| Главная » Книги |
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Избранные письма
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Избранные письма Мамин-Сибиряк Д. Н.
Избранные письма **************************************
Мамин-Сибиряк Д. Н.
Собрание сочинений в 10 т.
М., "Правда", 1958 (библиотека "Огонек")
Том 10 - с. 329-396.
OCR: sad369 (11.10.2008)
**************************************
Содержание
1. Н. М. Мамину. Март 1870 г.
2. Н. М. и А. С. Маминым. 15 января 1871 г.
3. Н. М. и А. С. Маминым. 29 февраля 1872 г.
4. Н. М. Мамину. 21 августа 1875 г.
5. Н. М. Мамину. 31 декабря 1875 г.
6. Неизвестному редактору. 21 апреля 1876 г.
7. В. Н. Мамину. 9 августа 1877 г.
8. В. Н. Мамину. 22 июня 1881 г.
9. В. Н. Мамину. 7 июля 1881 г.
10. А. С. Маминой. 6 октября 1881 г.
11. А. С. Маминой. 26 февраля 1882 г.
12. А. С. Маминой. 24 апреля 1882 г.
13. М. М. Стасюлевичу. 28 июня 1882 г.
14. В. Н. Мамину. 22 декабря 1882 г.
15. В. Н. Мамину. 30 декабря 1882 г.
16. В. Н. Мамину. 6 марта 1883 г.
17. В. Н. Мамину. 30 октября 1883 г.
18. В. Н. Мамину. 3 марта 1884 г.
19. А. С. Маминой. 29 сентября 1885 г.
20. А. С. Маминой. 30 ноября 1885 г.
21. А. С. Маминой. 12 января 1886 г.
22. А. С. Маминой. 23 февраля 1886 г.
23. А. С. Маминой. 26 марта 1886 г.
24. А. С. Маминой. 30 марта 1886 г.
25. А. С. Маминой. 7 апреля 1886 г.
26. Е. Н. Маминой-Удинцевой. 20 апреля 1886 г.
27. В. А. Гольцеву. 11 марта 1888 г.
28. Д. Н. Анучину. 22 апреля 1888 г.
29. Д. Н. Анучину. 30 мая 1888 г.
30. А. Н. Пыпину. 3 декабря 1888 г.
31. В Общество любителей российской словесности. 22 января 1889 г.
32. В. А. Гольцеву. 5 февраля 1890 г.
33. В. А. Гольцеву. 30 апреля 1890 г.
34. А. С. Маминой. 2 июля 1891 г.
35. А. С. Маминой. 15 сентября 1891 г.
36. А. С. Маминой. 22 сентября 1891 г.
37. А. Н. Пыпину. 21 октября 1891 г.
38. А. С. Маминой. 24 ноября 1891 г.
39. О. Е. Клеру. 26 ноября 1891 г.
40. А. С. Маминой. 14 января 1892 г.
41. Н. В. Казанцеву. 3 апреля 1893 г.
42. А. С. Маминой. 3 марта 1894 г.
43. М. В. Эртель. 6 октября 1894 г.
44. В. А. Гольцеву. 16 декабря 1894 г.
45. М. Н. Слепцовой. 25 декабря 1894 г.
46. Я. Л. Барскому. 20 апреля 1896 г.
47. А. С. Маминой. 27 октября 1896 г.
48. А. С. Маминой. 15 декабря 1896 г.
49. Н. И. Познякову. 15 октября 1902 г.
50. А. С. Маминой. 11 января 1904 г.
51. А. С. Маминой. 25 октября 1904 г.
52. А. С. Маминой. 22 ноября 1904 г.
53. А. С. Маминой. 12 декабря 1904 г.
54. А. С. Маминой. 20 апреля 1905 г.
55. А. С. Маминой. 13 декабря 1905 г.
56. А. С. Маминой. 31 августа 1906 г.
57. А. С. Маминой. 11 марта 1907 г.
58. А. С. Маминой. 27 декабря 1907 г.
59. А. Ю. Анненскому. 2 марта 1912 г.
Примечания
1 Н. М. МАМИНУ [Март 1870 г. Пермь.] У меня к Вам есть большая просьба: узнать программу реального тагильского училища всех классов, потом узнать, можно ли поступать из реального училища в технологический институт или в другое высшее заведение. Это Вам легко узнать от служащих наших или тагильских.
Если можно поступать куда, то с экзаменом или без экзамена?
