Главная » Книги

Козлов Петр Кузьмич - Письма

Козлов Петр Кузьмич - Письма


1 2 3 4

  

П. К. Козлов

  

Письма П. К. Козлова ученым, общественным и государственным деятелям

  
   П. К. Козлов. Русский путешественник в Центральной Азии.
   Избранные труды к столетию со дня рождения (1863-1963)
  
   Избранные письма П. К. Козлова, впервые публикуемые в настоящем издании, охватывают период с 1886 по 1933 г.
   В настоящий том включены далеко не все имеющиеся в архивах письма, а лишь небольшая часть их. Публикуемые письма включают ценный фактический материал по исследованию природы Центральной Азии или освещают мало известные данные о деятельности самого путешественника и Географического общества, снаряжавшего экспедиции.
   Публикуемые письма Петра Кузьмича раскрывают его повседневную жизнь, отношение к людям, способствуют выявлению некоторых новых штрихов в его биографии.
   Они показывают его веру в свою "звезду" путешественника по Центральной Азии - ни тени колебаний, сомнений или увлечения другим каким-либо занятием, никаких следов унынья, слабости воли в трудных условиях путешествий. Наоборот, по его письмам можно судить о том, что он умел довольствоваться малым. Больше того, письма Петра Кузьмича отражают его бодрость, даже в возрасте 70 лет, и неуклонную жажду к познанию еще не известного.
   В письмах П. К. Козлова чувствуется человек дела, скупо уделявший время на все личное (см. письма к жене - спутнику его последней экспедиции - Е. В. Козловой-Пушкаревой). Его личная жизнь полностью растворялась в работе, энергичной деятельности по твердо намеченному плану - последовательного изучения Центральной Азии.
   Из писем П. К. Козлова видна его исключительная собранность и требовательность к себе, а это порождало и требовательность к другим. Давая всегда много поручений и настойчиво добиваясь их выполнения, он воспитывал точность и аккуратность и у своих сотрудников.
   Большой познавательный интерес представляют письма П. К. Козлова из экспедиций, написанные им во время путешествий по Центральной Азии. В них Петр Кузьмич красочно описывает посещенные им страны, глубоко понимая природу во всем ее многообразии.
   Все его письма свидетельствуют о большой любви к путешествиям и неустанном интересе к их результатам. Будучи в экспедициях, он постоянно отправлял коллекции в соответствующие научные учреждения и интересовался обработкой их специалистами. Забота о коллекциях выражена почти во всех письмах из экспедиций.
   П. К. Козлов был не только страстным путешественником, но и блестящим пропагандистом и популяризатором научных знаний путем организации выставок и лекций по результатам каждого путешествия, что отражено в ряде его писем, относящихся к периодам обработки материалов экспедиций.
   Вся многообразная деятельность П. К. Козлова нашла отражение в его письмах. По своему содержанию и форме многие письма представляют большой интерес, являясь откликом современника на многие научные и общественные явления за полувековой период его активной творческой деятельности.
   Значение переписки П. К. Козлова увеличивается еще и тем обстоятельством, что она охватывает очень большой и интересный исторический период конца XIX и начала XX в., с которым совпала эпоха бурного развития географической науки в России.
   П. К. Козлов имел широкий круг адресатов. Здесь публикуются только письма к ученым, общественным деятелям, известным путешественникам, спутникам его экспедиций.
   Приведенные в настоящем томе, ранние письма Петра Кузьмича, датированные 1886, 1887, 1888 гг., обращены к его учителю - великому путешественнику H. M. Пржевальскому. Они относятся к периоду усиленной подготовки П. К. Козлова к экспедиционной деятельности его, как путешественника.
   Наиболее интенсивная переписка Петра Кузьмича совпадает с периодом его самостоятельных экспедиций, особенно его путешествия 1907-1909 гг., когда расширился круг его адресатов среди ученых и таких специальностей, как археология, история и т. д.
   Как правило, письма публикуются полностью. В отдельных случаях были сделаны лишь, с ведома Е. В. Козловой-Пушкаревой, небольшие сокращения.
   Располагаются письма в хронологической последовательности и печатаются по сохранившимся оригиналам.
   В Архиве Академии наук СССР хранятся письма к С. Ф. Ольденбургу, В. Л. Комарову, А. П. Семенову-Тян-Шанскому, А. А. Бялыницкому-Бируле, Ю. М. Шокальскому (от 25 сентября 1925 г.), А. А. Достоевскому.
   В Архиве Географического общества СССР - письма к H. M. Пржевальскому, Е. В. Козловой-Пушкаревой, Г. Е. Грумм-Гржимайло, Ю. М. Шокальскому (28 мая 1924 г., 27 октября 1930 г., октябрь 1933 г.).
   Пользуясь случаем, выражаем благодарность сотрудникам Архива Географического общества Т. С. Филанович, Т. П. Матвеевой и Архива АН СССР Б. А. Малькевич за помощь, оказанную нам при работе в фондах, а также Е. В. Козловой-Пушкаревой за отбор и обработку писем, адресованных к ней.
   Даты писем, написанных до 1.II.1918 г., оставлены без перевода на новый стиль.
   Встречающиеся в тексте писем сокращения некоторых слов дополнены без оговорок и скобок. Оставлены без изменений сокращенные обозначения Русского географического общества (Р. Г. О.) и Академии наук (Р. А. Н.). Сокращения в текстах писем отмечены отточиями в квадратных скобках. В необходимых случаях к отдельным словам сделаны соответствующие пояснения и примечания. Как и выше в настоящем томе, примечания редакции отмечены звездочкой, лишь в письмах к Е. В. Козловой-Пушкаревой примечания даны адресатом в тексте писем в скобках. (Пунктуация в письмах оставлена почти без изменений). Справки о лицах, имена которых упоминаются в письмах, даются только один раз - в первом случае.
   Справку об адресатах приводим здесь, так как в письмах автор обращается к адресатам по имени и отчеству. Для удобства читателей список адресатов составлен по алфавиту имен.
   Алексей Андреевич Бялыницкий-Бируля (1864-1938), зоолог, профессор, директор Зоологического музея АН СССР.
   Андрей Андреевич Достоевский - ученый секретарь Географического общества (с 1903 по 1914 гг.).
   Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский (1866-1942)- энтомолог, профессор, сотрудник Зоологического музея, затем Зоологического института АН СССР, президент Русского энтомологического общества. Сын П. П. Семенова-Тян-Шанского.
   Владимир Леонтьевич Комаров (1869-1945) - выдающийся ученый ботаник, путешественник, активный деятель Географического общества, некоторое время был его ученым секретарем. Академик с 1920 г., вице-президент (с 1930 по 1936 гг.) и президент (с 1936 по 1945 гг.) АН СССР.
   Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло (1860-1936) - один из крупнейших путешественников-исследователей Средней и Центральной Азии.
   Елизавета Владимировна Козлова-Пушкарева - жена и спутник П. К. Козлова в его последней экспедиции, орнитолог, старший научный сотрудник Зоологического института АН СССР.
   Николай Михайлович Пржевальский (1839-1888) - выдающийся русский путешественник-исследователь Центральной Азии.
   Петр Михайлович Никифоров (род. 1882 г.) - полпред СССР в Монголии в 1925-27 гг., член КПСС с 1904 г., персональный пенсионер.
   Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934) - видный русский ученый-востоковед, академик (с 1901 г.). Непременный секретарь Академии наук (с 1904 по 1929 г.). Принимал участие в двух научных экспедициях в Западный Китай (1909-10 гг. и 1914-15 гг.).
   Юлий Михайлович Шокальский (1856-1940) - географ и океанограф, член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки. Председатель Географического общества СССР с 1917 по 1931 гг.
   Редакция надеется, что даже небольшая часть писем, публикуемая здесь, поможет полнее представить личность незаурядного путешественника, отдавшего всю свою жизнь любимому делу исследования Центральной Азии.

