Диккенс Чарльз - Очерки Лондона

зонтикомъ) ты къ чему остановился?

   - Къ тому, чтобы взять пассажировъ. Въ Ба-а-а-нкъ! въ Си-и-и-ти!

   - Я знаю, чтобы взять пассажировъ; но знаешь ли ты, что здѣсь нѣтъ больше мѣста. Къ чему же ты остановился, я тебя спрашиваю.

   - Гм! на ваши слова весьма трудно отвѣчать. Я думаю, для того остановился, чтобы постоять немного да потомъ снова поѣхать.

   - Послушай, негодяй! восклицаетъ старикъ. съ видимымъ негодован³емъ. - Я съ тобой завтра же раздѣлаюсь. Я давно обѣщалъ тебѣ это и теперь непремѣнно исполню.

   - Благодарю покорно, сэръ, отвѣчаетъ кондукторъ, прикасаясь къ шляпѣ, съ нахальнымъ выражен³емъ благодарности.- Чрезвычайно много обязанъ вамъ.

   При этомъ въ омнибусѣ между молодыми людьми поднимается смѣхъ; старикъ краснѣетъ какъ вареный ракъ и начинаетъ приходить въ бѣшенство.

   Толстый джентльменъ, въ бѣломъ шейномъ платкѣ, помѣстивш³йся въ самомъ отдаленномъ концѣ омнибуса, принимаетъ весьма серьезный видъ и говоритъ, что въ отношен³и этихъ негодяевъ непремѣнно нужно принять как³я нибудь рѣшительныя мѣры: иначе наглости ихъ никогда не будетъ конца. Оборванецъ-джентльменъ вполнѣ соглашается съ этимъ мнѣн³емъ, и соглашался, сколько намъ извѣстно, каждое утро въ течен³е шести мѣсяцевъ.

   Приближаясь къ Линкольнскому двору, къ Бедфордскимъ рядамъ и другимъ судебнымъ мѣстамъ, мы выпускаемъ большую часть нашихъ первоначальныхъ пассажировъ и принимаемъ новыхъ, которые пользуются весьма неблагосклонной встрѣчей. Замѣчательно, что люди, помѣстивш³еся въ омнибусѣ, всегда смотрятъ на вновь прибывшихъ пассажировъ съ тѣмъ выражен³емъ лица, которымъ обнаруживаются внутренн³я помышлен³я; они какъ будто хотятъ сказать: "ну, къ чему эти люди лѣзутъ сами!" Въ этомъ отношен³и мы вполнѣ убѣждены, что маленьк³й старичокъ считаетъ появлен³е новыхъ пассажировъ за непрестительную дерзость.

   Разговоръ теперь совершенно прекращается. Каждый изъ пассажировъ устремляетъ свой взоръ въ противоположное окно, и при этомъ каждый полагаетъ, что сосѣдъ его пристально смотритъ на него. Если одинъ изъ пассажировъ выйдетъ у переулка Шу, а другой на улицы Фаррингдонъ, маленьк³й старичокъ ворчитъ и дѣлаетъ послѣднему замѣчан³е такого рода, что если бы и онъ вышедъ у переулка Шу, то избавилъ бы весь омнибусъ отъ лишней остановки. При этомъ замѣчан³и между молодыми людьми снова поднимается смѣхъ. Старичокъ-джентльменъ смотритъ весьма серьёзно и ни слова не промолвитъ до самого Банка. Здѣсь онъ чрезвычайно быстро выскакиваетъ изъ омнибуса, предоставляя намъ сдѣлать тоже самое. Мы слѣдуемъ его примѣру и, вступивъ на тротуаръ, отъ всей души желаемъ оставшимся пассажирамъ насладиться хотя бы част³ю того удовольств³я, которое мы извлекли изъ нашей поѣздки.

  

   (*) Astley's - такъ назывался въ старые годы нынѣшн³й Королевск³й Амфитеатръ. Первоначально это мѣсто было обнесено заборомъ и служило открытымъ манежемъ для желающихъ учиться верховой ѣздѣ. Въ 1780 году его подвели подъ крышу и обратили въ циркъ. Послѣ того онъ нѣсколько разъ сгоралъ до основан³я и возобновлялся. Со времени появлен³я труппы Дукро, который совершенно преобразовалъ внутреннее устройство цирка, это мѣсто пользуется особеннымъ покровительствомъ лондонской полиц³и. Прим. пер.