Узнавши все это хорошенько, Вы порассудите, нельзя ли мне тут поступить, и, главное, имейте в виду вот что: чтобы был верный кусок хлеба, а то ведь теперь мы эфирами разными набиваем голову - ну, а как приведется с эфиров в канцелярию спуститься, сквернейшая будет штука. Прежде ладно было: кончил курс и поп, а нынче не то, заранее куда-нибудь надо себя готовить. Рассудите теперь, к чему это нас готовят? Хотя и много шумели о преобразовании семинарий, но в сущности пользы немного. Что, например, я приобрел в 4 года учения? И что впереди мне предстоит, я не знаю и Вы также, а надеяться на авось - самая плохая штука. В реальном же училище я, получив основательные знания по заводской части, не пропаду, а если попаду в технологический институт, то во всяком случае выйду никак не хуже какого-нибудь университанта, который, вышед из университета, скрипит где-нибудь за те же 15 р. Теперь наше положение в семинарии можно сравнить с положением ребенка, которому говорят, что белое совсем не белое, а черное, потому что святые отцы выкапывают всякую мертвечину, рухлядь никуда не годную и заставляют нас ее заучивать как что-то путное; время самое годное для приобретения знаний почти на всю жизнь, время, которым мы должны бы дорожить, у нас пропадает на заучивание мертвечины, то есть классиков. Куда нам будут годны эти классики? Только ведь обманываем себя и других: никто еще никогда не делал старое новым, годным для употребления.
Сами-то наши наставники не знают классиков, несмотря на то, что иссушили тело свое и ум на них. Неужели Вам хочется лучше получить из меня такого же губителя молодых умов, как наши редипты-наставники, чем честного и трудолюбивого заводского человека?
Право, я не знаю, что Вы ожидаете от меня, если оставляете в семинарии? Ведь она много ли мне дала пользы-то; от труда она всякого отучит, а чему хорошему научит? Если чего ожидать от нее, то это только физики в 4 классе и математики, а то ведь классики, психология, философия и прочая дребедень умного человека с ума сведет. Еще повторяю: пожалуйста, подумайте о том, нельзя ли мне поступить в реальное училище и оттуда в технологический институт, это нисколько не хуже семинарии.
Узнайте, что и в каких классах преподают в реальном училище и можно ли будет из него поступить в технологический институт или в другое какое-нибудь заведение высшее; если никуда нельзя, то я остаюсь в семинарии, если же нужно приготовиться только по новым языкам, то я могу приготовиться почти без учителя. Оставляю Вам решить мою будущность, - я верю тому, что Вы говорите, потому что более и лучше всего научит сама жизнь.
Ответ на это письмо напишите как можно скорее: от этого я могу много потерять.
2 Н. М. и А. С. МАМИНЫМ [15 января 1871 г. Пермь.] Любезнейшие родители!
Ваше письмо и посылку - энциклопедию, посланные с Николаем Николаевичем Варушкиным, я получил сегодня, то есть 15 января. С Никоном Терентьевичем об энциклопедии не написал потому, что еще не знал хорошенько в то время, есть ли что-нибудь по химии в этой энциклопедии.
Во время классов от Н. Н. Варушкина я получил ее и тотчас же после классов снес переплетчику, за переплет обеих частей нужно отдать 60 к.; что касается до пользы, которую принесет эта книга мне, кажется, нельзя сомневаться в этом.
Архангельские переехали на другую квартиру, наискосок о. Андрея Будрина, квартира довольно порядочная, только комнаты не совсем хорошо расположены. Никон Терентьевич пока еще не нашел никакой службы, - везде, как и Колю, просят подождать. Ему не очень-то приятно сидеть без дела, а более еще неприятнее это Евгении Тимофеевне. Ваня приехал 2 числа вечером, письмо от него я получил, а также и деньги 6 р. серебром. Николай Тимофеевич служит помаленьку; Владимир Тимофеевич тоже, то есть служит, - он как будто тяготится своими родными и ошибся в своих расчетах, - впрочем, это только я говорю так, и на деле, может быть, дело идет иначе. Ваня пока ничего не делает.
Марья Герасимовна не может удержаться от слез при воспоминаниях о Висиме. Вообще все Архангельские кланяются Вам.
О классицизме я говорить и писать устал, - едва ли будет время, когда я буду иначе совершенно думать о нем, чем теперь; конечно, я знаю, что время много изменяет человека, но чтобы изменить эти убеждения, я считаю почти невозможным. Самый последний результат моего мышления, если только он будет, тот, что и классицизм с самых лучших своих сторон, которых у него так немного, действовать может благодетельно только тогда, когда его серьезно изучат, а к серьезному его изучению не хватит времени и даровитости несчастных педагогов; вершки же везде не заслуживают внимания и особенно эти вершки нетерпимы в знании классиков; не подумайте, что когда-нибудь придет время господства классиков, - это его усиление, может быть, есть последние, предсмертные агонии. Вообще - нет у меня слов о древности.
