Козлов Петр Кузьмич - Письма

  

  

  

   П. К. Козлов. Русский путешественник в Центральной Азии.

   Избранные труды к столетию со дня рождения (1863-1963)

   OCR Бычков М. Н.

  

   Избранные письма П. К. Козлова, впервые публикуемые в настоящем издании, охватывают период с 1886 по 1933 г.

   В настоящий том включены далеко не все имеющиеся в архивах письма, а лишь небольшая часть их. Публикуемые письма включают ценный фактический материал по исследованию природы Центральной Азии или освещают мало известные данные о деятельности самого путешественника и Географического общества, снаряжавшего экспедиции.

   Публикуемые письма Петра Кузьмича раскрывают его повседневную жизнь, отношение к людям, способствуют выявлению некоторых новых штрихов в его биографии.

   Они показывают его веру в свою "звезду" путешественника по Центральной Азии - ни тени колебаний, сомнений или увлечения другим каким-либо занятием, никаких следов унынья, слабости воли в трудных условиях путешествий. Наоборот, по его письмам можно судить о том, что он умел довольствоваться малым. Больше того, письма Петра Кузьмича отражают его бодрость, даже в возрасте 70 лет, и неуклонную жажду к познанию еще не известного.

   В письмах П. К. Козлова чувствуется человек дела, скупо уделявший время на все личное (см. письма к жене - спутнику его последней экспедиции - Е. В. Козловой-Пушкаревой). Его личная жизнь полностью растворялась в работе, энергичной деятельности по твердо намеченному плану - последовательного изучения Центральной Азии.

   Из писем П. К. Козлова видна его исключительная собранность и требовательность к себе, а это порождало и требовательность к другим. Давая всегда много поручений и настойчиво добиваясь их выполнения, он воспитывал точность и аккуратность и у своих сотрудников.

   Большой познавательный интерес представляют письма П. К. Козлова из экспедиций, написанные им во время путешествий по Центральной Азии. В них Петр Кузьмич красочно описывает посещенные им страны, глубоко понимая природу во всем ее многообразии.

   Все его письма свидетельствуют о большой любви к путешествиям и неустанном интересе к их результатам. Будучи в экспедициях, он постоянно отправлял коллекции в соответствующие научные учреждения и интересовался обработкой их специалистами. Забота о коллекциях выражена почти во всех письмах из экспедиций.

   П. К. Козлов был не только страстным путешественником, но и блестящим пропагандистом и популяризатором научных знаний путем организации выставок и лекций по результатам каждого путешествия, что отражено в ряде его писем, относящихся к периодам обработки материалов экспедиций.

   Вся многообразная деятельность П. К. Козлова нашла отражение в его письмах. По своему содержанию и форме многие письма представляют большой интерес, являясь откликом современника на многие научные и общественные явления за полувековой период его активной творческой деятельности.

   Значение переписки П. К. Козлова увеличивается еще и тем обстоятельством, что она охватывает очень большой и интересный исторический период конца XIX и начала XX в., с которым совпала эпоха бурного развития географической науки в России.

   П. К. Козлов имел широкий круг адресатов. Здесь публикуются только письма к ученым, общественным деятелям, известным путешественникам, спутникам его экспедиций.

   Приведенные в настоящем томе, ранние письма Петра Кузьмича, датированные 1886, 1887, 1888 гг., обращены к его учителю - великому путешественнику H. M. Пржевальскому. Они относятся к периоду усиленной подготовки П. К. Козлова к экспедиционной деятельности его, как путешественника.

   Наиболее интенсивная переписка Петра Кузьмича совпадает с периодом его самостоятельных экспедиций, особенно его путешествия 1907-1909 гг., когда расширился круг его адресатов среди ученых и таких специальностей, как археология, история и т. д.

   Как правило, письма публикуются полностью. В отдельных случаях были сделаны лишь, с ведома Е. В. Козловой-Пушкаревой, небольшие сокращения.

   Располагаются письма в хронологической последовательности и печатаются по сохранившимся оригиналам.

   В Архиве Академии наук СССР хранятся письма к С. Ф. Ольденбургу, В. Л. Комарову, А. П. Семенову-Тян-Шанскому, А. А. Бялыницкому-Бируле, Ю. М. Шокальскому (от 25 сентября 1925 г.), А. А. Достоевскому.

   В Архиве Географического общества СССР - письма к H. M. Пржевальскому, Е. В. Козловой-Пушкаревой, Г. Е. Грумм-Гржимайло, Ю. М. Шокальскому (28 мая 1924 г., 27 октября 1930 г., октябрь 1933 г.).

   Пользуясь случаем, выражаем благодарность сотрудникам Архива Географического общества Т. С. Филанович, Т. П. Матвеевой и Архива АН СССР Б. А. Малькевич за помощь, оказанную нам при работе в фондах, а также Е. В. Козловой-Пушкаревой за отбор и обработку писем, адресованных к ней.

   Даты писем, написанных до 1.II.1918 г., оставлены без перевода на новый стиль.

