, что, как кажется, решает все проблемы и дает счастье. И главное - из лучших побуждений! Когда предложат, как тут кто поступит? Хорошо, когда хотя бы есть выбор. Но если человек не видит в жизни никакого просвета, то что же ему другое остается? Разве он с готовностью не попробует последнее средство, когда кажется, что всё равно нечего терять?
В Ленинграде, в районе известного кафе, присаживаюсь на низкий подоконник. Кругом - толпы народа, шум. В этой толчее замечаю, что кто-то шепчет мне на ухо. Это - девочка, говорит, что у нее есть "травка" и что можно пойти покурить. Что мне делать? Обругать ее? Но, наверно, её уже неоднократно ругал участковый милиционер. Прочитать мораль, что, мол, нехорошо
-----------------------------------
баловаться наркотиками? Но уж, наверное, она бесконечно много наслушалась этой морали и от мамы с папой, и от врача, считающимся наркологом, - так много, что только и хочется поскорее убежать и достать эту самую "травку". Поэтому я говорю, что ... очень благодарен ей, благодарен за то, что она хочет поделиться тем, в чем одном она находит радость. И я действительно искрение благодарен. "Но, - говорю, - мне этого не надо. У меня есть то, с чем ничего этого не надо; и я хочу с тобой этим поделиться. Ведь травка, рано или поздно, кончится, а как же ты будешь тогда?" Она слушает, и я стараюсь ненавязчиво сказать о жизни, над которой не властвует время, о наполняющем свете, для которого не нужно ни курить что-то, ни глотать, и о Божьей любви, распространяющейся на всех без исключения. "Вот клёво!" - говорит она и, переходя с жаргона, добавляет: "Как хорошо".
Не знаю ее дальнейшей судьбы, как не знаю дальнейшей судьбы многих наркоманов, с которыми мне довелось встречаться в разное время в различных городах. Не знаю, удалось ли кому-нибудь из них так же счастливо пережить рождение к реальной, божественной жизни, как это произошло со многими в восемьдесят четвертом году. Но, может быть, все же и у них где-то в глубине души останется хоть какое-то сознание того, что эта жизнь есть, что она возможна для каждого, как море, шумящее за дюнами, как солнце, выходящее из-за туч. Надо лишь захотеть сделать шаг к нему. Шаг с надеждой.
-----------------------------------
"Вы слышали, что сказано: "Люби ближнего и ненавидь врага твоего". А я вам говорю: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного"
/ Мф. 5:43-45 /
/............................/
Я убеждён, что Иисус понимал трудности, связанные с этим - любовью к врагам. Его нельзя причислить к тем, кто бойко говорил о легкости нравственной жизни. Он сознавал, что всякое искреннее выражение любви вырастает из постоянной и полной преданности Богу. Когда Иисус говорил: "Любите врагов ваших", он понимал, что это значит, он вложил смысл в каждое слово. Наш христианский долг - открыть себе значение этой заповеди и всеми силами стремиться осуществлять её в нашей жизни.
Во-первых, мы должны развивать и сохранять способность к прощению. Тот, кто лишён силы прощать, лишён и силы любить. Невозможно даже начать любить врагов без того, чтобы прежде всего понять необходимость простить тех, кто причиняет нам зло и обижает. Также необходимо осознать, что прощение должно исходить от пострадавшего, от жертвы несправедливости, от угнетённого. Виновник может просить прощения, он может одуматься, подобно блудному сыну, пойти пыльной дорогой, с сердцем, жаждущим прощения. Но только оскорблённый ближний действительно может омыть тёплыми водами прощения.
Прощение не значит игнорирование того, что было сделано, и не навешивание ложного ярлыка на злой поступок. Это, скорее, означает, что злой поступок больше не является барьером ко взаимоотношениям. Прощение - это катализатор, создающий атмосферу, необходимую для нового, свежего начала. Это - снятие ноши, погашение долга. Слова: "Я прощаю тебя, но я никогда не забуду того, что ты сделал" - никогда не выражают истинной сути прощения. Разумеется, нельзя простить и то, что полностью стёрлось в памяти. Но, когда мы прощаем, мы прощаем с чувством, что нет уже больше препятствий для возобновления взаимоотношений. Так же мы не можем говорить: "Я прощу тебя, но ничего общего у меня больше с тобой не будет". Прощение означает примирение,
-----------------------------------
/х/ Проповедь печатается по книге: "Martin Luther King. Strength to Love. 1963".
-----------------------------------
восстановление общего, без этого невозможно любить врага. Уровень любви, которой мы способны любить наших врагов, зависит от уровня наших способностей прощать их.
/............./
/.../ Когда Иисус говорит "Любите врагов ваших" он дает нам глубокую заповедь, которую нельзя обходить стороной. Разве мы не видим в современном мире тот тупик, из которого есть лишь один выход - любить врагов? Цепная реакция зла - ненависть возбуждает ненависть, войны производят новые войны - должна быть разорвана, или мы погрузимся в темную бездну уничтожения.
Другая причина, почему мы должны любить врагов своих, в том, что от ненависти черствеет душа и искажается личность! Разумеется, что ненависть - сила злая и ужасная, и что она делает ненавидящему человеку, мы видим. Ненависть приносит непоправимый ущерб ее жертвам. /..../
Но есть и другая сторона, которую нельзя упускать из внимания. Ненависть так же вредна и для того, кто ненавидит. Подобно раковой опухоли ненависть разлагает личность и лишает ее жизненного единства. Ненависть разрушает его чувство объективности. Она заставляет прекрасное воспринимать как уродливое, а уродливое - как прекрасное, перепутывает истину с ложью, ложь с истиной. /.../
Третья причина, почему мы должны любить врагов, в том, что любовь - это единственная сила, способная превратить врага в друга. Мы никогда не избавимся от врагов, отвечая злом на зло; мы избавимся от врага избавлением от вражды....
Однако, мы должны поторопиться сказать, что это - не основные причины, по которым мы должны любить наших врагов. Более основательная причина определенно выражена в словах Иисуса: "Любите врагов ваших,... да будете детьми Отца вашего Небесного." Нам дано это трудное дело для осуществления нашего единения с Богом. Мы являемся потенциальными сынами Божьими. Через любовь это становится действительным. Мы должны любить своих врагов потому, что только любя их, мы можем познать Бога и ощущать его красоту и святость.
Основательного решения расовой проблемы не будет до тех пор, пока угнетенные люди не разовьют в себе способность любить врагов. Тьма расовой несправедливости будет рассеяна только светом прощающей любви.
Более трех веков американские негры страдали под железным бичом угнетения, день и ночь дичали от чудовищной несправедливости, изнемогали в уродливом иге дискриминации. Вынужденные жить в этих позорных условиях, мы искушались тем, чтобы стать жестче и платить ответной ненавистью. Но если это происходит, то новое устройство, которого мы желаем, будет мало отличаться от дубликата этого старого. Мы должны в силе и кротости встречать ненависть любовью. Но это, конечно, непрактично. Жизнь - такая штука, где надо воздавать по заслугам, где нужно ответить ударом на удар, где собака съест другую собаку /..../
-----------------------------------
Друзья мои, мы слишком долго следовали так называемому практическому пути, уже слишком долго, и он непреклонно вел ко всему большому беспорядку и хаосу. Время бурлит от крушений тех обществ, которые поддались ненависти и насилию. Мы должны идти другим путем /.../ Питая отвращение к сегрегации, мы будем любить сегрегационистов. Это единственный путь к созданию любящего общества.
Нашим самым озлобленным противникам мы говорим: "Вы будете проявлять свою способность причинять нам страдания, - мы будем проявлять нашу способность переносить их. Мы встретим вашу физическую силу нашей духовной силой. Делайте с нами что хотите, а мы будем продолжать любить вас. Нам совесть не позволяет подчиняться вашим несправедливым законам, ибо несодействие злу - столь же важная нравственная обязанность, как и содействие добру. Бросайте нас в тюрьмы, а мы все равно будем любить вас. И будьте уверены, мы истощим ваши силы нашей способностью страдать. Мы будем так призывать ваши сердца и совесть, что мы победим вас в этом деле, и наша любовь будет двойной победой".
/.../ Иисус вечно прав. История наполнена истлевшими костями поколений, которые отказывались прислушаться к его завету любви. Может быть, в двадцатый век мы прислушаемся и последуем его словам - пока не поздно. Мы можем торжественно осознать, что мы никогда не будем сынами нашего Небесного Отца до тех пор, пока мы не полюбим врагов наших и не будем молиться за преследующих нас.
/ Октябрь - ноябрь 1988 /
-----------------------------------
-----------------------------------
/ В связи с обострившимися в стране и во всем мире проблемами национальных взаимоотношений /
/.../ Как уже указывалось в предыдущих выпусках журнала, мы исходим из того убеждения, что все люди - братья, все, независимо от происхождения, взглядов и религиозной принадлежности. Но, вместе с тем, мы отрицаем всякое насилие. Каждый народ, как и каждый отдельный человек, должен иметь полную свободу самоопределения и развития. Для того, чтобы ощутить единство, человек должен прежде всего чувствовать, что это самое единство ему никто не навязывает, - иметь свободу выбора. Поэтому всякое ущемление прав на национальное развитие, - всякое навязывание интернационализма вызывает лишь взаимное недоверие между народами, вражду и, как это уже случалось в Закавказье, Казахстане и некоторых других районах, насилие. Любое насилие, какое бы оно не было - открытое или завуалировано проявляющееся в давлении, в принуждении, в угнетении - всегда имеет, раньше или позже, свои неизбежные последствия.
Само понятие братства, когда оно исходит от сторонников насилия, дискредитируется в своем исконном значении доброй воли. Насильственное "братание" приводит к обезличиванию и превращается в ненависть. Или что остается говорить, когда афганская авантюра кощунственно была названа "интернациональным долгом?"
Ничто так не доказывает несостоятельность, ложность насилия, как ясно видимые примеры насильственного проведения идей. Так идея о равенстве на практике превращалась в гильотину, в красный террор, в уничтожение трети всего населения Кампучии; идея об общем труде - в новое рабство, в коллективизацию и уничтожение крестьян, в подневольный труд лагерей.
Ужасно, когда в результате невежества или суеверий, между людьми различных народов возникает подозрительность и вражда, но еще ужаснее, когда жизнь как отдельных людей, так и целых народов определяется той же подозрительностью, страхом или амбициями вознесенных к власти чиновников; и, как, теперь представляется недопустимой торговля отдельными людьми, тем более не вызывает сомнения преступность торговли оптовой, когда автографы двух или нескольких подобных чиновников могут определить судьбы целых стран и народов.
Но, также, как благие результаты дает только свободный, естественный, непринудительный труд, так и свободное и естественное развитие народов, а не навязанный военизированный патриотизм, разрушает границы подозрительности, недоверия и страха.
-----------------------------------
В конце концов, перед лицом Вечности все внешние различия кажутся такими незначительными, что человек, живущий не одним лишь временным и приходящим, не может не почувствовать, что он - брат всем. Что он - брат каждому.
-----------------------------------
АРХИВ
-----
КЛИФФОРД АЛЛЕН - ЛЛОЙД-ДЖОРДЖУ
"Многоуважаемый г. Ллойд-Джордж.
Меня сегодня выводили перед войсками и прочли мне приговор к третьему, без перерыва, сроку тюремного заключения, на этот раз - двухлетнему.
Раньше своего водворения в тюрьму считаю правильным уведомить Вас, что, подобно другим лицам, находящимся в подобном положении, я последнее время почувствовал себя обязанным разобраться основательно в том, не следует ли мне на будущее время отказываться от исполнения всяких принудительных работ во время моего заключения. Я пришел к выводу, что действительно должен так поступить. Это значит, что я должен за тюремными стенами подвергаться строгим дополнительным наказаниям. Если хватит у меня выдержки и здоровья для осуществления этого намерения, мне придется провести весь срок своего пребывания в тюрьме в одиночном заключении, в карцере, лишенном всяких предметов, даже печатных тюремных инструкций. Мне придется ограничиваться полом, потолком и голыми стенами. Мне нечего будет читать, и мне не будет позволено ни писать, ни пользоваться теми письмами от друзей и редкими свиданиями, какие до сих пор разрешались; и придется продолжительными периодами жить на хлебе и воде.
Мне хочется, чтобы Вы знали, что я пришел к такому решению не из какой-либо погони за мученичеством. До сих пор я советовал заключенным за отказ от военной службы исполнять все тюремные требования: но я чувствую, что мне не следует больше этого делать, и прошу Вас позволить мне сообщить Вам - почему.
Вы, как и многие другие, всегда смотрели на нас, как на трусов или же людей, настолько глупых, чтобы страдать от мании мученичества. Вы считаете нас трусами потому, что нам во всяком случае безопаснее и удобнее в тюрьме, чем в окопах.
/..../ Правительство, включая Вас, наказало нас, арестовав и назначив в солдаты, хотя мы уже до полной очевидности доказали трибуналам, что для нас действительно по совести неприемлема всякая форма военной службы. Мы, естественно, отказались быть солдатами, и нас тогда отправили в тюрьму /в некоторых случаях после зверского с нами обращения/ за неповиновение военным приказаниям.
Затем Вы предложили освободить нас из тюрьмы не под условием нашего согласия отправиться в окопы, но - в том случае, если мы вместе с другими нашими единомышленниками, подписали бы уговор учавствовать в безопасных, невоенных работах. Нас официально должны были зачислить в отдел резерва армии, и в случае нашего неудовлетворительного поведения, нас должны были бы вернуть в наши полки. Впоследствии к этому была добавлена оговорка о том, что принимающие эту работу не должны
-----------------------------------
АРХИВ
-----
учавствовать в публичной пропаганде своих идей. Мы опять отказались от этого несомненно заманчивого предложения и предпочли оставаться в тюрьме на каторжной работе.
Тогда Вы нас вернули в армию, где нас опять подвергнули военному суду и опять заключили в тюрьму; и теперь, как и многих других, после второго приговора меня должны отослать в тюрьму на каторжные работы в третий раз, - и так далее, вероятно до бесконечности.
Из этого, думаю, явствует, что - сумасшедшие ли или в здравом уме - но по крайней мере мы не трусы. Не боязнь физической смерти в окопах побудила нас оставаться в тюрьме, но скорее - боязнь духовной смерти, которая, как мы убеждены, наступила бы для нас при согласии на какую бы то ни было форму военной повинности, строевую или гражданскую.
/.../ Когда мы говорим, что можем принять только полное освобождение, вот, что мы под этим разумеем. Признанные трибуналами людьми, доказавшими свою искренность, мы верим, что война есть зло. Следовательно, мы одинаково отрицательно относился и к милитаризму, и к военной повинности, предназначенной обеспечивать государство в его строевых и нестроевых военных нуждах. Поэтому мы и заявляем, что ничто на свете не побудит нас войти в какой-либо компромисс или согласие с Указом о воинской повинности.
Но наши повторные отказы принять все сделанные нам предложения не означают нашего нежелания служить нашим соотечественникам или товарищам-людям других стран. Эту общественную обязанность мы всегда признавали даже и раньше введения воинского Указа. Как я старался объяснить в моей последней речи перед военным судом, мы протестуем не против самого акта служения людям, но против служения, навязанного нам такими способами, которые заставляют нас потакать воинской повинности; а если бы нас завтра освободили с полным избавлением от этой повинности, мы сознавали бы наши общественные обязанности более живо, чем когда-либо раньше. К слову сказать, многие из нас и раньше призыва занимались деятельностью, за которой правительство признает величайшее общественное значение.
/.../ Мы, следовательно, такие противники войны и милитаризма, и настолько сознаем цену свободы, что не станем поддерживать воинскую повинность решительно ни в каких формах. Мы до такой степени дорожим правом свободного служения, что не станем соглашаться ни на какую разновидность государственного рабства. Вот почему мы продолжаем отказываться от всех этих предложений.
Мы упорствовали и будем упорствовать в этом отказе, несмотря на то, что вполне осязаем весь ужас повторных тюремных заключений. Никто, не испытавший на себе этот прием проверки искренности, не может составить себе понятия о мучительности его безмолвия и одиночества. Единственные люди, сумевшие, по-видимому, составить себе действительное представление об этом ужасе, - это те солдаты, которые, испытав на себе опасности окопов, содрогаются при одной мысли о замене их одиночным заключением.
-----------------------------------
АРХИВ
-----
/.../ С самого начала в упоминаемых мною случаях не было никакого сомнения в искренности наших убеждений. Тем не менее, Вы подвергаете нас непрерывному ряду приговоров к тюремному заключению.
До сих пор у Вас была приличная отговорка: "Нам, правительству, необходимо сделать судьбу искренне отказывающихся весьма тяжелой, иначе все станут отказываться, и воинская повинность провалится. К тому же, нельзя ожидать, чтобы правительство было в состояния в один день устранить все обнаружившиеся недоразумения в связи с осуществлением Указа о всеобщей воинской повинности".
Хорошо. Вы произвели Ваше испытание и по Вашему собственному решению признали симулянтами менее ста человек из почти 5000 отказавшихся. И для выяснения недоразумения Вы имели достаточно времени, в течение которого мы подвергались одному, двум, трем и четырем срокам каторжной работы.
/.../ Не могу не подозревать, что Ваш упорный отказ предоставить полное освобождение от воинской повинности нескольким тысячам лиц из всего населения в действительности вытекает из Вашего предположения, что этим отказом Вы успешно избегаете создания опасного прецедента, могущего послужить препятствием Вашему тайному намерению сохранить какую-нибудь форму общей воинской повинности в этой стране после войны. А пока что Вам кажется, что Вам удалось изобрести способ разрешения щекотливого вопроса об отказавшихся по совести. Некоторых Вы заставляете работать в небоевых частях, некоторых в центрах, организуемых Министерством внутренних дел. Остальные, отвергнувшие эти приемы, будут, как Вам хочется думать, исполнять подобную же или почти подобную работу в тюрьмах. Такова, как мне кажется, истинная причина продолжения Вашей тактики преследования. Вы в сущности откинули Ваше первоначальное намерение проверить искренность отказывающихся и предоставить себе время выяснить, чего требует справедливость.
Ввиду этой Вашей новой цели я и решил, что обязан отказаться от участия в каком бы то ни было из этих планов, чего бы мне это ни стоило и независимо от того, насколько это может отсрочить мое освобождение. Три раза Вы меня уже наказывали за один и тот же поступок; теперь я считаю своей обязанностью отказываться исполнить в тюрьме что-либо такое, что носило бы характер своей поддержки такой несправедливости.
В течение всего времени моего участия в руководстве движением отказывающихся по совести я употреблял все усилия к тому, чтобы предупредить с их стороны всякие приемы, хотя бы только отдаленно похожие на обструкцию или следующие из раздражения. Я продолжаю считать, что таковой должна оставаться наша тактика. Имеется теперь достаточно доказательств того, что чем дольше Вы будете применять к нам это прием испытания нашей искренности посредством преследовании, тем вернее Вы обращаете нас, заключенных, в центр сопротивления всяким попыткам урезывать свободу в нашей стране. Вы, в сущности, доставляете нам случай высказывать негодование и вселять воодушевление во многих новых группах, которые гораздо многочисленнее, чем пока еще являемся мы. Это влияние будет расти, ибо никогда не было возможности того служения, которое выпало на их долю. Вы никогда не сломите таких людей: они непобедимы.
-----------------------------------
АРХИВ
-----
Но хотя я, как и все остальные, готов и рад подвергаться этому испытанию, и хотя я уверен, что, если бы мы стали простыли обструкционистами, мы тем самым предоставили бы Вам случай нас пересилить, - тем не менее считаю своим долгом так поступать в тюрьме, чтобы Вы не могли злоупотреблять моей готовностью переносить наказания и чтобы Вам не удалось приурочить меня к Вашим различным прямым и косвенным способам осуществления воинской повинности в настоящем и обеспечения ее утверждения в будущем.
Чувствую, что было бы с моей стороны неправильно стараться убеждать моих товарищей-единомышленников следовать моей тактике, - я и не собираюсь этого делать. Решение, связанное с такими тяжелыми последствиями, должно вытекать из глубокого убеждения человека в том, что одним только этим путем он может оставаться верным тому духовному руководительству, сознание и проявление которого он считает более ценным, чем его собственная жизнь /.../
В настоящее время я могу встретить это новое испытание с гораздо большей уверенностью, чем если бы я так поступил сначала. Каждый человек, которого Вы схоронили в тюрьме за его верность своему сознанию добра и зла, набрался там гораздо больше упорного мужества и спокойной решимости, чем то вдохновение, которое руководило им тогда, когда он как разумный человек на воле вступил в борьбу с общественной несправедливостью /.../
Тот, в ком личное тщеславие играло, быть может, некоторую роль тогда, когда Вы впервые отправили его в тюрьму, в настоящее время проникнут совсем иным духом. Вы ему дали случай осязать в его собственной жизни единство всего того, что делает человека сильным, свободным и искренним; вместе с тем Вы заставили его почувствовать и единство всего того, что наиболее вечно в жизни мира. Вы создали из него несокрушимую силу в разрастающейся борьбе против всего того, что удаляет от свободы как отдельных личностей, так и различные классы или народы.
Какое бы ни было в настоящее время Ваше мнение об отказывающихся по совести от военной службы, я уверен, что ничего, кроме добра, не может выйти из искренней попытки объяснить Вам побуждения и причины, вызывающие поступки этих людей.
Клиффорд Аллен,
-----------------------------------
АРХИВ
-----
К. А. Шестопёров -
военно-полевому прокурору Юго-западного фронта
генералу С. А. Батогу.
"Глубокоуважаемый Сергей Александрович!
Вполне уважая Вас как человека, который поступает так, как находит нужным и как велит ему долг, я приношу Вам свое извинение за ту или те неприятности, какие Вам может причинить это мое письмо, зная Ваше ко мне расположение. Но, когда Вы узнаете мое душевное удовлетворение, что, наконец, после долгих лет религиозных исканий и тяжелых душевных переживаний я нашел истинный путь жизни, по которому должен идти, то не огорчитесь за меня. Ваше же хорошее ко мне отношение дает мне право надеяться, что Вы поймёте меня, что я должен поступить так, как поступаю сейчас, - жить и работать так, как велит мне через мою совесть наш Бог; а та любовь, которую питаю к нашему народу, частицу которого ношу в себе, побуждает меня безотлагательно начать новую жизнь, и в этой жизни отдать всего себя на служение.
/.../ Я увидел все ошибки своей прежней жизни, из которых главная - это та, что я жил, противясь воле Бога, и этим противлением Его воле приносил ужаснейший вред тем людям, которые со мной сталкивались на жизненном пути, а тем самым вредил всей жизни.
Я увидел, что все те люди, с которыми я встречался, несмотря на бьющую порой в глаза темную сторону, таят в себе источники светлой, божественной частицы, которая светится в их душах и только ждет усилия воли этих людей, чтобы из теплящейся прекрасной искорки превратиться в сильное пламя любви, той силы, которая только одна и может создать людям счастливую жизнь и осуществить идею царствия Божия на земле.
Вся моя предшествующая государственная и общественная службы и весь жизненный опыт теперь с особой яркостью предстали предо мной, и я увидел, что та государственная власть, на служение которой я отдал лучшие годы своей жизни, веря, что она служит благу народа, для цели строительства государственной жизни пользовалась очень часто невежеством людей и во имя объявлениях ею возвышенных целей принуждала одного человека видеть в другом своего врага и - оправдала и поощряла всякие чинимые им друг другу жестокости.
И вот, я увидел ясно, что тот путь, по которому я иду, - ложный путь, что стоять на страже государственной власти, покоящейся на насилии и использующейся в большинстве случаев для скорого созидания будто бы счастливой жизни, темными сторонами человеческой души, - я не могу, т. к. мой внутренний голос, голос совести, властно указывает мне мои обязанности - для блага людей исполнять только волю одного Бога и работать только в той области, где во всей полноте будет использована исключительно прекрасная, чистая сила человеческой души.
-----------------------------------
АРХИВ
-----
Мне возражали и будут возражать, говоря, что государственная власть преследует возвышенные и чистые цели, что она преследует исключительно благо народа. Но факты политической жизни, особенно последнего времени, разве не опровергают эти возражения?
Как бы возвышенны и истинны ни были цели государственной власти, они никогда не могут оправдать безумного и жестокого избиения и убийства людей, благодаря которым и достигаются эти цели, - причем, главным образом избиваются и уничтожаются наиболее несчастные, невежественные люди и более доверчивые в своей сердечной простоте к тем, кто наименее их любит и думает об их счастье и благополучии, а только сулит им всякие блага, и к тем, которые смотрят на этих людей как на грубую силу, могущую помочь им в достижении ихних, очень часто честолюбивых мечтаний. А кому неизвестно, что эта сила потом презирается теми же, которым она оказала существенную услугу? И опять - унижение человеческой личности.
Мне не раз говорили: "Пусть погибнет 1000 темных невежественных людей, но 10000 умных будут благоденствовать". На это я отвечал вопросом: "Где же то уважение к человеческой личности, где, хотя бы путь к достижению того, обещанного государственной властью, счастья людям?" Ответа я, конечно не получал.
А как создается государственная власть? Опять политическая жизнь любого государства, и особенно политическая жизнь нашей бедной Родины ярко указывает, что эта власть создается на неправде и насилии, и в жертву этой власти приносятся самые святые чувства, и люда становятся в такие жизненные условия, в которых человек, особенно с неустойчивой психикой и с недостаточно развитым моральным чувством, отравляет свою душу злобой, жестокостью, убийством.
И этими то силами человеческой души и пользуется государственная власть, укрепляющая своё могущество и стремящаяся для какой-то несуществующей личности создавать условия свободного существования и развития, и поднять эту несуществующую человеческую личность на особый пьедестал, - а тысячи и сотни тысяч забитых невежеством, нуждою и горем людей принести легко в жертву плоду своих матерей.
Пережив в сильных душевных муках все несоответствие между задачами, которые поставила себе государственная власть, и средствами их исполнения, которыми была поругана и унижена человеческая личность, я, вполне отдавая себе отчет в своих действиях, не нахожу возможным по своим религиозным убеждениям оставаться на военной и вообще на государственной службе, о чем Вам как прокурору и сообщаю.
Посылаю Вам то предписание, на основании которого я должен явиться к Вам 30 декабря 1917 года.
Временно я буду жить в Немирове Подольской губ. О перемене своего адреса немедленно Вас уведомлю.
Примите уверения в глубоком к Вам уважении. Преданный Вам
Н.Шестоперов."
-----------------------------------
ИЗ КНИГИ
" НА КАЖДЫЙ ДЕНЬ "
Истинная жизнь происходит не там, где совершаются большие внешние изменения, где передвигаются, сталкиваются, дерутся, убивают друг друга, а она происходит только там, где совершаются чуть-чуточные, незаметные изменения: в душах людей.
Бог живет во всяком человеке. И нет той души, в которой не могло бы пробудиться сознание Его. Пробудившееся же сознание неудержимо влечет человека к единению с Богом, и людьми.
Только поговори с человеком, вглядись хорошенько в его глаза, и ты почувствуешь, что ты родня, ему, что ты как будто прежде, давно знал его. Отчего это? Оттого, что то, чем ты живешь, одно и то же в тебе и в нём, и во всех людях.
Отчего так тяжело бывает несогласие с другим человеком и еще тяжелее нелюбовь другого человека? Оттого, что мы все чувствуем, что то, что в нас делает нас людьми, одно во всех. А вот мы, не любя других, расходимся с тем, что одно во всех, расходимся сами с собой.
Для того, чтобы было легче жить с каждым человеком, думай о том, что у тебя общего, одинакового с ним, а не о том, что у тебя отдельного и разного.
-----------------------------------
Если человек думает, что его жизнь в его личности, и живет только для себя, то он неизбежно страдает. Стоит ему понять, что то, чем он живет, одно во всех людях, и страдание не только облегчается, но он узнает лучшее благо мира: любовь к людям и их любовь к себе.
Мы, люди, должны понимать, что все мы - дети одного Отца, призванные выполнять, здесь, на земле, один общий закон; что каждый из нас должен жить не для себя, а для других; что цель жизни не в том, чтобы быть более или менее счастливым, а чтобы самому становиться и другим помогать быть белее добродетельными; что бороться против несправедливости и заблуждения всюду, где бы мы их ни встречали, есть не только наше право, но и наша обязанность, - обязанность всей нашей жизни, пренебрегать или нарушать которую мы не можем, не впадая в тяжкий грех.
Человек, понимающий смысл в назначенное время жизни, не может не чувствовать свое равенство и братство с людьми не одного своего, но и всех народов.
Не раз видел я под Севастополем, когда во время перемирия сходившиеся солдаты русские и французские, как они, не понимая слов друг друга, все-таки дружески улыбались, делая знаки и похлопывая друг друга по плечу или брюху. Насколько люди эти были выше тех людей, которые устраивали войны и внушали людям, что они не братья, не одинаковые люди, а враги, потому что члены разных народов.
Ни один человек не может быть ни орудием, ни целью. В этом состоит его достоинство. И как он не может располагать собою ни за какую цену /что было противно его достоинству/, т. е. он обязан в действительности признавать достоинство человеческого звания в каждом человеке и потому должен выражать это уважение по отношению к каждому человеку.
То, что делают родители над детьми, воспитатели над воспитанниками, правители над управляемыми, силою заставляя их повиноваться, это - то же самое что делают над деревьями, когда их постригают или сгибают на них ветки. Деревья только на время принимают тот вид, который им хотят дать, а потом опять растут так, как это свойственно их природе.
-----------------------------------
Про какое бы ни подумать материальное общее бедствие людей нашего времени, поищите его корни. Оно - в суеверии о том, что одни люди могут устраивать жизнь других.
Устраивать жизнь других людей можно только насилием, а насилие не устраивает, а расстраивает жизнь людей. А потому один человек или несколько людей не могут устраивать жизнь другого человека или других людей.
Добро с того момента, когда оно предписано, становится злом с точки зрения истинной нравственности, с точки зрения человеческого достоинства и свободы. Свобода, нравственность и достоинство человека заключается в том, что он делает добро не потому, что это ему предписано, но потому, что он признает его, стремится к нему, любит его.
Мы так привыкаем думать, что одни люди могут устраивать жизнь других людей, что распоряжения одних людей о том, как другие должны верить или поступать, нам не кажутся странными. Если люди могут делать такие распоряжения и подчиняться им, то это только потому, что люди эти не признали в человеке то, что составляет сущность всякого человека! Божественность его души, всегда свободной и не могущей подчиняться ничему, кроме своего закона, т. е. совести, закона Бога.
Суеверие устройства человеческого общества насилием тем ужасно, что оно преемственно. Люди, выросшие в насильническом устройстве, уже не спрашивают себя, нужно ли, законно ли оно, а признают его как нечто неизбежное, без которого жизнь немыслима.
Суеверие о том, что одни люди могут устраивать жизнь других людей, т. е. насилием устраивать ее, тем особенно вредно, что люди, подпавшие этому суеверию, перестают различать добро от зла. Если можно для хорошего устройства забирать людей в солдаты и велеть им убивать братьев, то нет уже никакого божеского закона, и все можно.
-----------------------------------
Какие бы беды ни происходили от людских грехов и страстей, законами, основанными на государственном насилии, нельзя исправить это зло, потому что, до тех пор, пока человек подчиняется не своей совести, а другим людям, совесть его не действует в нем.
Ничто так не мешает улучшению жизни людей, как то, что они хотят улучшить свою жизнь делами насилия, насилие же людей над людьми более всего отвлекает людей от того одного, что может улучшить их жизнь, а именно - от того, чтобы люди сами старались становиться лучше.
Может ли быть что-нибудь нелепее того, что человек имеет право убить меня, потому что он живет на той стороне реки, и что его государь в ссоре с моим, хотя я и не ссорился с ним?
Много злого делают люди рада себялюбия; самые же опасные злодеяния делаются людьми ради государства. И что удивительное всего, это то - что люди, - делающие эти хитрости, обманы, шпионства, поборы с народа и ужасные смертоубийства - войны, гордятся своими злодеяниями.