Санд Жорж - Зима на Майорке. Часть третья

   [*] - кантилена - 1) короткое сочинение для голоса, мелодия, песнь светского содержания (Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона); 2) народная лиро-эпическая песня в средние века в западноевропейских странах (Современный толковый словарь русского языка Т. Ф. Ефремовой).

  

   В дополнение к примерам из майоркиноязычных произведений народного творчества, позволю себе также процитировать отрывок, который является типичным образцом старого академического языка[*]. Это прощальная серенада трубадура XIV столетия - Mercader mallorqui (Майоркинского купца), в которой поется о холодности его дамы:

  

   [*] - В области словесного искусства трубадуры достигли большого совершенства. Они создали богатый и разработанный литературный язык, в основу которого, по-видимому, было положено лимузенское наречие (свой язык трубадуры первоначально и называли лимузенским - el lemozi). Поэтическая речь трубадуров отличалась богатством и разнообразием художественной формы. - Литературная энциклопедия.

  

   Cercats d'uy may, ja siats

   bella e pros,

   'quel vostres pres, e laus, e

   ris plesents,

   Car vengut es lo temps

   que m'aurets mens.

   Ne m'aucira

   vostre 'sguard amoros,

   Ne la semblanГa gaya;

   Car trobat n'ay

   Altra qui m'play

   Sol qui lui playa!

   Altra, sens vos, per que l'in volray be,

   E tindre'en car s'amor, que 'xi s'conve.

  

   [Ищите же в другом, красотка

   неприступная,

   Ту нежность чувств, восторг и пыл,

   что только Вам дарил;

   Настал последний час, Вам боле

   петь не буду я;

   Стремленьем взор Ваш заслужить

   уже я не мучим.

   Прощай,

   улыбка ледяная!

  

   В душе моей

   теперь другая!

   Пускай не Вам, другой, но милой,

   Быть может, стану я любимым.]

  

   Майоркинцы, как и все народы Средиземноморья, являются прирожденными музыкантами и поэтами, или, выражаясь словами их предков, трубадурами - troubadors, что означает "импровизаторами". Остров Майорка и сегодня славится своими трубадурами; двое из этих местных знаменитостей живут в Сойере. Именно к трубадурам обращаются влюбленные - и счастливые, и несчастные. Получив заказ и плату за услуги, трубадуры отправляются ночью петь под балконами обожаемых дам. Тема таких импровизированных сочинений - coblets - зависит от пожеланий заказчика-воздыхателя: они могут иметь форму хвалы, прошения или даже сетования на несправедливость жизни. Поскольку данная практика не бывает чревата какими-либо серьезными последствиями, иностранцы, приезжающие на Майорку, иногда тоже не отказывают себе в подобном удовольствии. (Заметки г-на Тастю[*])

  

   [*] - Из комментариев профессора Берни Армстронга: "В наши дни майоркинское наречие расценивается как диалект каталанского языка. Тем не менее, исходя из личного опыта, я могу лишь подтвердить небезосновательность суждений г-на Тастю. У меня, действительно, никогда не возникало проблем в общении с жителями Южной Франции и Северной Италии, даже независимо от того, что обращался я к ним по-каталански, а они ко мне - на том или ином провансальском диалекте".

  

  

   В продолжение темы я хочу сослаться еще на одно описание, которое хранится в церковных анналах Вальдемосы. Говоря о фанатической набожности местных жителей, с которыми нам доводилось встречаться, нельзя не вспомнить историю одной святой, являющуюся предметом их особой гордости, так же как и ее старый домик, который нам показали.

   "Вальдемоса является родиной Каталины Томас[*], причисленной к лику блаженных в 1792 году папой Пием VI. Существует много описаний жизни этой святой девы; последнее из них было составлено кардиналом Антонио Деспуигом. Эта история мила и наивна. Согласно легенде, Бог не по годам рано наградил девочку мудростью; даже пост она самостоятельно начала со всей строгостью соблюдать задолго до того возраста, который предписывают законы церкви. Начиная с раннего детства, она воздерживалась от лишних приемов пищи, и ела только один раз в день. Ее почитание страстей Искупителя и страданий Его Святой Матери было таким глубоким, что даже во время прогулок она беспрестанно читала Молитву Розария[**], отсчитывая декады по листьям мастиковых или оливковых деревьев. За ее склонность к уединению и времяпрепровождению в религиозных упражнениях, за пренебрежение к танцам и другим мирским развлечениям ее прозвали viejecita ("маленькой старушкой"). Однако за свое одиночество и воздержание она была вознаграждена; она общалась с ангелами и всеми обитателями небесного мира: Иисус Христос, Его Мать и святые выполняли ее просьбы; Мария исцеляла ее от болезней; святой Бруно поднимал ее, когда она падала; святой Антоний сопровождал ее в темное время, помогая нести и наполнять ключевой водой кувшин; святая Екатерина, ее покровительница, причесывала ей волосы и заботилась о ней как внимательная и беспокойная мать; святые Косма и Дамиан[***] залечивали ей раны, которые она получала в борьбе с нечистой силой[****], так как ее победа над нею не могла состояться без борьбы; и, наконец, святые Петр и Павел стояли по обе стороны от нее, оберегая от искушений.

