Богданович Александра Викторовна - Три последних самодержца

риближенные радовались, что не он будет царем - такой свирепый характер он проявлял. Затем все эти слухи умолкли, характер его смягчился, но теперь, видно, снова наступила реакция, которую Монтеверде приветствует, так как наше общество так сгнило за последнее время, что его нужно круто взять в руки. Говорил, что у нашего царя есть задатки, что он будет Иоанном Грозным, и это слава богу. От себя скажу, что не дай бог, так как теперь не те времена.

   Вишняков говорил также, что глупее А. А. Татищева, которого так хвалит "Гражданин", не было губернатора, рассказывал, как его морочили в губернии. Раз он приказал по всем дорогам насадить березы. Когда он поехал по губернии, то по мере его следования по пути сажали березы. Он ехал и любовался. Но вдруг, неожиданно, он повернул свой маршрут. Оказалось, что по той же дороге не было ни одного деревца.

  

   Был Н. Л. Марков, возмущен назначением Витте министром. Прямо говорит, что это - темная личность, в полном смысле аферист. Витте - взяточник. В день своего назначения он телеграфировал Ададурову: "Поздравьте, я назначен министром". Эта депеша много разъясняет по делу Козлово-Саратовской дороги, когда говорили, что Витте взял взятку, чтобы так защищать интересы Дервиза и Ададурова. Марков собирается издать записку по поводу Витте за границей, в Лейпциге, но не под своим именем.

  

   Коломнин возмущен назначением Витте министром. Витте был за какое-то мошенничество под судом, пользуется грязной репутацией. На место Изнара Витте уже назначил из своего бывшего департамента какого-то поляка Шабуневича, взяточника - за данный ему обед можно было получить тариф для какой хочешь дороги.

  

   П. Н. Николаев тоже возмущается, что царь верит и слушается "Гражданина". На Александра II пресса не имела никакого влияния, а теперь царь выгоняет людей, которые не нравятся "Гражданину".

   По поводу стачки между Дурново и Победоносцевым Е. В. того мнения, что царь не может забыть, что, если он удержал самодержавие, не дал конституцию, он этим обязан Победоносцеву, им сочиненному манифесту. Победоносцев честнее этой шайки, но все-таки его гешефты с Плевако много ему повредили.

  

   Долго сидел Цион. Рассказал мне много грязных поступков Татищева. Ухаживая в Вене за женой Новикова (посланника), он выпросил у нее колье, которое продал. Раз после этого Новиков потребовал, чтобы жена надела свою парюру на придворный бал. Она ему отвечала, что она сломана, но он потребовал показать ему колье. Таким образом открылась истина, и Татищева удалили из посольства. Татищев целый год жил на средства актрисы Мейергоф, женился на ней, бросил ее - и теперь она в нищете. Он украл также трактат, заключенный Обручевым с Андраши по одному важному вопросу, предлагал продать Циону, но просил дорого. Здесь он все крадет из архива Министерства иностранных дел благодаря своей дружбе со Стюартом, который его допустил в архив, но что он крадет - не знает. Цион купил за 3 тыс. руб. много его автографов с подложными известиями в Париж из России о Флокэ и др. Этими письмами Цион застраховал себя от писаний против него Татищева. Теперь Татищев боится, чтобы Цион не обнародовал эти письма, прислал к нему своего приятеля Корвин-Круковского выпросить их, но Цион прогнал Круковского и с Татищевым прекратил все сношения.

   Вечером был Иванов. Он доволен приемом Витте, который ему сказал, что все его донесения он читал и нашел, что они написаны с тактом и ловко. Впечатление Иванова, что Витте этой именно ловкости и этого такта только и добивается, что это такой человек, что ему все средства годны для достижения цели, что именно Вендрих была эта цель, который устроил так, чтобы подготовить портфель Витте, т.е. он там путал, а Витте и Вышнеградский топили Гюббенета.

   Страшный день в истории России. Одиннадцать лет уже царствует теперь Александр III. Характера у него больше, чем было у отца. У теперешнего царя есть сильная черта - это быстрое удаление людей, которыми он за что-либо недоволен. Он быстро выкидываем близких к нему людей, если узнает про их поступки, не внушающие уважения. Так было с Волконским, который был некогда его любимцем, так было с Барановым, который тоже одно время играл большую роль при дворе. Баранова он отдалил, но не совсем вышвырнул, как Волконского. Говорят, что за последнее время характер царя сделался грознее, чем был до сих пор.

  

   Долго сидел Кутайсов. Обижен, что не он послан генерал-губернатором в Тобольскую и Пермскую губ., а Гри-Гри Голицын, которого он очертил неважно. Назвал его интриганом, крикуном, который ловко умеет себя повести, оставаясь сам всегда в стороне. Ему хочется быть членом Гос. совета, а так как это дело грудное, то через вел. кн. Михаила Николаевич; он и придумал комбинацию временной посылки его генерал-губернатором. Сказал Кутайсов, что Голицын свернет Дурново и в июле будет министром внутренних дел так ловок. Игнатьева, по его словам, здесь не любят, и Черевин, и особенно Е. Г. Шереметев, его не допустят министром, здесь нельзя иметь такую шумиху, как А. П. Игнатьев.

