Белинский Виссарион Григорьевич - Избранные письма

вот Конт их нелепости, по чувству противоречия и необходимости реакции, противопоставляет новую нелепость, что природа-де несовершенна и могла бы быть совершеннее. Последнее - чепуха, первое справедливо, да в несовершенстве-то природы и заключается ее совершенство. Совершенство есть идея абстрактного трансцендентализма, и потому оно - подлейшая вещь в мире. Человек смертен, подвержен болезни, голоду, должен отстаивать с бою жизнь свою. Это - его несовершенство, но им-то и велик он, им-то и мила и дорога ему жизнь его. Застрахуй его от смерти, болезни, случая, горя - и он - турецкий паша, скучающий в ленивом блаженстве, хуже - он превратится в скота. Конт не видит исторического прогресса, живой связи, проходящей живым нервом по живому организму истории человечества. Из этого я вижу, что область истории закрыта для его ограниченности. Ломоносов был в естественных науках великим ученым своего времени, а по части истории он был равен ослу - Тредьяковскому: явно, что область истории была вне его натуры. Конт уничтожает метафизику не как науку трансцендентальных нелепостей, но как науку законов ума; для него последняя наука, наука наук - физиология. Это доказывает, что область философии так же вне его натуры, как и область истории, и что исключительно доступная ему сфера знания есть математические и естественные науки. Что действия, т.-е. деятельность ума, есть результат деятельности мозговых органов - в этом нет никакого сомнения; но кто же подсмотрел акт этих органов при деятельности нашего ума? Подсмотрят ли ее когда-нибудь? Конт возложил свое упование на дальнейшие успехи френологии; но эти успехи подтвердят только тождество физической природы человека с его духовною природою - не больше. Духовную природу человека не должно отделять от его физической природы, как что-то особенное и независимое от нее, но должно отличать от нее, как область анатомии отличают от области физиологии. Законы ума должны наблюдаться в действиях ума. Это дело логики, науки, непосредственно следующей за физиологией, как физиология следует за анатомиею. Метафизику к чорту: это слово означает сверх-натуральное, следовательно, нелепость, а логика, по самому своему этимологическому значению, значит и мысль и слово. Она должна итти своею дорогою, но только не забывать ни на минуту, что предмет ее исследований - цветок, корень которого в земле, т. е. духовное, которое есть не что иное, как деятельность физического. Освободить науку от призраков трансцендентализма и théologie, показать границы ума, в которых его деятельность плодотворна, оторвать его навсегда от всего фантастического и мистического - вот, что сделает основатель новой философии, и вот, чего не сделает Конт, но что, вместе со многими подобными ему замечательными умами, он поможет сделать призванному. Сам же он слишком узко построен для такого широкого, многообъемлющего дела. Он редактор, а не зиждитель, он зарница, предвестница бури, а не буря, он одно из тревожных явлений, предсказывающих близость умственной революции, но не революция. Гений - великое дело: он, как Петрушка Гоголя, носит с собою собственный запах: от Конта не пахнет гениальностию. Может быть, я ошибаюсь, но таково мое мнение.

   В том же No "Revue des Deux Mondes" меня очень заинтересовала небольшая статья какого-то Тома: "Un nouvel écrit de M. de Schelling"³. У меня было какое-то смутное понятие о новом мистическом понятии Шеллинга. Тома говорит, что Шеллинг деизм называет imbécile⁴ (с чем и поздравляю Пьера Леру) и презирает его больше атеизма, который он несказанно презирает. Кто же он? Он - пантеист-христианин, и создал для избранных натур (аристократии человечества) удивительно изящную церковь, в которой обителей много. Бедное человечество! Добрый Одоевский раз не шутя уверял меня, что нет черты, отделяющей сумасшествие от нормального состояния ума, и что ни в одном человеке нельзя быть уверенным, что он не сумасшедший. В приложении не к одному Шеллингу как это справедливо! У кого есть система, убеждение, тот должен трепетать за нормальное состояние своего рассудка. Ведь почти все сумасшедшие удивляют в разговоре ясностию своего рассудка, пока не нападут на свою idée fixe...

  

   Здравствуй, дражайший мой Василий Петрович. Насилу-то собрался я писать к тебе. Вот уже в другой раз я в этом дрянном и скучном Дрездене. Впрочем, это, может быть, и вздор (т.-е., что Дрезден дрянной и скучный город, а не то, что я в нем вторично - последнее обстоятельство не подвержено ни малейшему сомнению). Увы, плешивый друг мой, я ездил в Европу только затем, чтоб убедиться, что я вовсе не для путешествий рожден. Был я, например, в Саксонской Швейцарии; на минуту меня было заняли эти живописные места, но скоро мне надоели, как будто я знал и выучил их наизусть давным-давно. Скука мой неразлучный спутник, и жду не дождусь, когда ворочусь домой. Что за тупой, за пошлый народ немцы - святители! У них в жилах течет не кровь, а густой осадок скверного напитка, известного под именем пива, которое они лупят и наяривают без меры. Однажды за столом был у них разговор о штендах. Один и говорит: "Я люблю прогресс, но прогресс умеренный, да и в нем больше люблю умеренность, чем прогресс". Когда Тургенев передал мне слова этого истого немца, я чуть не заплакал, что не знаю по-немецки и не могу сказать ему: "Я люблю суп, свареный в горшке, но и тут я больше люблю горшок, чем суп". Этот же юный немец, желая похвалить, одного оратора, сказал о нем: "Он умеренно парит". Но всего не перескажешь об этом народе, скроенном из остатков и обрезков. Короче²:..........! В деле суждения о немцах я сделался авторитетом для Анненкова и Тургенева: когда немец выведет их из терпения своею тупостию, они говорят: "прав Белинский!" Что за нищета в Германии, особенно в несчастной Силезии, которую Фридрих Великий считал лучшим перлом в своей короне. Только здесь я понял ужасное значение слов: пауперизм и пролетариат. В России эти слова не имеют смысла. Там бывают неурожаи и голод местами, там есть плантаторы-помещики, третирующие своих крестьян, как негров, там есть воры и грабители-чиновники; но нет бедности, хотя нет и богатства. Леность и пьянство производят там грязь и лохмотья, но это все еще не бедность. Бедность есть безвыходность из вечного страха голодной смерти. У человека здоровые руки, он трудолюбив и честен, готов работать - и для него нет работы: вот бедность, вот пауперизм, вот пролетариат! Здесь еще счастлив тот, кто может, с своею собакою и своими малолетними детьми, запрячь себя в телегу и босиком возить из-за Зальцбрунна во Фрейбург каменный уголь. Кто же не может найти себе места собаки или лошади, тот просит милостыню. По его лицу, голосу и жестам видно, что он не нищий по ремеслу, что он чувствует весь ужас, весь позор своего положения: как отказать ему в зильбер-гроше, а, между тем, как же и давать всем им, когда их гораздо больше, нежели сколько у меня в кармане пфенигов. Страшно!