  

   [*] - "Екатерина (Каталина) Томас родилась 1.5.1531 г. (1533?) в Valdemuzza на Мальорке. Она вступила в 1552 г. в Пальма-де-Мальорка в орден канониссок-августинок и еще в том же году дала обет... Умерла 5.4.1574 г. в Пальма-де-Мальорка. Причислена к лику блаженных в 1792 г., к сонму святых - 22.6.1930 г. День памяти 5 апреля" (Католическая информационная служба Agnuz).

   [**] - В католицизме четки называются "розарий" - по названию особого способа молитвы. Розарий - это сочетание устной и мысленной молитвы: мы размышляем об основных событиях жизни Иисуса и Марии и черпаем из них наставления, а к размышлению над каждым событием присоединяем устные молитвы: "Отче наш", "Радуйся, Мария", "Слава Отцу" и особые краткие молитвы. Четки помогают отсчитывать необходимое количество молитв. Круглая форма Розария символизирует бесконечную молитву, бесконечное общение с Богом. Четки часто разделены бусинами, отличающимися от остальных, на группы по 10, так называемые "декады". Молитва Розария подразумевает десятикратные повторения молитвы "Радуйся, Мария", поэтому декады бусинок имеют в устройстве четок большое значение.

   [***] - КосмА и Дамиан (итал. Cosimo (Cosma) e Damiano, в русском просторечии известные как Кузьма и Демьян) - братья, святые-бессребреники, врачеватели и чудотворцы, по церковной традиции, предположительно жившие во второй половине III - начале IV вв.

   [****] - "Екатерина (Каталина) Томас... была наделена мистической благодатью и вела жизнь героической добродетельности, особенно в борьбе против сатанинских искушений..." (Католическая информационная служба Agnuz).

  

   Она начала соблюдать устав св. Августина, уйдя в монастырь Св. Марии Магдалены, что в Пальме, и стала совершенной кающейся грешницей, каким, по канонам Церкви, полагалось жить в молитвах, соблюдать обет послушания, бедности, целомудрия и смирения. Ее биографы утверждают, что она обладала даром пророчества и чудотворения. Они вспоминают, как однажды, во время церковной службы на Майорке Каталина прервала молитву о здравии папы Пия V, объявив, что молитву о здравии читать уже поздно, ибо понтифик покидает этот мир. Ее слова оказались правдой.

   Она умерла 5 апреля 1574 года со словами псалма: "Вверяю Тебе, Господи, душу свою".

   Ее смерть стала народным горем; ей были оказаны самые высокие почести. Одна верующая майоркинская сеньора, донья Хуана де Почас, распорядилась заменить деревянный гроб, в котором сначала находилось тело святой девы, на другой - богатый алебастровый гроб, который она выписала из Генуи; кроме того, в день смерти святой праведницы, а также в день святой Екатерины, ее покровительницы, по воле усопшей, в храмах служат мессу; она также завещала, чтобы над ее могилой никогда не гас свет.

   Тело святой девы по сей день покоится в церкви Св. Евлалии, в которой, по велению кардинала Деспуига, ей посвящен алтарь, и посвящаются специальные церковные службы"[*].

  

   [*] - Заметки г-на Тастю. - Примечание автора.

  

   Я с удовольствием изложила полный текст этой маленькой легенды, потому что я далека от мысли отрицать саму идею святости, а эта легенда как раз и есть история истинной святости страстно верующей души. Несмотря на то, что убеждения и видения этой маленькой вальдемосской горянки уже не имеют того религиозного смысла и философского значения, какие имеют вдохновенность и самоотверженность святых золотого века христианства, все же "маленькую старушку" viejecita Tomasa можно считать дальней родственницей легендарной нантеррской пастушки Женевьевы[*] и несравненной домремийской пастушки Жанны д'Арк. Во все времена Римская церковь находила почетные места в царстве небесном и для простых своих детей; и сейчас ею даже осуждаются и не признаются проповедники, выражающие предпочтение, чтобы для народа вполне хватало места и в царстве земном. "Пастушка" Каталина - pagesa Catalina - была послушна, бедна, невинна и скромна; однако вальдемосские "пастушата" извлекают мало пользы из ее примера, и так мало задумываются о ее жизни, что однажды решили забросать камнями моих детей за то, что мой сын рисовал развалины монастыря, а это, по их понятиям, считалось святотатством. Так поступает и Церковь - одной рукой разжигает костры аутодафе[**], а другой - возводит своих праведных мучеников в ранг святых.

  

   [*] - Годы жизни 420 - 500, место рождения Нантер. В V в., когда Западная Римская империя рухнула, во Францию (Галлию) вторглись орды гуннов во главе с Атиллой (451 г.), одно имя которого наводило такой ужас на местных жителей, что они готовы были бежать из города в окрестные леса. Но скромная пастушка Женевьева обратилась к жителям с призывом оказать сопротивление неприятелю, предрекая, что Аттила не войдет в город. Молодая монахиня отказалась бежать из Парижа и вместе с несколькими другими монахами и священниками молилась несколько суток подряд о спасении города. Устыжённые её примером, многие парижане вернулись и приготовились к обороне, которую организовали монахи всех парижских монастырей под руководством Женевьевы. Действительно, Атилла прошел со своими ордами мимо Парижа, не войдя в него, возможно, потому что узнал о готовности города к защите. Гунны повернули в сторону Орлеана и вскоре были разбиты. Позднее отважная Женевьева была причислена к лику святых, и с тех пор считается покровительницей Парижа.

   Из статьи Василия Бетаки ""В поисках деревянного слона" или Облики Парижа": "...В конце XVIII века о ней рассказывали, что она была простая пастушка, но это - легенда времён сентиментализма, когда модно было любых возможных и невозможных героев производить "из народа"...".