  

   Каждый разъ, какъ только случалось нашимъ взорамъ встрѣтиться съ огромными, изумительными римскими заглавными буквами - въ книгѣ ли, въ окнахъ ли магазиновъ, или на вывѣскахъ - и въ душѣ нашей немедленно рождалось неясное, безотчетное воспоминан³е о той счастливой порѣ, когда приступлено были къ посвящен³ю насъ въ таинства букваря. Мы живо представляемъ себѣ острый кончикъ булавки, который слѣдитъ за каждой буквой, для того, чтобы сильнѣе запечатлѣть форму этой буквы въ нашемъ дѣтскомъ слабомъ воображен³и. Мы невольно содрагаемся при воспоминан³и костлявыхъ сгибовъ пальцевъ правой руки, которыми почтенная старушка-лэди, внушавшая намъ, за десять пенсовъ въ недѣлю, первыя правила воспитан³я, любила награждать наши юныя головки, ради того, чтобы бы привести въ порядокъ смутныя идеи, которымъ мы нерѣдко предавались. Это неопредѣленное чувство преслѣдуетъ насъ во многихъ другихъ случаяхъ; но, кромѣ цирка Астли, намъ кажется, нѣтъ ни одного мѣста, которое бы такъ сильно пробуждало въ нашей душѣ воспоминан³е о дѣтскомъ возрастѣ. Циркъ Астли въ ту пору не носилъ еще громкаго назван³я Королевскаго Амфитеатра, тогда еще не являлся Дукро, чтобы пролитъ свѣтъ классическаго вкуса и портабельнаго газа надъ песчаной площадкой, служившей для конскаго ристалища. Впрочемъ, общ³й характеръ того мѣста остался тотъ же самый: пьесы давались тѣже самыя, шутки паяцовъ были тѣже самыя, берейторы были одинаково величественны, комическ³я актеры - одинаково остроумны, трагики одинаково хриплы, и лошади одинаково одушевлены. Циркъ Астли измѣнился къ лучшему,- и только мы перемѣнились къ худшему. Вкусъ къ театральнымъ представлен³ямъ совершенно покинулъ насъ, и, къ стыду нашему, должно признаться, что мы гораздо болѣе находимъ удовольств³я, наблюдая зрителей, нежели мишурный блескъ, который открывается на сценѣ и который нѣкогда тамъ высоко цѣнился нами.

   Въ свободное время мы считаемъ большимъ удовольств³емъ любоваться посѣтителями Астли, любоваться па и ма {Pa и ma - слова, замѣняющ³й въ разговорномъ языкѣ англичанъ papa и mama. Прим. пер.}, девятью или десятью дѣтьми, отъ пяти съ половиной до двухъ съ половиной футовъ ростомъ, отъ четырнадцати до четырехъ-лѣтняго возраста. Однажды мы только что заняли мѣсто въ ложѣ противъ самой середины цирка, какъ увидѣли, что сосѣдняя ложа стала наводняться обществомъ, которое какъ нельзя болѣе согласовалось съ нашимъ beau ideal, составленнымъ въ воображен³и для описан³я группы посѣтителей Астли.

   Прежде всѣхъ вошли въ ложу три маленьк³е мальчика и маленькая дѣвочка и, по приказан³ю папа, довольно громко отданному въ полу-отворенныя двери, заняли переднюю скамейку. Потомъ явились еще двѣ маленьк³я дѣвочки, подъ присмотромъ молодой лэди, - весьма вѣроятно, гувернантки. За двумя дѣвочками слѣдовали еще три мальчика, одѣтые, подобно первымъ, въ син³я курточки и панталоны, и съ откидными воротничками; потомъ - еще ребенокъ, въ камзолѣ, обшитомъ снурками, съ выражен³емъ на лицѣ безпредѣльнаго изумлен³я я съ большими круглыми глазами. Его подняли черезъ скамейки и при этомъ процессѣ обнаружили его розовеньк³я ножки. Вслѣдъ за ребенкомъ вошли па и ма и, въ заключен³е, старш³й сынъ, мальчикъ лѣтъ четырнадцати, который, весьма очевидно, старался показать себя, какъ будто онъ вовсе непринадлежалъ этому семейству.

