Толстовство - Дайджест журнала "Ясная Поляна" за 1988 год

Таким мне видится толстовство - дорогой, направлением пути человечества - без рамок и границ, где членскими взносами является совершенствование, девизом - наши первые слова в младенчестве, гербом - наши первые детские рисунки, гимном - наши тихие мысли, обращенные к жизни, наказанием - муки совести, поощрением - робкая улыбка ближнего".

   В.ВЛАДЕВ

   г. Киев.

  

  

  

   -----------------------------------

  

   ИЗ ДОКЛАДА,

   ПРИГОТОВЛЕННОГО ДЛЯ

   КОНГРЕССА МИРА В СТОКГОЛЬМЕ

  

   Мы собрались здесь для того, чтобы бороться против войны. Войны, то есть, для чего все народы мира, миллионы и миллионы людей, отдают в бесконтрольное распоряжение нескольких десятков лиц, иногда одного человека, не только миллиарды рублей, талеров, франков, иенов, представляющих большую часть их труда, но и самих себя, свои жизни.

   Мы должны ясно, открыто, не только повторить ту истину, которую знают и не могут не знать все люди о том, что человек не должен убивать человека, но и разъяснить то, что никакие соображения не могут уничтожить для людей христианского мира обязательность этой истины.

   И потому я предложил бы нашему собранию составить и обнародовать такое воззвание к людям всех и в особенности христианских народов, в котором мы ясно и определенно высказали бы то, что все знают, но никто или почти никто не говорит, а именно то, что война не есть, как это признается теперь большинством людей, какое-то особенно доброе, похвальное дело, а есть, как всякое убийство, гадкое и преступное дело как для людей тех, которые свободно избирают военную деятельность, так и для тех, которые из страха наказания или из корыстных видов избирают ее.

   По отношению лиц, свободно избирающих военную деятельность, я предложил бы ясно и определенно высказать в этом воззвании то, что несмотря на всю эту торжественность, блеск и всеобщее одобрение, которыми обставляется эта деятельность, деятельность эта преступная и постыдная, и тем более преступная и постыдная, чем выше положение, занимаемое человеком в военном сословии. Точно также предложил бы высказать ясно и определенно по отношению людей из народа, которые призываются на военную службу угрозами наказания или подкупом ту грубую ошибку, которую они делают и против своей веры, и против нравственности, и против здравого смысла, когда соглашаются поступать в войска: против веры тем, что поступая в ряды убийц, нарушают признаваемый ими закон Божий; против нравственности тем, что из страха наказания со стороны или из корыстных побуждений соглашаются делать то, что в душе своей признают нехорошим. И против здравого смысла тем, что поступая в войско, рискуют в случае войны теми же самыми, если не более тяжелыми бедствиями, чем те, которые им угрожают за отказ; главное же, поступают противно здравому смыслу уже тем, что вступает в то самое сословие людей, которое лишает их свободы и принуждает поступать в солдаты.

   /.../ Как в сказке Андерсена, когда царь шёл в торжественном шествии по улицам города, и весь народ восхищался его новой прекрасной одеждой, одно слово ребенка сказавшего то, что все знали, но не высказали, изменило все. Он оказал: на нем

  

   -----------------------------------

  

   нет ничего", и внушение исчезло, и царю стало стыдно, и все люди, уверявшие себя, что они видят на царе прекрасную новую одежду, увидали, что он голый. То же надо оказать и нам, сказать то, что все знают, но только не решаются высказать, сказать, что как бы ни называли люди убийство, убийство всегда есть убийство - преступное, позорное дело. И стоит ясно, определенно и громко, как мы можем сделать это здесь, сказать это, и люди перестанут видеть то, что им казалось, что они видели, и увидят то, что действительно видят. Перестанут видеть: служение отечеству, геройство войны, военную славу, патриотизм, и увидят то, что действительно есть: голое, преступное дело убийства.

   В какую форму сложится жизнь людей, отказавшихся от убийства, мы не знаем и не можем знать. Одно несомненно: то, что людям, одаренным разумом и совестью, естественнее жить, руководствуясь этими свойствами, чем рабски подчиняться людям, распоряжающимися убийством друг друга, и что поэтому та форма общественного устройства, в которую сложится жизнь людей, руководствующихся в своих поступках не насилием, основанным на угрозе убийства, а разумом и совестью, будет во всяком случае не хуже той, в которой они живут теперь.