   [**] - аутодафе - акт публичного сожжения еретиков и еретических книг на кострах.

  

   Жители Вальдемосы гордятся тем, что их поселение, еще со времен арабского завоевания, имеет статус города. Город расположен на горных склонах, на одной высоте с Картезианским монастырем, к которому он фактически присоединен. Он напоминает скопление птичьих гнезд, расположенных в наиболее безопасных и малодоступных местах. Его жители занимаются преимущественно рыбной ловлей. Ранним утром они уходят в море и возвращаются лишь с наступлением ночи. В дневное время основными обитателями города являются женщины, самые непревзойденные сплетницы на свете. Свое время они проводят у порогов домов, занимаясь, под несмолкаемое пение, починкой мужниных рыболовных сетей или носков. Они так же набожны, как и их мужья, но их набожность невыносима в меньшей степени, так как она более искренняя. В этом смысле вальдемосские женщины похожи на всех остальных женщин. Что касается убеждений, или следования религиозным обычаям, можно сказать, что вообще женщины веруют более свято, в отличие от мужчин, которые даже веру нередко ставят на карту ради амбиций или личной выгоды. Хорошим тому примером может служить Франция, где во времена правления Людовика XVIII и Карла X любой государственный или армейский чин - хоть высший, хоть низший - можно было купить за свидетельство об исповеди, или мессе[*].

  

   [*] - 1) фр. billet de confession, ou une messe (свидетельство об исповеди, или мессе) - документ, подтверждающий, что священник имеет практику принятия исповеди, или опыт ведения мессы; 2) фр. billet de confession (свидетельство об исповеди) - документ, подтверждающий повиновение папской булле.

  

   Привязанность майоркинцев к монахам далеко небескорыстна. Я не могу подобрать другое свидетельство сказанному, более убедительное, чем цитата из трудов г-на Марлиани, специалиста по истории современной Испании, в целом, осуждающего меры 1836 года, направленные на упразднение монастырей.

   "Будучи хорошими землевладельцами, - пишет он, - монахи стремились не к сколачиванию богатства, а к установлению с фермерами по-настоящему взаимовыгодных отношений. Издольщики[*], обрабатывавшие монастырские земли, не испытывали никаких притеснений ни в отношении того, что касалось выплачиваемой доли, ни в отношении исправности таких выплат. Для монахов, не имевших наследников, смысл в накоплениях отсутствовал, и с того момента, как только нужды каждого из них были удовлетворены, они проявляли абсолютную терпимость ко всему остальному. Неожиданное обезземеливание монахов представляло собой угрозу праздному и эгоистичному существованию фермеров: они прекрасно понимали, что требования, которые предъявят им власти и новоявленные хозяева, окажутся гораздо более жесткими в сравнении с теми, что имела кучка паразитирующих лиц, не обремененных никакими семейными или социальными потребностями. И мириадам попрошаек, кишащих у дверей в трапезные, перестанут перепадать объедки со столов сытых бездельников".

  

   [*] - издольщина - земельная аренда, при которой плата за землю взимается не деньгами, а определенной долей урожая.

  

   Распространение карлизма среди майоркинских крестьян может быть объяснимо лишь материальной нуждой; ибо вряд ли можно представить себе провинцию, имеющую к Испании, с точки зрения патриотизма, отношение более отдаленное, чем Майорка, так же как невозможно представить и население, политически еще более вялое. Ратующий за возвращение старого порядка народ жил в страхе перед любым новым потрясением, все равно каким. Сыр-бор, загоревшийся однажды на острове (как раз в пору нашего пребывания), из-за чего Майорка была приведена в состояние боевой готовности, нагнал одинаково страху как на сторонников дона Карлоса, так и на защитников королевы Изабеллы. Вся эта паника явилась наглядным выражением если не трусливости майоркинцев (мне представляется, они способны быть хорошими воинами), то уж точно их боязни за свою собственность и пассивно-эгоистическую бездеятельность.

   Как-то ночью одному старому священнику приснилось, что в его дом ворвались грабители; напуганный, еще не оправившийся от увиденного кошмара, он разбудил свою служанку, чем навел на нее полный ужас: в состоянии, исключающем всякую мысль о выяснении причин, та воплями подняла на ноги всех соседей. Со сверхъестественной быстротой паника, разразившаяся в деревне, охватила весь остров. Слух об осаде острова карлистами распространился в мгновение ока. Генерал-капитан получил показания от священника, который, то ли из опасения оказаться посрамленным, то ли продолжая находиться в бреду, подтвердил, что видел карлистов. Срочно были приняты все меры, необходимые для того, чтобы противостоять опасности. В Пальме было объявлено осадное положение, и все вооруженные силы были приведены в боевую готовность.

   Между тем, так же как на острове Робинзона, ничего не происходило: ни один куст не шевельнулся, нога пришельца так и не ступила на песчаный берег. За обман бедняга был наказан, правда, вместо того, чтобы послать выдумщика на все четыре стороны, власти отправили его в тюрьму за подстрекательство к мятежу. Но меры предосторожности все же не были отменены. Наш отъезд совпал с периодом казней Марото[*], и остров продолжал находиться в осадном положении.

  

   [*] - Рафаэль Марото (1783 - 1847), генерал, один из лидеров испанских карлистов. Был назначен доном Карлосом главнокомандующим карлистскими силами в 1838 г., когда среди карлистов уже произошел раскол. Войска, так же как и население первоначальной арены конфликта - баски, были слишком истощены, чтобы продолжать войну с либеральными силами, и часть генералов отказалась продолжать войну. Из боязни потерять расположение придворной камарильи претендента на престол дона Карлоса, Марото без суда и следствия расстрелял четверых генералов (г. Эстелла, Баскония) за неповиновение, объявив их предателями. В августе 1839 г. командующий войсками Изабеллы II генерал Эспартеро и командующий карлистами генерал Марото подписали мирный договор, по которому карлисты капитулировали, правительство обязывалось их амнистировать и обещало сохранить старинные вольности Басконии и Наварры. Дон Карлос не смирился и покинул страну. До лета 1840 г. продолжали сопротивление его сторонники на востоке страны. Но и они были разбиты генералом Эспартеро. Первая карлистская война закончилась победой правительства.

  

   Не существовало ничего более загадочного, чем атмосфера таинственности, которой майоркинцы окутывали события, будоражившие спокойствие в Испании. Вслух на эту тему не говорили, разве что в узком семейном кругу, или шепотом. В стране, где не чинились злодеяния, не свирепствовала тирания, было невероятно странно сталкиваться повсюду со столь настороженной подозрительностью. Забавнее здешних газетных статей я еще, пожалуй, ничего не читала; и уже не раз пожалела о том, что не прихватила с собой из Пальмы парочку печатных экземпляров - образцов "полемики по-майоркински". Вот в какой (без преувеличения) форме комментируют местные газеты суть или достоверность фактов, опубликованных накануне:

   "Какими бы обоснованными ни выглядели данные факты в глазах граждан, склонных им доверять, все же мы не советовали бы нашим читателям предполагать их исход, прежде чем не будет сделана оценка. Коль уж мы пытаемся дознаться до истины, не могущей подлежать сомнениям, и не хотим наделать поспешных выводов, то размышления, на которые наводят данные события, следует основательно проанализировать. Уже не за горами тот час, когда занавес, скрывающий судьбу Испании, приподнимется, но нельзя допустить, чтобы он был поднят неосторожной рукой. А поскольку момент еще не настал, мы воздерживаемся от публикации своих суждений и призываем всех здравомыслящих людей не высказываться по поводу действий той или иной стороны до тех пор, пока ситуация полностью не прояснится", и т.д. и т.п.

   Осмотрительность и сдержанность, по признанию самих майоркинцев, являются отличительной особенностью их характера. Нет такого человека в сельской местности, который бы не поздоровался вам в ответ. Но если вас не знают, и вы добавили к своему приветствию хотя бы одно лишнее слово, пусть и на местном наречии, они дважды подумают, прежде чем вам ответить. Один только внешний вид, делающий вас непохожим на коренного жителя, уже может отпугнуть их от вас.

   Возможно, нам бы удалось найти общий язык с этими славными людьми, если бы мы удосуживались бывать на их церковных службах. Конечно, они не перестали бы по этой причине драть с нас три шкуры на каждом шагу; но, вероятно, мы могли бы спокойно пересекать их собственность, уже не опасаясь, что кто-нибудь из кустов запустит нам камнем в голову. К сожалению, эта идея осенила нас слишком поздно; вплоть до последних дней нашего пребывания мы так и недоумевали, чем же, собственно, мы их шокируем. Они обзывали нас антихристами, мусульманами и евреями, причем последнее, по их мнению, считалось худшим из ругательств. Алькальд выразил свое неудовольствие нами перед подчиненными; не исключено, что и священник указывал на нас в своих нравоучениях. Они негодовали оттого, что дочь моя носила рубашку и брюки. Им казался крайне возмутительным тот факт, что молодая особа девятилетнего возраста лазит по горам, переодевшись в мужчину. Притом ханжеством отличались не только крестьяне.

   Каждое воскресенье трубили в рог. Эти звуки, разносившиеся по городу и окрестностям и оповещавшие забывчивых жителей о том, что пора поспешить к службе, доносились и до нас, однако ровным счетом ни о чем нам не говорили; а уж после того, как стали нам что-то говорить, и вовсе потеряли для нас интерес. За непочтение к Богу жители решили нам отомстить отнюдь не по-христиански. Между собой они сговорились продавать нам рыбу, яйца и овощи втридорога, и не позволяли нам настаивать на расчете за продукты по их реальным ценам. При любой попытке вступить в переговоры фермер, напустив на себя вид человека, гордо несущего высокое звание испанца, произносил: "Не хотите? - и распихивал обратно по котомкам свои лук и картошку. - Ну, и не надо". После чего он величественно удалялся, лишая вас шанса продолжать начатые было прения. За наглость попробовать поторговаться нас наказывали, вынуждая жить впроголодь.

   И нам, действительно, приходилось голодать в полном смысле слова. Ни о какой конкуренции среди торговцев, или скидках, не могло быть и речи. Следующий торговец требовал больше вдвое, третий - втрое. В конце концов, нам навязали жизнь монахов-анахоретов, соизмеримую по стоимости с жизнью королевских персон в Париже. Правда, мы имели возможность покупать продукты в Пальме, прибегая к посредничеству повара французского консула, нашего ангела-хранителя. Если бы я была римским императором, я бы предложила созвездие в честь его белого колпака. Однако с наступлением распутицы уже ни один курьер ни за какие деньги не отваживался отправиться в дорогу. А поскольку дожди затянулись, в общей сложности, на два месяца, нам оставалось довольствоваться лишь черствым хлебом - едой истинных отцов-пустынников.

