - ложементы для стрелков, чтобы обстреливать из ружей атакующего врага, когда он приблизится настолько, что крепостные орудия уже не могут действовать против него. На углу карадагских высот, обращенном к цитадели и городу, - ровная круглая площадка, на которой в прежнее время, при турках, вращались по рельсам под углом 90® две огромные крепостные пушки, - на которые у них была особенная надежда. Тут же около - турецкий каменный форт Зиарет, сохранивший на своих стенах даже врезанную в них старую доску с турецкою надписью; в подвале этого форта погребен какой-то очень чтимый турецкий святой, к которому до сих пор ходят на поклонение мусульманские богомольцы. Вероятно надпись доски относится к этому магометанскому святому. Фадеев, геройский командир кутаисского полка, взял Карадаг, пройдя как раз под этими вращающимися громадными пушками, к воротам Зиарета. Он ехал по круче верхом на коне во главе своих храбрецов.

   Когда наши войска, в ночь с 5-го на 6-ое ноября 1877 года, были двинуты на штурм Карса, туман и нетвердое знание местности вызвали много опасных неожиданностей. Еще раньше два батальона кутаисского полка, под начальством Фадеева, совершенно случайно забрели в укрепления турецкого форта Гафиза, и взяли его молодецким натиском; во их не поддержали, и утром они очистили форт, забрав пленных. В ночь же общего штурма войска наши то и дело ошибались в направлении своих атак и натыкались на неодолимые преграды. Правый берег Карс-Чая вокруг Карса был сплошь покрыт фортами, которые не все были известны начальникам атакующих колонн. Несмотря на беззаветное мужество наших генералов, офицеров и солдат, целый ряд ночных атак окончился сначала полною неудачею; князь Меликов с своею колонною, захватив форт Сувари, двинулся было через предместья Карса к сильному форту Чим, на гористой левой стороне реки, но был убит, и его отряд вынужден был отступить не только от Чима, но и от Сувари... Комаров также был отбит от Чима. Отчаянная атака Граббе на Канлы также не удалась, и храбрец-генерал пал одним из первых на валах форта. Во рвах Тохмаса - углового и передового форта карсских укреплений левой стороны, - пал другой наш храбрец - Бучкиев, и отряд его отступил с большими потерями.

   В это время три батальона кутаисцев с своим славным полковником Фадеевым опять-таки случайно зашли в сумраке ночи слишком вправо от назначенного им пути и попали под перекрестный огонь форта Гафиза и устроенной у подножия Карадага траншеи с батареею, откуда их немилосердно били турецкие штуцерники. Фадеев тотчас же двинул своих молодцов-кутаисцев на убийственную для них батарею, и после жесточайшей схватки выбил оттуда турок, которые в беспорядке бежали спасаться, кто в город, кто на Карадаг. Фадеев бросился за ними, и его молодцы-кутаисцы, бесстрашно карабкаясь по отвесным обрывам скал, ворвались вслед за бежавшими врагами в неприступнейший из турецких фортов.

   В 10 часов вечера на Карадаге уже развевался русский флаг. Шесть отчаяннейших турецких приступов к Карадагу были отбиты с огромными для них потерями.

   Это геройское дело сразу изменило весь ход штурма. Алхазов после упорного боя взял форт Гафиз. В 5 ч. утра взят был также после жестокой сечи Канлы.

   Долее других отстреливался и производил большие опустошения на Карадаге соседний с ним форт Араб-Табия. Рыдзевский, долго бомбардировавший его, стал уже отступать, думая, что штурм совсем не удался, но, получив на пути приказ штурмовать Араб-Табию, бросился на его окопы, и через четверть часа грозный Араб был уже в русских руках. Теперь этот форт и называется именем Рыдзевского. Тогда защитники фортов мухлисских и шорахских высот бежали, не дожидаясь новых атак. Гуссейн-паша, комендант Карса, успел бежать всего с сотнею всадников; остальной гарнизон Карса, без порядка бросавшийся спасаться, кто куда мог, был перехвачен нашими отрядами и сдался. Проскочило на волю только триста всадников, а 9.000 солдат остались военнопленными; взято было 303 орудия и множество всяких припасов. Но и наших храбрецов-солдат пало на валах Карса около 3.000.

   Поручик Войнарович первый взорвал ворота Зиарета, форт был взят, а за ним и другие батареи Карадага. Цитадель сдалась на другой день без выстрела.

   Теперь устроили батарею и ниже форта Зиарета, на полугоре, чтобы лучше защищать тот именно склон горы, по которому поднялся на Карадаг с своими кутаисцами полковник Фадеев. Сейчас же внизу - туннель для прикрытия солдат и артиллерийских снарядов. Капитан, начальствующий над карадагским фортом, вышел к нам на несколько минут и тоже объяснил нам кое-что нас интересовавшее.

   Из Карадага пришлось отправиться, опять-таки мимо тюрьмы, в старую турецкую цитадель. Она теперь не имеет значении защитного укрепления, а обращена в казармы и военные склады.

   Но она, тем не менее, сохранила вполне свой воинственный и романтический вид средневековой крепости. По очень крутой и длинной каменистой лестнице поднялись мы на самый пик скалы, где стоит мачта с горделиво развевающимся русским военным флагом, и откуда стреляет обыкновенно в полдень и в зорю сигнальная пушка...

   С высоты башни - великолепнейший вид на город, утопающий в тумане своих дымков у ног утесистой скалы, на снежные цепи гор, обложившие кругом Карс по горизонту, - Алагёз, Аладжу и разные другие, - на суровые валы и стены Карадага, владычествующие высоко над этою высоко забравшеюся цитаделью и готовые разгромить ее по первому мановению; на всю картину окрестных скал, хмурящихся черн