Выдержки изъ бумагъ Остафьевскаго архива.
Перебирая старыя свои бумаги и старыя письма лицъ, которыхъ уже нѣтъ, кажется, мимоходомъ и снова переживаешь себя самаго, всю свою жизнь и все свое и все чужое минувшее. Тутъ, послѣ давняго кораблекрушен³я, выплываютъ и приносятся къ берегу обломки стараго и милаго прошлаго. Смотришь на нихъ съ умилен³емъ, прибираешь ихъ съ любовью; дорожишь между ними и мелочами, которымъ прежде какъ-будто не знали мы цѣны. Предан³я нерѣдко бываютъ дороже и выше самихъ событ³й. Все это особенно относится къ чувству личному, къ чувству cебялюбивому. Такимъ образомъ свое настоящее хозяйство пополняеть и какъ-будто подновляешь остатками прежняго, которые; хранились въ забытыхъ, хотя и завѣтныхъ, кладовыхъ. Но, кажется, и въ общемъ отношен³и, и въ отношен³и къ постороннимъ лицамъ, не современнымъ тому времени, которое въ глазахъ оживаетъ, подобныя выставки минувшаго должны имѣть свою прелестъ и неминуемо свою пользу. Въ настоящемъ мы раздѣлены на отдѣльные кружки и увлекаемся личными привязанностями и нерѣдко случайностью: въ минувшемъ мы какъ-будто нераздѣльно всѣ дома и всѣ сродни между собою и съ тѣми которые жили до насъ. Границы настоящаго должны не только выдвигаться впередъ, но и отодвигаться назадъ. Душѣ тѣсно въ одномъ настоящемъ: ей нужно надѣяться и припоминать.
Предлагаемое здѣсь письмо Жуковскаго не должно быть потеряно для будущаго б³ографа его. Въ немъ слышатся сердце его и умственная его дѣятельность. Нельзя не подивиться ревности, съ которой онъ работалъ, и ревности, съ которой онъ собирался работать. Вообще въ жизни внѣшней пр³емы и привычки его были довольно лѣниваго свойства. Но за то умственная и духовная работа была ему необходимо-нужна, и онъ былъ въ ней неутомимъ. Въ то самое время, когда онъ переводилъ Новый Завѣтъ, онъ готовился и къ переводу Ил³ады. Между тѣмъ и педагогическ³е труды шли своимъ чередомъ. И все это, когда уже накопивш³еся года и, болѣе или менѣе, физическ³я немощи могли бы требовать отъ него отдохновен³я.
Къ письму Жуковскаго сами собою такъ и ложатся письма Сильв³о Пеллико. Въ нихъ есть одинаковое настроен³е и, такъ-сказать, созвуч³е. Въ самыхъ личностяхъ двухъ авторовъ много общаго. Это двѣ сочувственныя и родственныя натуры. Въ обоихъ горѣло чистое пламя поэз³и; сильно и глубоко было развито чувство религ³озности; много было смирен³я, кротости, благоволен³я.
Проѣздомъ чрезъ Туринъ въ 1835 г. познакомился я съ Пеллико, къ которому имѣлъ письмо изъ Рима. Все наше знакомство, за скорымъ выѣздомъ моимъ, ограничилось нѣсколькими часами откровенной бесѣды. Когда позднѣе былъ я снова въ Туринѣ, его уже не было на свѣтѣ. Онъ умеръ въ 1854 году. Но и въ этомъ краткомъ и мимоходномъ знакомствѣ зародилось, смѣю сказать, чувство взаимной привязанности, которое сохранилось и заочно. Письма его о томъ свидѣтельствуютъ. Я, разумѣется, зналъ его и прежде по сочинен³ямъ его. Онъ меня вовсе не зналъ и знать не могъ. Я былъ для него человѣкъ совершенно посторонн³й, чуждый его минувшему и, какъ минутный проѣзж³й, чуждый его будущему. Однимъ словомъ, я былъ туристомъ. какихъ видалъ онъ много.
Никакая авторская личность не могла полнѣе быть провѣрена сочинен³ями своими. какъ личность автора: "
Le т³е³ prignoni" и философическаго разсужден³я: "
Объ обязанностяхъ человѣка" Извѣстно, что, въ слѣдств³е политическихъ возмущен³й въ Итал³и, онъ Австр³йскимъ правительствомъ присужденъ былъ къ смертной казни. Сей приговоръ былъ замѣненъ заточен³емъ (carcere duro) на 15 лѣтъ въ крѣпости Шпильбергъ. Послѣ 9-лѣтняго пребыван³я въ крѣпости, былъ онъ помилованъ и возвращенъ въ Туринъ. Такое тяжелое испытан³е не только не выразилось никакимъ чувствомъ озлоблен³я въ разсказѣ его о тюремной жизни, но не оставило ни малѣйшаго слѣда злопамятливости и въ немъ самомъ. Напротивъ, онъ говорилъ мнѣ, что изъ всѣхъ этихъ страдан³й сохранилъ онъ одно чувство глубокой благодарности къ Австр³йскому императору, который могъ предать его смерти, а ограничился однимъ временнымъ заточен³емъ, и тѣмъ самымъ далъ ему возможность быть еще подпорою и отрадою престарѣлыхъ родителей своихъ и посвятить имъ жизнь, спасенную отъ казни. Во всѣхъ словахъ его слышны были искренность и умилен³е. Тутъ не было никакого притворства, никакихъ желан³й выказать свое великодуш³е. Я признавался ему, что слыхалъ отъ многихъ Итальянцевъ и читателей его, что смирен³е, выказанное имъ въ разсказѣ о страдальческихъ годахъ его, было въ немъ искусная уловка, чтобы тѣмъ самымъ придать болѣе ненавистный характеръ мѣрамъ, принятымъ противъ него Австр³йскимъ правительствомъ. Онъ отвѣчалъ мнѣ, что не дивится подобному заключен³ю, потому-что люди вообще такъ привыкли во многомъ обманывать себя и другихъ, что имъ труднѣе всего, и менѣе всего вѣрится истинѣ.