   Все вышесказанное не представляло бы из себя столь серьезную проблему, если бы мы все могли похвастаться отличным здоровьем. Я совершенно непривередлива, и даже, что касается еды, способна стоически переносить любые лишения. Неуемный аппетит моих детей заставлял их поглощать буквально все, что появлялось на столе, вплоть до зеленых лимонов, сделавшихся их лакомством. К сыну, которого я привезла сюда совсем хилым и больным, волшебным образом пришло исцеление; он полностью избавился от тяжелого ревматического заболевания, бегая теперь с самого утра по горным склонам в высокой, по пояс, мокрой траве, как улепетывающий от охотников заяц. Неведомые природные силы творили с ним настоящие чудеса; и в итоге, одним больным среди нас стало меньше.

   Напротив, силы второго больного не только не восстанавливались, но, под влиянием сырой погоды и тяжестью испытаний, покидали его с пугающей быстротой. Вопреки единодушному мнению всех докторов Пальмы, он не страдал хроническим недугом; однако недоедание и отсутствие нормальных условий спровоцировали катар, который сопровождался непроходящим апатическим состоянием. Он смирился со своей долей, замкнувшись в себе. Только мы не могли мириться. Впервые я узнала, как из маленьких неприятностей делаются большие трагедии: при обнаружении избытка перца в бульоне, или факта посягательства на бульон со стороны прислуги, я впадала в ярость; при недоставке свежего хлеба я впадала в панику, так же как и в случае, если мул, перевозивший хлеб вброд через горные потоки, доставлял его размокшим. Я сейчас ни за что не припомню пизанскую или триестинскую еду, но, даже если я проживу еще сто лет, я никогда не забуду те корзинки с продовольствием, которых мы дожидались в Шартрёзе. Что бы я только не отдала ради порции консоме[*] или бокала бордо для нашего больного! Майоркинская пища, а в особенности манера ее приготовления (стоило нам только спустить глаз), вызывала у него полное неприятие. Скажу, что основания на то имелись достаточные. Однажды нам подали тощего цыпленка, по дымящейся спинке которого ходуном ходила нешуточных размеров - каждая особь с Мастера-блоху - живность, какою Гофману, возможно, и являлись в его фантазиях силы зла, но какую он, определенно, не стал бы воображать частью собственного рациона[*]. С детьми случился такой припадок смеха, что они просто катались со смеху по полу.

  

   [*] - консоме (фр. consommé) - крепкий бульон из лучших сортов мяса или дичи, часто с пряностями.

  

   Неизменным ингредиентом почти всех блюд майоркинской кухни является свинина, приготовляемая по-всякому и подаваемая в любом виде. Как нельзя кстати пришлись бы в здешних местах речи маленького савояра, зазывавшего в харчевню посетителей отведать пять сортов мяса: свинину, кабанину, шпик, бекон и сало. На Майорке умеют готовить более двух тысяч разных блюд со свининой; здесь также производят не менее двухсот разновидностей кровяной колбасы, нашпигованной таким количеством чеснока, жгучего перца, острых приправ и пряностей, что если захочется рискнуть здоровьем, то можно попробовать. На столе перед вами может быть выставлено двадцать блюд, ничем не отличающихся на вид от безобидных христианских кушаний, однако будьте бдительны: эта адская стряпня - дело рук самого дьявола. В конце трапезы подают десерт - очень аппетитной наружности торт, украшенный ломтиками похожих на апельсины фруктов в сахаре. На самом же деле, это пирог со шпиком и чесноком, приправленный здешними tomatigas (помидорами) и стручковым перцем, густо сдобренными морской солью, которую по незнанию можно принять за сахарную глазурь. На Майорке также распространены блюда из курицы, которая здесь, в действительности, не более чем кожа да кости. В Вальдемосе, без сомнения, каждое зернышко, ушедшее на откорм продаваемой нам птицы, оценивалось в один реал[*]. Морская рыба, которую нам приносили, была, под стать курице, плоская и дохлая.

  

   [*] - реал - денежная единица Испании.

  

   Один раз, из "ученого" интереса, мы купили гигантскую каракатицу. Я никогда не видела животное, которое бы выглядело столь отталкивающе. Оно имело туловище величиной с индейку, глаза величиной с апельсин и отвислые, мерзкие щупальца, в расправленном виде составляющие четыре-пять футов. Рыбаки уверяли нас, что это деликатес. Однако своей наружностью деликатес никак не возбуждал в нас аппетит, и мы решили преподнести его в дар Марии Антонии, которая, предварительно произведя над ним должное кулинарное действо, с удовольствием эту снедь оприходовала.

   Как мы своей реакцией на невидаль-каракатицу рассмешили местных жителей, так же спустя несколько дней нас рассмешили и они. Спускаясь с горы, мы увидели, как крестьяне, побросав свою работу, несутся к остановившимся на тропе людям и тесно группируются вокруг человека, держащего корзину с двумя сидящими в ней великолепными, удивительными, чудными, диковинными птицами. У всех жителей этой горной местности вызвали изумление увиденные крылатые существа. "Что они едят?" - спрашивали одни. "Быть может, они не едят", - предполагали другие. "Это земные или морские птицы?" "Должно быть, они обитают только в небе". Когда, наконец, парочка уже была едва ли не раздавлена глазеющей на нее толпой, нам удалось распознать в этих двух пернатых не кондоров, не фениксов, не гиппогрифов, а очень милых домашних гусей, как выяснилось, отправленных одним богатым сеньором в подарок своему приятелю.

