Забелин Иван Егорович - Домашний быт русских цариц в Xvi и Xvii столетиях

б царица ее Дарью жаловала, а не для лихова дела.

   Затем истязания прекратились и колдуньи Настасьицы вскоре не стало - она умерла. Умерла также и другая колдунья Ульянка слепая; прочие подсудимые были розданы приставам под стражу, до окончания дела.

   Спустя месяца четыре, в августе тогоже года, это дело опять было поднято пыткою и допросом оговоренных мастериц. На Авдотью Ярышкину несчастная Дарья Ламанова показывала, что она ее спознала с бабою ворожеею, которая людей приворачивает, а у мужей к женам сердце и ревность отнимает, что Авдотья тем ворожучи и мужа своего обошла, что хочет, то ворует, а муж ей в том молчит; что ворует она с братьями своими и ею Дашкою с ними сводничала. На новом распросе мастерица Ярышкина во всем запиралась и говорила, что Дарья все затеяла на нее по недружбе. Но с пытки во всем повинилась. К колдунье она ездить пыталась для того, что у ней на дочери была падучая болезнь и еще для того, чтоб ее любил муж и ни в чем не возбранял и подругою своею Дарьею сводничала; но на государей никакого зла неумышляла.

   Прасковья Суровцова с пытки же повинилась в том только, что она действительно у кольдуньи Настьки пыталась и наговорную соль и мыло и своей рубашки ворота жженой пепел у ней брала, и тем мылом велела дочери своей умываться, и соль и пепел сыпала в питье, да давала пить зятю своему, чтоб зять ее добр был до ее дочери.

   Прасковья Колоднича с пытки призналась также в одном, что ходила за Москву реку к бабе Настьке, и мыло и белила и соль наговорную у ней брала, и тем мылом умывалась и белилами белилась, а соль мужу своему давала в естве, для того, чтоб муж до нее добр был. И она, убелясь, вышла к своему мужу, как он пришел во двор, и муж в те поры ее убил (зашиб, прибил); и она видя, что в том наговорном мыле и в белилах и в соли помочи нет, взяла да и достальное мыло и соль разметала.

   В сентябре тогоже 1639 года вышел государев указ: Дарью Ламанову с мужем сослать в Сибирской город на Пелым; Авдотью Ярышкину с мужем, с сыном и с дочерью сослать в Каргополь; а их подруг, других мастериц, выслать из Двора и с мужьями и вперед в царицыном чину не быть; колдуний разослать в городы: Манку Козлиху к Соликамской, Дуньку слепую в Кайгород, Феклицу слепую с мужем на Вятку. - Сторожей, светличного и портомойного, бить батоги и из Двора выслать; сына боярского Соймонова и подьячего Якунина, вероятно по тому же делу, бить кнутом.

  

  

   В 1639 г. августа 5 приходит к одному стрелецкому десятнику некая полонянка Акулина Незнанова писать челобитье к государю с изветом на постельницу Любаву Волосатову, на ее дочь и на сына и на зятя, и сказывать про них государево дело, про государя и про царицу посмешное слово. Стрелец тотчас написал и подал челобитье, прибавив, что "инова ему и писати нельзя, скажет все та иноземка полонянка сама у роспросу и на очной ставке. 9 августа челобитная была уже в комнате у государя, где и решено сыскать, и розыск поручен царицыну дворецкому В. И. Стрешневу с тем же дьяком, которые на другой день велели тотчас перед собою поставить указанную полонянку. Акулина в роспросе сказала: еще в 1633 г., как родился (июня 2) царевич Иван Мпх. (умерший в этом 1639 г. генв. 10) и в те поры, пришед с государских родин к себе на подворье постельница Люба Волосатова с дочерью Домною да с сыном Иваном и с зятем Ортемьем, говорили меж себя в разговоре: наряжу де я курку свою гречанку в желтые сапоги да в шубку да в шапку и прикажу (определю) ее в Верх в постельницы и она де будет таковаж постельница ж, как и государские постельницы, кабы де у государя и у государыни живут в Верху в постельницах добрые жены; да и сама де царица не дорога, знали ее, кои она хаживала в жолтиках (в желтых сапогах), ныне ее Бог возвеличил! Акулина ссылалась, что те слова слышали две вдовы, которые у них в те поры на дворе были Судьи велели тот же час поставить перед собою и этих вдов, которые от постельниц те непригожия речи слышали. Вдовы подтвердили, что такие речи действительно слышали в разговоре от одной Любины дочери Домны, а она в те поры была не в постельницах, а жила с матерью.

   Судьи велели поставить перед собою постельниц, мать и дочь. На распросе они во всем запирались и говорили, что полонянка и вдовы клеплют их, да в том имались с ними за пытку. Вдовы тоже просили постельниц на пытку, сказывая, как де им тем делом клепать; что слышали, то и сказывают в правду; да и объяснили, что одна из них сыну Любину Ивану теща, а другая его жене большая родная сестра, а ему своячина, и им будучи с ними меж себя в свойстве такого великого дела, как учало быть в сыску, таить не можно. Постельницы учали вдов бранить и называли их непригожими словами и корчемницами, что они, воруючи продают вино и иным всяким воровством промышляют, а на них постельниц то затевают напрасно. Вдовы защищались и, оправдываясь в обвинении, ссылались на Кадашевскую боярыню Анну Бегичеву, на всю Кадашевскую и Талмацкую слободу и на все Заречье, что они воровством никаким не промышляют, живут за Москвою рекою в Талмацкой слободе и корчмы и винные продажи у них нет, а кормятца своею прямою работою, прядут, покупаючи, лен и делают полотна и берут убрусы, да что продадут, тем они и питаются; то всем их соседям известно. А что их постельницы называют ворухами (в известном смысле) и они, одна после своего мужа вдовствует сорок лет, а другая тридцать лет и им воровством никаким промышлять не пригоже. Да учали вдовы бити челом словесно: называют их постельницы ворухами, а та Домыа, Любина дочь, сама прямая воруха; как она была за первым мужем и она и тогды от мужа своего воровала с Пашковыми и лежала после того в зелье, а лечил ее зелейного ряду торговой человек, называют его Коротким, а взял он за лечбу 3 р., и как Домняца излечилась и ее мать Люба промыслила тою своею дочерью в постельницы.

   Полонянка изветчица доводила также и на сына Любина Ивана, как он бил однажды свою жену, сказывая, что ворует в Верху с верховыми людьми и когда она полонянка вступилась за нее, стала просить, чтоб пощадил для ради государыни царицы, он Иван за то выбранил ее и с царицею. Иван, конечно, отрекался от этого, говорил, что таких слов не говаривал и жены своей не бивал. Полонянка уличаючи его, указала на свидетелей, которые сказали, что видели они и слышали, как Ивашка, встретясь с полонянкою Окулькою на дороге, ей рукою махал и грозил: уходишься де ты, что на нас доводишь; и в Верху, пришед на лестницу к роспросу, также грозил ей, чтоб она на них не доводила. Ивашко в том во всем запирался. А полонянка, постояв немного, еще сказала, что она от постельницы Домны про царицу и не одни непригожия речи слышала: сказывала ей Домна, что государыня царица Евдокея Лук. где найдет людские волосы и она, государыня, с тем волосьем сучит свечки да их жжет, а сказывает, что будто ее портят постельницы. И толькоб она Акулина от Домны таких слов не слыхала, и ей того затеять не уметь. Домна в том во всем запиралась.

   На другой день, 11 авг., по государеву указу судьи ездили к пытке. Там после очной ставки подсудимые опять звали друг друга на пытку. Сначала попытали слегка одну из вдов, которая подтвердила только прежния свои речи. Но постельница Домна с пытки повинилась во всем, и сказала, что про государский чин, что в нем живут недобрые жены постельницы, и что она нарядит курицу и пр. то сделать говорила. А про царицу говорила ли не пригожия речи, того не упомнит; в те поры поразил ее о землю недуг и повалясь, лежала безгласна. Тут же, стоя у пытки, палачь Васька подтвердил, что ту постельницу знает и на ней та падучая болезнь давно. Спросили ее мать, которая, вероятно, не зная в чем дело, начала было отрекаться, что падучей болезни на дочери не бывало, разве что учинилась над нею теперь. Палачь доказывал, что мать лжет, что на Домне давно падучая болезнь, как была она на одной свадьбе в свахах и тогды та падучая болезнь на ней была. Мать потом учала в речи мяться. Судьи велели ее розболочь и хотели пытать. Тогда она сказала правду, что болезнь была Ее сын Ивашка в своем непригожем слове про царицу был пытан накрепко; но с пытки не винился, а сказал, когда бил жену и, в те поры был пьян, что говорил, того не упомнит. Полонянка подтвердила его показание, что был пьян. На том розыск и остановился.

   Через несколько времени, 15 сент. государь велел постельницу Любу с дочерью и царицыных детей боярских, ее сына и зятя, из царицына чину отставить, и из царицыной слободы, из Кисловки, выслать.

  

   1651 г. ноября в 6 день извещал государю Петр Семенов сын Хомяков на сокольника на Тимошку Григорова, а сказал: в прошлом в 159-м году в Коломенском селе на Потешном дворе в хоромех, перед оспожиными говейны, говорил ему Петру сокольник Тимошка Григоров, один на одии с ним Петром: до брата де моего до Левонтья Григорова государская милость, а крестьянин де их похваляетца, ходячи по пирам: государыня де царица, жалуючи мать Левонтьеву, прислала челобитье с человеком их с Трошкою; а как того крестьянина зовут, который такие речи говорил и он Тимошка тому крестьянину имя сказал, а он Петр имя того крестьянина забыл. Да он же сказывал ему Петру: нам де к родителям своим и выехать нельзя; говорят нам, по делом де вы дураки, что вас государь не жалует, как милость государская к Левонтью и государыни царицы к матери его; царица де государыня к матери Левонтьеве жаловала, приказывала челобитье.

   И того же числа сокольник Тимошка Григоров роспрашиван. А в роспросе сказал, что он таких речей Петру Хомякову не говаривал, такие де речи Петр Хомяков на него Тимошку затеял. А на очной ставке Петр Хомяков говорил на него Тимошку прежние речи, что он в роспросе говорил. А Тимошка на очной ставке запирался, а сказал, что он Петру таких речей не говаривал. Да Тимошка ж говорил: за што де он Петр на него Тимошку в ту пору не извещал, как будто я ему сказывал, и то де знатно, что он Петр на мене затеел. И Петр Хомяков сказал: не извещал государю на него в ту пору потому, поблюлся де Левонтья, а к Левонтью в ту пору была государская милость, чего б де он Левонтей на него Петра государю не сказал; а на него Петра государь в ту пору был кручиноват. Да он же Петр сказал: извещал он Петр государю, что кречет не кормлен; и Левка его Петра излаел: кто де тебя спрашивал извещать государю; а как его Петра в ту пору Левка лаел, и то слышал Митрошка сокольник.

   И Тимошка Григоров у пытки в роспросе сперва говорил прежние свои речи, а постояв, винился: виноват де я перед государем, Петру Хомякову такие речи говорил, что государыня царица Левонтьеву мать о здоровье спросить велела; а сказывал ему такие речи дьячок Григорья Богослова коломенскова уезду села Восцы на речке Селижарке Васка Артемьев. А он дьячок слышал от крестьянина деревни Алешкова, у Давыдки, а прозвище Волк, да от жонки тое ж деревни от вдовы от Дуньки: государыня де царица боярыню нашу жалует, челобитье приказывает, человек де наш Трошка Максимов шол дворцом и государыня де царица увидела мово человека и велела спросить с Верху боярыне: живаль де его боярыня, скажи де ей челобитье.

   Декабря 13 по государеву указу послан стольник Алексей Мусин Пушкин для роспросу в Коломенской уезд в село Восцы для церковного дьячка и для Даниловых крестьян Григорова. - По приезде на место декабря 18 стольник тотчас послал сотника Андрея Ромейкова по дьячка Васку и по крестьян по Давыдку, прозвище Волка, да по вдову Дуньку Еазарпнову да по дворовова человека по Тришку Максимова. И того ж числа сотник привез крестьян, а Васку дьячка в том селе, где он живет, неизъехали, выбежал с двора с женою и с детьми. И стольник Алексей Мусин Пушкин крестьян роспрашивал. Давыдко прозвище Волк в роспросе сказал, что он не знает не ведает. И к пытке Давыдко привожон и он ни в чем не винился ж. Вдова Дунька Казаринова дочь к роспросе сказала: говорил де ей дворовый человек Тришка такие речи, что государь жалует боярина нашего Левонтья и боярыню нашу жалует же, приказывает государыня царица ей челобитье; а говорил он Трошка такие речи пьян напився, у дьячка на дворе, у Васки Артемьева, а в те поры были они у дьячка в гостех в прошлом во 159-м году в родительскую субботу; а он дьячек те речи слышел ли или не слышел и она того Дунька не упомнит. Да Дунька ж в допросе сказала: приезжал с Москвы человек их Янька Григорьев до присылки за три дни, как их взяли к роспросу, с вестью; а ночевал он одну ночь а на утрее и поехал к Москве; а что в грамотке писано и она того неведает. А как приехал по них сотник Андрей Ромейков и она в ту пору Дунька сидела в комнате у боярыни своей, пряла пряжу и слышала она от жонок, говорили жонки в хоромах: все де им делаетца от своего ж от Тимошки Григорова, а которая жонка говорила такие речи и она того Дуыька не упомнит, потому что в ту пору испужалась; а от боярыни своей и от бояр никаких речей она Дунька не слыхала. Трошка Максимов в роспросе ни в чем не винился и на очной ставке с Дунькою ставлен и к пытке привожон и подыман и ни в чем не винился. Декабря 19 он Трошка и Дунька снова роспрашиваны. И постояв он Трошка винился и говорил: приехал де он Трошка с Москвы в прошлом во 159-м году, а в котором месяце и числе, того не упомнит, и пришодчи де он в хоромы к боярыне своей и боярыня его стала спрашивать: здороволь сын мой живет Левонтей, и по прежнемуль к нему государева милость и приказывала ли мне государыня царица челобитье? И он Трошка ей говорил: шол де я дворцом мимо хором государыни царицы и из хором велела его государыня царица спросить боярыне: жива ль де твоя боярыня, скажи де ей от меня челобитье. А говорил он такие речи боярыне своей с хмелю; а затеел он такие речи сам, а ни от кого он таких речей не слыхал; как по него Трошку приехал сотник Андрей Ромейков и боярыня ему говорила, чтоб он ничего Трошка не сказывал; а весть к нему была иь с Москвы или не была и он того не ведает. Да Трошка ж в роспросе сказал, что приезжал человек их Янька Григорьев с Москвы до присылки сотника за три дня, как их взял сотник, а с вестью он Янька приезжал или не с вестью, и он того не ведает, а ночевал де он Янька одну ночь дома. - И того ж числа сокольник Тимошка Григоров против вдовы Дунькиных и Трошкиных речей роспрашиван, что он весть подавал ли или нет? И он Тимошка в роспросе винился и говорил писал де он грамотку и написав послал ее с стрельцом к брату своему к Василью Григорову, что говорил на дьячка и на Артемья Бирева и на Даниловых крестьян Григорова, а которого приказу стрелец послал грамотку и он того не упомнит; а писал он Тимошка грамотку до пытки.

   Чем окончилось дело, неизвестно.

  

   1653 г. государыне благоверной царице и в. к. Марье Ильичне всеа Русии бьет челом из Вознесенского монастыря богомолица твоя старица Ефросинья, твоего, государыня, царицына двору на Ивана Девулю да Вознесенского монастыря на белицу на вдову Овдотью, что живет у старицы у Екатерины Солоховой. Жила у меня, богомолицы твоей, в келье сиротка, девочка Макринка, и в ныешнем государыня во 162 году октября в 11 день пришод ко мне богомолицы твоей в келью тот Иван Девуля и та вдова Овдотья, тое моей девки сватали за твоего государыня царицына крестового диячка, а сказали мне богомолицы твоей при старице Маремьяне Красниковой да при вдове протодьяконице резанской при Овдотье твое, государыня, благоверной царицы и в. к. Марьи Ильичной всеа Русии жалованное слово: по челобитью де твоего, государыня, царицына крестового дьячка тое мою девку за муж взять. А указала де ты, государыня, наперед тое моей девки досмотритца, провести мимо тебя, государыню благоверную царицу, октября в 13 день в пятом часу дни; а ты де, государыня, благоверная царица будешь в то время гулять в Царя-Борисовой палате; и та бы де моя девка провести по улице мимо тое палату. И я богомолица твоя им отказывала, что у девки замуж мысли нет и не хочет, а се нага и боса, платья ничево нет. И он Иван сказал: платье де все пожалует государыня благоверная царица и полотна с Верху для ради своего крестового дьяка. И октября, государыня в 13 день в четверг в четвертом часу дни пришли ко мне в келью тот Иван Девуля да с ним же пришла, нарядясь, женщина, а сказалась мне и перед игуменьею Александрою, что она с Верху от тебя государыни царицы наплечново мастерова жена, а пришла де по тое мою девку к смотренью перед тебя государыню, провести мимо Царя-Борисову палату и принесли на девку с собою доброе платье; и я богомолица твоя обрадовався твоей, государыня, благоверной царицы и в. к. Марьи Ильичной всеа Русии жалованью и призренью к убогой сироте, тое свою девку, не познав их лукавства и обману, нарядив, к смотренью отпустила с ними. И они государыня, не водя тое моей девки мимо Царя-Борисову палату отвели в церковь Козмы и Домьяна, что у святых Вознесенских задних ворот, и изготовя новобрашново и обвенчали, а обвенчав и отвели к тому Ивану Девуле во двор, а не за твоего государыня, крестового дьячка, взяли и выдали: а я богомолица твоя про то после сведала. И тот, государыня, новобрашной бродящей, за ково выдана, неведомой и незыаемой нам какой человек. А женився, государыня, ныне он и жить с нею не хочет, посажена у Девули нага и боса, помирает голодною смертью и велит ей муж постритца. И то, государыня, они учинили, Иван Девуля и та вдова Овдотья и с приходящею женщиною, умысля великою воровскою статьею, оманули твоим государыня, благоверной царицы жалованным словом; тое девку у меня, будто перед тебя государыню к смотренью за крестового дьячка, выманили и замуж выдали безвестно, одночасьем. А мы, государыня, тово новобрашново до тех мест и в те поры ни знали, ни ведали и в рожеи его невидали. А те, государыня, Иван Девуля и вдова Овдотья, сватая тое девки за твоего государыня царицына крестового дьячка, сказывали, что тот дьячок домом и прожитками человек полной и у тебя де государыни пожалован. Милосердая государыне благоверная царица и великая кнегиня Марья Ильична всеа Русии, пожалуй меня, богомолицу свою и тое бедную сироту, вели государыня противу сее моей челобитной про то воровство, про оман Иван Девули и вдовы Овдотьи и приходящей женщины с платьем сыскать и свой, государыня, царской указ учинить. Государыня благоверная царица смилуйся пожалуй!

   И против сей челобитной отставленой сторож Ивашка Девуля роспрашиван, а в роспросе сказал: в нынешнем де во 162 году октября в 11 день Вознесенского монастыря к старице Офросинье в келью не прихаживал и девки ее Макритки государыни царицы за крестового дьяка не сватывал, и таких речей ей Офросинье не говаривал, что тое девки наперед посмотрить и провесть тое девку мимо Царя-Борисовской палаты, а государыне царица будет в те поры в тех палатах; а в тех де числех, которые писаны в челобитной, приходил он Ивашка в Вознесенской монастырь к келарю, к старице, а как зовут, того он не упомнит, и ей говорил, чтоб она у себя в монастыре поискала девки, котораяб была летна, хотя и увечна и нага и боса, а жениха де ты сама знаешь, что зовут Фролом Минин, малоумен; и келарь де ему Ивашку сказала, что она про него припамятовала, каков он, а невесты хотела поискать; а ему Ивашку велела у себя побывать иным временем. И он Ивашка от того келаря пошол к себе домовь и тут же де на монастыре попалась ему Ивашку на встречю вдова Дунка Осипова дочь, что живет тогож монастыря у старицы у Катерины Солоховы; и он де Ивашка ее Дунки спрошал томуж Фролу про невесту; и она де Дунка ему Ивашку сказала про девку Сухоруку, которая живет тогож монастыря у старицы у княжны Александры Голицыны и он де Ивашка пришел к той старице к подклету и та девка вышла к нему из подклета сама и ему Ивашку отказала, что она замуж нехочет, а хочет постритца; и он де Ивашка отшедчи от той кельи и стал с тоюж вдовою Дункою, и старица де Офросинья шла мимо их и Дунка де учала ей Офросинье говорить: у тебя де есть девка сиротинка, а Ивашка де спрашивает невесты. И та де старица Офросивья учала его Ивашка спрашивать, за коково де ты человека сватаешь? и он де Ивашка стал ей про Фрола рассказывать, что он Фрол человек уродивой; и та де старица послала тое вдову Дунку к нему Ивашку на двор того Фрола смотреть и смотрев она Дунка его Фрола, пришли с ним Ивашком к той старице Офросинье в келью, и с тою старицею он Ивашка за того Фрола тое девку и по рукам ударили; а поверила де она Офросинья слову вдовы Дунки; и на завтрее де того сватанья пришол он Ивашка к той старице Офросинье по невесту с отцом его Хроловым духовным, а как того попа зовут, того он не ведает; а служит де он у Кузмы Демьяна, что у Чудова монастыря у святых ворот; да с свахою портного мастера с Ларкиною женою. И взяв тое девку, со Фролом венчали в церкве Кузмы Демьяна. А против челобитной таких речей он Ивашка неговаривал и жонке Дашке наплечного мастера женою называтца он Ивашка не веливал.

   А жонка Дунка в роспросе сказала: в нынешнем де во 162 году, а в котором числе, того она неупомнит, приходил де к ним в монастырь Ивашка Деуля и спрашивал ее Дунки, где она живет? и ему де Ивашку сказали, что живет она у старицы Александры Мещениновы; и он де Ивашка к той келье пришол; и она де Дунка к нему Ивашку вышла, и он Ивашка учал ее спрашивать про невесту, девку сиротинку лет в сорок, а у него де Ивашка жених есть лет в сорок же, Фролом зовут Минин. И она Дунка сказала ему Ивашку про невесту девку Макритку, что живет у старицы Офросиньи, а та де старица Офросинья неведомо откуль пришла к ним тут же, и она Дунка учала ей Офросинье говорить, чтоб она тое девку за Фрола выдала замуж. И та де старица послала к нему Ивашку на двор того Фрола смотреть; и она де Дунка у него Ивашка на дворе была и Фрола смотрела и про него той старице Офросянье сказала; и старица де с тем Ивашком за того Фрола замуж тое девку и по рукам ударила; а она Дуыка за тое девку замуж по рукам ни с кем небивала. И на завтрее того дни была у них свадьба. А что де в челобитной старицы Офросиньи написано, того она ничево от Ивашка и от жонки Дашкя таких речей неслыхала и как она называлась наплечного мастера женою.

   А жонка Дашка Сидорова дочь в распросе сказалась: портного мастера Ларкина жена Григорьева; была де она Дашка по челобитью Фрола Минина у него Фрола на свадьбе в свахах и ходила в Вознесенской монастырь к невесте его Фролове с платьем свадебным; а были де с нею в монастыре Ивашка Деуля да муж ее Ларка; а как де она пришла в монастырь и ее де спрошала Вознесенского монастыря игуменья, чья де ты жена? и она де Дашка игуменье сказала, что она гулящева человека Ларкина жена, портного мастера, а наплечного мастера женою она Дашка сама не называлась и никто ее не научивал.

  

  

  

   1670 г. в декабре царицы Марьи Ильичны чину сын боярской Никифор Скорятин бил челом на жену свою Пелагею, а в челобитной его написано: жалоба, государь, мне на поругательницу на жену свою Пелагею: во 176 г. кусала она, жена моя, тело мое на плечах зубом, и щипками на руках тело мое щипала и бороду драла; и я холоп твой бил челом тебе, в. государю, в Приказе Мастерские Палаты и подал челобитную окольн. Васил. Мих. Еропкину. И против моего челобитья меня холопа твоего дьяк Иван Взимков в Приказе Маст. Пал. поругательство жены моей и зубного яденья на теле моем досматривал, и в том ее поругательстве жене никакого указу не учинено. И в 178 г. она жена моя Пелагея, хотя меня холопа твоего топором срубить, и я от ее топорового сеченья руками укрывался и посекла у меня правую руку по запясью и я от того ее топорового посечения с дворишка своего чють жив ушел и бил челом в Приказ Маст. Пал. стольнику Федору Пракофьев. Соковнину; и стольн. Ф. И. Соковнин приказал посеченую мою рану записать; и от той посеченой моей руки я во веки увечен. Да и впредь она жена моя хвалитца на меня всяким дурным смертоубивством и по твоему государеву указу посажена она поругательница жена моя за приставы; и она, сидя за приставы, хвалитца на меня и ныне всяким дурном смертным убивством. Милосердый государь! пожалуй меня, вели в таком поругательстве и в похвальбе ее жене моей свой царской указ учинить и меня с нею розвесть, чтоб мне от нее жены своей впредь напрасною смертью не умереть. Помета: 179 дек. 19 велеть противо челобитья на патриархов двор послать память и с памятью отослать Микифора Скорятина и с женою его с Полагеею. (Посланы с указом: учинить по правилом св. апостол и св. отец, чего доведетца).

  

  

  

   1671 г. августа в 13 день по указу (в. государя царя) и в. к. Алексея Мих. (титул) государыни царицы и в. к. Наталии Кириловны комнатная бабка Марфа Тимофеева роспрашивана накрепко, а сказала: в нынешнем де во 179 г. августа 11 дня, пришла она к мыленке государыни царицы и перед мылеыкою де ходила и стряпала дохтур Литовка и принесла перед мыленкою на серебряном блюде грибы, и поставила на том же серебряном блюде. А ей-де Марфе до того времени грибов печоных велми хотелось есть. И она де украла перед мыленкою в сенях из стола соли из сковородки, из которой про государыню царицу в кушанье вынимает дохтур. И она де, из той соли взяла в горсть тайно... к грибам и хотела с того серебряного блюда, которые принесены в стряпню про государыню царицу, украсть гриб и тою краденою солью тот краденый гриб осолить и испечь тут же в печи, где стряпают кушанье про государыню царицу. И в то де время увидела дохтуриха, что она соль украла, стала ее в сенях спрашивать, что у ней в горсти? и она де Марфа сказала ей, дохтурихе, что у ней в горсти ничего нет. И от той дохтурихи пошла в мыленку для того, чтоб ей соль высыпать на землю, чтоб ее не увидели. И как де она вошла в мыленку и увидела, что в мыленке сидит Анна Леонтьевна, испужалась ее, и тое соль подле ушата в мыленке у дверей из руки высыпала на землю. А в то-де время варили шти про государыню царицу. И высыпав соль, пошла тотчас назад из мыленки, и дохтуриха де ее спросила, что она носила в мыленку? И она сказала, что ничего не носила. И пошла от мыленки к портомойне. И у портомойни де варила грибы государыни царевны и в. к. Евдокеи Алексеевны комнатная ж Офросинья. И она де, Марфа, взяла гриб и испекши съела, для того, что ей безмерно хотелось в то время грибов есть. И после де того, на другой день в субботу в обед, пришли в казенную Матрена Бюхина и Марина Киникина. И сказала ей, Марфе, Марина, что де про ее Марфино дело государыне царице известно. И она де учала бить челом Матрене Блохине, чтоб ее заступила. И Матрена де на нее закричала и велела ей Марфе, ехать к Москве. И она де и поехала.

   А нынешнего де августа 13 числа была она у обедни у себя в приходе, в Хамовниках у церкви Николая Чудотворца, и идучи де от обедни, сошлась с соседкою своею государыня царевны и в. к. Софии Алексеевны с постельницею с Марфою Кузминой и говорила ей со слезами, что она без хитрости впала в беду. И Марфа де спрашивала ее, в какую беду? И она де ей рассказала, как она соль украла и как хотела гриб украсть и испужався Анны Леонтьевны, тое соль высыпала на землю в мыленке подле кади и чтоб она, Марфа, где ей мочью заступила. И Марфа де ей сказала, чтоб она уповала на Бога и на их государскую милость, и на безхитростные вины их государское милостивое рассмотренье. И пошла де она, Марфа, к себе на двор, потому что она живет в Хамовной слободе, и муж у ней был тое слободы тяглец, а сын и ныне живет в той слободе, а торгует в серебряном ряду. А родом де отец ее был сын боярской Карташовых, а которого городу того не упомнит. А сестра ей родная в Верху у государыни Царицы в портомоях, а муж у ней был стретенские сотни тяглец, Гришкою звали. А иных никого в Верховом чину и в государеве дворе сродников у ней нет.

   Да она ж сказала, что хотела она бить челом в. государю, чтоб в. государь пожаловал велел ее отпустить в монастырь, что она в разуме проста, а ныне де стало не попрежнему жестоко, никто де ни о чем доложить не смеет, разве де одна Матрена Блохина доложит о каком деле доведетца. А она де Марфа никуды в домы не вхожа и в деревнях у ней никого нигде сродников нет. А что де она соли украла и гриб хотела украсть, и как ее спрашивали, что она в горсти несет и она запиралась, и то де все учинила она без хитрости, для того, что де ей и наперед сего грибы дохтуриха давывала, и она де в мыленке пекала. А она де Марфа, про государыню царицу делает всегда кислые шти, а хитрости никакие за нею нет и не было, работает им, государем, лет с тринадцать.

   И для подлинного розыску допрашивана государыни царевны и в. к. Софии Алексевны постельница Марфа Кузмина, что ей нынешняго числа говорила бабка Марфа? И постельница Марфа сказала против роспросу комнатные бабки Марфы: а родом она сказалась Вяземка, посацкого человека жена и родители все у ней и ныне в Вязме на посаде, а иных никого родителей нигде нет.

   И бабка Марфа подымана на дыбу и висела, а сказала прежния свои речи. Она ж и к огню приношена и всячески стращена, а говорила тож, что и в роспросе сказала. И после роспросу Марфа Кузмина свобожена, а Марфа Тимофеева посажена на Житном дворе в приказной избе за караул {За сообщение в списке этого любопытного акта приносим искреннюю благодарность П. П. Пекарскому.}.

  

   1673 г. апреля 10, в Приказе мастерские палаты, по случаю внезапной смерти одного из царицыных детей боярских следовавших в проводах за боярынею, произведен был распрос, отчего ему смерть приключилась? Тогда царицына чину сын боярский Иван Тавлеев в роспросе сказал: апреля в 6 день ходили они, дети боярские, восемь человек с дворца на двор к окольничему к Ивану Михайловичу Милославскому, провожали боярыню Оксинью Мертвого да девку боярычню; а детей боярских было: Иван Кутузов, Илья Парской, Истома Брянцов, Иван Левашов, Григорий Мелехов, Яков Степанов да умерший - Федор Аменев. И тот Федор с дворца шел за колымагою пьян, да и у Ивана Михаиловича пил вино двойное, и пиво и мед. И с двора окольничаго Ив. Мих. Милославского за тою колымагою пошли все; а как он Федор от колымаги отстал и кто его бил ли и как ему смерть случилась, того Иван Тавлеев не ведает, потому что все дети боярские были пьяни. - Иван Кутузов сказал теж речи, Истома Брянцев сказал теж речи, Яков Степанов сказал теж речи. А в том де они все шлютца на боярыню Оксинью Мертвого и на девку боярычню и на постельниц, которые за боярынею были, как они с двора окольн. И. М. Милославского подле той колымаги шли до самого дворца, а от колымаги ни на час не отставывали и ни с кем не бранивались. А приехала де та боярыня на дворец и они за нею пришли в четвертом часу ночи и проводя боярыню, пошли все семь человек в Кисловку вместе, а про него Федора чаели, что он отстав, пошол домовь. После того осматривали умершего сына боярского Федора Аменина, а по осмотру половина лба и нос весь замерло багрово и на спине да на левом локте багрово ж.

  

  

   1677 г. генв. 7, царицы Наталии Кириловны сенной сторож Федка Степанов, прозвище Бородавка, про приезд к нему в дом карлицы девки Овдотьи и про скорую смерть ее распрашиван, отчего ей та скорая смерть учинилась; а в роспросе сказал: царевны Екатерины Ал. карлица девка Овдотья приехала к нему в полчаса ночи, да с неюж приехали Володимерова приказу Воробина стрелец Андрюшка Левонтьев да сестра ее родная Огашка, тогож приказу стрельца Васкина жена Рожи, а его де Федки в то время дома не было, а была в то время дома жена его Окулка; а как он пришол домой в час ночи и она карлица Овдотья с женою его Окулкою были в то время в вышке и из вышки сошли с ним Федкою в избу, и: он им: поднес вина по достоканцу троецкому и ужинали вместе, и поужинав легли спать часу в девятом ночи; и проснулися они часу в десятом ночи и увидели они тое карлицу: лежит лицом к подушке мертва, а от чего ей та смерть случилась, того он не ведает; а прежде сего в гостях она и сестра ее у него не бывали, а приехали они к нему впервые; да у него ж был в гостях и ночевал стретенские сотни тяглец Ефремко Офонасьев, по знакомству. - Федкина жена в роспросе сказала: приехала к ним карлица девка Овдотья за полчаса до ночи, да с нею же приехала сестра ее родная Огашка да стрелец Андрюшка Левонтьев; а приехали к ним они пьяни; а сказала она карлица, что была она у сестры своей родной Огашки; а мужа ее Окулкина в то время дома не было, а где он был, того она не ведает. И она им поднесла по достоканцу троецкому вина, а в достоканце будет чарки две или три, и после того водила она Окулка ее карлицу из избы в вышку одное и там ей поднесла тот же достоканец вина ж; а муж ее пришол домой часы в отдачи и ужинали вместе, а за ужином поднесли им по дваж достоканца; и отужинав стала она карлица говорить, чтоб ей дали место, где ей спать. И они положили подушку на лавку и она тут и легла спать в час ночи; а они сидели часу до пятого ночи и хотели ее разбудить, чтобы она с ними ж сидела и стали ее будить, и она де лежит мертва, лицом к подушке; а тоскованья у нее и иные болезни не видали; только у мертвой усмотрелц изо рта у ней шла пена. - Стретенские сотни тяглец Ефремко Афанасьев в роспросе сказал: был он в гостях у Феи Бородавки и к нему пришел стрелец Андрюшка Левонтьев и сказал ему Федке, что будет к нему в гости карлица и он Федка ходил для тое карлицы покупать вина. И без него Федки та карлица к нему приехала да с нею сестра ее Огашка да стрелец Андрюшка Левонтьев; а была де в то время дома жена его Федкина Окулка; и поднесла им вина по достоканцу троецкому; а у Окулки в то время было подпито; и пошептала ей карлице она Окулка на ухо и пошли из избы вон и помешкав пришли опять в избу; и Федка в то время пришол с ними ж в избу вместе и сели ужинать; и та карлица ужинала и за ужином пила вино тем же достоканцом и после ужина легла она карлица спать и они все полегли спать же. И часу в пятом ночи стали ее будить и она карлица мертва и лежит лицом к подушке и лицо у ней посинело. - Володимерова приказу Воробина стрелец Андрюшка Левонтьев в роспросе сказал: карлицы Овдотьина сестра родная Огашка живет у отца его у Левки на дворе. И генваря в 1 день в понедельник приехала к ней Огашке сестра ее карлица Овдотья и жила у них генваря до 6 числа, а генваря в 6-м числе за два часа до вечера поехала от них та карлица с сестрою своею Огашкою да с ним Андрюшкою, не пив ни чего и не етчи, и приехала к Федке Бородавке в гости; а как они приехали и Федки в то время дома не было, а была жена его Окулка, и знать, что у нее было подпито; и поднесла им по достоканцу вина и поднесши им вина по достоканцу и пошептала ей карлице в ухо, и карлица ей Окулке говорила, что де мне с тобою делать? и она Окулка ей сказала: что де заставят, то и делай! и взяла ее в вышку и были в вышке с четь часа; и в то время Федка Бородавка пришол домой и прошол к ним же в вышку и быв у них Федка сошол в избу; после того вскоре и она Окулка и карлица сошли в избу ж и в избе сели на лавке; и в то время подносили им пасынок его Федкин и жена его Окулка и он Федка по достаканцу вина; и она карлица выпила у них толко один достоканец, а дву достоканцев не пила, а говорила: полно де пить вина и так де тошно; и объявилось, что хмель ее стал изнимать и стал язык мешатца; и сели они ужинать вместе, а как поставили студень и она взяла кусок мяса и не донесла до рта, уронила и стала сидечи дремать и дремав храпела и слины у ней изо рта текли; и подле ее положили подушку и она на тое подушку повалилась безпамятно ничь; и лежав храпела, а после икала; а лежала она с четь часа и стали ее будить, чтоб она встав с ними сидела, а она лежит мертва; а как ее подняли и у ней лицо да правая рука посинело, а живот взнесло высок. Карлицына сестра Огашка в роспросе сказала теж речи, что и Андрюшка, толко в речах своих убавила, как де ей карлице положили на лавку подушку и она карлица на тое подушку не сама повалилась безпамятно, а положила ее карлицу на тое подушку она Огашка.

  

  

   1686 г. июля против 28 числа в церкви Пресв. Богородицы Похвалы у всенощного пропала церковная чарка серебряная с житием Иосифа Прекрасного. 31 июля указано крестовых дьяков и псаломщиков и пономарей, которые тогда были на всенощной, роспросить подлинно. Указ о том был из хором царевны Екатерины Алексеевны. Одни сказали, что в церкви были, но в алтарь не входили и чарки не видали. Псаломщик Мих. Далматов сказал: у всенощного в церкве он был, стоял на крылосе и во всенощное пение из трапезы к крылосу вынесла девица Ирина щипцы медные, а велела вычистить пономарю, и он Михайло взяв те щипцы и вшед в олтарь, спросил пономаря и в олтаре де в то время пономаря не было; и он вышед из олтаря те щипцы сукном, которое прибито в приделе Алексея Человека Божия, вычистил и вычистя, отдал той же девице Ирине; а чарки из олтаря он неимывал. Псаломщик Петр Борисов сказал, что он у всенощного был на левом крылосе и в вечернее пение пришла к крылосу старица Афонасья Потемкина и велела ему послать пономаря Семена по священника по Дементиана и он Петр того пономаря послал, а чарки из олтаря неимывал. Пономарь Ив. Артемьев сказал: у всенощного пения в церкве был он в олтаре с товарищем своим с пономарем же с Семеном Тимофеевым, а седмица де по очереди была его Иванова; а пропавшая серебр., чарка стояла в приделе Алексея Чел. Божия на горнем месте. Сем. Тимофеев сказал: пришел он ко всенощному в то время, как почали говорить на вечерни кафизму, и пришед в олтарь, чарки не видал. И тогож часа псаломщик Петр Борисов послал его по священника по Дементиана и с тем свящ. пришел он в церковь на вечерни во время литии; и на стиховне он Семен вышел из церкви и стоял на паперти и после того вышел к нему товарищ его Иван в кафизму, как учали говорить, на утренне; и сидели на паперти до второй кафизмы и пили кислые шти, и пошел с товарищем благовестить и звонить и пришед в церковь после звону той чарки он не хватился, а в соборном олтаре в то время были свящ. Дементиан да дьякон Борис; а как чарка пропала того он не ведает; а хватился он той чарки тогож числа перед обеднею, для изготовленья к службе священнику воды; а кто чарку взял, того он не ведает.

   194 г. авг. 3 в. г. цари указали роспросить (их всех) в застенке с большим пристрастием на крепко, чтоб они сказали правду, кто из них чарку из церкви взял. Авг. 4 крестовые дьяки и псаломщики и пономари в Кадашеве на Хамовном дворе в застенке у пытки роспрашиваны с большим пристрастием накрепко и руки в хомут кладены. Все сказали прежния свои речи. Пономарь Ив. Артемьев прибавил: августа 2 приходил к ним в Истопничую палату поп Василий, который служил у церкви Похвалы июня в 28, и говорил ему Ивану и всем им: "за то де вам, для чего мне заслуженых денег не дали, да и впредь де мне заслуженые деньги платить станете". И он Иван учал ему попу говорить, чтоб он чарку серебр., которая пропала из церкви, отдал. И тот поп замолчал и молвил, что де у него чарки никакой нет и из палаты от них вышел вон.

   194 г. августа 5 в. государи указали: которые сидели в Кадашеве на большом Хамовном дворе в пропалой церковной чарке, - свободить. Указ о том из хором царевны Екатерины Алексеевны сказала боярышня Марья Ивановна Шеина.

  

  

   Общий обзор. Головной убор, девичий и женский. Золотые уборы или ларечная кузнь: золото, саженье, низанье. Одежды. Обувь. Мастерская Палата. Светлица и ее рукоделья. Белая казна.

  

   Иностранцы бывавшие в Москве в течении XVI и XVII ст. единогласно восхваляют красоту русских женщин; иные (Лизек) присовокупляют, что красоте соответствовали и достоинства ума. Но за то все очень неодобрительно говорят о разных прикрасах женского лица, которые бьют в большом употреблении и по их замечанию только безобразили природную красоту. Один итальянец (Барберини), видевший наших прабабок в половине XVI ст., отмечает вообще, что русские женщины чрезвычайно хороши собою, но употребляют белила и румяна и при том так неискусно, что стыд и срам! О том же свидетельствует Флетчер, говоря, что женщины, стараясь скрыть дурной цвет лица, белятся и румянятся так много, что каждому это заметно; что этого не стараются и скрывать, ибо таков обычай; мужчинам это очень нравится и они радуются, когда их жены и дочери из дурных превращаются в красивые куклы. Из его слов можно заключать, что всякие притиранья в то время вовсе не имели значения искусственных средств подделывать природу, натуру лица или своей красоты, а были, так сказать, необходимою одеждою лица, без которой невозможно было появиться в обществе. "Что касается женщин, говорит Петрей (нач. XVII ст.), то они чрезвычайно красивы и белы лицом, очень стройны имеют небольшия груди, большие чорные глаза, нежные руки и тонкие пальцы, только безобразят себя часто тем, что не только лицо, но глаза, шею и руки красят разными красками белою, красною, синею и темною: черные ресницы делают белыми, белые опять черными или темными, и проводят их так грубо и толсто, что всякому это заметно. Так они украшаются особенно в то время, когда ходят в гости или в церковь", т. е. вообще когда появляются в общество. Олеарий в половине XVII ст. пишет между прочим, что "русские женщины вообще средняго роста, стройны, нежного телосложения, красивы, но в городах все почти румянятся, притом чрезвычайно грубо и неискусно; при взгляде на них можно подумать, что они намазали себе лице мукой и потом кисточкой накрасили себе щеки. Оне красят себе также брови и ресницы черною, а иногда и коричневою краскою". Дальше он говорит, подтверждая Флетчера, что это был неизменный обычай, которому противиться не было никакой возможности. "Посещая своих близких или являясь в общество, женщины непременно должны быть нарумянены, не смотря на то что от природы они гораздо красивее, чем в румянах. Это исполняется ими для того, объясняет автор, чтобы природная красота не брала перевеса над искусственным украшением. Стало быть, прибавим мы, это исполнялось для того, чтобы одеть лицо в известный образ красоты, возможно ближе стать под известный, господствовавший в то время, ее тип и идеал, как в действительности и было, о чем скажем ниже. В доказательство своего заключения автор приводит пример. "Так, говорит он, во время нашего пребывания в Москве, когда жена знатного вельможи князя Ивана Борисовича Черкасского, женщина прекрасной наружности, не хотела сначала румяниться, то тотчас же оговорена была прочими женами бояр: зачем де она презирает обычаи своей земли, что хочет, видно, опозорить прочих подобных ей! И чрез мужей своих они до того довели дело, что от природы прекрасная женщина должна была румяниться и так сказать уподобиться свечке, зажженной при светлом солнечном сиянии". Такова была власть обычая, власть общественного мнения, прибегавшего по характеру века, к самым предосудительным способам, чтобы заставить противника повиноваться. Очень вероятно, что дело о белилах и румянах Черкасской доходило до царя и что из хором царицы ей указано строго держаться в этом отношении общего уровня. Англичанин Коллинс, описывая такие обычаи русских женщин, замечает, что "румяны их похожи на те краски, которыми мы (англичане) украшаем летом трубы наших домов, и которые состоят из красной вохры и испанских белил (из висмута). Они чернят свои зубы с тем же намерением, с которым наши женщины носят черные мушки на лице (т. е. для придания лицу большей белизны или белизне лица большей выразительности). Зубы их портятся от меркуриальных белил и потому они превращают необходимость в украшение и называют красотою сущее безобразие. Здесь любят низкие лбы и продолговатые глаза, и для того стягивают головные уборы так крепко, что после не могут закрыть глаз, также, как наши женщины не могут поднять рук и головы. Русские знают тайну чернить самые белки глаз. Маленькие ножки и стройный стан почитаются безобразием. Красотою женщин они считают толстоту. Худощавые женщины почитаются нездоровыми и потому те, которые от природы не склонны к толстоте, предаются всякого рода эпикурейству с намерением растолстеть: лежат целый день в постеле, пьют русскую водку, очень способствующую толстоте, потом спят, а потом опять пьют". Женщины в Московии, прибавляет Корб (конец XVII ст.) имеют рост стройный и лицо красивое, ее врожденную красоту свою искажают излишними румянами; стан у них также не всегда так соразмерен и хорош, как у прочих европеянок, потому что женщины московские носят широкое платье и их тело, нигде не стесняясь убором, разрастается, как попало". Путешественникам с европейского Запада наша старая жизнь казалась вообще до чрезвычайности странною, нелепою, чудовищною, и они, как видим, каждый по своему, старались объяснить себе ту или другую сторону наших бытовых порядков. Относительно женских прикрас, иностранцев главным образом поражало, как нельзя не заметить, полнейшее отсутствие и малейшего даже искусства, малейшей утонченности в употреблении таких прикрас; их поражала эта необыкновенная грубость мазанья и без того красивого лица. Но существовали же какие либо причины, достаточные для того, чтобы крепко держался подобный нелепый обычай. Нам кажется, что первою из них причин был своеобразный русский идеал женской красоты, а второю - недостаток лучших средств в самых материалах, ибо краски для притиранья употреблялись простые и грубые, особенно в среднем городском быту, какой больше всего и наблюдали заезжие иноземцы. У русской красоты было

  

   Белое лицо как бы былой снег,

   Ягодицы (на щеках) как бы маков цвет,

   Черные брови как соболи,

   Будто колесом брови проведены;

   Ясные очи как бы у сокола...

   Она ростом-то высокая,

   У ней кровь то в лице словно белого заяца,

   А и ручки беленьки, пальчики тоненьки...

   Ходит она словно лебедушка,

   Глазом глянет, словно светлый день...

  

   Не смотря на то, что эта последняя черта русской красоты - ее взгляд словно светлый день, - переносит представления о ней в область идеалов поэтических или романтических, однако в общем ее типе, как видим, господствуют, представления самые материальные, господствуют сильные, резко определенные краски без всякой поэтической. т. е. ро