Головнин Василий Михайлович - Путешествие шлюпа "Диана" из Кронштадта в Камчатку...

  

  

   Сайт "Военная литература": militera.lib.ru

   Издание: Головнин В. М. Сочинения. - М-Л.: Издательство Главсевморпути, 1949.

   Книга на сайте: http://militera.lib.ru/explo/golovnin_vm1/index.html

   Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/explo/0/chm/golovnin_vm1.zip

   Иллюстрации: http://militera.lib.ru/explo/golovnin_vm1/ill.html

   OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)

  

   Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

   {1} Так помечены ссылки на примечания.

   {*1}Так помечены ссылки на подстрочные примечания.

   Подстрочные примечания в конце текста

  

   Головнин В. М. Сочинения / Путешествие шлюпа "Диана" из Кронштадта в Камчатку, совершенное в 1807, 1808 и 1809 годах. В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах. Путешествие вокруг света на шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818 и 1819 годах. С приложением описания примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями. - М-Л.: Издательство Главсевморпути, 1949. - 508 с. // Под редакцией и с примечаниями проф. И. П. Магидовича. /// Тираж 20000 экз.

  

  

   От издательства

   Василий Михайлович Головнин (биографический очерк)

  

  

   Глава первая. Предмет экспедиции, выбор корабля, вооружение и приготовление оного

   Глава вторая. На пути из Кронштадта до Англии и. в Англии

   Глава третья. На пути из Англии до Бразилии

   Глава четвертая. Пребывание в гавани острова Св. Екатерины в Бразилии и описание оной

   Глава пятая. На пути от Бразилии к мысу Горну и оттуда к мысу Доброй Надежды

   Глава шестая. Пребывание на мысе Доброй Надежды

  

  

   Глава первая. Состояние колонии мыса Доброй Надежды. Описание вод, его окружающих, и метеорологические замечания

   Глава вторая. На пути от мыса Доброй Надежды до острова Таны

   Глава третья. Пребывание на острове Тане и некоторые замечания об оном

   Глава четвертая. На пути от острова Таны до Камчатки

   Примечания к I и II части

   Подстрочные примечания

  

  

   В истории русского флота имя Василия Михайловича Головнина занимает одно из самых почетных мест. Замечательные плавания, дважды совершенные В. М. Головниным по волнам трех океанов на военных шлюпах "Диана" (1807-1809) и "Камчатка" (1817-1819), доставили ему заслуженную славу отважного мореплавателя. События, сопутствовавшие плаванию на "Диане", - пленение корабля англичанами на мысе Доброй Надежды и блестяще осуществленный уход "Дианы" буквально из-под носа англичан - прогремели в свое время на весь мир.

   Два года спустя по окончании этого плавания в жизни В. М. Головнина происходят новые события, еще более упрочившие его мировую известность. При описи Курильских островов, когда "Диана" бросила якорь у острова Кунасири для пополнения запасов провианта и пресной воды, Головнин и сопровождавшие его два офицера и три матроса были вероломно захвачены японцами в плен. В томительные дни пребывания в течение двух с лишним лет в японском плену, почти без всякой надежды на освобождение, раскрываются во всей полноте благородные личные качества этого замечательного русского человека - его мужество, великодушие, патриотизм, любознательность ученого-исследователя. Несмотря на тяжелые условия содержания в японской тюрьме, он ведет дневник, изучает, насколько это ему позволяют обстоятельства, жизнь, быт, религиозные воззрения японского народа, государственное устройство этой страны, тогда совсем почти не известной народам Европы. Записки "В плену у японцев", изданные Головниным вскоре по освобождении из плена, были переведены на многие европейские языки.

   Вслед за выходом в свет этой книги Головнин печатает свои записки о плавании на шлюпе "Диана" и "Кругосветное плавание на шлюпе "Камчатка". Эти произведения В. М. Головнина, содержащие описания различных пунктов земного шара, мимо которых лежал путь его кораблей, читаются с больший интересом и сейчас, несмотря на то, что от времени выхода их в свет первым изданием нас отделяет более чем сто лет.

   Деятельность Головнина на островах Океании дала право декабристу Кюхельбекеру, - другу Пушкина, - назвать его "преобразователем Сандвичевых островов" и противопоставить гуманность Головнина хищничеству западно-европейских "цивилизаторов".

   Насколько живо и проникновенно звучат в наше время борьбы с расовым бесправием и колониальным гнетом слова Головнина о том, что "обширный ум и необыкновенные дарования достаются в удел всем смертным, где бы они ни родились, и если бы возможно было несколько сот детей из разных частей земного шара собрать вместе и воспитывать по нашим правилам, то может быть из числа их с курчавыми волосами и черными лицами вышло бы более великих людей, нежели из родившихся от европейцев".

   Эти слова Головнина были прямым обвинением английским, американским, испанским и другим рабовладельцам, упреком тому народу, который по выражению известного русского путешественника Юрия Лисянского "в денежных обстоятельствах весьма просвещен и к карманному величию имеет безмерную почтительность".

   Головнин был великолепным моряком и учителем, создавшим замечательную "головнинскую" школу. Своим учителем считали его такие выдающиеся русские моряки-ученые, как Литке, Врангель, Матюшкин, Анжу, Рикорд и другие.

   Любовь к Родине, верность воинскому долгу, чувство товарищества, взаимная выручка - вот те качества, которые воспитывал Головнин в своих офицерах и матросах. Отеческая заботливость, внимательное отношение к нуждам и культурным запросам подчиненных сочетались у Головнина с высокой требовательностью.

   Огромные заслуги принадлежат В. М. Головнину и в деле развития и укрепления могущества русского флота. За 8 лет пребывания его на посту генерал-интенданта флота на русских верфях было построено свыше двухсот военных судов, в том числе десять первых в России пароходов.

   В нелегких условиях протекает деятельность Головнина в морском ведомстве. Очень часто его начинания наталкиваются на тупое сопротивление косных и ограниченных царских чиновников. В морском ведомстве процветали взяточничество, казнокрадство, бюрократизм. Все это вызывало глубокое возмущение Головнина - прямого, честного, неподкупного. Его переживания выливаются в гневное, обличительное произведение - "Записка о состоянии Российского флота в 1824 году".

   Будучи человеком высокогуманным, с широким кругозором, пламенным патриотом своей Родины, Головнин не мог не чувствовать царского гнета и за пределами сферы своей деятельности. Отсюда становится понятным близкое знакомство его с декабристами, тесная дружба с одним из них - Завалишиным. Головнин не мог не разделять чаяний этих передовых людей того времени, их мечты о политическом переустройстве России на благо народа.

   Русские географы увековечили память о знаменитом русском мореплавателе и исследователе, писателе и воине Василии Михайловиче Головнине. Его именем назван залив, расположенный на американском берегу Берингова пролива, мыс, который находится недалеко от Лиебурн, пролив между двумя островами Курильской гряды. На Новой Земле, к востоку от Маточкина Шара высится гора Головнина.

   Публикуемые в этой книге литературные произведения В. М. Головнина являются лучшим памятником деятельности этого выдающегося русского мореплавателя. Они не утратили своего значения и в наше время и, несомненно, будут интересны и полезны широкому кругу советских читателей, бережно относящихся к великому культурному наследству прошлого нашей Родины.

   Сочинения Головнина в особенности поучительны для нашей молодежи, воспитанной гениальным учителем Иосифом Виссарионовичем Сталиным, большевистской партией, ленинским комсомолом.

   Сочинения, вошедшие в однотомник, печатаются с некоторыми сокращениями. Опущены места, утратившие интерес для современного читателя. Редакционные пояснения отмечены внутри текста цифрами и даны в конце каждого раздела книги. Подстрочные примечания, отмеченные звездочками, принадлежат В. М. Головнину.

   Книга иллюстрирована рисунками, взятыми главным образом из Альбома путешествий первой половины XIX века. Впервые в книге публикуются оригинальные рисунки художника Тихонова, сопровождавшего Головнина в этом плавании. Рисунки эти были предоставлены издательству Музеем Академии художеств.

  

  

  

  

   В Эрмитаже давали пьесу "Горе-богатырь". Ее сочинила Екатерина II. Главным героем пьесы был шведский король Густав III. Петербург смеялся над остроносым скандинавским монархом. Но за весельем крылось беспокойство.

   Тревожен был 1788 год. На юге началась турецкая кампания; на севере со дня на день ждали столкновения Швеции с Россией.

   Рассказывали, что Густав грозит опрокинуть медного всадника - памятник Петру I, что дамам двора своего сулит он блистательный бал в Петергофе и готовит торжественный молебен в Петропавловском соборе. Стремительным натиском предполагал король овладеть русской столицей и в Зимнем дворце продиктовать Екатерине II позорный мир.

   Летом 1788 года шведы, не объявляя войны, открыли огонь по русской крепости Нейшлот. После бомбардировки они предложили гарнизону капитулировать. Однорукий комендант, старый вояка майор Кузьмин, ответил неприятелю:

   - Я без руки - не могу открыть ворота. Пусть его величество сам потрудится!

   И война началась. К границам Финляндии шли русские войска; флот спешно готовился к боям.

   В эти дни в Морском корпусе состоялся очередной выпуск. На Балтийском военном флоте нехватало офицеров, и гардемарины отправлялись служить, не закончив курса. Их выпускали "за мичмана". Кадеты толпою ходили провожать своих старших товарищей. Они тащили мичманские сундучки и долго глядели на шлюпку, отвозившую мичманов на корабли. Вздохнув и позавидовав тем, кто шел в бой навстречу славе и чинам, кадеты возвращались в "сень наук" - в свой запушенный и полуразрушенный дом, носивший звучное имя - Итальянский дворец.

   Кадет Василий Головнин был в корпусе новичком. Двенадцатилетнему мальчугану трудно было привыкнуть к суровым корпусным порядкам.

   Из поколения в поколение жили Головнины в своем родовом Гулынском имении. 8 апреля 1776 года родился здесь Василий Головнин. Кто бы мог думать тогда, что доведется ему на своем веку побывать в таких краях, о которых никогда и не слыхали жители глухого Пронского уезда Рязанской губернии. Мальчику едва минуло девять лет, когда он остался сиротою. С детства он был записан в Преображенский полк и со временем должен был надеть мундир армейского офицера. Но родственники решили почему-то иначе: мальчик был отдан в Морской кадетский корпус.

   Корпус в те времена выглядел жалко. После пожара, случившегося на Васильевском острове в 1771 году, его перевели в Кронштадт. Профессора и столичные преподаватели ездить туда не желали. Директор корпуса, просвещенный и гуманный Иван Логинович Голенищев-Кутузов, назначенный членом Адмиралтейств-коллегий, в Кронштадте бывал редко. Корпус оказался в руках невежественных "фрунтовиков". Офицеры чаще и охотнее посещали кронштадтские трактиры, нежели классы и кадетские комнаты.

   Ученье в корпусе все же шло. Арифметике учил высокий, широкоплечий, с грубоватыми ухватками Николай Курганов. Преподавал он прекрасно и, ежели б не страсть к горькой, пошел бы в науках далеко. Магистры Эдинбургского университета Никитин и Суворов читали курс тригонометрии. Навигацию учили по Бугеру, морские эволюции - по Госту.

   Изучали артиллерию, корабельную архитектуру, механику и фортификацию, чистописание и правописание, рисование, фехтование, иностранные языки, закон божий и прочее.

   Василий Головнин учился старательно и успешно. Не по летам серьезный, он казался хмурым и неприветливым. Он привык полагаться только на себя; у него не было ни защитников, ни советников. Когда по праздникам возбужденные и веселые кадеты уезжали к родным в Петербург, он оставался в корпусе, и книги были единственным его утешением. Читал он много, любил рассказы о путешествиях, обстоятельные, длинные и подчас немного скучные.

   А на Балтийском море продолжали греметь пушки. Флот доблестно отстаивал столицу. После Гогландского сражения в июле восемьдесят восьмого года петербуржцы стали называть русских моряков "спасителями столицы". "Стремительный" шведский удар не удался.

   Однако шведы не унимались...

   Незадолго перед выходом в море эскадры вице-адмирала Круза на борт корабля "Не тронь меня" поднялся кадет Василий Головнин.

   На рассвете 23 мая 1790 года корабли Круза завязали сражение с шведской эскадрой. Гул орудийной канонады прокатился над Финским заливом и был услышан в Петербурге. В городе заговорили о близости шведов, о неприятельском десанте. В Кронштадте у крепостных пушек появились мещане, адмиралтейские мастеровые, рекруты.

   Кронштадт приготовился к обороне.

   Сражение продолжалось два дня. Кончилось оно отступлением шведов.

   Спустя месяц Головнин участвовал во второй крупной баталии: блокированный в Выборгском заливе шведский флот прорывался в море. Утром 22 июня, пользуясь засвежевшим ветром, шведы начали выходить из бухты. Русские канониры открыли огонь. Залив и корабли окутались едким пороховым дымом. Горячка и азарт боя захватили Головнина.

   В августе 1790 года мир, заключенный в Верелэ, водворил тишину над волнами Балтики. Василий Головнин вернулся в корпус, кадетскую куртку его украшала медаль за храбрость. Ему исполнилось тогда четырнадцать лет.

   Еще два года продолжалась учеба. Две зимы протекли в классах, два лета - в практических плаваниях на "Изяславле", "Прохоре", "Трех святителях".

   Наконец наступил долгожданный день - день выпуска. Василий Головнин по числу баллов закончил корпус вторым. И как сильно он был огорчен, когда узнал, что его "по малолетству" оставляют в корпусе еще на год. Пришлось покориться. Его произвели в сержанты и стали выплачивать небольшое жалованье. Головнин принялся за изучение иностранных языков, истории, физики.

   Прошли чередою двенадцать месяцев, показавшиеся ему очень долгими. 1793 год принес Головнину производство в мичманы.

   Облачившись в новенький белый мундир, белые чулки и башмаки с пряжками, мичман ходил представляться начальству и благодарить за производство. Он осторожно ступал по грязи кронштадтских улиц и чувствовал себя счастливейшим человеком.

   Недолго пробыл Головнин в Кронштадте. На военном транспорте "Анна-Маргарита" ушел он вскоре в Швецию. На корабле Головнин познакомился с русским посланником в Стокгольме Сергеем Петровичем Румянцевым. Румянцев был одним из образованнейших людей России.

   Май 1795 года застал молодого моряка на 44-пушечном "Рафаиле", который шел в состава эскадры вице-адмирала Ханыкова к берегам Англии. Часть похода Головнин провел на корабле "Пимен", где в то время служил его приятель по корпусу Петр Рикорд.

   Ханыковская эскадра долго простояла в английских портах. Офицеры часто съезжали на берег. Головнин снял в Лондоне скромную квартирку и, отказывая себе во всем, брал уроки у лучших знатоков математики, астрономии, навигации. Жажда к знаниям, отличавшая его с молодых лет, не покидала его всю жизнь.

  

  

   "Вы должны ознакомиться с организацией морского департамента и, кроме того, наблюдать и изучать все отрасли хозяйства...".

   Так в 1802 году напутствовал морской министр адмирал Мордвинов молодых офицеров, уезжавших в Англию. Их было двенадцать. Среди них - Головнин, его друзья Рикорд и Коростовцев, способные моряки Бутаков, Давыдов, Миницкий.

   Вот он снова в Британии. Внимательно приглядывается Василий Головнин к стране каменноугольных копей и паровых машин, к стране ткацких фабрик, ремесленных мастерских и судоверфей...

   В марте 1803 года, после годичного затишья, с новой силой вспыхнула борьба Англии с наполеоновской Францией.

   Война прервала мирные занятия Головнина. С первых дней ее он сражался во флоте англичан.

   За три года службы в действующем флоте Головнин плавал под флагами адмиралов Нельсона, Корнвалиса, Коллингвуда и участвовал в боевых действиях против Тулона и Кадикса.

   Капитан фрегата "Фисгард", на котором некоторое время служил Головнин, высоко оценил храбрость русского моряка. После одного ночного абордажного боя он записал о Головнине: "Дрался с необыкновенной отвагой и был так счастлив, что остался невредим".

   В 1806 году Головнин вернулся в Россию окольным путем - через Швецию и Финляндию.

   Морской министр познакомился с запиской Головнина об английском флоте, а затем и с его сводом "военных морских сигналов для дневного и ночного времени". Этим сводом флот наш пользовался потом четверть века.

   В том же году возвратились в Кронштадт, завершив первое русское плавание вокруг света, Крузенштерн и Лисянский.

   Почин был сделан. Морское министерство решило отправить в подобное же плавание еще один корабль. Командиром "кругосветного" корабля назначили Василия Михайловича Головнина. Ему поручили заняться географическими изысканиями и гидрографическими работами в Тихом океане.

  

  

   На реке Свирь заканчивали постройку шлюпа, предназначенного для внутренней транспортной службы на Балтийском море. Этот шлюп и доверили Головнину. Он энергично принялся за работу. Нужно было значительно увеличить внутренние крепления и по-иному устроить трюмы. Парусами корабль оснащали уже на Охте. Затем установили пушки. Головнин принял грузы, набрал команду. В июне 1807 года он доложил, что "Диана" (так окрестили шлюп) может салютовать Кронштадту. Командир порта произвел кораблю "генеральный смотр", удостоверился в его готовности к дальнему вояжу и пожелал морякам счастливого плавания.

   25 июля шлюп вступил под паруса. Началось путешествие, столь подробно описанное самим Головниным, что нам остается лишь кратко упомянуть о нем.

   Пока "Диана" шла в Англию, в Европе распространились слухи о франко-русском союзе.

   В октябре 1806 года Наполеон подписал декрет о континентальной блокаде. Отныне ни один корабль не смел пристать к английским берегам. Континентальная блокада должна была задушить Англию.

   Сокрушив Пруссию, французы подошли к границам России. Но военные действия внезапно прекратились. На реке Неман, близ города Тильзит, июньским днем 1807 года состоялось свидание Александра I и Наполеона. Они разговаривали без свидетелей. В июле Россия подписала мир с Францией. Секретным условием его было обязательство России вступить в континентальную блокаду. Осенью русский посол выехал из Лондона. Правительство Александра I опубликовало "декларацию о разрыве между Россией и Англией".

   В Портсмуте Головнину пришлось долго убеждать англичан, что путешествуют русские только с научной целью. Наконец, ему выдали разрешение на дальнейшее плавание.

   Однако в апреле 1808 года, когда шлюп пришел на мыс Доброй Надежды, английские власти объявили его "задержанным по чрезвычайным обстоятельствам". Только портсмутский пропуск избавил "Диану" от участи обычного призового судна.

   Началась долгая переписка губернатора капской колонии с лондонским кабинетом: как быть с русским кораблем?

   Русский корабль тем временем втянули в глубь залива, поставили под пушки английского флагмана, окружили многими судами. Хуже всего было то, что хозяева отказывали невольным своим гостям в продовольствии.

   Прошли восемь долгих месяцев. Прибылии депеши из Англии. О "Диане" в них не было никакого упоминания.

   Минуло еще несколько месяцев. Положение становилось отчаянным. Головнин решился на побег. Это был очень смелый и очень рискованный план: вырваться из лабиринта вражеских судов-сторожей и пуститься в океанское плавание с почти пустыми трюмами. Успех дела зависел от решительности и хладнокровия командира, от храбрости и дружной работы экипажа. Капитан и команда оказались достойными друг друга. Вот как описывает сам Головнин уход "Дианы":

   "Наконец, 19 мая (1809 года. - Ред.) сделался крепкий ветер. На вице-адмиральском корабле паруса не были привязаны, а другие военные суда, силою превосходящие "Диану", не были готовы итти в море. По сигналам с гор, мы знали, что видны два больших судна, лавирующих в заливе, которые могли быть военные и, может быть, фрегаты, но им невозможно было приблизиться к выходу раньше ночи. Так как положение наше оправдывало всякий риск, то, приготовясь к походу и в сумерках привязав штормовые стаксели, в половине седьмого часа вечера, при нашедшем сильном шквале с дождем и пасмурностью, я велел отрубить канаты и пошел под штормовыми стакселями в путь.

   Едва успели мы переменить место, как со стоявшего недалеко от нас судна тотчас дали знать на вице-адмиральский корабль о нашем вступлении под паруса. Какие меры ими были приняты, чтоб остановить нас, мне неизвестно. На шлюпе во все время была сохранена глубокая тишина.

   Коль скоро мы миновали все суда, - тогда, спустясь в проход, в ту же минуту начали подымать брамстеньги и привязывать паруса. Офицеры, гардемарины, унтер-офицеры и рядовые - все работали до одного на марсах и реях. В десять часов вечера мы были в открытом океане. Арест наш на мысе Доброй Надежды продолжался год и 25 дней".

   Около двух месяцев видели беглецы только море да небо, слышали только шум волн да пенье ветра. Ни одного судна не повстречали моряки "Дианы" в течение 51 дня. Головнин торопился: провизии становилось все меньше и меньше, он вынужден был держать команду на полуголодном пайке.

   В конце сентября 1809 года русские моряки усмотрели берег Камчатки. Острые скалы, сопки, поросшие лесом, далекие горы, пена прибоя - величественная и угрюмая картина.

   - Будто сам сатана, - говорили матросы, - расположился здесь лагерем.

   Головнин зимовал в Петропавловске-на-Камчатке, который походил тогда скорее на селение, чем на город. Несколько десятков приземистых домиков, православная церквушка, магазины Российско-Американской компании - вот, пожалуй, и все, что тут было.

   Летом 1810 года капитан-лейтенант Головнин (звание капитан-лейтенанта он получил в феврале) занялся описью северозападного берега Америки.

   Русской Америкой называли тогда эти суровые, малоизведанные края. Еще при Екатерине II появились в этих землях наши прадеды. Купцы Шелехов и Голиков послали туда людей добывать драгоценную пушнину. Места были богаты непуганым зверем. Барыш был велик. Люди начали селиться на островах близ американского берега, а в 1799 году правительство признало купеческое предприятие законным и полезным. Так родилась Российско-Американская компания, с деятельностью которой связаны имена выдающихся русских мореплавателей.

   "Диана" побывала и на острове Кадьяк, где находилась фактория компании.

   На острове моряки встретились с "главным правителем Русской Америки" Барановым. Баранову шел седьмой десяток, но он был еще очень энергичным человеком, с ясным умом и твердой волей. Он возвел на Кадьяке крепостные укрепления, создал богатую библиотеку с ценными коллекциями книг о путешествиях и открытиях, собирал картины, чертежи и рисунки кораблей.

   Перезимовав еще раз в Петропавловске, Головнин решил приступить к гидрографическим работам в южной группе Курильских островов, на Шантарских островах и у Татарского берега. 4 мая волны Великого океана снова подхватили "Диану". Плавание прервалось очень скоро и очень печально.

   В июле Головнин с семью спутниками ступил на берег острова Кунасири. Они пришли безоружными, питая самые дружеские чувства к населению. Им пришлось горько за то поплатиться: японцы схватили их, связали и сделали пленниками.

   Записки о пребывании в японском плену, написанные впоследствии Головниным без всяких прикрас и преувеличений, достаточно красноречиво рассказывают об этих двух печальных годах его жизни.

   На "Диане" место командира заступил верный помощник и старинный друг Головнина - Петр Рикорд. Он предпринял несколько попыток освободить товарищей. Они были безуспешны. "Диана" должна была оставить Кунасири. Залив, где стоял шлюп, Рикорд назвал заливом Измены.

   Добрая погода сопутствовала кораблю. "Только в сердце моем, - говорит Рикорд, - свирепствовала буря!" Он ни на минуту не забывал ни о Головнине, ни о штурмане Хлебникове, ни о матросах, томящихся в японском плену.

   Из Камчатки Рикорд без устали писал в Петербург. Он просил помощи морского министра, просил денег и припасов для того, чтобы продолжать поиски товарищей. Но почта в столицу шла месяцами, да и не очень-то тревожились там о судьбе пленных.

   Рикорду удалось все же, правда с великим трудом, получить полномочия на то, чтобы вести переговоры с японцами. Наконец, он сумел добыть достоверные сведения о судьбе плененных моряков, а вслед за тем добиться у японских властей свидания с Головниным. С восторгом записал он в тот день в своей тетради:

   "Я имел счастье видеться под японской кровлею с почтенным моим другом В. М. Головниным и свободно беседовать с ним около 6 часов! Какая награда за прошедшие мои терзания! Двухлетнее пребывание в плену положило значительную печать скорби на мужественное лицо моего друга, и хотя в глазах его блистал прежний огонь великой, светлой души его, но утомленность его не могла скрыться от моих взоров".

   Вскоре после свидания Головнин и его спутники были освобождены из плена. В октябре 1813 года Головнин вновь поднялся на борт "Дианы". На корабле ликовали, шлюп был празднично украшен, команда кричала "ура". Капитан-лейтенант собрал всех на шканцах, взволнованно поблагодарил экипаж и сказал:

   - Сим возвратили вы нам жизнь для отечества нашего!

   В декабре Головнин покинул Камчатку. Он сел с Рикордом в сани, собаки рванули и помчали. Замелькали заснеженные деревья, сопки, скалы. Рикорд проводил его до Гижигинска. Там они обняли друг друга, поцеловались и простились на долгое время: Головнин поехал в столицу, а Рикорд - назад, на Камчатку. В пути Головнин пробыл полгода. Только 22 июля 1814 года услышал он:

   - Пожалуйте-с подорожную!

   В бледном рассвете стояли низенькие черные домики, полосатая караульная будка, полосатый шлагбаум. Петербург! Мореплаватель не видел его целых семь лет.

   Через три дня его поздравили капитаном 2-го ранга.

   В Петербурге он сел за бумаги. Он писал отчеты и донесения, писал и для публики. Уже в 1815 году один из значительных русских журналов, "Сын Отечества", рассказал читателям об освобождении наших моряков из японского плена. Приключениями Головнина интересовались не только у нас, но и за границей{*1}. В следующем году в книжках этого же журнала появились статьи Головнина о мысе Доброй Надежды и Камчатке, о Русской Америке.

   Спустя почти двадцать лет "во глубине сибирских руд" В. К. Кюхельбекер, литератор и декабрист, с наслаждением читал сочинения Головнина. Он записал в своем дневнике 4 мая 1832 года: "Целый день читал записки В. Головнина. Книга такова, что трудно от нее оторваться". А потом - снова: "Записки В. Головнина - без сомнения, одни из лучших и умнейших на русском языке и по слогу и по содержанию".

   В Петербурге Василий Михайлович познакомился с семьей небогатого тверского помещика, бывшего екатерининского офицера Степана Лутковского. Сыновья его учились в Морском корпусе и сделались впоследствии видными офицерами флота. У Лутковского была дочь Евдокия. Головнин посватался и получил согласие. Начали готовиться к свадьбе, но вдруг приказано было Василию Михайловичу собираться в плавание и не в Балтийское море, а в далекое кругосветное. Свадьбу пришлось отложить.

   Тридцатидвухпушечная "Камчатка" - военный шлюп, походивший на средний фрегат - снялась с якоря 26 августа 1817 года. День был знаменательный - годовщина Бородинской битвы. Говорили, что примета добрая: плавание началось счастливым днем.

   Сто тридцать человек шли под командой Головнина в "кругоземное" путешествие. Он вез в Охотск и Петропавловск различные грузы, кроме того ему было поручено ревизовать деятельность Российско-Американской компании.

   В числе офицеров "Камчатки" были Ф. Литке и Ф. Врангель, будущие известные наши мореплаватели, и коллежский асессор Федор Матюшкин.

   Это был тот самый Матюшкин, которому Александр Сергеевич Пушкин, товарищ его по Царскосельскому лицею, посвятил прекрасные строки:

  

   Счастливый путь!.. С лицейского порога

   Ты на корабль перешагнул шутя,

   И с той поры в морях твоя дорога,

   О, волн и бурь любимое дитя!

  

   "Камчатка" была тем кораблем, на который "с лицейского порога" перешагнул Федор Матюшкин.

   В мае 1818 года русские моряки пришли к камчатским берегам. Переход был завершен удачно и по тем временам быстро - за восемь месяцев.

   Лето ушло на гидрографическое описание Командорских островов и на ревизию Российско-Американской компании. Головнин обнаружил здесь большие злоупотребления; он составил обширную записку, в которой без обиняков и смягчений рассказал о грабительских деяниях компанейских агентов. В сентябре 1819 года "Камчатка", пробыв в плавании более двух лет, салютовала Кронштадту. Это было последнее путешествие Василия Михайловича Головнина.

   Головкин поселился в Петербурге, в доме на Галерной улице, и отпраздновал, наконец, свадьбу. В 1821 году у Головниных родился первенец - сын Александр.

  

  

   В доме у Синего моста часто сходились литераторы, моряки, армейские офицеры.

  

   Витийством резким знамениты,

   Сбирались члены сей семьи...

  

   Они засиживались далеко за полночь. Блики огней падали сквозь окна на плиты панели, на чугунную решетку набережной Мойки. Табачный дым плавал в комнатах.

   Спорили подолгу и о многом: о делах на Аляске, о стихах Пушкина, о журнале "Полярная звезда", о порядках в государствах - в чужих и в своем. О государе императоре и его министрах говорили здесь вольно и непочтительно.

   Дом у Синего моста принадлежал Российско-Американской компании. Жил в нем с зимы 1824 года новый служащий компании - Кондратий Рылеев. Он и был душою этих крамольных сходок - собраний Северного общества декабристов.

   Наведывался сюда и Василий Михайлович Головнин. Его встречали радушно. Прославленный путешественник и ученый моряк хорошо знал многих гостей Рылеева.

   С молодым Завалишиным познакомился он еще три года назад. В 1821 году Головнина назначили помощником директора морского корпуса, а Завалишин был там преподавателем. "Нас сблизило, - писал впоследствии Завалишин, - общее негодование против вопиющих злоупотреблений. Мы сделались друзьями, насколько допускало огромное различие в летах{*2}".

   Хлопотливые и утомительные корпусные дела мешали ученым занятиям Василия Михайловича. Но он был трудолюбив, упорен и работал по многу часов. Он издал книгу о плавании "Камчатки", перевел с английского описание кораблекрушений Дункена, приложив к его труду работу об авариях русских судов, составил правила описи морских берегов и трактат о тактике военных флотов.

   Свечи в кабинете Головнина гасли под утро, когда в долгой петербургской ночи начинали смутно выступать старые дома Галерной улицы.

   В 1823 году Головнин был назначен генерал-интендантом флота. Большая забота легла на его плечи. Строительство новых кораблей, ремонт старых, верфи и мастерские, портовые сооружения и склады - всем этим он должен был заниматься.

   В начале правления Александра I в России существовал отличный флот с боевыми кадрами, прошедшими школу таких адмиралов, как Ушаков и Сенявин. Александр I не берег это наследство. Фрунт, бессмысленные армейские порядки, порядки казарм и плацов, насаждались на кораблях людьми, подобными Аракчееву. Царь "предпочитал терпеть урон от беспрекословного подчинения, нежели выгоды от решительности".

   Вопреки императору и придворным ничтожествам, слава флота была поддержана трудами и подвигами самих моряков. Верные традициям адмирала Ушакова, они совершили в первую четверть прошлого столетия немало замечательных дел.

   Во время Отечественной войны 1812 года моряки до конца исполнили свой долг перед Родиной.

   Усиленно действовал тогда балтийский гребной флот. При отступлении французов один из гребных отрядов преследовал их по реке Аа до Митавы и овладел этим городом. Летом 1813 года несколько десятков судов не раз подходили к Данцигу (он был еще в руках французов) и, невзирая на сильный огонь крепостной артиллерии, бомбардировали его. Тем временем русский корабельный флот успешно крейсировал у голландских берегов.

   Мужественные русские моряки сражались и на суше. Морской гвардейский экипаж, плечом к плечу с солдатами, прошел победный путь от Москвы до Парижа, покрыв морские знамена новой славой.

   Даже англичане, столь скупые на похвалы флотам чужих стран, вынуждены были признать высокие боевые качества русских моряков. Один английский корабельный хирург писал в своей книге "Путешествие в Санкт-Петербург в 1814 году с заметками об императорском русском флоте": "Вообще говоря, русские моряки обладают всеми данными для того, чтобы занять первое место среди моряков мира, - мужеством, стойкостью, терпением, выносливостью, энергией".

   Русские офицеры и матросы показали себя не только безупречными воинами, но и неутомимыми путешественниками. Лисянский и Крузенштерн первыми из русских обогнули земной шар. Головнин повторил их подвиг.

   Началась эпоха наших кругосветных плаваний. Русский флаг той поры узнали на самых отдаленных берегах.

   Новый генерал-интендант Василий Михайлович Головнин сознавал свою ответственность за судьбу русского флота.

   Он принялся за дело с жаром. И сразу же началось единоборство с адмиралтейскими старцами, консерваторами и рутинерами, с чиновниками-казнокрадами, с прожорливыми китами-подрядчиками.

   В кабинете на Галерной улице Головнин писал вечерами гневную "Записку о состоянии Российского флота в 1824 году". Каждая строка этой "Записки" изобличала и клеймила тупость высшего начальства, бюрократические порядки императорской России. И вместе с тем каждая из них пропитана была горечью истинного патриота, на глазах которого гибло дело, столь важное для отечества.

   "Если бы хитрое и вероломное начальство, - писал Головнин, - пользуясь невниманием к благу отечества и слабостью правительства, хотело, по внушениям и домогательству внешних врагов России, для собственной своей корысти, довести разными путями и средствами флот наш до возможного ничтожества, то и тогда не могло бы оно поставить его в положение более презрительное и более бессильное, в каком он ныне находится" ("Записка о состоянии Российского флота в 1824 году". СПб., 1861, стр. 1).

   Головнин подробно разбирает причины этого бессильного положения флота. Он язвительно говорит о глупости сановников, о "корысти и алчности" царских министров, которые "в состоянии употреблять в пользу свою и своих любимцев казенное имущество" (стр. 22).

   Головнин раскрывает жалкую картину гибели живого дела в бесконечных потоках официальных бумаг, в страшных дебрях канцелярий и департаментов.

   Все это творилось на виду у правительства, на виду у двора. Император Александр знал о злоупотреблениях, о неслыханном воровстве, но, по словам Головнина, "сколь бы законопреступны и ужасны оные ни были, оставляет виновных без наказания". Начальник морского штаба - лжец, вор и негодяй, а царь "может назваться истинным благодетелем сего алчного нечестивца, ибо наградил его щедро и чинами и богатою арендою".

   Язвительные и злые характеристики дал Головнин руководителям тогдашнего флота. Тут и умом недалекий граф Кушелев, и слепо преданный всему "аглицкому", капризный и своенравный Чичагов, хитрый и льстивый придворный маркиз де-Траверсе, и, наконец, фон-Миллер - вопиющая бездарность и глупость.

   Здесь "Записка" обрывается (конца ее так и не удалось разыскать до сего времени) ироническим обращением ко всем тем, кто полагал, что "континентальная Россия" обойдется без сильного флота. Последняя страница ее содержит весьма прозрачный и весьма нелестный намек на государственный ум самого Александра I.

   "Дерзновенно было бы с моей стороны, - пишет Головнин, - в деле политическом возражать людям, политикою занимающимся по должности, людям, украшенным пудрою и шитыми кафтанами. Но, как известно нам, что не всяк тот герой, кто носит шпоры и мундир, не всяк тот тонкий дипломат, кто почтен званием посла, и не на всех тронах сидят Соломоны...".

   Записки Головнина при жизни его не были опубликованы. Вскоре грянули такие события, что о печатании столь вольных писаний не могло быть и речи. И только спустя тридцать лет после смерти автора, в 1861 году, морская типография в Петербурге выпустила отдельной брошюрой "Записку о состоянии Российского флота в 1824 году". На обложке ее значилось: "Сочинение мичмана Мореходова". От имени мичмана Мореходова вел свой гневный рассказ Василий Михайлович Головнин.

   ...В доме у Синего моста готовились к решительным действиям. Большие надежды возлагал Кондратий Рылеев на военных моряков. Многие флотские офицеры были членами Тайного общества, а их подчиненные - матросы гвардейского экипажа, расквартированного на Екатерингофском проспекте - могли выступить по первому знаку своих командиров. Подумывали декабристы и об использовании Кронштадта.

   Знал ли Головнин о замыслах декабристов? Несомненно, знал. Разделял ли он их? К сожалению, нам не удалось до сих пор обнаружить каких-либо документальных свидетельств членства его в Северном обществе. Однако откровенность и резкость его тогдашних суждений, прямота и. благородство его характера заставляют нас с известным доверием отнестись к высказыванию Дмитрия Завалишина, который в своих мемуарах утверждает, что Головнин принадлежал к числу "членов Тайного общества, готовых на самые решительные меры".

   Нужно, однако, оговориться, что последующие строки Завалишина кажутся нам более чем сомнительными. Завалишин сообщает: "По показанию Лунина (один из видных декабристов. - Ред.), это именно Головнин предлагал пожертвовать собой, чтобы потопить или взорвать на воздух государя и его свиту при посещении какого-либо корабля"{*3}.

   ...Долог был зимний рассвет 14 декабря 1825 года. Медленно вставали из студеной ночной мглы прямые улицы Петербурга, заснеженные решетки мостов и набережных, заиндевевшие деревья.

   Совсем уже рассвело, когда на Галерной улице послышался грохот барабанов. Жители бросились к окнам и, отогрев своим дыханием круглые глазки на замерзших стеклах, увидели бегущих людей. Первым мелькнул офицер с обнаженной шпагою в руках. Это был Николай Бестужев. За ним пронесли знамя. Замелькали черные фигуры матросов гвардейского экипажа.

   - На Сенатской площади бунт! - разнеслось по городу.

   Со стороны Исаакия слышались редкие винтовочные выстрелы. Свершилось то, о чем так долго говорили и спорили в доме у Синего моста. Наступил день декабрьского восстания. Печальный конец его пришел в сумерках, в свисте картечных залпов, в стонах и криках раненых. Вечером