Слушанием лекций в классе во всяком случае нельзя пренебрегать: это одна из самых замечательных житейских хитростей-мудростей, а потому и я не пренебрегаю ничем, что можно приобресть в классе. На свою участь роптать я пока еще не намерен, иногда только кое-что прорвется: да ведь не железный же человек-то, имеет же на него какое-нибудь действие окружающая действительность!
Вы говорите, что мы слишком легко относимся к настоящему своему времени - времени приобретения всевозможных знаний, - на это скажу вот что: наши воспитатели, наши руководители гораздо легче смотрят на это, чем мы сами, они не только ничего не дадут, но еще и то, что мы без их помощи приобрели бы, расстроят; спросите у них, много ли они чего дали мне, а набор спряжений и склонений и слов без порядка, без толку не есть еще знание. Если я или мои товарищи что приобретут, то это - плод собственных забот, трудов и ума; а за свое собственное, которое добывается таким трудом, потом и кровью, ни я, ни они не обязаны благодарить других, да подобный поступок был бы положительно ни с чем несообразен; теперь, примерно, я учусь, но если бы я не стал заботиться сам о своей голове да слушал бы своих учителей, то не только знаний, а и здоровый-то рассудок совсем потерял.
В конце имею сообщить Вам неприятную новость: я уже раньше писал, что за октябрь по поведению у меня 3, но помощник, новенький, такой скотина, что за декабрь опять поставил 3, за то, дескать, что не все святки ходил в церковь; право, не знаю, где найти пример подобной дичи, бессовестности и подлости; ну, положим, если бы я один не ходил, а то половина класса, я стал говорить инспектору, что-де не я один не ходил, да и не объявлено было, мол, обязательно в церковь ходить или нет, притом, мол, в прежние годы никто не ходил, да ничего никому не делали, - на мое красноречие получился такой ответ, что это не оправдания и что начальство вольно все делать и его поступки не должны иметь никакого контроля.
Конечно, последняя новость неприятна для Вас, но тем более неприятна она для меня, но что делать, ошибся маленько, к тому же и ошибка-то поправимая.
Денег пошлите поскорее, рублей 10 или 12.
На святках были 3 литературных вечера, на 2 из них я читал.
Более новостей особенных нет.
Ваш Дмитрий. 71 г. Пермь. 15 января.
P. S. С новым годом, с новым счастьем!!
3 Н. М. и А. С. МАМИНЫМ [29 февраля 1872 г. Пермь.] Любезнейшие родители!
Письмо Ваше от 9 февраля с 16 р. я получил 18 февраля. Прочитав письмо, я обрадовался, чему бы Вы думали? Вот чему: Вы, папа, пишете, что не желаете добиваться рекомендаций, добиваться перевода на другое место теми средствами, которые имеет обыкновение употреблять наше духовенство, что эти средства не по вашим убеждениям. Да, я этому обрадовался и радуюсь, потому что мне очень было бы неприятно видеть Вас наряду с теми, которые добиваются цели, не разбирая средств. Письмо Архангельским передал, передал и деньги. Мария Герасимовна благодарит и просит передать Вам поклон. Странное это семейство - Архангельские, особенно пол мужеский. Владимир Тимофеевич то гонит всех из дому, то не отпускает, то сорит деньгами, то дрожит над ними. Кажется, что гнать от себя родных ему нет никакого основания и выгоды, - никакие прислуги и денщики, даже никакая его будущая супруга, не будут в состоянии так ухаживать за ним, как они. Например, когда ждут его возвращения домой, то Ваню посылают за несколько времени вперед в прихожую, чтобы там он мог отворить дверь по первому звонку, не знаю, что ему лучшего ждать от людей чужих? Николай Тимофеевич относительно родных держится тоже довольно странной политики: жалованье пропивает или проигрывает, и это почти постоянно, живет на счет брата, часто ссорится с мамашей и вообще со всеми. За все и вся в ответе Мария Герасимовна и Зинаида, даже Ваня и тот на них, хотя и сам в настоящем положении своем не более как денщик у брата. Мария Герасимовна очень рада была бы отделиться, но сам Владимир только говорит, делать же этого не делает, да и едва ли когда-нибудь сделает; просто-напросто, должно полагать, купоросится, благо есть над кем.
Это письмо я начал писать с неделю назад, но почему-то все не мог кончить; это для меня редкость, потому что вообще письма я пишу сразу.
Теперь скажу кой-что о себе.