   Встречающиеся в тексте писем сокращения некоторых слов дополнены без оговорок и скобок. Оставлены без изменений сокращенные обозначения Русского географического общества (Р. Г. О.) и Академии наук (Р. А. Н.). Сокращения в текстах писем отмечены отточиями в квадратных скобках. В необходимых случаях к отдельным словам сделаны соответствующие пояснения и примечания. Как и выше в настоящем томе, примечания редакции отмечены звездочкой, лишь в письмах к Е. В. Козловой-Пушкаревой примечания даны адресатом в тексте писем в скобках. (Пунктуация в письмах оставлена почти без изменений). Справки о лицах, имена которых упоминаются в письмах, даются только один раз - в первом случае.

   Справку об адресатах приводим здесь, так как в письмах автор обращается к адресатам по имени и отчеству. Для удобства читателей список адресатов составлен по алфавиту имен.

   Алексей Андреевич Бялыницкий-Бируля (1864-1938), зоолог, профессор, директор Зоологического музея АН СССР.

   Андрей Андреевич Достоевский - ученый секретарь Географического общества (с 1903 по 1914 гг.).

   Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский (1866-1942)- энтомолог, профессор, сотрудник Зоологического музея, затем Зоологического института АН СССР, президент Русского энтомологического общества. Сын П. П. Семенова-Тян-Шанского.

   Владимир Леонтьевич Комаров (1869-1945) - выдающийся ученый ботаник, путешественник, активный деятель Географического общества, некоторое время был его ученым секретарем. Академик с 1920 г., вице-президент (с 1930 по 1936 гг.) и президент (с 1936 по 1945 гг.) АН СССР.

   Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло (1860-1936) - один из крупнейших путешественников-исследователей Средней и Центральной Азии.

   Елизавета Владимировна Козлова-Пушкарева - жена и спутник П. К. Козлова в его последней экспедиции, орнитолог, старший научный сотрудник Зоологического института АН СССР.

   Николай Михайлович Пржевальский (1839-1888) - выдающийся русский путешественник-исследователь Центральной Азии.

   Петр Михайлович Никифоров (род. 1882 г.) - полпред СССР в Монголии в 1925-27 гг., член КПСС с 1904 г., персональный пенсионер.

   Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934) - видный русский ученый-востоковед, академик (с 1901 г.). Непременный секретарь Академии наук (с 1904 по 1929 г.). Принимал участие в двух научных экспедициях в Западный Китай (1909-10 гг. и 1914-15 гг.).

   Юлий Михайлович Шокальский (1856-1940) - географ и океанограф, член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки. Председатель Географического общества СССР с 1917 по 1931 гг.

   Редакция надеется, что даже небольшая часть писем, публикуемая здесь, поможет полнее представить личность незаурядного путешественника, отдавшего всю свою жизнь любимому делу исследования Центральной Азии.

  

   Глубокоуважаемый и дорогой Николай Михайлович!

   Искренне - от всей души благодарю Вас за память. Сегодня я на уроках в классе получил от Вас письмо, которому был настолько рад, что не могу даже и сказать. Мне на первый момент казалось, что я лично с Вами говорю, и где же? У Вас, у Вас в прекрасной Слободе. Так быстро передо мною побежала деревня со всеми своими прелестями, которые одни могут сблизить человека с природой[...]

   Дела мои по-прежнему подаются вперед. О результатах напишу после. Теперь горячее время у нас; экзамены, как говорится, на носу. О постороннем мало времени подумать, только действительно, смотря на такую хорошую погоду,- невольно приходится на несколько минут рассеяться. Затем опять возвращаемся к тому же, т. е. к зубрению, имея поддержку нравственную в лице Вашем.

   Искренне уважающий и благодарный Вам воспитанник

  

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!

   Радуюсь! Экзамены выдержал блистательно; в среднем 10,3; страшная алгебра была первым экзаменом - прошла. Усердие принесло более чем плод желанный. А уж и занимался я последнее время; ну а теперь, следуя Вашему благому совету, отдыхаю.

   Вот причина, по которой я ни одного письма не написал Вам, простите, дорогой Николай Михайлович. Много, много раз вспоминал, несмотря на зубрение, те "9 мая" {День именин H. M. Пржевальского.}, которые были проведены в далеких и заманчивых пустынях; невольно при одном воспоминании о них рисуются картины "счастливого прошлого"; а стоит хоть немного отдаться им, как уже является вся природа, указывая на свои райские уголки - как Чертын-тан, Лоб-нор и все оазисы - и в конце концов манит, упрекая, неужто мало доставила Вам удовольствия и всего, что есть лучшего! Разве и не представится случай опять, разве и в силах мы отказать природе - нет это невозможно. Этого не будет. Снова увидим необозримые долины, снова явится плоскогорье Тибет с первобытными картинами, снова увидим себя между тростниками Цайдама и Лоб-нора, скоро пернатые будут нашими конфектами. Ох! мечты, мечты! Простите, что увлекся, это бывает после каждого виденного сна или Вашего письма - последнее как часть маленькая из путешествия [...] Искренне любящий и беспредельно преданный Вам всем воспитанник

  

   Многоуважаемый и дорогой Николай Михайлович!

