Снегирев Иван Михайлович - Воспоминания

агородный Петръ Ивановичъ, сдѣлавъ скромно замѣчан³е учителю, a ученикамъ выговоръ, отсылалъ всю процесс³ю назадъ; потому что въ этомъ находилъ не бунтъ и мятежъ, но ребяческую шалость и учительную слабость. По простотѣ и добротѣ Иванъ Ивановичъ былъ ребенокъ, a по своимъ познан³ямъ и трудамъ мужъ, достойный уважен³я. Надобно замѣтить, что тогда между учеными велось какое-то юродство въ странности обхожден³я, въ небрежности платья и въ образѣ жизни. Казалось, они этимъ щеголяли другъ передъ другомъ и хотѣли отличаться отъ неученыхъ.

   Мѣсто Дмитревскаго заступилъ Романъ Ѳедоровичъ Тимковск³й, составлявш³й рѣзкую противоположность съ Дмитревскимъ. Знатокъ еллинскаго и латинскаго языковъ, молодой человѣкъ, строг³й исполнитель своей обязанности, искусный преподаватель, онъ умѣлъ внушить своимъ ученикамъ уважен³е и привязанность къ себѣ; его слушали съ какимъ-то подобостраст³емъ, ловили всякое его слово. Тотъ же предметъ преподавалъ намъ многоученый и трудолюбивый, но не даровитый Ивашковск³й, издатель большаго греко-русскаго и латинскаго словарей, переводчикъ многихъ книгъ съ иностранныхъ языковъ, коротко ему знакомыхъ.

   Я было еще пропустилъ строгаго учителя истор³и и географ³и Михаила Григорьееича Падерина. Въ классѣ его не рѣдко производилась экзекуц³я, a въ корридорахъ атаки на него: стучали въ двери, подкладывали полѣнья и т. п. Толстенькой и низенькой старичекъ, съ палею въ рукахъ, гонялся за дерзкими шалунами по корридору; когда кого поймаетъ, то жутко доставалось ушамъ и ладонямъ. Такая ловля не рѣдко останавливала преподаван³е.

   Лѣтнею порой, когда открывались окна въ классахъ и ученическихъ комнатахъ, часто и по долгу слышались жалобные стоны и болѣзненные крики: по субботамъ бывала расправа съ лѣнивцами, шалунами и нарушителями порядка, которые не скоро забывали это отеческое исправлен³е. Въ духѣ того времени так³я мѣры употреблялъ эфоръ казенныхъ учениковъ Матвѣй Гавриловичъ Гавриловъ, человѣкъ впрочемъ по своимъ познан³ямъ и трудамъ, почтенный, знатокъ нѣмецкаго языка, сочинитель его грамматики, которая въ свое время почиталась лучшею, лексикона русско нѣмецко-французско-итал³янскаго, по которому учился Шлёцеръ русскому языку, издатель политическаго журнала. Метода сѣчен³я въ училищахъ не только свѣтскихъ, но еще болѣе въ духовныхъ, тогда была общеупотрибительная. Она входила въ кругъ преподаван³я и въ занят³я учителей. На сколько она была полезна, можно судить по опытамъ. Намъ привелось слыхать благодарность отъ испытавшихъ ее въ школѣ. Такъ расходятся понят³я однаго вѣка съ понят³ями другаго!

   Отъ предметовъ учен³я и учителей перейдемъ къ потѣхамъ народнымъ, которыя привлекали вниман³е, только не участ³е наше въ часы, свободные отъ классовъ; это были кулачные бои на Неглинной, которые я любилъ смотрѣть съ ровестниками только издали. Тамъ сходились бурсаки духовной академ³и и студенты университета, стѣна на стѣну: начинали маленьк³е, кончали больш³е. Университантамъ помогали Неглинск³е лоскутники. Когда первые одолѣвали, то гнали бурсаковъ до самой академ³и. Народу стекалось множество; восклицан³я сопровождали побѣдителей, которые не рѣдко оставляли поприще свое, по старой пословицѣ, наша взяла и рыло въ крови: у одного подъ глазами ставилось сто фонарей, другой не досчитывался зубовъ и т. д.

   Пристрастясь къ музыкѣ, я учился на скрипкѣ; но надо мною сбылась пословица: "охота смертная, да участь горькая". Объ успѣхахъ моихъ въ танцованьѣ можно судить по отзыву учителя-итал³анца: "русской медвѣдь." Но въ каллиграф³и я былъ чуть не первымъ ученикомъ, и отецъ мой, любя ее, поощрялъ меня въ этомъ, давалъ мнѣ переписывать письма и дѣловыя бумаги; это мнѣ въ послѣдств³и пригодилось и чуть ли не повадило меня къ многописан³ю, отъ котораго и до сихъ поръ не могу совершенно вылечиться. Въ университетѣ тогда щеголяли краснописан³емъ. Въ кругъ школьныхъ занят³й входило списыван³е учительскихъ тетрадокъ и даже печатныхъ книгъ, которыя бывали рѣдки, такъ что иные списывали цѣлые лексиконы. Тогда держались правила: "Кто пишетъ, тотъ дважды читаетъ."