Странное наше положение, то есть то положение, когда нам приближается выход из семинарии. Трудное это время, должно быть, для всякого выходящего из нас, - это я отчасти могу судить по себе. И действительно, что и кто мы? Относительно мнения общественного, мы ни рыба ни мясо; хвалить-то хоть нас и хвалят иногда, но и только, кажется. Этим ограничиваются наши отношения по большей части с теми людьми, с которыми нам приведется, может быть, впоследствии иметь дело, да и не может быть, а положительно приведется. Общество знает только, должно полагать, что мы существуем на свете божьем, и только. Что же сами мы о себе думаем? Что касается до этого вопроса, то он для нас вопрос нерешенный и нерешимый, потому что решение его возможно только при сравнении с другими представителями средних учебных заведений, а с ними мы личных сношений не имеем, следовательно, остается догадываться по слухам, но это самого сомнительного свойства догадки, и мы оставались и остаемся в сомнении насчет своего значения в среде русского учащегося юношества и тем более общества; поживем - доживем и увидим. Но вот это-то и тяжело. Просто иногда чуть не сходишь с ума от неизвестности. Тяжело от сознания бесполезной траты своего прошедшего и отчасти настоящего; тяжело от сознания своей глупости собственной; тяжело, наконец, глядя на других, как они идут да маются по той же дорожке, по которой и сам прошел. Да мало ли, папа, от чего тяжело бывает, не вам мне сказывать, сами знаете!! Но все еще сносно, когда дело касается только одного умственного развития, - время не ушло - воротим, что нужно. А вот касательно физической стороны да нравственной, так хоть в петлю полезай иной раз. Деньги потерял - говорят - ничего не потерял; время - много потерял; энергию - все потерял. А откуда, спрашивается, нам набраться всего этого? Мало того, что нам не только не дано того, что от нас требует жизнь, жизнь разумная, честная - словом, жизнь, достойная названия человеческой, мы и то, что приобрели бы с этой целью, можем потерять при столкновении с той средой, в которой приходится нам жить. Конечно, достоинство человека, как человека, только и может развертываться в противных обстоятельствах, но ведь нужно же взять во внимание нашу молодость, нашу положительную неопытность, непрактичность, увлечения - мало ли чего наберется в том же роде, чтобы оценить правильно всю силу тяжести, которая на нас лежит, от которой одни гибнут, другие остаются уродами - в физическом, нравственном, умственном отношениях, и только очень даже слишком немногие выходят целыми и невредимыми из этой борьбы.
Ведь слишком мало того, чтобы быть исправным в классе всегда, переходить из класса в класс, даже хорошо кончить и быть принятым в другое заведение, - мало всего этого, я говорю, потому что это только формальная сторона дела. Не велика важность в том, примут или не примут меня в университет, - я могу поступить вольнослушателем; не беда в том, что у меня мало средств к существованию, - я могу существовать работой. Но предстоит теперь задача более трудная и серьезная для решения, но на которую, не знаю почему, всегда мало обращают внимания. Это - решить свою участь на всю жизнь, избрать специальность. Как мало и поверхностно думает об этом наш брат, это я могу судить по своим товарищам; но ведь подобное решение - решение слишком важное, оно может испортить всю жизнь. Ведь нужно слишком много ума и природной проницательности, чтобы взвесить свои силы, оценить их, угадать их назначение - одним словом, решить, куда и на что способен человек.
Одни при решении своей будущей карьеры главным образом обращают внимание на деньги, другие на общественное положение, третьи на примеры товарищей и знакомых и т. п. Но все это не так, как бы должно быть. Чтобы быть похожим на человека, нужно отыскать свое место, которое более всего способно удовлетворить мои наклонности, но как и где мне его найти? Этот вопрос для меня - неотступный вопрос; день и ночь, всякая свободная минута тратится на его решение, и тратится бесполезно, тратится мучительно, потому что вопрос все остается вопросом, вопросом еще более неотступным и навязчивым. Станешь себя разбирать со стороны физической - результат выходит неудовлетворительный; с умственной - тоже; с нравственной - и с той не лучше. Да на чем же, наконец, успокоиться? Где решение, ведь должно же оно быть? Ничуть не бывало, остаешься по-прежнему, с чем был. Не будь в нас, семинаристах, какой-то надежды на будущее, какой-то безотчетной почти смелости, просто пропадай ты в этом случае, как курица.
Не все еще мы потеряли, много еще у нас осталось - это энергия.
Больше писать о себе нечего, - все обстоит благополучно.
Брюки, если не будет случая получить их из Висима, сошью здесь. Недавно купил французский словарь Рейфа, который стоит 2,5 р. В Екатеринбурге за антирелигиозные мысли исключили из 6 класса гимназии 7 человек без права поступления в другие учебные заведения, - подобные глупости только и возможны у нас, глупо и досадно. За месяц февраль у меня вышло недоимок 3 р. серебром, которые издержаны на словарь, потому прошу у вас денег на март за квартиру и на погашение долга - 3 р. серебром. Вчера был большой пожар. Кланяйтесь знакомым; Коле скажите, что я ему больше писать не буду, так как он сам мне еще ничего не написал.
