Соймонов Федор Иванович - Из записок Ф.И. Соймонова

мыцких зайсанов уведомился, будто Дундук ханства не примет, потому что ему должно прежде на то благословение получить от Далай-Ламы {Далай-Лама главная их секты духовная персона, а живет у Кипниска Мунтарова.}. Объявя мне те вести, присоветовал объявить мне публично при толмаче или писаре Дундукова, который больше 10 лет у Дундука за секретаря находился; что и последовало в моей команде при том Васильев, который у нас некоторое дело и переводил и переписывал.

   И как мне.....такие вести объявил, тогда я по общему совету с Ефремовым ответствовал: я за счастие почитаю что о том сведал, и потому не буду столь безумен чтоб ему ханство объявить, а объявлю ему один указ о даче войска в Крым. Василий толмач то слышал и тем вечером Дундуку объявил.

   На другой день и очень рано прислал по Ефремова, и по приезде говорил: как де я слышу, что господин бригадир {Я хотя имел чин обер-штер-кригс-комиисара, но потому что тот чин калмыкам неизвестен, а для того в грамоте к Дундуку и в подорожных писан был бригадиром.} не хочет мне ханства объявить. Ефремов ответствовал, что то самая правда и рассказал ему причину, что меня к тому понудило, то есть, разглашение, что он ханства не примет без благословение Далай-Ламы. Дундук от того отперся, говоря что то никогда не было я просил Ефремова, чтоб он меня в том уверил.

   Потом чрез несколько дней позволил мне быть к себе. Мы были с Ефремовым, при нас сын его Степан и два казачьих полковника с конвоем 60 человек казаков. По приезде увидели около ставки великое число народа, которые сидели полуциркулем около его ставки, а для проезду нашего оставлено было порожнего места сажен на 10. При въезде нашем в тот полуциркуль встретили нас 4 человека его зайсангов, для того мы сошли с лошадей, а встретившие нас шли перед нами; по середине расстояние встретили нас другие 4 человека и потому же шли перед нами, потом у самой его кибитки встретили нас еще 4 человека зайсанов и те проводили нас в кибитку. По вступлении нашем в кибитку, он сидел на постели и тогда приказал себя поднять и держать под руки двум человекам. Жена его сидела по левую сторону и тогда потому же встала и стояла.

   При входе говорил я ему приличную речь, в такой силе, что Ея Имп. Велич. за верные его Дундука службы жалует его ханом всего калмыцкого народа, и в знак той высочайшей милости изволила прислать жалованную грамоту и знамя, на которой титул Ея Имп. Вел. написан золотыми литерами на калмыцком языке. Тогда де оный поклонился и грамоту приняв поцеловал, потом грамота чтена была в кибитке, знамя тотчас на древке прибили и вознесли перед народ, и потому же и грамоту публично читали. А при том, недопуская его сесть на постелю, надели на него присланную шубу соболью, покрытую серебряным марлом и саблю опоясали. Потом он сел на постелю и нас посадил по правую сторону на войлочных тюфяках, обшитых зеленым сукном; при том перед кибиткою в многочисленном народе происходил великий шум и крик радостным восклицанием за всю высочайшую Ея Имп. Вел. милость в пожаловании в ханы их любимого владетеля.

   При том просил меня и прочих при мне у себя обедать и при начале обеда, как стал подчивать калмыцким из.....мохана вином, приговаривая следующую речь, что он русского вина не имеет, а их собственное понравится ли мне не знает. А когда Государь Император Петр Великий производил поход и был у его деда Аюки хана, тогда их вино кушать изволил.

   Я слыша такой пример не отрекся и выпил их вино из деревянной чашки, потом сели мы обедать; меня, и прочих за, оной посадил по правую себя сторону на тех же войлочных подушках, а жена его и прочие знатные по левую. Стол или скатерть послана была на досках по самой земле. После обеда потчивал калмыцким чаем, однако и то с кобыльим молоком, потом происходила в народе у самой кибитки борьба по древнему обыкновенно: наги и вымазаны маслом коровьим. Потом отъехали мы в свои кибитки, а после обеда подарен я был калмыцким бельим тулупом и конем. ... А тулуп по их обыкновению был служителями кинут на меня сзади.

