Вяземский Петр Андреевич - Моя исповедь

  

  

   Вяземск³й П. А. Полное собран³е сочинен³й. Издан³е графа С. Д. Шереметева. T. 2.

   Спб., 1879.

   OCR Бычков М. Н.

  

   ¹) Въ письмѣ отъ 10 января 1829 года, Князь П. А. Вяземск³й писалъ Жуковскому: "Я дописываю свою Исповѣдь, надѣюсь доставить ее тебѣ дней черезъ пять, или шесть. Скучно переписывать". Изъ письма Князя Вяземскаго отъ 19 февраля изъ Тамбова, мы видимъ, что Исповѣдь эта была уже отправлена къ Жуковскому.

  

   Обращая вниман³е на мое положен³е въ обществѣ, вижу, что оно въ нѣкоторомъ отношен³и можетъ показаться непр³язненнымъ въ виду правительства; допрашивая себя, испытывая свою совѣсть, свои дѣла, вижу, что настоящее мое положен³е не естественно, мало мнѣ сродно, что оно болѣе насильственно, что меня, такъ сказать, втѣснили въ него современныя событ³я, частныя обстоятельства, посторонн³я лица и, наконецъ, само правительство, которое, приписавъ мнѣ непр³язненныя чувства къ себѣ, однимъ предположен³емъ уже облекло въ сущность и дѣло то, что, можетъ быть, никогда не существовало. Какъ-бы то ни было, но нынѣшнее мое невыгодное положен³е есть болѣе слѣдств³е того, что нѣкогда было, нежели непосредственное слѣдств³е того, что есть и быть не переставало. Отдавъ отчетъ въ нѣкоторыхъ эпохахъ моей жизни, въ нѣкоторыхъ свойствахъ моего характера, исповѣдавъ откровенно образъ мыслей и чувствъ моихъ, я, можетъ быть, успѣю разувѣрить тѣхъ, которые судятъ меня болѣе по предубѣжден³ямъ и даннымъ, недоброжелательствомъ обо мнѣ доставленнымъ, нежели по собственнымъ моимъ дѣламъ. Въ сей надеждѣ рѣшилъ я составить о себѣ записку, и передаю ее безпристраст³ю моихъ судей.

   До 1817 года былъ я не замѣченъ правительствомъ. Темная служба, пребыван³е въ Москвѣ хранили меня въ неизвѣстности. Въ то время не было еще хода на слово либералъ, и потому мои тогдашн³я шутки, эпиграммы пропадали такъ же невинно, какъ и невинно были распускаемы. Пр³ѣздъ въ Москву Н. Н. Новосильцова перемѣнилъ судьбу мою. По нѣкоторымъ благороднымъ предан³ямъ о прежней службѣ его, я уважалъ Новосильцова. Между тѣмъ мнѣ всегда казалось, что не могу служить съ удовольств³емъ иначе, какъ подъ начальствомъ человѣка просвѣщеннаго, образованнаго и лично мною уважаемаго; потому, остававшись въ долгомъ бездѣйств³и, я сталъ искать случая служить при Новосильцовѣ. Въ этой взыскательности, въ этомъ такъ сказать романическомъ своенрав³и, заключается вѣроятно одна изъ причинъ главныхъ моихъ неудовольств³й. Не видя на поприщѣ властей человѣка, которому могъ бы я предаться совѣст³ю и умомъ, послѣ ошибки своей и разрыва съ службой подъ начальствомъ Новосильцова, я пребывалъ всегда въ нерѣшимости и не вступалъ въ службу, хотя мног³я обстоятельства и благопр³ятствовали моему вступлен³ю. Я былъ опредѣленъ къ Новосильцову и пр³ѣхалъ въ Варшаву, вскорѣ послѣ Государя Императора. Открылся сеймъ. На меня былъ возложенъ переводъ рѣчи, произнесенной Государемъ. Государь, увидѣвшись со мною на обѣдѣ у Н. Н. Новосильцова, благодарилъ меня за переводъ. Съ того времени Императоръ при многихъ случаяхъ изъявлялъ мнѣ лично признаки своего благоволен³я. Вступлен³е мое такъ сказать въ новую сферу, новыя надежды, которыя открывались для Росс³и въ рѣчи Государевой, характеръ Новосильцова, льстивые успѣхи, ознаменовавш³е мои первые шаги, все вмѣстѣ дало еще живѣйшее направлен³е моему образу мыслей, преданныхъ началамъ законной свободы, началамъ конституц³оннаго монархическаго правлен³я, которое я всегда почиталъ надежнѣйшимъ залогомъ благоденств³я общаго и частнаго, надежнѣйшимъ кормиломъ царей и народовъ. Въ слѣдъ за этимъ порученъ мнѣ былъ переводъ на Русск³й языкъ Польской харт³и и дополнительныхъ къ ней уставовъ образовательныхъ. Спустя нѣсколько времени, поручено было Новосильцову Государемъ Императоромъ составить проектъ конституц³и для Росс³и. Подъ его руководствомъ занялся этимъ дѣломъ бывш³й при немъ Французск³й юристъ Deschamps; переложен³е Французской редакц³и на Русскую было возложено на меня. Когда дѣло подходило къ концу, Новосильцовъ объявилъ мнѣ, что пошлетъ меня съ окончательною работою къ Государю Императору въ Петербургъ и представитъ меня какъ одного изъ участниковъ въ редакц³и, дабы Государь могъ въ случаѣ нужды потребовать отъ меня объяснен³й на проектъ и вмѣстѣ съ тѣмъ передать мнѣ Высочайш³я замѣчан³я, для сообщен³я ему, Новосильцову. Намѣрен³е послать меня съ такимъ важнымъ поручен³емъ огласилось въ нашей канцеляр³и; въ ней имѣлъ я недоброжелателей: открылись происки; старались охолодить Новосильцова къ возложенному на него дѣлу, ко мнѣ, къ отправлен³ю моему въ Петербургъ. Дѣло, которое сначала кипѣло, стало остывать. Немало смѣялись надъ Прадтомъ, сказавшимъ, что Наполеонъ однажды вскричалъ: Un homme de moins, et tout m'était soumis. Cet homme, c'est moi! прибавляетъ Прадтъ. Пускай посмѣются и надо мною, но едва ли не въ правѣ я сказать: Не будь я въ канцеляр³и Новосильцова и Росс³я имѣла бы конституц³ю!