Марье Бобровской большой поклон. Видел Мишу Гаряева, который исключается из духовного звания и едет служить в Тагил.
Вышли новые постановления обер-прокурора относительно семинарий, - ничего, нам на руку, потому что все больше за нас, а не против.
Остаюсь здоров Ваш Дмитрий. 29 февраля 72 г. г. Пермь.
P. S. Вы не думайте, чтобы мы возлагали свои надежды на что-нибудь другое, кроме себя самих; и потому не думайте, что мы ничего не делаем или делаем мало, - нет, будьте уверены, что нет: все, что зависит от меня, все, что в силах сделать для поступления в университет, постараюсь сделать, делаю и буду делать. Наша сила - труд; наш капитал - энергия. Еще одно слово: погодите торопиться переезжать из Висима, авось как-нибудь делишки обделаем, а то, пожалуй, как раз из кулька в рогожку можно перевернуться; ведь есть места хуже Висима, да и в хороших-то местах, может быть, жизнь хуже, чем в нем: большой приход, квартира, прихожане, служба и т. п.
4 Н. М. МАМИНУ Августа 21 числа, 1875 [Петербург]. Ваши письма, папа, от 14 июля и 2 августа я получил, наконец, - говорю: наконец, потому что не получал от Вас писем почти целый месяц.
Начну с того, что волею судеб я остался на ветеринарном отделении, так как по недавно вышедшим правилам более трех лет на первых двух курсах оставаться нельзя, хотя эти правила не существовали еще в прошлом году. Итак, мне даже не привелось сдавать поверочного экзамена по одному латинскому языку... Но вся эта история мне надоела донельзя, а потому и говорить о ней я больше не намерен, а скажу несколько слов о том, что я буду делать с своей головой.
Через два года я кончу ветеринарию, буду иметь за плечами верное ремесло, а в руках диплом кончившего курс в высшем учебном заведении. Ремесло даст мне верный кусок хлеба, диплом откроет возможность делать карьеру. Относительно последней я думаю так: на ветеринарном отделении я кончу, но ветеринаром не буду, а буду продолжать далее свое образование, смотря по обстоятельствам, где приведется. Весь вопрос в конце концов сводится на материальное обеспечение, которое откроет двери везде. Поступать в настоящую минуту на медицинское отделение для меня было по меньшей мере великой глупостью, потому что связываться с стипендией я не хочу, а служить двум господам нельзя: то есть кормить свою голову и учиться. Что касается казенных хлебов, - почему я их избегаю, то достаточно указать на Владимира Тимофеевича и тому подобных горемык, испортивших свою жизнь благодаря этим казенным хлебам, потому что не успели они высунуть нос из академии, встать на ноги да поопериться, а их и прихлопнули, да так, что в другой раз и не подняться.
Говорить вперед, сулить горы золота мне не хочется, а скажу о том, что есть, чтобы Вы могли хотя отчасти судить о некоторых возможностях, существующих вне всяких специальностей и выпадающих, по-видимому, только на долю особенных счастливцев, которым судьба всю жизнь покровительствует.
Как вам известно, я не принадлежу к разряду счастливых, потому что небо моего счастья часто заволакивается густыми тучами; но, с другой стороны, я и не несчастный человек, потому что мне многое удается такое, что и счастливцам в добрый час. Значит, особенно бога гневить и не за что, я и не гневлю, а благодарю, хотя и не за все... Словом, нет худа без добра, а добра без худа, говорит пословица, и говорит как раз про меня, не в бровь, а прямо в глаз.
Мои несчастья Вы знаете, папа, и потому распространяться о них нечего, но о моем счастье скажу несколько слов. Начну с того, что хотя плохо, но все-таки я стою на своих ногах, а это для меня первое и самое главное пока. Далее, кроме стоянья на своих ногах, под чем я разумею существование трудами рук своих, я имел случай вкусить кой-каких других благ, но о последнем пока нужно помолчать, до поры, до времени разбалтываться нехорошо.
Итак, отбросив в сторону некоторые неприятности и рассудив, что оные неприятности ни на вершок не убавят меня, я, положа руку на сердце, благодарю свою судьбу за очень многое...
Из всего сказанного Вы, может быть, и не вынесете того, что я сам желал бы, но, тем не менее, надеюсь, что через некоторое время самим делом буду иметь случай доказать свои слова.
Теперь поговоримте, папа, о Ваших делах.