   Был я в Дрезденской галерее и видел Мадонну Рафаэля. Что за чепуху писали о ней романтики, особенно Жуковский. По-моему, в ее лице так же нет ничего романтического, как и классического. Это не мать христианского бога: это аристократическая женщина, дочь царя, idéal sublime du comme il faut³. Она глядит на нас не то, чтобы с презрением, - это к ней не идет, она слишком благовоспитанна, чтобы кого-нибудь оскорбить презрением, даже людей, она глядит на нас не как на каналий: такое слово было грубо и нечисто для ее благородных уст; нет, она глядит на нас с холодною благосклонностию, в одно и то же время опасаясь и замараться от наших взоров и огорчить нас, плебеев, отворотившись от нас. Младенец, которого она держит на руках, откровеннее ее: у ней едва заметна горделиво сжатая нижняя губа, а у него весь рот дышит презрением к нам, ракалиям. В глазах его виден не будущий бог любви, мира, прощения, спасения, а древний ветхозаветный бог гнева и ярости, наказания и кары. Но что за благородство, что за грация кисти! Нельзя наглядеться! Я невольно вспомнил Пушкина: то же благородство, та же грация выражения, при той же верности и строгости очертаний! Не даром Пушкин так любил Рафаэля: он родня ему по натуре. Понравилась мне сильно, картина Микель-Анджело - Леда в минуту сообщения с лебедем; не говоря уже о ее теле (особенно les fesses), в лице ее удивительно схвачена мука, смерть наслаждения. Понравилось и еще кое-что, но обо всем писать не хочется.

   Еду в Париж и вперед знаю, что буду там скучать. Притом же, чорт знает, что мне за счастие! В Питере, перед выездом, я только и слышал, что о шайке воров с Тришатным и Добрышиным во главе⁴, при приезде в Париж только и буду слышать, что о воре Тесте⁵ и других ворах, конституционных министрах, только подозреваемых, но не уличенных еще вором Эмилем Жирарденом. О, tempora! о, mores!⁶ О, XIX век! О, Франция - земля позора и унижения! Ее лицо теперь - плевальница для всех европейских государств. Только ленивый не бьет по щекам ее. Недавно была португальская интервенция, а скоро, говорят, будет швейцарская, которая принесет Франции еще больше чести, нежели первая.

   Прочел я книгу Луи Блана⁷. Этому человеку природа не отказала ни в голове, ни в сердце; но он хотел их увеличить собственными средствами, - и оттого у него, вместо великой головы и великого сердца, вышла раздутая голова и раздутое сердце. В его книге много дельного и интересного: она могла бы быть замечательно хорошею книгою; но Блашка умел сделать из нее прескучную и препошлую книгу. Людовик XIV унизил, видишь, монархизм, эмансипировавши церковь во Франции от Рима! О, лошадь! Буржуази у него еще до сотворения мира является врагом человечества и конспирирует против его благосостояния, тогда как по его же книге выходит, что без нее не было бы той революции, которого он так восхищался, и что ее успехи - ее законное приобретение. Ух, как глуп - мочи нет! Теперь читаю Ламартинишку⁸, и не знаю, почему он на одной странице говорит умные и хорошо выраженные вещи о событии, а на другой спешит наболтать глупостей, явно противоречащих уже сказанному, - потому ли, что он умен только вполовину, или потому, что, надеясь когда-нибудь попасть в министры, хочет угодить всем партиям. Надоели мне эти ракалии: плачу от скуки и досады, а читаю!

   Я кончил мой курс вод и немного поправился. Но, как говорят, вода на многих действует гораздо после того, как ее пьют, надеюсь еще больше поправиться. Во всяком случае, по приезде в Париж, тотчас же обращусь к знаменитому Тира де Мальмор.

   Жена писала ко мне, что Краевский в Москве и остановился у тебя. Поздравляю тебя с новым другом. Найти на земле друга - великое дело, как об этом не раз так хорошо говорил Шиллер, особенно друга с чувствительным сердцем, такого, одним словом, как А. А. Краевский. Говорят, дела сего кровопийцы, высосавшего из меня остатки моего здоровья, плохи, и его все оставляют. Если правда, я рад, ибо от души желаю ему всего скверного, всякой пакости. Прощай, Боткин. Кланяйся всем нашим - Кавелину, Грановскому, Коршу, Кетчеру, Щепкину и пр. и пр.