   Не получая от Вас, сравнительно долгое время, письма, я заключил, что, по всей вероятности, Вас нет дома.

   [...]Прискорбно только, что у Вас болят ноги. Ну все-таки это в первый раз приходится слышать - болезнь от избытка здоровья.

   Позвольте искренне и сердечно принести Вам, добрый и дорогой Николай Михайлович, мою благодарность за Ваше глубоко искреннее и самое радушное отношение, я чуть ли не с первых дней знакомства с Вами вижу в Вас отца в полном смысле этого великого слова. Искренне скажу Вам, что я глубоко прочувствован Вами. Довольно лишь вспомнить Вас, чтобы доставить себе тему на хорошее размышление, сразу станут грезиться картины счастливого прошлого, дорогого, только что минувшего и еще более теперь вновь тянувшего и манившего...

   19 июня - в день для нас знаменательный и событный на всю жизнь - я много раз вспоминал и мысленно уносился на озера "Русское" и "Экспедиции". Весь вечер - часа два-три - я, окруженный своими товарищами, рассказывал им. Собственно не спишь, лишь только лежишь и долго, долго после рассказов, после дорогих воспоминаний грезятся все прелести, плохо оцениваемые в надлежащее время [...]

   Искренне уважающий и любящий Вас

  

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!

   С каким чувством, с каким восторгом сажусь я за это письмо и спешу сказать Вам, что выдержал экзамен; в среднем 11 баллов. Никогда так не оценишь отдых, как в данную минуту, Вы не можете представить себе как чувствуется хорошо, приятно и легко, как будто тяжелая ноша, с которой тащился в гору, преодолевая на пути препятствия, свалилась с плеч у места назначения. Благодарю сердечно за благословение, ибо оно служило великим подспорьем во весь период экзамена.

   Ваше дорогое письмо получил среди своих зубрений, так оно меня растрогало, понять легко, да и в самом деле, с одной стороны широкая, настоящая жизнь, жизнь полная прелестной природы - с другой, эти каменные стены, эти камень на камне здания - жара, форменность - великим недругом являются и заставляют подумать о деревне, как о чем-то таинственном и никогда не доступном. Но в надежде, что и черепашым шагом когда-нибудь достигнем, крепко идем к цели и крепко ее выполняем задачи.

   Искренне Вас любящий воспитанник

  

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович.

   Как приятно получить от Вас письмо, обыденное вообще, а давно желанное в особенности: я начинаю перерождаться, достаточно только было прочесть письмо, или, главным образом те милые слова, как передо мной явился иной мир, мысли другие, желания и все, все иное.

   Сразу припомнилось то, может быть, когда-то считавшееся тяжелым, теперь же, наоборот, манящее к себе и манящее не на шутку.

   Опять придется пожить жизнью, какою мало живут, ощущать впечатления и испивать блага природы, которые едва ли и (уж?) пришли бы у нас на родине, где жизнь идет как заведенная машина, где сегодня делается, что вчера, прошлый год - что нынешний; при такой жизни и мудрено что-либо получить и испить особенное. Это как муравейник; всегда находится в каком-то тревожном состоянии - всегда видишь, как члены, его составляющие, бегают, торопятся, подавляют друг друга на пути, не видя и не засматривая, что делается в стороне от них. То им чуждо, то им труднодоступно! Да! мечты, превратитесь в действительность!

   Как мне будет приятно провести у Вас каникулы, где не один раз мы поговорим о будущей экспедиции - быть может, уже и о тех местах, где нам придется теперь побывать. Ну, да пока довольно. Простите, дорогой Николай Михайлович, за мечтательность...

   P. S. Убитое количество Вами вальдшнепов приводит охотников в ужас.

   Искренне Вас любящий

  

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!

   Сегодня получил от Вас письмо, за которое сердечно благодарю[...]

   Как тиха и однообразна Ваша жизнь в Слободе. Великий труженик Вы,- добрый Николай Михайлович! Как неустанно ведете мысль свою - задуманную, бог знает, в какие годы[...]

   В своих трудных писаниях - Вы непрерывно живете в Азии - и только телом доступны нам. Сидя за писанием, Вам нередко представляются те уголки в стране, недавно нами покинутой, где мы малой, но дружной и идеальной семьей своей радовались одной радостью, и если горевали - то так же одинаково все. А в минуту вдохновения (описывая горные охотничьи экскурсы) даже забываетесь и чувствуете себя далеко, далеко... там, где так величаво струится Тетунг, где так волнуется голубое озеро (Куку-Hор), где те долины, покрытые миллионным количеством зверей.

   Не правда ли, Николай Михайлович, вот именно где счастье, вот где скрывается жизнь,- жизнь заманчивая, привлекательная. Честь и хвала Вам, великий Николай Михайлович, стоит немного вспомнить пребывание в Азии и сейчас же представляешь Вас мужем, перед которым должны преклоняться и говорить: "Ты гений! Ищи суда в самом себе!"

   Прощайте! Великий Николай Михайлович, величайшим счастьем считаю право иметь писать Вам.

   Воспитанник, искренне Вас любящий

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   До сих пор я с Вами общался телеграммами; теперь желаю побеседовать письмами более подробно. Сибирский скорый поезд быстро домчал меня до Иркутска, а почтовый и до Верхнеудинска {Ныне г. Улан-Удэ.}, где я случайно встретил Дорджиева и в сообществе с ним поехал вверх по Селенге и Кяхте. В Кяхте по разным делам пришлось прожить три недели в одном доме (Лушникова) с Дорджиевым. Из Кяхты я заговорил с далай-ламой письменно, а в Урге {Ныне г. Улан-Батор.} и устно.

   Замечательный человек далай-лама, он стоит по уму выше всех своих министров и секретарей; ему не достает лишь европейского лоска, хотя по части своих дел он лучше патентованного дипломата. Сближаясь с Россией и видя в будущем еще большую дружбу с большой державою, он уже мечтает провести телеграф от Лхасы к русской границе. Вот как он культивировался, прожив более полгода вблизи русской земли...

   По внешности это небольшой изящный человек с лицом, испорченным оспой, и выразительными темными глазами, с большими ушами. В движениях, в разговоре видна печать нервного раздражения, все еще не прошедшая после англо-военной экспедиции в его столицу. Ведь "знаменитые" англичане, придя в Лхасу, поставили горные орудия вокруг Будалхы и хотели разгромить дворец далай-ламы, если бы монахи попытались воспротивиться желанию разгневанных проникнуть в тайники, никем и никогда из европейцев не посещаемые.

   "Теперь - говорит далай-лама, обращаясь ко мне,- Лхаса открыта для Вас", в особенности он подчеркнул эти слова после того, как я показал свой последний печатный труд и карту. Иллюстрации книги навели на мысль о портрете. Далай-лама, под влиянием своих приближенных, не желает сниматься фотографически, но ничего не имел против писанного портрета. Для этой цели я выписал из Троицкосавска довольно талантливого художника (в будущем моего сотрудника), который и нарисовал к сему дню шесть портретов далай-ламы (карандашом); два портрета (в простой и парадной обстановке) далай-лама пожелал поднести государю; три для себя и один (в профиль) дарит мне.

   Министры и двор далай-ламы много сфотографированы и некоторые описаны. Я прилагаю Вам на просмотр и показ глубокоуважаемому Петру Петровичу {П. П. Семенов-Тян-Шанский.} и всем тем, кому Вы пожелаете показать, но ни в каком случае никому не давать.

   Далай-лама, с которым я вижусь довольно часто, ко мне относится любезно, дружески и я положительно счастлив - ведь одна моя заветная мечта - видеть владыку Лхасы и Тибета - исполнилась и как горько, обидно и тяжело, что исполнению второй - посещению Лхасы - противятся собственные отечественные дипломаты.

   Только сейчас возвратился от далай-ламы обласканный с кучею подарков для Географического общества вообще и для Петра Петровича в частности. Мой художник награжден материально и нравственно.

   Лично я получил от далай-ламы его портрет в профиль, подписанный золоченными буквами и отличного (ценного) бурхана,- такого, какого мне по изяществу не приходилось видеть. Далай-лама называл меня своим лучшим другом и первым знакомым - знатоком Тибета. Остальное многое при свидании. Теперь и некогда и не знаю как кратко излагать [...]

   Искренне преданный Вам

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   В Москве настоящая весна: светит теплое солнышко, в тени температура поднимается до 15 градусов выше нуля. На улицах праздничный люд одет по-летнему. Душно сидеть в такое время в комнатах - в городе, хочется на простор. В виде лекарства думаю съездить по Ярославской дороге на "тягу" вальдшнепов.

   Сегодня уезжает из Москвы к Вам для доклада (в пятницу) в Географическое общество об Алтае (русской части и монгольской) Вас. Вас. Сапожников {В. В. Сапожников - известный исследователь Алтая, ботаник, профессор Томского университета.}, с которым я здесь почти ежедневно встречаюсь. Сапожников намеревается познакомиться с Вами поближе; это серьезный путешественник. В общих чертах я с удовольствием выслушал его интересные рассказы о поездке по Алтаю, к тому же он их иллюстрировал роскошными диапозитивами, приготовленными для доклада в Обществе.

   Не пропустите случая посмотреть сапожниковские диапозитивы.

   Так как Вас. Вас. скоро намеревается снова поехать в Алтай (в монгольскую часть), то он просил от меня заранее в обмен на свои книги, постоянно мне высылаемые, получить от меня хотя бы первую (нужную для него) часть моей книги. У Вас прошу, дорогой Андрей Андреевич, не отказать мне выдать (в счет моих экземпляров) первую часть В. В. Сапожникову [...]

   Если случится что-либо особенно важное, то черкните мне словечко.

   Искренне преданный Вам

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   Вчера получил Ваше заказное письмо, со вложенной телеграммой. Спасибо большое за пересылку последней и Ваши сообщения.

   Еще тяжелее стало на сердце,- неужели Вы думаете, что "Ваш Козлов" в состоянии усидеть без "живого дела" - путешествуя годы. Не видеть чудных картин Кама, не дышать воздухом его теплых долин, не видеть снеговых цепей колоссальных хребтов и не располагать свой лагерь на берегах знаменитых рек Китая - не в силах ваш путешественник. Я сам не знал, что могу испытывать от бездействия некоторого рода тоску и томление, свойственные исключительно путешественникам.

   Негодую на Министерство иностранных дел; оно мне выставляло мотивом нежелание англичан пускать в Тибет кого бы то ни было из европейских путешественников, даже собравшегося в Тибет и стоявшего на границе его Гедина {Свен Гедин - шведский путешественник, исследователь Центральной Азии.}. Телеграмма же при сем присылаемом - гласит обратное. Ради бога, действуйте, не дайте остыть огню, иначе я не увижу Восточного Тибета и тогда все это ляжет на Вас. Думаю в августе приехать и начать опять хлопотать через Петра Петровича, через Генеральный Штаб[...]

   Я очень желаю получить экспедицию, исключительно при содействии П. П. Семенова-Тян-Шанского, и получить скорее.

   Сидеть не могу, не вынесу - это говорю по внутреннему убеждению.

   Третьего дня я писал А. П. Семенову все об этом же вопросе. Дружески еще раз прошу Вас внять моим глубоким желаниям применить в Азии свои силы и способности.

   Крепко обнимаю Вас

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   Давно не имею от Вас весточки, давно и сам не писал Вам. По некоторым соображениям пришлось отложить мою поездку в Питер до первых чисел сентября. На днях перебрался на городскую новую квартиру (Арбат, д. Титова, No 34), неподалеку от старой. Устроив семью, прикачу к Вам, не могу, положительно, сидеть дома, в России; мой милый Кам, его чудная природа манит меня опять к себе. Чаще и чаще вижу во сне экспедиционную обстановку, вижу долины и снеговые цепи бассейна Меконга, вижу собственный караван, пробирающийся по лесным и кустарным зарослям или высоко в области россыпей и альпийских лугов. Помимо моей особенной воли, мысль то и дело уносится к озеру Русскому, к исходной точке вниз по Желтой реке, только что вышедшей из Орин-нора.

   Примите все силы к выдворению или вернее выселению меня из нынешней России скорее в Азию, в ту ее часть, которая мне так дорога[...]

   Вообще хочется в Питер, чтобы начать новые переговоры о путешествии.

   Буду молить всех заступников усердных, авось (русское авось) смилуются и прогонят на чужбину...

   Привезу дневники H. M. Пржевальского. Привет А. П. Семенову

   Вас же дружески обнимаю

  

   28 марта 1908 г.

   Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович!

   Одновременно с этим письмом к Вам я отправляю в Географическое об-во, на имя секретаря А. А. Достоевского, три пакета, заключающие в себе (небольшою частью) мои краткие сведения о посещении Хара-хото и (большею) - два пакета - рукописи, хорошей сохранности, найденные экспедицией при раскопках развалин, где некогда проживали люди с более высокой культурой, нежели та, которую мы видели у ближайших современных обитателей.

   Любопытно то обстоятельство, что город, по-видимому, китайский, с другой же стороны присутствие многих субурганов, многих общежитий ламайских, нахождение иконописей, бурханов с тибетскими письменами и пр. говорит о другом!?

   Высылая в настоящее время исключительно рукописи (точнее одну лишь 20-ю или даже 30-ю часть - хорошей сохранности), среди которых имеются три отдельных книжки, в папках (впрочем, эти книжки имеют быть высланы вместе со всем рукописным материалом осенью настоящего года), я из Алаша-Ямыня постараюсь прислать весь наличный материал, добытый мною в Хара-хото.

   Интересно также, что рукописи главным образом китайские. Копаясь в одном из субурганов, мы наткнулись на сокровище, где все письмена сохранились удивительно хорошо.

   Усердно прошу Вас, дорогой Сергей Федорович, уделить времечко на ознакомление со всем тем, что уже находится в Географическом обществе (надеюсь, что наша почта не погибнет дорогой), точнее будет находиться ко времени получения Вами этого письма. Обо всем этом я пишу А. А. Достоевскому, уведомляя последнего пригласить Вас и, может быть, П. С. Попова {Павел Степанович Попов - генеральный консул в Пекине, знаток китайского языка, переводчик некоторых китайских исторических и географических сочинений на русский язык.} по получении материалов из Хара-хото.

   К моему письму в Географическое общество я прилагаю а) четыре фотографии (дополнительно пришлю из Алаша-ямыня осенью), b) план развалин крепости, с) набросок "поперечный разрез" загадочной постройки и бурхан-иконопись с тибетской датой.

   Вместе с многочисленными рукописями (китайскими письменами), мы добыли чудной сохранности большой (красно-золоченый) бурхан (на холсте). Все это, может быть, дойдет до Вас за год до моего возвращения.