Т. Н. Овчинникова

  

31 марта 1886 г. Петербург.

   Глубокоуважаемый и дорогой Николай Михайлович!
   Искренне - от всей души благодарю Вас за память. Сегодня я на уроках в классе получил от Вас письмо, которому был настолько рад, что не могу даже и сказать. Мне на первый момент казалось, что я лично с Вами говорю, и где же? У Вас, у Вас в прекрасной Слободе. Так быстро передо мною побежала деревня со всеми своими прелестями, которые одни могут сблизить человека с природой[...]
   Дела мои по-прежнему подаются вперед. О результатах напишу после. Теперь горячее время у нас; экзамены, как говорится, на носу. О постороннем мало времени подумать, только действительно, смотря на такую хорошую погоду,- невольно приходится на несколько минут рассеяться. Затем опять возвращаемся к тому же, т. е. к зубрению, имея поддержку нравственную в лице Вашем.
   Искренне уважающий и благодарный Вам воспитанник

П. Козлов.

  

С.-Петербург. 14 мая 1886 г.

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!
   Радуюсь! Экзамены выдержал блистательно; в среднем 10,3; страшная алгебра была первым экзаменом - прошла. Усердие принесло более чем плод желанный. А уж и занимался я последнее время; ну а теперь, следуя Вашему благому совету, отдыхаю.
   Вот причина, по которой я ни одного письма не написал Вам, простите, дорогой Николай Михайлович. Много, много раз вспоминал, несмотря на зубрение, те "9 мая" {День именин H. M. Пржевальского.}, которые были проведены в далеких и заманчивых пустынях; невольно при одном воспоминании о них рисуются картины "счастливого прошлого"; а стоит хоть немного отдаться им, как уже является вся природа, указывая на свои райские уголки - как Чертын-тан, Лоб-нор и все оазисы - и в конце концов манит, упрекая, неужто мало доставила Вам удовольствия и всего, что есть лучшего! Разве и не представится случай опять, разве и в силах мы отказать природе - нет это невозможно. Этого не будет. Снова увидим необозримые долины, снова явится плоскогорье Тибет с первобытными картинами, снова увидим себя между тростниками Цайдама и Лоб-нора, скоро пернатые будут нашими конфектами. Ох! мечты, мечты! Простите, что увлекся, это бывает после каждого виденного сна или Вашего письма - последнее как часть маленькая из путешествия [...] Искренне любящий и беспредельно преданный Вам всем воспитанник

Ваш П. Козлов.

  

2 июля 1886 г. Красное Село.