   Не помню когда, но проектъ, у насъ составленный, былъ поднесенъ Государю, Въ пр³ѣздъ мой въ Петербургъ, въ лѣто 1819 года, имѣлъ я счаст³е быть у Государя императора въ кабинетѣ его на Каменномъ островѣ. Велѣно мнѣ было пр³ѣхать въ четыре часа послѣ обѣда, за письмомъ Н. Н. Новосильцову. Государь говорилъ со мною болѣе получаса. Сначала распрашивалъ онъ меня о Краковѣ, куда я незадолго предъ тѣмъ ѣздилъ, изъяснялъ и оправдывалъ свои виды въ разсужден³и Польши, нац³ональности, которую хотѣлъ сохранить въ ней, говоря, что мѣры, принятыя Императрицею Екатериною при завоеван³и Польскихъ областей, были бы теперь несогласны съ духомъ времени; отъ политическаго образован³я, даннаго Польшѣ, перешелъ Государь къ преобразован³ю политическому, которое готовитъ Росс³и; сказалъ, что знаетъ участ³е мое въ редакц³и проекта Русской конституц³и, что доволенъ нашимъ трудомъ, что привезетъ съ собою доставленныя бумаги въ Варшаву и сообщитъ критическ³я свои замѣчан³я Новосильцову, что надѣется привести непремѣнно это дѣло съ желаемому окончан³ю, что на эту пору одинъ недостатокъ въ деньгахъ, потребныхъ для подобнаго государственнаго оборота, замедляетъ приведен³е въ дѣйств³е мысль для него священную; что онъ знаетъ, сколько преобразован³е с³е встрѣтитъ затруднен³й, препятств³й, противорѣч³я въ людяхъ, коихъ предубѣжден³я, легкомысл³е приписываютъ симъ политическимъ правиламъ мног³я бѣдственныя событ³я современныя, когда, при безпристрастнѣйшемъ изслѣдован³и, люди с³и легко могли бы убѣдиться, что с³и безпорядки проистекаютъ отъ причинъ совершенно постороннихъ.

   Предоставляю судить, какими сѣменами должны были подобныя слова оплодотворить сердце, уже раскрытое къ политическимъ надеждамъ, которыя съ того времени освятились для меня самою державною власт³ю. Здѣсь должно прибавить еще, что въ самый тотъ пр³ѣздъ мой въ Петербургъ былъ я соучастникомъ и подписчикомъ въ запискѣ, поданной Государю (по предварительному на то его соизволен³ю) отъ имени графа Воронцова, князя Меншикова и другихъ, въ которой всеподданнѣйше просили мы Его о позволен³и приступить теоретически и практически къ разсмотрѣн³ю и рѣшен³ю важнаго государственнаго вопроса объ освобожден³и крестьянъ отъ крѣпостнаго состоян³я. Государь, говоря послѣ съ Карамзинынъ о томъ, что желан³е освобожден³я крестьянъ раздѣлено многими благомыслящими помѣщиками, назвалъ ему въ числѣ другихъ и меня. Тутъ Карамзинъ и узналъ о поданной нами бумагѣ и о участ³и моемъ въ ней, потому что мы обязались держать попытку нашу въ тайнѣ, пока не послѣдуетъ на нее рѣшительно Высочайшаго соглас³я. Генералъ-адьютантъ Васильчиковъ, сперва подписавш³й эту бумагу и на другой день отказавш³йся отъ своей подписи, вѣроятно былъ главнѣйшею причиною неудачи въ дѣлѣ, которое началось подъ счастливымъ знаменован³емъ.

   Симъ кончается пора моихъ блестящихъ упован³й. Вскорѣ послѣ того политическ³я событ³я, омрачивш³я горизонтъ Европы, набросили косвенно тѣнь и на мой ограниченный горизонтъ. Государь пр³ѣхалъ въ Варшаву; открылъ второй сеймъ. Онъ уже не былъ празднествомъ для Польши, ни торжествомъ для Государя. Разными мѣрами, нерасчетливою государственною пользою внушенными, привели Польск³е умы въ нѣкоторое раздражен³е, поселили недовѣрчивость въ Государѣ. Поляками управлять легко, а особливо-же Русскому царю. Они чувствуютъ свое безсил³е. Съ Поляками должно имѣть мягкость въ пр³емахъ и твердость въ исполнен³и. Они народъ нервическ³й, щекотливый, раздражительный.

   Наполеонъ доказалъ, что легко ихъ заговаривать. Въ благодарность за нѣсколько политическихъ мадригаловъ, коими онъ ласкалъ ея самохвальное кокетство, Польша кидалась для него въ огонь и въ воду.

   Благомыслящ³е изъ Польскихъ либераловъ говорили мнѣ, что Поляки должны имѣть всегда на виду, что царь конституц³онный въ Польскихъ преддвер³яхъ, дома, въ Росс³и императоръ самодержавный. Эта истина была слишкомъ очевидна и служила достаточно урокомъ и обезпечен³емъ. Какъ бы то ни было, но видно посредники между Государемъ и Польшею поступали ошибочно: вѣрно, ни Государь.не хотѣлъ размолвки съ нею, ни, еще того вѣрнѣе, она не хотѣла размолвки съ Государемъ,- но между тѣмъ въ рѣчи Государевой, при закрыт³и втораго сейма, размолвка огласилась и разнеслась съ высоты Престола по Европѣ, которая всегда радуется домашнимъ ссорамъ въ Росс³и, какъ завистливые мелкопомѣстные дворяне радуются разстройству въ хозяйствѣ богатаго и могучаго сосѣда.