   На Майорке, как и в Венеции, много превосходных ликерных вин. В основном, мы покупали мускатель, который здесь такой же вкусный и недорогой, как на Адриатическом побережье кипрское вино. И наоборот, красные вина, искусство приготовления которых является ремеслом для майоркинцев неведомым, оказались здесь терпкими на вкус, черными на цвет, обжигающими, имеющими высокое содержание алкоголя, а также гораздо более высокую цену, нежели самое обычное столовое вино у нас во Франции. От этих крепких, жгучих напитков нашему больному становилось нехорошо, впрочем, как и нам, а посему почти все время мы пили воду, которая здесь восхитительна. Не могу знать наверняка, но, то ли благодаря этой чистейшей воде из источников, то ли благодаря чему-то еще, наши зубы, как мы вскоре заметили, приобрели такую белизну, какую в Париже, будь вы самый взыскательный клиент, вам не наведет ни один косметолог. Возможно, причина заключалась и в вынужденном воздерживании от излишней пищи. Сливочного масла мы достать не могли; жир, тошнотворное растительное масло и пары, исходящие от блюд при их приготовлении местным способом, мы не переносили; поэтому основу нашего питания составляли постное мясо, рыба и овощи, которые готовились на пресной воде, доставляемой горными потоками, и в которую иногда, из сибаритства, мы добавляли сок свежевыжатого зеленого апельсина, сорванного у себя в цветнике. Все недостающее мы компенсировали великолепнейшими десертами: бататом (сладким картофелем) из Малаги, засахаренной валенсийской тыквой и виноградом, не уступающим ханаанскому[*]. Этот виноград, как белый, так и розовый, имеет продолговатой формы ягоды с толстой кожицей, благодаря которой он прекрасно хранится круглый год. Он чудесен, и съесть его можно столько, сколько угодно душе, не опасаясь, что дело закончится вздутием живота, каким бывает чревато поедание нашего винограда. Если виноград, произрастающий в нашей провинции Фонтенбло, более сочный и, скорее, пригоден для утоления жажды, то майоркинский виноград слаще, и в нем больше мякоти. Тем напиваешься, этим наедаешься. Его гроздья, каждая весом двадцать-двадцать пять фунтов, несомненно, заслуживают восхищения живописца. Когда с пропитанием бывало туго, мы насыщались этим виноградом. Крестьяне считали, что продают нам его безумно дорого, взвинчивая цену в четыре раза относительно его действительной стоимости; разумеется, им было невдомек, что в сравнении с ценой на французский виноград, это были сущие гроши; соответственно, каждая из сторон в тайне друг от друга оставалась довольна удачно совершенной сделкой. Что до ягод кактуса-опунции, то про них не заходил даже и разговор: это были самые невкусные из всех известных мне фруктов.

  

   [*] - Клинописные и папирусные источники свидетельствуют, что "сын юга виноград" издревле возделывался в Северной Африке и восточном Средиземноморье. Из истории Ветхого Израиля известно, что в ту историческую эпоху в земле Ханаанской (на территории современной Палестины), рос виноград необычайного размера и красоты, какого израильтяне не встречали даже в зеленеющей долине Нила в Египте. "И пришли к долине Есхол, и срезали там виноградную ветвь с одной кистью ягод, и понесли ее на шесте двое" (Чис. 13, 24)).

  

   Тогда как, напомню, условия суровой жизни не только не шли на пользу, но и влияли губительно на состояние одного из членов моей семьи, для остальных они стали уже казаться вполне приемлемыми. На далекой Майорке, в уединенном монастыре, в противостоянии коварству самых хитрых крестьян на свете, мы были счастливы тем, что сумели создать для себя подобие очага благоденствия. У нас были оконные стекла, двери и печь - эксклюзивная печь, которую лучший кузнец Пальмы ковал для нас целый месяц, и за которую была уплачена сотня франков. Она представляла собой обыкновенный железный цилиндр с трубой, выведенной через окно. На ее растопку уходил битый час, после чего она сразу накалялась докрасна, и, чтобы впустить прохладный воздух, нам приходилось снова открывать двери, которые мы, прогоняя дым, предварительно уже держали распахнутыми. Вдобавок, горе-печник заделал изнутри стыки так называемой замазкой, произведенной из жижи, типа той, какую индусы наносят на стены своих жилищ и даже на самих себя - из благоговения; а благоговеют они, как известно, перед коровой. Однако каким бы очистительным ни являлось сие священное благовоние для души, для органов чувств оно было весьма и весьма малоприятным. Целый месяц, пока эта замазка высыхала, нас не покидало ощущение, будто мы являемся обитателями того круга ада, в котором, по утверждению Данте, он видел льстецов[*].