   Многоуважаемый и дорогой Николай Михайлович!
   Не получая от Вас, сравнительно долгое время, письма, я заключил, что, по всей вероятности, Вас нет дома.
   [...]Прискорбно только, что у Вас болят ноги. Ну все-таки это в первый раз приходится слышать - болезнь от избытка здоровья.
   Позвольте искренне и сердечно принести Вам, добрый и дорогой Николай Михайлович, мою благодарность за Ваше глубоко искреннее и самое радушное отношение, я чуть ли не с первых дней знакомства с Вами вижу в Вас отца в полном смысле этого великого слова. Искренне скажу Вам, что я глубоко прочувствован Вами. Довольно лишь вспомнить Вас, чтобы доставить себе тему на хорошее размышление, сразу станут грезиться картины счастливого прошлого, дорогого, только что минувшего и еще более теперь вновь тянувшего и манившего...
   19 июня - в день для нас знаменательный и событный на всю жизнь - я много раз вспоминал и мысленно уносился на озера "Русское" и "Экспедиции". Весь вечер - часа два-три - я, окруженный своими товарищами, рассказывал им. Собственно не спишь, лишь только лежишь и долго, долго после рассказов, после дорогих воспоминаний грезятся все прелести, плохо оцениваемые в надлежащее время [...]
   Искренне уважающий и любящий Вас

Кизо.

  

13 мая 1887 г. С.-Петербург.

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!
   С каким чувством, с каким восторгом сажусь я за это письмо и спешу сказать Вам, что выдержал экзамен; в среднем 11 баллов. Никогда так не оценишь отдых, как в данную минуту, Вы не можете представить себе как чувствуется хорошо, приятно и легко, как будто тяжелая ноша, с которой тащился в гору, преодолевая на пути препятствия, свалилась с плеч у места назначения. Благодарю сердечно за благословение, ибо оно служило великим подспорьем во весь период экзамена.
   Ваше дорогое письмо получил среди своих зубрений, так оно меня растрогало, понять легко, да и в самом деле, с одной стороны широкая, настоящая жизнь, жизнь полная прелестной природы - с другой, эти каменные стены, эти камень на камне здания - жара, форменность - великим недругом являются и заставляют подумать о деревне, как о чем-то таинственном и никогда не доступном. Но в надежде, что и черепашым шагом когда-нибудь достигнем, крепко идем к цели и крепко ее выполняем задачи.
   Искренне Вас любящий воспитанник

Ваш Кизоша.

  

13 июня 1887 г. Красное Село.

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович.
   Как приятно получить от Вас письмо, обыденное вообще, а давно желанное в особенности: я начинаю перерождаться, достаточно только было прочесть письмо, или, главным образом те милые слова, как передо мной явился иной мир, мысли другие, желания и все, все иное.
   Сразу припомнилось то, может быть, когда-то считавшееся тяжелым, теперь же, наоборот, манящее к себе и манящее не на шутку.
   Опять придется пожить жизнью, какою мало живут, ощущать впечатления и испивать блага природы, которые едва ли и (уж?) пришли бы у нас на родине, где жизнь идет как заведенная машина, где сегодня делается, что вчера, прошлый год - что нынешний; при такой жизни и мудрено что-либо получить и испить особенное. Это как муравейник; всегда находится в каком-то тревожном состоянии - всегда видишь, как члены, его составляющие, бегают, торопятся, подавляют друг друга на пути, не видя и не засматривая, что делается в стороне от них. То им чуждо, то им труднодоступно! Да! мечты, превратитесь в действительность!
   Как мне будет приятно провести у Вас каникулы, где не один раз мы поговорим о будущей экспедиции - быть может, уже и о тех местах, где нам придется теперь побывать. Ну, да пока довольно. Простите, дорогой Николай Михайлович, за мечтательность...
   P. S. Убитое количество Вами вальдшнепов приводит охотников в ужас.
   Искренне Вас любящий

Ваш Кизоша.

  

20 июня 1887 г. Красное Село.

   Дорогой и многоуважаемый Николай Михайлович!
   Сегодня получил от Вас письмо, за которое сердечно благодарю[...]
   Как тиха и однообразна Ваша жизнь в Слободе. Великий труженик Вы,- добрый Николай Михайлович! Как неустанно ведете мысль свою - задуманную, бог знает, в какие годы[...]
   В своих трудных писаниях - Вы непрерывно живете в Азии - и только телом доступны нам. Сидя за писанием, Вам нередко представляются те уголки в стране, недавно нами покинутой, где мы малой, но дружной и идеальной семьей своей радовались одной радостью, и если горевали - то так же одинаково все. А в минуту вдохновения (описывая горные охотничьи экскурсы) даже забываетесь и чувствуете себя далеко, далеко... там, где так величаво струится Тетунг, где так волнуется голубое озеро (Куку-Hор), где те долины, покрытые миллионным количеством зверей.
   Не правда ли, Николай Михайлович, вот именно где счастье, вот где скрывается жизнь,- жизнь заманчивая, привлекательная. Честь и хвала Вам, великий Николай Михайлович, стоит немного вспомнить пребывание в Азии и сейчас же представляешь Вас мужем, перед которым должны преклоняться и говорить: "Ты гений! Ищи суда в самом себе!"
   Прощайте! Великий Николай Михайлович, величайшим счастьем считаю право иметь писать Вам.
   Воспитанник, искренне Вас любящий

Кизоша.