- Профессоръ Варуффи, котораго письмо тутъ же приводится, былъ въ Петербургѣ и, по возвращен³и своемъ на родину, напечаталъ нѣсколько писемъ о Росс³и, Въ нихъ вообще были довольно благонамѣренные отзывы, но и не безъ примѣси нѣкоторыхъ заблужден³й, предразсудковъ и кривыхъ толковъ, отъ которыхъ не освобождаются и самые добросовѣстные посѣтители нашей terra incognita. Paзумѣется, для придачи мѣстнаго колорита выведенъ былъ и кнутъ.- Говорится въ письмахъ и о графѣ Ксавер³и де-Местрѣ, лицѣ памятномъ и въ Москвѣ и въ Петербургѣ. Онъ пр³ѣхалъ въ Росс³ю жертвою революц³онныхъ переворотовъ своей родины. Не имѣя никакихъ средствъ къ существован³ю, онъ занимался живописью, въ которой отличался дарованьемъ, и писалъ портреты. Послѣ вступилъ онъ въ военную службу и, кажется, на Кавказѣ дослужился генералъ-ма³орскаго чина. Извѣстны сочинен³я его, на французскомъ языкѣ: "Путешеств³е вокругъ моей комнаты", "Прокаженный," "Кавказск³й плѣнникъ," "Молодая Сибирячка" и мног³я стихотворен³я, изъ которыхъ одно: "Узникъ къ Мотыльку" переведено Жуковскимъ. Сочинен³я его, по ихъ оригинальности, свѣжести чувства и красокъ, имѣли большой успѣхъ, какъ во Франц³и, такъ и въ Росс³и. Когда, по долгомъ отсутств³и, пр³ѣхалъ онъ въ Парижъ, всѣ книгопродавцы кинулись къ нему и просили новаго Путешеств³я вокругъ комнаты и новыхъ повѣстей, какъ въ старину, послѣ появлен³я книги Монтескьё всѣ книгопродавцы просили новыхъ Персидскихъ писемъ. Онъ женатъ былъ на дѣвицѣ Загряжской и такимъ образомъ приходился дядей Пушкину, котораго теща была сестрою графини де-Местръ. Но, кажется, онъ не зналъ племянника своего, котораго уже не было въ живыхъ, когда графъ возвратился въ Петербургъ на постоянное житье. Онъ умеръ въ весьма преклонныхъ лѣтахъ, но до самой кончины своей сохранилъ блескъ, живость и свѣжесть ума и всю прелесть тонкой и добродушной общежительности.
I. Письмо В. А. Жуковскаго.
Христосъ воскресе, милый другъ! Я хотѣлъ писать тебѣ въ самый первый день праздника;
въ этотъ день я мысленно былъ у тебя въ гостяхъ, да отчасти и лично: въ Баденѣ есть мѣсто, которое составляетъ частицу твоего семейнаго дома {Могила княжны Надежды Петровны Вяземской.}; туда я ходилъ съ женой и дѣтьми; на крестъ повѣсили вѣнокъ изъ весеннихъ цвѣтовъ; на камнѣ, очищенномъ отъ моху, скопившагося въ нынѣшн³й годъ, выразилось чисто имя, дающее ему смыслъ: онъ какъ будто ожилъ. Въ этомъ проявлен³и имени проявилось видимо Воскресен³е: имя, знакъ существа, переживаетъ земную жизнь, оно не умираетъ на землѣ - такъ-же, какъ душа внѣ земли не умираетъ. Посылаю тебѣ съ этого гроба въ отвѣтъ: "воистину воскресе!" - отвѣтъ, который ухо не слыхало, но который, конечно, былъ мнѣ сказанъ. Я
получилъ отъ Булгакова {Московскаго почтдиректора, Александра Яковлевича Булгакова, общаго пр³ятеля Жуковскому и князю П. А. Вяземскому.} письмо, которое потревожило мнѣ душу возможностью бѣды, къ счаст³ю уже насъ миновавшей. Онъ писалъ мнѣ о болѣзни твоего Павла и о болѣзни Екатерины Андреевны {Карамзиной.}, но закончилъ свое извѣщен³е добрымъ словомъ, что все прошло благополучно. Твое испытанное сердце было, конечно, испугано. Сохрани ихъ Богъ! Хотя я и далеко отъ васъ, и много лѣтъ мы розно; но я все принадлежу къ семьѣ вашей, какъ близк³й родной. Скажи это отъ меня Екатеринѣ Андреевнѣ: я всѣмъ сердцемъ къ ней привязанъ. Моя любовь къ памяти Карамзина не утратила теплоты своей; мысль о немъ всегда меня глубоко трогаетъ. Авось, наконецъ доберусь нынѣшнимъ лѣтомъ до васъ и до отечества. Мой отъѣздъ назначенъ въ концѣ ³юля н. с. Изъ Бадена долженъ однако везти жену въ Остенду подъ удары приливныхъ волнъ океана. Это не радуетъ меня, но дѣлать нечего. Еслибъ я могъ надѣяться отъ тебя письма, то попросилъ-бы тебя увѣдомить, гдѣ всѣ вы, т. е. ты и Екатерина Андреевна съ семьей, будете въ началѣ августа? Ибо я не прежде, какъ въ августѣ могу быть въ Петербургѣ (оставивъ жену въ Дерптѣ). Изъ Петербурга въ Москву, изъ Москвы въ Дерптъ - вотъ мой маршрутъ.- Перечитываю письмо твое, и это второе чтен³е также меня живо трогаетъ, какъ и первое. Особенно то, что ты говоришь о Павлѣ...... Сохрани Богъ тебѣ и ему эту домашнюю жизнь, эту любовь къ занят³ямъ; дипломатическая служба, я думаю, менѣе нарушитъ ихъ, нежели жизнь Петербургская; особенно въ Гагѣ будетъ ему пр³ятно: тамъ нѣтъ такой возни, какъ въ другихъ мѣстахъ; съ Мальтицомъ, тамошнимъ министромъ, кажется, легко ужиться. Если дѣйствительно Павелъ попадетъ въ Гагу, то пускай онъ о томъ увѣдомитъ меня въ Остенду: чего добраго, можетъ быть, найдется возможность и повидаться съ нимъ........ Когда поговоримъ съ тобою о ²ерусалимѣ? Жаль, жаль, до крови жаль, что ты, который во время оно былъ такъ живъ на переписку, не сдѣлалъ себѣ закона, будучи въ Палестинѣ, писать ко мнѣ. Сколько-бы сохранилось въ этихъ письмахъ такого, что уже пропало въ воспоминан³и. Правда, часто прошедшее живѣе настоящаго; но оно не имѣетъ характера современности, которая и старымъ календарямъ даетъ прелесть романа. Ты не рѣшишься привесть въ порядокъ своихъ путевыхъ записокъ по той-же самой причинѣ, по которой до сихъ поръ еще не собралъ и не привелъ въ порядокъ своихъ стихотворен³й. Напрасно жалѣешь, что не я, а ты ѣздилъ въ Палестину: твои письма были-бы, конечно, гораздо привлекательнѣе и оригинальнѣе моихъ. Я-бы ничего такъ не желалъ, какъ видѣть собран³е твоихъ писемъ; у меня теперь хранятся всѣ твои письма къ Тургеневу, и я-бы уже давно сдѣлалъ изъ нихъ выборъ, но глаза неймутъ твоихъ каракулекъ........ Ты спрашиваешь, какая огромная работа у меня на рукахъ? Въ то время, когда я объ этомъ писалъ къ Плетневу, я хотѣлъ заняться многими работами вдругъ и думалъ, что всѣ онѣ могутъ быть кончены въ тѣ шесть мѣсяцевъ, которые надлежало мнѣ прожить на покоѣ въ Баденѣ. Не тутъ-то было. Нельзя командовать фрунтомъ работы, какъ фрунтомъ послушныхъ дисциплинѣ солдатъ. Я едва-ли успѣю окончить часть одной работы. Мнѣ хотѣлось сдѣлать вамъ сюпризъ и привести всю переведенную мной Ил³аду. Притомъ я думалъ имѣть время составить первоначальный учебный курсъ для моихъ дѣтей, къ которымъ я принялся въ учители, - курсъ по особенной, мной изобрѣтенной мнемоникологической методѣ; сверхъ того надѣялся мало-по-малу поправить сдѣланный мной для себя самаго переводъ Новаго Завѣта и еще кое-что, о чемъ не говорю, понеже некогда входить въ подробности.... {Собственноручная рукопись перевода Новаго Завѣта нынѣ уже найдена въ бумагахъ Жуковскаго.} Но изъ всѣхъ этихъ предпр³ят³й пошло въ ходъ одно только педагогическое, которое надо спѣшить кончить, пока глаза, уши, руки и ноги кое-какъ служатъ. Ил³ады переведено полторы пѣсни, и съ нею бы я сладилъ легче, нежели съ Одиссеею; ибо въ ней болѣе поэтическаго и высокаго, которымъ гораздо удобнѣе владѣть, чѣмъ простымъ и невдохновеннымъ, которое упрямо лѣзетъ въ прозаически-трив³альное. Я смиренно пожертвовалъ должностному, сухому труду трудомъ усладительнымъ; но этотъ сухой трудъ имѣетъ много привлекательнаго. Если Богъ дастъ жизни, то выйдетъ изъ него нѣчто оригинальное и общеполезное. На цензуру я не гнѣваюсь; она дѣйствуетъ, какъ велитъ ей натура ея, наша-же цензура имѣетъ двѣ натуры - собственную и прививочную.... {Здѣсь говорится о статьяхъ въ прозѣ, въ пропускѣ коихъ тогдашняя цензура находила нѣкоторыя затруднен³я. Впрочемъ, большая часть этихъ статей въ послѣдств³и была напечатана съ незначительными пропусками въ посмертномъ издан³и сочинен³й его. Въ течен³и временнаго управлен³я Министерствомъ Народнаго Просвѣщен³я, кн. Вяземск³й испросилъ у Государя Императора Всемилостивѣйшее соизволен³е на разсмотрѣн³е этого издан³я въ особомъ Комитетѣ. Можемъ порадовать Русскихъ читателей извѣст³емъ, что нынѣ уже приступлено къ
печатан³ю сочинен³й Жуковскаго - какъ прежнихъ, такъ и другихъ, еще доселѣ неизвѣстныхъ.} Но возиться съ цензурой не намѣренъ. Стоитъ-ли труда воевать за напечатан³е чего-нибудь! У насъ нѣтъ настоящаго чтен³я,- есть одна необходимость убивать какъ-ни-попало время читаемою книгою; тоже, что въ книгѣ, не производитъ ни въ комъ участ³я; кто печатаетъ свои мысли, тотъ ни съ кѣмъ ими не дѣлится. Напримѣръ, переводить 24 пѣсни Одиссеи было довольно отважное, прибавлю - безнадежное, предпр³ят³е. Первая половина Одиссеи напечатана прежде второй: что-же? Болѣе половины тѣхъ, кто купилъ первую половину, не полюбопытствовали прочитать второй. Не смотря на это, я все-таки, когда отдѣлаюсь отъ своей педагогической работы, переведу Ил³аду: тогда послѣ меня останется прочный монументъ моей жизни. Если, какъ пишетъ мнѣ Фарнъ-Гагенъ, говоря о моемъ переводѣ; "Sir, Deutschen, haben nichts to gelungenes" {T. e. у насъ Нѣмцевъ нѣтъ ничего, столь удавшагося.}, то изъ этого слѣдуетъ, что мой переводъ есть ближайш³й къ подлиннику, ибо до сихъ поръ такимъ слылъ Фоссовъ: дать отечеству чистаго Гомера есть великое утѣшен³е. Хотя заживо я не буду имѣть никакой славы, но Гомеръ, и съ нимъ мой голосъ, отзовутся въ потомствѣ отечества. А мнѣ за это, въ прибавокъ, - наслажден³е трудомъ, несказанно для души животворнымъ. Моя-же проза пускай лежитъ подъ спудомъ, пока для меня одного и весьма немногихъ, если не полѣнятся въ нее заглянутъ потомъ для моихъ дѣтей. - Прости, мой милый; обними за меня княгиню, Павла, его жену..... Что дѣлаетъ Тютчевъ? Попробуй отвѣчать мнѣ. До конца ³юня я пробуду въ Баденѣ.
18/30 апрѣля (1850)
У насъ были дни прекрасные; теперь дождь ливмя и холодъ. Какъ у васъ?
2. Два письма Сильв³о Пеллико.
La lettre que vous m'avez fait l'honneur de m'écrire me parle de douleurs, et de douleurs bien cruelles. Quoique elles soient celles d'un père et que je n'en point éprouvé de pareilles, je crois les comprendre par quelque analogie, d'après celles dont j'ai eu l'expérience. Oui, Monsieur, voire lettre dont je vous remercie de tout mon coeur parce-qu'elle est bonne, m'а coûté des larmes, soit par la part que je prends à vos pertes, soit par le sentiment trop vif que j'ai des miennes. En un an je fermais les yeux à mes deux parens! Dieu me frappa ensuite par la mort d'un frère chéri, le compagnon de mon enfance, l'appui que j'avais cru devoir me consoler toute ma vie. Et ce frère plus fort que moi, je l'ai vu comme vieillir tout-à-coup, souffrir une affreuse agonie, ne pouvoir plus me parler, et s'éteindre! On voit de ces choses et on survit! Mais c'est que l'on sent, qu'il faut entrer dans les desseins de Dieu. Le Chrétien surtout le sent. Entrons-у avec courage, et que notre sacrifice soit saint. Des grâces sont attachés à l'humble résignation et au courage dans le malheur. Dieu est si bon qu'il nous sait gré d'aimer encore nos devoirs quand ils ne sont plus adoucis par la chère présence des objets qui nous consolaient le plus. Nous ne comprenons pas ce sublime mystère de la Croix, mais si nous у prenons saintement part, Dieu nous en sait gré! Bénissons Le. Il nous aidera jusqu'à la fin parceque nous avons aimé et souffert en Le bénissant.
Je ne sais où voltige actuellement l'oiseau-voyageur, comme vous appelez M. Ba-ruffî. C'est un excellent homme. Je regrette que son livre ait de ces grosses taches que l'on ne rencontre que trop souvent dans les relations de ce genre. Il sera bien puni de sa foute quand je lui lirai votre lettre et celle que M-r de Maistre vous а adressée au sujet de sa crédulité et des inexactitudes graves qu' elle а produites. Tout ce que vous me dites à ce propos, Monsieur, porte l'empreinte de la modération et de la sagesse. Votre petite digression sur le Knout est juste, quelque terrible que soit ce supplice. Je ne suis pas de ceux qui s'attendrissent sur les monstres et qui aboliraient volontiers l'épouvantement de la vengeance publique. L'auteur d'un crime atroce а encore des droits à nos con-solations religieuses, à nos prières; il n'en а point à l'indulgence qui lui épargnerait une peine des plus terribles. Je ne partage pas même votre sentiment contre la peine de mort, quoique je sens toute la gravité des raisons que vous m'apportez. Dans ces matières, il n'у а qu'un voeu à former: c'est que les juges aient une conscience, et certes le cas contraire est rare plus que les déclamaleurs ne le supposent. Oui, rare, mais hélas! il existe. C'est un fléau qui échappe aux règles, comme un incendie, un tremblement de terre. Les trésors de la bonté de Dieu sont là pour réparer, pour soutenir, pour suppléer abondamment. Le vrai malheureux n'est que le méchant.
Je vous rends, mille grâces, M-r le Prince, de la traduction que vous avez daigné me faire de l'article de Poùchkin, relatif à mon petit livre Dei doveri degli Uomini. Mais je croirais que vous avez voulu plaisanter en me conseillant de le publier dans quelque journal italien ou franèais. La bienveillance de votre bon Poùchkin m'honore, je l'appкecie, mais d'autant moins pourrais-je moi-même en parler. Vous avez perdu dans cet écrivain un esprit des plus distingués. Il avait de Pâme, c'est plus que de l'esprit.- Il faut que je finisse cette lettre, car je suis bien souffrant du poumon. Je suis étonné de vivre encore avec les étouffemens aux quels je suis sujet. Daignez me conserver une place dans votre souvenir si bon, si indulgent. Que Dieu vous fasse trouver les plus douces consolations dans les deux enfants qui vous restent, dans tout ce qui vous entoure! Quoique je n'aie jamais eu le bonheur de voir M-r de Maistre, j'ai tant de vénération pour lui que j'ose vous prier de lui présenter mon humble hommage. Ses livres m'on fait du bien. Les livres du C-te Joseph son frère sont aussi de ceux aux quels je reviens souvent. Ces deux grandes intelligences se sont faite Russes de bon coeur. Cela prouve qu'elles ont trouvé de bien nobles qualités dans votre nation. Hélas! pourquoi у а-t-il entre vous et nous cette déplorable différence religieuse? Dieu de charité, unissez-nous!
Je vous quitte, M-r le Prince, avec regret. Veuillez agréer l'assurance des sentiments distingués de considération et du plus sincère et respectueux dévouement avec les quels j'ai l'honneur d'être
Votre très humble serviteur
Turin, 7 juillet, 41.
Переводъ. Въ письмѣ, коимъ ваше с³ятельство почтили меня, говорится о скорби, но скорби тяжкой. Такая отцовская скорбь, хотя и незнаема мнѣ {Сильв³о Пелико женатъ не былъ.}, но я могу ее постигать по сходству съ тѣми ощущен³ями, которыя самому мнѣ пришлось испытать. Да, милостивый государь, я благодарю васъ отъ всего сердца, за ваше доброе письмо: оно заставило меня пролить слезы, и по сочувств³ю къ вашимъ утратамъ, и по тому, что я слишкомъ живо ощущаю мои собственныя. Въ течен³е одного года я закрылъ глаза отцу и матери! За тѣмъ Господь поразилъ меня кончиною милаго брата, который былъ товарищемъ моего дѣтства и въ которомъ думалъ я имѣть себѣ поддержку и утѣшен³е на всю мою жизнь. Этотъ братъ былъ крѣпче меня, и мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ, какъ онъ вдругъ началъ какъ будто старѣть, впалъ въ страшную агон³ю, не могъ болѣе говорить со мною и угасъ. Видишь все это, и остаешься жить! Тутъ-то почувствуешь необходимость предаться Промыслу Господню. И Христ³анинъ чувствуетъ это въ особенности. Предадимся же Ему съ бодростью, и освятимъ значен³е нашей утраты. Благодать сопутствуетъ смиренной самопокорности и бодрому перенесен³ю горя. Господь благъ. Мы угождаемъ Ему, коль скоро не перестаемъ любить наши обязанности, не услаждаемыя болѣе дорогимъ присутств³емъ тѣ;хъ существъ, которыя составляли лучшее наше утѣшен³е. Высокое таинство Креста для насъ непостижимо; но, проникаясь святынею онаго, мы угождаемъ Богу. Благословимъ Его. Онъ не предастъ насъ до конца; потому что мы любили и страдали, благословляя Его.
Я не знаю, гдѣ теперь витаетъ странствующая птичка, какъ называете вы господина Баруффи. Онъ превосходный человѣкъ. Жаль мнѣ, что въ книгѣ его встрѣчаются грубыя ошибки, какими обыкновенно изобилуютъ сочинен³я подобнаго рода. Въ наказан³е я прочту ему ваше письмо и письмо, написанное къ вамъ г. де Местромъ по поводу его легковѣр³я и проистекшихъ отъ оного грубыхъ ошибокъ. Ваши отзывы касательно этого предмета носятъ на себѣ отпечатокъ умѣренности и благоразум³я. Вы правы въ вашемъ небольшомъ эпизодѣ о кнутѣ. Какъ ни страшно это наказан³е, но я не принадлежу къ числу людей, которые нѣжничаютъ по отношен³ю къ извергамъ и воп³ютъ противъ грозной общественной мести. Виновный въ тяжкомъ преступлен³и сохраняетъ еще права на наши молитвы, на то, чтобы ему доставлено было утѣшен³е вѣры; но онъ не имѣетъ никакихъ правъ на снисходительность, въ силу которой ему бы избѣгнуть страшнѣйшей кары. Я даже не раздѣляю вашего отвращен³я къ смертной казни, хотя и чувствую все значен³е излагаемыхъ вами доводовъ {Читатели припомнятъ, что и В. А. Жуковск³й былъ не противъ смертной казни (См. его статью о томъ въ посмертномъ собран³и его Сочинен³й, Спб. 1857 ч. XI). Шведск³й поэтъ Тегнеръ былъ такого же мнѣн³я. П. Б.}. Въ дѣлахъ этихъ нужно желать лишь одного - чтобы судьи были совѣстливы, и, право, оно такъ и есть, вопреки мнѣн³ю крикуновъ. Да, такъ; но увы! бываютъ исключен³я. Этой бѣды не предотвратишь установлен³ями, какъ пожара, какъ землетрясен³я. Сокровища божественной благости служатъ оправдан³емъ, поддержкою, обильнымъ возмезд³емъ. Истинно несчастливъ только тотъ, кто пороченъ.
Много благодарю ваше с³ятельство за то, что вы благоволили перевести для меня статью Пушкина о моей небольшой книжкѣ Dei doveri degli Uomini {Въ Современникѣ 1836 года. Отзывъ Пушкина приведенъ въ Р. Арх. 1866, стр. 504.}. Вы мнѣ совѣтуете напечатать ее въ какомъ нибудь итальянскомъ или французскомъ журналѣ. Мнѣ кажется, вамъ вздумалось пошутить со мною. Мнѣ лестно благорасположен³е вашего добраго Пушкина; я цѣню оное, и тѣмъ болѣе не слѣдуетъ мнѣ самому говорить о томъ. Въ этомъ писателѣ вы лишились одного изъ отличнѣйшихъ умовъ. Въ немъ слышна душа: это больше чѣмъ умъ. Я долженъ кончить это письмо, ибо сильно страдаю болью въ легкомъ. При такомъ трудномъ дыхан³и, мнѣ удивительно, какъ я еще живу.
Не лишите меня вашего добраго, снисходительнаго воспоминан³я. Да пошлетъ вамъ Господь сладостныя утѣшен³я въ двоихъ оставшихъ вамъ дѣтяхъ и во всемъ что васъ окружаетъ!
Хотя никогда не имѣлъ я счаст³я видѣть г. де Местра, но питаю къ нему такое уважен³е, что прошу васъ передать ему мой нижайш³й поклонъ. Его книги сдѣлали мнѣ добро. Я прибѣгаю также и къ сочинен³ямъ его брата, графа Жозефа. Оба эти велик³е таланта по сердечному влечен³ю освоились съ Росс³ею, что доказываетъ, что въ вашемъ народѣ они нашли благородныя качества. Увы! зачѣмъ только между вами и нами это плачевное, вѣроисповѣдное различ³е! Боже благости, соедини насъ!
Мнѣ жаль проститься съ вашимъ с³ятельствомъ. Примите увѣрен³е въ отличныхъ чувствахъ почтен³я и самой искренней и почтительной преданности, съ коими имѣю честь быть покорнѣйшимъ слугою. Сильв³о Пеллико.
Туринъ, 7 ³юля 1841.
J'ai une bonne occasion pour me rappeler à votre souvenir el vous remercier de votre aimable salutation que m'а apportée notre vaillant docteur Florio. Ce digne professeur est rempli de vénération pour vous. Au reste, il est Russe de passion, tout en aimant encore son pays natal; la Russie lui est chère à justes titres, et une des excellentes raisons qu'il allègue est la reconnaissance. Depuis la dernière lettre que j'eus l'honneur de vous écrire, M-r le Prince, j'ai vu quelquefois le professeur Baruffl; il ne peut se consoler des inexactitudes que vous m'avez chargé de lui faire remarquer dans sa relation sur la Russie. Il а fait cette année une course à Constantinople; je ne l'ai pas revu depuis.- Je ne vous écris que ces deux mots: ma santé est faible, je souffre oppression, palpitation, mille petits maux qui me rendent l'homme le plus inutile du monde. Que la volonté de Dieu soit faite! Je Le prie de vous accorder santé et bonheur. Quoique je n'ai jamais eu le plaisir de me trouver près de M-r le Comte Xavier de Maistre, faites-moi la grâce de lui présenter mon hommage. Il у а des hommes, que Ton n'а jamais vu et que Ton aime. - St. Pétersbourg nous а enlevé M-r le baron de Meissenberg; quand vous le verrez, veuillez lui dire qu'on le regrette toujours ici, que je pense souvent à lui, et que je tiens à ce qu'il ne m'oublie pas.
Agréez, m-r le Prince, l'assurance de mon respectueux dévouement. Vous êtes un des hommes que je voudrais revoir.
Votre très humble et très obéissant serviteur Silvio Pellico.
Turin, 18 févr. 42.
Переводъ. Пользуюсь удобнымъ случаемъ, чтобы привести себя на память вашему с³ятельству, и поблагодарить васъ за любезное привѣтств³е, посланное съ нашимъ достойнымъ докторомъ Флор³о. Почтенный профессоръ этотъ исполненъ уважен³я къ вамъ. И вообще, не переставая любить родную свою страну, онъ страстно полюбилъ Росс³ю, которая по истинѣ дорога ему, и онъ превосходно ссылается въ этомъ случаѣ на чувство своей признательности. Съ тѣхъ поръ какъ я имѣлъ честь послѣдн³й разъ писать къ вашему с³ятельству, мнѣ случалось видаться съ профессоромъ Баруффи {См. Р. Архив. 1866. стр. 504.}. Онъ въ отчаян³и отъ переданныхъ мною по поручен³ю вашему замѣчан³й на книгу его о Росс³и. Нынѣшн³й годъ онъ ѣздилъ въ Константинополь; съ тѣхъ поръ я еще не видалъ его.- Пишу мало, отъ слабости здоровья. Страдаю стѣснен³емъ въ груди, и б³ен³емъ сердца, и всякими недугами, такъ что становлюсь ни на что не годенъ. Да будетъ воля Бож³я! Молю Его, чтобы онъ даровалъ вамъ здоровья и счает³я. Хотя не имѣлъ я никогда удовольств³я встрѣчаться съ гр. Ксавье де Местромъ, но тѣмъ не менѣе прошу васъ передать ему мое почтен³е. Есть люди, которыхъ любишь, никогда не видавши. - С. Петербургъ отнялъ у насъ барона Мейсенберга. Когда увидите его, благоволите сказать ему, что здѣсь объ немъ не перестаютъ жалѣть, что я часто вспоминаю его, и прошу не забывать меня.- Примите, ваше с³ятельство, увѣрен³е въ почтительной моей преданности. Вы одинъ изъ тѣхъ людей, которыхъ мнѣ хотѣлось бы еще увидѣть. Покорнѣйш³й и послушнѣйш³й слуга Сильв³о Пеллико. Туринъ, 18 Февраля 1842.
Turin, 1842, le 25 février.
Je profite de l'obligeance de M-r le Conseiller D. Florio pour vous écrire à la hâte deux lignes, et me rappeler à votre précieux souvenir. Vous recevrez de lui les sept cahiers (depuis le No 4 jusqu'au 10 inclusivement) de mes voyages d'automne, qui Vous manquent pour en avoir la collection complète jusqu'à l'an 1840. А la première occasion je vous enverrai le volume (il est sous presse) de ma dernière pérégrination gréco-bisantine, que je vous prie d'agreér comme une simple carte de visite d'une personne éloignée qui vous professe une grande estime et une grande affection.
La veille de mon départ pour Constantinople, Silvio Pellico est venu chez moi pour me lire une de vos lettres, ou mieux de M-r le Comte de Maistre, contenante quelques observations critiques sur ma course а S-t Pétersbourg'et Moscou. Mais Pellico ayant voulu absolument garder vos lettres pour en enrichir la collection des autographes, de M-me la Marquise de Barolo chez la quelle il demeure, je suis fâché de ne pouvoir dam le moment vous écrire au moins une ligne de réponse, car la veuve Barolo est dangereu-sèment malade et il est assez difficile de voir le bon Pellico qui est aussi dans une continuelle convalescence, et presque toujours près de M-me la Marquise, ou dans les églises. Pardonnez-moi, M-r, les fautes innombrables de langue et d'ortographe que vous rencontrerez dans mon billet, car je n'ai la plus grande estime et amitié de votre excellence, le très humble serviteur. G. F. Baruffi, professeur extaordinaire de philosophie positive dans l'univ. royale de Turin.
Переводъ. Туринъ 25 Февраля 1842. Пользуюсь обязательнымъ посредствомъ г. совѣтника доктора Флор³о, чтобы написать къ вашему с³ятельству нѣсколько торопливыхъ строкъ, и поручить себя вашему драгоцѣнному воспоминан³ю. Флор³о передастъ вамъ семь тетрадей (съ 4 по 10 No включительно) моего осенняго путешеств³я: такимъ образомъ у васъ будетъ полная коллекц³я до 1840 г. При первомъ случаѣ доставлю находящееся въ печати описан³е моего послѣдняго, греко-визант³йскаго, странствован³я: прошу принять эту книгу въ видѣ визитной карточки человѣка, далеко отъ васъ живущаго, но питающаго къ вамъ великое уважен³е и великую приверженность. Наканунѣ моего отъѣзда въ Константинополь, приходилъ ко мнѣ Сильв³о Пеллико и прочелъ мнѣ одно изъ вашихъ писемъ, или вѣрнѣе критическ³я замѣчан³я графа де Местра на мое путешеств³е въ Петербургъ и Москву. Пеллико ни за что не отдаетъ вашихъ писемъ, и имѣетъ въ виду украсить ими коллекц³ю автографовъ, принадлежащую маркизѣ Бароло, у которой онъ живетъ. Мнѣ досадно, что вслѣдств³е этого я не имѣю возможности сдѣлать вамъ нѣкоторыя объяснен³я, такъ какъ вдова Бародо опасно нездорова, и довольно трудно видѣть добраго Пеллико, который тоже находится въ состоян³и безпрерывнаго выздоровлен³я и проводитъ время почти исключительно съ маркизою, либо по церквамъ.
Простите мнѣ безчисленныя ошибки противъ языка и правописан³я, наполняющ³я это письмо: я вовсе не имѣю навыка во Французскомъ языкѣ, и особливо въ письмениомъ, и лишь изрѣдка случается мнѣ коверкать этотъ прекрасный языкъ въ сношен³яхъ съ иностранцами, чѣмъ я и довольствуюсь.
Прошу ваше с³ятельство принять мое глубокое, сердечное уважен³е и передать мои привѣтств³я графу и графинѣ де Местрамъ и любезному Бертону де Самбуи {Самбуи - бывш³й секретарь при Сардинскомъ посольствѣ въ Петербургѣ.}. Не знаю, дошло ли до г. де Местра извѣст³е о кончинѣ его друга и почитателя Карла Мелле: онъ умеръ въ Неаполѣ, въ прошедшемъ августѣ мѣсяцѣ. Имѣю честь быть, съ великимъ уважен³емъ и дружбой, вашего с³ятельства покорнѣйш³й слуга Г. Ж. Баруффи, экстраординарный профессоръ положительной философ³и въ Королевскомъ Туринскомъ университетѣ.
4. Два письма Сергѣя Львовича Пушкина.
Recevez mes reméreiments, cher князь Петръ Андреевичъ, pour les portraits de mon malheureux Alexandre que votre intendant m'а remis avant-hier. Je vous avoue que je n'ai pu encore jetter les yeux sur celui de Bruni. Je n'en ai pas le courage, et probablement je ne l'aurai pas de siiôt. Ce n'est pas crainte de renouveller mes douleurs: je sens l'affreuse perte que j'ai faite plus vivement encore, s'il se peut, que quand cette terrible nouvelle m'est parvenue. Chez moi le tems ne fait qu'augmenter mes regrets loin de les adoucir, et tous les jours mes angoisses deviennent plus vives et mon isolement plus sensible. А mon âge plus de consolations que l'espérance de me réunir bientôt à ceux que j'ai perdus dans le court espace de 10 mois; et la mort violente d'un fils comme le mien n'est pas de la cathégorie des malheurs attaché à notre existence: il dépasse tout а quoi je pouvais m'altendre. Je croyais à la mort de mon excellente femme qui était mon Angegardien, ne devoir qu' à me couvrir de mon manteau pour attendre la fin de ma triste vie, et voilà que cet horrible événement vient mettre le comblé à mes souffrances et épuiser toutes mes forces morales. J'ai reèu une lettre de Léon, il est au desespoir, et je tremble pour lui. Adieu, bien cher et bien aimable князь Петръ Андреевичъ. Laissez moi vous embrasser comme ami sincère de mon Alexandre. Conservez moi un peu d'intérêt. Je ne puis sentir encore mon existence et la souffrir que par celui que je pourrois inspirer à ceux qui l'ont aime! Qu'est-ce que ce mal d'yeux dont vous souffrez? Je désirerais bien être rassuré sur voire santé. Salut et considération à tout jamais.
Переводъ. 22-го Апрѣля 1837. Москва. Благодарю васъ, любезный князь Петръ Андреевичъ, за портреты несчастнаго моего Александра, доставленные мнѣ третьяго дни вашимъ управляющимъ. Признаюсь вамъ, я еще не взглянулъ на портретъ, рисованный Бруни {Бруни нарисовалъ Пушкина въ гробу. Сдѣланная тогда литограф³я съ этого замѣчательнаго рисунка нынѣ довольна рѣдка.}: у меня не достаетъ на то духу, и вѣроятно долго не достанетъ. И это не потому, чтобы я боялся возобновить мою скорбь: ужасная потеря, мною понесенная, даетъ мнѣ знать себя теперь еще сильнѣе (если только это возможно), нежели въ то время, когда я получилъ о ней страшное извѣст³е. Время не ослабляетъ, а только усиливаетъ мою горесть: съ каждымъ днемъ моя тоска становится рѣзче и мое уединен³е чувствительнѣе. Въ мои лѣта одно утѣшен³е - это надежда скоро соединиться съ тѣми, коихъ я лишился въ коротк³й десятимѣсячный срокъ {Въ мартѣ 1836 сконч. Надежда Абрамовна Пушкина, а въ генв. 1837 Александръ Сергѣевичъ. Сергѣй Львовичъ пережилъ своего славнаго сына 8-ю годами.}. Насильственная кончина такого сына, каковъ мой, не принадлежитъ къ числу обыкновенныхъ несчаст³й. Для меня она была внѣ всякаго вѣроят³я. Когда умерла достойнѣшая жена моя, бывшая для меня Ангеломъ-хранителемъ, я полагалъ, что мнѣ слѣдуетъ завернуться и ожидать конца моему печальному существован³ю, и вдругъ это страшное событ³е доводитъ до послѣдняго предѣла мои страдан³я и истощаетъ всѣ мои нравственныя силы. Я получилъ письмо отъ Льва {Т. е. отъ втораго своего сына Льва Сергѣевича, находившагося тогда, если не ошибаемся, въ военной службѣ на Кавказѣ.}; онъ въ отчаян³и, и я за него трушу. Прощайте, дражайш³й и любезнѣйш³й князь Петръ Андреевичъ; позвольте мнѣ обнять васъ, какъ искренняго друга моего Александра. Не забывайте меня. Участ³е, принимаемое во мнѣ людьми, которые любили его, даетъ мнѣ еще нѣкоторыя силы для того, чтобы жить истрадать?- Скажите мнѣ, каковы ваши глаза: я хотѣлъ бы быть увѣрену, что вы здоровы. Привѣтъ мой и почтен³е на всегда. Сергѣй Пушкинъ.
Любезнѣйш³й князь Петръ Андрѣевичъ! Возвратясь изъ деревни Матвѣя Михайловича {Солнцева, подъ Москвою.}, я нашелъ письмо ваше, прочелъ его съ чувствомъ благодарности, за воспоминан³е ваше обо мнѣ, но книги не получилъ... Я видѣлъ Современника, не въ и силахъ былъ дочесть письма Василья Андреевича {Въ 1-й кн. Современника 1837 года извѣстное письмо В. А. Жуковскаго о предсмертныхъ часахъ и кончинѣ Пушкина. Оно было обращено къ отцу поэта.}. Когда я получилъ оригинальное, я собрался съ силами прочесть его, послѣ того не могъ до него дотрогиваться. Я пр³ѣхалъ сюда единственно для свидан³я съ неоцѣненнымъ Жуковскимъ {Жуковск³й въ это время находился въ Москвѣ, путешествуя по Росс³и.}. Одинъ разъ только я засталъ его, но надѣюсь увидѣться съ нимъ еще; потомъ поѣду на могилы потерянныхъ мною невозвратно {Т. е. въ Псковскую губерн³ю, въ Святогорск³й монастырь.}. Добрый Жуковск³й! Какъ онъ обнималъ меня!..Мнѣ очень грустно, очень тяжело - что будетъ со мною? Истинно, не знаю; кажется, буду и въ Петербургѣ; увижу и обниму васъ, любезнѣйш³й. Я провелъ десять дней у Натальи Николаевны {Вдовы А. C. Пушкина.}. Нужды нѣтъ описывать вамъ наше свидан³е. Я простился съ нею какъ съ дочерью любимою, безъ надежды ее еще увидѣть, или лучше сказать въ неизвѣстности, когда и гдѣ я ее увижу. Дѣти - ангелы совершенные; съ ними я проводилъ утро, день съ нею семейно. Теперь я одинъ и въ трактирѣ, что я ненавижу; сердце почти безпрерывно стѣснено, и одно утѣшен³е то, что по моимъ лѣтамъ, состоян³е с³е продолжиться не можетъ. Что сдѣлалось съ вами? Надѣюсь, что вы выздоровѣли совершенно; Простите, любезнѣйш³й князь Петръ Андрѣевичъ, не лишите меня дружбы вашей. Вспоминая объ Александрѣ, не забывайте меня. Сохраните ко мнѣ участ³е, мнѣ столь драгоцѣнное. Я васъ всегда много любилъ, а теперь безъ слезъ не могу думать о тѣхъ, которые такъ любили покойнаго моего сына.
Я осмѣливаюсь напомнить объ отличномъ моемъ почтен³и княгинѣ Вѣрѣ Ѳедоровнѣ.
2-го Августа 1837.
Москва.
5. Письма А. B. Кольцова (*).
(*) Сличи письма Кольцова къ кн. В. Ѳ. Одоевскому въ Р. Архивѣ 1864, изд. 2-е стр 1024-1029.
Ваше с³ятельство, Петръ Андреевичъ!
Препорученныя вами письма въ Москву я доставилъ; ихъ приняли отъ меня очень ласково, и дѣло мое тотчасъ-же кончили, послали указъ:, но онъ еще у насъ не полученъ, думаю, получится на этихъ дняхъ. Сегодня поутру я доставилъ послѣднее письмо нашему вицъ-губернатору Александру Яковлевичу Мѣшковскому. Онъ принялъ его весьма сухо; - отъ меня не хотѣлъ выслушать ни слова, и только сказалъ, что онъ своего заключен³я никакъ не перемѣнитъ. Гдѣ я не думалъ - тамъ случилось напротивъ. Много я васъ обезпокоивалъ моими просьбами, теперь опять въ крайней моей нуждѣ прибѣгаю подъ покровительство ваше, не оставьте меня своей защитой: вы съ самаго начала приняли участ³е, и теперь покорнѣйше прошу ваше с³ятельство, не откажитесь помочь мнѣ при концѣ. - Съ истиннымъ почтен³емъ и уважен³емъ честь имѣю пребыть вашего с³ятельства покорнѣйш³й слуга
Воронежъ 1836 года мая 22.
P. S. Естьли что нибудь дурно написалъ, простите, ваше с³ятельство, въ первой съ роду пишу къ князю.
Ваше с³ятельство, князь Петръ Андрееичъ! Дѣло мое въ седьмомъ департаментѣ правителъствующаго сената кончилось, хотя не совсѣмъ еще, но все таки, слава Богу, хорошо; по крайней мѣрѣ и остановилося взыскан³е на время, я дана возможность оправдать себя. Письма ваши мнѣ помогли какъ нельзя лучше:, а безъ нихъ я ровно бы самъ собой ничего не сдѣлалъ; съ ними всѣ меня приняли довольно ласково, выслушали мою просьбу, и всѣ судьи мои вообще захотѣли помочь мнѣ и помогли. Вамъ, добрый князь, я обязанъ снова; вы, какъ духъ-защитникъ притѣсненныхъ, даете руку помощи людямъ безпомощнымъ и помогаете имъ и словомъ и дѣломъ. Благодарю, колѣнопреклонно благодарю васъ, за всѣ сдѣланныя вами мнѣ благодѣян³я. Не подумайте, ваше с³ятельство, что я притворно изгибаясь и подличая вамъ на однихъ словахъ только льстилъ бы вамъ. Нѣтъ, вы сдѣлали для меня то, чего не сдѣлалъ мнѣ никто на свѣтѣ. Дѣла моего отца были такъ дурны, что ихъ поправить безъ васъ никогда-бъ ни чѣмъ не могъ, и не вступитесь вы за меня, я бы ихъ вѣчно-бъ не поправилъ. Полиц³ей настоятельно требовали деньги, а денегъ не было, взять было негдѣ, а она и знать этого не хотѣла, ей вынь да положь. Просилъ людей помочь бѣдѣ: - людямъ чужая нужда смѣшна, всякъ живетъ для себя, и всѣ заняты своей заботой; а что другимъ плохо - имъ дѣла нѣтъ. Теперь, слава Богу, положен³е наше стало лучше, и я началъ дышать свободнѣй. Теперь и въ наше семейство стала приходить порою мирная радость, и начало уже въ немъ показываться небольшое довольство. Часто я по цѣлымъ часамъ смотрю на отца, на мать, на сестру; ихъ жизнь какъ-то идетъ теперь полнѣе, лица не омрачены печалью, время проходитъ незамѣтно, и я радуюсь какъ ребенокъ, и всѣмъ этимъ обязаны мы вамъ, ваше с³ятельство, однимъ вамъ. Благодарю, васъ, тысячу разъ благодарю, вы сдѣлали для меня много, и я никогда этого не забуду. Душою любящ³й васъ, покорнѣйш³й слуга Алексѣй Кольцовъ.
Воронежъ 1841
Марта 1 дня.
P. S. Какъ пр³ѣхалъ въ Москву, тотчасъ же поручен³я ваши выполнилъ. Доктору ²овскому сказалъ о положен³и его дѣла, книгопродавцу Кузнецову о книгѣ {См. въ этомъ году Р. Архива ниже, стр. 652.}, княгинѣ Щербатовой вашъ подарокъ доставилъ; она была чрезвычайно рада, искренно благодаритъ ваше с³ятельство за него и за память о ней.
Добрый, любезный князь Петръ Андреевичъ! Вы обязали меня давно, и недавно, и вновь обязываете до такой степени, что я ни чѣмъ и никогда не могу ни заслужить вамъ, ни заплатить и сотой доли. Ваше письмо, давно ужъ полученное мною, такъ полно искренности, участ³я, дышетъ такою теплотою, что я не могъ долго писать, къ вамъ ни одного слова: вся душа моя была наполнена имъ, и я нарочно длилъ это наслажден³е, не хотѣлъ нарушить святаго очарован³я. Благодарю васъ, добрый князь, тысячу разъ благодарю за него и милл³онъ разъ благодарю за спокойств³е, которымъ пользуюсь я и мое семейство.- Полиц³я насъ оставила совершенно; дѣло, производившееся въ сенатѣ, хотя имъ кончено не совсѣмъ, но прежнее его опредѣлен³е разрушено, и оно оттолкнуто въ низш³я дистанц³и года на два, на три, и этого пока довольно. Есть еще дѣлишка два самыхъ старыхъ, только они меня не тревожатъ нисколько. Съ этой стороны все идетъ прекрасно, за то съ другихъ не очень хорошо, знать такова наша жизнь! Съ апрѣля до сихъ поръ я нездоровъ и было очень дурно, теперь началъ понемножку поправлятся. Это мнѣ много помѣшало, цѣлое лѣто мнѣ ничѣмъ нельзя было заниматься, а дни проходятъ, время летитъ, а я сижу. Жизнь моя туманная! Доля неу