  

   [*] - Согласно концепции Ада Данте Алигьери ("Божественная комедия"), Ад представляет собой девять кругов; чем ниже круг, тем серьёзней грехи, совершённые человеком при жизни. Перед входом в Ад - жалкие души, не творившие при жизни ни добра, ни зла, которые были и не с дьяволом, и не с Богом. В 1-м круге Ада нет мук, есть только тихая грусть и вздохи. Тут - души добродетельных нехристиан и некрещеных младенцев. Настоящий Ад начинается со 2-го круга, в котором вихрь гонит души повинных в сладострастии. В следующем, 3-м круге, Данте встречает чревоугодника. Следующие 4-й и 5-й круги (скупцы и расточители, гневные) пройдены успешно. Зато перед 6-м кругом - огненным городом, где начинается глубинный Ад, в котором караются самые страшные грешники, Данте и его проводнику приходится остановиться. Только посланец с неба приходит на помощь и раскрывает перед ними ворота. Здесь, в 6-м кругу Ада, еретики. В трех самых нижних кругах наказывается насилие. В 7-м круге Ада - насилие над ближним и над его достоянием (тираны, убийцы, разбойники), над собою (самоубийцы и моты), над божеством (богохульники), над естеством (содомиты), над естеством и искусством (лихоимцы). В 8-м - обманувшие недоверившихся (сводники и обольстители, льстецы). В 9-м - обманувшие доверившихся (предатели родных, родины и единомышленников, друзей и сотрапезников, благодетелей, величества божеского и человеческого). Поскольку обманывать способны только сознательные существа, то эти грехи - более тяжелые, чем насилие. Сюда Данте помещает и продажных пап. И, наконец, в глубине 9-го круга мучаются трое самых позорных, по мнению Данте, предателей - Юда и Брут с Кассием, убившие Цезаря.

   Здесь автор подразумевает льстецов, терпящих наказание в Кругу восьмом Ада (Второй ров). Встречу со льстецами Данте описывает так:

   Туда взошли мы, и моим глазам

  

  

  

  

   Предстали толпы влипших в кал зловонный,

  

  

  

  

   Как будто взятый из отхожих ям.

  

   Я тщетно пыталась припомнить, за какую такую провинность, относящуюся именно к этой категории грехов, расплачивалась я: какой такой власти пела дифирамбы, какого такого папу или короля воодушевляла своим подхалимством на согрешения? На моей совести не нашлось даже посыльного или коридорного, коих я похвалила бы, и уж тем паче не могла я льстить жандарму или журналисту!

   К счастью, аптекарь-картезианец продал нам немного ароматной бензойной смолы из старых запасов церковных благоуханий, какую в былые времена использовали в составе ладана для каждения иконы Пресвятой Девы; запахи этих божественных воскурений триумфально распространялись по всей келье, и душок изо рва восьмого круга ада пропадал.

   У нас была отличная мебель: брезентовые складные кровати; достаточно мягкие матрацы, подороже, чем в Париже, зато новые и чистые; и большие, шикарные стеганые покрывала, которые мы выгодно приобрели в Пальме у евреев. Одна француженка, обосновавшаяся на острове, любезно уступила нам несколько фунтов перьев, привезенных ею из Марселя; из них для нашего больного мы сделали две подушки. В краях, где о гусях складывают небылицы, а куры, даже сошедшие с вертела, имеют кожу, покрытую зуднями, это была роскошь поистине неслыханная.

   В нашей собственности имелось несколько столов, несколько стульев с соломенными сиденьями, наподобие тех, какими пользуются во Франции в сельской местности, а также софа для отдыха из заболонной древесины с ткаными подушками, набитыми шерстью. Пыльный, с ужасными неровностями земляной пол был застлан валенсийскими циновками из длинной соломы, отчего он имел вид выжженного солнцем газона; кроме этого, на полу лежали овечьи шкуры с длинным ворсом потрясающей выделки и белизны, в производстве которых в этих местах знают толк.

   Так же как в африканских и азиатских жилищах, в старых майоркинских домах, не говоря уже о монастырских кельях, вы не увидите шкафов. Здесь вещи складывают в деревянные лари. Наши дорожные сундуки из светлой кожи смотрелись очень элегантно рядом с собратьями по интерьеру. Альков мы занавесили большой шерстяной шалью в яркую клетку, которой укутывались в дороге, отчего помещение приобрело богатый вид; а на печь сын поместил очаровательные гончарные сосуды из Феланича, по форме и орнаменту, безо всяких сомнений, арабские.

   Феланич - это майоркинская деревня, которая могла бы с успехом поставлять свои красивые вазы во все страны Европы. Изделия удивляют своей невесомостью, словно они изготовлены из пробковой коры, а материал - своей мелкозернистостью, словно это не глина, а некое редкостное сырье. Здесь производят изящные фигурные кувшины, напоминающие графины, в которых вода способна удивительно долго сохранять прохладу. Сама керамика пориста до такой степени, что вода буквально просачивается сквозь стенки сосуда, и спустя полдня ваш кувшин уже пуст. Физик из меня, безусловно, никудышный, и мое наблюдение может выглядеть наивным; но все же, меня удивляло (настолько, что мой сосуд иногда казался мне заколдованным) одно загадочное явление: как получалось, что забытый нами на плите кувшин с водой, опустев и простояв долгое время на раскаленной поверхности уже опустошенным, оставался нетреснутым? И как могла сохранившаяся на дне кувшина капля воды оставаться холодной как лед, тогда как щепка, попадавшая на ту же поверхность плиты, сразу обугливалась? Такой сосуд, обвитый сорванной во дворе веточкой плюща, ползущего по стенам, мог бы восхищать взоры художников в гораздо большей степени, нежели все модные золотые шедевры севрского[*] фарфора вместе взятые.

  

   [*] - Севр (фр. Sèvres) - юго-западное предместье Парижа, располагается в 9,9 км от центра столицы.

