Главная » Книги

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Избранные письма, Страница 3

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Избранные письма


1 2 3 4 5 6

div>
   Володя стипендии не получил все еще, на урок не жалуется. Мария Якимовна кланяется всем.

Твой Дмитрий.

  

23

А. С. МАМИНОЙ

26 марта [18]86 г. Москва.

  
   Милая мама,
   В субботу 22 марта 1886 г. я удостоился быть избранным в действительные члены Общества любителей российской словесности, что существует при Московском университете. Мои права: свободный вход на заседания Общества, получение бесплатное всех изданий Общества и получение 4 билетов на каждое публичное заседание Общества, на котором читаются плоды вдохновения членов Общества; мои обязанности: содействовать Обществу в его целях, то есть давать время от времени какую-нибудь статейку для публичного чтения. Между прочим, готовится сборник в память 75-летнего существования Общества, и там я напечатаю что-нибудь маленькое. Интереснее всего то, что теперь я могу восседать за одним столом с профессорами Тихонравовым, Стороженко, Ключевским и иными, яко сопричисленный к лику любителей, и только могу воскликнуть с гоголевским городничим: "Хорошо быть генералом, черт возьми!" Вернее сказать: хорошо быть с генералами... Понятно, что все это я так говорю, шутя, так как все наши общества ничего не стоят.
   О напечатанных главах моего романа до сих пор никакой критики еще не появлялось, - будет оная завтра или послезавтра. Сейчас видел Гольцева, он говорит, что московской публике начало романа очень нравится. Указывал на какую-то литературную даму, фамилию которой я забыл.
   К пасхе кончу переделку романа и отрясу прах от своего пера, - буду писать художественные бирюльки.
   Марье Якимовне лучше. Она выходит, и вчера мы были в Кремле. Она кланяется всем и благодарит тебя, мама, за участие к ее здоровью.
   В одном из предыдущих писем я поздравлял Лизу с днем ангела, причем ошибся всего только на месяц - именинницей она будет 24 апреля. Ну, ничего, пусть пойдет мое поздравление вперед - палка на палку не хорошо, а каши маслом не испортишь.
   Будьте здоровы. Мой поклон моим знакомым.

Твой Дмитрий.

  

24

А. С. МАМИНОЙ

30 марта 1886 г. Москва.

  
   Милая мама,
   У нас в Москве совсем весна, и даже я выхожу уже в летнем пальто, так как осеннее еще красится, - 6 и 10 градусов тепла. Сегодня воскресенье, и мы в одиннадцать часов отправляемся в университет на заседание Общества любителей российской словесности. Будут читать последний рассказ графа Толстого "Смерть Ивана Ильича", читать будут проф. Стороженко и Пругавин. Напишу, что будет.
   Третьего дня был смешной случай. Это был день рождения Марьи Якимовны, и мы отправились в оружейную палату. Без нас приходит Володя, идет в мою комнату и ложится на мой диван, а на диване подушка, а на подушке была оставлена палитра с масляными красками, - Володинька затылком прямо в краску и лег. Главное, лежит и ничего не замечает, а уж ему сказала Поликсена, которая вошла зачем-то в комнату. Уж он мылся-мылся, краска липкая, все лицо и руки зеленые стали - на руках даже кожу стер от усердия.
   Как я уже писал раньше, мой роман встречен Скабичевским в "Новостях" очень неприязненно, с той тупой, чисто петербургской злостью, которой не знает провинция. Меня эта критика не задевает, - мы сами по себе, черт с ними со всеми, а будет время, когда я с Скабичевским рассчитаюсь. Подожди, мама, и на нашей улице будет праздник... Могу сказать только одно, что Скабичевский глубоко неправ относительно моего романа, да ему и не понять ничего нового, потому что эта фельетонная критика жует и пережевывает старую жвачку, которую давно пора бросить к черту. Новое время, новые люди, новые слова, а тут шипят и лают газетные лайки...
   Марья Якимовна кланяется всем.

Твой Дмитрий.

