Толстой Лев Николаевич - Переписка Л. Н. Толстого и А. А. Ягна

рон нашей жизни, именно: тех начал, на которых основан весь существующий строй и порядок в нашей жизни, т.е. Бога, религии, человека, правительства... Судя по тем данным, какие мы видим в нашей жизни, можно полагать, что люди очень слабо еще оградили себя со стороны неправды и угнетений от правительств и что вопрос о правительстве вообще мало еще разработан... Для более правильного определения лучшей формы правления... необходимо обсудить вопрос этот всесторонне - научно и гласно, чтобы как общество видело в правителях - людей дела, достойных уважения, а не паразитов, мерзко источающих силы общества и бесстыдно помыкающих правами и достоинством людей, так и правители могли бы сознавать, что великость их значения состоит никак не в своеволии или в том месте, которое занимают они, а в добросовестном исполнении тех обязанностей, какие наложены на них обществом".

   Далее в трактате Ягна следует прелюбопытнейшее, исходя из последующих исторических событий, предложение: "В заключение нелишним нахожу - указать на одну особенную меру, могущую, по мнению моему, успешно содействовать достижению удовлетворить разрешение всех вышеизложенных вопросов относительно истинных целей наших на учреждение постоянного Общенародного Верховного Совета. Задачи которого должны состоять: устанавливать правильные - справедливые международные отношения, вводить всякие улучшения - в религиях, правительствах, во всем строе и порядке вообще, в жизнь людей и прочее. Полагаю, что при содействии такого Совета скорее можно достичь - сближения всех людей на земле, уничтожения всяких международных неприязней, ограждения достойных уважения дел каждого из нас - равно и самих нас от несправедливостей и угнетений, - укрепления уважения к правам и достоинствам людей и прочее" {ГМТ, фонд Л. Н. Толстого, I/A-9, No 30. Предоставлено нам Н. А. Калининой.}.

   Общественно-правовое, религиозное, государственное положение в России конца XIX - начала XX века было весьма сложным. Толстовское переживание этого периода русской истории, выразившееся в его деятельности, - немалое подтверждение тому. Страстные, проповеднического духа обличительные статьи. "Соединение и перевод четырех Евангелий". Непосредственное участие в устроительстве народной жизни, в помощи голодающим. Решительное неприятие церквоцентризма веры, другими словами - христианский анархизм. Отделение христианских заповедей от веры в божественное чудо Воскресения, ощущение в то же время себя "адвокатом 100-миллионного земледельческого народа". Все это наводит на мысль, что Толстой готов был создать (выразить определенный реально существующий дух) некое новое протестантское вероучение - русский протестантизм, отличающийся от лютеранства уже тем, что новый мыслитель и вообще новый образованный человек прошел опыт эпохи Просвещения и в прежнем понимании стал слабоверующим человеком.

   Толстовство, разумеется, не дотянуло до нового вероучения, и его, очевидно, можно причислить к духовно-общественным субкультурам. Гордыней был обуреваем Толстой или бесстрашием мысли, обладая при этом стоическим духом? (Во всяком случае, выведенное им из христианских заповедей непротивление злу насилием - что трактовать правильнее так: противление злу ненасилием, в Индии родило великое освободительное движение.) "Определение Святейшего Синода от 20-22 февраля 1901 года по ... о графе Льве Толстом", фиксирующее отпадение его от церкви (но не "отлучение"), судя по всему, явилось акцией церковно-государственной политики (не только духовно-богословской отповедью) и вызвало ряд озлобленных выпадов против него.

   Однако несовершенство церковного устройства в России в дальнейшем выразилось в проведении Поместного Собора Русской Православной Церкви 1917-1918 годов (а также в Предсоборном присутствии), в восстановлении традиции Патриаршества. Произошло это знаменательное событие с историческим опозданием (как многое в России!) - в канун, а затем и внутри разразившейся социальной катастрофы. Начался крестный путь Православной церкви в России. Многие принятые положения, зафиксированные в "Деяниях Святейшего Собора", до сих пор не исполнены. Подлинное возрождение церковной святости - дело во времени протяженное. С ее приходом, с появлением великих пастырей, исполненных жертвенного самостояния, возникнет иное поле народного духа, многое увидится в другом свете. И путь Льва Толстого в том числе.

   Но, увы, господствующая точка зрения на Л. Н. у людей традиционной православности сегодня другая.

   Не раз я спорил о Толстом с философом А. Ф. Лосевым. Алексей Федорович, принявший еще в 1929 году тайный монашеский постриг, на дух не переносил толстовского вероучительства, может быть, в связи с этим не шибко жалуя его и как писателя. Я же пытался убедить его, что Толстой, как никто другой, искреннейшим образом изнутри, через себя, выражает человека новейшего времени. И несмотря ни на что, ищет путь к Богу, разумеется, христианский путь.

   В связи с этим мне думается, что из всех выдающихся русских мыслителей наиболее проникновенно понял великого писателя Н. А. Бердяев. Тому доказательство его статья 1908 года "О религиозном значении Льва Толстого", опубликованная лишь через 81 год после ее написания {"Вопросы литературы", 1989, No 4. Публикация Л. Вадимова (А. В. Цветкова)} . Говоря о религиозной интуиции "великого искателя смысла жизни и великого отрицателя неправды жизни", Бердяев замечает, что "чудесное ведение сердца человеческого связано у него с религиозным инстинктом. В "Войне и мире" проникает он силой религиозной интуиции в первоосновы души человеческой и души народной. Толстой - религиозный художник..." Да, да! Именно поэтому наша душа в первоначальной жажде прекрасного, необманного так откликается на живые образы его сочинений.

   "Толстовское христианство - совсем не христианство, - продолжает Бердяев, - толстовские идеалы почти плоски, но никто не сделал больше Толстого для острой постановки религиозного вопроса как вопроса всей жизни человеческой и для возрождения религии и христианства. В этом отношении влияние Толстого гораздо сильнее влияния Достоевского и В. Соловьева, хотя в силе христианского сознания он им и уступает. С невиданной мощью разоблачил он ложь, лицемерие и неправду, разъедающие историческое христианство. С властью боговдохновенного человека заставил он задуматься над вопросом, почему христианство не осуществилось в жизни, почему заветы Христа признаны прекрасными, но утопическими. Он разоблачает нехристианский характер государства, и церковь не в силах ничего ему на это ответить. Толстовский религиозный анархизм - это самый последовательный и невиданный еще бунт против всей неправды мировой истории".

   Постепенно ход мысли Бердяева подспудно и сам приобретает исповедальный характер, когда он говорит, что Толстой в эпоху отрицания всякой религии и торжества позитивизма "не дал угаснуть религиозному огоньку, поддержал религиозный инстинкт" у целого поколения русских и европейцев, помог возродить чувство неприемлемости соучастия во лжи в силу "своего религиозного индифферентизма". Таким образом, в историческом смысле Толстой, на наш взгляд, выполнил и некое религиозное предназначение. Возможно, он и сам подсознательно ожидал понимания этой своей миссии со стороны наиболее проникновенных священнослужителей. Надеялся, что верховное религиозное сознание на резкую критику в конечном счете ответит не ожесточением, а добротой. Но "Определение" Святейшего Синода отдавало церковно-государственной холодностью, мол, ты нас так, а мы тебя этак, основываясь на твоих собственных, формально легко уязвимых текстах. Ты в наших деяниях обнаружил вопиющие противоречия, мы на это не ответим, но уличим тебя в кощунственно недопустимом самовыражении. По сути дела, вместо смягчающего нрава братолюбия была запущена еще одна огненная искра в раздираемый противоречиями социум. Пели читать внимательно ответ Толстого на "Определение" Синода, то можно почувствовать, что он был все-таки растерян от случившегося. "Определение" означало в общественном масштабе его отделение от церкви. Призывая православных молиться за спасение его души, как бы отделяло его от православного народа. Отрыв от целости перед приближением смерти. Отпадение листка от древа. Изменение самоощущения себя в народе. Легко ли это пережить человеку, наделенному чуткой душой художника? Одного из величайших за всю историю России. Невольно вспомнился сон, о котором Толстой рассказывает в "Исповеди": он завис над бездной, которая затягивает его. И он в ужасе чувствует, что вот-вот сорвется в эту пропасть. Что же делать, что же делать? - спрашивает он себя и взглядывает вверх. Вверху тоже бездна. Но она притягивает, поднимает...

   Толстой, ищущий смысл жизни до своего крайнего предела, испытывая по временам ужасающее одиночество, не оставляющий до конца многовариантности решения в преодолении смертности, делает крюк в пути и заезжает в Оптину Пустынь... Ищет, колеблется, какой сделать правильный выбор, чтобы достичь последней правды?.. Классическая линия жизни: ищущий встречает смертный час в пути. Взваливший на себя все несовершенства тех, кто искажает дух и суть Христова Слова. Думается, Спаситель не мог отвернуться от того, кто столь страстно одержим был жаждой правды в очищении христианских заповедей и утверждении их в жизни.

   Ждет ли человечество подлинное религиозно-духовное возрождение? Но во всяком случае все в нас жаждет прихода духовного пастыря, страстной проникновенностью соизмеримого с художественным гением Толстого. Тем более что люди до второй половины двадцатого века знали, проживая свою жизнь, что род сменяет род, но земля пребывает вовеки. Сейчас не так. Мы, в своей ослепленности, явно перешли к экологической пропасти. Но в самой глубине разъяренной бездуховности, в хаосе человеконенавистничества, разрушении и братоубийственных войн посеялись зерна живой веры. Снова вспоминаю, что Алексей Федорович Лосев в 1929 году принял тайный монашеский постриг с именем Андроник. Астроном, монахиня Елена (Е. И. Казимирчак-Полонская), находясь в следственной тюрьме в Ленинграде, в конце сороковых обратила в Христову веру одного из своих следователей. Это я только - о близких мне людях. И как к молодым Толстым в 1838 году, в пору благополучную пришел их приятель из гимназии и поведал жгучее открытие: "Бога нет", так в шестидесятые годы нашего столетия я услышал от интеллигентного, образованного юноши, математика: "Бог есть". И такая глубокая тихая уверенность исходила от его натуры.

   Перед своим крестным путем Русская Православная Церковь вновь обрела Патриаршество. На подмогу крепости духа, перед страшными испытаниями. Перед какими испытаниями обретается нами свежесть христианского миросознания?