   Кажется, въ 1807 году я вступилъ въ университетъ студентомъ, съ дѣтскимъ восхищен³емъ надѣлъ студенческ³й мундиръ, трехуголку и привѣсилъ шпагу, которую клалъ съ собою на постель. Мое торжество раздѣляли со мною матушка и бабушка. Мнѣ казалось, что не только родные и сосѣди, но и встрѣчные и поперечные заглядывались на мою шпагу, a что болѣе льстило моему ребяческому тщеслав³ю, будочники и солдаты отдавали мнѣ честь. Конечно, это мечта, но кто не захотѣлъ бы ее воротить, a съ нею и лѣта юности, когда сама природа насъ привѣтствуетъ своею материнскою улыбкою, когда сердце свободнѣе и шире бьется, когда радуетъ насъ бездѣлка? Но все промчалось какъ утренн³й сонъ: не умираетъ только воспоминан³е.

   Скажу нѣсколько словъ о первомъ ректорѣ университета Харитонѣ Андреевичѣ Чеботаревѣ, почтенномъ и сановитомъ старцѣ, ученѣйшемъ профессорѣ, другѣ Новикова, товарищѣ Потемкина, бывшемъ въ тискахъ у Шишковскаго, но странномъ и причудливомъ въ обращен³и. Знаменитый Шлецеръ называлъ Чеботарева "своимъ руководителемъ въ русской истор³и." Каково же было мое удивлен³е, когда я его встрѣтилъ въ классахъ, въ одномъ нижнемъ платьѣ и въ короткомъ плащѣ безъ воротника, съ Аннинскимъ орденомъ на шеѣ, съ плюмажною шляпою на головѣ и съ тростью въ рукѣ. Онъ не носилъ ни пуклей, ни косы, пе пудрился, голова у него была гладко острижена; въ поставѣ и въ походкѣ его выражалась самоувѣренность. Всѣмъ онъ говорилъ ты, зная его, никто на это не сердился. Обхожден³е его могло показаться грубымъ, если бъ оно не было выражен³емъ добродуш³я; почти всѣхъ онъ называлъ по имени, a не по отечеству, говорилъ отрывисто, но когда былъ въ ударѣ, или по нынѣшнему въ духѣ, рѣчь его лилась рѣкою. Новое поколѣн³е едвали повѣритъ, что никто, при видѣ Харитона Андреевича, не смѣлъ улыбнуться, a тѣмъ паче засмѣяться и зашикать. Такъ уважали его! Правда тогда не издавались ни Искра, ни Развлечен³е, ни Заноза и т. п.

   Другая близкая мнѣ личность былъ профессоръ философ³и, товарищъ и другъ моего отца, Андрей Михайловичъ Брянцовъ. Маленьк³й ростомъ и неуклюж³й, старый холостякъ носилъ длинную косу и старомодный кафтанъ съ большими пуговицами; онъ ни съ кѣмъ не переписывался, не дѣлалъ форменныхъ визитовъ. Послѣ ученыхъ трудовъ, проходилъ ежедневно извѣстное пространство отъ университетской квартиры до города, а по праздникамъ его всегда можно было увидать съ другомъ его Страховымъ въ Успенскомъ соборѣ у лѣваго столба, слушающимъ литург³ю или всенощную, съ благоговѣйнымъ смирен³емъ. Безукоризненная одинокая жизнь его украшалась благочест³емъ и добродѣтел³ю: онъ былъ не по имени, а по дѣламъ, философъ христ³анск³й. Напитанный чтен³емъ классическихъ писателей Грец³и и Рима, проникнутый Священнымъ Писан³емъ, онъ не оставлялъ изучать философовъ: Англ³и, Герман³и и Франц³и, но изучалъ съ убѣжден³емъ Бакона, что "поверхностное знан³е философ³и ведетъ къ безбож³ю, a основательное утверждаетъ въ спасительной вѣрѣ." Не могу вполнѣ высказать моей благодарности Андрею Михайловичу; я обязанъ ему многими свѣдѣн³ями и указан³ями; заходя къ нему послѣ классовъ, между прочимъ, возымѣлъ я отъ него мысль заняться русскими пословицами, которыя любилъ онъ и часто приводилъ въ разговорахъ кстати. Какъ жалѣю до сихъ поръ, что не могъ вполнѣ воспользоваться ученостью незабвеннаго Брянцова!

   Мѣсто ректора Чеботарева заступилъ Страховъ, профессоръ физики. Признаюсь, я рѣдко видалъ такого статнаго, безъ принужден³я, величаваго безъ напыщенности, красиваго безъ притязан³я и вѣжливаго безъ манерности, какъ этотъ истинно почтенный и благородный мужъ. Самый видъ его внушалъ невольное къ нему уважен³е. Скажу безъ преувеличен³я, въ управлен³и своемъ не нужно было ему прибѣгать къ наказан³ю, угрозамъ и брани; все дѣлалось по его распоряжен³ю въ точности, не изъ страха, но изъ опасен³я огорчить его. Изъ этого можно заключить, какъ его уважали и любили. Его обширныя познан³я и дарован³я возвышали краснорѣчивое слово и пр³ятно-звучный теноръ-бассъ. На публичныя его лекц³и сбирались изъ всѣхъ почти сослов³й въ Москвѣ; тамъ я видалъ книгяню Екатерину Романовну Дашкову, Ивана Ивановича Дмитр³ева, Каразина. Послѣ лекц³й изъ аудитор³и до квартиры провожали его толпы слушателей, которые и дорогой получали его объяснен³я на свои вопросы и недоумѣн³я. Так³е переходы представляли нѣчто торжественное.