  

   Теперь о письмах Герцена. Впечатление, которое они произвели на Корша, Грановского, тебя и других москвичей, доказывает мне только отсутствие у вас, москвичей, той терпимости, которую вы считаете главною вашею добродетелью. В твоем отзыве я, действительно, вижу еще что-то похожее на терпимость: ты хоть не сердишься на письма за то, что они думают не по-твоему, а по-своему, не краснеешь, как Корш, и не называешь ерническим тоном того, что надо по-настоящему называть шуткою, остротою, отсутствием педантизма и семинаризма. Ты, по-моему, не прав только в том отношении, что не хотел признать ничего хорошего во взгляде и мнении, противоположном твоим. Эти письма, особенно последнее, писались при мне, на моих глазах, вследствие тех ежедневных впечатлений, от которых краснели и потупляли голову честные французы, да и мошенники-то мигали не без замешательства². Если и есть в письмах Герцена преувеличение - боже мой - что ж за преступление - и где совершенство? Где абсолютная истина? Считать же взгляд Герцена неоспоримо ошибочным, даже не стоющим возражения - не знаю, господа, может быть, вы и правы, но я что-то слишком глуп, чтобы понять вас в вашей мудрости. Я не говорю, что взгляд Герцена безошибочно верен, обнял все стороны предмета, я допускаю, что вопрос о bourgeoisie - еще вопрос, и никто пока не решил его окончательно, да и никто не решит - решит его история, этот высший суд над людьми. Но я знаю, что владычество капиталистов покрыло современную Францию вечным позором, напомнило времена регентства, управление Дюбуа, продававшего Францию Англии, и породило оргию промышленности. Все в нем мелко, ничтожно, противоречиво; нет чувства национальной чести, национальной гордости. Взгляни на литературу - что это такое? Все, в чем блещут искры жизни и таланта, все это принадлежит к оппозиции - не к паршивой парламентской оппозиции, которая, конечно, несравненно ниже даже консервативной партии, а к той, оппозиции, для которой bourgeoisie - сифилитическая рана на теле Франции. Много глупостей в ее анафемах на bourgeoisie,- но зато только в этих анафемах и проявляется и жизнь, и талант. Посмотри, что делается на театрах парижских. Умная, тщательная постановка, прекрасная игра актера, грация и острота французского ума прикрывают тут пустоту, ничтожность, пошлость. Искусство напоминает о себе только Рашелью и Ратином, а не то напомнит его иногда своими "Ветошниками" при помощи Леметра какой-нибудь Феликс Пиа, человек вовсе без таланта, но достигающий таланта силою (à force) ненависти к буржуази. Герцен не говорил, что прокуроры французские - шуты и дураки, но только распространился о поступке одного прокурора (при процессе Бовалонова секунданта), поступке, достойном шута, дурака да еще и подлеца вдобавок³. Этот факт им не выдуман - он во всех журналах французских. Кстати, о французских журналах, из известий которых будто бы Герцен сшивает свои письма: это упрек до того смешной, что серьезно и отвечать на него не стоит. Да разве можно сказать о Франции какой-нибудь факт, о котором бы уже не было говорено во французских журналах? Дело не в этом, а в том, как отразился этот факт в личности автора, как изложен им. Касательно последнего пункта Герцен и в своих письмах остается, как и во всем, что ни писал он, человеком с талантом, и читать его письма - наслаждение даже и для тех, кто замечает в них преувеличение, или не совсем согласен с автором во взгляде. А то, пожалуй, вон г. Арапетов и о письмах Анненкова отозвался с презрением, как о компиляции из фельетонов, парижских журналов⁴. А что касается до Н. Ф. Павлова, то, вместо писем о Париже с Сретенского бульвара, я бы посоветовал ему позаняться третьим письмом к Гоголю⁵, да на этом уж и кончить, так как дальше итти ему, видимо, не суждено провидением. Когда мы получили в Париже тот No "Современника", где IV-e письмо, я захохотал, а Герцен пресерьезно остановил меня замечанием, что, верно, 3-е письмо не пропущено цензурою. Я даже покраснел от нелепости моего предположения. Но, воротясь в Питер, я узнал, что я был прав, и что, в отношении к литературе, как и многому другому, москвичи, действительно, находятся на особых правах у здравого смысла, и смело могут издать сперва конец, потом середину, а наконец - начало своего сочинения⁵.