  

25

А. С. МАМИНОЙ

7 апреля 1886 г. Москва.

  
   Милая мама,
   5 апреля я читал в заседании предварительного комитета Общества любителей российской словесности свой рассказ "Маляйко" - и тэма и рассказ понравились членам комитета. Но вышла пренеприятная история на следующий день, когда Нефедов пред 800 слушателей начал читать мой рассказ - то ли он не приготовился, то ли оробел, но прочитал гнусно, чуть не по складам, с остановками, мычаньями и т. д. Я сам не был на заседании, а наши все были, и все возмущены, а Марья Якимовна в особенности, потому что рассказ был хороший, и первую главу она переписывала. Были даже аплодисменты, чему можно только подивиться.
   После этого собрания устроен был в Эрмитаже - трактир - профессорский обед, на который и я получил приглашение. Там были А. Н. Плещеев, секретарь "Отечественных записок", а теперь "Северного вестника", которому справляли нынче юбилей, потом д-р Португалов, возвращавшийся из Петербурга, где он выиграл громкий процесс с присяжным поверенным Ященко, Иван Федорович Горбунов, знаменитый артист-рассказчик, профессора, литераторы и т. д. Больше 30 душ набралось. Говорили спичи и т. д. В сущности раз это посмотреть любопытно, а потом скучно. Меня интересовали Плещеев и Португалов. Плещеев - высокий, сгорбленный, благообразный старец, еле дышит, бедняга, но это не мешает ему быть премилым старцем. С ним я послал поклон Щедрину, а он предложил мне сотрудничество в "Северном вестнике" и все хвалил "Горное гнездо", от которого все в восторге.
   Португалов - рыжий, высокий, широкобородый господин с оловянными глазами навыкате и говорит жиденьким дьячковским тенориком.
   Когда провозгласили тост за него, Португалов ответил, что провинциальные деятели только благодаря поддержке столичной печати решаются поднимать громкие и хлопотливые общественные дела.
   Горбунов рассказывал и всех уморил со смеху.
   Марье Якимовне лучше. Она благодарит тебя, мама, за твое внимание к ее здоровью и шлет свой привет. Будьте здоровы.

Твой Дмитрий.

  

26

Е. Н. МАМИНОЙ-УДИНЦЕВОЙ

20 апреля 1886 г. Москва.

  
   Миленькая сестричка Лизаветушка,
   При сем письме прилагаю три автографа - Златовратского, Пругавина и Нефедова, которые, вероятно, тебе интересно будет "повидеть", а также посылаю тебе портрет Толстого, снятый прошлой осенью, - в продаже его не имеется, а я достал его случайно через Пругавина, поэтому не потеряй его. Прилагаю также билет на юбилейное заседание нашего Общества любителей словесности, на котором мы присутствовали вчера и на котором я в первый раз увидел Островского... Это - высокий, толстый, седой старик с совершенно татарским лицом, я по крайней мере, когда увидел его, не узнал, что это Островский. Заседание прошло по программе, много аплодировали читавшим профессорам, хотя читали они плохо, то есть свои профессорские глупости читали. Можно было сказать гораздо умнее. Публики было видимо-невидимо: профессора, артисты, предержащие власти, скубенты и "дамы, дамы без конца", московские дамы - жирные "до неистовства", бойкие, нахальные и, говоря между нами, глупые в достаточной мере. Тут же мелькали тощие фигурки курсисток - точно монашенки. Особенно одна - такая худенькая, зеленая, сгорбленная... Много таких, и у меня каждый раз сердце болит за этих бедных девушек, "взыскующих града", среди откормленных, жирных и счастливых своей глупостью свиней. Да, много было поучительного, голубчик, горько-поучительного, - и эта мертвая университетская наука, и это жирное свинство, и эта честная святая бедность...
   Содержание говорившихся речей можешь узнать из газет, зри "Русские ведомости" от 20 апреля.
   За роман меня еще обругали в "Русском богатстве", а это верный путь к успеху. Публика моим романом очень довольна, и я получаю со всех сторон самые хорошие отзывы, хотя роман, конечно, имеет свои крупные недостатки, как и другие мои статьи.
   Марья Якимовна опять поправляется, вид на жительство она получила, и 2 мая мы уезжаем в Крым на три недели. Эта желанная поездка отравлена для меня только тем, что я не могу сейчас послать денег вам, как обещал, - расплачусь летом. Володе дам рублей 50 или 60. Сейчас он усиленно готовится к экзамену и даже нейдет с нами сегодня на юбилейный спектакль "Ревизора" в Малом театре.
   Будь здорова. Целую всех.