   Какъ просвѣщенный любитель изящныхъ искусствъ, Страховъ завелъ въ университетѣ превосходный хоръ пѣвчихъ изъ его питомцевъ. Въ воскресные дни дни дворъ его былъ полонъ каретъ и колясокъ, a церковь тѣсна для многочисленныхъ посѣтителей. Стройное, изящное и одушевленное пѣн³е приводило въ благоговѣйный восторгъ. Современники не могутъ забыть Карецкаго, Кошанскаго, Редласа.

   Въ вакац³онное время, въ классахъ устроенъ былъ, при содѣйств³и Страхова, театръ, на коемъ играны были питомцами комед³и и оперы. Здѣсь проявились блистательные таланты, которыми любовались спец³алисты въ этомъ - оба братья Сандуновы. Восхищалась своя и посторонняя публика, такъ что не доставало мѣста для желавшихъ.

   Какъ забыть въ своемъ воспоминан³и безрукаго профессора математики; хотя я и не слушалъ его лекц³й, но потому что отецъ мой пользовался его благорасположен³емъ и привѣтливымъ вниман³емъ. Не говорю уже объ извѣстной его учености по своей части; но замѣчу нѣкоторыя крупныя черты его своеобразности въ жизни домашней и общественной, въ особенности его взглядовъ на вещи. Вѣчный холостякъ, онъ жилъ скромно и уединенно въ своей тѣсной квартирѣ у ограды церкви Св. Георг³я на Красной горкѣ, въ деревянномъ домикѣ о трехъ окнахъ на улицу. Ему прислуживалъ старый солдатъ, который, когда запьетъ, профессоръ самъ мелъ свои комнатки и дворикъ, самъ чистилъ себѣ платье и сапоги, готовилъ всегдашнее умѣренное кушанье - щи и кашу. При своей расчетливости, онъ позволялъ себѣ роскошь въ чаѣ, который покупалъ самый лучш³й и дорогой и подчивалъ имъ тѣхъ, которые были ему по нраву и по сердцу. Онъ никогда почти не ѣздилъ, a ходилъ пѣшкомъ во всякое время года; только, любя Донск³й монастырь, гдѣ землякъ его, товарищъ и другъ Викторъ Антонск³й былъ архимандритомъ, иногда нанималъ извощика, да и то, когда тотъ задорожится, покупалъ себѣ фунтъ каленыхъ орѣховъ и насыпавъ ихъ въ карманъ, грызъ ихъ для сокращен³я пути. Это у него называлось "ѣхать на орѣхахъ." На дворѣ монастыря и теперь видны устроенные однорукимъ профессоромъ солнечные часы на каменномъ п³едесталѣ. Въ прогулкахъ его особенно занимали строен³я; своими замѣчан³ями, какъ механикъ, онъ полезенъ былъ архитекторамъ, мастерамъ и подрядчикамъ. Не имѣя ни съ кѣмъ переписки, онъ ни съ кѣмъ не кланялся, никому не дѣлалъ визитовъ. Замѣчательно было расположен³е его библ³отеки: по словесности она начиналась съ азбуки, по математическимъ наукамъ съ ариѳметики и т. д. Отдѣляя отъ внѣшнихъ странностей нравственный его характеръ, безъ преувеличен³я можно сказать что Панкевичъ представлялъ образецъ честности и прямодуш³я. Впрочемъ онъ самъ откровенно говаривалъ ученикамъ своимъ: "я не таковъ прежде былъ какъ теперь; но есть привычка, есть и отвычка", только не досказалъ, какой силы воли требуется, какого труда и самопожертвован³я стоитъ отвыкать, къ чему съ молодости привыкли.

   Въ вакац³онное время 1808 года отецъ мой взялъ меня и товарища моего Голтякова, для обозрѣн³я училищъ Рязанской губерн³и; въ самой Рязани, Зарайскѣ, Данковѣ, Спасскѣ, Касимовѣ, Раненбургѣ, Скопинѣ. Тогда епарх³ею управлялъ арх³епископъ Амврос³й Яковлевъ Орлинъ; директоромъ гимназ³и былъ Клечановск³й. Меня привлекалъ своею древност³ю соборъ, гдѣ погребенъ митрополитъ Рязанск³й Стефанъ Яворск³й и преемникъ его арх³епископъ Алексѣй Титовъ, которому, хотя первый препятствовалъ занять эту епарх³ю, но послѣдн³й успѣлъ въ своемъ намѣрен³и. Сидя на облачальномъ амвонѣ, въ соборѣ, Алексѣй, указывая на гробницу своего предшественника, говорилъ: "Стефане, Стефане, ты лежишь, a я сижу на твоемъ мѣстѣ." По краткости времени и отъ развлечен³я, я не могъ тамъ осмотрѣть и замѣтить всѣхъ достопамятностей въ самой Рязани; только въ Богословскомъ монастырѣ привлекла мое вниман³е древняя чудотворная икона Св. ²оанна Богослова, на которую, вслѣдств³е какого-то видѣн³я, самъ лютый Батый повѣсилъ свою золотую печать; но, къ сожалѣн³ю и къ удивлен³ю, не такъ давно архимандритъ, снявъ эту печать, употребилъ ее на позолоту водосвятной чаши. Въ Рязани, въ Архангельскомъ со борѣ съ благоговѣн³емъ смотрѣлъ я на мант³ю ревностнаго мисс³онера въ Мордвѣ преосвященнаго Мисаила, пробиту ю стрѣлами и обагренную его мученическою кров³ю. Въ Зарайскомъ соборѣ привлекъ на себя мое вниман³е древн³й Корсунск³й образъ святителя Николая, особенно чествуемый тамошними окрестными жителями; въ Касимовѣ на Окѣ татарск³й минаретъ и усыпальница Касимовскихъ царей, въ Раненбургѣ крѣпость, гдѣ содержался несчастный Иванъ Антоновичъ, носивш³й титулъ императора нѣсколько мѣсяцевъ. При обозрѣн³и училищъ, отецъ дѣлалъ въ нихъ публичные экзамены, входилъ съ почетными жителями въ сношен³я для поддержки училищъ. Бумаги переписывалъ я.

   По возвращен³и своемъ въ родимую Москву, я продолжалъ слушать лекц³и въ словесномъ отдѣлен³и. Припомню нѣкоторыхъ изъ профессоровъ.

   Павелъ Аѳанасьевичъ Сахацк³й, товарищъ и землякъ Антонскаго и Панкевича, съ обильною ученостью соединялъ тонк³й вкусъ и развитое чувство изящнаго, рѣдк³й даръ слова, которымъ увлекалъ вниман³е своихъ слушателей. Онъ первый преподавалъ въ университетѣ эстетику, съ тѣмъ вмѣстѣ читалъ съ нами римскихъ классиковъ. Прекрасные его разборы одъ Горац³евыхъ коротко насъ знакомили съ духомъ поэта. Студенты обязаны его краснорѣчивымъ лекц³ямъ развит³емъ вкуса и любов³ю къ изящному.

   Нѣкогда строг³й эфоръ, гроза казенныхъ учениковъ, въ мое время является онъ снисходительнымъ профессоромъ русской словесности; у него занимались мы анализомъ сочинен³й, къ отдѣлен³ю мысли отъ выражен³я, пр³учались къ сочинен³ямъ и совершенствовались въ переводахъ. Преложен³е псалмовъ съ славянскаго на русск³й открывало намъ духъ и красоты священной поэз³и; въ этомъ руководствомъ профессору были Лавтъ и Гердеръ. Разборомъ въ классѣ опытовъ студенческихъ онъ умѣлъ возбудить соревнован³е въ слушателяхъ. Къ основан³ямъ славянской грамматики онъ присоединилъ и теор³ю словесности. Въ свое время знаменитый филологъ, знатокъ еллинскаго и латинскаго языковъ, Маттеи, описавш³й греческ³я рукописи Московской патр³аршей библ³отеки, разбиралъ и объяснялъ Горац³евы оды, заставляя насъ дѣлать парафразы и сообщая намъ свои письменныя на нихъ замѣчан³я, плодъ многолѣтнихъ его изслѣдован³й. Слушатели любили Маттеи и охотно слушали его лекц³и. Маттеи на латинскомъ языкѣ говорилъ и писалъ, какъ на своемъ природномъ. Съ какимъ сочувств³емъ читалъ онъ Горац³евы оды и не рѣдко со слезами, вѣроятно, вспоминая лѣта юности своей, даже при чтен³и: Nunc est bibendum, nunc pede libero pulsanda est tellus, и старецъ притопывалъ ногою. Не безъ слезъ обошлось и чтен³е Цицероновыхъ парадоксовъ и въ какомъ думаете мѣстѣ? гдѣ говорится о роскоши у Римлянъ въ подпостельной посудѣ (malleliones) изъ коринфской мѣди, серебра и золота. Воображен³е профессора перенесло его на родину, гдѣ его облили изъ одното пр³ятнаго для него окошка, на которое онъ любилъ глядѣть. Не могу забыть,какъ, представляя Юпитера Олимп³йскаго, ман³емъ бровей потрясающаго и небо и землю, самъ онъ повалился со стула, такъ что и парикъ его не остался на своемъ мѣстѣ. Подобное сценическое представлен³е Зевса мы видѣли въ классѣ археолог³и, только безъ паден³я представляющаго его. При посѣщен³и Московскаго университета императоромъ Александромъ I, Маттеи поднесъ государю свой каталогъ патр³аршей библ³отеки, но какъ Александръ I не говорилъ по нѣмецки, a Маттеи по французски, то отзывъ перваго остался въ неизвѣстности; только Маттеи жалѣлъ, что императоръ не говорилъ съ нимъ по нѣмецки; тогда, разумѣется, досталось французскому языку.