   Я былъ любимъ, Поляками, въ числѣ немногихъ Русскихъ былъ принимаемъ въ ихъ дома на пр³ятельской ногѣ. Но ласки отличнѣйшихъ изъ нихъ покупалъ я не потворствомъ, не отриновен³емъ нац³ональной гордости. Напротивъ, въ запросахъ, гдѣ отдѣлялась Русская польза отъ Польской, я всегда крѣпко стоялъ за первую и вынесъ не одинъ жарк³й споръ по предмету возстановлен³я старой Польши и отсѣчен³я отъ Росс³и областей, запечатлѣнныхъ за нами кровью нашихъ отцовъ. Дѣло въ томъ, что, живя въ Польшѣ, не ржавѣлъ я въ запоздалыхъ воспоминан³яхъ о Полякахъ въ Кремлѣ и Русскихъ въ Прагѣ, а былъ посреди соплеменныхъ современниковъ съ умомъ и душою, открытыми къ впечатлѣн³ямъ настоящей эпохи. Должно еще признаться, что мои коротк³я сношен³я съ Поляками были тѣмъ болѣе на виду, что я былъ изъ числа весьма немногихъ Русскихъ въ Варшавѣ, съ которымъ образованные изъ Поляковъ могли имѣть какое нибудь сближен³е. Я всегда удивлялся равнодуш³ю нашего правительства въ выборѣ людей на показъ передъ чужими. Безъ сомнѣн³я надежнѣйшая порука наша есть дубинка Петра великаго, которая выглядываетъ изъ-за годовъ представителей и посредниковъ нашихъ у Европейской политики: могущество можетъ обойтись безъ дальнѣйшаго мудрствован³я, но нравственное достоинство народа оскорбляется симъ отрѣчен³емъ отъ народной гордости. Самая палица Алкида была принадлежностью полубога. Русская колон³я въ Варшавѣ не была представительницею пословицы, что товаръ лицемъ продается. Въ числѣ Русскихъ чиновниковъ мало было лицъ обольстительныхъ, и потому Польское общество не могло обрусѣть. Частныя лица не содѣйствовали мѣрамъ правительства и общежит³е не довершало дѣла, начатаго политикою. Эта разноголосица должна была имѣть пагубныя слѣдств³я. Не знаю, отъ сей ли связи моей съ Поляками, или отъ другихъ причинъ, но судьба моя потускнѣла вмѣстѣ съ судьбою Польши. Государь въ это пребыван³е въ Варшавѣ не удостоилъ меня ни разу своего личнаго вниман³я, хотя и былъ я награжденъ чиномъ. На другой день отъѣзда Государя, призвалъ меня въ себѣ Новосильцовъ и сказалъ мнѣ слѣдующее: "Вчера Государь, прощаясь со мною, спросилъ меня: не знаешь ли, что Вяземск³й имѣетъ противъ меня? Онъ во все время пребыван³я моего здѣсь отъ меня бѣгалъ, такъ что не удалось мнѣ сказать ему ни слова". Не знаю, что отвѣчалъ Новосильцовъ, но я изъ Государева отзыва заключилъ, что я былъ обнесенъ Императору и что онъ, и не желая показать, что не дорожитъ мнѣн³емъ, которое ему обо мнѣ внушили, ни вмѣстѣ съ тѣмъ оскорбить и меня, можетъ быть напрасно, искалъ благопр³ятной уловки для соглашен³я двухъ противорѣч³й. Государь поѣхалъ на Тропавск³й конгрессъ, и тутъ, если бы не канцелярск³е происки, то вѣроятно судьба моя впослѣдств³и не поворотилась бы такъ круто. Служба въ Варшавѣ начинала быть очень не по мнѣ. Повѣривъ опытомъ предан³е, которому я прежде поработился суевѣрно, увидѣлъ я, что ни умъ, ни совѣсть мои не могутъ подчиниться начальнику, избранному мною. Графъ Каподистр³я былъ во мнѣ хорошо расположенъ. Я сталъ просить взять меня изъ канцеляр³и Новосильцова, хотя на время конгресса. Понимая мое положен³е, онъ охотно согласился содѣйствовать моему желан³ю: говорилъ о томъ Новосильцову, но ходатайство его осталось безъ успѣха, вѣроятно по прежнимъ канцелярскимъ проискамъ. Съ Тропавскаго конгресса рѣшительно начинается новая эра въ умѣ Императора Александра и въ политикѣ Европы. Онъ отрекся отъ прежнихъ своихъ мыслей; разумѣется, примѣръ его обратилъ многихъ. Я (хотя это мѣстоимен³е тутъ и очень неумѣстно, но должно же употребить его, когда идетъ дѣло обо мнѣ) остался такимъ образомъ приверженцемъ мнѣн³я уже не торжествующаго, а опальнаго. Не вхожу въ изслѣдован³е, полезно ли было с³е обращен³е, или превращен³е господствующихъ мнѣн³й, но, кажется, нельзя обвинять меня, что я по совѣсти своей не присталъ къ новому политическому изму. Нельзя не подчинить дѣлъ своихъ и поступковъ законной власти, но мнѣн³я могутъ вопреки всѣмъ усил³ямъ оставаться неприкосновенными. Русская пословица говоритъ: у каждаго свой царь въ головѣ. Эта пословица не либеральная, а просто человѣческая; какъ бы то ни было, но положен³е мое становилось со дня на день затруднительнѣе. Изъ рядовъ правительства очутился я, и не тронувшись съ мѣста, въ ряду противниковъ его: дѣло въ томъ, что правительство перешло на другую сторону. Въ такомъ положен³и всѣ слова мой (дѣйств³й моихъ никакихъ не было), бывш³я прежде въ общемъ соглас³и съ господствующимъ голосомъ, начали уже отзываться дикимъ разноглас³емъ: эта несообразность, несозвучность частная была большинствомъ голосовъ выдаваема за мятежничество. Съ одной стороны обнаруживались нетерпимость и гонен³е новаго обращен³я; съ моей - признаюсь охотно - обнаруживался, можетъ быть, излишн³й фанатизмъ страдальчества за гонимое исповѣдан³е. Письма мои, с³и вѣрныя, а часто и предательск³я зерцала моей внутренней жизни, отражали сгоряча впечатлѣн³я, коими раздражала меня моя внѣшняя жизнь. Письма мои съ того времени находились подъ надзоромъ. Я узналъ послѣ, что нѣкоторыя мѣста изъ оныхъ были превратно, если не злоумышленно, перетолкованы. Часто многое въ нихъ оставалось и недоступно понят³ю тѣхъ, которымъ поручено было ихъ читать. Нѣтъ сомнѣн³я, что Его Высочеству Великому Князю недосужно было читать всѣ мои письма, а изъ канцеляр³и его, какъ военной, такъ и гражданской, рѣшительно не было на одного довольно грамотнаго человѣка, который могъ бы понимать своенравный слогъ писемъ, накинутыхъ шутливо и бѣгло. Впрочемъ, о свойствѣ моихъ писемъ и вообще о степени отвѣтственности, которую можно опредѣлить частной перепискѣ, буду подробнѣе говорить послѣ. Письма въ жизни другихъ - эпизодъ; у меня онѣ - истор³я моей жизни. Я поѣхалъ въ Москву и тогда же, какъ узналъ послѣ, былъ, по предписан³ю изъ Варшавы, переданъ особому надзору полиц³и. Тутъ вскорѣ поѣхалъ я въ Петербургъ обратнымъ путемъ въ Варшаву, гдѣ хотѣлъ, устроивъ свои денежныя дѣла, подать просьбу въ отставку. Въ Петербургѣ, передъ самымъ отъѣздомъ, получилъ я письмо оффиц³альное, или полуоффиц³альное на Французскомъ языкѣ и собственноручное отъ Н. Н. Новосильцова, объявляющее мнѣ гнѣвъ Государя Императора. На меня подали два обвинен³я: первое, что до свѣдѣн³я Государя, въ проѣздъ его чрезъ Варшаву, доведено было, что въ разговорахъ моихъ я горячо защищалъ произносимыя въ Польшѣ мнѣн³я Французскихъ депутатовъ, коимъ приписываются всѣ бѣдств³я, постигш³я Франц³ю. Второе, что, выѣзжая изъ Варшавы, не явился я за приказан³ями къ Его Высочеству Великому Князю. Въ заключен³е сказано было, что Государь Императоръ, желая, чтобы мнѣн³я чиновниковъ, употребляемыхъ правительствомъ, не были въ противорѣч³и съ нимъ и чтобы, съ другой стороны, не подавали они примѣра неуважен³я въ особѣ Его Августѣйшаго брата, запрещаетъ мнѣ возвращаться въ Варшаву. Въ этихъ двухъ обвинен³яхъ оправдываюсь тѣмъ, что Франц³я не была тогда раздираема бѣдств³ями революц³и, что обѣ парт³и, раздѣливш³я и раздѣляющ³я понынѣ палату депутатовъ и самые умы Франц³и, входятъ неизбѣжно въ сущность стих³й правлен³я, въ ней господствующаго; с³е тѣмъ доказывается, что часто король изъ среды нынѣшнихъ противниковъ министерства, и слѣдовательно правительства, избираетъ своихъ завтрашнихъ министровъ. По этому безкорыстнымъ пристраст³емъ къ талантамъ той или другой стороны въ тяжбѣ Французскихъ мнѣн³й я никакъ не могъ видѣть Русское преступлен³е. Впрочемъ, и самые разговоры мои о такихъ предметахъ не могли имѣть никакой политической важности: они возникали и умирали въ пр³ятельскихъ бесѣдахъ. Не знаю, какою таинственною силою воскресили мертвыхъ и поставили ихъ противъ меня обвинительными привидѣн³ями, Что же касается до другого обвинен³я, то клянусь совѣст³ю, что никакъ не полагалъ обязанност³ю явиться въ Его Высочеству Великому Князю, не зная, что это въ числѣ установленныхъ обыкновен³й; напротивъ, полагая, что всѣ сношен³я мои съ Его Высочествомъ существуютъ только въ силу Его милостиваго благорасположен³я ко мнѣ, то, уже лишенный онаго и чуждый ему но роду службы моей, я даже и не имѣлъ права такъ-сказать насильственно поддерживать с³и сношен³я, для него тогда уже неугодныя. Письмо Новосильцова взволновало меня, хотя, отдамъ ему справедливость, и было оно умѣрено выражен³емъ сожалѣн³я, что онъ лишается во мнѣ чиновника, котораго всегда уважалъ. Выше сказалъ я, что думалъ и прежде оставить Варшавскую службу, но мнѣ показалось, что могли поступить со мною иначе. Непр³ятный великому Князю, конечно, я не могъ быть оставленъ въ Варшавѣ: Государь Императоръ не могъ колебаться въ чувствахъ и выборѣ; я долженъ былъ быть удаленъ, но не изгнанъ позорно, когда дѣти мои, и весь домъ и дѣла мои требовали моего присутств³я въ Варшавѣ. Дождавшись возвращен³я моего, Новосильцовъ объявилъ бы мнѣ о волѣ Государевой и дѣло обошлось бы безъ огласки. С³е снисхожден³е ко мнѣ было бы тѣмъ естественнѣе, что по самому письму Новосильцова видно, что не имѣли достаточныхъ обвинен³й противъ меня, или имѣли так³я, въ которыхъ не хотѣли сознаться.

   Въ первую минуту волнен³я написалъ я прошен³е на Высочайшее имя объ отставкѣ изъ зван³я камеръ-юнкера. Сей крутой и необыкновенный разрывъ со службою запечатлѣлъ въ глазахъ многихъ мое политическое своевол³е. Карамзинъ былъ тогда въ Царскомъ Селѣ, Императоръ также. Я увѣдомилъ Карамзина о случившемся со мною, когда уже было подано мое прошен³е, и заклиналъ его объ одномъ: не ходатайствовать за меня при Государѣ. Съ свойственнымъ ему благородствомъ и нѣжнымъ участ³емъ въ судьбѣ ближнихъ его сердцу, онъ просилъ у Государя не помилован³я мнѣ, а объяснен³я въ непр³ятности меня постигнувшей. Письмо Новосильцова не казалось ему достаточнымъ и онъ подозрѣвалъ меня въ утаен³и отъ него вины болѣе положительной. Государь подтвердилъ съ нѣкоторыми развит³ями то, что сказано было въ письмѣ, и прибавилъ, что, не смотря на то, могу снова вступить въ службу и просить, за исключен³емъ Варшавы, любое мѣсто, соотвѣтственное моему чину. Я упорствовалъ въ моемъ рѣшен³и, вопреки совѣтамъ и убѣжден³ямъ Карамзина. Симъ кончилось мое служебное поприще и началось мое опальное. Вотъ во всей истинѣ мое Варшавское приключен³е, которое и нынѣ еще упоминается мнѣ въ укоризну и придаетъ какую-то бѣдственную извѣстность моему имени, когда друзья мои говорятъ въ мою пользу сановникамъ, знающимъ меня по одному слуху. Говорю только о существенности и оффиц³альности моего приключен³я, а впрочемъ до сей поры не знаю достовѣрно его прикладныхъ подробностей, хотя въ подобныхъ дѣлахъ текстъ мало значителенъ и вся важность въ тайныхъ и обвинительныхъ комментар³яхъ. Могу по крайней мѣрѣ сказать рѣшительно, что въ поведен³и моемъ въ Варшавѣ не было ни одного поступка предосудительнаго чести моей, въ связяхъ моихъ ничего враждебнаго и возмутительнаго противъ правительства и начальства. Я поддержалъ тамъ съ чест³ю имя Русскаго, и, прибавлю безъ самохвальства, общее уважен³е ко мнѣ и сожалѣн³е, что меня удалили изъ Варшавы, показываютъ, что я не былъ достоинъ своей участи и что строгая мѣра, меня постигшая, была несправедливость частная и ошибка политическая. Могу сослаться на письмо ко мнѣ князя За³ончека, котораго, кажется, нельзя подозрѣвать въ погрѣшности либерализма. Я писалъ ему однажды изъ Москвы по дѣлу постороннему; онъ, отвѣчая на письмо мое, отзывался о моемъ пребыван³и въ Варшавѣ и о сожалѣн³и, что меня уже тамъ нѣтъ, отъ имени своего и согражданъ, въ выражен³яхъ самыхъ лестныхъ. Съ того времени я болѣе проживалъ въ Москвѣ и предался занят³ямъ литтературнымъ, Эпиграммы мои, критическ³е разборы Русскихъ авторовъ и книгъ навлекли на меня недовольныхъ и недоброжелателей. Имя мое, оглашенное у правительства, показалось выгодною поживою людямъ, кой служатъ правительству, увѣряя его, что у него много противниковъ. Въ новое доказательство тому, упомяну о слѣдующемъ. Вскорѣ послѣ отставки моей, Государь, прогуливаясь по обыкновен³ю своему съ Н. М. Караизинымъ въ Царскосельскомъ саду, сказалъ ему однимъ утромъ: "Вотъ вы заступались за князя Вяземскаго и ручались, что въ немъ нѣтъ никакой злобы: онъ на дняхъ написалъ ругательные стихи на правительство". Карамзинъ, пораженный симъ извѣст³емъ, сказалъ, что спорить не смѣетъ, но, зная меня и мой характеръ, не можетъ повѣрить, чтобы я именно въ минуту оскорблен³я и огласки сталъ изливать свое неудовольств³е въ пасквиляхъ. Государь обѣщалъ принести на другой день письменное доказательство и въ самомъ дѣлѣ показалъ Карамзину тщательно и красиво переписанные стихи, въ коихъ было выведено неизвѣстное ему сатирическое сравнен³е Москвы съ Петербургомъ. По счаст³ю, между прочими стихами, Карамзинъ встрѣтилъ так³е, которые отдѣльно были ему давно памятны. Онъ сказалъ о томъ Государю,- что же оказалось? Государю представили на новость стихи, написанные мною лѣтъ за десять и, слѣдовательно, шалость моей первой молодости. Карамзинъ доложилъ Государю, что въ тотъ же день дѣло объяснится, что онъ меня ждетъ изъ Петербурга въ обѣду, чтобы отпраздновать вмѣстѣ день моего рожден³я, и спроситъ меня о стихахъ. Государь, по рѣдкой чертѣ добродуш³я и тонкой внимательности, просилъ Карамзина оставить дальнѣйшее изслѣдован³е и не разстроивать радости семейнаго свидан³я непр³ятными впечатлѣн³ями. Промышляющ³е моими политическими мнѣн³ями начали промышлять и моею частною жизн³ю. Я знаю, что Государь, когда посторонн³я лица говорили ему обо мнѣ съ доброжелательствомъ, отзывался какъ о человѣкѣ не строгаго жит³я и нетрезвомъ. Я никогда не любилъ ни ханжить, ни шарлатанить своими мнѣн³ями и правами. Не почитаю себя въ правѣ оспаривать у кого бы то ни было награды цѣломудр³я, но рѣшительно и гласно говорю, что и въ самыя молодыя лѣта мои не бывалъ я никогда распутнымъ и развратнымъ. Любя заниматься по утрамъ, любилъ я всегда поздно обѣдать; ранн³е желудки нѣкоторыхъ Московскихъ бригадировъ, знавшихъ, что иногда встаю со стола часу въ седьмомъ вечера, люблю продолжать застольные разговоры за рюмкою вина, въ кругу пр³ятельскомъ, не могли переварить моихъ позднихъ обѣдовъ и они пошли за попойки. Впрочемъ, послѣ я также имѣлъ случай увѣриться, что Государь ко мнѣ былъ расположенъ благосклоннѣе. Убѣжденный людьми мнѣ близкими, просилъ я наконецъ у Государя черезъ Карамзина, въ случаѣ ваканс³и, вице-губернаторское мѣсто въ Ревелѣ, который мнѣ полюбился въ лѣтнее мое пребыван³е для морскихъ купан³й. Государь обѣщалъ мнѣ это мѣсто, когда оно упразднится. Если же Государь продолжалъ и до конца быть обо мнѣ не совсѣмъ выгоднаго мнѣн³я, то и это понимается. Послѣдн³е годы его царствован³я были годами недовѣрчивости и опасен³й. Глухой ропотъ предвѣщалъ, что волнен³е зрѣло; подозрѣн³я его не были опредѣлительны и могли падать на меня наравнѣ со многими другими, особенно же послѣ моей Варшавской огласки. Но и въ такомъ случаѣ долженъ я признаться съ благороднымъ уважен³емъ въ его памяти, что и подозрѣн³е его было незлобное; съ ходатайства Карамзина далъ онъ немедленно Высочайшее соизволен³е свое на покупку имѣн³я моего въ казенное вѣдомство, когда я просилъ о томъ для устройства дѣлъ своихъ, пришедшихъ въ упадокъ. Какъ бы то ни было и на какомъ замѣчан³и я у правительства ни находился, но я нисколько не былъ тревожимъ въ послѣдн³е годы царствован³я покойнаго Императора.

   19-е ноября 1825 года отозвалось грозно въ смутахъ 14-го декабря. Сей день бѣдственный для Росс³и и эпоха, кроваво имъ ознаменованная, были страшнымъ судомъ для дѣлъ, мнѣн³й и помышлен³й настоящихъ и давнопрошедшихъ. Мое имя не вписалось въ его роковыя скрижали. Сколь ни прискорбно мнѣ было, какъ Русскому и человѣку, торжество невинности моей, купленное цѣною бѣдств³я многихъ согражданъ и въ числѣ ихъ нѣкоторыхъ моихъ пр³ятелей, павшихъ жертвами сей эпохи, но, по крайней мѣрѣ, я могъ, когда отвращалъ вниман³е отъ участи ближнихъ, поздравить себя съ личнымъ очищен³емъ своимъ, совершеннымъ самыми событ³ями. Мнѣ казалось, что я, въ глазахъ правительства отъявленный крамольникъ, бывш³й въ пр³ятельской связи съ нѣкоторыми изъ обвиненныхъ и оказавш³йся совершенно чуждый соумышлен³я съ ними, выигралъ рѣшительно мою тяжбу. Скажу безъ уничижен³я и безъ гордости: имя мое, характеръ мой, способности мои могли придать нѣкоторую цѣну моему завербован³ю въ ряды недовольныхъ, и отсутств³е мое между ними не могло быть дѣломъ случайнымъ, или отъ меня независимымъ. Но, по странному противорѣч³ю, предубѣжден³е противъ меня не ослабло и при очевидности истины; мнѣ извѣстно слѣдующее заключен³е обо мнѣ: отсутств³е имени его въ этомъ дѣлѣ доказываетъ только, что онъ былъ умнѣе и осторожнѣе другихъ. Благодарю на высокое мнѣн³е о моемъ умѣ, но не хочу на него промѣнять сердце и честь. Въ такихъ словахъ отзывается или неумышленность невѣдѣн³я, или эхо замысловатой клеветы. Нѣтъ, знающ³е меня скажутъ, что ни умъ мои, ни сердце мое не свойства разсчетливаго и промышленнаго; если я былъ бы хотя и сокрытымъ дѣйствующимъ лицемъ въ бѣдственномъ предпр³ят³и, то вѣрно былъ бы на лицо въ сотовариществѣ несчаст³я. Ни въ какомъ случаѣ меня не могли щадить: ни подсудимые, потому что они никого не пощадили, ни суд³и, потому что не имѣлъ я въ нихъ ни одного доброжелателя. Кстати о характеристическихъ отзывахъ, обо мнѣ распускаемыхъ, припомню еще одипъ. Мнѣ извѣстно, что въ послѣдн³й пр³ѣздъ мой въ Петербургъ было донесено правительству слово, будто сказанное обо мнѣ Александромъ Пушкинымъ: вотъ пр³ѣхалъ мой демонъ! Это не сказано Пушкинымъ, или сказано да не такъ. Онъ не могъ придавать этимъ словамъ ни политическ³й, ни нравственный смыслъ, а развѣ просто шуточный, если только и произнесъ ихъ. Онъ ни въ духѣ Пушкина, ни въ моемъ; по сердцу своему, онъ ни въ какомъ случаѣ не скажетъ предательскаго слова. По свойству ума, если и могъ бы онъ быть подъ чьимъ нибудь вл³ян³емъ, то не хотѣлъ бы въ томъ сознаться. Я же ничьимъ, а еще менѣе Пушкинскинъ соблазнителенъ быть не ногу. Въ мнѣн³яхъ своихъ бывалъ я неумѣремъ и заносчивъ за себя, но вездѣ, гдѣ только имѣлъ случай, старался всегда умѣрять невоздержность другихъ. Ссылаюсь на письма мои, которыя такъ часто бывали въ рукахъ правительства. Сюда идетъ также опровержен³е донесен³я, или просто лживаго доноса, представленнаго нынѣшнему правительству о какомъ-то моемъ тайномъ, злонамѣренномъ участ³и, или болѣе направлен³и въ издан³и Телеграфа. Не стану входить въ изслѣдован³е: можетъ ли быть что нибудь тайное, злоумышленное въ литтературномъ дѣйств³и, когда существуетъ цензура строгая, мнительная и щекотливая, какова наша; скажу просто: я печаталъ свои сочинен³я стихами и прозою въ Телеграфѣ, потому что по услов³ю, заключенному на одинъ годъ съ его издателемъ, я хотѣлъ получить нѣсколько тысячъ рублей и такимъ оборотомъ замѣнить недоимки въ оброкѣ съ крестьянъ, наложен³емъ добровольной подати на публику. Въ этомъ отношен³и замѣчу, что правительство, стѣсняя мой литтературныя занят³я, лишаетъ меня такимъ образомъ общаго права пользоваться моею собственностью на законномъ основан³и. Такое нарушен³е справедливости безъ сомнѣн³я не входитъ въ намѣрен³я правительства, но не менѣе того истекаетъ изъ мѣръ, имъ предпринимаемыхъ. Въ этихъ несправедливыхъ притязан³яхъ, какъ и въ послѣднемъ доносѣ на меня, также по поводу газеты мнѣ неизвѣстной, которую будто я готовился издавать подъ чужимъ именемъ, вижу одно гнусное безпокойство нѣкоторыхъ журналистовъ, коихъ позорная дѣятельность безчеститъ Русскую литтературу и Русское общество. Они помнятъ мой прежн³я эпиграммы, боятся новыхъ, боятся независимости моего прямодуш³я, когда предстоитъ мнѣ случай вывесть на свѣжую воду ихъ глупость или безчестность, боятся нѣкоторыхъ правъ моихъ на вниман³е читающей публики, совмѣстничества моего для нихъ опаснаго, и въ безсил³и своемъ состязаться со иною при свѣтѣ дня, на литтературномъ поприщѣ, они подкапываются подъ меня во мракѣ, свойственномъ ихъ природнымъ дарован³ямъ и нажитому ремеслу. Вотъ однако же тайныя пружины, которыя, такъ сказать безъ вѣдома правительства, настроиваютъ его гнѣвъ противъ гражданина, который, не смотря на неограниченную преданность сихъ мнимыхъ прислужниковъ, болѣе ихъ достоимъ снисходительнаго вниман³я правительства. Не знаю - ихъ ли злоба, или злоба другихъ, но направлен³е ея въ ударѣ, нанесенномъ ивѣ въ послѣднее время, вышло изъ мѣры. Въ сообщен³и по Высочайшему повелѣн³ю, доставленномъ отъ графа Толстого къ князю Голицыну въ Москву, по поводу газеты, о которой я не имѣлъ понят³я, нанесены чести моей живѣйш³я оскорблен³я. Никто безъ суда да не накажется, а развѣ обезчещен³е не есть наказан³е, и тѣмъ тягостнѣе, когда оно не гласно. Гласная несправедливость носитъ въ себѣ предохранительное и удовлетворительное возмезд³е, которымъ прикрываетъ жертву ей подпавшую; но полугласность, какъ ударъ незримаго врага, неизбѣжима и неотразима. Поносительное для меня отношен³е графа Толстого извѣстно во многихъ канцеляр³яхъ. Злоупотреблен³емъ имени моего наказали также издателя предполагаемой газеты, которому запретили ее издавать, думая, что онъ находится со иною въ какихъ-то сношен³яхъ, когда я ни лица, ни имени его не знаю. Развѣ такая оскорбительная полугласность не есть лютѣйшее наказан³е для человѣка, дорожащаго своимъ именемъ? Судебнымъ порядкомъ я не ногъ подлежать наказан³ю: слѣдовательно, я былъ наказанъ безъ суда и безъ справедливости. И все это послѣдств³е отступлен³й отъ правосуд³я изъ какого источника истекаетъ? Изъ корыстолюб³я какихъ нибудь подлыхъ газетчиковъ, которые боятся, что новая газета отобьетъ у нихъ подписчиковъ. Правительство въ такомъ случаѣ поступаетъ и вопреки своимъ благонамѣреннымъ видамъ, нарушая общую справедливость лицепр³ятными исключен³ями, и вопреки пользѣ просвѣщен³я, стѣсняя дѣятельность и совмѣстничество умовъ. Что же касается до приговора, мнѣ изреченнаго, признаюсь - не знаю, до какой степени имѣютъ право позорить имя человѣка за поступки, не входящ³е въ число ни гражданскихъ, ни политическихъ преступлен³й. Заблужден³я, въ которыхъ можно каяться духовному отцу, не подлежатъ расправѣ свѣтскихъ властей; но какъ бы то ни было, могу сказать рѣшительно, что ни въ какомъ отношен³и не заслуживаю выражен³й, употребленныхъ графомъ Толстымъ. Развратная жизнь, недостойная образованнаго человѣка, предосудительность поведен³я, которое можетъ служить въ соблазну другихъ молодыхъ людей и вовлечь ихъ въ норови, суть обвинен³я такого рода, что примѣненныя во мнѣ они, безъ сомнѣн³я, возбудятъ негодован³е каждаго частнаго человѣка, меня знающаго, и сожалѣн³е, что правительство слишкомъ легко довѣряетъ выдумкамъ клеветы и основываетъ мнѣн³я свои на подобныхъ показан³яхъ. Удивляюсь, какъ графъ Толстой, хотя и былъ бы въ этомъ случаѣ однимъ безусловнымъ исполнителемъ, могъ безъ всякой оговорки, безъ малѣйшей попытки облегчен³я подписать свое имя подъ такимъ поносительнымъ приговоромъ. Или нѣтъ въ немъ памяти, или долженъ онъ знать меня такимъ, какимъ зналъ въ долгое свое пребыван³е въ Москвѣ. Онъ зналъ мои связи; смѣю сказать уважен³емъ, коимъ пользуюсь въ обществѣ, я обязанъ своему характеру, именно поведен³ю своему, нынѣ его же рукою опятненному, а не блеску почестей или богатства, часто замѣняющихъ въ глазахъ свѣта недостатокъ въ качествахъ не столь случайныхъ. - правительство лучше моего знаетъ кто мои недоброжелатели и тайные враги; пускай велитъ оно изслѣдовать, кого могу назвать въ числѣ людей во мнѣ благорасположенныхъ и друзей моихъ? И сею повѣркою оно, надѣюсь, убѣдится, что имѣю полное право равно гордиться " непр³язнью и дружбою, которыя я умѣлъ заслужить. Повторяю сказанное мною въ письмѣ въ князю Голицыну, въ отвѣтъ на сообщенную мнѣ бумагу графа Толстого, я долженъ просить строжайшаго изслѣдован³я поведен³ю своему. Повергаю жизнь мою на благоразсмотрѣн³е Государя Императора, готовъ отвѣтствовать въ каждомъ часѣ послѣдняго пребыван³я моего въ Петербургѣ, столь неожиданно оклеветаннаго.

   Нынѣ слышу уже, что обвинен³е меня въ развратной жизни устранено; говорятъ о какомъ-то письмѣ моемъ или сочинен³яхъ моихъ, попавшихся въ руки правительства и коихъ содержан³е должно мнѣ повредить. Обвинен³е съ обвинен³емъ различно. На обвинен³е въ порочности нравовъ моихъ и поведен³я моего въ Петербургѣ прошу и суда и огражден³я меня впредь отъ подобной клеветы наказан³емъ клеветниковъ. Если обвинен³е падаетъ на какое нибудь мое сочинен³е, прошу обвинен³я и потребован³я меня въ отвѣту; если на мои частныя письма - прошу выслушать мое сознан³е и оправдан³е. Возмутительныхъ сочинен³й у меня на совѣсти нѣтъ. Въ двухъ такъ называемыхъ либеральныхъ стихотворен³яхъ моихъ: Петербургъ и Негодован³е отзывается вездѣ желан³е законной свободы монархической и нигдѣ пѣтъ оскорблен³я державной власти. Первое кончилось воззван³емъ въ Императору Александру; писано оно было вскорѣ послѣ перваго Польскаго сейма и тогда гласнымъ образомъ ходило по Петербургу. Второе также ни само было въ Варшавѣ; оно менѣе извѣстно. Я узналъ послѣ, что правительству донесено было о немъ; но не знаю, было ли оно доставлено. Если же ничего не прибавили въ нему отъ себя издатели-предатели, не editori, а traditori, то не опасаюсь заключен³й, въ которымъ оно дастъ поводъ. Я написалъ его въ самую эпоху борьбы или перелома мнѣн³й, и, разумѣется, должно носить оно живой отпечатокъ мнѣн³й, которымъ я оставался преданъ и послѣ ихъ паден³я. Въ разныя времена писалъ я эпиграммы, сатирическ³е куплеты и на лица удостоенныя довѣренности правительства, но и въ нихъ не было ничего мятежнаго, а просто - свѣтск³я насмѣшки. Так³я произведен³я не могутъ быть почитаемы за выражен³е цѣлой жизни и служить вывѣскою человѣка; они бѣглыя выражен³я минуты, внезапнаго впечатлѣн³я, и отпечатлѣн³е ихъ на умы также есть минутное. Соглашаюсь, что въ глазахъ правительства они должны казаться предосудительными и нѣкоторымъ образомъ нарушаютъ соглас³е, которое для общаго благоденств³я должно господствовать между правительствомъ и управляемыми; но въ этомъ отношен³и прямодушное изслѣдован³е обязано разборчиво отдѣлить проступокъ отъ преступлен³я, шалость игриваго ума отъ злоумышлен³я сердца, и не столько держаться буквы, сколько духа. Теперь приступаю въ письмамъ моимъ, единственному обвинительному факту въ тяжбѣ моей, который не могу опровергнуть и въ которомъ долженъ прямодушно оправдываться. Письма мои должны раздѣлиться на два разряда, согласно съ двумя эпохами жизни моей: службы и отставки. Невоздержность письменныхъ мнѣн³й моихъ во время службы непростительна. Такого свойства оппозиц³я у насъ, гдѣ нѣтъ законной оппозиц³и, есть и несообразность и даже родъ предательства. Это походитъ на дѣйств³е сатира, который въ одно время дуетъ холодомъ и тепломъ: гласно служишь правительству, и слѣдовательно даешься оруд³емъ въ его руки, а подъ рукою, хотя и безъ злоумышлен³я, дѣйствуешь противъ него. Въ случаяхъ противорѣч³я кровныхъ мнѣн³й своихъ и задушевныхъ чувствъ съ зван³емъ и обязанностями, на себя принятыми, должно по возможности принести правительству покорное сознан³е, или оставить службу. Слѣдовательно, я въ этомъ отношен³и былъ виноватъ: правительство, какими способами бы ни было, поймало меня en flagrant délit и я долженъ нести наказан³е вины моей. Это не сомнительно въ глазахъ холоднаго, строгаго суда; но есть справедливость, которая выше правосуд³я. Теперь для нравственнаго, добросовѣстнаго изслѣдован³я предосудительности моихъ писемъ должно бы подвергнуть ихъ сполна не одностороннему разсмотрѣн³ю, взвѣсить на вѣсахъ безпристраст³я тѣ мнѣн³я и выражен³я, которыя могутъ быть признаны за обвинительныя, и тѣ, которыя могутъ быть ходатаями за меня, судить о всей перепискѣ моей, какъ будутъ судить на страшномъ судѣ о всей жизни человѣка, а не такъ, какъ могла бы судить инквизиц³я по отдѣльнымъ поступкамъ и словамъ, по отрывкамъ жизни, составляющимъ въ насильственной совокупности уголовное дѣло, тогда какъ въ цѣломъ порочность сихъ отрывковъ умѣряется предыдущими и послѣдующими. Должно бы еще обратить вниман³е на время, въ которое писаны были с³и письма, и можетъ быть волнен³е въ нихъ, отзывающееся отголоскомъ тогдашней эпохи, отпечатокъ тогдашняго перелома и раздражен³я нѣсколько оправдывается самою сущностью современныхъ событ³й. Въ другомъ отдѣлен³и моей переписки кажется предстоитъ мнѣ болѣе способовъ къ оправдан³ю. Со времени моей отставки, не принадлежащ³й уже къ числу исполнителей мѣръ правительства, я полагалъ, что могу свободнѣе и безотвѣтственнѣе судить о нихъ. Къ тому же, что есть частное письмо? Бесѣда съ глаза на глазъ, родъ тайной исповѣди, сокровенное изл³ян³е того, что тяготитъ умъ или сердце. Когда исповѣдь становится дѣломъ? Тогда, когда открываетъ умыслы, готовые къ исполнен³ю. Но если исповѣдь ограничивается однѣми мыслями, одними впечатлѣн³ями, преходящими какъ и самыя событ³я, то можно ли искать поводовъ къ отвѣтственности въ сей исповѣди, такъ сказать не облеченной въ существенность? Должно еще смотрѣть на лица, къ кому письма надписаны. Если въ нихъ выказывается намѣрен³е дѣйствовать на эти лица, или черезъ нихъ на друг³я и на общее мнѣн³е, если они въ нѣкоторомъ отношен³и родъ поучен³й, разглашен³й, то предосудительность оныхъ размѣряется цѣлью, на которую они мѣтятъ. Но если письма, хотя и содержан³я неумѣреннаго, надписаны къ людямъ, коихъ лѣта, мнѣн³я, положен³е въ обществѣ уже ограждаютъ отъ посторонняго вл³ян³я, если они писаны къ близкимъ родственникамъ, къ женѣ, то всякое предположен³е въ злонамѣренности оныхъ не устраняется ли самою очевидностью? Одно нарушен³е тайны писемъ, писанныхъ не для гласности, составляетъ ихъ вину и опредѣляетъ мѣру ихъ отвѣтственности; но нарушен³е оныхъ совершается противъ воли писавшаго: какъ же можетъ онъ за нихъ отвѣтствовать? Въ такомъ случаѣ если допустить нарушен³е тайны, то должно добросовѣстно судить о перехваченныхъ письмахъ. Мои должны служить признаками прямодушной, хотя и неумѣстной откровенности, обнаруживать иногда игру ума, склоннаго въ насмѣшкѣ, иногда игру желчи или раздраженныхъ нервовъ, невинный свербежъ руки. Не заключить ли о нихъ о добросовѣстности моей, о довѣренности, которую заслуживаетъ мой характеръ? Я знаю, что частныя письма бываютъ въ рукахъ у правительства, что мои чаще другихъ попадаютъ ему, что отъ переписки своей уже пострадалъ, а между тѣмъ продолжаю подавать оруд³е на себя. Что жъ это доказываетъ? Совѣстное мое убѣжден³е, что въ письмахъ, каковы мои, нѣтъ преступлен³я, что, чистый въ побужден³яхъ своихъ, я не забочусь о истолкован³яхъ и превратныхъ заключен³яхъ, къ коимъ письма с³и могутъ подать поводъ. Это неосторожно, необдуманно, но не преступно. главная предосудительность подобнаго поведен³я заключается, во-первыхъ, въ томъ, что кажусь своевольнымъ и будто съ намѣрен³емъ вызывающимъ на себя неудовольств³е правительства; во-вторыхъ, что не щажу произвольно лицъ, къ которымъ пишу и вообще своихъ пр³ятелей, на коихъ можетъ падать нѣкоторая отвѣтственность за связи ихъ со мною. Так³я соображен³я должны внушить невыгодное мнѣн³е о неосновательности моей, о легкомысл³и и вообще повредить достоинству характера, которое каждый благомыслящ³й человѣкъ обязанъ сохранять ненарушимо и свято. Сознан³е въ семъ отступлен³и отъ обязанностей своихъ можетъ послужить залогомъ, что впередъ не буду ихъ преступать. Затворю въ себѣ окно, изъ котораго выглядывала невоздержность словъ моихъ въ наготѣ на соблазнъ прохожимъ. Что нѣтъ собственно порочной невоздержности въ дѣлахъ и побужден³яхъ моихъ, кажется, достаточно доказано всею исповѣдью моею, приносимою нынѣ въ видѣ показан³я и оправдан³я. Въ свою защиту прибавлю еще одно замѣчан³е: въ изустной рѣчи болѣе непосредственнаго дѣйств³я на вниман³е и кругъ дѣйств³я обширнѣе. Нѣтъ сомнѣн³я, что нашлось бы противъ меня столько же, если не болѣе, обличительныххъ ушей, сколько нашлось обличительныхъ глазъ; но, какъ мнѣ извѣстно, рѣчи мои не бывали обращаемы въ оруд³я на меня. Слѣдовательно, я не искалъ никогда славы быть проповѣдникомъ, разглашателемъ своихъ мнѣн³й, хотя и знаю, что каждое слово изустное имѣетъ тысячу эховъ, и между тѣмъ неуловимо, тогда какъ письменное слово дѣйствуетъ одновременно на одно лицо и воплощается только тогда, когда предательскою силою можетъ погубить васъ. Признаюсь однакоже: иногда позволялъ я себѣ въ письмахъ моихъ и умышленную неосторожность. Въ припадкахъ патр³отической желчи, при мѣрахъ правительства не согласныхъ, по моему мнѣн³ю, ни съ государственною пользою, ни съ достоинствомъ Русскаго народа; при назначен³и на важныя мѣста людей, которые не могли поддерживать возвышеннаго бремени, на нихъ возложеннаго, я часто съ намѣрен³емъ передавалъ сгоряча письмамъ моимъ животрепещущее соболѣзнован³е моего сердца; я писалъ часто въ надеждѣ, что правительство наше, лишенное независимыхъ органовъ общественнаго мнѣн³я, узнаетъ, чрезъ перехваченныя письма, что есть однакоже мнѣн³е въ Росс³и, что посреди глубокаго молчан³я, господствующаго на равнинѣ нашего общежит³я, есть голосъ безкорыстный, укорительный представитель мнѣн³я общаго; признаюсь, мнѣ казалось, что сей голосъ не долженъ пропадать, а, напротивъ, можетъ возбуждать чуткое вниман³е правительства. Пускай смѣются надъ симъ самоотвержен³емъ, безплоднымъ для общей пользы, надъ симъ добровольнымъ мученичествомъ донкихотскаго патр³отизма, но пускай также согласятся, что если оно не признавъ разсчетливаго ума, то по крайней мѣрѣ оно несомнѣнное выражен³е чистой совѣсти и откровеннаго прямодуш³я. Могу сказать утвердительно, что всѣ мнѣн³я, самыя рѣзк³я, были болѣе или менѣе отголосками общаго мнѣн³я, или имѣли невыраженный, но не менѣе того въ существѣ своемъ гласный отголосокъ въ общемъ мнѣн³и. Никогда, никакое чувство злобное, никакая мысль предательская, не омрачала моихъ поступковъ, хотя въ минуты досады, грустнаго разувѣрен³я въ своихъ надеждахъ, я могъ, по авторской раздражительности, выходитъ изъ границъ хладнокров³я и должнаго благоразум³я. Легко судить меня по письмамъ; но чѣмъ я виноватъ, что Богъ назначилъ меня быть грамотнымъ, что потребность сообщать, выдавать себя посредствомъ дара слова, или, правильнѣе, дара письменнаго, пала мнѣ на удѣлъ въ числѣ немногихъ изъ Русскихъ? Не мудрено, что тѣ, къ которымъ присталъ стихъ Пушкина (а у насъ ихъ много): нигдѣ ни пятнышка чернилъ, не замарали совѣсти своей чернильными пятнами и что мои тѣмъ болѣе на виду. Вѣрю, что отблески мыслей должны казаться кометами въ общемъ затмѣн³и Русской переписки, въ общемъ оцѣпенѣн³и умственной дѣятельности; но не ужели равнодуш³е есть добродѣтель, не ужели гробовое безстраст³е къ Росс³и можетъ быть. для правительства надежными союзниками? Гдѣ есть живое участ³е, гдѣ есть любовь, тамъ должна быть и раздражительность. Мелк³е прислужники правительства, промышляющ³е ловлею въ мутной водѣ, могутъ, подслушивая, ему передавать сплетни, отравляя ихъ ехидною примѣсью отъ себя, но правительство довольно сильно и должно быть довольно великодушно, чтобы сносить съ благодарност³ю, даже и несправедливыя укоризны, если онѣ внушены прямодуш³енъ,

   Кажется, симъ можетъ ограничиться моя исповѣдь. Я высказалъ себя всего. Теперь правительство пускай ищетъ меня здѣсь, а н