Твой Дмитрий.

  
   Твой тяжеловес, наконец, отдаю в оправу и вышлю уже брошью. Раньше не было денег.
   Посылаю тебе под бандеролью дешевые издания Сытина - разные рассказы для народа, которые ты и раздай бедным детям.
   Саша Алексеев пишет, что жильцы очень скверно держат дом Марьи Якимовны, и я удивляюсь, что вы ни слова не пишете о нем, то есть о доме. Могли бы попросить хоть Калину, чтобы сходил и посмотрел, что делается. Саша пишет, что сломана дождевая труба и водой размывает фундамент, что внизу выломана рама в окне, что во дворе страшная грязь и т. д.
   Погода у нас стоит прескверная - сейчас идет снег. Это уж подлость, и у меня насморк. Кончаю на днях роман и повесть для "Волжского вестника".
   Марья Якимовна всем кланяется.
  

27

В. А. ГОЛЬЦЕВУ

11 марта 1888 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Виктор Александрович.
   Отвечая на Ваше любезное письмо, должен сказать прежде всего, что Вы напрасно сомневаетесь в наших отношениях - они остаются в прежнем виде. Если я не посылал ничего в "Русскую мысль", то это потому, что ничего нет готового и пока печатаю в "Наблюдателе" возвращенные Вашей редакцией статьи.
   Осенью было начал "агроматнеющий" роман из горнозаводского быта, но засел на второй части - очень уж велик выходит. Десять печатных листов написал и сам испугался. Теперь и не знаю, что делать: то ли продолжать, то ли расколоть его на мелкие части. Мелкие вещи автору писать выгоднее и легче в десять раз, но бывают тэмы, которых не расколешь, как и настоящая. Дело вот в чем: завод, где я родился и вырос, в этнографическом отношении представляет замечательную картину - половину составляют раскольники-аборигены, одну четверть черниговские хохлы и последнюю четверть - туляки. При крепостном праве они не могли слиться, а на воле это слияние произошло само собой. Словом, картина любопытная во всех отношениях, тем более что о заводах ничего нет в литературе.
   Пока эта великая улита едет, буду посылать Вам мелкие вещи, что, кажется, для редакции тоже удобнее.
   Мой поклон Митрофану Ниловичу.
   С искренним уважением

Ваш Д. Мамин.

  

28

Д. Н. АНУЧИНУ

22 апреля 1888 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Дмитрий Николаевич.
   Спешу немедленно ответить на Ваше любезное письмо и вместе с тем на предыдущее, на которое не успел еще ответить, потому что не видел m-me Нейман. Я с ней встречаюсь только в театре или на улице, поэтому исполнить Ваше поручение быстро я решительно не мог. Надеюсь встретить ее на первых днях пасхи и тогда передам все, что нужно.
   На Ваше последнее письмо буду отвечать по пунктам. Относительно коллекций Уральского общества любителей можно быть уверенным, что отказа Вы не получите, а я постараюсь узнать через Миславского, что и как. Воротило в нашем Обществе, конечно, Клер, но он человек до болезненности самолюбивый, и поэтому я посоветовал бы лучше обратиться к нему прямо, а то долго ли до греха: "Почему не ко мне обратились, а к г. Мамину?" и т. д. Говорю это по некоторому опыту. Еще будет лучше, если Ваше Общество прямо обратится к нашему Уральскому с официальным предложением, а я поговорю с Миславским и другими членами. Научный музей приводится в порядок, и поступают все новые предметы.
   Перехожу к Вашему любезному предложению записаться в члены археологического общества и т. д. Могу только благодарить и постараюсь оправдать Ваше доверие, но необходимо предупредить, что я слишком мало знаю в Вашей специальности и могу работать не больше как любитель. Постараюсь, конечно, подготовиться, но для последнего нужно время. Для меня во всяком случае такая работа представляет живой интерес и обыкновенные поездки по Уралу примут уже деловой характер, а это имеет свое значение. Собираюсь летом еще в Чердынь, с археологической целью, которую имел в виду для себя, именно для своей истории Урала, собственно ее новгородского периода - необходимо познакомиться с топографией исторических событий.
   Если я чем могу быть полезен, так это своим бесконечным знакомством с уральцами - везде есть свои люди. Открытый лист все-таки будет не лишним, потому что времена нынче не безопасные. Конечно, все, что будет этим путем добыто, поступит в распоряжение Вашего Общества, а дубликаты в Уральское.
   Во всяком случае, обо всем этом необходимо переговорить лично, и я надеюсь в непродолжительном времени быть у Вас, в Москве, если что-нибудь непредвиденное не задержит меня.
   Новостей у нас, по обыкновению, никаких, кроме необыкновенно ранней весны. Впрочем, во всей России то же самое. Первый пароход из Перми отправился 31 марта, чего еще никогда не бывало. Сейчас уже распустилась зелень, и если не будет холодов, то получится совсем необычная картина. Михаил Алексеевич Веселов шлет Вам свой поклон. Он сейчас должен быть на своих приисках, но болезнь жены задерживает в Екатеринбурге. Веселов говорил мне, что посылает какие-то вещи Вам, как только будет на приисках.
   У меня работы, как всегда, по горло: написал исторический очерк Екатеринбурга, около 4 печатных листов, переделываю пиэсу, которая провалилась в Москве, пишу рассказы, очерки, фельетоны я т. д. Приходится гнаться за десятью зайцами и можно себе представить, что из этого произойдет. А там к осени нужно написать еще две пиэсы, роман и т. д.
   Жму Вашу руку и говорю: до свиданья.

Ваш Д. Мамин.

  

29

Д. Н. АНУЧИНУ

30 мая 1888 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Дмитрий Николаевич.
   Несколько дней тому назад сделал первую раскопку в окрестностях Екатеринбурга и нашел первые знаки каменного века - обломки стрелок, черепки и т. д. Местность - по Сибирскому тракту, в 10 верстах от Екатеринбурга, есть озеро Карасье, а около него так называемый Разбойничий остров. Последний когда-то был окружен водой, а теперь стоит в болоте. Года четыре тому назад бродяги, проживавшие летом на этом острове, распустили слух, что здесь зарыт клад, 45 пудов золота. Это сейчас же привлекло кладоискателей и сейчас весь островок изрыт. Кладоискатели открыли черепки, а за черепками приехал О. Клер. Он сделал необходимую раскопку и, кроме черепков, ничего не нашел. Через неделю после него поехал я вместе с консерватором музея нашего общества г. Гаккель. Мы копали сами и нашли несколько стрел (кремневые, нешлифованные), долото из зеленой яшмы (по длинному краю обито) и массу черепков с оригинальным орнаментом. Эти вещи поступят в Уральское Общество, а себе я оставил только образцы. Если сделать правильную раскопку, то можно надеяться на серьезные результаты.
   Потом ездил в Палкину, 12 в. от Екатеринбурга, и там достал коллекцию черепков с оригинальным орнаментом, а каменных вещей не оказалось - нужно самим копать.
   Слышал, что на одном озере стоит восемь нетронутых курганов, которые и раскопаем, как только получу от Вас открытый лист на раскопки - вчера вместе с Веселовым посылали Вам об этом телеграмму.

С истинным почтением.

Д. Мамин.

  
   P. S. Гонорар из "Русских ведомостей" получил. Буду посылать время от времени небольшие рассказы. Если не понравятся - не печатайте. Я найду им место.
  

30

А. Н. ПЫПИНУ

3 декабря 1888 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Александр Николаевич!
   Решаюсь обратиться к Вам с письмом по поводу посланной на днях в редакцию "Вестника Европы" статьи "Старая Пермь" - это путевые заметки, в которых, между прочим, помещена коротенькая история Пермского края. О новгородском и московском периодах нашей пермской истории я раньше печатал в "Новостях", а в предлагаемой статье эти материалы переработаны заново. Посылая эту статью именно в "Вестник Европы", я мало рассчитываю на возможность ее помещения, но все-таки посылаю, потому что некуда посылать... Раньше я начинал работать в "Северном вестнике" и думал послать эту статью туда, потому что там есть областной отдел, но, кажется, в августовской книжке нынешнего года меня так обругали за вышедшую книжку моих "Уральских рассказов", что продолжать сотрудничество в "Северном вестнике" сделалось невозможным. Вообще негде работать - остаются одни иллюстрированные издания, но туда меня заставит пойти только последняя крайность.
   На "Вестник Европы" я не рассчитываю потому, что редакция мне уже возвратила три последних статьи - эта по счету будет четвертая. Кстати, на днях посылаю вам книжку "Уральских рассказов", где помещен рассказ "Лётные", возвращенный мне, как порнографическое произведение, - повторяю Ваши собственные слова. Прочтите его, чтобы убедиться, кто прав - редакция или автор.
   Примите уверение в истинном и глубоком уважении.

Д. Мамин.

  
   P. S. Когда я был в Петербурге в конце 1885 года, Вы советовали мне сделать визит Щедрину, и я хотел поступить по Вашему совету, но г. Стасюлевич так меня принял, что я в тот же день уехал из Петербурга, - для меня окончательно выяснилась роль литературного кустаря, у которого все отношения с редакциями ограничиваются спросом и предложением. Отсюда прямой вывод: зачем совать нос, куда не следует.
  

31

В ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

[22 января 1889 г. Екатеринбург.]

  
   Каждое лето мне приходится путешествовать по Уралу, и по пути я не упускаю случая записывать все, что касается этнографии и вообще бытовой обстановки этого обширного и разнообразного края. Между прочим, мне хотелось бы заняться собиранием песен, сказок, поверий и других произведений народного творчества, поэтому решаюсь обратиться к Обществу с просьбой, не найдет ли оно возможным выдать мне открытый лист для указанной выше цели. Значение такого листа хорошо известно всем исследователям глухих углов далекой провинции, где можно натолкнуться на неприятные недоразумения и препятствия.
   Действительный член Общества любителей российской словесности

Дмитрий Мамин.

   1889 г. 22 января.
   Екатеринбург.
   Мой адрес:
   Екатеринбург, Дмитрию Наркисовичу Мамину.
  

32

В. А. ГОЛЬЦЕВУ

5 февраля 1890 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Виктор Александрович!
   На днях посылаю в редакцию "Русской мысли" первую половину своего романа "Три конца", а вторая будет выслана к посту. Всего выйдет около 25 печатных листов, - размер не особенно страшный, хотя все-таки довольно опасный. На Вашу благосклонность не особенно рассчитываю, потому что знаю, как редакция "Русской мысли" относится к моим романам.
   Для меня лично писать романы - прямой убыток, но что будешь делать, если у человека такое уж "влеченье - род недуга"... Во всяком случае, интересно будет знать Ваше строгое и беспристрастное мнение, а место роману найдем.
   Послал я Вам в ноябре статейку "Самоцветы", и буде она не будет напечатана в февральской книжке, то не будет ли редакция настолько милостива и не вышлет ли мне авансом рублишек 200, чем, конечно, много меня обяжет. Совестно просить эти авансы, но прошлый год я весь прохворал, так что не успел сделать своего романа к январю.
   С искренним почтением и уважением остаюсь готовый к услугам.

Д. Мамин.

  
   P. S. Кстати, какой наивный человек г. Шелгунов... Печатает о Юзовских заводах, как об Америке, а того не знает, что они получили при основании двухмиллионную правительственную субсидию да были еще обеспечены до нынешнего года казенными заказами. В статье "Самоцветы" я хотя и привожу данные о Юзовских заводах в духе г. Шелгунова, но с целью кольнуть наших уральских заводчиков, умалчивая о субсидиях и заказах.
   Затем, в январской книжке "Русской мысли" тем же г. Шелгуновым пропет дифирамб нашей "Екатеринбургской неделе", от которой напахнуло на г. Шелгунова "горным воздухом"... Эта газета 10 лет издается у меня под носом, и я, работая в десятках других изданий, не могу в ней участвовать именно из чувства порядочности. Сначала под редакцией Штейнфельда она писала в духе горных инженеров, а сейчас на откупу у городского головы Симонова: в ней нельзя поместить ни одной строки, чтобы не задеть "симоновскую родню", которая захватила и городские и земские дела. Мы хлопочем лет шесть о второй газете, и Симонов нам не дает ходу, через губернскую администрацию конечно. Действительно, горный воздух... Уж писал бы г. Шелгунов о том, что знает, а не совался в чужие дела.
   Что касается м-ме Остроумовой, так прельстившей г. Шелгунова своими журнальными обозрениями, то, во-первых, она женщина с высшим образованием, а во-вторых - кто же нынче не пишет таких обозрений, начиная с самого г. Шелгунова с его кисло-сладкой размазней "из русской жизни".
  

33

В. А. ГОЛЬЦЕВУ

30 апреля 1890 г. Екатеринбург.

  
   Многоуважаемый Виктор Александрович.
   Ваше желание уничтожить роман Мухина с Катрей - мое собственное, хотя я и не успел его оговорить, посылая рукопись. Действительно, совершенно лишний эпизод, особенно рядом с такими же случаями других действующих лиц. Не забывайте, пожалуйста, одного, именно, что действие происходит в самой развращенной среде, как заводская, и я во всех случаях смягчил щекотливые факты, насколько это было возможно. Другое Ваше желание относительно сокращений я понимаю, как нежелание с Вашей стороны понять всей сжатости моей летописи. Ведь это не тэма, а целая тэмища, и я бегу бегом мимо действующих лиц, выпуская даже описания природы, деятельности фабрики и т. д. Я думал, что Вы мне скажете другое, именно, что написано слишком сжато офортом, а не "в несколько красок". Право же, пугающий Вас объем не погоня за лишним печатным листом, а только предел необходимости: выгораживаешь каждую страничку, как место где-нибудь на маленьком пароходе. Я знаю сам, что большие вещи мне удаются меньше, чем маленькие, но пишу протяженно сложенные летописи только потому, чтобы не разбивать на осколки целую тэму. Жаль ломать то, что в жизни связано органически. С точки зрения пятачков нет ничего выгоднее фельетонной газетной работы, а большие вещи пишешь буквально самому себе в убыток.
   Во всяком случае, постараюсь сделать все, что от меня будет зависеть. Кстати, нельзя ли будет выпустить "Три конца" тем же набором, каким он печатается в "Русской мысли" - отдельным изданием, как Вы издали "Гардениных"? Что это будет стоить и какие Ваши условия?

Жму Вашу руку.

Д. Мамин.

  
   Не может ли редакция "Русской мысли" выслать мне некоторую часть мзды за роман авансом, - сильно прохарчился я на этой работе и по уши сижу в долгах.
   Отчего до сих пор нет рецензий на "Горное гнездо"? Господа рецензенты совсем позабыли меня: послано для отзыва всего три экземпляра: в "Русскую мысль", в "Русские ведомости" и еще не помню куда - в "Северный вестник" или в "Вестник Европы", и нигде ни строчки. Что сей сон означает?
  