   На другой день послал я к хану указ или грамоту о наряде войска его в Крым 30 000 человек, на то хан объявил мне через Данилу Ефремова, что он толикого числа послать войска не в состоянии, отправит 10 000, однакож из самых лучших,. как по их говорится, лучшего молодца и коня, а в уверение того, что он больше послать не может отправит со мною одного из его зайсанов {Зайсанги у калмыков почитаются как знатное дворянство, однако по заслугам или по фамилиям одним.... за знатнейше почитаются.}, и с тем войском отправлен будет сын его, а при том и Ефремова сын Степан, которого и по указу отправить повелено.

   С такою обстоятельною ведомостью отправил я казака, и дождався действительного войска отправления, намерен был и сам ехать в Петербург; однако чрез 3 дня последовала перемена, а именно: хан с своим секретарем прислал ко мне меморию, состоящую в 4-х пунктах, с объявлением притом таким, ежели из тех пунктов по первому и по второму исполнение не последует, то и наряжение войска ему отправить будет невозможно. Признаюся что словесное (сделанное?) мне объявление не мало меня опечалило и в немалую досаду привело, но как пункты первый, из которых усмотрел я, правильные его требования, а паче что был в состоянии то исправить, без сумнение состоялся. Содержание 4-х пунктов было в следующих силах:

   1) Главного его неприятеля двоюродного брата Дундука Тайшу по указу от Астрахани повелено перевесть к оренбургской границе, однако он, понаровкою астраханского губернатора, и днесь не переведен, а как он поедет по указу на Кубань, а часть войска отправит в Крым, в таком случае может оной Тайша оставшим его улусам разорение учинить.

   2) По указу повелено изо всех городов некрещеных калмыков выслать в калмыцкой народ, но воеводы для своей корысти не высылают и при городах содержат, от чего то единое происходит, что те калмыки на обе стороны воровство чинят; первое в калмыцких улусах лошадей крадут и при городах продают, а часть воеводам оделяют; другое, напротив того при российских городах равномерно лошадей крадут и в калмыцких улусах продают, и имеют от того равномерную опасность как та так и другая сторона.

   3) Для отправляющегося от него посольства к Далай-Ламе по указу повелено ему через всю Сибирь до границы давать по 40 подвод, а потому что то его посольство отправляется в немалой свите, для которой означенного числа подвод недостаточно, и для того просит прибавки подвод.

   4) Писан был в следующей силе: по тогдаж порозжие ваканции донского казачьева атамана в пожаловании хотя и состоят во власти и изволение Ея И. В. кого .... изволить, но как Дундук договор имеет просить атамана Данилу Ефремова, а по той причине что вся Ея И. В. к нему милость произошла чрез труды означенного Ефремова {Причины одолжение и дружбы к Дундуку Данилы Ефремова: за 10 лет перед тем, по смерти отца его Аюки Хана и дяди его Керен Дундука, произошли между им в 2 родными его братьями .... великие несогласие и смертные убийства, и для того откочевал с 40 000 калмык в Турецкую область на реку Кубань; потом при намерении с турками войны, не малую имели от него опасность, чтобы в уважение туркам не причинил низовым селениям раззорений; и для того прежде начала войны послан был к нему от нас Ефремов, ... вызывать его со всеми по прежнему в российское подданчество. Ефремову в той части поручено его уговаривать, со временем вызвать и для верности, что они за то получат Императорскую милость, оставил у него в аминах сына своего Степана, который тогда у него и находился; по той причине он и почитал и после помянутого Ефремова.}.

   Разсмотря оные пункты, того же дня учинил ему письменный ответ, приложа при том и перевод на калмыцком языке в следующих силах: на первый, уверял его, что пошлю с нарочным курьером к астраханскому губернатору с наикрепчайшим подтверждением о немедленном отводе Тайши к оренбургской границе, и чтоб для уверение от него поверенный был послан с моим курьером, который может уверить что то действительно исполнено будет; на второй, письменно я к ему ответствовал, что указы потому же от меня посланы будут. А сверх того при возвращении моем чрез Царицын, где большая часть таковых калмык под прикрытием воеводским находилися, не оставя при себе все высланы будут, чтоб для того, потому же для уверения, своих поверенных со мною послал, чем он весьма доволен был.