  

   1909 г.

  

  

  

   -----------------------------------

  

   От редакции

  

   /................................................/

   /...../ Журнал "Ясная Поляна" поддерживает все мирный инициативы, от кого бы они ни исходили. Однако основной, истинно мирной инициативой является инициатива совести каждого отдельного человека. Народы, государства состоят из отдельных личностей, составляющих и все человечество. Из сердца каждого отдельного представителя человечества могут исходить как хищнические побуждения, так и стремление к мирной жизни со всеми, к братству со всеми, к любви ко всем. Человек в этой жизни ищет, борется, ошибается, еще и еще ищет, падает, снова поднимается. Он должен сделать выбор в своем сердце. И чем больше отдельных, быть может, даже совершенно не знакомых между собой, людей делают выбор мирной инициативы своей совести, тем лучше и надежнее может чувствовать себя человечество, тем реальнее мир на земле, мир без войн.

   Журнал "Ясная Поляна" особенно поддерживает те мирные инициативы различных общественных групп, которые касаются совести каждого человека. В частности - восстановление права на так называемую альтернативную службу. Хотя альтернативная служба - никак не конечная цель; она лишь может стать одним из временных шагов к полной и свободной демилитаризации человечества. Когда мы говорим о восстановлении права на альтернативную службу, речь не идет о праве быть пацифистом - такого права никто не может ни давать, ни отнимать, как не может быть ни права, ни запрета иметь совесть и поступать по совести - речь лишь идет о праве адептам старого мышления не гневаться в подобных случаях. А все то, что способствует уменьшению гнева и других недобрых чувств, можно только приветствовать.

   /...../ Уже в большинстве европейских стран существует такая практика замены военной службы на мирную. Это - поистине веление времени: это шаги к тому, чтобы на земле был мир и, как теперь стали говорить, - ненасильственный мир, - мир как результат выбора совести.

  

  

   -----------------------------------

  

  

  

   Видели ли вы когда-нибудь границу?

   Это деревянная застава, и с каждой стороны - полицейские. Вы ее замечаете внезапно, как засаду за поворотом дороги. С другой стороны такие же деревья и такое же небо. Но судьба иная.

   Иногда, эта граница устраивается посреди деревни. Люди переговариваются и протягивают друг другу руки через "границу"...... до тех пор, пока люди, которые ими управляют /почему именно эти, а не те?/ не оденут одних людей в синее, а других в красное и не заставят их убивать друг друга.

   И они убивают, потому что разделены деревянной заставой о полицейскими с обеих сторон.

   С одной стороны у людей достаточно еды, а с другой голодают. Почему?

  

  

   Первый признак любви - справедливость. Плод справедливости - мир.

   Милосердная любовь - не снисходительное сострадание сытого человека, доставляющего себе приятное удовольствие, - она долг, всех нас обязывающий.

   Люби, и все осуществится.

   Любовь не в одной жалости. Мы блаженно упиваемся этим худосочным видом любви - жалостью. Она - предлог, позволяющий нам увериться в своем "добром сердце".

  

   -----------------------------------

  

   ...Дайте нам один самолет, каждый из нас по самолету, по одному из ваших бомбардировщиков. Потому что я узнал, что каждый из них стоил приблизительно 5 миллиардов франков. И вот я высчитал, что на стоимость двух таких смертоносных самолетов можно было бы лечить всех прокаженных в нашем мире.

   Одним самолетом меньше в каждом лагере: это не изменит соотношение ваших сил.....

   Вы сможете спать спокойно, и я буду лучше спать. Потому что миллионы людей, наконец, обретут сон.

  

  

   Сегодня надо сделать выбор, сегодня же и навсегда.

   Или же люди научатся любить и понимать друг друга,

   И человек, наконец, будет жить для человека,

   Или же люди исчезнут с лица земли все, и все вместе.

  

   Если человек захочет, то к его услугам будет неисчерпаемый

   источник энергии и тепла:

   Никто больше не будет зябнуть и вскоре никто не будет голодать.

   Но также, если человек захочет, земля распадётся,

   Исчезнет род человеческий.

   И какой плод сорвет тогда человек

   С древа познания добра и зла?