   Инспекторъ ввелъ къ намъ въ классъ молодаго человѣка, лѣтъ 30, въ очкахъ, худощаваго, блѣднаго и смуглаго, съ костылемъ, на который онъ опирался по болѣзни въ ногахъ, которую онъ нечаянно получилъ въ прогулкѣ на Прѣсненскихъ прудахъ съ бывшимъ своимъ пр³ятелемъ княземъ Шаликовымъ. Типическая его физ³огном³я походила болѣе на греческую, чѣмъ на русскую; она носила на себѣ отпечатокъ холерическаго темперамента. Черные волосы у него на головѣ коротко были острижены; пр³емы его были угловаты, но смѣлы и обличали въ немъ что-то военное. Холодно раскланявшись съ нами въ классѣ, онъ съ какою-то увѣренност³ю сказалъ: "господа, по возложенной на меня отъ университетскаго начальства обязанности, мы займемся съ вами риторикой; руководствомъ себѣ я избираю Жиберта; между тѣмъ будемъ разбирать лучшихъ русскихъ писателей; начнемъ съ духовныхъ вит³й." Кто жъ это такой? Наконецъ узнаёмъ, что это былъ нѣкогда ученикъ Харьковскаго коллег³ума, потомъ аудиторъ полковой, который сидѣлъ подъ судомъ за пропажу пороха на гауптвахтѣ у Воскресенскихъ воротъ, гдѣ познакомился съ ма³оромъ Глинкою, который доставлялъ ему для чтен³я книги и между прочимъ Болтина примѣчан³я на Леклеркову истор³ю Росс³и. Эта книга возбудила въ арестантѣ желан³е заняться критическимъ изслѣдован³емъ отечественной истор³и, въ которомъ образцемъ ему былъ Шлецеръ. Генералъ лейтенантъ, въ послѣдств³и схимникъ въ Симоновской обители, Михайло Зиновьевичъ Дурасовъ, взявъ на себя отвѣтственность за пропажу пороха, способствовалъ къ освобожден³ю подсудимаго отъ суда и слѣдств³я. Арестантъ этотъ былъ Михайло Трофимовичъ Каченовск³й, который съ гауптвахты поступилъ къ попечителю Московскаго университета графу Разумовскому правителемъ его канцеляр³и; по его предложен³ю, безъ экзамена, произведенъ сперва магистромъ, потомъ докторомъ словесныхъ наукъ. По своей должности при попечителѣ, Каченовск³й въ университетѣ былъ вл³ятельнымъ человѣкомъ; писанныя имъ предложен³я отъ имени графа Разумовскаго производили въ старыхъ профессорахъ, привыкшихъ къ старому порядку, не совсѣмъ благопр³ятное впечатлѣн³е. Послѣ Карамзина, принявъ на себя издан³е Вѣстника Европы, онъ обнаружилъ свой критическ³й талантъ. Рѣзк³я и смѣлыя его сужден³я о литературныхъ знаменитостяхъ, до толѣ неприкосновенныхъ, не могли не раздражить самолюб³е поэтовъ, которыхъ еще Горац³й называетъ irritabile genus. Хотя Каченовск³й въ пропажѣ пороха былъ невиноватъ и оправданъ, но въ антикритикахъ не рѣдко ему намекали на это, и они были для него, что порохъ въ глазу. На него посыпались эпиграмы, но онъ избралъ себѣ девизъ: "стоять и правду говорить." Это произвело небезполезное движен³е въ нашей литературѣ. Одаренный воспр³имчивымъ умомъ и счастливою памятью, дѣятельный и необыкновенно трудолюбивый, Каченовск³й во многихъ предметахъ учености былъ самоучкою; пристрастный къ греческому и польскому языкамъ, хорошо изучилъ латинск³й, итал³янск³й, англ³йск³й и французск³й, такъ что отъ одного предмета переходилъ къ другому: отъ риторики онъ перешелъ къ русской истор³и, потомъ къ археолог³и и теор³и изящныхъ искусствъ. Въ его критицизмѣ выразился его подозрительный характеръ. Изучен³е Шлецера усилило эту подозрительность до того, что въ древнихъ-письменныхъ памятникахъ мечтались ему поддѣлки: онъ опровергалъ существован³е Нестора лѣтописца, подлинность ²оанна Болгарскаго и другихъ; съ нѣкоторымъ ожесточен³емъ нападалъ онъ на истор³ю Карамзина. Впрочемъ его замѣчан³я, дѣльныя и находчивыя обнаруживая его ученость, или, лучше сказать, начитанность и остроум³е, принесли пользу наукѣ. У него были свои послѣдователи и свои противники. Полемика его съ учеными, ему современными, представляетъ иногда довольно забавнаго. Въ 1796 году ученѣйш³й профессоръ Баузе написалъ на латинскомъ языкѣ краснорѣчивую рѣчь, многими забытую: de Russia ante hoc seculum non prorsus inculta, nec parum adeo de litteris earumque studiis merita. Спустя десять лѣтъ, въ Вѣстникъ Европы появился переводъ ея безъ означен³я имени сочинителя и переводчика подъ заглав³емъ: "что сдѣлано въ Росс³и дла просвѣщен³я народа и для славы отечества отъ временъ Рюрика до Петра Великаго." Статья эта, приписанная Каченовскому, заслужила ему похвалу. За нѣсколько времени до этого Шрёдеръ въ журналѣ своемъ помѣстилъ нѣмецк³й переводъ, также безъ означен³я имени сочинителя и, увидѣвъ ее въ Вѣстникѣ Европы, публично упрекалъ будто въ похищен³и его собственности, полагая, что Каченовск³й перевелъ съ нѣмецкаго, не сославшись на источникъ. Тогда Каченовск³й отвѣчалъ ему на прямикъ: "если такъ, то мы должны сознаться, что оба заимствовали изъ одного источника - изъ рѣчи профессора Баузе." {См. подробности въ прекрасной статьѣ о Баузе, написанной Н. С. Тихонравовымъ въ Б³ограф. Словарѣ профессоровъ Москов. унив. M. 1855.} Такихъ столкновен³й въ литературной дѣятельности у Каченовскаго было довольно. Какъ бывш³й его ученикъ и подчиненный, по журналу сотрудникъ, по должности профессора и ценсора сослуживецъ, долженъ сказать, что Михайло Трофимовичъ, не смотря на его холерическ³й характеръ, былъ самый честный, благородный и дѣятельный человѣкъ. Строг³й исполнитель своихъ обязанностей, онъ, владѣя небольшимъ домикомъ въ отдаленной части города, не пользовался, по должности ректора, казенною квартирою, потому что законъ не позволялъ ею пользоваться чиновнику, имѣющему собственный домъ, и каждый день, кромѣ воскресенья, являлся въ университетъ по дѣламъ службы.