   Я согласен, что одною буржуази нельзя объяснить à fond⁶ и окончательно гнусного, позорного положения современной Франции, что это вопрос страшно сложный, запутанный, и прежде всего и больше всего - исторический, а потом уже, какой хочешь - нравственный, философский и т. д. Я понимаю, что буржуази явление не случайное, а вызванное историею, что она явилась не вчера, словно гриб выросла, и что, наконец, она имела свое великое прошедшее, свою блестящую историю, оказала человечеству величайшие услуги. Я даже согласился с Анненковым, что слово bourgeoisie не совсем определенно по его многовместительности и эластической растяжимости. Буржуа и огромные капиталисты, управляющие так блистательно судьбами современной Франции, и всякие другие капиталисты и собственники, мало имеющие влияния на ход дел и мало прав, и, наконец, люди, вовсе ничего не имеющие, т.-е. стоящие за цензом. Кто же не буржуа? - Разве ouvrier⁷, орошающий собственным потом чужое поле. Все теперешние враги буржуази и защитники народа так же не принадлежат к народу и так же принадлежат к буржуази, как и Робеспьер и Сен-Жюст. Вот с точки зрения этой неопределенности и сбивчивости в слове буржуази письма Герцена sont attaquables⁸. Это ему тогда же заметил Сазонов, сторону которого принял Анненков против Мишеля⁹ (этого немца, который родился мистиком, идеалистом, романтиком и умрет им, ибо отказаться от философии еще не значит переменить свою натуру), и Герцен согласился с ними против него. Но, если в письмах есть такой недостаток, из этого еще не следует, что они дурны. Но это в сторону. Итак, не на буржуази вообще, а на больших капиталистов надо нападать, как на чуму и холеру современной Франции. Она в их руках, а этому-то бы и не следовало быть. Средний класс всегда является великим в борьбе, в преследовании и достижении своих целей. Тут он и великодушен, и хитер, и герой, и эгоист, ибо действуют, жертвуют и гибнут из него избранные, а плодами подвига или победы пользуются все. В среднем сословии сильно развит esprit de corps¹⁰. Оно удивительно смышленно и ловко действовало во Франции и, правду сказать, не раз эксплуатировало народом; подожжет его, да потом и вышлет Лафайета и Бальи расстреливать пушками его же, т.-е. народ же. В этом отношении основной взгляд на буржуази Луи Блана не совсем неоснователен, только доведен до той крайности, где всякая мысль, как бы ни справедлива была она в основе, становится смешною. Кроме того, он выпустил из виду, что буржуази в борьбе и буржуази торжествующая - не одна и та же, что начало ее движения было непосредственное, что тогда она не отделяла своих интересов от интересов народа. Даже и при Assemblée Constituante¹¹ она думала вовсе не о том, чтобы успокоиться на лаврах победы, а о том, чтобы упрочить победу. Она выхлопотала права не одной себе, но и народу: ее ошибка была сначала в том, что она подумала, что народ с правами может быть сыт и без хлеба; теперь она сознательно ассервировала народ голодом и капиталом, но ведь теперь она - буржуази не борющаяся, а торжествующая. Но это все еще не то, что хочу я сказать тебе, а только предисловие к тому, не сказка, а присказка. Вот сказка: я сказал, что не годится государству быть в руках капиталистов, а теперь прибавлю: горе государству, которое в руках капиталистов, это люди без патриотизма, без всякой возвышенности в чувствах. Для них война или мир значат только возвышение или упадок фондов - далее этого они ничего не видят. Торгаш есть существо, по натуре своей пошлое, дрянное, низкое и презренное, ибо он служит Плутусу, а этот бог ревнивее всех других богов и больше их имеет право сказать: кто не за меня, тот против меня. Он требует себе человека всего, без раздела, и тогда щедро награждает его; приверженцев же неполных он бросает в банкротство, а потом в тюрьму, а наконец, в нищету. Торгаш - существо, цель жизни которого нажива, поставить пределы этой наживе невозможно. Она, что морская вода: не удовлетворяет жажды, а только сильнее раздражает ее. Торгаш не может иметь интересов, не относящихся к его карману. Для него деньги не средство, а цель, и люди - тоже цель; у него нет к ним любви и сострадания, он свирепее зверя, неумолимее смерти, он пользуется всеми средствами: детей заставляет гибнуть в работе на себя, прижимает пролетария страхом голодной смерти (т.-е. сечет его голодом, по выражению одного русского помещика, с которым я встретился в путешествии), снимает за долг рубище с нищего, пользуется развратом, служит ему и богатеет от бедняков...

   Обращаясь к торгашам, надо заметить, что человека искажает всякая дурная овладевшая им страсть, и что, кроме наживы, таких страстей много. Так, но эта едва ли не самая подлая из страстей. А потом она дает esprit de corps и тон всему сословию. Каково же должно быть такое сословие? И каково государству, когда оно в его руках? В Англии средний класс много значит - нижняя палата представляет его; а в действиях этой палаты много величавого, а патриотизма просто бездна. Но в Англии среднее сословие контрабалансируется аристократиею, оттого английское правительство столько же государственно, величаво и славно, сколько французское либерально, низко, пошло, ничтожно и позорно. Кончится время аристократии в Англии - народ будет контрабалансировать среднему классу; а не то - Англия представит собою, может быть, еще более отвратительное зрелище, нежели какое представляет теперь Франция. Я не принадлежу к числу тех людей, которые утверждают за аксиому, что буржуази - зло, что. ее надо уничтожить, что только без нее все пойдет хорошо. Так думает наш немец - Мишель, так, или почти так, думает Луи Блан. Я с этим соглашусь только тогда, когда на опыте увижу государство, благоденствующее без среднего класса, а как пока я видел только, что государства без среднего класса осуждены на вечное ничтожество, то и не хочу заниматься решением а приори такого вопроса, который может быть решен только опытом. Пока буржуази есть и пока она сильна, я знаю, что она должна быть и не может не быть. Я знаю, что промышленность - источник великих зол, но знаю, что она же - источник и великих благ для общества. Собственно, она только последнее зло в владычестве капитала, в его тирании над трудом. Я согласен, что даже и отверженная порода капиталистов должна иметь свою долю влияния на общественные дела; но горе государству, когда она одна стоит во главе его!..

  

  

   ¹ А. Н. Пыпин в начале 1870-х годов, приступая к исследованию жизни и деятельности В. Г. Белинского, обратился к родным и друзьям последнего с просьбой прислать ему сохранившиеся у них письма критика. Обращение было встречено весьма сочувственно. Через короткое время А. Н. Пыпин получил, частью в подлинниках и частью в копиях, большое количество писем В. Г. Белинского. С подлинных писем, подлежавших возвращению, были сняты точные копии.

   С течением времени это собрание копий, сделанных А. Н. Пыпиным и адресатами критика, получило огромную ценность, так как многие оригиналы писем оказались или утерянными или пока неразысканными. Это собрание неполностью было использовано А. Н. Пыпиным в его труде "Белинский, его жизнь и переписка", а затем вместе с письмами, появившимися в печати до работы А. Н. Пыпина и после ее напечатания, оно легло в основу "Писем" В. Г. Белинского, изданных в 1914 г. в 3 томах под редакцией Е. А. Ляцкого. Цензурные выкидки, места интимного характера и слова и выражения, неудобные для печати, в этих "Письмах" заменены точками. Но несколько экземпляров этого издания, в качестве "корректурных экземпляров", выпущено в свет без всяких сокращений.

   Один из таких экземпляров хранится в "Отделении особых фондов" библиотеки Академии наук СССР. Копии писем Белинского, которые были сделаны и собраны А. Н. Пыпиным и по которым печатались "Письма", пока не обнаружены в Институте литературы Академии наук, где находятся архивы А. Н. Пыпина и Е. А. Ляцкого.

   Письмо Белинского к Д. П. Иванову от 1 августа 1837 г. А. Н. Пыпин получил от А. В. Станкевича и крупные выдержки из него внес в свою работу "Белинский, его жизнь и переписка" (Спб. 1876). Полностью это письмо было напечатано впервые по тексту собрания A. Н. Пыпина в "Письмах", вышедших в 1914 г. (т. I). В настоящем издании оно печатается в сокращенном виде по "корректурному экземпляру" "Писем".

   ² В этом отрицательном отношении Белинского к "допотопной истории России" чувствуется влияние историка-скептика М. Т. Каченовского (см. в настоящем издании "Литературные мечтания", стр. 37, прим. 57).

   ³ Перевод: Ламеннэ - "Слова верующего".

   ⁴ Письмо к Д. П. Иванову от 7 августа 1837 г. относится к переломному периоду в философско-полктической эволюции Белинского. Он обращает свои взоры к немецкой классической философии, называя ее "Иерусалимом новейшего человечества". Все еще испытывая влияние субъективного идеализма Фихте и решая в духе его основной философский вопрос - вопрос о соотношении мышления и бытия, Белинский вместе с тем идет дальше Фихте, приходя к гегельянскому выводу, что подлинная истина существует не в созерцании, а в сознании. Сознавая бесплодность абстрактно-теоретического "бунтарства" против окружавшей его крепостнической российской действительности, Белинский приходит к временному примирению с этой действительностью. Однако и здесь он не становится ее апологетом: он надеется на то, что развитие просвещения и цивилизации в России исподволь подготовит падение крепостного права и, высоко расценивая преобразования Петра Великого, желает развития тогдашней России по пути Западной Европы.

  

  

   ¹ Извлечения из письма Белинского к М. А. Бакунину от 12-24 октября 1838 г. были напечатаны в трудах А. Н. Пыпина ("Белинский, его жизнь и переписка". Спб. 1876), В. А. Гольцева ("Сборник Общества любителей российской словесности", 1891), А. А. Корнилова ("Молодые годы Михаила Бакунина", М., 1915) и других. В "Письмах", вышедших в 1914, это письмо впервые было напечатано полностью по тексту собрания А. Н. Пыпина. В настоящем томе оно печатается в сокращенном виде по "корректурному экземпляру" "Писем", вышедших в 1914 году (см. в наст. издании письмо к Д. П. Иванову от 7 августа 1837 года, прим. 1).

   ³ "Слесарша Пошлепкина" - персонаж "Ревизора" Гоголя.

   ⁴ "Текла" - героиня пьес Шиллера: "Смерть Валленштейна" и "Пикколомини".

   ⁵ "Орлеанка" - "Орлеанская дева", драматическая поэма Шиллера.

   ⁶ В письме к И. И. Панаеву, написанном 19 августа 1839 г., т. е. через десять месяцев после настоящего письма, Белинский говорил относительно понимания 2-й части "Фауста": "Еще недавно, прошлого осенью, узнавши нечто из содержания 2 части "Фауста", я с свойственного мне откровенностию и громогласностию провозгласил, что оная 2 часть не поэзия, а сухая, мертвая, гнилая символистика и аллегорика. Сперва на меня смотрели, как на богохульника, а потом, как на безумца, который врет, что ему взбредется в праздную голову. Новое поколение гегелистов основало журнал... "Gallische Jahrbücher", и в этом журнале появилась статья некоего гегелиста Фишера о Гете, в которой он доказывает, что 2 часть "Фауста" мертвая, пошлая символистика, а не поэзия, но что 1 часть - великое произведение, хотя и в ней есть непонятные, а потому и непоэтические места, ибо (это же самое говорил и я) поэзия доступна непосредственному эстетическому чувству, и отнюдь не требуется для уразумения художественных произведений посвящения в таинства философии, и что все непонятное в ней принадлежит к области символизма и аллегории. Фишер разбирает все разборы "Фауста" и нещадно издевается над ними... Больше всех срезался Марбах, который в своей действительно прекрасной популярной книге напорол о 2 части "Фауста" такой дичи, что Боткин, прекрасно переведший из нее большой отрывок, ничего не понял... Каково срезались ребята-то? И каков я молодец!" ("Письма", т. I, стр. 333-334).

   ⁶ "Добрый малый" в устах членов кружка Станкевича периода фихтеанства и позднее было обидным термином. Он означал у них человека толпы, который делал добро или зло бессознательно,

   ⁷ "Мой журнал" - "Московский Наблюдатель", выходивший в 1838-1839 гг. под редакцией В. Г. Белинского.

   ⁸ "Меня не станет, то хватит для большего движения" - так в тексте "Писем", изданных в 1914 г. Тут, очевидно, что-то пропущено.

   ⁹ Переделка стиха из "Элегии" Пушкина: "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать".

   ¹⁰ Речь шла о Любови Александровне Бакуниной, умершей в августе 1838 г.

   ¹¹ Перевод: "кутила" и "хороший товарищ".

   ¹² За столом в присутствии А. М. Бакунина Белинский выразил свое одобрение французским революционерам времен конвента, которые отрубали головы своим врагам. Это привело в ужас реакционно настроенного старика Бакунина, который после этой фразы только из чувства гостеприимства терпел в своем доме Белинского.

   ¹³ Татьяна Александровна и Любовь Александровна - сестры Бакунина. Первой статьей, написанной Белинским в Прямухине, была статья о брошюре А. Дроздова. Вторая статья не увидела света, так как "Телескоп", где она могла быть напечатана, был запрещен за помещение в нем первого "Философического письма" П. Я. Чаадаева. Рукопись этой статьи не дошла до нас.

   ¹⁴ И. П. Клюшников говорил о вредном влиянии М. А. Бакунина на своих сестер. Того же мнения держался и Белинский.

  

  

   ¹ Отрывки из письма Белинского к Н. В. Станкевичу от 29 сентября - 8 октября 1839 г. напечатаны в трудах А. Станкевича ("Т. Н. Грановский". М. 1869; 2-е изд., Спб. 1897), А. Н. Пыпина ("Белинский, его жизнь и переписка". Спб. 1876) и других. Письмо взято А. Н. Пыпиным из собрания А. Станкевича. Полностью напечатано оно впервые по рукописи А. Н. Пыпина в "Письмах", вышедших в 1914 г. (т. I). В настоящем издании печатается отрывок из этого письма по "корректурному экземпляру" "Писем" (см. в наст. издании прим. 1 к письму Д. П. Иванову от 7 августа 1837 года).

   ² Письмо Н. В. Станкевича к Белинскому, откуда взята эта цитата, очевидно, не дошло до нас.

   ³ В подлиннике слово "захочет" пропущено (прим. А. Я. Пыпина).

   ⁴ Белинский имел тут в виду свои статьи и рецензии, помещенные в "Телескопе" и "Молве" за 1834-1836 гг.

   ⁵ Речь идет о "Московском Наблюдателе", выходившем в 1833-1839 гг. под редакцией Белинского. Это был орган русских философов-гегельянцев, входивших в кружок Н. В. Станкевича.

   ⁶ Под "статьей Бакунина" подразумевалось предисловие М. Бакунина к переведенным им же "Гимназическим речам" Гегеля, которые были напечатаны в "Московском Наблюдателе" (1838, ч. XVI, кн. 1). "Гимназические речи" и предисловие к ним Бакунина были "символом веры кружка".

   ⁷ Имелось в виду стихотворение И. П. Клюшникова: "Медный всадник. Сознание у памятника Петра Великого", которое было напечатано в "Московском Наблюдателе" (1S38, ч. XVIII, кн. 10).

   ⁸ Текла - персонаж пьес Шиллера: "Смерть Валленштейна" и "Пикколомини". Берта - женщина, прислуживавшая Н. В. Станкевичу за границей.

   ⁹ Многоточиями в этой фразе обозначен пропуск двух неудобных в печати слов. "Меркуриальные последствия" - последствия постепенного отравления ртутью.

   ¹⁰ Перевод: "Идеалы".

   ¹¹ Перевод: "Отречение".

   ¹² Перевод: "Борьба".

   ¹³ Вместо "с их колесницами" в подлиннике: "с его колесницами" (прим. А. Н. Пыпина).

   ¹⁴ Не только М. Бакунин, а и многие другие друзья Белинского были недовольны теми резкими выпадами против Шиллера, какие он допускал в период временного примирения с действительностью. Т. Н. Грановский, между прочим, жаловался на него в письме к Н. В. Станкевичу, который писал ему в ответ 1 февраля 1840 г.: "Что им дался Шиллер? Что за ненависть? Нелепые люди! Так как они не понимают, что такое действительность, то я думаю, что они уважают слово, сказанное Гегелем. А если авторитет его силен у них, то пусть прочтут, что он говорит о Шиллере в "Эстетике", в разных местах, также о "Валленштейне" в мелких сочинениях. А о действительности пусть прочтут в "Логике", что действительность, в смысле непосредственности, внешнего бытия, есть случайность; что действительность, в ее истине, есть разум, дух. А если Шиллер, по их мнению, не есть поэт действительности, а туманный, то я предлагаю им в поэты Свечина, который описывает, как в сражении иному стегно раздвоило" ("Переписка Н. В. Станкевича". М. 1914, стр. 480).

  

  

   ¹ Отрывки из письма Белинского к В. П. Боткину от 13 июня 1840 г. впервые помещены в труде А. Н. Пыпина ("Белинский, его жизнь и переписка". Спб. 1876). Письмо заимствовано А. Н. Пыпиным из собрания К. Солдатенкова. В полном виде оно впервые было напечатано по копии из собрания А. Н. Пыпина в "Письмах", вышедших в 1914 г. В настоящем издании печатаются два отрывка из этого письма по "корректурному экземпляру" "Писем" (см. в наст. издании письмо Д. П. Иванову от 7 августа 1837 года, прим. 1).

   ² Имелась в виду огромная статья о "Герое нашего времени" Лермонтова, которую Белинский писал во второй половине мая и в июне 1840 г. и которая была напечатана в 6-й и 7-й книжках "Отечественных Записок" за этот год.

   ³ Кокора - нижняя часть дерева, срубленная с частью толстого корня, идущего перпендикулярно или почти перпендикулярно к стволу дерева. Но Белинский употребил здесь это слово в смысле "кривуля".

   ⁴ Стихи из "Думы" Лермонтова.

   ⁵ Вместо "на мысль о разнице" в подлиннике: "на мысль на разницу" (прим. А. Н. Пыпина).

  

  

   ¹ Письмо Белинского к К. С Аксакову от 23 августа 1840 г. впервые появилось в журнале "Русь" (1881, No 8), откуда было перепечатано в "Письмах", вышедших в 1914 г. В настоящем издании оно также печатается по тексту "Руси".

   ² Стихи из стихотворения Лермонтова "И скучно и грустно..."

   ³ После переезда Белинского из Москвы в Петербург брат его Никанор и племянник Петр, воспитывавшиеся у него, поселились у родственника и друга детства Белинского Д. П. Иванова.

   ⁴ "Сергей Тимофеевич" - Аксаков.

  

  

   ¹ Письмо Белинского к В. П. Боткину от 10-11 декабря 1840 г. А. Н. Пыпин получил из собрания К. Солдатенкова и большие извлечения из него включил в свою работу "Белинский, его жизнь и переписка" (Спб. 1876). Полностью впервые напечатано по тексту собрания А. П. Пыпииа в "Письмах", вышедших в 1914 г. ("Письма", т. II, стр. 178-194). В настоящем издании печатается отрывок из этого письма по "корректурному экземпляру" "Писем" (см. в наст. издании письмо к Д. П. Иванову от 7 августа 1837 года, прим. 1).

   ² Многоточием отмечен пропуск одного неудобного в печати слова.

   ³ В период примирения с действительностью Белинский задевал Адама Мицкевича два раза. В 1838 году, полемизируя с Ф. В. Булгариным, старавшимся умалить заслуги Пушкина, он писал: "Мы, впрочем, понимаем, как трудно сойтись нам с г. Булгариным во мнении о Пушкине, который, без сомнения, и по очень понятной причине, имеет для нас несравненно высшее значение, чем Мицкевич" (Полное собрание сочинений Белинского, под редакцией С. А. Венгерова, т. III, стр. 376). И во второй раз он сделал выпад по адресу Адама Мицкевича в статье "Менцель, критик Гете", в которой писал: "Только какой-нибудь Мицкевич может заключиться в ограниченное чувство политической ненависти и оставить поэтические создания для рифмованных памфлетов" (там же, т. IV, стр. 466-467).

   ⁴ Многоточием отмечено продолжение неудобного в печати слова.

   ⁵ Белинский говорил "свысока, с пренебрежением" о комедии Грибоедова в большой статье о "Горе от ума", написанной в конце 1839 и в начале 1840 года (Полное собрание сочинений Белинского" под редакцией С. А. Венгерова, т. V, стр. 22-90).

   ⁶ Перевод: "под трехцветным флагом".

   ⁷ Фраза "Измайловский офицер, пропахнувший Жуковым" (т. е. табаком фабрики Жукова), процитирована Белинским не вполне точно.

   В повести И. И. Панаева "Прекрасный человек" она читается так: "армейский человек... был весь пропитан Жуковским вакштафом" (ср. Первое полное собрание сочинений И. И. Панаева, том I. Спб. 1888, стр. 31-32).

   ⁸ В копии письма к слову "в нищенстве" имеется примечание А. Н. Пыпина: "кажется, так должно читать".

   ⁹ Многоточием отмечен пропуск продолжения одного неудобного в печати слова.

   ¹⁰ Стр. 119. В 1838 году, т. е. в период примирения с действительностью, Белинский резко отрицательно относился к Гейне-прозаику. Он писал тогда о нем: "Зараженный тлетворным духом новейшей литературной школы Франции, он занял у нее легкомыслие, поверхностность в суждении, бесстыдство, которое для острого словца искажает святую истину". Но в то же время Белинский высоко ставил Гейне-лирика, стихотворения которого "отличаются непередаваемою простотой содержания и прелестию художественной формы" (Полное собрание сочинений Белинского, под редакцией С. А. Венгерова, т. III, стр. 445).

   ¹¹ Катков приехал в Петербург летом 1840 года.

   ¹² Под "портретами" подразумевалось тут сочинение английской писательницы Анны Джемсон, посвященное героиням шекспировских произведений. В. П. Боткин изложил содержание этого сочинения в статье: "Женщины, созданные Шекспиром - Юлия и Офелия", которая была напечатана в "Отеч. Записках" (1841, т. XIV, No 2).

   ¹² Перевод статьи Рётшера, под заглавием: "Четыре новые драмы, приписываемые Шекспиру", был напечатан в "Отеч. Записках" (1840, т. XIII, No 11, отд. II, стр. 1-24). Люция и Флоуерден (в тексте перевода: Флоуэрдаль) - герои одной из четырех драм, под заглавием: "Лондонский блудный сын".

   ¹³ А. И. Герцен "кричал" против статьи Рётшера о романе Гете в личной беседе с друзьями. В том же духе он высказался об этой статье и в письме к Н. П. Огареву от 28 февраля 1841 года, в котором писал: "С. говорит, что ты в восхищеньи от Рётшерова разбора "Wahlvenvandschaften", a я нахожу его, во-первых, ложным по идее, во 2-х, ложным по воззрению и безмерно скучным. Гете нисколько не думал написать моральную притчу, а разрешал для себя мучительный вопрос о борьбе формализма брака с избирательным сродством. Брак не восторжествовал у Гете..." (А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем под редакцией М. К. Лемке, т. II, П-град, 1915, стр. 417).

   ¹⁵ Очевидно, тут опечатка. Скорее следует читать: "подкузьмил".

   ¹⁶ "Гамлет" был известен публике главным образом по переводу Н. А. Полевого (М. 1837).

   ¹⁷ Свои "понятия о журнале на Руси", с которыми согласился В. П. Боткин, Белинский высказал в письме к последнему от 31 октября 1840 года. В этом письме мы читаем: "Для нашего общества журнал - все... Нигде в мире не имеет он такого важного и великого значения, как у нас. Не больше пяти сочинений разошлось у нас, во сто лет, в числе 5000 экземпляров,- и, между тем, есть журнал с 5000 подписчиков! Это что-нибудь значит! Журнал поглотил теперь у нас всю литературу - публика не хочет книг - хочет журналов - и в журналах печатаются целиком драмы и романы, а книжки журналов - каждая в пуд весом. Теперь у нас великую пользу может приносить, для настоящего и еще больше для будущего, кафедра, но журнал большую, ибо для нашего общества прежде науки нужна человечность, гуманическое образование" ("Письма", т. II, стр. 174).

   ¹⁸ Думается нам, что правильнее будет вместо "их" прочесть "нас".

   ¹⁹ В копии письма к слову "с ним" имеется подстрочное примечание А. Н. Пыпина: "Неясно; должно быть так".

   ²⁰ Под своими "абсолютными статьями" Белинский подразумевал статью "Менцель, критик Гете", статью об "Очерках Бородинской годовщины" и статью о "Горе от ума".

   ²¹ В двенадцатой книжке "Отеч. Записок" за 1840 год А. И. Герцен напечатал "Записки одного молодого человека".

   ²² В копии письма к слову "с людьми" А. Н. Пыпиным сделано такое примечание: "Конца нет. Может быть, что сюда принадлежит следующий далее отрывок письма без начала. Этот следующий отрывок писан тем же почерком, на такой же бумаге - только настоящее письмо писано в почтовый лист 4°, а следующее сложено в 8°. Предметы, упоминаемые в отрывке, повторяются в письмах декабря 1840 года".

   ²³ В копии письма к началу этого отрывка А. Н. Пыпин сделал такое примечание: "Первые две буквы на этом листке ми или ши".

   ²⁴ Далее многоточием обозначен пропуск одного неудобного в печати слова.

   ²⁵ "Кирюша" - Кирилл Антонович Горбунов, художник-портретист, впоследствии автор известного портрета Белинского.

   ²⁶ А. В. Кольцов прожил в квартире Белинского в Петербурге приблизительно с 5 октября по 26 ноября 1840 г.

   ²⁷ "Забыть даже и Маросейку" - т. е. квартиру В. П. Боткина, который жил на Маросейке в Москве.

   ²⁸ Слова "понравилось", заключенного в скобки, в подлиннике нет (прим. А. Н. Пыпина).

   ²⁹ Местоимения "я", поставленного в скобки, в подлиннике нет (прим. А. Н. Пыпина).

   ³⁰ Надо думать, что тут шла речь о статейке, под заглавием: "Выставка картин в Московском архитектурном училище", напечатанной в "Отеч. Записках" за подписью "Один из посетителей выставки" (1840, т. XIII, No 11, отд. VII, стр. 23-27).

   ³¹ Последние семь фамилий писателей в подлиннике так: В. С., К., Б., Ш., Гет., П., Г. (прим. А. Н. Пыпина).

   ³² Эпизод "Матери" из 2-й части "Фауста" приведен в примечании к переводу M. H. Каткова статьи Рётшера "О философской критике художественного произведения" ("Моск. Наблюдатель" 1838, ч. XVII).

   ³³ Далее пропущено одно слово, неудобное в печати.

  

  

   ¹ Письмо Белинского к В. П. Боткину от 1 марта 1841 г. А. Н. Пыпин получил из собрания К. Солдатенкова. Извлечения из него вошли в его работу: "Белинский, его жизнь и переписка" (Спб. 1914). Полностью впервые было напечатано по тексту рукописи А. Н. Пыпина в "Письмах", вышедших в 1914 г. (т. II, стр. 212-221). В настоящем издании печатается первая половина этого письма по "корректурному экземпляру" "Писем" (см. в наст. издании прим. 1 к письму Д. П. Иванову от 7 августа 1837 года).

   ² Стр. 162. "Hallische Jahrbücher" - журнал левых гегельянцев, издававшийся с 1837 года Эхторменером и Арнольдом Руге.

   ³ Далее многоточием обозначен пропуск двух слов, неудобных в печати.

   ⁴ Так в кружке Станкевича называли Гегеля.

   ⁵ Под "историей Каткова" подразумевалось увлечение последнего женой Н. П. Огарева (ср. Белинский, "Письма", т. II, стр. 202-203 и 406).

   ⁶ О "слоге Каткова" Белинский писал В. П. Боткину в письме от 10-11 декабря 1840 года.

   ⁷ Белинский говорит тут о своей статье "Разделение поэзии на роды и виды".

   ⁸ Ср. Полное собрание сочинений В. Г. Белинского, под редакцией С. А. Венгерова, т. VI, стр. 108 и 572-573.

   ⁹ Намек на Софью Кронеберг, дочь харьковского профессора И. Я. Кронеберга. О существовании этой девушки Белинский впервые узнал от В. П. Боткина, который был в Харькове и там познакомился с семейством И. Я. Кронеберга. В письме от 9 февраля 1840 года он писал Белинскому: "Был я в Харькове, видел Кронеберговых, - а