  

   Высокие, гулкие своды келейного помещения делали необыкновенным звучание пианино "Плейель", которое, ценою трехнедельного обивания порогов и четырехсот франков пошлины, нам удалось, наконец, вырвать из рук таможенных чиновников. Мы уговорили-таки ризничего перенести к нам большой красивый дубовый стул с готической резьбой из монастырской часовни, где над ним изрядно потрудились крысы и древесный жучок. В мерцающем свете вечерней лампы резной орнамент и кощеистые силуэты наконечников спинки стула, приспособленного нами под книжный шкаф, отбрасывали на стены огромные черные тени в форме зубчатых стен и башен-колоколен, возвращая в келью средневековую, отшельническую атмосферу.

   Хозяин усадьбы Сон-Вент сеньор Гомэз, наш бывший арендодатель, сдававший нам свою собственность украдкой из опасения, как бы не пошла молва, будто гражданин Майорки занимается спекуляцией, устроил целый скандал, пригрозив, что подаст на нас в суд за разбитые глиняные тарелки в количестве нескольких штук, потребовав выплаты в пользу себя - estropeado (потерпевшего) - суммы, которая была сопоставима с ценою на посуду из самого изысканного китайского фарфора. Кроме того, (также прибегнув к угрозам), он обязал нас оплатить побелку и повторную штукатурку всего особняка, назвав это мерами по уничтожению заразы, оставшейся в доме после больного катаром. Тем не менее, худо оказалось не без добра: уж до такой степени невтерпеж было нашему хозяину избавиться от всех принадлежностей, коих могла дотрагиваться наша рука, что он согласился продать нам сразу все сдаваемое нам в аренду старое белье, разумеется, не забыв поторговаться, а также удостовериться, чтобы оплаченная сумма не уступала стоимости нового белья. Спасибо ему и на том, что, в отличие от крестьян одного итальянского синьора, заставлявшего бедняг отрабатывать свои сорочки, мы были избавлены от повинности сеять лен за дальнейшее пользование простынями и скатертями.

   Надеюсь, читатели не сочтут за ребячество мои раздосадования, которые, в сущности, есть не более чем сожаление о выкинутых на ветер деньгах. Обиды я не держу, но рассказываю эти истории лишь потому, что самым интересным в любом путешествии в чужую страну считаю, безо всякого сомнения, наблюдения, связанные с людьми. Во всех возникавших между мною и майоркинцами денежных отношениях проявлялись бесстыдная лживость и вульгарная жадность этих людей, независимо от того, какой бы мизерной ни была сумма. И если к этому добавить их усердие выпячивать перед нами свою набожность и демонстрировать глубокую уязвленность нашей неподобающей религиозностью, то, согласитесь, стоит ли всерьез воспринимать хваленое нынче мнение отдельных консерваторов о том, что нет ничего более поучительного и высоко нравственного в сегодняшнем мире, нежели вера в Бога простых смертных, когда вместе с тем у человека отбирается право воспринимать и прославлять Всевышнего по-своему. К примеру, я сотни раз слышала глупости о том, что, дескать, грешно и преступно подрывать даже обманную и порочную веру, если нечем ее заменить; что лишь те, кто не отравлен ядом философских учений и революционного фанатизма, являются единственно оставшимися духовными, милосердными и честными личностями; что, дескать, лишь в них и только в них остались еще поэтичность, величие, дедовское целомудрие, и т.д. и т.п.! - но, ей-богу, смешить меня стали эти умничания лишь на Майорке. Глядя на то, как дети, воспитанные в философской "мерзости запустения[*]", заботливо ухаживают и присматривают за мучимым страданиями ближним, - они одни, и никто другой из ста шестидесяти тысяч проживающих на Майорке людей, бесчеловечно и трусливо отвернувшихся от нуждающегося в помощи больного из боязни заразиться, - я говорила себе, что эти маленькие "мерзавцы" заслуживают большего уважения и имеют больше милосердия и сострадания, чем вся здешняя популяция святых и апостолов. Эти преданные слуги Господа настойчиво твердили мне, что, подвергая детей заразе, я творю ужасное злодеяние, и что небеса покарают меня за мою слепоту, наслав на детей такую же хворь. Я объясняла, что если бы кто-то один в нашей семье заболел пусть даже чумой, остальные бы не стали бежать от его постели; что во Франции, ни в дореволюционной, ни в послереволюционной, никогда не было принято бросать больных; я рассказывала о том, что во время наполеоновских войн многие заключенные испанцы, пересекавшие нашу территорию, были тяжело больны, и что наши крестьяне делились с ними едой, одеждой, жильем и не отходили от постелей лежачих больных, и тогда как иные становились жертвами собственного милосердия, заразившись опасной болезнью, остальные жители не прекращали проявлять сострадание, гостеприимство и оказывать помощь; на что мой собеседник-майоркинец лишь пожимал плечами и снисходительно улыбался. Мысль о самопожертвовании ради незнакомца была его уму непостижима ровно настолько, насколько неестественным было для него проявление честности и порядочности по отношению к чужеземцу.

  

   [*] - Из толкования Библии: "Мерзость запустения на святом месте означает отступничество от Бога, пренебрежение Им и тем, что от Него исходит. И может наступить день, когда мера греха и беззаконий превысит всё мыслимое и поставит мир на край пропасти".

  

   Путешественников, посетивших удаленные от берега районы острова, изумляют гостеприимство и доброжелательность майоркинского фермера. С восторгом пишут они о том, что, невзирая на отсутствие в населенных пунктах постоялых дворов, им, тем не менее, было легко и приятно путе