   Кутайсов говорил, что недавно был разговор насчет Плеве в одной гостиной (кажется, он назвал Левашову). говорили, что Плеве министром не назначат, так как он такой человек, который мог ужиться с такими разнородными министрами, как Лорис, Игнатьев, Толстой и Дурново. В той же гостиной Голицын очень громко и горячо говорил о самодержавии, что надо всех держать в руках, наказывать розгами студентов, высоко держать знамя православия и проч. На это хозяйка ему заметила, отчего он так горячится, что все присутствующие разделяют некоторые его мнения, что будто он всех хочет убедить, что это его мнения, а не наоборот ли это.

   Кутайсов о людях никогда хорошо не говорит. Стал он также ругать Гурко, особенно m-me Гурко, которая сжимается гешефтами - с бывшим варшавским губернатором Медемом купила под чужими именами Домбровские копи. Когда Гурко приехал в край, он ни Медему. ни Бутурлину руки не подал, а теперь по просьбе Гурко, читай - его жены, Медем назначен его помощникам по гражданской части. Во время Коцебу уже Медем попался с благотворительным капиталом, который был у него на руках и который он отдал на 6 % Блиоху. Оржевский, узнав это, в качестве жандармского начальника сообщил об этом Коцебу и требовал ревизии сумм. Медему протежировала тоже жена Коцебу. Она попросила мужа задержать на время ревизию. Коцебу задержал на месяц, а когда, наконец, Медем мог отдать деньги, проверка была назначена и оказалось все налицо.

   Про свои среды Мещерский говорит, что это - форум, а четверги Татищева - сенат. Кутайсов говорит, что из этих вечеров никакой не выйдет пользы, так как у Татищева заняты устаревшим вопросом, окончательно погибшим, - поднять значение дворянства, вернуть ему его прежнее положение, вернуть ему его прежнюю состоятельность, что уж совсем невозможная мечта. Говорить о насущном вопросе, например, о кабаках - это совсем другое дело, тут может быть и польза.

  

   Была у Кузминской. Она рассказала про письмо Толстого, которое было напечатано в "Моск. ведомостях". Было все это так: Толстой написал статью о голоде и послал ее в журнал Грота. Там ее целиком цензура не пропустила, вернули Толстому, который стал ее переделывать. В этот журнал статья опоздала, и Толстой отдал ее в "Неделю". Но первую статью, не переделанную, выпросил у Толстого англичанин Деон, чтобы ее перевести на английский язык и отправить в "Daily Telegraph". Толстой позволил, и Деон из одной статьи написал 6 статьей, которые и были помещены в "Daily Теlegraph". Из этих шести статей газета "Pall-Mall", выбрав самое пикантное, написала статью. Из всех этих статей, которые все далеко уклонились от подлинника, "Моск. Ведомости" тоже выбрали самое пикантное и написали тоже статью. Когда заговорили об этой статье. Толстой не знал сначала, что считают, что эта статья написана им. Приехали к нему Стахович и Бирюков и рассказали ему про общественное возбуждение и что государь им недоволен. Тогда только Толстой сам прочел статью "Моск. Ведомостей", читая, сильно хохотал, нашел, что и не его стиль и что все искажено.

   Тогда он поручил жене написать опровержение, что статья не его. Опровержение это было доведено до сведения царя, который им удовольствовался, сказав, что пускай Толстой делает и пишет в России, что хочет, но это нехорошо, если он пишет и печатает подобные вещи за границей. Узнав, что корреспонденции Деона передавали не статьи Толстого, а его выдумки, газета ему отказала в сотрудничестве. Тогда Деон приехал к Толстому и умолял его написать ему удостоверение, что эти статьи были действительно его статьями. Толстой пожалел Деона и дал ему такое удостоверение. Получив его, Деон поехал в Петербург и стал там всем его показывать. Государь, узнав об этом, очень рассердился. Когда весть об этом дошла до Толстого, он продиктовал жене письмо в "Правит. вестник" с опровержением, что эти статьи не его. Но здесь это письмо запретили печатать. Тогда Толстой отправил это письмо за границу, и везде оно было напечатано. Со слов Кузьминской видно, что Толстому очень тяжело, что газетам приказано ничего о нем не говорить.

  

   Говорили про банкротство Гинцбурга. Цион рассказывал, что Гинцбург давно открыто влюблен в m-me Стасюлевич. рожденную Утину, что более уродливую женщину трудно найти. Все говорят, что актив Гинцбурга равняется пассиву, долгу всего около 9 млн. руб., что все произошло из-за последнего внутреннего займа, который остался у него на руках. Он ездил на днях просить Вышнеградского ссудить ему на время l¹/₂ млн. руб., но тот отказал. Курс наш упал по случаю этого краха. Монтеверде говорил, что в "Биржевых ведомостях" напечатано, что в банкирском доме Гинцбурга состояли он, его брат, некто Гунке (кажется, так) и вкладовладелица, имя которой не записано в книге. Городской говор, что эта неизвестная есть вел. кн. Мария Павловна, что будто скандал краха придуман с задней мыслью, что несостоятельности нет, но есть та мысль, чтобы устроить льготы евреям. И Гинцбург и Зак (который тоже в этой компании) уверены, что будут приняты меры потушить дело, они же без уступок для евреев не сдадутся.

   Умеет Петербург все придумать.

   Е. В. находит, что мера отдачи наград в руки особого комитета - нехорошая. Монополистом является Воронцов (председатель), а трое остальных - Плеве, Розенбах и Танеев - против него не пойдут. Витте получил высочайшее согласие, чтобы все, даже избираемые члены правлений, назначались им, а также помощники начальников движения.

  

   Вишняков высказывал такой взгляд, что разделяет мнение Мещерского насчет Суворина, что он - социалист, что его "Маленькие письма" бестактны, что, отправляясь в поездку по России, он напечатал, что едет на места проверять нужду, но последующие его письма ничего не говорят об этой нужде, говорится там про "господ стариков", про кабинет губернатора Куровского, а про дело голода ничего. Есть в нем панегирик женщинам, который справедлив, а остальное все - чушь, так как ему, как социалисту, нежелательно высказывать хорошее, а дурное не смеет. Мещерский теперь в моде, поэтому многие не смеют хвалить Суворина.

   Оказалось, что неизвестная вкладчица в банкирском доме Гинцбурга - не кто иной, как жена покойною брата Гинцбурга, а Монтеверде и Комаров из этого сделали целую историю, в которую замешали вел. кн. Марию Павловну. Это очень опасные люди.

   Как томится Е. В., что наш добрый и честный царь так дурно окружен. Черевин - честный человек, но пьяница. Воронцов, судя по народному говору, и нечестный, и глупый, и заносчивый, и ленивый, и недоступный. Дурново тоже глуп, лакей перед выше его стоящими людьми, а с теми, которые ему подчинены, не церемонится, из-за угла делает им незаслуженные неприятности, чтобы угодить высшим. Ведет Дурново Россию к беспорядкам своими назначениями губернаторов, которые не выдерживают критики, держит дурных, если они находятся под протекцией Воронцова, и тому подобных. Рихтер - немец в душе, и в угоду ему уже делаются в Остзейском крае, ради лакейства Дурново, поблажки немцам, назначают туда, в Митаву, такого ничтожного губернатора, как Свербеев. Шаховским за его крутой нрав недовольны. Вышнеградский - умен, но мошенник, жулик, взяточник; серьезные люди говорят, что он оставит русские финансы в ужасном положении, что все, что он делает, - фокусы, напоказ, без серьезной подкладки, сшито все живыми нитками, но он умеет показать временно все свои действия благими для России. Эта показная сторона и успокоила царя и всех тех, которые ничего не понимают в финансовом деле. Филиппов, про которого даже митрополит говорит, что он "тертый", - большая дрянь, который меняет свои мнения, как перчатки, - сегодня одного убеждения держится, а завтра другого. Святого у него ничего нет. Любит низкопоклонство, возражений не терпит, друг "Гражданина", где топит Победоносцева, желая попасть на его место, чтобы там сделать свои дела с помощью раскольников, которым всегда тайно покровительствовал, не из убеждений (у него их нет), а из-за того, что они богаты.

   Витте - тоже сомнительная личность, уже одного достаточно, что он приятель Вышнеградского, вместе делали гешефты. Может, это и продлит их дружбу, если они будут заинтересованы, чтобы дела не всплывали наружу, но все-таки думаю, что скоро оба перегрызутся, что Вышнеградский недоволен в душе, что Витте - министр. Про Витте много темного рассказывают, хотя все единодушно говорят, что он умен и железнодорожное дело знает.

   Победоносцев - иезуит, дружба его с Плевако какая-то удивительная; был он одно время близок к царю, теперь как-то меньше, своими церковными делами мало занимается, больше чужими и часто невпопад, но все-таки он немножко лучше всех названных. Военные говорят, что Ванновский много сделал для нашей армии, но тут же прибавляют, что у нас еще все не готово. Как тут понять? Делянов устарел, но нечестным его нельзя назвать, разве за то, что сидит министром, когда неспособен им быть. Гирс по симпатиям немец, но царь сам ведет иностранную политику, и за последнее время и Гирс относится сочувственно к Франции. Но как бы могло быть иначе в самодержавном государстве? Манасеина, когда назначили, говорили, что он - "красный", но теперь о нем мало слышно. Министры, о которых за последнее время много говорят, - внутренних дел, финансов, путей сообщения. Вот все люди, которые управляют теперь Россией. У одних нет царя в голове, у других он есть, но с сомнительными принципами, с такими, что свой карман ближе казенного и - après nous le déluge (После нас хоть потоп (франц.).).

  

   Утром был Самуил Поляков. Про Гинцбурга сказал, что вчера он выдал вкладов на 10 млн. руб., что он только прекратил платежи, несостоятельности нет, что у него на 8 млн. больше имущества, чем долгов. Запутал он свои дела вследствие 3 % займа.

   Назаревский рассказывал про посещение царем академической выставки. Царь останавливался перед некоторыми картинами и, смотря на них, хохотал. Вел. кн. Владимир тогда предупреждал его, что художник, нарисовавший картину, находится тут же, и тогда царь говорил, что картину покупает. Но, покидая выставку, он сказал, чтобы на купленных им картинах не отмечали, что он их купил. Одна из них - "Встреча французской эскадры", а вторая что-то в этом же роде.

   В заседании Исторического общества царь высказал мысль, что не желательно, чтобы печатали мемуары лиц, недавно умерших, которые описывают лиц, еще живых. Вел. кн. Владимир оспаривал доводы некоторых членов, что Екатерина II была повенчана с Потемкиным, указывая, что на это нет ни одного письменного доказательства. Те приводили такой факт, что в Москве, в церкви Большого Вознесенья, что на Никитской, находится корона, которая была на них возложена, что свидетельствуют старожилы. Говорил об этом в Историческом обществе именно Бартенев, который в "Русском архиве" написал про эту свадьбу. Государь во время заседания того общества в Аничковом дворце заметил громко, что число членов редеет, и предложил избрать вел. кн. Константина Константиновича, что и было сделано, причем Победоносцев высказал удивление, что эта мысль им не пришла раньше, и благодарил царя за нее.

  

   Утром был Никольский. Он так охарактеризовал Витте, что больше двух лет ретиво делом не займется, скоро увлечется другим, что уже за последнее время тарифы ему надоели. Витте - игрок, любит биржевую спекуляцию, тянет своих, которых привез с собой, на свое место уже успел назначить своего, Максимова, остальных оставляет на произвол судьбы.

   Потом приходил А. А. Попов. Говорил, что англичане намеренно умаляют значение своего флота, чтобы другие державы меньше заботились увеличивать свои флоты и чтобы палата им легче ассигновывала побольше денег. Последнее и было недавно - они получили 220 млн. на постройку 70 судов, и получили вследствие того, что заявили, что у них флот плохой, а Россия строит одновременно 12 судов (всего строилось одно - "12 апостолов").

   Зашел Анастасьев. Говорил, что вчера вечером был у Дурново и там слышал, как Черткова при m-me Дурново, спрашивала Петрова, кто будет министром внутренних дел вместо Дурново. Говорилось так, будто дело решенное, что он уходит. Назывались Корф, Игнатьев и Голицын кандидатами на это место.

  

   Сегодня Самойлович говорил, что в прошлый вторник был у Даниловича. Кроме него, было 5 генералов, один из которых рассказывал причину приезда Шувалова в Петербург. Было военное заседание в Берлине, присутствовал на нем Вильгельм. Был затронут один вопрос (какой именно - этого генерал не сказал). Один из бывших на этом заседании сказал: "Что скажет об этом Россия?" На это Вильгельм стукнул кулаком по столу и воскликнул: "Черт с ней, с Россией, мне все равно, что она думает; я ее изотру в мелкие кусочки". На другой день эти слова были известны всему Берлину, дошли и до Шувалова, которого многие даже стали спрашивать, что он думает делать. Это и заставило Шувалова отправить депешу царю и просить позволения сюда приехать. На другой день он был у государя и передал ему слова Вильгельма, Государь, слушая его, задумался, но потом сказал, что на эти слова не следует обращать внимания, что раз Шувалов приехал в Петербург, то пусть делает вид, что приехал по своим семейным делам, и скорее возвращается в Берлин.

  

   Был Стеблин-Каменский из Омска. Про посещение Омска цесаревичем: жене Стеблина в собрании он сказал, что японки - самые красивые женщины, что ожидает в Петербурге больших расспросов, поэтому думает, что самое лучшее, чтобы их избегнуть, - описать свое путешествие на доске и повесить эту доску себе на шею.

  

   Завтракали Цион и Самойлович. Говорили про Вышнеградского. Оба признают его умным дельцом, а не министром финансов. Говорили, что II том "Истории Екатерины II" Бильбасова на днях появится в Германии в немецком переводе. Здешний агент издательства купил этот экземпляр здесь за 200 руб. Бильбасов хочет начать следствие, каким образом и кем был продан этот экземпляр, так как все издание конфисковано. Ему дана всего одна книга, которая у него и теперь, а теперь говорят, что 150 экземпляров украдено из склада, где хранятся.

  

   Завтракал Самойлович. Вот что он рассказал про Вышнеградского. Когда он вошел в кабинет царя, то не узнал его. Возле стола в кабинете царя стоят два кресла, напротив друг друга. В одном сидит царь, второе - для министра-докладчика, который входит, низко кланяется царю и проходит к другому креслу. Все это, войдя, проделал Вышнеградский, но поклонился пустому креслу, так как царь в эту минуту стоял у окна и удивленно на него смотрел. Вышнеградский начал читать доклад, но у него двоились строчки, он все извинялся и наконец совсем спутался и начал говорить по-английски. Царь прервал его, сказав, что желает отложить доклад, что у него сегодня семейный праздник. Дурново говорил у Селифонтова, что Вышнеградский смотрит безучастно, не видит входящих в комнату и находится все время в полусне. Этот рассказ слышал Салов. Витте кому-то сказал, что уже два года он замечал, что Вышнеградский ненормален, а что уже полгода, как он совсем сумасшедший.

  

   Был П. Н. Николаев. Говорили с ним про Вышнеградского. Он сказал, что Вышнеградский довел Россию до тяжелого положения, опозорил ее своими займами, так как все три не удались. Заем в 160 млн. франков был разобран только в количестве 40 млн. фр. Скандалов в Париже было с ним немало. За счет правительства его предлагали за 79 фр., а за свой счет банкиры продавали за 78 фр. Публика возмутилась, стала требовать назад деньги, и Вышнеградский перекупил снова у них, но по 98 фр. Вот срам! Второй заем, в 90 млн., - разобрали только 27 млн., остальные остались. А последний внутренний заем, 120 млн., не нашел покупателей, и Вышнеградский придумал следующую меру: чтобы деньги крестьян и других сословий, вносимые в сохранную кассу, не менять на процентные бумаги, как было обыкновенно, а подождать выпуска займа. Денег оказалось 40 млн. руб., и на них купили этот заем по 100 руб., а на другой день продавали его по 97 руб. Вот гешефт с деньгами бедняков!

  

   Говорил Марков, что вся Москва возмущена вел. кн. Сергеем Александровичем, который на все представления и т.д. стереотипно отвечает: "Очень рад, сердечно благодарю". То же самое он сказал, когда ему сказали, что умер главный военный доктор Добряков.

  

   Сегодня утром узнала грустную новость об опасной болезни Грессера. Болезнь у него непонятная; заболел он в ночь с 25 -го на 26-е от укола, вследствие которого явилось гнилостное воспаление обеих голеней. Лечат его 7 докторов. Явился оттуда Жаконе с новостью, что это - последствия лечения Гачковского, его виталина, который он вспрыскивал Грессеру в большом количестве. Гачковский здесь много лечил и всем помогал. Он не доктор, а инженер, который нашел это средство лечения в Китае. Жаконе говорит, что он отравил Грессера, при котором в городе было спокойно и которого все боялись. Гачковский, который до сих пор бережно скрывал свой секрет, сегодня в "Новостях" напечатал письмо, в котором говорит, что его средство состоит из боракса и глицерина, но ему теперь не поверят.

  

   Сегодня умер Грессер. Это большая утрата в смысле безопасности Петербурга. У Гачковского был судебный обыск (прокурор Чаплин, Вощинин и эксперты); взяты у него все его средства, запрещено лечить. Сегодня профессор Пель пишет в газетах, что когда вспрыскивание виталином делается умелым человеком, то это средство вреда не сделает. Грессер, говорят, заставлял себе делать по 14 вспрыскиваний в день.

  

   Монтеверде возмущен депешей Жаконе в иностранные газеты о том, что Грессер умер, отравленный виталином, хотя ему его еще впускали в последние минуты его жизни. Рассказывают много, но правда в том, что он сам себя заразил. Гачковский рассказывал Жаконе, что ему сделано было 30 вспрыскиваний, что два вспрыскивания он сам себе сделал в ноги. На одной ноге у него была рана, он запачкал кровью спринцовку и тут же сделал укол на второй ноге, чем и заразил кровь.

  

   Про Витте говорят, что государю он очень нравится, но Данилович, говоря о нем, пожимает плечами и говорит: "Теперь у нас спрос на нравственный ценз очень понизился". Приятелю Самойловича, Писаревскому, Витте сказал, что неужели он думает, что чины и ордена соблазнили его покинуть юг. Нет, не то, а то, что здесь можно нажить деньгу.

   Говоря про царя, Самойлович сказал, что смерть отца сделала из него поклонника самодержавия, что, когда отец был жив и когда он был цесаревичем, а политика отца его сделалась менее либеральной, тогда в Аничковом дворце под диктовку цесаревича Апраксина писала конституцию, а сам цесаревич был чуть ли не сотрудником "Голоса", который затем отдан был Толстому на съедение. Что он честен, но людей мало знает и увлекается фокусниками.

  

   Сегодня вечером зашел Бобриков, который сказал, что Валь будет градоначальником. Когда я назвала Н. П. Петрова, что он мог бы быть хорошим градоначальником, Бобриков сказал: "Никогда ни он, ни Гессе не могут быть назначены - оба плюгавые, а нужно видного градоначальника". Не знаю, будет ли хорошо назначение Валя. Это - суета, очень дерзок, нахален, заносчив, груб. Думаю, что здесь он скоро сломит себе шею.

  

   М-те Плеве сказала, что муж ее читал протокол вскрытия докторами трупа Грессера и там ясно видно, что он был вполне здоров всем организмом, а умер от введенного в него Гачковским состава.

  

   Рассказывал сегодня Суворин про Московский благотворительный комитет, как он глупо рассылает пожертвования. В одну Тульскую губ., где был на днях Суворинский комитет, отправили 40 кружевных юбок, пожертвованных магазином "Мерилиз". Вызвали 40 баб, чтобы им раздать эти юбки, но пришло 300 баб. Получили только 40, поэтому началась драка, было даже много раненых. Все юбки были разодраны. Затем в деревню присылались альбертовские бисквиты, сахар, который ели мужики с блинами и т.п.

   Говорят, Гачковский вспрыскивал своим пациентам раствор шпанских мушек - возбуждающее средство, очень вредное, которое вводится в кровь.

  

   Томпаков рассказывал, что Грессер не был добродетельным мужем, все время проводил у актрисы Никитиной. Монтеверде назвал еще и другую особу, за которой он ухаживал. Потому-то он и употреблял лекарство Гачковского - "cantaride" (Шпанская мушка (франц.).), которое было возбуждающим средством, чтобы быть молодым. М-те Грессер дали пенсию в 5 тыс. руб. и 50 тыс. руб. единовременно. Говорят, будто у Грессера всего оказалось 320 руб. в столе и больше никаких денег.

   Про Валя все говорят, что больше 6 месяцев он не удержится на посту градоначальника.

   Толмачев говорил про митрополита, что после болезни он очень изменился. Он думает, что у него водянка. Лизандер продолжает у него бывать и безобразничать. При нем она бросилась пьяной на пол и растянулась во весь рост.

  

   Куломзин долго говорил с Е. В. Оба сожалели, что дано 10 млн. руб. беспутному Анненкову на общественные работы, что в Казанской губ. он вырубил столько леса, который за полцены продавал лесопродавцу, что это понизило цену на лес, заработок дало малый, а убыток большой; элеваторы воздвигаются в таких местах, где они совсем не нужны, и т.п. Про Витте Куломзин сказал, что это такой самодур, что совестно признать, что у нас такой министр.

  

   Смирнов уходит за темные дела в Синоде: по бракоразводным делам за него получает взятки Камчатов и делится с ним, Смирновым.

  

   Сегодня был Назаревский. Говорили про московские порядки, что Власовский совсем под башмаком у Алексеева (городской голова), вместе кутят у Омопа, часто оттуда уезжают пьяные. Однажды коляска Алексеева уехала, стояла одна коляска Власовского. С большим трудом кое-как они туда поместились (Алексеев страшно толст), оба пьяные, посадили себе на колени по француженке и так и уехали. Полиция тут стояла, все видела и отдавала честь Власовскому. До такого безобразия, кажется, ни один полицмейстер не доходил.

  

   Про Исидора митрополит Леонтий сказал, что он подпал под влияние женщин: сперва Селезнева, потом Егорова, а теперь была жидовка Деккер*, которая его обманывала, занималась гешефтами. Леонтий говорил об этом Исидору, но получал ответ: "Дай мне умереть".

   Назаревский говорил про митрополита Леонтия, что он по вечерам выпивает, часто случается, что и с гостями, ему близкими, это делается, поэтому редко кто из посторонних бывает у него принят вечером. В таких случаях гостям всегда отвечают, что владыка в молельне.

   (* - дальше, на стр. 179, о "жидовке" ...Деккер - вдова, перешедшая в православие лютеранка, которая выпрашивала у митрополита деньги и всякое, даже нехорошее дело проводила у него с успехом...; ldn-knigi)

  

   Куломзин сказал, что Кривошеин за свое место заплатил Дурново 100 тыс. руб.

  

   Из всех петербургских разговоров выносишь тяжелое впечатление. Особенно это ярко заметно теперь. Все чувствуют, что неправильно ведется дело, что назначения на высшие места не заслуживают критики. В Мещерском, в его "Гражданине" видят силу; все знают, что за грязная личность этот князь, все волнуются, что нет человека открыть глаза царю, который принимает его и беседует с ним. Суворин, не зная, на кого опереться, берет в советчики Победоносцева, врага Мещерского, утерявшего свой прежний престиж у царя ради дружбы с Плевако и гешефтов с ним в деле наследства Медынцевой. Она по завещанию оставила на богоугодные дела 400 тыс. руб., которые прошли только через руки, скорее в руки, Победоносцева, и никто их не видал. Добрые люди об этом рассказали царю.

  

   Романченко сегодня много рассказывал про Ливадию, про жизнь там покойного государя. Однажды возвращался он, Романченко, в Ливадию домой. У дворца наследника он увидел карету и узнал в ней карету Юрьевской. Первой заботой его было не попасться навстречу государю, свидания которого с Юрьевской происходили в квартире Рылеева, рядом с квартирой Романченко. Он быстро пошел тропинкой. Вдруг навстречу ему собака государя, Милорд. Он оторопел. Первая мысль его была спрятаться, так как собака залаяла, но куда спрятаться? Он бросился в кусты, где ему пришлось просидеть минут 5. В это время царь с Юрьевской прошли мимо и царь сказал: "Крепче опирайся на мою руку". Свидания царя с Юрьевской происходили ежедневно по вечерам, когда садились во дворце играть в карты с пятым. Государь играл один робер, затем был всегда выходной. Тогда он отправлялся в квартиру Рылеева, где его встречал лакей Рылеева, Александр, а затем сидел с Юрьевской. Им подавали вино, фрукты, холодный ужин. Он ее провожал до кареты и возвращался, а тем временем его партнеры все играли без него.

   А. А. Кавелин рассказывал, что, когда он был таврическим губернатором, царь часто посещал южный берег и никогда в то время не было покушения. Тотлебен это поставил ему в вину, заподозрив его в сношениях с нигилистами, - будто он нигилист, и потому они его берегут.

  

   Долго сидел сегодня секретарь покойного митрополита Николаевский. Он говорил, что печально было смотреть на митрополита в последнее время. В последнее время была у него какая-то Деккер, которая проводила у него вторник вечер. Остальное время с ним ежедневно переписывалась. Переписка шла через лакея Ивана. Деккер - вдова, перешедшая в православие лютеранка, которая выпрашивала у митрополита деньги и всякое, даже нехорошее дело проводила у него с успехом.

  

   Рассказывал Анастасьев, как на Георгиевском празднике в ожидании выхода стояли члены Гос. совета, министры и т.д. Двинулся выход и, проходя мимо них, вел. кн. Алексей Александрович, смотря на них, выпалил: "Вот вы, трусы, должны стоять на месте, а мы, храбрые, идем вперед" (у него Георгий 4-й степени, за что - неизвестно). Бестактно сказано.

  

   Верочка Мокринская рассказала подробности про вел. кн. Николая Николаевича, как его maîtresse (Любовница (франц.).) Буренина подъехала к его матери Александре Петровне, дала ей денег, а за деньги та все сделает. Она написала письмо царю, в котором просит согласия царя на брак сына с Бурениной. Ввиду просьбы матери царь согласился, сказав сыну, что только брак он будет игнорировать и что у нее не будет никакого положения. Свадьбу решили в тамбовской деревне. Но перед отъездом Буренина потребовала, чтобы вел. кн. узнал, каково будет ее положение. Он поехал к Воронцову, тот доложил царю, который рассердился и запретил ему жениться. При этом царь сказал, что он в родстве со всеми европейскими дворами, а с Гостиным двором еще не был.

  

   Коломнин говорил, что получают депеши из Парижа, что Моренгейм замешан в панамском деле, что получил деньги через Флокэ. Цензура это зачеркивает. Вообще панамское дело сильно разгорается и заденет еще немало лиц.

  

   У Е. В. сидел полицмейстер Есипов. Хвалил Валя, про Грессера говорил, что был очень бездушный и что никогда не было такого взяточничества, как при нем. Он присутствовал при вскрытии тела Грессера, у которого была такая натура, что он мог бы прожить десятки лет, что другой с его болезнью не прожил бы и двух дней, а он пять прожил. По всему видно, что полиция довольна, что от Грессера избавились. Говорили нам, что одного человека за резкие выражения в прошениях он посадил в сумасшедший дом. Вот что теперь открывается!

  

   Келлер говорил, что царя убедили, что m-me Витте - порядочная женщина. Он желает, чтобы царица ее приняла, но она не хочет и плачет; надеется, что Строганова ее избавит от этого визита.

  

  

   К. Скальковский сказал про Витте, что он легко может сойти с ума, что у него мания величия, мнит о себе, что равен только царю, противоречий не допускает: в комиссии под его председательством он один говорит, а все молчат. Сказал, что Витте добьется своего, что его жену примут при дворе, что за свою жену ее бывшему мужу Лисаневичу он заплатил 20 тыс., да развод стоил 6 тыс. руб.

  

   Был сегодня Галкин. По случаю назначения Дурново (полиция) в Сенат, который туда попал, учинивши скандалы, Галкин сказал, что в городе его называют "прелюбодейный" сенатор. Галкин тоже говорил, что Черевин и другие дополнили сведения Шишкина насчет безобразий, которые производил Дурново в течение 5 лет: посылал своих любовниц агентами тайной полиции в Париж, давал 5 тыс. на путешествие и, не бывши уверенным, что там они останутся ему верны, отправлял туда же следить за их поведением настоящих сыщиков. А тут думали, что все это делается с целью государственной охраны!

  

   Вчера Анастасьев произвел на нас неприятное впечатление своим рассказом, как он сек во время холерного бунта: 200 человек были наказаны розгами. Он с возмущением говорил, что 20 молодых солдат, которые были свидетелями этой экзекуции, упали в обморок, по его мнению, это доказательство, какое ничтожество наши солдаты. Батьянов же, который знает солдат, сказал потом, что такое повальное сечение, при котором каждому давалось 100 розог, доказывает, что даже и солдаты, которые не страдали слабыми нервами, и те не могли вынести этого возмутительного зрелища.

   Во время этой экзекуции один казак подошел к Анастасьеву, дернул его за полу сюртука и сказал: "Знай, что громада - великая сила". С приходом войска он приказал первого разложить этого казака и дать ему 100 розог, говоря: "Вот я тебе покажу, какая сила эта громада". Когда казак поднялся, он спросил: "Ну, понял теперь, что такое закон?" Тот, почесываясь, отвечал: "Да, теперь понял закон". Все это Анастасьев рассказывал с видимым удовольствием. Я думаю, что не дай бог России такого министра, как Анастасьев.

  

   Обедал Коломнин. Он говорил, что цесаревич (позже Николай II -ldn-knigi) увлечен танцовщицей Кшесинской 2-й, которой 19 лет.

   Она не красивая, не грациозная, но миловидная, очень живая, вертлявая, зовут ее Матильдой. Цесаревич говорил этой "Мале" (так ее зовут), что упросил царя два года не жениться. Она всем и каждому хвалится своими отношениями с ним.

  

   Сейчас говорил Самойлович, что слышал, что царица очень нервна, когда одевается куда-нибудь ехать, - булавками колет горничных, все сердится, так что царь должен за это всех отдаривать, чтобы выносили эти капризы. Сперва она очень верила Толстому, а затем все ее доверие было перенесено на Дурново. Царь видел, что он ничтожество, но ради семейного спокойствия его держал. Теперь же царица Дурново видеть не может. Это после того, что она узнала, что Дурново (полиция) был такой мерзавец и был удален не по докладу Дурново (министра), а по докладу Черевина. Из этого царица увидела, что на Дурново, на его охрану, надежд мало. Если это правда, то дни Дурново как министра сочтены, так как царь терпел его только ради царицы.

   Про сына вел. кн. Владимира Александровича, Андрея, говорили, что он умный мальчик, состоит "сплетником" царицы, рассказывает ей городские сплетни.

  

   Иванова говорила, что будто царица имеет огромное влияние на царя, что она решила, что кн. Хилков будет вместо Кривошеина, что это наверное будет, так как Хилков у нее пьет чай, проводит вечера, словом - принят интимно. Говорят, что Витте долго не просидеть, так как царица его терпеть не может и любезна бывает только с теми, кто бранит Витте и его жену.

  

   Говорил Валь про цесаревича, что за ним так следят, что он этого не замечает, но раз, выходя, он встретил полицейского, который случайно проходил по этой улице с бумагами. Цесаревич дал ему 25 руб. и сказал, чтобы он не говорил, что его видел. Тот об этом заявил в участке. Валь говорил Черевину про его похождения, тот сказал Воронцову, совещались вместе. Царю не решились все сказать, но поведали вел. кн. Алексею, который нанял возле своего дворца квартиру для двух Кшесинских (сестер), и теперь, когда цесаревич к ним ездит, для других - будто он едет к Алексею. Но царю и Алексей тоже ничего не сказал.

  

   Бобриков говорил про цесаревича, что шалит, пора его женить; что написал Кшесинской, когда говел, что скоро кончит говеть и тогда с ней "заживут генералами". Кшесинская очень заважничала с тех пор, как находится для les bonnes grâces (Особых милостей (франц.).).

  

   Говорят, что дети царя ужасно боятся отца. Когда у наследника временно взяли его кучера, он спросил Фредерикса, отдадут ли его ему. Фредерикс спросил, почему он не скажет об этом царю. Наследник отвечал, что не решается: "Спросите вы". Так же было, когда уезжали в Ливадию. Фредерикс его спросил, каких лошадей ему туда отправить. Он отвечал, что не знает, едет ли он с царем, а спросить не смеет. Царица, говорят, не хочет женить сына, чтобы не было молодого царя. Цесаревича не выпускают из Ливадии, чтобы он не увлекался здесь балетом.

  

   Барятинский очень интересно рассказывал про путешествие цесаревича. В день покушения он отправил царю депешу в 700 слов, которая стоила 1500 руб. В путешествие они повезли 14 сундуков с подарками на 250 тыс. руб., но вскоре все было роздано и пришлось еще выписывать.

  

   Мокринская рассказывала, что цесаревич ведет очень несерьезную жизнь, что про это говорят все в Петербурге. Говорила она также, что цесаревич не желает царствовать, не желает жениться, что любимец царя - третий сын, Михаил, что Георгия царь тоже не любит, что у царя ужасный характер, что оба старших брата дружно не живут, друг друга не любят.

  

   Датская королева хотела устроить свадьбу наследника на Алисе Гессенской, но цесаревич не захотел, так как она на целую голову выше наследника. В Копенгагене говорили про союз между цесаревичем и дочерью графа Парижского, которые ожидались туда, но Парижский приехал один с сыном, дочь не привез. Дом, выстроенный царем в парке Фриденсборга, напоминает новодеревенский трактир.

  

   Сегодня Валь говорил, что цесаревич тяготится жизнью в Дании, что королева датская хотела его женить на Гессенской, но он наотрез отказался, что было поводом к бурной сцене между отцом и сыном. У царя заболела голова, пошла кровь носом, и он три дня пролежал в постели. Валь слышал из верных источников, что цесаревич не хочет царствовать, отказывается и будто царь уже наметил Михаила себе преемником, так как царица и он Георгием не довольны за его женскую связь. Цесаревич был влюблен в сестру Вильгельма Маргариту, но ему на ней не позволили жениться и выдали ее за греческого.

  

   Рассказывал сегодня В. А. Иванов, как летом, во время приезда царя в Либаву, когда Кривошеин и строитель Либавского порта обедали на "Полярной звезде" и после обеда все были приглашены на палубу, царь был со всеми любезен, кроме Кривошеина, которого спросил: "Вы опять купили имение?" Тот замялся. Тогда царь сказал: "Говорите же, когда я вас спрашиваю". Получивши ответ "да", царь сказал: "Это стыдно", - и отошел. И все-таки Кривошеин сидит.

  

   Тобизен говорил, что, когда царь решил послать эскадру во Францию, он приказал дать себе список контр-адмиралов, которые хорошо говорят по-французски и которые хуже. Список говорящих похуже царь снова вернул, чтобы написано было, кто говорит по-французс