  

   Думаете ли Вы, что спасете мир речами государственных

   деятелей или голосованием на ассамблеях?

   Ведь дело идет о спасении мира от него самого и от

   атомной бомбы, мира, который больше не решается во

   что-либо верить, потому что его научили все отрицать,

   Мира, который больше ничего не ждет, потому что ему все было обещано.

   Надо спасти мир.

   Научить его снова видеть жизнь как радостное и любящее братство.

   Сказать ему, что поистине мы обладаем только тем счастьем,

   которое даем, что злые - подлинно несчастны, что только

   эгоист - подлинно одинок.

   /.........../

  

  

   -----------------------------------

   -----------------------------------

   /х/

   И.И.ГОРБУНОВ-ПОСАДОВ

   /1864-1940/

  

   ТАБАЧНЫЕ ЛИСТЬЯ

  

   Табачные листья, что сладко людей опьяняют.

   Весь долгий, весь тяжкий свой день трудовой

   В убийственной, полной отравы, своей мастерской

   Табачные листья они разбирают -

   Женщины, девушки, дети - привычной рукой

   И медленно ад смертоносный вдыхают

   Всей грудью больной.

  

   X X X

  

   Ночью в остроге. Духота, вонь. Десятки храпящих

   человеческих тел на нарах с ползающими вшами.

   Вот в ночной полутьме, среди тяжко храпящих, свистящих,

   хрипящих, стонущих порою во сне тел, просыпается человек.

   И вдруг в ночной мгле, в жутком уединении души перед ним встает

   страшное воспоминание.

   Ужас, насилие, кровь!....

   Странный лик замученных им жертв выступает перед убийцей из

   темных углов камеры.

   И из глубины его души весь ужас им совершенного вдруг

   обнажается перед ним впервые в своей страшной силе.

   Кажется, может наступить пробуждение совести, великий

   душевный переворот, когда потрясенная, опаленная, очищенная

   вспыхнувшим огнем сознание ужаса, сделанного, душа может вдруг

   возродиться в пламени раскаяния, испепеляющим зло в человеке.

   Но... в эту минуту дрожащие от волнения руки торопливо,

   привычно шарят в изголовьи.....

   Вот они - избавители: табак и спички!! - Дрожащими руками он

   свертывает поскорее цигарку. Вспыхивает огонек. Табачный дым

   ударяет в мозг.

   Душа опьянена, одурманена. Поднявшийся крик совести оборвался. Совесть снова убита.

  

   X X X

  

   -----------------------------------

   /х/ Иван Иванович Горбунов-Посадов - близкий друг Л.Толстого, редактор издательства Посредник.

  

  

   -----------------------------------

  

   В глубине окопов сидят друг против друга, неделя за неделями солдаты двух неприятельских армий - люди-братья, мужики, рабочие двух стран, переодетые в солдатские шинели и потому убивающие друг друга.

   Они следят друг за другом из окопов. Если из неприятельского окопа появится голова человека, они должны разнести в куски его череп.

   Они сидят в окопах друг против друга дни за днями, неделя за неделями в сырости, в воде, в грязи, во вшах, среди вони испражнений, следя все время за противником, переряженным в мундир. Таким же, как они, братом другой страны, чтобы убить его, если для этого будет какая-нибудь возможность.

   Они сидят неделя за неделей в этой беспрерывной атмосфере убийства, в этом аду, засыпанном порой раскаленным дождем неприятельских снарядов.

  

   Солдаты наши знают, что те, кого называют их врагами, такие же совершенно люди, как они, с таким же телом, такою же жизнью. Только лица желтые, да глаза поуже.

   Они хорошо их видят в дни перемирия, уборки трупов, когда они сходятся с ними, как товарищи и переговариваются друг с другом на том общем всем людям братском языке, на каком так много говорят друг другу глаза и пожатия рук и обмен бедными их солдатскими подарками. И еще больше таких разговоров с приведенным пленными, когда они узнают через переводчика, что это фуджийские крестьяне, токийские рабочие, рыбаки Японского моря, - так же, как они - владимирские мужики, петербургские рабочие, каспийские рыбаки. Очи знают, что у этих, сидящих против них в окопах несчастных, как они, людей тоже есть жены, дети, отцы, матери, от которых они тоже отняты, Бог знает почему, для этой безумной бойни.