  

Урга. 13 июля 1905 г.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   До сих пор я с Вами общался телеграммами; теперь желаю побеседовать письмами более подробно. Сибирский скорый поезд быстро домчал меня до Иркутска, а почтовый и до Верхнеудинска {Ныне г. Улан-Удэ.}, где я случайно встретил Дорджиева и в сообществе с ним поехал вверх по Селенге и Кяхте. В Кяхте по разным делам пришлось прожить три недели в одном доме (Лушникова) с Дорджиевым. Из Кяхты я заговорил с далай-ламой письменно, а в Урге {Ныне г. Улан-Батор.} и устно.
   Замечательный человек далай-лама, он стоит по уму выше всех своих министров и секретарей; ему не достает лишь европейского лоска, хотя по части своих дел он лучше патентованного дипломата. Сближаясь с Россией и видя в будущем еще большую дружбу с большой державою, он уже мечтает провести телеграф от Лхасы к русской границе. Вот как он культивировался, прожив более полгода вблизи русской земли...
   По внешности это небольшой изящный человек с лицом, испорченным оспой, и выразительными темными глазами, с большими ушами. В движениях, в разговоре видна печать нервного раздражения, все еще не прошедшая после англо-военной экспедиции в его столицу. Ведь "знаменитые" англичане, придя в Лхасу, поставили горные орудия вокруг Будалхы и хотели разгромить дворец далай-ламы, если бы монахи попытались воспротивиться желанию разгневанных проникнуть в тайники, никем и никогда из европейцев не посещаемые.
   "Теперь - говорит далай-лама, обращаясь ко мне,- Лхаса открыта для Вас", в особенности он подчеркнул эти слова после того, как я показал свой последний печатный труд и карту. Иллюстрации книги навели на мысль о портрете. Далай-лама, под влиянием своих приближенных, не желает сниматься фотографически, но ничего не имел против писанного портрета. Для этой цели я выписал из Троицкосавска довольно талантливого художника (в будущем моего сотрудника), который и нарисовал к сему дню шесть портретов далай-ламы (карандашом); два портрета (в простой и парадной обстановке) далай-лама пожелал поднести государю; три для себя и один (в профиль) дарит мне.
   Министры и двор далай-ламы много сфотографированы и некоторые описаны. Я прилагаю Вам на просмотр и показ глубокоуважаемому Петру Петровичу {П. П. Семенов-Тян-Шанский.} и всем тем, кому Вы пожелаете показать, но ни в каком случае никому не давать.
   Далай-лама, с которым я вижусь довольно часто, ко мне относится любезно, дружески и я положительно счастлив - ведь одна моя заветная мечта - видеть владыку Лхасы и Тибета - исполнилась и как горько, обидно и тяжело, что исполнению второй - посещению Лхасы - противятся собственные отечественные дипломаты.
   Только сейчас возвратился от далай-ламы обласканный с кучею подарков для Географического общества вообще и для Петра Петровича в частности. Мой художник награжден материально и нравственно.
   Лично я получил от далай-ламы его портрет в профиль, подписанный золоченными буквами и отличного (ценного) бурхана,- такого, какого мне по изяществу не приходилось видеть. Далай-лама называл меня своим лучшим другом и первым знакомым - знатоком Тибета. Остальное многое при свидании. Теперь и некогда и не знаю как кратко излагать [...]
   Искренне преданный Вам

Ваш П. Козлов.

  

Москва. 4 апреля 1906 г.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   В Москве настоящая весна: светит теплое солнышко, в тени температура поднимается до 15 градусов выше нуля. На улицах праздничный люд одет по-летнему. Душно сидеть в такое время в комнатах - в городе, хочется на простор. В виде лекарства думаю съездить по Ярославской дороге на "тягу" вальдшнепов.
   Сегодня уезжает из Москвы к Вам для доклада (в пятницу) в Географическое общество об Алтае (русской части и монгольской) Вас. Вас. Сапожников {В. В. Сапожников - известный исследователь Алтая, ботаник, профессор Томского университета.}, с которым я здесь почти ежедневно встречаюсь. Сапожников намеревается познакомиться с Вами поближе; это серьезный путешественник. В общих чертах я с удовольствием выслушал его интересные рассказы о поездке по Алтаю, к тому же он их иллюстрировал роскошными диапозитивами, приготовленными для доклада в Обществе.
   Не пропустите случая посмотреть сапожниковские диапозитивы.
   Так как Вас. Вас. скоро намеревается снова поехать в Алтай (в монгольскую часть), то он просил от меня заранее в обмен на свои книги, постоянно мне высылаемые, получить от меня хотя бы первую (нужную для него) часть моей книги. У Вас прошу, дорогой Андрей Андреевич, не отказать мне выдать (в счет моих экземпляров) первую часть В. В. Сапожникову [...]
   Если случится что-либо особенно важное, то черкните мне словечко.
   Искренне преданный Вам

Ваш П. Козлов.