   Первыя пять минутъ употреблены были на сниман³е платковъ съ дѣвочекъ и на поправку бантовъ, которыми украшались ихъ волосы. Послѣ того внезапно открылось, что одному мальчику пришлось сидѣть противъ столба, который закрывалъ отъ него всю сцену, а потому, для устранен³я такого неудобства, необходимо было нужно перемѣнить мѣста маленькаго мальчика и гувернантки. Послѣ того па оправилъ платье мальчиковъ и сдѣлалъ наставлен³е, какъ должно держать носовые платочка; а ма сначала кивнула головой гувернанткѣ, потомъ мигнула ея, чтобы та нѣсколько поболѣе открыла плечики у дѣвочекъ, и наконецъ приподнялась, чтобъ осмотрѣть свое маленькое войско. Смотръ этотъ, по видимому, кончился къ полному ея удовольств³ю, потому что она бросила самодовольный видъ на па, который стоялъ въ отдаленномъ концѣ ложи. Па отвѣтилъ точно такимъ же взглядомъ и весьма выразительно высморкалъ носъ. Бѣдная гувернантка выглядывала изъ за столба и робко старалась уловить взглядъ ма, чтобы, въ свою очередь, выразить ей восхищен³е при видѣ такого милаго семейства. Двое мальчиковъ разсуждали о томъ, дѣйствительно ли Астли вдвое больше Друри-Лэнскаго театра, и наконецъ для рѣшен³я столь труднаго вопроса обратились въ Джоржу. При этомъ Джоржъ, который былъ никто другой, какъ молодой вышепомянутый джентльменъ, обратился весь въ негодован³е и - нельзя сказать, чтобы въ нѣжныхъ выражен³яхъ - замѣтилъ своимъ братьямъ, какъ грубо и неприлично звать его по имени въ публичномъ мѣстѣ. Разумѣется, дѣти приняли это замѣчан³е съ чистосердечнымъ смѣхомъ, и, въ добавокъ, одинъ изъ мальчиковъ заключилъ смѣхъ весьма справедливымъ мнѣн³емъ, что "Джоржъ начинаетъ считать себя большимъ человѣкомъ". Па и ма засмѣялись при этомъ заключен³и, а Джоржъ, проворчавъ, что "Вильяму всегда потакаютъ всѣ его дерзости", принялъ на себя видъ глубокаго презрѣн³я и оставался съ этимъ видомъ до самого вечера.

   Началось представлен³е, и вниман³ю мальчиковъ не было предѣловъ. Па также принималъ живѣйшее участ³е въ игрѣ, хотя и старался показать видъ, что она вовсе не интересуетъ его. Что касается ма, то восторгъ ея отъ шутокъ главнаго комед³анта доходилъ до изступлен³я: она такъ усердно хохотала, что ни одинъ бантъ на ея огромномъ чепчикѣ не оставался въ покоѣ. Гувернантка отворачивалась отъ столба, и каждые разъ, какъ только глава ея встрѣчались съ глазами ма, она прикрывала платкомъ нижнюю часть лица и, какъ слѣдуетъ, предавалась судорожному смѣ;ху. Въ то время, какъ одинъ изъ актеровъ, въ блестящихъ датахъ, давалъ клятву увезти прекрасную дѣвицу, или погибнуть въ предпр³ят³и, рукоплескан³я мальчиковъ были оглушительны, особливо одного изъ нихъ, который, повидимому, былъ гостемъ въ семействѣ и который весь вечеръ говорилъ любезности маленькой двѣвадцатилѣтней кокеткѣ, представлявшей изъ себя прекрасную модель своей мама.

   Но вотъ начались конск³я ристалища, и восхищен³е дѣтей удвоилось. Желан³е видѣть, что происходило впереди, окончательно побѣдило достоинство родителя; поднявшись на ноги, онъ апплодировалъ громче каждаго изъ своихъ дѣтей. Гувернантка между тѣмъ, нагнувшись къ матери семейства сообщала ей остроумныя замѣчан³я своихъ питомцевъ на сценическ³я происшеств³я. Мама, въ безпредѣльномъ восторгѣ отъ этихъ замѣчан³й и отъ сцены, награждала гувернантку пожат³емъ руки, а гувернантка, совершенно довольная тѣмъ, что успѣла обратить на себя вниман³е, прислонялась къ столбу съ лицомъ, с³яющимъ отъ радости; короче сказать, общество казалось совершенно счастливымъ, исключая мистера Джоржа, который былъ слишкомъ великъ, чтобы принимать участ³е въ дѣтскихъ удовольств³яхъ, и слишкомъ незначителенъ, чтобы обратить на себя вниман³е постороннихъ. Онъ, время отъ времени, развлекалъ себя, приглаживая тѣ мѣста, гдѣ черезъ нѣсколько лѣтъ должны показаться бакенбарды, и оставался какъ нельзя болѣе доволенъ великолѣп³емъ своей персоны.

   Мы не думаемъ, чтобы кто нибудь, побывавъ въ Астли два-три раза, и слѣдовательно получивъ способность оцѣнить постоянство, съ которымъ одни и тѣ же фарсы повторяются вечеръ за вечеромъ, сезонъ за сезономъ, мы не думаемъ, чтобы онъ не находилъ удовольств³я по крайней мѣрѣ хота въ одной части всего предстявлен³я. Что до насъ, то при первомъ поднят³и занавѣса мы испытываемъ точно такое же удовольств³е, какое выражаетъ самый младш³й изъ описаннаго нами семейства, и, по старой привычкѣ, присоединяемся ко всеобщему смѣху, сопровождающему пронзительный крикъ паяца: "вотъ и мы къ вашимъ услугамъ!" Мы не можемъ даже измѣнить старинному чувству уважен³я къ берейтору, который, съ бичемъ въ рукѣ, слѣдуетъ за паяцомъ и дѣлаетъ передъ публикой грац³озный поклонъ. Онъ не принадлежитъ къ числу обыкновенныхъ грумовъ, въ нанковыхъ курткахъ, обшитыхъ коричневыми снурками; напротивъ того, онъ выглядитъ настоящимъ джентльменомъ, въ военномъ вицъ-мундирѣ, подъ которымъ подложено нѣсколько фунтовъ ваты. Скорѣе онъ похожъ..., но къ чему мы станемъ покушаться описывать то, о чемъ никакое описан³е не можетъ сообщить посредственнаго понят³я? Мы скажемъ одно: что каждый изъ нашихъ читателей знакомъ съ этимъ человѣкомъ; каждый изъ нихъ помнитъ его полированные сапоги, его грац³озную осанку, немного стянутую (какъ друг³е весьма справедливо замѣчаютъ), его прекрасную голову, украшенную черными, зачесанными кверху волосами, для того, чтобы придать лицу выражен³е глубокомысл³я и поэтической меланхол³и. Его звучный и пр³ятный голосъ находится въ прекрасной гармон³и съ его благородными движен³ями, которыми онъ вызываетъ паяца на шутки. Поразительное воспоминан³е о его достоинствѣ, когда, онъ восклицаетъ: "Ну-съ, милостивый государь, что же вы мнѣ скажете о миссъ Вудфордъ?" оставило въ душѣ нашей неизгладимое впечатлѣн³е. А его удивительная ловкость, съ которой онъ выводитъ миссъ Вудфордъ на арену, сажаетъ ее на сѣдло и слѣдуетъ по цирку за ея легкимъ скакуномъ, постояано и сильно волновала грудь хорошенькихъ горничныхъ, внимательно слѣдившихъ за каждымъ его шагомъ и каждымъ движен³емъ.

   Когда миссъ Вудфордъ, ея лошадь и оркестръ внезапно останавливались, чтобы перевести духъ, берейторъ вступалъ съ паяцомъ въ разговоръ обыкновенно слѣдующаго рода:

   - Послушайте, милостивый государь, начинаетъ паяцъ.

   - Что вамъ угодно, сэръ?

   (Разговоръ продолжается съ обѣихъ сторонъ самымъ учтивымъ образомъ.)

   - Неужели вамъ не случалось слышать, что я учился берейторскому искусству?

   - Первый разъ имѣю удовольств³е слышатъ объ этомъ.

   - Ахъ, какъ же! учился; не угодно ли, я покажу вамъ это на дѣлѣ ?

   - Неужели вы покажете?

   - Не угодно ли, я покажу вамъ это сейчасъ.... с³ю минуту ?

   - Сдѣлайте одолжен³е, сэръ, но только живѣе.... какъ можно живѣе.

   И вмѣстѣ съ этимъ раздается ударъ бича.

   - А такъ вотъ въ чемъ дѣло! Нѣтъ, милостивый государь, мнѣ это больно не нравится, отвѣчаетъ паяцъ и въ то же время бросается на землю и начинаетъ выказывать различныя гимнастическ³я конвульс³и. То перегнется надвое, то снова разогнется и, къ шумному восторгу всей галлереи, старается показать изъ себя человѣка, который находится въ самыхъ ужасныхъ мучен³яхъ. Второй ударъ бича прекращаетъ въ паяцѣ всѣ крвилянья, и берейторъ приказываетъ: "взглянуть, чего же даетъ миссъ Вулфордъ!"

   Паяцъ вскакиваетъ на ноги и восклицаетъ:

   - Ахъ, миссъ Вулфордъ! что вы прикажете сдѣлать для васъ: принесть ли что подать ли, отнесть ли ? прикажите, и я готовъ сдѣлать все, что вамъ угодно.

   Миссъ Вулфордъ, съ сладенькой улыбкой, объявляетъ, что ей нужны два флага. Флаги являются и вручаются ей съ смѣшными гримасами со стороны паяца, который, исполнивъ эту церемон³ю, дѣлаетъ берейтору слѣдующее замѣчан³е:

   - Ага! что взяли! а вѣдь миссъ Вулфордъ знаетъ меня съ прекрасной стороны: вы, вѣроятно, изволили видѣть, какъ она улыбнулась мнѣ.

   Бичъ снова хлыщетъ по воздуху, оркестръ раздается, лошадь бросается въ галопъ, и миссъ Вулфордъ, къ безпредѣльному восторгу зрителей, и стараго и малаго, снова носится по цирку. Слѣдующая остановка представляетъ новый случай къ повторен³ю тѣхъ же самыхъ шутокъ, которыя разнообразятся забавными гримасами со стороны паяца, каждый разъ, какъ, только берейторъ отвернется въ сторону, и заключаются тѣмъ, что паяцъ кувыркается черезъ барьеръ, но предварительно постарается отвлечь вниман³е публики совсѣмъ въ другую сторону.

   Неужели никто изъ нашихъ читателей не замѣчалъ того класса народа, который находитъ особенное удовольств³е толпиться въ течен³е дня у подъѣздовъ дешевыхъ театровъ? Вы рѣдко-рѣдко пройдете мимо одного изъ этихъ мѣстъ не замѣтивъ группы въ два или три человѣка, которые разговариваютъ на тротуарѣ, съ тѣмъ заносчивымъ видомъ, который можно замѣтить въ комнатномъ ораторѣ какого нибудь трактира и который составляетъ исключительную принадлежность людей этого класса. По видимому, они всегда воображаютъ себя созданными для сценической выставки; воображаютъ, что театральныя лампы освѣщаютъ ихъ и днемъ. Вотъ, напримѣръ, этотъ молодой человѣкъ въ полиняломъ коричневомъ пальто и весьма широкихъ свѣтло-зеленыхъ панталонахъ безпрестанно обдергиваетъ нарукавники своей пестрой рубашки, съ такимъ самодовольнымъ видомъ, какъ будто она сдѣлана изъ тонкаго батиста, и такъ щегольски загибаетъ на правое ухо свою бѣдую, запрошлогоднюю шляпу, какъ будто вчера только купилъ ее изъ моднаго магазина. Взгляните на грязныя бѣлыя перчатки и дешевый, шолковый платокъ, котораго полу-чистый уголокъ торчитъ изъ наружнаго кармана, на груди изношеннаго пальто. Неужели вы не догадаетесь съ перваго взгляда,что это тотъ самый джентльменъ, который вечеромъ одѣнетъ син³й сюртукъ, чистую манишку и бѣлые панталоны и черезъ полчаса замѣнитъ ихъ полуоборваннымъ своимъ нарядомъ,- которому каждый вечеръ предстоитъ выхвалять свои несмѣтныя сокровища, между тѣмъ какъ строгая дѣйствительность наводитъ его на грустное воспоминан³е о двадцати шиллингахъ жалованья въ недѣлю, - которому приходится говорить передъ публикой о богатыхъ помѣстьяхъ своего родителя и въ то же время вспоминать о маленькой своей квартиркѣ въ предмѣстьяхъ Лондона, - выказывать себя лестнымъ женихомъ богатой наслѣдницы, которому всѣ льстятъ и завидуютъ, и между тѣмъ не забывать, что вслѣдств³е недостатковъ его ожидаютъ дома больш³я непр³ятности?

   Вслѣдъ за этимъ молодымъ человѣкомъ, быть можетъ, вы замѣчали худощаваго блѣднаго мужчину, съ весьма длиннымъ лицомъ, въ истертой до лоска парѣ чернаго платья, задумчиво постукивающимъ камышевою тростью ту часть своихъ сапоговъ, которая нѣкогда носила назван³е "высокихъ каблуковъ". Замѣтьте, что этотъ мужчина принимаетъ на себя самыя трудныя роли, какъ-то: попечительныхъ отцовъ, великодушныхъ лакеевъ, почтенныхъ куратовъ, фермеровъ и такъ далѣе.

   Мимоходомъ, сказавъ объ отцахъ, мы должны упомянуть о нашемъ всегдашнемъ желан³и увидѣть пьесу, въ которой всѣ дѣйствующ³я лица были бы круглыми сиротами. А то почти въ каждой пьесѣ непремѣнно явится отецъ и всегда дѣлаетъ герою или героинѣ длинное объяснен³е о томъ, что происходило до поднят³я занавѣса, и обыкновенно начинаетъ такимъ образомъ!

   "Вотъ уже прошло девятьнадцать лѣтъ, мое безцѣнное дитя, съ тѣхъ поръ, какъ покойная твоя мать (при этомъ голосъ стараго родителя дрожитъ отъ сильнаго душевнаго волнен³я) поручила тебя моему попечен³ю. Ты былъ (или была) тогда еще невиннымъ ребенкомъ", и проч. и проч.

   Или вдругъ онъ открываетъ, что тотъ, съ кѣмъ онъ находился въ постоянныхъ сношен³яхъ въ течен³е трехъ длинныхъ дѣйств³й, оказывается его роднымъ дѣтищемъ. При этомъ неожиданномъ открыт³и онъ дѣлаетъ самыя патетичныя восклицан³я:

   - Ажъ, Боже мой! что я вижу! Этотъ браслетъ! эта улыбка! эти документы! эти глаза! - Могу ли я вѣрить своимъ чувствамъ? не ошибаюсь ля я? О, нѣтъ! это ясно, это такъ и быть должно! - Да, да! это мое дитя, мое безцѣнное дитя!

   - Мой отецъ! восклицаетъ новооткрытое дитя. Оба падаютъ въ объят³я другъ друга и поглядываютъ черезъ плечо, какое дѣйств³е произведи они на публику. Разумѣется, самое сильное, потому что публика три раза принимается рукоплескать.

   Но пора оставить наше отступлен³е, которое мы сдѣлали потому, чтобы объяснить читателю, къ какому классу принаддежатъ люди, которые толпятся у подъѣздовъ дешевыхъ театровъ. У цирка Астли ихъ всегда бываетъ болѣе, нежели въ другихъ мѣстахъ. Тутъ вы всегда увидите двухъ или трехъ оборванцевъ-джентльменовъ, въ пестрыхъ шейныхъ платкахъ, въ жолто-блѣдныхъ рубашкахъ, съ узелкомъ подъ мышкой, въ которомъ хранятся тоненьк³е башмаки для сцены, завернутые въ лоскутокъ старой газеты. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, мы имѣли привычку разиня ротъ смотрѣть на этихъ людей,- смотрѣть на нихъ съ чувствомъ таинственнаго любопытства, одно воспоминан³е о которомъ вызываетъ улыбку на наше лицо. Мы ни подъ какимъ видомъ не рѣшились бы повѣрить тогда, что эти создан³я, окруженныя блескомъ мишуры и с³ян³емъ газа, одѣтыя въ бѣлоснѣжныя туники и голубые шарфы,- создан³я, которыя каждый вечеръ порхали передъ нами на прекрасныхъ лошадяхъ, среди громкихъ звуковъ оркестра и искуственныхъ цвѣтовъ, могли быть тѣ же самыя блѣдныя, изнуренныя существа которыхъ мы усматривали днемъ.

   Мы съ трудомъ вѣримъ этому даже и теперь. О низшемъ классѣ актеровъ мы уже имѣемъ нѣкоторое понят³е и находимъ, что не нужно много утруждать наше воображен³е для того, чтобы въ лицѣ подозрительнаго человѣка представить себѣ исполнителя ничтожныхъ ролей, въ трактирномъ ораторѣ - комическаго пѣвца, въ пьяницѣ и буянѣ - трагика; но есть изъ нихъ и так³я таинственныя существа, которыя никогда не выходятъ изъ предѣловъ цирка, которыхъ нигдѣ не увидите, какъ только на сценѣ. За исключен³емъ Дукро, котораго ни подъ какимъ видомъ нельзя причислить къ классу этихъ людей, кто можетъ похвастать знакомствомъ съ наѣздниками цирка Астли, или кто можетъ сказать, что видалъ ихъ гдѣ нибудь за предѣлами цирка? Неужели и почтенный другъ нашъ рѣшится показаться въ изношенномъ платьѣ или надѣть на себя обыкновенный костюмъ, не подбитый ватой? нѣтъ! этого быть не можетъ! Мы не можемъ.... мы даже не хотимъ и вѣрить этому.