   На третий, писал ему в такой силе, что хотя и весьма не важное дело, но потом что в моей власти не состояло, а зависало единственно от всевысочайшего соизволение Ея И. В. и для того по должности обещал по приезде донести Ея В. а притом и уверял его, что то исполнено быть может; на четвертое, равномерно что не в моей власти, то потому ж по возвращении Ея Величеству доносить буду, и тако на все вышеописанное хан был в великом от меня удовольствии.

   Потом чрез несколько дней как войско отправляться начало приняло, тогда я простился с ханом и Ефремовым, отправился в возвратный мой путь; по прибытии в Царицын находящихся там неприязненных калмык всех выслал {Исправление потому мне надежно было, потому что я с тех к губернатору указов точные копии имел, и для того партикулярно к губернатору послал, остерегая его чтоб ему большего предсуждение не последовало, ежели Дундук войска под тем предлогом отправление не учинит.} и присланным со мною вручил, что воевода Больцов, видя прежнюю свою в том ошибку, а прямее сказать прежнее лакомство, прилежно исправлял, и меня приятельно просил, чтоб о том его высылки умедлении учинил ему защищение, что я учинить обещался и учинил.

   С Царицына с посланным со мною от хана зайсаном отправился в путь свой {Зайсан имел при себе экипажу хотя и не много, а именно: кафтан, седло и войлок, однако на чем оное было везть, в том было мне не без хлопот, потому что верхом ему со мною ехать не покойно было, невозможно, и для того сыскал я малую на дрогах коляску, он за постелю имел..... войлок, а вместо подушки седло, а вместо одеяла служил ему кафтан; однако он во всю дорогу ни мало мне на беспокойствие (не жаловался?); может быть ему и покойно было, потому что под войлоком доски еловые; оной потом от новых мест несколько скучать начал.}.

   Проехав царицынскую линию, на Дону в казачьих городках получил я к себе нарочного курьера, конногвардии вахмистра, с именным указом, в котором писано: во первых, что с отъезду моего никакого рапорту не получено, для чего и нарочный отправлен, а при том чтоб я с тем курьером обстоятельно обо всем рапорты прислал, а сам бы поступал по данной мне инструкции.

   И как тот курьер объявил мне, что он посланного от меня казака повстречал на Ижоре, 325 верст от Петербурга, потому я был уверен, что мои рапорты уже получены, и для того поворотя курьера с собою следовать в путь мой.

   Потом по приезде моем в.....(?) казачий городок или станицу Михайловскую, тогда получил я другого курьера из донских казаков, однако не того который от меня был послан; в том указе ко мне прописано было, что мои рапорты (получены?), и не мало де сожалительно что хан повеленного числа войска послать отрекся......

   Черкесского посланца отослал в иностранную коллегию для определение ему квартиры и кормовых денег, а именно через 3 часа представился Государыне. Государыня Императрица изволила меня принять милостиво и пожаловать к руке, изволила спрашивать обо всех обстоятельствах моей комиссии, а особливо о том как я надеюся, в которых местах в те числа хан находится и далеко ль ему идти до Кубани. Я доносил о своих (действиях?) обстоятельно, а о хане донес, что надобно ему находиться при таком то урочище, и подал карту всей той степи с означением реки Кубани и при ней знатных мест; и на той я карте {Карту я сочинил будучи у хана, по словесным известиям от калмыцкого народа, которая как тогда пред Государынею, так и потом в похвале или к трудам моим не малою пользою была.} точно показал и то место, на котором ему в те числа быть я уповал. Государыня и герцог, барон Икскуль, Черкаской любопытно ту карту рассматривали; изволила мне за скорую езду и за все мои поступки свое удовольствие объявить. Тем та моя комиссия и окончилася и я в прежнюю мою должность, то есть в коммисариат и в комиссию о доимках вступил по прежнему.

  

  

   Строение той крепости началися 703 году, ежегодно употреблялись материалы на не малую сумму. К похищению тех денег нашелся один вор, белозерский купец, с двумя канцелярии судьями и с двумя офицерами, следующим образом: означенный безозерский купец помощию канцеляристов напишет доношение, что в прошедших годах поставил он кирпича и извести на не малую сумму, а денег не получил, потому что был в отлучке, ездил по обещанию в Киев молиться и там был болен, потом по обещанию ж ездил на Соловки и там по тому ж заболел, а потом на Кяхте за торгами больше двух годов для торгов прожил.