   Съ удовольств³емъ и признательност³ю я пользовался частными лекц³ями, библ³отекою и драгоцѣннымъ собран³емъ славяно-русскихъ древностей незабвеннаго профессора правъ, юриста, дипломата, историка, археолога и Филолога Ѳедора Григорьевича Баузе. Въ 1807 году онъ былъ ректоромъ университета. Съ ненасытимою любознательност³ю, обогатившею его разнообразными свѣдѣн³ями, онъ соединялъ рѣдк³й даръ слова, свободно и красно говорилъ и писалъ по латыни. Кромѣ изданныхъ имъ рѣчей, осталось много матер³аловъ для обширныхъ и важныхъ сочинен³й, которые остались въ спискахъ. Въ продолжен³и 30 лѣтъ, съ особеннымъ старан³емъ и съ великими издержками, составилъ онъ собран³е древнихъ славяно-русскихъ рукописей, между которыми находились Псалтырь и Прологъ XII вѣка, Лечебникъ 1588 вода, первыя на русскомъ логариѳмы, коллекц³я русскихъ монетъ и медалей, по мнѣн³ю знатоковъ, единственная въ своемъ родѣ. Мнѣ случалось видѣть почтеннаго профессора съ своимъ Анненскимъ орденомъ на шеѣ на толкучкѣ между букинистами, покупающимъ и торгующимъ старыя книги и вещи. Съ какою дѣтскою радост³ю и восторгомъ показывалъ онъ мнѣ, предъ нимъ мальчику, купленную имъ рѣдкость! Жалѣю, что я мало пользовался симъ рѣдкимъ случаемъ: Баузева библ³отека и музей пропали въ 1812 году вмѣстѣ со многими драгоцѣнными памятниками нашей истор³и, которые извѣстны были Карамзину и К. Калайдовичу. По сосѣдству съ ними въ 4-й Мѣщанской, жилъ въ своемъ домѣ, уцѣлѣвшемъ отъ пожара въ 1812 году законоискусникъ Захаръ Аникѣевичь Горюшкинъ, по университету сослуживецъ и благопр³ятель моему отцу {Горюшкинъ род. въ 1748, ум. въ 1821 году.}. У него я часто бывалъ и пользовался его наставлен³ями, много слыхалъ отъ него о старинѣ и о вельможахъ съ нимъ знакомыхъ по дѣламъ. Это былъ мужъ опытный, любознательный, честный, твердаго характера. Любопытенъ его переходъ отъ подъячаго Сыскнаго приказа до профессора, Московскаго университета. Живы еще у меня въ памяти разсказы Захара Аникѣевича о прежнемъ бытѣ и судебныхъ дѣйств³яхъ тѣмъ болѣе, что онъ, по привычкѣ стариковской, любилъ ихъ часто повторять. Службу свою онъ началъ почти ребенкомъ въ воеводской канцеляр³и, въ самомъ началѣ царствован³я Екатерины II, когда секретари и повытчики за маловажные проступки таскали за волосы подъячихъ, a судьи самихъ секретарей. При нынѣшнемъ либеральномъ воззрѣн³и на жизнь и на службу, конечно это покажется страннымъ и даже неимовѣрнымъ, между тѣмъ и въ наше время, лѣтъ около 40 тому, одинъ полномочный начальникъ, безъ лести преданный, за описку въ одной дѣловой бумагѣ, при всей канцеляр³и, оттаскалъ за волосы дѣйствительнаго статскаго совѣтника. Его превосходительство не снесъ этого безчест³я, умеръ отъ апоплексическаго удара. Говорятъ, будто этотъ же ревнитель службы, безъ лести преданный, за стишки, помѣщенные въ журналѣ издателемъ коллежскимъ совѣтникомъ велѣлъ его высокоблагород³ю отсчитать ио спинѣ сорокъ палокъ. Но этотъ господинъ былъ видно терпѣливѣе и до сихъ поръ здравствуетъ, увѣряя всѣхъ, что это гнусная клевета на него завистниковъ и враговъ, которыхъ у него столько, сколько волосъ на головѣ

   Возвратимся къ Горюшкину. Проходя всѣ степени канцелярской службы, онъ былъ подъячимъ въ страшномъ Сыскномъ приказѣ, гдѣ при допросахъ пытали обличенныхъ и оговоренныхъ: первыхъ потому, нѣтъ ли еще за ними какихъ преступлен³й, другихъ для дознан³я правды, которую выкраивали изъ спины. Стоило только на кого закричать роковое слово и дѣло, тотчасъ схватятъ доносчика и обвиняемаго, представятъ въ Сыскной приказъ, бывш³й тогда на Житномъ дворѣ у Калужскихъ воротъ. Въ застѣнкѣ палачи раздѣнутъ до нага, свяжутъ назади руки веревками, обшитыми войлокомъ, чтобы не перетерли кожи; палачь, ступивъ на бревешки, встряхиваетъ, такъ что руки выдутъ изъ лопатокъ.Это называлось встряскою, которая повторялась во время допроса; потомъ, нагнувъ спину, палачь билъ кнутомъ, сдирая кожу лоскутками отъ плечь до хребта. Вывертывая изъ лопатокъ руки, палачь, какъ ловк³й костоправъ, вправлялъ, ихъ схвативъ, дернетъ что есть силы, и онѣ очутятся на своемъ мѣстѣ. Казалось, еще мало того. На ободранную спину трясли зажженный сухой вѣникъ, или посыпали солью; иногда въ тоже самое время судья колотилъ пытаемаго палкою по головѣ. Судьи прежде хвастались, сказывалъ Захаръ Аникѣевичъ, другъ передъ другомъ въ изобрѣтен³и новыхъ средствъ къ истязан³ю, новыхъ оруд³й при допросахъ, приводившихъ въ ужасъ и содроган³е людей не закоснѣвшихъ въ мучительствѣ подобныхъ себѣ. "Случилось мнѣ", продолжалъ онъ, "зайти въ пытальную палату, или застѣнокъ, по окончан³и присутств³я; на полу я увидѣлъ кучку лоскутковъ окровавленной кожи; спрашиваю у палача: что это такое? Какъ что! выкройка изъ спины."

   Для устрашен³я оговоренныхъ и для принужден³я ихъ къ признан³ю въ винахъ, при нихъ пытали другихъ на заказъ, т. е. жесточаѣ обыкновеннаго. Такъ было съ душегубкою и мучительницею Салтычихою. При видѣ заказныхъ пытокъ, она падала въ обморокъ, но не признавалась. Видно, не приказано было ее пытать. Среди лютыхъ пытокъ русской человѣкъ обнаруживалъ свое молодечество: при людяхъ для него и смерть красна. Въ Сыскномъ приказѣ отъ пытаемыхъ Горюшкинъ слыхалъ пословицу: "терпи голова, въ кости скована!" Послѣ мучительныхъ встрясокъ, съ истерзанною спиной, съ изломанными руками, облитый кровью, выходитъ изъ застѣнка; встрѣтивш³йся ему колодникъ, шедши на пытку, спрашиваетъ его: "какова баня?" - Остались еще вѣники, тотъ отвѣчаетъ ему. Кто вытерпитъ три застѣнка и не сознается въ винѣ, "тотъ очищался кров³ю." Сколько разъ случалось, бывало, что, когда подымутъ на дыбу, винится въ преступлен³и; снимутъ съ дыбы, запирается, говоря, что, не стерпя мучен³й, ложно показалъ на себя. Не рѣдко отъ страха сходили съ ума отъ жестокихъ истязан³й, и даже при видѣ самыхъ пытокъ, умирали. Подъяч³е Сыскнаго приказа призывали къ себѣ колодниковъ изъ тюрьмы въ канцеляр³ю подъ предлогомъ повѣрки пыточныхъ рѣчей, a сами нашептывали имъ, кого еще оговорить, разумѣется, извѣстныхъ имъ зажиточныхъ людей. По такому наущен³ю, колодники имъ гласно объявляли, что съ ними участникомъ былъ такой-то. Тотчасъ къ нему въ полночь нагрянетъ съ подъячими команда, ворвутся въ домъ; испуганный хозяинъ даетъ имъ деньги, и они сами хватаютъ что попало; приводятъ его въ приказъ и ставятъ къ отвѣту; сперва пытаютъ докащиковъ, потомъ принимаются за оговореннаго, наконецъ докащики повинятся,что напрасно оговорили; имъ за это дадутъ ударовъ по 15 или 20 кнутомъ. Чтожъ они за это получатъ въ награду? Целковыхъ по два, или по три! Такъ бывало не въ одномъ Сыскномъ приказѣ.

   Ничѣмъ не обязанный школѣ, Горюшкинъ чувствовалъ стремлен³е къ просвѣщен³ю; кровавыя сцены въ Сыскномъ приказѣ и сообщество съ палачами и подобными имъ судьями и подъячими ему омерзѣли. Добывъ себѣ русскую грамматику, ариѳметику и логику, онъ принялся самъ учиться безъ учителя, уже женатый. Какого усил³я и труда требовалось, чтобы безъ руководителя добиться до смысла грамматическихъ терминовъ! Вмѣсто чтен³я пыточныхъ рѣчей, онъ сталъ твердить части рѣчи въ грамматикѣ. Такъ долго не могъ онъ понять въ грамматикѣ склонен³е: воевода, воеводы, воеводъ и пр., и то и дѣло твердя склонен³я на постелѣ, не давалъ спать женѣ своей, такъ что она, вышедши изъ терпѣн³я, сказала ему: "да что ты наладилъ одно воевода? По мнѣ это не мудрено; къ какому слову только его приладить, такъ и будетъ: воевода, воеводы, воеводѣ. На прикладъ: воевода судитъ, мѣсто воеводы, подарить воеводѣ." Это объяснен³е малограмотной женщины, замѣтилъ Захаръ Аникѣевичъ, развязало ему понят³е, и онъ съ легкой ея руки пошелъ впередъ. Съ неимовѣрнымъ трудомъ онъ выучилъ ариѳметику и логику, съ усиленнымъ вниман³емъ изучалъ историческ³я, богословск³я, философск³я и юридическ³я книги; искалъ знакомства съ учеными людьми, которые могли бы его руководствовать въ занят³яхъ науками. Съ этою цѣл³ю онъ сблизился съ профессорами Аничковымъ и Дес³шцкимъ. Приложен³е пр³обрѣтенныхъ знан³й ему доставило мѣсто члена въ уголовной и казенной палатахъ. Споръ его съ главнокомандующимъ княземъ Прозоровскимъ по дѣлу Новикова въ уголовной палатѣ обнаружилъ въ Горюшкинѣ гражданское мужество; одинъ опирался на личное мнѣн³е императрицы, a другой на силу закона и не убоялся гнѣва и угрозъ сильнаго вельможи, желавшаго угодить государынѣ обвинен³емъ Новикова. Познан³я и опытность въ отечественномъ законовѣдѣн³и сдѣлали Горюшкина извѣстнымъ директору Московскаго университета П. И. Фонъ-Визину; онъ пригласилъ его преподавать въ университетѣ и потомъ въ бывшемъ при университетѣ благородномъ панс³онѣ практическое законовѣдѣн³е. Своимъ лекц³ямъ онъ давалъ драматическую форму; классъ его представлялъ присутств³е, гдѣ производился судъ по законному порядку. Изъ студентовъ и учениковъ избирались наставникомъ предсѣдатели, судьи, секретари и т. д. Въ послѣдств³и изъ нихъ выходили сенаторы и министры. Изданное имъ сочинен³е въ трехъ частяхъ 1807 и 1815 годовъ: "Описан³е судебныхъ дѣйств³й", замѣчательно не только въ юридическомъ, но и въ археологическомъ отношен³и, какъ значительный матер³ялъ юридическихъ древностей. Горюшкина "Руководство къ познан³ю Росс³йскаго законоискусства" есть созданная имъ самимъ система, въ которой сильная, но безформенная народность борется съ классическими понят³ями древнихъ и новѣйшихъ юриспрудентовъ. Онъ едва ли не первый у насъ показалъ источникъ юриспруденц³и въ нравахъ, обычаяхъ и пословицахъ Русскаго народа. Какъ опытный законоискусникъ, онъ былъ оракуломъ для многихъ; къ нему прибѣгали за совѣтами въ затруднительныхъ случаяхъ и запутанныхъ дѣлахъ вельможи, сенаторы и профессоры. У него была домашняя школа законовѣдѣн³я; образовавш³еся у него молодые люди выходили хорошими стряпчими. Какъ любитель изящныхъ искусствъ, онъ въ гостепр³имномъ своемъ домъ завелъ маленьк³й театръ и музыку. По пр³емамъ и костюму, Захаръ Аникѣевичъ не походилъ на прежняго подъячаго, но скорѣе на щеголеватаго барина; черты лица были у него правильныя, глаза маленьк³е, ротъ узк³й, выражавш³й проницательность и скромность. Онъ пудрился, украшалъ волосы пуклями, носилъ модный кафтанъ и шлифныя на башмакахъ пряжки съ розами, или стразами, двое часовъ въ карманахъ съ золотыми цѣпочками, на пальцахъ жалованные брилл³антовые перстни. Карамзинъ въ своей Истор³и рѣдк³е списки Русской Правды и лѣтописи, заимствованные изъ библ³отеки Горюшкина, обозначаетъ Горюшкинскими.......