   Завтра экспедиция выступает, по новому пути, в Алаша-ямынь. Первый ночлег будем иметь в Хара-хото, куда уже сегодня утром отправлены люди в целях лишний день-два еще покопаться в развалинах. Целые сутки (несмотря на безводие) экспедиция пробудет в Хара-хото, всем отрядом и все будем искать, искать и искать...

   Буду крайне признателен Вам, если Вы черкнете мне пару слов хотя бы о том, что заключено как в письменах, найденных в субургане А, так и листках, добытых в цацах, вынутых из прочих субурганов.

   В заметке, А. А. Достоевскому, Вы найдете все, что могло бы пока интересовать Вас.

   Пользуясь случаем, приношу Вам, высокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович, мою искреннюю благодарность за Ваше дорогое для меня внимание, за Ваше присутствие в знаменательный момент - оставления мною Петербурга.

   Этот момент часто, помимо воли, встает в воспоминании, и я постоянно, среди всех провожавших меня, вижу энергичное серьезное лицо, осененное ласковой улыбкой,- это лицо Сергея Федоровича. Простите за откровенность - здесь, среди природы, среди любимого дела привыкаешь быть особенно прямым. Мой самый сердечный поклон и привет благоволите передать. дорогому А. В. Григорьеву {Александр Васильевич Григорьев - русский географ - один из активных деятелей Географического общества.}, которому я напишу из Алашаня.

   Искренне преданный Вам

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   Вначале я хотел было ограничиться одним этим листком, чтобы самым конспективным образом познакомить Вас с деятельностью экспедиции или, вкратце, с ее общим состоянием или житьем-бытьем. Но, будучи в гостях у торгоутского бэйлэ, я, между прочим, узнал, что будто бы сюда, на Эцзин-гол, ускоренно идет какая-то экспедиция, по слухам, выступившая из г. Урги, дошедшая до Балдын-цзасака и стремящаяся попасть в Хара-хото. На мой вопрос: кто такие эти люди, которые идут в Хара-хото? - монголы ответили: "русские". Под словами или определением "русские", как известно, монголам представляются все европейцы, как тибетцам, граничащим с Индией, под словом "пилин" {Англичанин.} известны все европейцы... Если слух этот достоверен, что Вам должно быть известно, может быть, лучше нашего, то Вы поймете мое искреннее стремление дать как можно скорее хотя бы предварительные сведения о тех развалинах, о том таинственном городе, о котором Вам уже известно на протяжении минувшего года. Надеюсь, что Вы, милейший Андрей Андреевич, по получении моих пакетов с известием и рукописями, добытыми в Хара-хото, по обсуждении с высокоуважаемым Петром Петровичем, пригласите академика С. Ф. Ольденбурга (которому я пишу об этом) и П. С. Попова, которые общими усилиями разберутся в предварительном материале и не откажут разобраться в том полном, который я надеюсь выслать осенью текущего года.

   Думаю, что в развалинах нам удастся добыть еще кое-что интересное. У нас явилось маленькое чутье, где и как искать, хотя более ценные находки добыты чисто случайным образом.

   Время, по-прежнему, бежит с ужасной быстротой; заняты все более или менее любимым делом. Все понемногу сживаемся в одну семью. Хара-хото и раскопки в нем заинтересовали нас страшно, Хара-хото, Хара-хото только и слышим на языках моих молодцов.

   Книгою Stein'a {Аурел Стейн - английский исследователь Центральной Азии, ее археологии и истории, автор нескольких крупных работ.}, которою Вы меня снабдили в путешествие, я вызвал у моих молодцов-спутников еще больший интерес.

   По-прежнему, в заключение, прошу не отказать выслать нам какие-либо интересные вырезки из газет или NoNo журналов, за что странники будут особенно благодарны и признательны. Ну, дружище, до свидания! Не забывайте вдали искренне любящего Вас

  

   Дорогой Андрей Андреевич!

   22 апреля экспедиция благополучно прибыла в город Дынь-юань-инь, будучи гостеприимно и приветливо встречена чиновниками местного управителя и Цокто Гармаевичем Бадмажаповым, моим спутником по Тибетской экспедиции - ныне представителем торговли Кяхтинского купечества в Южной Монголии.

   От Эцзин-гола до Дынь-юань-ина, пересекая пустыню по диагонали с северо-запада на юго-восток, маршрут экспедиции описал кривую, около 580 верст (протяжением). Крайне тяжелый путь этот мы осилили в 25 дней непрерывного движения, если не считать двух невольных дневок, вызванных сильными западными или северо-западными бурями, омрачившими воздух или тучами пыли, или снегом (в ночь с 16 на 17 апреля), сбитым в сугробы до 2-3 футов мощности и пролежавшим в протяжении одного-двух последующих дней. Не надо забывать, что накануне, в тени в 1 час дня, термометр показал ,5° С, а накануне первой бури - 5 апреля, я измерял температуру поверхности песчаного бархана, согревшегося до ,8° С. Вот какие здесь климатические крайности!

   На второй половине дороги мы стали успешно собирать жуков, ящериц и змей. Последних особенно много было на пути к самому оазису Алаша: в этот день - день вступления экспедиции в резиденцию Алаша-цин-вана - мы изловили до десятка змей, из которых половину взяли в коллекцию. Скорпионов здесь также немало.

   С. С. Четыркин, аккуратно доставивший транспорт экспедиции в Алаша еще 23 февраля, жаждавший нашего прихода, сильно обрадовался свиданию с экспедицией. Последняя нашла хороший приют у Бадмажапова, где и предполагают устроить метеорологическую станцию и склад.

   Сегодня я отправил коллектора-ботаника и собирателя насекомых, г. Четыркина, двух препараторов и охотника-гренадера в Алашаньский хребет, с целью его изучения в зоологическом и ботаническом отношениях. Еще через несколько дней, по приведении дневников и коллекций в порядок, поедут в те же горы геолог и топограф. Меня удержит здесь более значительное время станция, отчет и упаковка хара-хотоских предметов, а также и другие сборы и писание. Из Эцзин-гола я отправил Вам два пакета письмен и пакет с предварительными маленькими отчетами моими о Хара-хото и геолога А. А. Чернова о низовьях Эцзин-гола. Вероятно, все то Вы уже получили давно и, согласно моей просьбе, привлекли к изучению и ознакомлению с документами П. С. Попова, а главное, академика С. Ф. Ольденбурга. Последнему, мне думается, особенный интерес могут представить настоящие бумаги. Не премините пригласить его, показать ему и эту мою маленькую посылку. Повторяю, что весь материал, добытый в Хара-хото, огромный; и мы, как немцы или англичане, уже считаем не числом предметов, а числом ящиков.

   Как и предполагал, пошлю весь материал нынешней осенью с караваном торгового дома "Собенников и бр. Молчановы" через Ургу.

   Через две недели постараюсь прислать Вам более обстоятельное донесение. На этот же раз, я пользуюсь случаем отсюда первой почты, строчу Вам это коротенькое письмо с целью скорее известить Вас и общество о благополучном пересечении экспедицией самого трудного участка пустыни.

   Итак, экспедиции удалось, на всем протяжении маршрута по Монголии, прожить и изучить новую дорогу, никогда до нас из европейцев не пройденную. Историческая, большая дорога от низовья Эцзин-гола до Алаша-ямыня проходит как раз через Хара-хото (Черный город). На твердом, хрящеватом грунте она выражена отчетливо двумя-тремя глубокими бороздками, по которым периодически проезжают туземцы-монголы алаша или торгоуты, имея по дороге отличную стоянку в долине Гойцзо, по характеру своему напоминающую таковую Цайдама, но только в значительно меньшем размере.

   В Гойцзо мы нашли ключевые болота - озерки, окаймленные высокими камышами и оживленные порядочным количеством плавающих и голенастых пернатых, на которых мы не преминули поохотиться.

   Геолог экспедиции, А. А. Чернов, крайне заинтересован ханхайскими отложениями, их изучением. Он нашел ископаемые, точнее, кости животных - лошади, крупного грызуна, мелкие косточки рептилий и амфибий, сопровождавших древнего человека.

   Здесь участники экспедиции получили первую почту, со времени выступления из Урги. Бадмажапов уже давно заручился благосклонным вниманием посланника в Пекине (покойного Д. Д. Покотилова), сделавшего распоряжение, в согласии с китайцами, препровождать, равно и принимать обратно, пакеты в Алаша-ямынь. Таким образом, экспедиция имела возможность получать и отправлять письма раз в неделю. До сего времени я не получил от Вас ни одной весточки. Жду их вместе с книгой "Монголия и страна тангутов", I том Пржевальского.

   Хара-хото вновь порадовал нас интересными находками, как, например, письмена (часть которых я посылаю теперь), очир, чашечки, стремена, гири, молоток, опять монеты и многое другое. Письмена, вероятно, денежные знаки или важные документы с печатями и китайскими и, кажется, санскритскими текстами.

   Живем мы по-прежнему интересами настоящей экспедиционной жизни. После долгого пребывания в пустыне нас манят горы. В жаркое время дня желание это еще более увеличивается.

   В заключение прошу Вас не забывать путешественника. Черкните, пожалуйста, получены ли Обществом посылки геологической коллекции, равно пакеты с письменами "Хара-хото" и отчетами?

   В половине лета отправимся через Нань-шань на Куку-нор.

   Дружески обнимаю Вас

  

   Глубокоуважаемый Сергей Федорович!

   Все ждал от Вас весточки, но так и не дождался...

   Только что полученное письмо от А. В. Григорьева меня утешило очевидным положительным результатом по отношению к раскопкам в Хара-хото. Я намереваюсь вместо весны отправиться из Гуйдуя зимою - в конце декабря с тем, чтобы сделать петлю отсюда на извилину Желтой реки, в место нахождения монастыря Рарчжа-чомба, затем прямою дорогою на восток к монастырю Лабран и далее к Лань-чжоу-фу и Алашань. Из Ала-шаня вновь поверну на свой любимый Черный город (Хара-хото) с целью подольше заняться розысками сокровищ.

   Таким образом, в сентябре месяце рассчитываю быть в Кяхте, вероятно, в начале месяца, а в конце и в Москве. Жалею очень, что напрасно потерял в Гуй-дуе лучшее время - осень, и все из-за далай-ламы. Доржиев {Агван Доржиев - бурят по происхождению, один из высших буддийских монахов, удостоившийся места ближайшего советника далай-ламы.} меня также сильно подвел. Хорошо еще, что я располагаю своими личными сбережениями, иначе окончательно сел бы на мель. Во всяком случае, если далай-лама на мое письмо не откликнется, не прикажет своему чиновнику явиться ко мне с долгом и за получением подарков, то я должен буду прибегнуть к конторе торгового дома в Алашане, которая мне обещала временную материальную поддержку.

   Между тем нынче, как никогда, везло на покупку тибетских книг, бурханов (металлических и иконописных), предметов культа вообще и предметов ценных женских украшений кукунорских тангутов, равно и по приобретению китайских картин, на что истрачено мною очень и очень порядочно. Отчасти я поступил так, помня Ваше обещание перевести на мое имя в Нинся полторы-две тысячи рублей.

   Если Вы того же мнения, что и прежде, то я очень буду просить Вас, дорогой Сергей Федорозич, не отказать мне присылкою в том же размере (переводом в Кяхту или в Ургу, где имеется русско-китайский банк) ко времени моего туда прибытия к 1 августа. Если можно, пожалуйста не откажите.

   Не ожидал, что А. Доржиев подведет!

   Спешу с этим письмом, зная, что Вы собираетесь в далекую дорогу.

   Чойбзэнский гэгэн поручил мне передать Академии наук нечто очень интересное. Портрет собственной работы этого симпатичного хутухты в оригинальном костюме, я Вам посылаю. Подобный костюм я также намереваюсь приобрести для Академии.

   Пока все. Желаю Вам полного успеха в Вашем интересном предприятии. До свидания. Искренне преданный

   С нетерпением буду ждать Вашей весточки. Портрет Чойбзен-хутухты покажите милейшему А. В. Григорьеву, которому я пишу со следующей почтой.

  

   Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович.

   Шлю Вам мой сердечный привет из Алашаньской пустыни, на своей восточной окраине приютившей оазис Дынь-юань-ин... Сюда я прибыл 7 апреля и успел не только снарядиться в путешествие по пустыне летом и к предстоящим занятиям в Хара-хото, но успел немного и отдохнуть (физически от напряженной деятельности; представьте, первый раз за все мои путешествия почувствовал усталость) и справился с отчетом в Генеральный штаб. Обществу я писал из Лабрана и буду писать с развалин Хара-хото, которые теперь особенно заняли все наши помышления. Хара-хото не сходит с наших уст. Я утешаю себя мыслью, что порадую Вас чем-нибудь новым. Не знаю, получили ли Вы мои посылки и что в них нашли интересного. Я Вам писал с зимовки с приложением портрета Чойбзэн-хутухты. Теперь посылаю один (из десяти лабранских удачных) снимок, с так называемого золотого субургана,- ставшего золотым в мое пребывание в Лабране, к весеннему празднику. В Лабране я успокоил свои нервы от пережитого на Амдоском нагорье и пережитого не только в известную ночь на 13 января - ночь, ставшую чуть не роковой для экспедиции, но и в течение всего периода амдоской экскурсии. Тяжелые дни были, но зато полны громадного интереса. Каждый день приносил нам новые и новые сюрпризы со стороны воинственного разбойничьего населения, в среду которого проникает европейское оружие больше и больше. Пополнение этнографической коллекции идет успешно. Помимо образцов буддийского культа, удалось, в особенности в Лань-чжоу-фу и Дынь-юань-ине, купить много интересного в отдел китайской старинной художественной работы из бронзы. Впрочем, на многие выдающиеся старинные вазы удалось лишь посмотреть, так как они стоили громадных денег - несколько сот рублей экземпляр (Минской династии). На обратном пути, в Лабране, Лань-чжоу-фу и Дынь-юань-ине я истратил на такого рода коллекции (в Лабране, впрочем, почти исключительно на бурханы и книги) более шестисот рублей. Кроме того, имеются особенно интересные предметы по культу, полученные в подарок от гэгэнов. Несмотря на то, что мне удалось свидеться с далай-ламой (в Гумбуме), на обратном моем пути, и получить с него доржиевский долг, я с прежней настоятельностью прошу Вас, дорогой Сергей Федорович, не отказать мне в переводе в Ургу или Кяхту двух тысяч рублей. Все приобретенное для Академии - этнографическое - превышает просимую цифру вдвое. К моему возвращению в Петербург, в начале октября, я просил бы Вас приготовить в стенах Академии помещение, в котором я мог бы свободно разобрать мои этнографические сборы. В Ургу же постараюсь прибыть, как писал Вам, в половине августа, в Кяхту - к 1 сентября. Из Хара-хото черкну Вам, в зависимости от результатов, раньше или позже. Пока же до свидания. Крепко жму Вашу руку.

   До сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что больше нет