   Означенные подъячие написав ему тем числом доношениe, однако для своего оправдание пошлют справку к офицерам, было ли к ним сообщение о приеме тех материалов, а офицеры, как равномерно плуты, в ответ пишут, что сообщение было, и те материалы отданы в расход, потому сочинили выписки и судьям предлагали и выдачи чинили.

   Хотя начальный плут один был, а потом пристали к нему еще восьмеро, и так оных денег похищено было около 50 000 рублей. Потом означенный вор купец, желая получить, явился к обер-прокурору Маслову, обещая дворецкому 1000 руб., а Маслову 10000 рублей, а вся его сумма, которую он требовал состояла в 20000 руб.

   Маслов был человек честный и справедливый, спросил купца, чтобы он ему открыл, каким бы то образом сделать возможно было, а он ему в том помогать будет; купец обольстяся, открыл ему всю истину; тогда Маслов донес Государыне, а потом и комиссия учреждена была, и когда все то явно открылося и купец с подьячими и офицерами повинилися, тогда не продолжительно решение учинено было и подьячие и офицеры повешены были, а купец для улики других оставлен был. Сие продолжалося от неотыскание прочих около 2-х годов. Потом, по окончании комиссии, конфирмация состоялась, чтоб все с них доправить, а им учинить смертную казнь, И как то дело прислано из кабинета в сенат, тогда и в сенате то же учинено; потом сенатор Шафиров, подписав оную сентенцию с прочими, послал по двух знакомых ему, и ту сентенцию им объявил, а при том им сказал: ежели они дадут ему по 1 000 рублей, от смерти их избавлю. Купцы ему то число денег поднесли; на другой или на третий день означенный Шафиров вез ко мне другой свой голос.

   Следующей истории нашелся другой воровской и глупый случай, а именно: как выше показано, означенные подъячие имели приятеля купца Иконникова, который жил на Васильевском острове; те подъячие у него были в гостях и гуляли в саду, потом объявили ему, что у него в саду имеется клад, да не малой, как они сказывали, около 20 000 рублей, купец тому не верил, однако они его крепко уверяли и доказывали тем, что они от него ничего не потребуют, кроме половинного числа из той суммы; купец хотя будучи один с женой, однако обещал им ту сумму отдать; тогда они ему и открыли свое воровство, чтоб он написал доношение в городовую канцелярию, будто он за 10 лет поставил кирпича и прочих материалов в городовую канцелярию ценою на 20 000 рублей, и заставили его к тому доношению руку приложить. Однако, по счастию его, как уже оные подьячие в подозрение пришли, тогда оное доношение в действо производить не успели и ему назад отдали, и тем оный купец своей беды свободился, однако по розыскам и уликам подьяческим не без больших ходеб и убытков он получить мог. Потом оная комиссия представила в кабинет свое мнение, в котором написано что все те купцы, кроме Иконникова, достойны смертной казни, а об Иконникове, что он похищение в казне не учинил, за то осужден на три года на каторгу. Потом, когда уже был Соймонов обер-прокурор в сенате, оное дело прислано из кабинета и повелено сенаторам оное дело рассмотреть и конфирмации учинить и подать в кабинет.

    

   О постороннем случае, что Щербатова княгиня некоторых боярынь во дворец возила.

  

   В исходе сего года, то есть в святках, последовал мне печальный и досадный, а притом и опасный случай, а именно: Государыня изволила приказать княгине Щербатовой {Щербатова княгиня тогда была в великой милости у Государыни.}, чтоб она несколько знаемых ей друзей из дамских персон привезла во дворец, которые могли показать старинное обыкновение употребляемое во время свойств (святок?) {1) Старинное употребление во время святок бывало: поют песни, называемые подблюдные; 2) род песен в хоронении золота, 3) зайка и прочее по уверению приличное.}, для племянницы Ея Величества принцессы Анны, потому что она того никогда не видывала.

   Княгиня Щербатова собрала из своих приятельниц: жену мою, Мельгунову, Гурьеву, Щепотеву, Грекову, Исупову и других своих 6 или 7 дам, по приказу Государыни, во дворец. Государыня изволила принять всех милостиво и приказала, чтоб они повеселили Ея Величества племянницу, а притом и то милостиво выговорить изволила: боярыни, не примите себе за обиду, потому что племянница моя с вами тоже будет предлагать. Дамы учиня всеподданническое благодарение, начали песни петь и прочее, как обыкновенно в старину во время в угодное бывало; посторонних кроме придворных никого не было притом; милостиво Государыня всех отпустить изволила.

   Жена моя приехала после полуночи и все мне рассказала, а притом и то что она худо плясала и Государыня смотря на ее неуменье изволила тешиться.

   Мы тому были очень рады; назавтре и рано пришел отставной полковник Селиверст Гурьев, показывая себя много печальным и о нас как бы о безчастных в великом сожалении: что над вами сделалось? Мы такому глупому вопросу во первых подивились, и при том ему говорили, что мы никакого себе худа и не видали и не слыхали; он с печалию спросил: да зачем де вас во дворец возили? жена моя объявила ему ту причину; он усмотря наши ответы не сколь несогласно с своими мыслями, или прямее сказать с глупым его разумом, домой пошел.

   Он, по нашему счастию, с теми глупыми словами зашел к Наумову, и сказал ему то за некоторые вести, прибавя к тому, что де бедные Соймонов и Мельгунов с ума сходят.

   Наумов, будучи человек рассудительный, смеючись ответствовал Гурьеву он никогда не поверит, чтоб Соймонов и Мельгунов столь глупы были и тужили о том чему радоваться надлежит.

   В то время у Наумова прилучился Исупов, муж той которая живет во дворце, и слыхав от Гурьева рассказал жене своей, а жена донесла Государыне. В тот же день в вечеру Государыня изволила публично говорить графу Головину сказав: уйми Соймонова, что они с Мельгуновым с ума сходят о том, что жены их у меня были. Граф Головин на другой день рано прислал по меня, и как я к нему приехал, он рассказал мне все, и что Государыня на нас гневна, и я донес ему что всего того не бывало. Граф, будучи ко мне тогда склонен и милостив, сожалея советовал мне ехать к Государыне и принесть мое оправдание, приказав при том и то: ежели Государыня изволит и то спросить, почему знаешь о моем гневе? сказать на меня, что о том я тебе сказывал.

   Признаюся что тот совет мне несколько неприятен был; граф или примечая мое нежелание, или так переменил свое мнение, сказал мне: лучше поезжай к герцогу и обо всем извинение ему донеси и проси о защищении, а потом обещал и сам ехать и Государыне невинность доказать.

   И я приехав к герцогу хотя и рано, однако он уже был не один; у него застал я только 2-х купцов иноземцев и кабинетного секретаря Ейхлера, и я подступя просил его, объявя все обстоятельство, и просил защищение в нашей невинности. Герцог выслушав все причины как бы сердитым видом, сказал, что все обман, и как он об Оби упомянул, то я и принял за надлежащее изъяснить ему следующее, а именно: я в сомнении нахожусь, что то произошло от Грекова жены по той на меня злобе, что я ее зятя лейтенанта Павлова по кригс-рехту осудил в матросы.

   Герцог перебив ту мою речь.... (просил?) меня, пожалуй расскажи мне обстоятельно о том деле.

   Я ему доносил обстоятельно и что они чрез 3 года ходили к устью реки Оби, и дошед до поставленных маяков возвратилися на зиму в Пустозерской острог, и всякие без числа обывателям обиды чинили. Герцог все с прилежностью слушал, однако не говорил ни слова, и как я ту историю окончил, он молчал. Тогда рассудилося мне еще просить, тогда Герцог мне на то сказал: ведай и будь уверен; Государыня по многим пробам о тебе известна, что ты таких речей говорить не будешъ. Я, учиня благодарение, пошел от него с немалою надеждою и радостию.

   Графа Головина получил еще в доме и обо всем ему обстоятельно донес, чему и он рад был, однако мы с Мельгуновым рассудили просить камергера и просили; он нам объявил что слыхал, Государыня на вас гнев имеет, а по извинении нашем сказал и обнадежил, что он случая искать будет Государыне донесть. На другой день во дворце найдя нас отвел к стороне и объявил: Государыня изволила приказать ему нам объявить, что Ея Величество гневу своего на нас не имеет, так тот наш печальный случай радостный конец получил.

  

   Оригинал здесь - http://memoirs.ru/texts/Soimonov.htm