   И они должны сидеть недели за неделями, чтобы, притаившись, следить за ними, как за дичью, или красться ночью, как дикие звери, чтобы переколоть их.

   Как они выдерживают это?

   Если лезут мысли о деревне, о детях, о высохшей от слез старухе-матери, о том, что тебя оторвали от твоей полосы, пригнали сюда, как бессловесного раба, чтобы сидеть месяцы в этой мерзости, когда генералы ездят в своих роскошных вагонах... Если лезут мысли о том, что ты должен быть все время целью для чьих-то выстрелов... быть убийцей ничего не сделавших тебе людей... Если возмущение, наконец, поднимается в солдатской душе, - водка и табак делает свое дело. Они одуряют, они заглушают.

   Там, на родине, везде собирают табак, папиросы - для них, для солдат, чтобы они крепко сидели, чтобы они не разбегались из своих окопных нор.

   Там, на родине, в столицах, где журналисты, сидящие в ярко освещенных ресторанах и распивающие с любовницами под музыку ликеры, прославляют "чудо-богатырей", сидящих в грязи, во вшах, среди испражнений и крови человеческой, там, в столицах, шумят балы и гремят концерты "на табак солдатикам - нашим героям!" Знаменитые певцы распевают, знаменитые актеры и актрисы представляют, знаменитые танцовщицы пляшут для того, чтобы к окопам

  

   -----------------------------------

  

   подвозили табак, чтобы солдатский мозг ни на минуту не оставался не одуренным.

   Изящные дамы ходят по квартирам: "Жертвуйте папиросы на священный алтарь отечества!"

   Чудо-богатырей одуряют всем: манифестами, речами, молебенами о победах. Но все это в конце концов не действует. Не выдерживают человеческие нервы, человеческая душа.

   Надо постоянно заглушать сознание. И тогда делай, что хочешь с человеком.

   "Вот вам табак, герои, чудо-богатыри: Вот вам горы махорки, горы папирос. Только сидите там, в этой грязи, вони, человеческой крови. Только забудьте о том, что вы люди, что те, которые сидят там, в противоположных окопах, тоже люди-братья".

   И они покорно сидят в своих окопах, прокуренные рабы, прокурившие свою душу. Вот вам табак: затягивайтесь и ... убивайте.

   "На табак наши героям, на табак чудо-богатырям."

  

   X X X

  

   Он был каторжник, осужденный за несколько убийств. Но каторжник-убийца на службе государства.

   Государство убивает своих врагов. И каторжник-убийца стал государственным убийцей - палачем.

   Ом задушил уже на государственной виселице десять человек. Ему платят за каждого из них по пяти рублей, вносящихся на его имя в тюремную кассу, и ему обещали освобождение до срока.

   Идя на казнь, он выпивает большой стакан водки и идёт на свою работу. У каждого своя работа. Рабочий работает у станка. Крестьянин на земле. Судья за своим столом с законами. А он работает с виселицей. Они с судьей - два конца одной палки. С одного конца чистый, высокообразованный господин судья, а с другой - безграмотный каторжник-убийца. Но они оба одно. Одни своим осуждением набрасывают веревку на человека, а другой затягивает ее. И это называется правосудием.

   Он задушил уже на государственной виселице десять человек. Все это были бунтовщики. Все - молодые люди. Мужчины и девушки. Ну что ж... За каждого ему клали в тюремную кассу пять рублей и давали водки. И обещали освободить до срока.

   Идя на казнь, он выпивал стакан водки и шел на свою работу.

   Так было и сегодня, как всегда. Но сегодня, в числе других к виселице привели очень молоденькую девушку, которая твердо держала свою маленькую, коротко остриженную головку. Лицо ее было бело, как стена, но глаза твердо смотрели.

   Он перевидел их немало за это время: и таких, что трепетали, как листья, и таких, что твердо, геройски умирали. И шею и тех и других одинаково затягивала петля его веревки. Из горла и тех, и других вылетал одинаковый хрип. Тело одинаково вздрагивало. И все было кончено. У всех одинаково. И доктор свидетельствовал смерть. Это было привычным.

   Но сегодня в первый раз что-то дрогнуло в его сердце. Оказалось, что у него все-таки есть сердце, и оно может дрогнуть.

  

  

  

   -----------------------------------

  

   У осужденной девушки все свешивалась на лоб прядка, которую она отбрасывала решительным движением головы. У нее была беленькая, беленькая шейка, с большим родимым пятном.

   Совсем как Машка!

  

   Он давно, в молодости, много лет уже, как потерял сестру из вида и ничего не знал о ней. Но теперь, в эту минуту она встала вдруг перед ним.

   Совсем как Машка.

   И он вспомнил, как сестра играла с ним, как они возились вместе.

   Она была такая ласковая до него. Она одна любила его, одна во всем свете.

  

   Совсем Машка! И прядка такая же, и шейка, и родинка... Совсем Машка!

   И он сейчас должен будет набросить на эту шею намыленную веревку.

   А если он откажется.... Тогда что?

   Тогда пропадет все. И пять рублей, да, верно, и все деньги, и освобождение, все...

  

   Тогда... Тогда он отошел в сторону, за конвойных, будто поправить что-то. И в одно мгновение он вытащил скрученную цыгарку, чиркнул и затянулся.

   Дым ударил в голову.

  

   Потом он вышел опять вперед.

  

   Резолюция была дочитана.

   Настала очередь девушки.

   Стараясь не смотреть на нее, он связал ей руки, надел на нее мешок, подвел ее к виселице и задушил ее, как всех... как всех...

  

   X X X

  

   Табачные листья, что сладко людей опьяняют.

   Весь долгий, весь тяжкий свой день трудовой.

   В убийственной, полной отравы, своей мастерской

   Табачное листья они разбирают - женщины, девушки, дети -

   привычкой рукой и медленно яд смертоносный вдыхают

  

   Всей грудью больной.

  

  

  

   -----------------------------------

  

  

   Так случилось, что сам я никогда не делал даже попытки попробовать какой-либо из наркотиков и не имел такого желания, но постоянно сталкивался с этой проблемой у многих и многих людей. Не знаю, волей ли простого случая или по какой-то другой причине, но мне пришлось видеть и чувствовать бесчисленные страдания тех, кто стал жертвой этой мрачной разрушительной силы. Сколько жалоб и проклятий на свою судьбу, сколько надежд и новых, с каждым разом еще более отчаянных, падений!

   Не случайно наркоманию назвали чумой двадцатого века. Двадцатый век с его стремительным бегом, с его фантастическими техническими достижениями и невиданными ранее волнами, с его богатством и нищетой оказался ее питательной средой. Стремительное движение - да, но оказалось, что от себя не убежать; прогресс науки - да, но в человеке нашлась еще какая-то странная пустота; богатства - и это так, но тем отчетливее возникал вопрос: а дальше? Наркотик на первых порах уничтожал, эти проблемы; затем проблемой становился од сам. Было стремление освободиться, освободиться от пустоты и вопросов, но пустота оставалась, а человек оказывался в еще более ужасном рабстве.

   Первое время после того, как тема эта перестала у нас быть запретной, о наркомании наперебой бросились писать все кому не лень. Чего тут только не было! Или просто стремление к сенсационным открытиям, или намеки на какие-то таинственные происки, или административный оптимизм в духе 70-х годов без какого бы то ни бы было раздумья об истинных причинах этого бедствия. Тем же, кто старался более трезво и объективно оценивать проблему, приходилось беспомощно разводить руками. "Наркомания - не воспаление легких, не дизентерия, не чума, - пишет Ирина Веденеева /"Огонек" N3, 1988 "У черты"/. - Ее лекарствами не вылечить. Лекарствами только можно привести в больнице организм в порядок. А дальше что? Что делать с тягой, которая не дает человеку жить нормальной жизнью? Можно, конечно, попытаться вылечить наркомана силой. Не хочешь, дескать, негодяй, понимать, что реальная жизнь счастливей, лучше, чем твоя, мы тебя заставим. Можно пытаться решить проблему милицейскими методами. Перекрыть весь доступ к наркотикам, наркоманов всех пересажать и посчитать, что все в порядке. Но, увы. Запретили посев опийного мака, пошел в ход обыкновенный. Убрали "натуральные" наркотики, стали быстро распространяться химические, которые оказались еще страшнее. Начали жестче бороться с наркоманами, стало увеличиваться количество токсикоманов. A токсикоманы, кстати, почти все - или дети, или подростки. Как считают специалисты, перекрыть доступ к токсическим веществам практически невозможно. Никто просто не в силах предугадать, что принесет "нового" быстро развивающаяся химия... Только ведь методы жесткого, силового отношения к тем же

  

  

   -----------------------------------

  

   наркоманам в мировой практике не новы. Запад, который раньше нас столкнулся с этой проблемой, за долгие годы перепробовал все. И сажали, и избивали, и уничтожали. А наркомания все увеличивалась и увеличивалась..."

   Проблема возвращается к новому поиску причин. И уже как следствие - преодоление внутренней зависимости, тех невидимых сетей, которые скрутили и держат человека, подчиняя его себе. Для того, чтобы ее преодолеть, необходим внутренний переворот, меняющий всю жизнь человека, ее основы и стремления. Пусть только будет надежда!

  

   Как бы ни казалось трудно избавиться от наркотической зависимости, это возможно. И те, кто участвовал в летнем лагере восемьдесят четвертого года, и особенно те, кто помнит его первые недели на морском берегу в Вакароулли, знают, что это так. Есть, правда, вероятность подвергнуть сомнению то, что послужило толчком к началу этого лагеря. Но ведь во всем лучше находить хорошее, и, как бы то ни было, в основном все, кто это пережил, вспоминали то лето с большой теплотой.

  

   Все были очень молоды, но некоторые уже успели испытать на себе кошмары наркотического рабства. И тут случилось - каким бы неожиданным и невероятным это ни казалось, - что с самого начала эта зависимость пропадала, и люди чувствовали себя наполненными чем-то другим, светлым, радостным. Радостным было, прежде всего, открытие новой жизни, жизни о Боге. Люди почувствовали какое-то блаженное единство, почувствовали себя одной семьей, обращались друг к другу с сияющей улыбкой. Я видел, как люди буквально меняются на глазах. Наверное, сами себя не узнавали - так поразительно все было. Вчера скучающие, мрачные, потерянные в этом мире, сегодня - сияли восторгом, я это видел и тоже радовался. А насколько же рады должны были быть те, кто только теперь освободился от наркотических "ломок"! И как тут важна и полезна была взаимная поддержка. Теплота соучастия в новой жизни. Поскольку и мне выпала судьба быть участником той летней коммуны, как мы ее называли, то и мне вспоминается эта теплота. Как-то добирался я до лагеря в проливной дождь, идти надо было несколько километров, было холодно. Но что значили тогда эти дождь и холод? Я знал, что там отогреюсь, что там я буду согрет нашим общим душевным теплом.

   Несколько серых палаток среди сосен на морском берегу стали нашим домом. Нашим любимым домом - так, кажется, чувствовали все! Удивительно и то, что все /может быть, я и ошибаюсь, говоря "все"/ старались чем-то послужить, приложить свои силы: посуда всегда была чистая, всегда были принесены дрова для костра и питьевая вода. В самом начале лета, когда в лесу заросли были молодой крапивы, мы варили из нее суп. Заваривали листья земляники и брусники так, что от чая даже почти отвыкли. Все это было вкусно, хорошо. Но самым лучшим было то, как преображались внутренне.

   Однажды, находись в городе, я узнал, что к нам поехали новые люди, человек пять. Возвращался в лес я с некоторым

  

  

   -----------------------------------

  

   беспокойством: что там? Удастся ли прибывшим влиться в нашу жизнь? И как же я был счастливо удивлен, когда, поздно вечером добравшись до палаток, я услыхал звуки полюбившихся нам песен /"Ты должен быть ребенком...."/ и различил в темноте, освещенные отблесками пылающего костра, счастливые лица! Пели, читали Евангелие.

   В другой раз к нам пришли трое, изрядно выпивших, пожелавших остаться. Опять-таки, многие переживали о последствиях, но, видно, царившее там восторженное настроение было настолько сильно, что, ко всеобщей радости, и эти трое включились в нашу общую жизнь и забыли думать о выпивке.

   Когда же лагерь стал еще разрастаться, и число участников приближалось к двадцати, оказалось, что это уже тяжелее. Появилась разобщенность, начались разногласия, споры... Первый радостный всплеск прошел, и теперь наша жизнь не оказывала такого притягательного действия на прибывающих. К этому надо было быть готовым, это - общая закономерность. И как, однако, точно она проявилась! Пережившие восторг обновления первых недель оставались верны тому, что дало это обновление, не было и мысли вернуться к прежнему, но они уже не встречали понимания со стороны. Теперь и Евангелие чаще читали не у общего костра, а в какой-нибудь из палаток. Песни пели уже без былого восторга, но с некоторым ностальгическим оттенком. Чем более ухудшалась общая обстановка в лагере, тек обособленнее держались его первые обитатели; чем меньше понимания они находили со стороны, тем ближе становились друг другу, тем более друг друга ценили. Вместе с тем нарастало беспокойство и предчувствие каких-то перемен. Это казалось неизбежным. И однажды, в мое отсутствие, когда приехали еще некоторые люди, и, несмотря на протесты, устроили пьянку, человек пятнадцать из тех, кто не желал в этом участвовать, собрали свои палатки, взвалили на плечи рюкзаки и с грустью покинули то место, с которым связано было так много доброго, хорошего, светлого, столько радости и счастливых дней....

   Не буду теперь пересказывать всю историю того памятного лета, - возможно, кто-нибудь это сделает лучше меня и расскажет также о подробностях всех сторон жизни на первом месте, - я хочу лишь остановиться на проблеме освобождения от наркотической зависимости.

   Подтверждаю - это было возможно. И без каких бы то ни было лекарств. Целителем оказался луч высшей жизни, пронзивший сердца и души и наполнивший их божественным светом. И даже если потом, после первых нескольких недель, тучи снова стали затягивать солнце жизни, пережившие пробуждение теперь все же знали, что как бы тучи и туманы не заслоняли солнечный свет, солнце есть, оно всегда есть. И тогда, когда решено было разъехаться, а через месяц снова собраться, это сознание давало силу. С какой же радостной надеждой спешили все снова встретиться!

   Взаимная поддержка в делах, в словах, даже в мыслях. Как, должно быть, помогала она в пути! Уже одно сознание, что они, поехавшие в различных направлениях, не одни, что о них вспоминают с любовью, что они помнят друг друга и желают друг другу блага. Быть может, не раз это сознание спасало, когда цветы мака по обочинам дорог начинали слепить глаза...

   Помню в каком восторге был один из участников, когда мне однажды рассказал, что несколько лет подряд "не слезал с иглы", а теперь не может понять, что с ним случилось, что "ну даже не тянет, ну совсем не тянет", потому что здесь так

  

  

   -----------------------------------

  

   хорошо, И он хотел еще привести своих друзей, чтобы и они освободились. Это было уже на новом месте, на одном из новых мест. Несмотря на то, что лучшее время первых недель уже прошло, даже после возвращения через месяц было еще настолько светло, что несколько новых человек присоединились, и кое-кто тоже из наркоманов. Они прибывали к нашему лагерю, как к острову, держались, как за скалу, боясь сорваться. Об этом мне говорили многие.

   Да, была обособленность, но, наверное, это было тогда закономерно. Те, кто чувствовали, что в одиночку не выдержат, естественно тянулись к какому-то, пускай маленькому, пускай ограниченному всего несколькими людьми в лесу, но единству.

   Хотя плохие стороны обособленности не могли не проявляться. Приезжая в лес, я с каждым разом все больше замечал, что отношения в лагере уже не те, блаженные, которые были вначале. Песни пели, но реже, читали, но теперь все больше Ветхий Закон; улыбки на лицах можно было видеть все реже. Начинали замечать друг у друга недостатки; и это естественно - люди несовершенны, - но раньше на эти недостатки не обращали внимания, просто было не до них. Я очень переживал, - когда видел, что мир иногда нарушается, уступая место ссорам.

   Когда я приезжал, я старался читать Евангелие, особенно те места, в которых речь идет о взаимоотношениях людей. Иногда и что-нибудь из Льва Толстого, а однажды вечером у костров прочел один из рассказов о Франциске Ассизском, в котором он говорит о "радости совершенной". Этот рассказ, кажется, всем очень понравился и запомнился.

  

   Такова уж жизнь, что за восторгом пробуждения следуют испытания, следуют жизненные трудности и невзгоды, и именно в них, в этих трудностях и невзгодах происходит внутренняя работа души человеческой, ее рост и совершенствование. И об этом всегда надо помнить, о том, что не всегда можно будет находиться в искусственно созданных тепличных условиях, и даже о том, что эта теплица не всегда будет удовлетворять. Теплица может обогревать маленький росток, но для ветвей большого дерева в ней уже не хватает места; под крышей теплицы можно уберечь от дождя тлеющие угли: не дать им совсем остыть, но лишь в ветре жизненных испытаний они могут вспыхнуть дающим свет пламенем. И когда мне говорили, что неужели же все так и закончится, и коммуна распадется, я отвечал, что даже если это будет так, и даже если это никогда не повторится и даже если кто-нибудь снова вернется к наркомании /не дай Бог/, то и тогда, уже одно воспоминание о том времени будет светом на мрачных дорогах жизни, даже одно то, что это было.

   Один из участников писал мне потом: "Сядешь у окна и вспоминаешь всех вас, прошедшее лето; становится грустновато. Но я еще раз повторяю, что не нужно падать духом. Это здесь самое главное... Большее время провожу в одиночестве, потому что не с кем поговорить, - у всех на уме только водка. Думаю летом приехать в Ригу, хотя бы на недельку, для того, чтобы всех вас увидеть и поговорить. Ведь мы не виделись уже долго. Конечно же хочу, чтобы этим летом было так же, как в позапрошлое лето. Эти дни были самыми светлыми и счастливыми в моей жизни. И сейчас я вспоминаю песни и чтения у костра, которые помогают мне в настоящее время жить, дают энергию"...

   О том, что это лето, время пробуждения, было лучшим временем жизни, подчеркивали многие из тех, кого я потом

  

  

   -----------------------------------

  

   встречал в различных городах. Хотя судьбы были разные. Наступило время испытаний. После теплоты общения, наполняющей сердца, после единого стремления и взаимной поддержки оказались люди в своих городах, с которыми связаны были часто далеко не лучшие ощущения; в своей обыденней жизни, которая раньше нередко была наполнена кошмарами; в своем прошлом окружении. У кого-то в этом окружении была "только водка", у кого-то и кое-что другое, быть может не менее страшное. А тут как раз в Москве, и потом в других городах, началась поистине эпидемия "марцефали" - страшной наркотической смеси, очень быстро связывающей и разрушающей человека. В такой обстановке оказались осенью участники летней коммуны, разъехавшееся по своим городам. В самом пекле искушений! Не все тогда выдерживали. Пережившие духовное пробуждение не успели окрепнуть: легко было, когда радом любящие и понимающие друзья, тяжело сказалось в одиночестве. Особенно тяжело в самое первое время.

   Но как бы ни складывались судьбы, какие бы испытания ни выпадали, даже те, кто на какое-то время снова стали жертвами наркотической зависимости, все же теперь и они уже определенно знали, что есть другая жизнь, светлая жизнь, свободная, что она реальна, что она возможна для каждого.

   Многие, к сожалению, считают, что страшно лишь "подсесть" на опиосодержащее зелье, а курить психоделическую "травку" - совсем неплохо и даже полезно. Несмотря на отсутствие собственного опыта, но лишь потому, что я наблюдал у людей, могу кое-что утверждать. Я могу утверждать, что психоделики едва ли безобиднее опиума, но, если опиум очень быстро подчиняет себе тело, то психоделик действует прежде всего на душу. В серое время массовых депрессий, когда особенно обнажено сознание потери смысла жизни, мало кто не соблазнится сделать путешествие в подсознательное, в надежде найти опасение от своих страхов. Но это не расширение, а искажение сознания. И, вначале захватывающая, иллюзия освобождений от щемящих страхов и потерянности, постепенно оборачивается новыми, еще белее терзающими кошмарами. И еще - болезненная привязанность. Но это потом, а вначале кажется, что действительно найден выход, найдена дверь в ту страну, где вечно царит блаженство, где человек купается в сказочных цветах и красках. Как многие прошли через это! Они прошли и увидели, что цветы увяли, и остались лишь сухие листья, а сказочные краски поблекли, и осталась чернота. И отчаянье!

   Но перед тем - время неведения, когда хочется из лучших побуждений поделиться с ближним тем