  

2 августа 1906 г. с. Дарьино.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   Вчера получил Ваше заказное письмо, со вложенной телеграммой. Спасибо большое за пересылку последней и Ваши сообщения.
   Еще тяжелее стало на сердце,- неужели Вы думаете, что "Ваш Козлов" в состоянии усидеть без "живого дела" - путешествуя годы. Не видеть чудных картин Кама, не дышать воздухом его теплых долин, не видеть снеговых цепей колоссальных хребтов и не располагать свой лагерь на берегах знаменитых рек Китая - не в силах ваш путешественник. Я сам не знал, что могу испытывать от бездействия некоторого рода тоску и томление, свойственные исключительно путешественникам.
   Негодую на Министерство иностранных дел; оно мне выставляло мотивом нежелание англичан пускать в Тибет кого бы то ни было из европейских путешественников, даже собравшегося в Тибет и стоявшего на границе его Гедина {Свен Гедин - шведский путешественник, исследователь Центральной Азии.}. Телеграмма же при сем присылаемом - гласит обратное. Ради бога, действуйте, не дайте остыть огню, иначе я не увижу Восточного Тибета и тогда все это ляжет на Вас. Думаю в августе приехать и начать опять хлопотать через Петра Петровича, через Генеральный Штаб[...]
   Я очень желаю получить экспедицию, исключительно при содействии П. П. Семенова-Тян-Шанского, и получить скорее.
   Сидеть не могу, не вынесу - это говорю по внутреннему убеждению.
   Третьего дня я писал А. П. Семенову все об этом же вопросе. Дружески еще раз прошу Вас внять моим глубоким желаниям применить в Азии свои силы и способности.
   Крепко обнимаю Вас

Ваш П. Козлов.

  

22 августа 1906 г. с. Дарьинский пансион.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   Давно не имею от Вас весточки, давно и сам не писал Вам. По некоторым соображениям пришлось отложить мою поездку в Питер до первых чисел сентября. На днях перебрался на городскую новую квартиру (Арбат, д. Титова, No 34), неподалеку от старой. Устроив семью, прикачу к Вам, не могу, положительно, сидеть дома, в России; мой милый Кам, его чудная природа манит меня опять к себе. Чаще и чаще вижу во сне экспедиционную обстановку, вижу долины и снеговые цепи бассейна Меконга, вижу собственный караван, пробирающийся по лесным и кустарным зарослям или высоко в области россыпей и альпийских лугов. Помимо моей особенной воли, мысль то и дело уносится к озеру Русскому, к исходной точке вниз по Желтой реке, только что вышедшей из Орин-нора.
   Примите все силы к выдворению или вернее выселению меня из нынешней России скорее в Азию, в ту ее часть, которая мне так дорога[...]
   Вообще хочется в Питер, чтобы начать новые переговоры о путешествии.
   Буду молить всех заступников усердных, авось (русское авось) смилуются и прогонят на чужбину...
   Привезу дневники H. M. Пржевальского. Привет А. П. Семенову
   Вас же дружески обнимаю

Ваш П. Козлов.

  

Бивуак экспедиции на правом берегу восточного рукава Эцзин-гола.

   28 марта 1908 г.
   Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович!
   Одновременно с этим письмом к Вам я отправляю в Географическое об-во, на имя секретаря А. А. Достоевского, три пакета, заключающие в себе (небольшою частью) мои краткие сведения о посещении Хара-хото и (большею) - два пакета - рукописи, хорошей сохранности, найденные экспедицией при раскопках развалин, где некогда проживали люди с более высокой культурой, нежели та, которую мы видели у ближайших современных обитателей.
   Любопытно то обстоятельство, что город, по-видимому, китайский, с другой же стороны присутствие многих субурганов, многих общежитий ламайских, нахождение иконописей, бурханов с тибетскими письменами и пр. говорит о другом!?
   Высылая в настоящее время исключительно рукописи (точнее одну лишь 20-ю или даже 30-ю часть - хорошей сохранности), среди которых имеются три отдельных книжки, в папках (впрочем, эти книжки имеют быть высланы вместе со всем рукописным материалом осенью настоящего года), я из Алаша-Ямыня постараюсь прислать весь наличный материал, добытый мною в Хара-хото.
   Интересно также, что рукописи главным образом китайские. Копаясь в одном из субурганов, мы наткнулись на сокровище, где все письмена сохранились удивительно хорошо.
   Усердно прошу Вас, дорогой Сергей Федорович, уделить времечко на ознакомление со всем тем, что уже находится в Географическом обществе (надеюсь, что наша почта не погибнет дорогой), точнее будет находиться ко времени получения Вами этого письма. Обо всем этом я пишу А. А. Достоевскому, уведомляя последнего пригласить Вас и, может быть, П. С. Попова {Павел Степанович Попов - генеральный консул в Пекине, знаток китайского языка, переводчик некоторых китайских исторических и географических сочинений на русский язык.} по получении материалов из Хара-хото.
   К моему письму в Географическое общество я прилагаю а) четыре фотографии (дополнительно пришлю из Алаша-ямыня осенью), b) план развалин крепости, с) набросок "поперечный разрез" загадочной постройки и бурхан-иконопись с тибетской датой.
   Вместе с многочисленными рукописями (китайскими письменами), мы добыли чудной сохранности большой (красно-золоченый) бурхан (на холсте). Все это, может быть, дойдет до Вас за год до моего возвращения.
   Завтра экспедиция выступает, по новому пути, в Алаша-ямынь. Первый ночлег будем иметь в Хара-хото, куда уже сегодня утром отправлены люди в целях лишний день-два еще покопаться в развалинах. Целые сутки (несмотря на безводие) экспедиция пробудет в Хара-хото, всем отрядом и все будем искать, искать и искать...
   Буду крайне признателен Вам, если Вы черкнете мне пару слов хотя бы о том, что заключено как в письменах, найденных в субургане А, так и листках, добытых в цацах, вынутых из прочих субурганов.
   В заметке, А. А. Достоевскому, Вы найдете все, что могло бы пока интересовать Вас.
   Пользуясь случаем, приношу Вам, высокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович, мою искреннюю благодарность за Ваше дорогое для меня внимание, за Ваше присутствие в знаменательный момент - оставления мною Петербурга.
   Этот момент часто, помимо воли, встает в воспоминании, и я постоянно, среди всех провожавших меня, вижу энергичное серьезное лицо, осененное ласковой улыбкой,- это лицо Сергея Федоровича. Простите за откровенность - здесь, среди природы, среди любимого дела привыкаешь быть особенно прямым. Мой самый сердечный поклон и привет благоволите передать. дорогому А. В. Григорьеву {Александр Васильевич Григорьев - русский географ - один из активных деятелей Географического общества.}, которому я напишу из Алашаня.
   Искренне преданный Вам