Карьера Володи пока определилась в хорошую сторону, остается позаботиться хорошенько о Лизе. С своей стороны, принимая во внимание Ваши соображения относительно Казани и Екатеринбурга, я для Лизы стою за Екатеринбург, потому что ученье одно и то же, а Екатеринбург под руками. Что касается средств, то, вероятно, об этом придется позаботиться Лизину крестному, который хотя и делает большие промахи в своих расчетах и планах будущего, но не всегда. Теперь же, до осуществления моих ожиданий и планов, для Лизы должны на первом плане стоять живые языки, которые ей всегда пригодятся и везде.
Ваши сожаления, папа, о том, что приходится так долго служить в гиблом Висимишке, имеют свое основание и свою слабую сторону, то и другое Вы знаете, а потому и говорить об этом много не приходится. Скажу только, что не только жизнь более или менее бойких пунктов, но даже и самых столиц держится на таких основаниях, о которых остается пожалеть от всей души и попросить господа бога, чтобы он не посылал их никогда на Висим.
Издали, конечно, интересно смотреть, как шумит и хлопочет вечно суетящаяся разношерстная толпа наших городов, но вмешиваться в эту толпу не стоит, потому что единственный двигатель здесь деньги, деньги и деньги, и неприхотливое сероватое лоно родной провинции покажется в десять раз лучше. Конечно, все это говорится про незлобивых сердцем и чистых, как голуби; повесть о волках, приходящих в мир в овечьей шкуре, повесть о хитрых, как змеи, наводняющих нашу землю, совсем в другом тоне: они - жители теперешних городов, сделавшихся каждый в своем роде Вавилоном в той или другой степени. Итак, папа, не жалейте, что живете в Висиме: меньше грехов, а Володя и Лиза, если захотят, в свое время будут и в Питере и дальше, лишь стало бы охоты.
Таков мой личный взгляд, хотя сам я пока и не желал бы закупориться в провинции, потому что мне еще нужно потолкаться между людьми да поучиться уму-разуму...
Передайте мои поклоны моим знакомым. Передайте Косте, чтобы он написал мне длинное письмо, время теперь у него есть свободное.
Билеты Ваши застрахую и вышлю квитанцию, также и книги Лизе.
Погода все лето стояла у нас хорошая, хотя особенно сильных жаров и не было. В город думаем перебраться с дачи в первых числах сентября. Будете мне писать, не забудьте переслать поклон моей хозяйке, Настасье Ивановне, которой я много обязан.
Остаюсь здоров Ваш Дмитрий. Парголово.
Теперь поговоримте, папа, о делах.
Живя так долго в Висиме, Вы, папа, отлично знакомы с настоящим края и его прошедшим. Мне для некоторых целей крайне необходимо знание этого настоящего и прошлого, хотя и я кой-что знаю о них. Я был бы очень обязан Вам, папа, если бы Вы взяли на себя труд сделать три вещи: кой-что припомнить, кой-что порасспросить и кой-что прочитать.
Припомнить Вы можете вот что: чрез ваши руки проходили и проходят интереснейшие факты из раскольничьей жизни: жизнь в скитах, сводные браки, взгляды на семейную и общественную жизнь со стороны раскольников, их предания, суеверия, приметы, заговоры, стихи, правила и т. п. Все это мне крайне интересно знать, и Вы бы, папа, хорошо сделали так: подобрали бы к стороне те документы, которые перешли к Вам из раскольничьих рук, и занесли некоторые факты на бумагу, которые Вам известны. Я говорю о фактах и цифрах, которые обрисовывали бы как прошлое, так и настоящее раскольников на Урале. Для этой же цели Вы, папа, могли бы достать много интересных выдержек из заводского архива.
Далее, еще более интересно следующее: это собрать те сведения о доме Демидовых, которые лежат в конторских бумагах или ходят по рукам в виде рассказов и воспоминаний. Особенно важно здесь постоянно иметь в виду резкую разницу, отделяющую энергичных, деятельных представителей первых основателей дома Демидовых и распущенность последних его членов. Здесь интересны два ряда фактов, характеризующих, с одной стороны, энергию первых Демидовых и распущенность и самодурство последних. У Вас, папа, есть книжка о доме Демидовых, хорошо было бы, если Вы на полях ставили цифры и делали к известным лицам собранные примечания. Так я, например, помню, что жил один Демидов на одном острове Черноисточинского пруда, далее, как он неутомимо основывал один завод за другим, разыскивал руды и проч. Далее, интересно, например, знать подробности таких фактов, как приезды Авроры Карловны на заводы: безумное мотовство и проч.
Кстати, Вы не пройдете мимо интересных фактов, характеризующих жизнь фабричных, рудниковых, беглых, знаменитых разбойников.
Словом, всякий факт, резко выдающийся из ряда других, как характеризующий прошлое и настоящее Урала в низших и высших слоях его населения, будет мне крайне интересен.
Рассказу о Ермаке, Пугачеве, Малороссии и проч. - все это крайне интересно знать. Также факты встречи малороссов с раскольниками на Урале и первые шаги их взаимной жизни.
Все это мне крайне интересно и необходимо знать, особенно же о Демидовых, о которых Вы, папа, можете собрать много сведений от старых служащих.
5 Н. М. МАМИНУ [31 декабря 1875 г. Петербург.] Пишу Вам, папа, накануне нового года и в последний день старого. Обыкновенно в этот день подводятся итоги за целый прошедший год, что и кому он принес. Перенося на себя, я могу сказать, что 75-й год хотя и не сделал многого, чего я ждал от него, но и начало дела велико, а начало положено: я попытал счастья по части беллетристики, рассказов, и могу сказать, что на моей стороне такой выигрыш, какого я не ожидал. Прежде всего и, главным образом, мне и Вам интересны те 200 р., которые я получил за свои произведения (?!), а потом и та уверенность, что я могу писать в этом направлении не хуже других.
Если я упоминаю о моих рассказах, так только потому, что за них получил деньги; что же касается другой стороны дела, именно успеха, то это я меньше всего ожидал, да и не рассчитывал, потому что такой успех и на такой почве считаю не особенно лестным. Деньги, деньги и деньги... вот единственный двигатель моей настоящей литературной пачкотни, и она не имеет ничего общего с теми литературными занятиями, о которых я мечтаю и для которых еще необходимо много учиться, а для того, чтобы учиться, нужны деньги. Вам не понравится, папа, это откровенное признание за деньгами такой важности, но если приходится вырывать у судьбы чуть не каждый грош почти зубом, то эта сила денег делается совершенно очевидной.
Говоря о деньгах, я не имею в виду чего-нибудь другого, кроме самого необходимого, - когда последнее будет, тогда и вопрос о деньгах потеряет свою грозность и отступит на задний план. Будем терпеливо ожидать этого времени и будем надеяться, что мы его возьмем своими руками, именно так, как это нам хочется, а остальное все приложится само собой.
Итак, наступающий 76-й год, может быть, скажет свое слово, а может быть, пройдет по той же дороге, как и 75-й, во всяком случае никаких розовых ожиданий вперед не возлагаю, а жду того, что ближе и что под рукою.
Но я уже слишком много распространяюсь о себе в каждом письме, а поэтому делаюсь, вероятно, скучным и даже смешным в Ваших глазах, а посему - о себе довольно говорить.
Пожелаю Вам на новый год прежде всего здоровья, затем душевного спокойствия и исполнения тех надежд, которые Вы возлагаете на наступающий год. В частности, нужно пожелать успеха Лизе, а Володя, кажется, крепкой ногой встал на новую почву, и ему остается пожелать покрепче держаться на ней.
Передайте мои поклоны моим знакомым.
Остаюсь здоров Ваш Дмитрий. 1875 г. Декабря [3]1 числа,
Петербург.
6 НЕИЗВЕСТНОМУ РЕДАКТОРУ [21 апреля 1876 г. Петербург.] Милостивый государь!
16 апреля мной была передана в контору вашей многоуважаемой редакции рукопись "Виноватые". Эта рукопись представляет половину всего труда, и я осмеливаюсь обратиться к Вам с просьбой, нельзя ли просмотреть эту рукопись поскорее, потому что в непродолжительном времени мне приходится оставить Петербург. Вторая половина рукописи будет представлена в самом непродолжительном времени, причем беру на себя смелость обратить Ваше внимание на то, г. Редактор, что как сюжет "Виноватых", так в особенности его подробности отличаются особенной оригинальностью как отдельных характеров действующих лиц, так и всей обстановки и бытовых особенностей той местности и того времени, во время которого происходит действие рассказа.
Дмитрий Мамин. 1876 г. Апреля 21.
7 В. Н. МАМИНУ 9 августа 1877. Нижне-Салдинский завод. Пишу это письмо тебе, Володя, на скорую руку, потому что сбираемся ехать в лес, куда-нибудь в сторону шушпановых лугов, на Салде. Лиза собирает посуду и сложила было лишнюю чашку в корзину, позабыв, что тебя уже нет дома. В твое отсутствие особенного ничего не случилось в Салде, да едва ли когда что-нибудь здесь и случается особенное; я занимаюсь помаленьку своим делом, Лиза возится с географией да петухами, Серко жив и здоров, Николай ходит в свою контору, папа читает газеты, мама стряпает да читает наставления, Алексей Михайлович хворает, Трофимовна ездит по Салде на своей лошади, Анемподисья мочит губу, [нрзб.] страдует - словом, все вообще и каждый в особенности делает то же, что делали при тебе и что будут делать еще долго.
Мы тебя вспоминаем очень часто, чуть не каждый день, особенно за обедом или ужином, когда Лиза не дает нам покоя своей болтовней и когда мы ей говорим, что теперь ей некому подвязать хвост "куфтой", как это было летом.
Передай мой поклон Николаю Тимофеичу и его жене, которых я, к сожалению, лично нынче, вероятно, не увижу, потому что едва ли мне придется ехать через Екатеринбург. В Пермь придется отправляться по всей вероятности в конце августа, чтобы не опустить каравана, на котором будут отправляться Демидовым вещи на парижскую всемирную выставку.
Желаю тебе здоровья, успехов и, главное, побольше смелости, ибо сия последняя города берет.
Твой брат Дмитрий. 1877 г. Августа 9 дня.
Нижне-Салдинский завод.
P. S. Мы очень были рады за тебя, Володя, когда узнали от Настасьи Степановны, что из Тагила ты поехал в одном экипаже с Борисом, а не Виктором Поленовым. Передай мой поклон Сереже и Андрюше Колесниковым.
8 В. Н. МАМИНУ 22 июня 1881 г. Екатеринбург. Милый Володя!
Посылаю тебе государственное право. Книга очень полезная, только читать ее нужно не спеша - чем тише, тем больше в голове останется.
Погода у нас почти все время стоит самая скандальная, ненастье одолело. А лично для меня это ненастье совпадает с безработицей, жаль, что чувствую себя очень скверно. Это страшное слово, Володя: "нет работы". И руки есть, и голова в порядке, и старания не занимать - стать, а работы нет... Когда-то, в дни самой зеленой юности, я, как разборчивая невеста, все перебирал различные профессии, отыскивая, по тогдашнему модному выражению, "труд по душе". В настоящую минуту несу достойное наказание за увлечения и ошибки юности и не ропщу, не падаю духом, - такой уж у меня счастливый характер, - а все сие пишу в назидание тебе, чтобы ты не повторял моей ошибки в погоне за излюбленным трудом. Ведь у меня, Володя, душа болит от сознания, что пропадают и силы и время на дурацкой неблагодарной работе с разными купеческими сынками, но опять-таки, повторяю тебе, я не ропщу на свою судьбу, потому что есть миллионы людей, из поколения в поколение несущих неизмеримо большие несчастия сравнительно с испытываемыми мной маленькими неприятностями. Последняя мысль всегда освежает меня и укрепляет в минуту душевной невзгоды, когда вспомнишь, например, что в то самое время, когда я и ты сидим все-таки в тепле, сыты и одеты, тысячи переселенцев, голодом и холодом, с грудными детьми и стариками, тащатся христовым именем за тысячи верст, где неизвестно как устроятся. Вот нужно пожить в такой коже, тогда много лишней дури повыбьет из головы; по крайней мере, полезно иногда представить себя в положении этих людей. Я отлично помню слова покойного папы: "Ты сыт, одет, сидишь в тепле, - чего же еще нужно? Остальное прихоти, т. е. если оно есть - хорошо, нет - не о чем особенно убиваться..." Это - мудрые житейские слова, Володя, которые следует зарубить на носу.
Пишу тебе это письмо в минорном тоне, по погоде; в следующий раз напишу веселее.
Все мы здоровы. Мама и Лиза работают. Николай "по-домашности". Лиза скучает о тебе, и вообще мы часто вспоминаем о тебе; с твоим отъездом чувствуется в нашей жизни большой пробел, некому почитать газет, заняться политикой, изобразить Василия Львовича. Мама с Лизой поедут в Висим в июле. Сегодня встретился с Бусловым: идет в штатской форме в гимназию получать аттестат зрелости. Ты даже не простился с ним, когда поехал.
Новостей больше нет. До свидания! Будь здоров, обменивай вещества и соблюдай душевное равновесие. Николаю Игнатьевичу передай мой поклон и пожелай здоровья.
Твой брат Дмитрий. 1881 г. июня 22. Екатеринбург.
P. S. Мне не нравится, Володя, что ты не посылаешь даже простого поклона Марье Якимовне, - она была всегда так добра ко всем вам, и мне стыдно за тебя, что ты забываешь ее. Не прими это за упрек или за выговор: ты еще слишком молод и не привык понимать людей.
9 В. Н. МАМИНУ 7 июля 1881 г. [Екатеринбург.] Володя!
Описание твое тюбукской природы я получил, но если бы меня кто-нибудь спросил о Тюбуке, я решительно не знал бы, что отвечать: велико или мало это село; где лежит - в равнине, на горе, у реки, у озера; е 
| |
| Просмотров: 797 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры