Снегирев Иван Михайлович - Воспоминания

ъ виноватому. Главнокомандующ³й воспользовался этимъ случаемъ, послалъ къ преосвященному въ алтарѣ своего адьютанта спросить: "Какъ его высокопревосходительство изволилъ услышать шумъ здѣсь, то приказалъ мнѣ спросить выше высокопреосвященство, не нужна ли вамъ полиц³я?" "Полиц³я я здѣсь," возразилъ Нлатонъ, "а онъ съ полиц³ей на площади."

   Раскажу то, что слышалъ отъ моего отца, свидѣтеля событ³й. Платонъ шелъ служить въ Чудовъ монастырь, гдѣ, при входѣ на стѣнѣ большой образъ страшнаго суда. На этотъ образъ смотрѣла одна графиня. Увидѣвъ митрополита, она обратилась къ нему съ испрошен³емъ благословен³я. На вопросъ митрополита: "что она смотритъ на образъ страшнаго суда?" - "Смотрю," отвѣчала, "какъ арх³ереи идутъ въ адъ." "А вотъ погляди-ка на это," сказалъ владыко, указывая на адск³я мучен³я вольной женщины....

   Возвращаюсь къ прежнему. Послѣ Бородинской битвы, Наполеоновск³я полчищи ближе приближались къ древней столицѣ, а наши войска отступали. Подъ стѣнами ея, въ Филяхъ, на военномъ совѣтѣ, рѣшено главнокомандующимъ Кутузовымъ сдать Москву самонадѣянному и тщеславному врагу. Между тѣмъ въ Москвѣ одни готовились къ отпору, друг³е выѣзжали и выходили изъ нея, такъ что она только начинала пустѣть; по улицамъ ея тянулись обозы съ ранеными и умиравшими отъ тяжкихъ ранъ; проходили и наши полки. Разные слухи и толки, одни другимъ противорѣчащ³е, и Ростопчинск³я афиши приводили Moсквичей въ недоумѣн³е: колебались между страхомъ и надеждою, не знали, гдѣ спасаться отъ угрожавшей опасности. Уже днемъ съ Поклонной горы была слышна подъ самою Москвой въ непр³ятельскомъ лагерѣ музыка, а ночью виднѣлись огни. Попечитель московскаго университета П. И. Кутузовъ далъ было предписан³е чиновникамъ не отлучаться отъ своихъ мѣстъ; но потомъ присланы отъ Ростопчина телѣги, для вывоза казенныхъ вещей въ Нижн³й и Казань, подъ надзоромъ нѣкоторыхъ профессоровъ. Занимая должность архивар³уса совѣта, я успѣлъ сохранить протоколы первыхъ годовъ университета. Трудно описать суматоху и тревогу въ Москвѣ, которая представляла изъ себя позорище какого-то переселен³я: всѣ суетились, хлопотали, одни зарывали въ землю, или опускали въ колодцы свои драгоцѣнности, или прятали ихъ въ потаенныя мѣста въ домахъ; друг³е сбирались выѣхать изъ Москвы, не зная еще куда безопаснѣе укрыться отъ враговъ, искали лошадей и ямщиковъ; иные оставались на своихъ мѣстахъ, запасались въ арсеналѣ оруж³емъ, или, въ упован³и на Бож³ю помощь, молились. Мног³е даже готовились къ грозившей напасти исповѣдью и причащен³емъ Св. Таинъ. Разнеслась молва, что непр³ятели не будутъ касаться казенныхъ мѣстъ. Батюшка все свое, для него дорогое, имущество, въ сундукахъ, свезъ въ кладовую бывшаго на Тверской Университетскаго Благороднаго Панс³она, а ключи взялъ съ собою. У насъ была кибитка и парочка пѣгихъ лошадокъ. Вотъ весь дорожный экипажъ, въ которомъ должно было выѣхать ему съ матушкою, со мною и съ племянницей, недавно вышедшей въ замужество. Кучеръ былъ крѣпостной, свой. Надобно кое-что и съ собою взять для дороги. Двухъ лошаденокъ было недостаточно; батюшка не зналъ, что дѣлать и крайне безпокоился, какъ вдругъ подъѣхалъ казакъ къ окошку и, показывая на свою лошадь, сказалъ: "купи, баринъ, будешь доволенъ! Право, конь добрый!" Въ этомъ неожиданномъ случаѣ батюшка увидѣлъ помощь Бож³ю! Онъ скоро сторговался съ казакомъ и, помолясь Богу и простясь съ теплымъ гнѣздомъ своимъ, отправился въ дорогу со слезами, какъ будто заранѣе оплакивая свой домикъ, обреченный на сожжен³е! Но куда и къ кому ѣхать? "Поѣдемъ въ Измайлово къ дѣдушкѣ Ивану Саввичу", сказала плакавшая матушка. Въ такомъ смущен³и уже настало и воскресенье, канунъ того роковаго понедѣльника, когда вошли непр³ятели въ Москву. Я оставался еще дома для исправлен³я нѣкоторыхъ распоряжен³й батюшки: вмѣстѣ съ нашими домашними, зарылъ въ саду шкафъ съ книгами, въ футлярѣ свою скрипку и еще кое-что; но не догадался, что съ каланчи смежнаго съ нами съѣзжаго двора видѣнъ былъ нашъ садъ и всѣ мои дѣйств³я. Конечно, съѣзженск³е подумали, что я зарываю какое нибудь сокровище и, послѣ насъ, тотчасъ разрыли. Раздавъ мѣдныя деньги оставшейся прислугѣ, въ понедѣльникъ, послѣ обѣда, я побрелъ въ Измайлово. По дороги встрѣчались мнѣ разнохарактерныя толпы Московскихъ переселенцовъ: одни шли съ семействами грустные и плакавш³е, друг³е пьяные куролесили и пѣли пѣсни. Прошедши Красный прудъ, я видѣлъ, какъ съ Полеваго двора бросали въ него артиллер³йск³е снаряды. На Красной горкѣ (гдѣ при Петрѣ I была построена крѣпостца подъ назван³емъ Азова, которую онъ бралъ приступомъ) толпа народа осаждала кабакъ: хватали, вырывали другъ у друга штофы и полштофы сладкой и Французской водки; вино изъ разбитыхъ бочекъ ручьями текло вокругъ кабака; мужики, припавъ къ землѣ, глотали изъ лужи вино съ грязью; иные, напившись, лежали безъ чувствъ. въ безобразномъ видѣ. Въ Преображенскомъ, близь заставы, у кабака представилось мнѣ столь же отвратительное позорище. На заставѣ уже не кому было окликать, и шлагбаумъ оставался поднятымъ. Въ Измайловѣ я засталъ у прадѣдушки Ивана Саввича напутственный молебенъ и своихъ родителей; всѣмъ соборомъ молились и прощались со слезами. Каково же было нашему старцу оставить теплое отцовское гнѣздо, свою колыбель! Около его домика собрались провожать Измайловск³е жители. Трогательно было ихъ разставан³е; они цѣловали его, говоря: "прощай нашъ отецъ и милостивецъ! возвращайся къ намъ скорѣе, живъ и здоровъ!" Выпивъ и закусивъ, тронулся весь семейный поѣздъ въ то самое время, какъ непр³ятель входилъ въ Кремль и когда эхо донесло до Измайлова выстрѣлъ вѣстовой пушки. Иванъ Саввичъ, простясь на сельскомъ кладбищѣ съ родными и знакомыми, облобызалъ уголъ родительскаго дома, потомъ перекрестившись сѣлъ съ правнучатами и внукомъ въ старомодную коляску, запряженную парой здоровыхъ коней; за нимъ кибитка съ родственниками, тѣлега съ боченкомъ пива, съ бутылями наливокъ и съѣстными припасами: тамъ были домашняго приготовлен³я окороки копченой ветчины, палатки провѣсной рыбы, кадка меду. Прадѣдушка нашъ держался пословицы: "ѣдешь на день, бери хлѣба на три дни." Кто же зналъ, что надобно было брать хлѣба на сорокъ дней? Тогда-то мнѣ пришли на память пророческ³я слова старой моей няни, что "Москва будетъ взята на сорокъ часовъ." Въ этомъ поѣздѣ тянулась и кибитка моего батюшки; къ нему и я присѣлъ на облучекъ. Ѣхали мы по Остромынкѣ къ Берлюковской пустынѣ, въ которую Иванъ Саввичъ быль усерднымъ вкладчикомъ. Остановясь на часокъ въ селѣ Ивановскомъ, гдѣ онъ возобновилъ и украсилъ церковь, успѣли въ напутств³е напиться чаю, потомъ слѣдовали далѣе. Дорога полна была пѣшими и конными; всѣ спѣшили, но не знали еще навѣрное, гдѣ найдутъ себѣ безопасное пристанище. Между Московскими бѣглецами попадались и матери съ грудными младенцами на рукахъ и съ другими вокругъ нихъ малютками. Какъ я долженъ былъ дорогою болѣе идти пѣшкомъ, чѣмъ ѣхать, по тѣснотѣ нашего экипажа, то и мнѣ случалось нести на рукахъ усталыхъ малютокъ. Не могу забыть простодушнаго сосѣда въ Троицкой улицѣ: онъ везъ на себѣ, въ тѣлежкѣ, своего стараго и хвораго отца, ухаживая за нимъ, какъ за младенцемъ со всѣмъ радуш³емъ и нѣжност³ю сына, никакъ не воображая, что его подвигъ равнялся подвигу дѣтей верховной жрицы Юноны въ Аргосѣ, Витона и Клеовиса, которые, за недостаткомъ воловъ, привезли свою мать въ храмъ къ назначенному времени: если бъ она не поспѣла въ храмъ, то была бы казнена. Древн³е прославили такой подвигъ дѣтской любви мраморными изван³ями; этотъ примѣръ выставляли на показъ и Геродотъ, и Цицеронъ, и Павзан³й; почему же намъ умолчать о подобномъ подвигѣ Василья, развѣ только по тому, что онъ портной и Русской? Не думайте, чтобъ отецъ Васильевъ требовалъ, или желалъ отъ сына такой жертвы, нѣтъ! онъ даже упрашивалъ его, какъ говорилъ мнѣ, со слезами "оставить его въ Москвѣ на волю Бож³ю, а самому спасаться отъ непр³ятелей." Сколько тогда можно было встрѣтить Москвичей, которые за плечами несли все свое имущество, какое только успѣли и смогли захватить! Дорогой мы слышали патр³отическ³е намъ упреки крестьянъ. "Что, продали Москву!" кричали намъ въ встрѣчу и въ слѣдъ, иные даже замахивались на насъ дубинами и грозили кулаками. Если случалось купить въ деревнѣ молока и яицъ для себя, или взять овса и сѣна для лошадей, за все брали втрое и вчетверо. На возражен³е наше отвѣчали: "да вѣдь мы долго ждали такого времени, скоро ли дождемся?" Въ деревняхъ, по дорогѣ, набитыхъ постояльцами и ранеными, трудно было найти ночлегъ; мног³е ночевали въ лѣсу и у стоговъ сѣна въ полѣ. Бѣгство наше изъ Москвы удостовѣрило насъ, что общее бѣдств³е сближаетъ людей, пробуждая въ нихъ сочувств³е. Дорогой бѣглецы оказывали другъ другу родственное участ³е, радушно помогали одинъ другому, дѣлились чѣмъ кто богатъ былъ, такъ что, казалось, будто всѣ были дѣти одной семьи, всѣ родные. Наконецъ мы добрались до Берлюковской пустыни, стоящей посреди дремучихъ лѣсовъ, и пр³ютились въ ея гостинницѣ. Иванъ Саввичъ, какъ вкладчикъ, былъ привѣтливо принятъ строителемъ. Эта пустынь, на рѣкѣ Ворѣ, впадающей въ Клязьму, въ 40 верстахъ отъ Москвы, славится чудотворнымъ образомъ святителя Николая. Бывшая долго въ запустѣн³и, она возобновлена въ 1778 году митрополитомъ Платономъ. Но не долго мы гостили въ этой уединенной обители; непр³ятельск³е мародеры, или какъ называлъ ихъ народъ, м³родеры, стали появляться въ ея окрестностяхъ, и послышались ружейные выстрѣлы. Подъ предводительствомъ Ивана Саввича, мы поспѣшили къ Махрищскому монастырю, стоящему на устьѣ рѣки Махрища, отъ которой онъ заимствовалъ свое назван³е. Разстоян³емъ отъ Троицкой Лавры онъ въ 30, а отъ Александрова въ 10 верстахъ; основатель его современникъ преподобному Серг³ю, к³евлянинъ Стефанъ, котораго св. мощи опочиваютъ подъ спудомъ въ церкви, посвященной его имени. Ревнитель иноческаго жит³я, царь Иванъ Васильевичъ любилъ, жаловалъ эту св. обитель и не рѣдко посѣщалъ ее; разграбленная и раззоренная Литвою и Русскими измѣнниками, она возобновлена, по указу царя Михайла Ѳедоровича св. архимандритомъ Д³онис³емъ и келаремъ Авраам³емъ Палицынымъ и съ того времени приписана къ Троицкому монастырю.

   Тамъ мы застали митрополита Платона, привезеннаго на Махру изъ Виѳан³и, когда непр³ятели появились уже на Троицкой дорогѣ и угрожали самой лаврѣ, гдѣ было только нѣсколько десятковъ казаковъ для летучей почты. Съ Платономъ находились архимандритъ Евген³й, нынѣ арх³епископъ,и племянникъ его Иванъ Платоновъ Шумилинъ. Мы пр³ютились въ монастырской слободкѣ. Когда мы сидѣли грустные въ избѣ, вдругъ отворилась дверь, и двое послушниковъ вошли къ намъ съ блюдами кушанья. "Его святѣйшество", сказали они, обращаясь къ батюшкѣ "узнавъ о вашемъ сюда пр³ѣздѣ, изволилъ прислать вамъ три блюда своего кушанья: пирогъ, похлебку и жареную рыбу". Такое участ³е и милость митрополита тронули до слезъ моего батюшку и матушку; не помню только, плакалъ ли я. Послѣ узнали, что митрополиту дали знать о пр³ѣздѣ моего отца передъ самымъ обѣдомъ; столъ былъ накрытъ, и кушанье поставлено. "Несите все къ Михайлѣ Матвѣевичу". Батюшка, послѣ обѣда, ходилъ со мною благодарить его за такое родственное участ³е. Первое его слово было: "куда дѣлся злодѣй?" Батюшка, думая, что это относится къ Наполеону, отвѣчалъ: "въ Москвѣ".- "Нѣтъ, нѣтъ, я спрашиваю о твоемъ злодѣѣ-кучерѣ". Надобно сказать, что нашъ крѣпостной кучеръ, обокравши насъ, убѣжалъ; въ то время уже разнеслась въ простомъ народѣ пущенная Наполеономъ молва, ко вреду Росс³и, что онъ дастъ крѣпостнымъ волю. "А Бонапарту съ ватагою своей", продолжалъ Платонъ съ разстановкою, не сдобровать и въ Серг³евой обители не бывать. Слышь, я вѣдь не велѣлъ убирать тамъ мощей и драгоцѣнностей. Бонапартъ возстанетъ на святыню, а святыня противъ него. Куда ему устоять!" Потомъ, какъ бы обращаясь на самаго себя, сказалъ: "Каковъ же сталъ теперь Платонъ, хуже богадѣленнаго старика".

   Мы слушали въ монастырѣ вечерню. Платонъ стоялъ въ простомъ тепломъ полукафтаньѣ и въ бѣлой шапочкѣ, похожей на клобукъ, у лѣваго крилоса, опершись на палку. Не повторяю здѣсь другихъ подробностей, как³я, если кому угодно прочесть, найдутъ въ изданномъ мною Жизнеописан³и митрополита Платона. Иванъ Саввичъ также ходилъ къ митрополиту за благословен³емъ. Узнавъ его, преосвященный сказалъ: "Здравствуй, Иванъ Саввичъ, вотъ гдѣ и въ какое время, Богъ привелъ мнѣ видѣться съ тобою! Я было тебя обѣщалъ отпѣть, когда умрешь; а видно, тебѣ придется меня помянуть, а не мнѣ тебя отпѣватъ." Оба старика 76 и 96-лѣтн³й зарыдали. Иванъ Саввичъ палъ въ ноги владыкѣ, но встать самъ не могъ; его подняли.

   Одинъ Римск³й поэтъ сказалъ: Totam qnia vitam miscet dolor et gaudium т. е. вся жизнь смѣшена изъ печали и радости. И въ разсказѣ мы отъ трогательнаго и печальнаго перейдемъ на минуту къ забавному и смѣшному, а "отъ великаго до смѣшнаго одинъ шагъ" говаривалъ Донъ-Кихотъ - покойникъ Наполеонъ I. Мы прежде замѣтили, что Иванъ Саввичъ везъ съ собою порядочный боченокъ съ пивомъ, который поставилъ на сохранен³е въ монастырск³й ледникъ. Ему захотѣлось поподчивать имъ владыку, спутниковъ и самому отвѣдать. По его приказан³ю, притащенъ былъ боченокъ изъ монастыря на квартиру прадѣдушки; предъ раскупоркою позванъ священникъ прочитать установленную на этотъ случай молитву и благословить пит³е. Приглашены были родные и знакомые для этого торжественнаго дѣйств³я и для вкушен³я завѣтнаго напитка. Послѣ молитвы откупоренъ боченокъ; но въ гвоздь ничего не текло: пива уже не было, остались на днѣ только дрожди; оно ушло въ ледъ монастырскаго погреба, какъ объяснилъ казначей.

   Иванъ Саввичъ оставался еще на Махрѣ, а батюшка съ нами отправился въ свой родимый городъ Александровъ, достопамятный въ жизни царя Ивана Васильевича и цесаревны Елисаветы Петровны: тамъ въ монастырѣ онъ иночествовалъ съ опричниками, за монастыремъ въ прудѣ топилъ заподозрѣнныхъ имъ въ измѣнѣ, казнилъ виновныхъ; тамъ и дочь Петра I готовилась было къ пострижен³ю, но вскорѣ промѣняла черную одежду монахини на царскую порфиру. Живыя предан³я, хотя и занимали мое вниман³е, но мысль стремилась къ Москвѣ; разные слухи, противорѣчивш³е одни другимъ, то радовали, то стращали насъ. Мы недоумѣвали, что будетъ съ Москвою, съ Росс³ею и съ нами самими; наняли чистенькую и уютную квартиру у Рождественскаго священника Васил³я Часловскаго, добраго и всѣми гражданами любимаго за его чинное священнослужен³е и ласковое обращен³е; только не таково было у него дома съ женою и дѣтьми, какъ съ посторонними. Возвращаясь домой изъ гостей, онъ иногда цѣлую ночь, сидя въ кухнѣ за столомъ, толковалъ женѣ своей, предъ нимъ раболѣпно стоявшей у печки: что есть любовь? Онъ то и дѣло повторялъ ей такое именно опредѣлен³е: "ты не понимаешь, что такое любовь. Любовь есть то, что" и болѣе ничего, и оканчивалъ фразу ударомъ кулака по столу. Я съ батюшкой перечиталъ у отца Васил³я всѣ книги, а ихъ было очень не много. Въ духѣ патр³отическомъ я писалъ молитвы, которыя отецъ Васил³й читалъ въ церкви, послѣ обѣдни, за молебномъ.

   Какъ теперь помню, мимо Александрова проходилъ разрозненный полкъ, искавш³й своей дивиз³и; у солдатъ ружья были безъ кремней. Въ то время не одинъ былъ такой примѣръ.

   Ночью мы съ жителями Александрова выходили на улицу смотрѣть на ужасное зарево съ Московской стороны; небо все пламенѣло; казалось, пламень волновался. Такое поразительное зрѣлище наполняло нашу душу страхомъ и унын³емъ. "Видно, горитъ наша матушка Москва!" повторяли мног³е. А тамъ были наши родительск³е домы и въ нихъ наше достоян³е, завѣтныя святыни, что называется у Русскаго народа, Бож³е милосерд³е; библ³отечка довольно порядочная. Но насъ не покидала надежда, что, если и сгорѣлъ нашъ домъ въ Троицкой, то, вѣроятно, уцѣлѣли сундуки съ имуществомъ въ кладовой казеннаго дома. Предъ разсвѣтомъ, 11 октября, съ просонья, намъ показалось, будто что-то грянуло не одинъ разъ, и будто весь покой, гдѣ мы спали, поколебался. Сперва мы приняли это за тревожный сонъ; но сонъ былъ въ руку. Черезъ нѣсколько времени, въ Александровѣ получено извѣст³е что нашъ священный Кремль взорванъ, зажженная Москва догораетъ, а Французы изъ нея вышли и Богъ знаетъ, куда идутъ.

   Черезъ нѣсколько дней, съ ключами отъ сундуковъ, батюшка отправился со мною въ Москву, а матушка осталась въ Александровѣ. Пр³ѣхавъ въ Троицкую лавру, около полудни, мы услышали въ ней 12 ударовъ въ большой колоколъ.

   На вопросъ нашъ, что значитъ этотъ необыкновенный звонъ и въ необыкновенное время, на постояломъ дворѣ намъ отвѣчали: "Митрополита Платона не стало: Онъ скончался въ Виѳан³и". Весь монастырь и посадъ были въ какомъ-то смятен³и; казалось, дѣти лишились своего отца и благодѣтеля. Утѣшенный вѣстью объ изгнан³и враговъ изъ Москвы, Платонъ мирно почилъ въ основанной имъ обители вѣры, благочест³я и наукъ, гдѣ ожидалъ его заранѣе приготовленный имъ себѣ гробъ и могила въ придѣлѣ Воскресен³я Лазаря. Батюшка мой ѣздилъ въ Виѳан³ю поклониться мощамъ преосвященнаго. Покойный уже положенъ былъ въ гробъ, осѣненный херувимами на рипидахъ и покрытый святительскою мант³ею. На величавомъ его челѣ выступилъ потъ, румянецъ игралъ у него на лѣвой щекѣ; потомъ лице закрыто было пеленою. Это самое подтвердилъ мнѣ, бывш³й при отпѣван³и тѣла ма³оръ Павелъ Васильевичъ Головинъ, извѣстный ревнитель вѣры и благочест³я, усердный почитатель ³ерарха. Изъ лавры монахи, посадск³е и Москвичи стеклись въ Виѳан³ю; гробъ усопшаго окружали плакавш³я духовныя особы, родственники и столько постороннихъ, сколько могли вмѣститься въ уютныхъ покояхъ Платона. Батюшка, не дождавшись отпѣван³я и похоронъ святителя, поспѣшилъ со мною въ Москву, въ надеждѣ найти свои сундуки цѣлыми. По дорогѣ, отъ Пушкина до древней столицы, мы видѣли разрушительные слѣды враговъ; они порывались было въ Серг³еву обитель; но, какъ гласитъ народное предан³е, не допущены были невидимою силой. При самомъ въѣздѣ въ Москву, черезъ Крестовскую заставу, мы встрѣтили цѣлый обозъ мертвыхъ тѣлъ; всѣ почти были наг³е, окостенѣвш³е въ разныхъ положен³яхъ: кто лежалъ скорченнымъ, кто съ распростертыми руками, кто облитый запекшеюся кровью, кто съ разможженною головой; въ числѣ ихъ тамъ находились Русск³е, Поляки, Французы, Нѣмцы и Итальянцы; ихъ везли въ Марьину рощу, гдѣ сожигали на кострахъ. По самому пожарищу, гдѣ еще курился навозъ на дворахъ, отъ Креста, мы доѣхали до своей Троицкой улицы, и едва узнали свое родное пепелище. Отъ двухъ красивенькихъ нашихъ домиковъ остались только обгорѣлые каменные фундаменты и печи, а въ кучахъ пепла попался намъ прародительск³й образъ Рождества Спасителя и Богоматери въ серебряномъ окладѣ, картина несен³я креста ²исусомъ Христомъ на Голгоѳу и обожженная чайная чашка, которые и до сихъ поръ храню на память 1812 года. Въ саду нашемъ попался намъ раскрытый шкафъ съ книгами и байковая шинель, которая мнѣ пригодилась. Въ каменной палаткѣ у сосѣда пр³ютилась старая служанка наша Василиса, которая встрѣтила насъ со слезами. Въ подвалѣ обгорѣлаго Троицкаго подворья мы отыскали нашего приходскаго священника Георг³я Семеновича Легонина, который при французахъ не боялся служить и:ь церкви, сохраненной имъ отъ пожара, даже исправлять всѣ требы въ окрестностяхъ, за отсутств³емъ священниковъ. При неожиданномъ свидан³и, старецъ и отецъ бросились одинъ другому въ объят³я и заплакали, какъ будто возставш³е изъ мертвыхъ. Въ трапезѣ церкви нашли себѣ пр³ютъ нѣсколько семействъ, лишенныхъ своего крова. По вступлен³и непр³ятелей въ Москву, долго не горѣла наша мирная и скромная улица. И кто бы подумалъ, что капуста могла быть причиной немаловажныхъ послѣдств³й въ 1612 и 1812 годахъ! Назадъ тому два вѣка, по сказан³ю Маскѣвича, голодные Поляки отняли у Русскихъ кадки кочанной капусты и принялися ее пожирать. Москвичи, узнавъ объ этомъ, нагрянули на оплошныхъ враговъ и побили ихъ {Записки Маскѣвича, стр 115 въ Сказан³яхъ современниковъ о Димитр³ѣ Самозванцѣ, ч. V. Спб. 1834 г. въ 8.}. Тоже почти самое случилось и съ польскими и съ французскими мародерами въ нашемъ приходѣ. На огородѣ они отняли возъ капусты; наши прихожане, собравшись, поколотили ихъ и отбили у нихъ капусту. Непр³ятели на другой день пришли въ большомъ количествѣ и въ отомщен³е сожгли Троицкую улицу. Загоралась было отъ просвирнина дома даже и самая церковь; но священникъ съ сыномъ ее загасили.

   Съ ключами отъ нашихъ сундуковъ мы поѣхали въ сгорѣвш³й на Тверской Университетск³й Панс³онъ; но тамъ въ подвалахъ нашли только свои пустые, разломанные сундуки; пришлось оставить у себя на память одни ключи.

   Москва наполнена была смрадомъ, на улицахъ еще валялась конская падаль; вездѣ былъ проѣздъ между обгорѣвшихъ печей, которыя торчали на пожарищахъ; въ подвалахъ домовъ гнѣздились Московск³е жители, лишенные своего крова. Не повторяю того, что было уже описано въ разныхъ и книгахъ и книжкахъ, въ газетахъ и журналахъ о положен³и Москвы, по выходѣ изъ нея непр³ятелей; но замѣчу, что изъ этихъ отрывочныхъ свѣдѣн³й могло бы быть составлено довольно полное описан³е незабвенной годины.

   Отъ общаго обращусь къ собственному положен³ю. Мы остановились въ уцѣлѣвшемъ домѣ нашего сосѣда, по университету, товарища и благопр³ятеля Захара Алексѣевича Горюшкина, добросовѣстнаго юриста, который слылъ оракуломъ, потому что мног³е прибѣгали къ нему за совѣтами въ тяжебныхъ дѣлахъ. Мимоходомъ замѣчу, что Горюшкинъ, сначала подъяч³й сыскнаго приказа у Калужскихъ ворогъ, принялся учиться безъ учителя, изъ книгъ и, даже женатый, твердилъ на постели Русскую граматику и долго не могъ понять въ первомъ склонен³и примѣра: воевода, воеводы, воеводѣ; вчитывался въ истор³ю, географ³ю, философ³ю, юриспруденц³ю и математику, наконецъ собственными усил³ями достигъ до зван³я профессора Русскаго законовѣдѣн³я въ Московскомъ университетѣ, издалъ систему своей науки и судебныя дѣйств³я, драгоцѣнныя для Русскихъ юридическихъ древностей.

   Въ здан³яхъ Воспитательнаго дома я отыскалъ любимыхъ тетокъ своихъ: Наталью Петровну Семенову и Марью Алексѣевну Струнину; ограбленныя и хворыя, онѣ терпѣли большую нужду. Мнѣ самому какъ-то отрадно было утѣшить ихъ своимъ участ³емъ, по мѣрѣ возможности своей. Тяжело было переносить бѣдность Марьѣ Алексѣевнѣ, дочери Переславскаго воеводы, который далъ за нею, между прочимъ, въ приданое четвертку жемчугу; единственнаго сына своего Ивана Семеновича она пеленала въ шелковыхъ платкахъ; не скажу, соотвѣтствовалъ ли онъ ей своею нѣжност³ю за ея любовь. Покойница была воплощенною добродѣтелью.

   Пробывъ нѣсколько дней въ раззоренной и обгорѣлой Москвѣ, мы съ своими ключами и съ пустыми руками отправились въ Александровъ за матушкою, которая нетерпѣливо насъ ждала, боясь, чтобы дорогой съ нами чего не сдѣлалось въ тогдашней суматохѣ. Цѣлыми обозами мужики пр³ѣзжали въ Москву обирать то, чего не успѣли, или не могли ограбить непр³ятели: они возили зеркала, люстры, картины книги, богатыя мебели, фортепьяны, словомъ, все тащили, что только попадалось имъ на глаза и въ руки, и все почти дорогой везли расколотое, разбитое, испорченное отъ неумѣнья сберегать. Отъ многихъ мнѣ привелось слышать, что награбивш³е, большею част³ю, оканчивали жизнь свою въ нищетѣ и пьянствѣ.

   Вскорѣ изъ Александрова батюшка съ матушкою и со мною переѣхалъ въ Москву; начальство отвело ему квартиру въ старомъ домѣ университетскаго ботаническаго сада.

   Между тѣмъ вождь въ бѣгствѣ нашемъ, Ивамъ Саввичъ Брыкинъ возвратился въ свое Измайловское гнѣздо; онъ навѣстилъ батюшку на его новосельѣ. У насъ не было въ квартирѣ ни мебели, ни посуды. Добрый Петръ Михайловичъ Дружининъ, директоръ 1-й Московской гимназ³и, радушно снабдилъ насъ тѣмъ и другимъ. Онъ первый возобновилъ издан³е Московскихъ Вѣдомостей, въ которомъ и я былъ участникомъ. Появлен³е ихъ въ Московскомъ м³рѣ имѣло отрадное вл³ян³е на его жителей; печаталось все, что тогда особенно интересовало: реляц³и о военныхъ дѣйств³яхъ, описан³я торжествъ, патр³отическ³я слова Августина. Все это читалось съ жаднымъ любопытствомъ и живымъ участ³емъ. Московск³я Вѣдомости служили органомъ правительства и публики.

   Но возвратимся къ Ивану Саввичу, съ котораго я началъ свои воспоминан³я объ Измайловѣ. Заставъ свой домикъ и весь обиходъ разстроеннымъ и ограбленнымъ, то французами, то крестьянами, онъ скоро привелъ его въ прежнее устройство. Его Калина Кузмичъ сталъ варить пивцо, на которое тогда еще не налагалось большой пошлины. По своему обѣщан³ю, Иванъ Саввичъ ѣздилъ въ Виѳан³ю отслужить панихиду на гробѣ митрополита Платона. Жизнь нашего маститаго старца текла заведеннымъ порядкомъ, мирно и тихо, или какъ онъ говаривалъ: "ни шатко, ни валко, ни на сторону". Обыкновенно утро онъ начиналъ, а день оканчивалъ молитвою; кромѣ утреннихъ и вечернихъ молитвъ, читалъ акаѳисты ²исусу Христу и Бож³ей Матери, большею част³ю наизусть, поминалъ за здрав³е живущихъ и заупокой усопшихъ родныхъ, друзей, благодѣтелей, начальниковъ, даже враговъ; однихъ духовныхъ отцовъ было у него въ течен³и жизни до 70. Остальное время дня проводилъ онъ въ занят³яхъ хозяйствомъ своимъ - каждый почти день заглянетъ въ свою пивоварню, въ садъ, въ огородъ, пчельникъ, въ конюшню и коровникъ; посидитъ въ своемъ райкѣ - такъ называлась у него бесѣдка въ саду, украшенная картинами. Если что найдется въ непорядкѣ, пожуривъ своихъ слугъ. Картъ у него и въ заводѣ не было, онъ умѣлъ и безъ нихъ занимать своихъ гостей. Доступъ къ нему былъ всѣмъ открытъ; онъ не зналъ долговъ; языкъ его не осквернялся ложью и лестью, ни клятвой, ни срамослов³емъ. Слово его было твердо и дѣйственно. Поссорится ли кто съ кѣмъ въ селѣ, встрѣтится ли въ чемъ у кого недоумѣн³е, идутъ на судъ и на совѣтъ къ Ивану Саввичу, который имѣлъ сильное нравственное вл³ян³е на жителей Измайлова: его слушались какъ начальника, любили какъ отца; по опытности и смѣтливости своей онъ умѣлъ говорить и обходиться съ крестьянами, иногда ласкою, иногда и грозою, по своей пословицѣ: "хорошо и честь и гроза." При немъ въ Измайловѣ не было ни одного кабака; а теперь недавно я видѣлъ, и самый скромный его домикъ обращенъ въ кабакъ: въ сѣняхъ и на крыльцѣ валялись мертвецки пьяные.

   Крѣпость сложен³я, правильный образъ жизни, воздержан³е въ пищѣ надѣлили его здоровьемъ. Если иногда въ пр³ятельскомъ кругу и позволялъ онъ себѣ излишество; то, не читавъ Гуфланда, по своему разсужден³ю, слѣдовалъ его мнѣн³ю, что для произведен³я полезнаго переворота въ тѣлѣ, надобно хоть разъ въ мѣсяцъ напиться. Такого правила держались и друг³е нѣмецк³е врачи, а русск³е съ успѣхомъ перенимали у нихъ. Но прадѣдъ не охотникъ былъ лечиться у докторовъ; "аптека", говаривалъ онъ "убавитъ вѣка". Какъ его безпокоилъ песокъ въ почкахъ, то употреблялъ рѣдьку; мята помогала ему въ боли желудка; отъ гемороя рябина и почечуйная трава, а болѣе всего лечился постомъ.

   Переступивъ за девяносто, онъ сильнѣе началъ чувствовать недуги старости; у него сталъ образоваться на глазахъ катарактъ, такъ что онъ не могъ и въ очкахъ читать и писать; тягостно и скучно стало ему, и онъ рѣшился ввѣрить себя доктору хирург³и Ѳедору Андреевичу Гильдебранту. Этотъ славный въ свое время операторъ, къ удивлен³ю врачей, счастливо снялъ у него катарактъ, такъ что Иванъ Саввичъ до самой смерти пользовался зрѣн³емъ, читалъ и писалъ.

   Какъ то сильно онъ захворалъ, слегъ въ постелю и, чувствуя разслаблен³е во всемъ тѣлѣ, прибѣгъ къ духовному врачеству: исповѣди, причащен³ю Св. Таинъ и елеосвящен³ю. По видимому, къ нему уже приходилъ послѣдн³й часъ, къ которому и самъ давно готовился съ живою вѣрою въ Искупителя и съ твердою надеждою на Его милосерд³е. Въ то время, какъ его домашн³е заботились о поминкахъ, старецъ нашъ спокойно лежитъ въ своей горенкѣ, творя про себя молитвы. Наконецъ, послѣ нѣкотораго времени, онъ всталъ, отворилъ клюкою дверь въ сѣни, гдѣ былъ чуланъ, наполненный икрой, рыбою и кулебами (это было въ постъ) для поминокъ, и не на шутку разсердился. По разсчетливости своей, доходившей до скупости, онъ, казалось, не столько боялся смерти, къ которой давно готовился, сколько расточительности и мотовства своихъ наслѣдниковъ. Чтобы скрыть отъ него траты, которыя легко могли показаться ему излишними, они уменьшали цѣну покупокъ: купятъ за 5 p., а скажутъ за 1 рубль, а тамъ уже наверстываютъ расходы. Увидѣвъ такое множество покупокъ и предполагая, что на нихъ много потрачено денегъ, онъ закричалъ: "Ахъ, вы расточители, маркотратцы! при мнѣ еще вы мытарите мои денежки, которыя я столько лѣтъ честными трудами наживалъ; что же будетъ у васъ безъ меня?" При этомъ восклицан³и, попался ему на глаза въ сѣняхъ правнучекъ, который отвѣдалъ дѣдушкина костыля.

   Не за долго предъ смерт³ю его, случился съ нимъ рѣдк³й въ лѣтописяхъ медицины припадокъ, который онъ называлъ дьявольскимъ навожден³емъ. Не одно старческое его воображен³е разыгралось отъ избытка тѣлесныхъ силъ, сбереженныхъ въ запасъ цѣломудренною юностью и честнымъ вдовствомъ; не однимъ воображен³емъ, но и самымъ дѣломъ онъ дошелъ до того, что, какъ самъ говорилъ, "стерпѣть не могъ демонскаго стрѣлян³я". Прадѣдушка влюбился въ какую-то 40-лѣтнюю вдову и хотѣлъ жениться на ней. Внучата его испугались и уговорили его оставить это намѣрен³е.

   Отъ прадѣдушки обращусь къ батюшкѣ. По возвращен³и въ Москву, онъ на пожарищѣ своего дома выстроилъ погребъ и конюшню, потомъ, вмѣсто двухъ флигелей, порядочный домикъ съ мезониномъ. Это стоило ему многихъ трудовъ и заботъ; стараясь купить лѣсъ на строен³е подешевле, онъ въ грязь и слякоть самъ ходилъ въ лѣсной рядъ и на рынокъ, хлопоталъ на стройкѣ; тутъ онъ простудился, чахотка закралась ему въ грудь, онъ часто кашлялъ и видимо таялъ. Я при немъ былъ уже магистромъ, въ университетѣ преподавалъ лекц³и о Латинскомъ языкѣ, въ Воспитательномъ домѣ уроки о Русской словесности, занимался переводами съ Французскаго и Нѣмецкаго языковъ; Обществомъ Любителей Росс³йской Словесности, подъ предсѣдательствомъ А. А. Прокоповича-Антонскаго, принятъ былъ соревнователемъ. Въ Антонскомъ я нашелъ себѣ покровителя, который поощрялъ меня упражняться въ литературѣ. Опыты моихъ трудовъ читаны были въ публичныхъ собран³яхъ общества. Но батюшкѣ было годъ отъ году хуже, болѣзнь развивалась; уже онъ не могъ вставать съ постели, въ которой однакожъ читалъ и подписывалъ казенныя бумаги, присылаемыя изъ университета. Лечилъ его докторъ Ромодановск³й, который, все на веселѣ, шутилъ его болѣзн³ю; но я, видя, что дѣло идетъ не на шутку, пригласилъ доктора Ѳ. А. Гильдебранта, который совѣтовалъ мнѣ приготовлять себя къ потерѣ отца, а его къ смерти. Не могу представить себѣ, какъ мнѣ и матушкѣ было тяжко; я даже приходилъ въ отчаян³е; но батюшка былъ спокоенъ, позвалъ къ себѣ гробовщиковъ и самъ съ ними торговался, записывая на листѣ бумаги все, что нужно для своихъ похоронъ. "Мнѣ нѣтъ нужды, хотя бы меня въ рогожкѣ бросили въ навозъ; но что скажутъ о женѣ и сынѣ, если они меня похоронятъ кое какъ", молвилъ онъ гробовщикамъ. У него сдѣлалось предсмертное икан³е, его душила клейкая мокрота. Отдавъ матушкѣ бумажникъ съ небольшою суммою денегъ, приготовленною на похороны, рано утромъ велѣлъ мнѣ подать себѣ часы, посмотрѣвъ на нихъ, пальцемъ указалъ на 6 часъ: то былъ часъ его кончины. На предложен³е матушки исповѣдаться и причаститься, отвѣчалъ: "Погодите, дайте мнѣ приготовиться; самъ скажу, когда надобно будетъ." Между тѣмъ позвалъ къ себѣ церковнаго старосту нашей приходской церкви И. I. Демидова и просилъ заняться его похоронами. "Знаю, что женѣ и сыну будетъ не до того; мнѣ съ ними, а имъ со мною тяжело будетъ разставаться. Поусердствуйте имъ, ради Бога, схоронить меня". Наконецъ онъ громко сказалъ: "Готовъ, готовъ, пошлите за священникомъ." Послѣ исповѣди и причащен³я, его соборовалъ почтенный Адр³ановск³й прото³ерей Матвѣй Николаевичъ. При чтен³и послѣдняго Евангел³я, батюшка ухватился за него рукою и такъ скончался. Это случилось 16 ³юня 1821-года. Гробъ съ его тѣломъ несли профессоры до приходской церкви, а послѣ отпѣван³я студенты до Лазарева кладбища. Съ такою твердост³ю духа, какъ христ³анинъ, встрѣтилъ смерть свою добрый родитель мой; его оплакивали не одни родные, но и посторонн³е, которымъ онъ былъ не чужимъ, по природной своей благотворительности. Сколько пристроено имъ было вдовъ и сиротъ! Предъ смерт³ю своей, онъ сжегъ кипы просьбъ и просительныхъ писемъ, сочиненныхъ имъ безкорыстно для вдовъ и сиротъ: Богъ благословлялъ успѣхомъ его ходатайства. На батюшкѣ осталось до двухъ тысячъ ассигнац³ями долга. Богъ помогъ мнѣ развязать его душу, какъ онъ всегда желалъ. Нѣкто изъ знакомыхъ мнѣ сказалъ: "Право, вашего батюшку нельзя похвалить за то, что имѣлъ столько случаевъ нажиться, и не нажился"; но, не упуская сдѣлать по возможности добро ближнему, онъ, какъ написалъ объ немъ Мерзляковъ въ эпитэф³и:

  

   "И въ скудномъ жреб³и богатъ для бѣдныхъ былъ."

  

   Наружность отца моего не соотвѣтствовала его внутренности; просившимъ его не льстилъ, не водилъ обѣщан³ями и обнадеживан³ями, но дѣлалъ по крайней своей возможности, съ усерд³емъ; чуждался благодарности, даже отрекался отъ собственныхъ дѣлъ своихъ. Профессоръ Сандуновъ записывалъ въ особую книгу замѣчательныя кончины разныхъ ему извѣстныхъ людей. Не знаю, куда дѣвалась, послѣ его смерти, эта любопытная во многихъ отношен³яхъ книга? Она могла бы быть матер³аломъ для предсмертной психолог³и: въ послѣднихъ часахъ жизни человѣческой разительнѣе высказывается душа, освобождаемая отъ узъ тѣла, при таинственномъ переходѣ изъ одного м³ра въ другой. Вотъ почему даютъ особенную важность и значен³е предсмертнымъ словамъ и самымъ мановен³ямъ. Еслибъ Сандуновъ слышалъ и видѣлъ кончину моего прадѣда Ивана Саввича Брыкина и отца, навѣрное вписалъ бы ее въ свою книгу.

   Не за долго до блаженной кончины прадѣдушки, я его посѣтилъ съ сенаторомъ Малиновскимъ и присутствовалъ съ матушкой при кончинѣ и погребен³и Измайловскаго старожила. Чувствуя близость смерти, онъ не рѣдко очищаль душу свою покаян³емъ, освящая ее таинствомъ причащен³я; духа не погашалъ въ себѣ и не терялъ ни памяти, ни соображен³я. По его желан³ю, положены были ему на грудь жалованный Петромъ I рублевикъ и письма митрополита Платона, съ которыми онъ не хотѣлъ разставаться въ гробѣ и могилѣ. Къ предсмертной его постели приходили прощаться съ нимъ Измайловск³е жители; живши съ ними такъ долго, онъ всякаго помнилъ и узнавалъ, называя по имени и отчеству, почти каждому давалъ соотвѣтственныя наставлен³я, однихъ журилъ, другихъ утѣшалъ, или привѣтствовалъ; словомъ, едва ли кого оставилъ безъ вниман³я. Его предсмертное прощан³е представляло умилительное и назидательное зрѣлище, съ тѣмъ вмѣстѣ замѣчательный примѣръ силы и присутств³я духа, готоваго уже оставить дряхлое тѣло. Наступилъ день Ангела Ивана Саввича, св. ²оанна, Списателя Лѣствицы: то было 30 марта. Выслушавъ молебенъ тезоименитому себѣ Святому и отходную, больной осязательно ощутилъ приближен³е смерти.

  

  

   Всяк³й разъ, какъ прохожу мимо стараго нашего университета (а я смотрю на него безъ малаго шестьдесятъ лѣтъ, отъ дѣтства до старости всяк³й) разъ пробуждаются близк³я сердцу моему воспоминан³я и чувствован³оя: здѣсь были первые мои учители и товарищи моихъ дѣтскихъ лѣтъ, но гдѣ они? Здѣсь развивались мои понят³я, здѣсь душа моя принимала первыя впечатлѣн³я отъ окружавшихъ меня, и онѣ остались на всю жизнь; здѣсь я учился, училъ и служилъ. Къ университету обращаюсь съ такимъ же чувствомъ, съ какимъ обращался къ своей колыбели. Кто безъ сердечнаго участ³я смотритъ на тѣ мѣста, которыя были свидѣтелями нашего дѣтства и юности? Онѣ оживляютъ въ памяти нашей близкихъ намъ людей, которые дѣлили съ нами мысли и чувства, тѣ событ³я, въ которыхъ мы принимали участ³е и сочувствовали имъ. Отнимите это воспоминан³е отъ жизни, вы разорвете живую связь прошедшаго съ настоящимъ, опустошите сердце. Довольна ли будетъ оторванная отъ прошедшаго жизнь однимъ настоящимъ, насущнымъ?

   Переходъ ребенка изъ родительскаго дома, изъ семейнаго круга въ университетъ, важная эпоха въ жизни. Таковъ казался мнѣ и мой переходъ въ университетскую гимназ³ю не задолго до преобразован³я университета 1804 года. Тогда она помѣщалась въ верхнихъ этажахъ стараго здан³я, построеннаго архитекторомъ Казаковымъ. Ученики раздѣлялись на казенныхъ и своекоштныхъ; къ послѣднимъ и я принадлежалъ. Первые носили сюртуки изъ верблюжьяго сукна, на подкладкѣ изъ зеленаго стамеда; послѣдн³е не подчинялись особенной формѣ: кто ходилъ въ сюртукѣ, кто въ курткѣ, кто въ шинели. Классы были утренн³е и послѣобѣденные; за порядкомъ въ нихъ смотрѣли педели и дежурные офицеры. Тогда я засталъ директоромъ И. И. Тургенева, инспекторомъ П. И. Страхова.

   Изъ Троицкой улицы на Самотекѣ каждый день, кромѣ субботы, я хаживалъ пѣшкомъ съ узелкомъ книгъ и тетрадокъ на утренн³е и вечерн³е классы, т. е. верстъ восемь въ день. У отца моего было три хорош³я лошади и двое дрожекъ; но онъ мнѣ не давалъ ѣздить, пр³учая меня ходить пѣшкомъ; за что я и теперь благодаренъ ему. Только въ дурную погоду, иногда я получалъ пятакъ, за которой можно было на волочкѣ съ фартукомъ пр³ѣхать въ университетъ. Обыкновенный мой путь лежалъ канавой, обложенной дикимъ камнемъ. Какъ въ дождливое время по обѣ стороны канавы были непроходимыя грязи, то я пробирался по камнямъ. Канава вела на каменный Кузнецк³й мостъ, на который надобно было всходить ступеней пятнадцать, подъ арками. Теперь все это сравнено, такъ что и слѣду нѣтъ арокъ и ступенчатой лѣстницы, на которой сиживали нищ³е и торговки съ моченымъ горохомъ, разварными яблоками и сосульками изъ сухарнаго тѣста съ медомъ, сбитнемъ и медовымъ квасомъ, предметами лакомства прохожихъ. Лакомство это стоило денежекъ и полушекъ.

   Въ гимназ³и первымъ моимъ учителемъ былъ старикъ Французъ Лере, который училъ Французскому языку, заставлялъ насъ твердить наизусть вокабулы и разговоры, коверкая русск³я слова. Кто не твердо выучивалъ урокъ, или шалилъ въ классѣ, тому давалась въ лобъ кокура; чтобы избавиться отъ наказан³я, оставлявшаго шишки на лбу, ученики выдумывали разныя извѣст³я, на пр. "Слышали ль вы, г. Лере, что Французы Русскихъ побили?" - А гдѣ вы это читали?" - Кто скажетъ въ Рязанскихъ, кто въ Тульскихъ газетахъ! A для чего нѣтъ этого въ Московскихъ? - "Нарочно, мусье, скрываютъ, стыдно вѣдь нашимъ." И простосердечный Французъ былъ очень доволенъ этимъ и не спрашивалъ урока у нувеллистовъ. Зимой онъ сиживалъ на стулѣ, въ шубѣ, спустя ея рукава, да и жилъ и училъ онъ, какъ говорится "спустя рукава." Ученики, стоя позади его, ножечкомъ распарывали ему по швамъ шубу. Лери вскакивалъ со стула, бѣсился, кидался на учениковъ съ кокурами; но мальчики разбѣгались.

   Первый классъ русской грамматики и ариѳметики занималъ Сивковъ, сухопарый, суровый старикъ, высокаго роста, съ длинной косою и въ черномъ фракѣ; онъ безпрестанно моргалъ глазами. Хотя боялись его палей и розогъ, на которые онъ не скупился; но изъ корридора въ двери то и дѣло ему кричали чужаки (такъ назывались тогда приходивш³е изъ другихъ классовъ): сивка бурка, вѣщая каурка. Этихъ шалуновъ, запыхаясь, онъ ловилъ; кого поймаетъ, тому жутко доставалось; велитъ сторожамъ растянуть виноватаго на скамейкѣ и такъ отпоретъ, что небу жарко, или вздуетъ палями ладони, или поставитъ на колѣни на горохъ. Но все это не унимало шалуновъ, которые и на провожаньи его по лѣстницѣ, кричали ненавистный для бѣднаго Сивкова возгласъ: сивка, бурка, и умолкали только при появлен³и дежурнаго офицера, или инспектора.

   Во время вакац³и, начальство посылало профессоровъ на ревиз³ю подвѣдомственныхъ университету училищъ; въ 1805 году отецъ мой ѣздилъ во Владим³ръ для открыт³я тамъ гимназ³и; я сопровождалъ его въ родѣ секретаря. Тогда тамъ губернаторомъ былъ питомецъ университета князь Иванъ Михайловичъ Долгорук³й, a арх³ереемъ Ксенофонтъ Троепольск³й, одинъ какъ поэтъ, славился любов³ю своей къ изящнымъ искусствамъ, прекрасному полу и увеселен³ямъ, другой гостепр³имствомъ и хлѣбосольствомъ, великолѣп³емъ служен³я и хоромъ пѣвчихъ. Губернаторъ, по случаю открыт³я гимназ³и, устроилъ блистательное торжество; отецъ мой, какъ визитаторъ, въ собран³и сказалъ рѣчь, губернаторъ стихотворен³е свое. Хоръ пѣвчихъ и оркестръ музыки украсилъ это торжество, довершенное роскошнымъ обѣдомъ и затѣйливою иллюминац³ей. Это былъ праздникъ для всего города; не доставало только пушечной пальбы и фейерверка {Подробности см. въ сочинен³и M. A. Дмитр³ева: Князь И. М. Долгорук³й. М. 1863, стр. 62 и д. П. Б.}. Кажется, никогда не можетъ изгладиться впечатлѣн³е, какое произвело на меня торжественное служен³е Ксенофонта въ древнемъ Владим³рскомъ соборѣ. Стройное и величественное пѣн³е настраивало душу ребенка къ благоговѣйному восторгу. До сихъ поръ я не слыхивалъ такого огромнаго баса, каковъ былъ Ѳедоръ Петровъ, который голосомъ своимъ покрывалъ хорошо подобранные голоса многочисленнаго хора. Чтен³е соотвѣтствовало пѣн³ю, все по камертону; самое священнодѣйств³е - словамъ литург³и, особенно въ возгласахъ. У преосвященнаго, за сытнымъ обѣдомъ, въ пространныхъ арх³ерейскихъ покояхъ, посреди плодоваго сада, пѣли концерты и канты съ инструментальною музыкой.

   Возвратясь изъ поѣздки нашей къ классическимъ занят³ямъ, я поступилъ къ другимъ учителямъ; скажу нѣсколько словъ о нѣкоторыхъ изъ нихъ.

   Латинск³й языкъ преподавалъ намъ Тростинъ по своему учебнику, который мы зубрили наизусть: склонен³я, спряжен³я и неправильные глаголы твердо знали, переводили мало. Въ классѣ у него были аудиторы, которые, облегчая труды учителя, давали ему время сходиться на бесѣду въ корридорѣ съ другими учителями. Тогда на стражѣ ставили одного ученика смотрѣть, не пойдетъ ли по классамъ инспекторъ.

   Русской грамматикѣ училъ Кичеевъ, рослый, толстый и осанистый мужчина, лѣтъ около 50; онъ былъ грозою учениковъ, которые въ классѣ у него сидѣли тихо и смирно, боялись не палей и розокъ, но его взгляда и слова; даже друг³е учителя призывали его для усмирен³я шалуновъ. Онъ считался знатокомъ грамматики.

   Французскому языку я учился у Побѣдоносцева и Перелогова; оба они извѣстны учеными трудами своими, одинъ переводами съ Французскаго на русск³й, также издан³емъ журнала, другой сочинен³емъ Французской грамматики, которую одинъ Французъ, перепечатавъ, выдалъ за свою. Оба они знали основательно Французск³й языкъ, но не усвоили себѣ Французскаго произношен³я, со всѣмъ тѣмъ были полезными преподавателями. Синтаксисъ послѣдняго показываетъ глубокое изучен³е Французскаго языка. Товарищами моими были: И. И. Давыдовъ, А. И. Боровкоеъ и А. И. Красовск³й, въ послѣдств³и сенаторы. Давыдовъ, по учен³ю и дарован³ямъ, былъ между нами первый.

   Чаще всѣхъ учителей гимназ³и призывалъ къ себѣ въ классъ Кичеева, для усмирен³я буйныхъ, преподаватель латинскаго языка и знатокъ греческаго, богословъ и археологъ, сочинитель извѣстнаго и доселѣ незамѣнимаго толкован³я на литург³ю Иванъ Ивановичъ Дмитревск³й, онъ преподавалъ латинск³й синтаксисъ, переводилъ съ учениками басни Федра и Корнел³я Непота. Какъ станетъ спрашивать урокъ, то одинъ вставалъ послѣ другаго, поднявъ къ верху руку, скажетъ: "Иванъ Ивановичъ, я знаю лучше." Такъ обойдетъ весь классъ, a урока не спроситъ. Памятна мнѣ эта личность своею наружност³ю. Онъ сохранилъ типъ семинариста; средняго роста, съ старомодною прическою и длинною косой, носилъ тафтяный кафтанъ, весь масляный отъ блиновъ, которые любилъ ѣсть, штаны съ мѣдными шлифными пряжками, неуклюж³е башмаки съ заплатами. Случалось, что, снявъ со столовъ доски и на обратной ихъ сторонѣ намалевавъ чернилами и мѣломъ чертей, которыхъ Иванъ Ивановичъ очень боялся, разставляли ихъ по стѣнкамъ, a сдѣлавъ изъ булокъ родъ свѣчей къ нимъ прилѣпливали. Такое позорище пугало его, a онъ приказывалъ нести на показъ инспектору Страхову. Весь классъ несъ черезъ дворъ изъ одного флигеля въ другой так³я доски съ пѣн³емъ, въ предшеств³и учителя, котораго шляпу несли на подушкѣ. Благоразумный и бл