П. Козлов.

  

28 марта 1908 г. Правый берег Эцзин-гола.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   Вначале я хотел было ограничиться одним этим листком, чтобы самым конспективным образом познакомить Вас с деятельностью экспедиции или, вкратце, с ее общим состоянием или житьем-бытьем. Но, будучи в гостях у торгоутского бэйлэ, я, между прочим, узнал, что будто бы сюда, на Эцзин-гол, ускоренно идет какая-то экспедиция, по слухам, выступившая из г. Урги, дошедшая до Балдын-цзасака и стремящаяся попасть в Хара-хото. На мой вопрос: кто такие эти люди, которые идут в Хара-хото? - монголы ответили: "русские". Под словами или определением "русские", как известно, монголам представляются все европейцы, как тибетцам, граничащим с Индией, под словом "пилин" {Англичанин.} известны все европейцы... Если слух этот достоверен, что Вам должно быть известно, может быть, лучше нашего, то Вы поймете мое искреннее стремление дать как можно скорее хотя бы предварительные сведения о тех развалинах, о том таинственном городе, о котором Вам уже известно на протяжении минувшего года. Надеюсь, что Вы, милейший Андрей Андреевич, по получении моих пакетов с известием и рукописями, добытыми в Хара-хото, по обсуждении с высокоуважаемым Петром Петровичем, пригласите академика С. Ф. Ольденбурга (которому я пишу об этом) и П. С. Попова, которые общими усилиями разберутся в предварительном материале и не откажут разобраться в том полном, который я надеюсь выслать осенью текущего года.
   Думаю, что в развалинах нам удастся добыть еще кое-что интересное. У нас явилось маленькое чутье, где и как искать, хотя более ценные находки добыты чисто случайным образом.
   Время, по-прежнему, бежит с ужасной быстротой; заняты все более или менее любимым делом. Все понемногу сживаемся в одну семью. Хара-хото и раскопки в нем заинтересовали нас страшно, Хара-хото, Хара-хото только и слышим на языках моих молодцов.
   Книгою Stein'a {Аурел Стейн - английский исследователь Центральной Азии, ее археологии и истории, автор нескольких крупных работ.}, которою Вы меня снабдили в путешествие, я вызвал у моих молодцов-спутников еще больший интерес.
   По-прежнему, в заключение, прошу не отказать выслать нам какие-либо интересные вырезки из газет или NoNo журналов, за что странники будут особенно благодарны и признательны. Ну, дружище, до свидания! Не забывайте вдали искренне любящего Вас

П. Козлов.

  

Дынь-юань-инь (Алаша-ямынь). 26 апреля 1908 г.

   Дорогой Андрей Андреевич!
   22 апреля экспедиция благополучно прибыла в город Дынь-юань-инь, будучи гостеприимно и приветливо встречена чиновниками местного управителя и Цокто Гармаевичем Бадмажаповым, моим спутником по Тибетской экспедиции - ныне представителем торговли Кяхтинского купечества в Южной Монголии.
   От Эцзин-гола до Дынь-юань-ина, пересекая пустыню по диагонали с северо-запада на юго-восток, маршрут экспедиции описал кривую, около 580 верст (протяжением). Крайне тяжелый путь этот мы осилили в 25 дней непрерывного движения, если не считать двух невольных дневок, вызванных сильными западными или северо-западными бурями, омрачившими воздух или тучами пыли, или снегом (в ночь с 16 на 17 апреля), сбитым в сугробы до 2-3 футов мощности и пролежавшим в протяжении одного-двух последующих дней. Не надо забывать, что накануне, в тени в 1 час дня, термометр показал ,5° С, а накануне первой бури - 5 апреля, я измерял температуру поверхности песчаного бархана, согревшегося до ,8° С. Вот какие здесь климатические крайности!
   На второй половине дороги мы стали успешно собирать жуков, ящериц и змей. Последних особенно много было на пути к самому оазису Алаша: в этот день - день вступления экспедиции в резиденцию Алаша-цин-вана - мы изловили до десятка змей, из которых половину взяли в коллекцию. Скорпионов здесь также немало.
   С. С. Четыркин, аккуратно доставивший транспорт экспедиции в Алаша еще 23 февраля, жаждавший нашего прихода, сильно обрадовался свиданию с экспедицией. Последняя нашла хороший приют у Бадмажапова, где и предполагают устроить метеорологическую станцию и склад.
   Сегодня я отправил коллектора-ботаника и собирателя насекомых, г. Четыркина, двух препараторов и охотника-гренадера в Алашаньский хребет, с целью его изучения в зоологическом и ботаническом отношениях. Еще через несколько дней, по приведении дневников и коллекций в порядок, поедут в те же горы геолог и топограф. Меня удержит здесь более значительное время станция, отчет и упаковка хара-хотоских предметов, а также и другие сборы и писание. Из Эцзин-гола я отправил Вам два пакета письмен и пакет с предварительными маленькими отчетами моими о Хара-хото и геолога А. А. Чернова о низовьях Эцзин-гола. Вероятно, все то Вы уже получили давно и, согласно моей просьбе, привлекли к изучению и ознакомлению с документами П. С. Попова, а главное, академика С. Ф. Ольденбурга. Последнему, мне думается, особенный интерес могут представить настоящие бумаги. Не премините пригласить его, показать ему и эту мою маленькую посылку. Повторяю, что весь материал, добытый в Хара-хото, огромный; и мы, как немцы или англичане, уже считаем не числом предметов, а числом ящиков.
   Как и предполагал, пошлю весь материал нынешней осенью с караваном торгового дома "Собенников и бр. Молчановы" через Ургу.
   Через две недели постараюсь прислать Вам более обстоятельное донесение. На этот же раз, я пользуюсь случаем отсюда первой почты, строчу Вам это коротенькое письмо с целью скорее известить Вас и общество о благополучном пересечении экспедицией самого трудного участка пустыни.
   Итак, экспедиции удалось, на всем протяжении маршрута по Монголии, прожить и изучить новую дорогу, никогда до нас из европейцев не пройденную. Историческая, большая дорога от низовья Эцзин-гола до Алаша-ямыня проходит как раз через Хара-хото (Черный город). На твердом, хрящеватом грунте она выражена отчетливо двумя-тремя глубокими бороздками, по которым периодически проезжают туземцы-монголы алаша или торгоуты, имея по дороге отличную стоянку в долине Гойцзо, по характеру своему напоминающую таковую Цайдама, но только в значительно меньшем размере.
   В Гойцзо мы нашли ключевые болота - озерки, окаймленные высокими камышами и оживленные порядочным количеством плавающих и голенастых пернатых, на которых мы не преминули поохотиться.
   Геолог экспедиции, А. А. Чернов, крайне заинтересован ханхайскими отложениями, их изучением. Он нашел ископаемые, точнее, кости животных - лошади, крупного грызуна, мелкие косточки рептилий и амфибий, сопровождавших древнего человека.
   Здесь участники экспедиции получили первую почту, со времени выступления из Урги. Бадмажапов уже давно заручился благосклонным вниманием посланника в Пекине (покойного Д. Д. Покотилова), сделавшего распоряжение, в согласии с китайцами, препровождать, равно и принимать обратно, пакеты в Алаша-ямынь. Таким образом, экспедиция имела возможность получать и отправлять письма раз в неделю. До сего времени я не получил от Вас ни одной весточки. Жду их вместе с книгой "Монголия и страна тангутов", I том Пржевальского.
   Хара-хото вновь порадовал нас интересными находками, как, например, письмена (часть которых я посылаю теперь), очир, чашечки, стремена, гири, молоток, опять монеты и многое другое. Письмена, вероятно, денежные знаки или важные документы с печатями и китайскими и, кажется, санскритскими текстами.
   Живем мы по-прежнему интересами настоящей экспедиционной жизни. После долгого пребывания в пустыне нас манят горы. В жаркое время дня желание это еще более увеличивается.
   В заключение прошу Вас не забывать путешественника. Черкните, пожалуйста, получены ли Обществом посылки геологической коллекции, равно пакеты с письменами "Хара-хото" и отчетами?
   В половине лета отправимся через Нань-шань на Куку-нор.
   Дружески обнимаю Вас

Ваш П. Козлов.

  

Оазис Гуй-дуй. 9 декабря 1908 г.

   Глубокоуважаемый Сергей Федорович!
   Все ждал от Вас весточки, но так и не дождался...
   Только что полученное письмо от А. В. Григорьева меня утешило очевидным положительным результатом по отношению к раскопкам в Хара-хото. Я намереваюсь вместо весны отправиться из Гуйдуя зимою - в конце декабря с тем, чтобы сделать петлю отсюда на извилину Желтой реки, в место нахождения монастыря Рарчжа-чомба, затем прямою дорогою на восток к монастырю Лабран и далее к Лань-чжоу-фу и Алашань. Из Ала-шаня вновь поверну на свой любимый Черный город (Хара-хото) с целью подольше заняться розысками сокровищ.
   Таким образом, в сентябре месяце рассчитываю быть в Кяхте, вероятно, в начале месяца, а в конце и в Москве. Жалею очень, что напрасно потерял в Гуй-дуе лучшее время - осень, и все из-за далай-ламы. Доржиев {Агван Доржиев - бурят по происхождению, один из высших буддийских монахов, удостоившийся места ближайшего советника далай-ламы.} меня также сильно подвел. Хорошо еще, что я располагаю своими личными сбережениями, иначе окончательно сел бы на мель. Во всяком случае, если далай-лама на мое письмо не откликнется, не прикажет своему чиновнику явиться ко мне с долгом и за получением подарков, то я должен буду прибегнуть к конторе торгового дома в Алашане, которая мне обещала временную материальную поддержку.
   Между тем нынче, как никогда, везло на покупку тибетских книг, бурханов (металлических и иконописных), предметов культа вообще и предметов ценных женских украшений кукунорских тангутов, равно и по приобретению китайских картин, на что истрачено мною очень и очень порядочно. Отчасти я поступил так, помня Ваше обещание перевести на мое имя в Нинся полторы-две тысячи рублей.
   Если Вы того же мнения, что и прежде, то я очень буду просить Вас, дорогой Сергей Федорозич, не отказать мне присылкою в том же размере (переводом в Кяхту или в Ургу, где имеется русско-китайский банк) ко времени моего туда прибытия к 1 августа. Если можно, пожалуйста не откажите.
   Не ожидал, что А. Доржиев подведет!
   Спешу с этим письмом, зная, что Вы собираетесь в далекую дорогу.
   Чойбзэнский гэгэн поручил мне передать Академии наук нечто очень интересное. Портрет собственной работы этого симпатичного хутухты в оригинальном костюме, я Вам посылаю. Подобный костюм я также намереваюсь приобрести для Академии.
   Пока все. Желаю Вам полного успеха в Вашем интересном предприятии. До свидания. Искренне преданный

Ваш П. Козлов.

   С нетерпением буду ждать Вашей весточки. Портрет Чойбзен-хутухты покажите милейшему А. В. Григорьеву, которому я пишу со следующей почтой.
  

Алашань. Дынь-юань-ин. 29 апреля 1909 г.

   Глубокоуважаемый и дорогой Сергей Федорович.
   Шлю Вам мой сердечный привет из Алашаньской пустыни, на своей восточной окраине приютившей оазис Дынь-юань-ин... Сюда я прибыл 7 апреля и успел не только снарядиться в путешествие по пустыне летом и к предстоящим занятиям в Хара-хото, но успел немного и отдохнуть (физически от напряженной деятельности; представьте, первый раз за все мои путешествия почувствовал усталость) и справился с отчетом в Генеральный штаб. Обществу я писал из Лабрана и буду писать с развалин Хара-хото, которые теперь особенно заняли все наши помышления. Хара-хото не сходит с наших уст. Я утешаю себя мыслью, что порадую Вас чем-нибудь новым. Не знаю, получили ли Вы мои посылки и что в них нашли интересного. Я Вам писал с зимовки с приложением портрета Чойбзэн-хутухты. Теперь посылаю один (из десяти лабранских удачных) снимок, с так называемого золотого субургана,- ставшего золотым в мое пребывание в Лабране, к весеннему празднику. В Лабране я успокоил свои нервы от пережитого на Амдоском нагорье и пережитого не только в известную ночь на 13 января - ночь, ставшую чуть не роковой для экспедиции, но и в течение всего периода амдоской экскурсии. Тяжелые дни были, но зато полны громадного интереса. Каждый день приносил нам новые и новые сюрпризы со стороны воинственного разбойничьего населения, в среду которого проникает европейское оружие больше и больше. Пополнение этнографической коллекции идет успешно. Помимо образцов буддийского культа, удалось, в особенности в Лань-чжоу-фу и Дынь-юань-ине, купить много интересного в отдел китайской старинной художественной работы из бронзы. Впрочем, на многие выдающиеся старинные вазы удалось лишь посмотреть, так как они стоили громадных денег - несколько сот рублей экземпляр (Минской династии). На обратном пути, в Лабране, Лань-чжоу-фу и Дынь-юань-ине я истратил на такого рода коллекции (в Лабране, впрочем, почти исключительно на бурханы и книги) более шестисот рублей. Кроме того, имеются особенно интересные предметы по культу, полученные в подарок от гэгэнов. Несмотря на то, что мне удалось свидеться с далай-ламой (в Гумбуме), на обратном моем пути, и получить с него доржиевский долг, я с прежней настоятельностью прошу Вас, дорогой Сергей Федорович, не отказать мне в переводе в Ургу или Кяхту двух тысяч рублей. Все приобретенное для Академии - этнографическое - превышает просимую цифру вдвое. К моему возвращению в Петербург, в начале октября, я просил бы Вас приготовить в стенах Академии помещение, в котором я мог бы свободно разобрать мои этнографические сборы. В Ургу же постараюсь прибыть, как писал Вам, в половине августа, в Кяхту - к 1 сентября. Из Хара-хото черкну Вам, в зависимости от результатов, раньше или позже. Пока же до свидания. Крепко жму Вашу руку.

Искрение преданный П. Козлов.

   До сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что больше нет

Категория: Книги | Добавил: Ash (12.11.2012)
Просмотров: 1005 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа