Алданов Марк Александрович - Письма М. А. Алданова к И. А. и В. Н. Буниным

в стал писать труд по химии, а также продолжать работать над романом "Пещера" - ("...кажется, я надоел всем - пишет Алданов Вере Николаевне 14 июня 1932 - и отлично знаю, что это участь каждого писателя. ..."). В следующем письме ей, от 11 июля 1932 опять горькие жалобы: "...Мне литература (т. е. моя) ничего больше, кроме огорчений, не доставляет, - это относится ко всему, от "восторга творчества" до "опечаток". ..."

   В это время он работает над "Пещерой", которую надеется закончить в 1933 году, "а с ней и всю трилогию, а с ней и свою деятельность романиста" - "...по окончании "Пещеры", перейду на химию. ..."

   1 июля 1933 в письме к Вере Николаевне Алданов опять говорит о прекращении деятельности романиста: "...Я сейчас завален работой: проклятые статьи. Роман пока оставил. Помнится, я Вам писал, что он выйдет двумя выпусками. Первый я уже сдал...; что до второго, с которым кончится и вся эта штука, и моя деятельность романиста, то едва ли я его кончу раньше, как к лету будущего года..."

   Сравнительно редко пишет Алданов о содержании или персонажах своих вещей. Есть одно упоминание о героине "Ключа", ("...Еще раз сердечно Вас благодарю за то, что написали о Мусе, - пишет он Вере Николаевне 15 октября 1932, - "она - моя любимица среди действующих лиц моих романов. ..."), а 5 мая 1934 он, видимо, отвечая на вопрос Веры Николаевны, пишет:

   "...В моей "Пещере"... Брауна спрашивают: "на что Вы ориентируетесь?" Он отвечает: "на пэр Лашэз", И это единственное, что в нем автобиографично. ..."

   Часты упоминания о переводах его книг на иностранные языки, о рецензиях на них, иногда полушутливые. Так 12 сентября 1934 он пишет Вере Николаевне, что прочел в рижской газете "Сегодня" отзыв П. Пильского о своей книге статей. "...Отзыв любезный, кончается же словами: "И на солнце бывают пятна. Это пятнышки". Пятно в том, что у меня в статье о госпоже Сталь есть выражение "Дамы чинились", а это может показаться производным от слова "починка"! - Это меня позабавило: Пильский не заметил, что тут у меня не мои слова, а цитата с четвертой страницы Пушкинского "Рославлева"!!! Очень горжусь тем, что пятно на моем, солнце оказалось принадлежащим Пушкину. ..."

   20 января 1935 года Алданов пишет Вере Николаевне, что на днях кончает "Пещеру" - "...работал над этой трилогией ровно 10 лет". А 14 февраля 1935 пишет Ивану Алексеевичу: "...Похвалы Ваши (искренне ими тронут, со всеми поправками на Ваше расположение) пришли, так сказать во время: кончена моя деятельность романиста и Бог с ней. ..." Действительно, окончив трилогию, Алданов взялся за труд по химии - "лучшее мое произведение", пишет он о своей работе 31 марта 1936.

   Но не только о своих вещах говорит Алданов в письмах к Буниным, часты в них и упоминания о появляющихся в печати произведениях Бунина. Правда и здесь Алданов краток.

   "...Очаровала меня первая часть "Митиной любви" (пишет он 30 марта 1925 года); второй - я так и не видел. Счастливый же Вы человек, если в 54 года можете так описывать любовь. Но независимо от этого, это одна из лучших Ваших вещей (а "Петлистые уши" - на зло Вам! - все-таки еще лучше). Некоторые страницы совершенно изумительны. Пишите, дорогой Иван Алексеевич, грех Вам не писать, когда Вам Бог (пишу фигурально, так как я - "мерзавец-атеист") послал такой талант!.."

   18 июля 1925 он добавляет к сказанному: "...Вторую часть "Митиной любви" прочел тоже с наслаждением. Вещь эта всем очень (не очень, а чрезвычайно) нравится, - но я - не без удовольствия слышал от Ваших горячих почитателей, что в "Митиной любви" сильно влияние Л. Толстого. Не всё же меня этим влиянием попрекать! ..."

   5 сентября 1925 Алданов сообщает, что видел французское издание "Митиной любви". - "...Жду от него для Вас блестящих результатов, даже и в материальном отношении... Одно только: решительно неудачна эта фраза (во всех, кажется, издательских объявлениях и заметках в печати) о том, что Горький назвал Бунина лучшим русским стилистом. Во-первых, Вам по Вашему рангу и взглядам не пристало выходить с какой бы то ни было аттестацией Горького; во-вторых, покупатель подумает, что красота стиля в переводе ускользает и, если это у Бунина главное, то пусть читают его русские. ..."

   Для отношения Алданова к Горькому, в особенности после опубликования его знаменитого письма о Дзержинском, характерно следующее замечание в письме Алданова от 21 июля 1927: "...Разумеется, я... решил отказаться от участия в сборнике - как и Вы, с Горьким я печататься рядышком не намерен. ..."

   Когда осенью 1927 года Иван Алексеевич ушел из "Возрождения",⁵ Алданов пригласил его сотрудничать в "Последних Новостях".

   "...Ваш уход из "Возрождения" (пишет он 3 сентября 1927) - конечно, ухудшил чувствительно Ваше материальное положение?.. "Последние Новости" были бы чрезвычайно рады печатать Вашу беллетристику и Ваши стихи (вероятно, и Ваши воспоминания - как о Толстом, - одним словом, всё, кроме статей политических, типа "Окаянных дней")... Публицистику же Вашу Вы могли бы печатать в "России"... Сообщаю Вам также, что с 1 октября будут выходить "Дни". Если почему-либо Вы Керенского любите больше, чем Милюкова, то готов быть маклером и в "Днях!". ..."

   В ответ на это Бунин, вероятно, сообщил, что согласен печататься в воскресном приложении, к "Дням", редактором которого был Алданов. Это привело последнего в восторг: "...так Вы "Лит. Неделю" предпочитаете "Посл. Новостям"? Вы - ангел! ..." (25 сент. 1927).

   Когда в "Современных Записках" стала печататься "Жизнь Арсеньева", Алданов написал Бунину (7 января 1928): - "...Недавно ко мне явилась за интервью - кто бы Вы думали? Жена А. М. Черного!⁶ Для трех дальневосточных газет! Вопрос: какое литер. произведение последних лет Вы считаете самым замечательным? Я без колебания ответил: "Жизнь Арсеньева"! ..."

   Через полгода (21 сентября 1928) он возвращается к "Жизни Арсеньева" и пишет, что перечитал 2 раза первую часть, напечатанную в "С. 3.": "...Судя по началу, это самая прекрасная из всех Ваших книг. Этим всё оказано, а я говорю совершенно искренно. ..."

   О своем отношении к Бунину, как к человеку и писателю, Алданов восторженно говорит в письме от 17 ноября 1928: - "...Чем больше живу, тем больше Вас люблю. О "почитании" и говорить нечего: Вы, без опора и конкурса, самый большой наш писатель..." В том же письме о "Жизни Арсеньева" сказано: "...Рад, что Ваша работа шла так усиленно. В редакции "Совр. Зап." мне говорили, что новая, еще не появившаяся часть "Арсеньева" еще лучше предыдущих. Помимо тех огромных достоинств, которые можно определить словами, в "Жизни Арсеньева" есть еще какое-то непонятное очарование, - по-французски другой оттенок слова charme. Об этом в письме не скажешь..."

   В Новогоднем письме от 2 января 1930 Алданов, поздравляя Ивана Алексеевича, между прочим пишет:

   "...Славы Вам больше никакой не может быть нужно - по крайней мере в русской литературе и жизни. Вы наш первый писатель и, конечно, у нас такого писателя, как Вы, не было со времени кончины Толстого, который "вне конкурса"".

   Это сказано сильно. Такие слова безусловно льстили самолюбию Бунина.

   4 февраля 1933 Алданов возвращается к "Жизни Арсеньева" и пишет: "..."Жизнь Арсеньева" классический шедевр, лучшее из всего, что Вы написали. Но Вы это знаете. ..."

  

  - Литература и литературная среда

   Если в Берлинский период Алданов много писал о литературной среде, но редко говорил о своих взглядах на прочитанные книги, то в Парижский период он всё чаще упоминает о книгах, говорит о том, что думает о творчестве отдельных писателей. При этом он больше беседует об этом с Верой Николаевной, безусловно чувствуя себя с ней свободнее, чем с Иваном Алексеевичем.

   Еще раньше, в Берлинский период, Алданов писал Вере Николаевне (22.08.23): "... Читаю как всегда, т. е. много. Прочел молодых советских писателей и получил отвращение к литературе... я теперь в 1001 раз читаю "Анну Каренину" - все с новым восторгом. А вот Тургенева перечел без всякого восторга (пусть не сердится на меня И. А.)⁷. Ремизова читать не могу, Белого читать не могу... Очень хороши воспоминания З. Н.,⁸ особенно о Блоке. Прекрасные страницы есть у Шмелева. Очень талантливо "Детство Никиты" А. Н. Толстого, и никуда не годится "Аэлита". ..."

   Интересно, что и в дальнейшем Алданов никогда не поясняет, почему ему нравится или не нравится какое-либо литературное произведение, но литературные взгляды его очень определенны и устойчивы. Так например, о нелюбви к Ремизову говорит он и в других письмах, напр. 23.06.25 он пишет Ивану Алексеевичу: "...Прочел сегодня в "Нувель Литерэр" интервью......Оказывается, величайший русский - Ремизов, он - гениален. Каюсь, я этого гениального писателя не могу читать. ..."

   Иногда Алданов высказывает свои мнения и об иностранной литературе. "...Относительно французских авторов" - пишет он 4 мая 1925 года - "не во всем с Вами согласен (Вы, впрочем, имен не называете). Большинство пишет очень плохо, но далеко не все. И любопытно следующее: у нас теперь пишут много хуже, чем прежде, а у них - наоборот. Ведь Зола в свое время - очень недавно - считался гением, а его теперь стыдно читать. Впрочем, я особенно горячо с Вами не спорю. Большая часть (неоспоримо большая) того, что теперь печатается в мире (я читаю и новых англичан и немцев) и пользуется успехом иногда головокружительным, так мало соответствует моему пониманию искусства, что я перестал себе верить, может быть, мое понимание ничего не стоит. Пиранделло - по-моему, совершенно бездарен, а его произвели в гении. ..."

   В одном из писем к Вере Николаевне Алданов радуется, что ей нравится Пруст, и добавляет: "...это писатель гениальный, и мне очень приятно, что я, кажется, первый сказал это в русской печати. ..."

   К советской литературе Алданов всегда относился отрицательно: - "Это самая настоящая "услужающая литература" - выражаясь стилем обозрений печати", - пишет он в письме Вере Николаевне от 22.06.1925. Но Алданов отлично сознавал, что и в эмигрантской литературной среде не всё обстоит благополучно. Так в письме Вере Николаевне от 17 ноября 1928 он пишет:

   "...Я недавно на 3 примерах убедился, какой злобой мы все окружены в среде молодых (и даже не очень молодых) писателей, различных новых и не-новых толков. Делается это под видом "не-признания" или требования "нового слова", а на самом деле здесь прежде всего озлобление против людей, которых рады печатать, которым готовы платить журналы, газеты, издательства. Там серьезно убеждены, что мы купаемся в шампанском. Очень это тяжело. Воображаю, как нас всех будет поносить "чуткая молодежь", когда доберется до всяких мест и редакций! Я, правда, надеюсь к тому времени уже откланяться. ..."

   Чрезвычайно высоко ценил Алданов творчество Сирина-Набокова, считая, что "...редкий у него талант и далеко он пойдет, если не сорвется на вынужденном многописании. ..." (21.09.30) и огорчался, что "Защита Лужина" разочаровала Ивана Алексеевича (04.11.29). Выделял он и некоторых других эмигрантских писателей, как Леонида Зурова ("...мне очень понравились его книги...", 03.12.29).

   В письме от 21 февраля 1931 года, с обращением "Дорогие бельведерцы" он пишет: - "Читаю сов. книги, те, которые хвалят наши газеты. Ходасевич расхвалил "Зависть" Олеши, я прочел и изумился его похвалам. Дарование больше, чем скромное... Прочел начало "Черного золота" Ал. Толстого - это гнусно и бесстыдно до умопомрачения. ..."

   Взрыв возмущения вызвала в нем и "Поднятая целина" Шолохова. Вот, что он пишет об этом Вере Николаевне 12 сентября 1933 года:

   "...Говорят очень хорош роман Шолохова "Поднятая целина". - "Отлично". Достал этот роман - Господи! Делаю все поправки на "недостаток объективности", на свою ненависть к большевикам и т. д. Но и с этими поправками ведь только слепой не увидит, что это совершенная макулатура. А там он большое литературное событие; да и здесь, кажется, обе газеты отозвались благосклонно. Добавьте к этому невозможно гнусное подхалимство, лесть Сталину на каждом шагу... Почти то же самое теперь происходит в Германии...

   Нет, надо бросать это милое ремесло. Оно во всем мире достаточно испакощено. ..."

   16.03.32 Алданов пишет Бунину: - "...Два дня пролежал больной, с горя открыл Св. Писание на псалмах Давида, и очень скоро закрыл. Не сердитесь на меня... А вот после этого открыл "Анну Каренину" и, хоть знаю наизусть, дух захватило (последние сцены)... Вот она настоящая книга жизни! ..."

   Не только Св. Писание, но и Пушкинские "Повести Белкина" не ценил Алданов. Вот, что он пишет Бунину 7 июля 1936:

   "...Я считаю так: обо мне, например, (кроме моих химических трудов) все забудут через три недели после моих похорон. Вас будут читать пять тысяч лет. Ну, а Пушкина, скажем, будут читать "вечно" и то больше потому, что от него всё началось. Да и это, если говорить правду, условная фраза. Такого рассказа, как "Петлистые уши" у Пушкина нет, - не повести же Белкина! ..."

   Парижской литературной среде уделено не мало места в письмах этого времени, иногда упоминаются литературные вечера - Б. К. Зайцева, Мережковского, французско-русские вечера, созданные В. Б. Фогтом. Несколько писем в 1931 году посвящено устройству и описанию вечера самого Бунина, на котором тот не присутствовал и организацию которого взял на себя Алданов.

   Иногда Алданов сообщает Буниным слухи о литераторах в России. В письме от 16.09.25 он между прочим, пишет: "...Хотите знать новость (совершенно достоверную), которая на меня произвела отвратительное впечатление: Есенин женился на внучке Л. Н. Толстого. ..." А в письме от 02.12.28 он пишет: "...приехавший из Петербурга, рассказывал мне позавчера, что в Петербурге постоянно вместе кутят: шеф Чрезв. Комиссии Мессинг, Щеголев и Ал. Толстой. Недурно, правда? Толстой будто бы загребает деньги. ..."

   А вот сообщение от 16.02.32: - "...Шлю Вам самый сердечный привет из Секретариата Лиги Наций. Получил от П. Нов.⁹ аванс... и поскакал сюда... Буду писать статьи (если Милюков примет) - и для романа пригодится (это главная причина). Пишу из кофейни секретариата. За столом в нескольких шагах сидят большевики - Литвинов, Луначарский, Радек, б. генерал (эксперт) и Ланговой, тоже эксперт, сын царского министра! - ...Добавлю, что им латышские журналисты, подходившие ко мне, сказали, что это я, и они с улыбочками шепчутся. ..."

   Видимо, ездить на аванс было не так уже приятно. 16 марта 1932 Алданов пишет: - "...Видно нет на земле не только "счастья", дорогой Иван Алексеевич, но и одинакового понимания "счастья": я больше всего хочу жить как Вы - в глуши и (всё-таки) на свободе (т. е. без обязательной ежедневной работы); а Вы "завидуете" моим поездкам!.... Одним словом я ездить закаялся, - только еще запутал свои дела всеми этими поездками... У Вас хоть надежды на Ноб. премию. А мне собственно и надеяться не на что..."

   Во время пребывания Бунина в Париже зимой 1933 года Алданов писал Вере Николаевне следующее: - "...Вот Иван Алексеевич говорит (и не без основания), что и Париж удивил его своим равнодушием. Может быть "обобщать не надо", как пишут в передовых газетах, но спорить не буду: конечно, все тут очерствели, а уж писателями, даже и знаменитыми, теперь никто в "буржуазии" не интересуется. ..."

   Общее экономическое и политическое положение не могло не сказаться и на газетах и журналах. 4 февраля 1933 года Алданов сообщает:

   "...Две новости, одна приятнее другой: 1) общее сокращение... и жалований и построчной платы... 2) отрывки из романов не могут больше приниматься... Дела "Посл. Новостей" действительно стали много хуже... Сокращения идут и во всех французских газетах и журналах. ..."

   Бунину, как и другим писателям, жилось нелегко. 1 июля 1933 Алданов сообщает, что решено устроить бридж в пользу Ивана Алексеевича. В это время Алданов становится всё мрачнее:

   "...Человечество идет к черту - и туда ему и дорога. Не думайте, что это я, из самодовольства, изображаю провинциального демона. Нет, это мое самое искреннее убеждение..." (8 апреля 1933). А 10 сентября он пишет Бунину: "...Очень рад был Вашей открытке, - конец меня особенно поразил. Всем рассказываю о своей новой черте: любви к смерти. Это главное несчастье: и жизнь надоела и утомила до последнего, кажется, предела, - и умирать тоже нет охоты..." Дальше он прибавляет: "У меня всё то же: замучило безденежье...", а затем: "Другим еще хуже: Зайцеву, Шмелеву, Осоргину, не говоря о Бальмонте. Только это и слышишь. И ловишь себя на том, что вне работы только об этом и думаешь. ..."

   Уже после получения Буниным Нобелевской премии Алданов пишет Вере Николаевне (26.02.34): - "Устраиваем бридж в пользу Ходасевича. Запрашивает меня о возможности своего чтения в Париже и Сирин. Вечера Ремизова, Шмелева. Всем очень трудно. Еще один я живу своим трудом - из всех, кажется, беллетристов. Для Мережковского Марья Самойловна¹⁰ устраивает продажу книги с автографами. ..." 5 мая 1934 Алданов иронически извещает Веру Николаевну:

   "...Одним словом жизнь кипит: похороны и юбилеи, юбилеи и похороны. ..."

   Летом 1935 года в Париже происходил Съезд писателей. На съезд приехали и некоторые советские представители, среди них И. Эренбург и А. Толстой. Алданов спешит поделиться новостями с Буниными (письмо от 22.06.35): - "...только что услышал рассказ М. Струве¹¹ о вчерашнем съезде больш. писателей... Я не пошел "по принципиальным мотивам", хоть мне очень хотелось издали повидать Алешку,¹² который приехал защищать культуру. Но Тэффи и Струве были. Тэффи окликнула Толстого, - они поцеловались на виду у всех и беседовали минут десять. Толстой спросил Тэффи, "что Иван?",¹³ сказал, что получил Вашу открытку и "был очень тронут", сказал также, что Вас в СССР читают. Больше ни о ком не спрашивал.

   Как ни странно, меня взволновало, что Толстой здесь... Толстая не приехала, - "дорого"..."

   К этому письму приписка: - "Да, забыл главное: Толстой сказал, что в Москве ходят слухи, что Вы решили вернуться!! Что же Вы скрываете?!"

   В следующем письме (Вере Николаевне, от 7 июля 1935) еще о Толстом:

   "...Поляков-Литовцев¹⁴ имел еще приватную долгую беседу с Толстым. Он рассказывал, что в СССР рай, что у него два автомобиля, что Сталин его любит (а он Сталина боготворит) и что его книги разошлись в четырех миллионах экземпляров (все вместе конечно). Поэтому, очевидно, в СССР и рай. Наталья Васильевна,¹⁵ женив сына, поступила на какие-то высшие курсы: "у нас нельзя не учиться". О нас больше не спрашивал; впрочем и при первой встрече спросил только об Иване Алексеевиче. ..."

   Осенью 1938 года, вернувшись в Россию, умер Куприн. "...Не могу с Вами согласиться насчет Куприна", - пишет Алданов Бунину - "Быть может, оттого, что я всё-же знал его меньше, чем Вы, и встречал реже, мне с ним почти всегда, если он бывал трезв, было интересно. Слышал и те рассказы его, о которых Вы упоминаете (кроме одного), но ведь они были забавны. Слышал и другое, - его отзывы о людях, о городах, о книгах Толстого. Он был ведь очень умный человек. Я действительно с душевной болью прочел об его смерти в "Фигаро". Знаю, что и Вы были огорчены".

   17 июня 1939 Алданов пишет Бунину о смерти Ходасевича: - "...Очень меня расстроила смерть Ходасевича. Мы когда-то были очень близки: лет 15 тому назад вместе редактировали литературный отдел "Дней" и тогда чуть не ежедневно подолгу сиживали в кофейнях, - он всё говорил, обычно умно, остроумно. Потом "Дни" кончились, он еще раньше ушел в "Посл. Новости", затем в "Возрождение", и частые встречи наши прекратились, но отношения остались очень хорошие, и писал он обо мне всегда очень благосклонно. Почему он вдруг меня возненавидел года три тому назад... мне до сих пор непонятно... Очень рад тому, что недели две тому назад я к нему зашел. Говорили мы очень дружески, о старом не было сказано ни слова и он был очень мил. Последнее слово, которое я от него слышал, было: "еще раз спасибо" (я собрал для него в дни его болезни некоторую сумму денег). Видел его в гробу, спокойное лицо, легкая улыбка. Очень я расстроился. Человек он был очень талантливый и умный. ..."

  

   Много в письмах деловых сообщений относительно переводов на иностранные языки, сведений об эмигрантских газетах, издательствах и т. д., наиболее интересны совместные фильмовые планы Бунина и Алданова. В начале тридцатых годов возобновляется и переписка относительно возможности получения Буниным Нобелевской премии.

   Осенью 1926 года впервые опять встречается упоминание о Нобелевской премии (19.09.26): - "...Думаю, что у русских писателей, т. е. у Вас, Мережковского и - увы - у Горького, есть очень серьезные шансы получить Нобелевскую премию. С каждым годом шведам всё труднее бойкотировать русскую литературу. Но это всё-таки лотерея. ..."

   После этого нет упоминаний о Нобелевской премии вплоть до зимы 1930 года. Бунин, видимо, просил Алданова написать о нем Томасу Манну. Марк Александрович отвечает (28.12.30): - "...ведь я Вам давно писал и говорил, что у Вас и у Мережковского очень большие шансы на Ноб. Премию. Собственно это становится математической необходимостью, - разве только опять выскочит Горький. Но премию русскому должны дать. Я очень охотно напишу Манну и даже составил было текст письма, но, каюсь, у меня серьезные сомнения. Брат Томаса Манна, Генрих Манн, тоже знаменитый писатель и назывался в числе кандидатов... если у Т. Манна есть свой близкий кандидат, благоразумно ли сообщать о серьезном сопернике?.. Как же быть? По-моему, естественнее всего попытать почву у славистов. Французских славистов всех знает Кульман. Хотите ли Вы, чтобы я с ним поговорил? Слависту независимо от его национальности, естественно предложить кандидатуру русского писателя... И, наконец, думаю (хоть не уверен), что и Милюков сам имеет формальное право предложить кандидата. Не сомневаюсь, что он охотно Вас предложит, если имеет право. Без Вашего одобрения я однако ни одного из этих шагов не сделаю, - это ведь очень ответственно. Напишите мне тотчас, дорогой Иван Алексеевич, что сделать и чего не делать. ..."

   Бунин, видимо, всё же попросил, чтобы Алданов написал Томасу Манну, т. к. в письме от 2 января 1931 Марк Александрович пишет:

   "...Сейчас же, получив Ваше письмо, начал работу. 1) Написал Манну... 2) Повидал Б. Мирского, - он обещал сделать всё от него зависящее. Мы перебрали всех славистов... Худо то, что точно никто не знает, кто именно может представлять кандидатов: всякий ли профессор литературы или только университетские, ординарные, определенных кафедр. Кроме того Мирский обещал сделать другое: он хорошо знаком с дочерью Бьернсона, к-ая будто бы имеет огромное влияние в Скандии, литер. кругах... Милюков только что вернулся из Праги, я его еще не видел. ..."

   В письме от 10 января 1931 года Алданов сообщает, что получил ответ от Т. Манна, который, видимо, был приложен к письму.

   "...Как видите, он чрезвычайно любезен, но несколько уклончив. Пишет о том, что не уверен, имеет ли право представить не немецкого кандидата, и запросит об этом, - как уже он писал Шестову, который тоже просил его представить Вас. Чрезвычайно Вас хвалит, особенно "Г. из С. Франциско", но - тут очевидно одна из важных загвоздок еще Шмелев. Хотя он и не имеет в своем активе такого произведения, как "Г. из С. Франциско", но (перевожу точно): "я могу только сказать, что мне чрезвычайно трудно произвести выбор между обоими и что я от всего сердца желал бы премии также Шмелеву, у которого обстоятельства (вероятно денежные, М. Л.¹⁶) еще неблагоприятнее, чем у Бунина". - По совести думаю, что Манн, вероятно, уже обещал Шмелеву похлопотать за него. Но, может быть, я и ошибаюсь... Обращаю еще Ваше внимание на его слова о "Жизни Арсеньева". Если у Вас есть возможность... издать эту книгу поскорее на одном из трех главных языков, сделайте это, не слишком торгуясь, - по-видимому это имеет большое значение, - знакомство с последней книгой. ..."

   Следующее письмо (16.01.31) тоже посвящено вопросу о Нобелевской премии: - "...Только что получил... письмо Мирского. Дама эта дочь Бьернсона и, говорят, имеет огромное влияние... О шагах Милюкова Вы, конечно, всё знаете от Полякова-Литовцева. Павел Николаевич всё сделал с очень большой готовностью... Будет хорошо, если Вы напишете Мирскому... - он много по этому делу работает и это надо ценить в виду его "радикально-демократического разреза"... Вы, конечно, тоже радикал-демократ, но другого оттенка. ..."

   В письме Вере Николаевне от 20 января 1931 года Алданов пишет, что получил материалы (вероятно, относительно переведенных на иностранные языки книг Бунина) и передал их Мирскому, "...получив заверение, что дочь Бьернсона завтра же всё пошлет в Скандинавию. ..."

   Вере Николаевне Алданов советовал поддерживать в муже мысль, что получение Нобелевской премии проблематично, чтобы не было слишком большого разочарования (25.04.31): - "...Я считаю, что шансы Ив. Ал. на премию Нобеля огромные, но Вам советовал бы поддерживать мысль, что всё это очень проблематично: я и то боюсь, что, если, не дай Господи, премию И. А. не получит, то удар будет для него очень тяжелый: внутренно он всё-таки не мог не считаться с мыслью о получении премии. ..."

   16.05.31 Алданов извещает Веру Николаевну об отказе Т. Манна выставить кандидатуру Ивана Алексеевича: - "...Во вторник я обедал в Пен Клубе с Том. Манном и долго с ним разговаривал, в частности о кандидатуре Ив. Ал. Должен с сожалением Вам сообщить, что он мне сказал следующее: ему с разных сторон писали русские писатели, просили его выставить Ив. Ал. в качестве кандидата на Ноб. премию, и он считает необходимым прямо ответить, что он этого сделать не может: есть серьезная немецкая кандидатура и он, немец, считает себя обязанным подать голос за немца... Бог даст, обойдется и без Манна. ..."

   Больше года упоминаний о премии в письмах нет. Только 6 сентября 1932 года Алданов пишет Вере Николаевне:

   "...Осоргин¹⁷ мне сказал, что к нему по делу заходил какой-то влиятельный шведский критик и в разговоре сообщил, что Иван Алексеевич имеет серьезные шансы на получение Нобелевской премии. Дай-то Бог, - я убежден, что они должны дать премию русскому писателю - скандал растет с, каждым днем. Но исходить, конечно, нужно из худшего. ..."

   Наконец, в октябре 1932, после того, как была опубликована Гавасовская телеграмма, Алданов пишет (09.10.32): - "...довольны ли Вы Гавасовской телеграммой о Нобелевской премии?¹⁸ Я был ей очень рад. Шансы Ваши очень велики и в этом году, - Вы один из 6 или 7 кандидатов. А если даже и верно сообщение Стокгольмской газеты, что в этом году премия будет скорее всего поделена между Валери и Георге, то, значит, в будущем году отпадут сразу Франция и Германия, - тогда Ваши шансы еще очень вырастут. И, наконец, даже независимо от денег, самое появление во всех французских газетах сообщения о том, что Вы один из немногих кандидатов, очень важно, как "реклама" и как способ воздействия на издателей. Забавно, что французские газеты сообщили о Вас, как кандидате СССР! "Посл. Новости" не поместили Гавасовской телеграммы, так как Вы просили ничего не сообщать о Вашей кандидатуре..."

   15 октября (на письме рукой Веры Николаевны приписано "1932") Алданов пишет Вере Николаевне: - "...Много говорили об Иване Алексеевиче в связи с Нобелевской премией, - одни говорили: получит, другие сомневались, - русскому не дадут. Я держал пари на сто франков, что И. Ал. получит премию в течение ближайших двух лет. Так что, пожалуйста, не подведите, - получите. Вернувшись домой... застал письмо И. Ал. Напрасно он думает, что французские издатели и критики в сов. писателе Бюнене не узнали эмигранта Бунина.... Повторяю, на мой взгляд шансы И. А. в этом году значительны, а в "перспективе" двух лет очень велики. ..."

   Но и на этот раз премии Бунину не дали. Алданов пишет 12 ноября 1932 Вере Николаевне: - "...Очень мы были огорчены результатом шведского дела. Всё говорило за то, что в этом году дадут премию русскому писателю, и я думал, что шансы И. А. большие. ... Иван Алексеевич, по крайней мере, не оказался в неловком положении, как Мережковский, - Вы видели эти его интервью, биографии и портреты после Гавасовской телеграммы.¹⁹ Он был очень корректен: сказал, что всё равно, присудят ли премию ему, Бунину или Куприну, лишь бы присудили русскому; но всё же лучше было бы отказать интервьюерам в каком бы то ни было сообщении: газеты только поставили его в неловкое положение... Во всяком случае, и у него, и у Ивана Алексеевича теперь одним опасным конкурентом меньше: Голсуорси выбыл. Лотерея будет продолжаться дальше, подождем будущего года. ..."

   Но существовать надо было, а материальное положение Бунина было нелегкое. Выходом показалось предложение Холливуда поставить фильм "Господин из Сан-Франциско". Об этом Бунин известил Алданова и, видимо, спросил совета относительно гонорара. 15 октября 1933 Алданов пишет: - "...в материальном отношении это большой успех, да и для славы Вашей в Америке это будет очень полезно, - хоть в художественном отношении от фильма Вам ждать радости не приходится ... если Вы продадите только заглавие, то требовать надо тысячу долларов, а если и рассказ, то три тысячи, самое меньшее две тысячи. ..."

   В конце октября 1933 года опять началось томительное для Бунина ожидание результатов присуждения премии. Алданов пишет 30 октября 1933:

   "...Насчет Нобелевской премии я тоже не уверен, что она уже присуждена этому неведомому Зилленпе. Обычно газеты ошибаются в подобных сообщениях. Думаю однако, что и Вы ошибаетесь, усматривая в молчании французских газет симптом. Французские газеты ничего не знают, кроме того, что им сообщает агентство Гавас... Я считал очень высокими шансы немецкого кандидата из эмигрантов, - Генриха Манна. Если он не получит премии и если в этом году ее не получите и Вы, то придется признать, что эмигранту и вообще неугодному своему правительству человеку премии никогда не дадут! ...вдруг всё-таки не Зилленпе, а именно Вы. Если же не Вы, то не огорчайтесь свыше меры. Мережковский говорил мне, что он ни малейшей надежды на премию не возлагает. ..."

   Наконец 04.11.33 спешное, написанное от руки письмо: "Одно странно - почему из Копенгагена, а не из Стокгольма? Но по моему, вопрос о Вашем подданстве ясно показывает, что дело идет о Ноб. премии. Ну, если не 90%, то, скажем, 75. Вот только не волнуйтесь слишком до 9-го.

   Дорогой Иван Алексеевич.

   Только что узнал о пересланной Вам с час тому назад телеграмме Кальгрена,²⁰ запрашивающей редакцию, о Вашем адресе и подданстве. Все у нас (и я) думают, что это... означает присуждение Вам Нобелевской премии. Не дай Бог ошибиться, - но уже сейчас сердечно Вас поздравляю и обнимаю...

   Ваш...

   Редакция ответила (еще до моего прихода) Кальгрену: Bounine refugie russe. Adresse такой-то..."

   Думается, что Алданов поздравил Бунина в связи с получением Нобелевской премии телеграммой, во всяком случае письма не сохранилось, следующее письмо написано уже в Дрезден, где Бунины гостили на обратном пути из Стокгольма. Алданов усиленно уговаривает Буниных распроститься с Грассом ("Нет ничего печальнее Вашего Грасса" - 27 декабря 1933) и купить виллу в Канн. Бунины же остались в Грассе, чего Алданов не мог им простить: "...Стоило получать Нобелевскую премию, чтобы сидеть в Вашей дыре! Ездили бы по Франции, по Европе, нас в Париже навещали бы. Хотя радостей у нас тут очень немного. Все стонут. ..." - пишет он Вере Николаевне 5 мая 1934.

   Осенью 1934 года Иван Алексеевич приехал в Париж. Алданов пишет Вере Николаевне (5 января 1935): - "...я редко вижу Ивана Алексеевича. Раз он у нас обедал, раза три были мы вместе в кофейнях (нет, больше, раз пять но почти всегда в большом обществе...), и недавно провели вечер у Цетлиных. На Вашей квартире я так и не был, но это лучше: уж очень мне досадно. ...По-моему, надо было снять квартиру получше ... я мебель купить порядочную, чтобы можно было принимать и французов, и иностранцев: у И. А. всё-таки есть состояние, он единственный, кто мог бы быть нашим культурным "послом" в Европе, каким был Тургенев. ... Ну, да Вам виднее. ..."

   На эту же тему Алданов пишет Вере Николаевне в письме от 20 января 1935: - "...Мне, - говорю серьезно, - очень больно, что И. А. так мало (если не говорить о Швеции и, разумеется, об эмиграции) использовал во всем мире свою премию и в интересах русского дела, и в своих собственных интересах. ... Нет, не быть Ивану Алексеевичу нашим "послом", - и это очень, очень жаль. ..."

   Попрекает он Бунина и за то, что тот бросил писать (14 февраля 1935): "...А вот отчего Вы больше не пишете? Ходят слухи, что со времени получения премии Вы не написали ни одной строки! Арсеньев сердится, и Ваши друзья тоже, не говоря о публике. ..."

   ¹ В нелюбви к Достоевскому Алданов сходился с Буниным.

   ² "Современные записки".

   ³ В это время на вилле Бельведер в Грассе, кроме Буниных, жила Г. Н. Кузнецова и Л. Ф. Зуров.

   ⁴ Пьеса "Линия Брунгильды" была поставлена в русском театре в Париже.

   ⁵ Редактором "Возрождения" был П. Б. Струве, в 1927 году замененный Ю. Ф. Семеновым, в связи с чем из газеты ушли многие видные сотрудники, в том числе и И. А. Бунин.

   ⁶ Писатель Саша Черный.

   ⁷ Бунин, как известно любил Тургенева.

   ⁸ Зинаида Николаевна Гиппиус.

   ⁹ Газета "Последние Новости".

   ¹⁰ М. С. Цетлина.

   ¹¹ М. Струве - поет и журналист.

   ¹² А. Н. Толстой.

   ¹³ Иван Алексеевич Бунин.

   ¹⁴ Журналист, сотрудник "Последних Новостей".

   ¹⁵ Жена А. Н. Толстого, поэтесса Наталья Крандиевская.

   ¹⁶ М. Ландау - так подписаны почти все письма Алданова.

   ¹⁷ Писатель М. А. Осоргин.

   ¹⁸ В ней говорилось о кандидатуре И. А. Бунина.

   ¹⁹ Кроме Бунина в Гавасовской телеграмме из русских писателей упоминались Мережковский и Куприн, как возможные кандидаты на получение премии Нобеля.

   ²⁰ Шведский издатель.

   Писем, написанных за шесть лет войны мало - 7 из Европы и 8 из Америки. Летом 1942 переписка, видимо, совсем прекратилась (вероятно, письма не доходили) и возобновилась только в марте 1945 года.

   После начала войны Алдановы оставались в Париже. Несмотря на налеты, на затруднения в передвижении, жизнь в литературной эмиграции как-то продолжалась. 27 апреля 1940 Алданов сообщает Бунину, который так и оставался в Грассе: - "...Готовится чествование Мережковского (75 лет): сбор с обращением к иностранцам... Очень приятно прошло чтение Бориса Константиновича:¹ и читал он хорошо, и публики было много, и сбор хороший. Сирин недели через три уезжает в С. Штаты, очевидно, навсегда. Вот все литературные новости. ..."

   23 августа 1940 Алданов пишет: "...Я получил вызов к американскому консулу в Марселе и предполагаю, что получена для меня виза в С. Штаты. Пока ее не было, мы плакали, что нет; теперь плачем... что есть. В самом деле я пускаюсь в величайшую авантюру всей моей жизни. Но так как делать мне и во Франции нечего, то, помимо других причин, надо ехать..." К письму сделана приписка: - "В Нью-Йорке я решил первым делом заняться поиском денег для создания журнала".

   Очевидно, Алданов звал в Соединенные Штаты и Буниных, 13 сентября 1940 он пишет: - "...Очевидно, Вы решили остаться. Не решаюсь Вас уговаривать... Но сообщаю Вам следующее. Я вчера получил письмо от Осоргина. Он сообщает, что получил без всяких хлопот визу в С. Штаты как писатель (через Американскую федерацию труда, как и я), и может тоже устроить еще для нескольких писателей. Я тотчас написал ему о Вас. Но очень Вам советую и лично написать ему об этом тотчас, не откладывая ни на день. ..."

   Но Бунин медлил с ответом. 11 октября 1940 Алданов, всё еще ожидающий выездной визы, просит Веру Николаевну сказать наконец твердо, едут ли они в Америку, т. к. "каждая виза в списке на счету".

   Следующее письмо Алданова (13.12.1940) уже из Лиссабона, где он ожидал парохода в Нью-Йорк: - "...Я понимаю, как Вам трудно собраться в Америку: дороговизна жизни, переезд, риск и т. д. Однако, если Вам, по бытовым условиям, будет очень тяжело в Грассе (недостаток еды, топлива"), то не переедете ли Вы временно в Лиссабон?.. Знаю, что сюда въездную визу получить трудно. Однако, Метерлинку дали... дадут и Вам. ..." В этом же письме после долгого перерыва опять упоминается Нобелевская премия. Видимо, уже раньше Бунин по своей инициативе выставлял кандидатуру Алданова. Теперь Алданов пишет: - "...Имеете ли Вы известия о Зайцевых? Где Мережковские? Я считал весьма возможным, что он в этом году получит Нобелевскую премию... Кстати, уж будьте милы: в этом году тоже напишите заказное письмо в Стокгольм: никаких надежд не имею, но ведь покупал же я билеты в Национальную лотерею... Редакцию Вы знаете: переведен на 23 языка, есть статья в "Британской Энциклопедии". Я никогда не просил бы, если б Вы этого первый не сделали. ..."

   Переменились роли и в другом отношении - теперь Бунины сообщают Алданову о жизни других писателей. Накануне отъезда из Европы Алданов пишет Вере Николаевне (27.12.40): - "...Мы завтра уезжаем на португ. пароходе... В третьем классе, но получили каюту на двоих... Перспективы в Америке не блестящие... Я всё же думаю, что какое-нибудь издание мы там наладим... Сведения Ваши о нужде писателей - удручающие. Особенно я боюсь за Зайцевых, которых так люблю... Если я буду зарабатывать деньги в Америке, попытаюсь участвовать и в деле помощи оставшимся. ..."

   Приехав в Нью-Йорк, Алданов возобновил вопрос о переезде в Америку Буниных. 1 февраля 1941 он пишет: - "...Но отчего же Вы всё-таки ничего не сообщаете о своих планах? Я Вам писал о Лиссабоне, о Нью-Йорке, меня здесь все первым делом опрашивают, приезжаете ли Вы и когда, а я ничего ответить не могу! Повторяю, советовать Вам ничего не могу и ее хочу. Я Соединенными Штатами доволен... Если журнал создастся, то мы хотим в первой же книге поместить начало "Темных Аллей" (и включим Вас в список "при ближайшем участии". Можно?). Ради Бога, пошлите мне тотчас один экземпляр... Но тоже ради Бога: помните о существовании в С. Штатах законов! (Это относительно сюжета)... Если же журнал не создастся, то плохо наше дело во всех смыслах, на своем языке нам тогда печататься негде ..."

   Журнал и возможный переезд Буниных в Америку - главные темы и следующих писем: - 21.03.41: "...Толстый журнал будет почти наверное... можно будет выпустить книги две. А потом будет видно... Вы должны быть в первой книге... Напишите же мне, наконец, приедете ли Вы сюда или нет. Для Вас и Веры Николаевны будут и виза и билеты, - это мне твердо сказали..."

   15.IV.1941: "...если Вы питаетесь одной брюквой и если у В. Н. "летают мухи", то как же Вам оставаться в Грассе?! Подумайте, дорогой друг, пока еще можно думать. Возможность уехать Вам вдвоем - есть... Как Вы будете жить здесь? Не знаю. Как мы все, - с той разницей, что Вам, в отличие от других, никак не дадут "погибнуть от голода". Вы будете жить так, как жили во Франции тринадцать лет до Нобелевской премии... Только что я позвонил Александре Львовне.² Она мне сказала, что для Вас собрано уже пятьсот долларов, из которых 50 и 150 уже Вам переведены... Кроме того послана посылка. Кроме того, по её словам Вам обеспечены ... два билета для поездки из Лиссабона сюда ..."

   Но Бунин не мог решиться покинуть Европу и Алданов на время прекращает звать его. Дело с журналом оказалось нелегким, в том же письме Алданов сообщает: - "...Обещали золотые горы. Когда дело дошло до выполнения, то оказалось, что немедленно можно получить 500!.. Одну книгу мы всё-таки выпустим осенью, а там видно будет. ..." О себе он рассказывает в том же письме следующее: - "...я кое-как живу своим трудом... Пишу в американских журналах, - по-русски или по-французски... а они переводят сами. ..."

   Трудности с журналом всё же удалось преодолеть. "Новый журнал" был основан. В письме от 25 октября 1941 Алданов сообщает: - "... наш журнал почти осуществлен, иными словами обеспечена уже одна книга и есть надежда на вторую. В первой на первом месте появятся "Руся" и "В Париже"... во второй книге, если она выйдет... мы напечатаем "Натали"; это, по-моему, самый лучший и просто изумительный рассказ, одна из лучших Ваших вещей вообще... Журнал мы редактируем с Цетлиным. ..."

   26 мая 1942 Алданов сообщает, что вышли 2 книги "Нового Журнала", что третья появится в сентябре, но прибавляет: "...Будет ли четвертая книга "Нового Журнала" - я не знаю... Журнал пока поддерживали "меценаты"..." Трудно было тогда надеяться на то, что "Новый Журнал" станет самым значительным периодическим изданием в зарубежье и переживет самого Алданова.

   Бунины в Грассе голодали - "...Господи, как Вы ошиблись, что не приехали", - пишет Алданов 26 мая 1942 - "...Не сомневаюсь, что Вы здесь не голодали бы..." В конце этого же письма он прибавляет: - "...Меня постоянно о Вас спрашивают и не только русские, но и американские писатели. ..."

   В следующем письме (от 29 июня 1942) опять вопрос - не хотят ли Бунины приехать? Алданов обещает получить для них билеты "в кредит", считает, что визу они получат без затруднений. В этом же - последнем "военном" письме - Алданов сообщает, что есть надежда на основание русского беллетристического издательства и спрашивает, хочет ли Бунин издать "Темные Аллеи".