34

А. С. МАМИНОЙ

2 июля 1891 г. Лесной.

  
   Милая дорогая мама,
   Посылаю тебе пока 30 р. на твои расходы по домашности, а раньше не высылал потому, что у самого не было. Мои дела, благодаря бога, понемногу налаживаются, - полугодовое молчание разрешилось июльской книжкой "Северного вестника", в которой запечатано начало повести "Верный раб", написанной уже в Петербурге. Другие статьи в других журналах будут напечатаны осенью. О газете "Русская жизнь" я уже тебе писал, что устроился в ней. Сначала я взял в ней один фельетон в среду, а теперь пишу и воскресный, следовательно, два фельетона в неделю, а в месяц восемь. Это порядочно, а по моей арифметике, в переводе на "язык простых копеек", значит следующее: в месяц у меня занято 8 дней обязательной фельетонной работой, за каковую получу от 120 р. до 200 р. Гонорар, вернее прогоны - 5 коп. со строчки. "Новости" платят 6 к., а "Русские ведомости" 10 к. за строчку, но печататься у них приходится редко, а в "Русской жизни" я буду иметь определенный заработок, что особенно ценно. В месяц у меня остается для журнальной работы целых 22 дня - ничего лучшего никогда не желал. "Русскую жизнь" буду тебе высылать. Итак, я устроился, милая моя мама, и теперь буду аккуратен [со] своей стипендией тебе, а то на одних журналах трудненько: то вскачь, то хоть плачь.
   Вчера получил твое письмо с приложением костромского письма. Кстати, о карточках - ты ничего не пишешь, получили вы от Терехова или нет мои 4 карточки, за которые деньги мной были заплачены и квитанция передана тебе? Вот письмо из "Вестника Европы" я не получал, - оно потерялось, должно быть, на почте, а между тем для меня самое важное из всех, какие без меня на мое имя получались в Екатеринбурге. Другие письма получил, а это, как на грех, потерялось.
   Живу я по-прежнему и не вижу, как летит время. Наше лето серенькое, так что настоящего тепла, пожалуй, еще и не видели.
   Мой привет братанам, - Володе посылал письмо по своим делам, а ответа не имею. Зятю и сестрице кланяюсь, а крестника Бориса целую.

Твой Дмитрий.

  

35

А. С. МАМИНОЙ

15 сентября [18]91 г. Петербург,

Саперный пер., дом N 8, кв. 14.

  
   Милая мама,
   Пишу тебе по заведенному порядку, нарушенному поездкой в Москву, в воскресенье. Прошлая неделя для меня ознаменовалась тем, что я "сел" за большую работу, именно, начал большой роман "Золото". Описываю в нем Березовский завод, конечно с некоторыми изменениями и дополнениями против действительности. Роман будет печататься в "Северном вестнике" с январской книжки. Все это для меня имеет особенную важность, потому что этим "золотом" я рассчитываю заплатить свои долги. Дело помаленьку идет вперед.
   Недавно был у Никольских. Они тебе кланяются. У Анны Ивановны родился весной второй сын, и она была очень больна, так что и сейчас еще не поправилась. Худая такая, желтая и лицо осунулось. Скромнейший Дмитрий Петрович все такой же, как всегда и везде.
   Погода у нас стоит прескверная: холод, дождь, ветер. Одного только нет - невылазной грязи, и даже как-то странно видеть эту глубокую осень и ходить без галош. В Петербурге сейчас самый бойкий сезон, потому что все съехались, а между прочим, собралась и литература. Мне приходится мало где бывать и то по делу, потому что решительно некогда: каждый месяц должен написать восемь фельетонов, да еще столько, да полстолько, да четверть столько в виде журнальных статей. Мечтаю познакомиться с Стасовым, имя которого тебе должно быть известно по литературе, - он художественный критик и заведывает художественным отделом Императорской публичной библиотеки. Через него я могу добывать книги и издания, которых нигде нет, а таких мне нужно немало, чтобы дополнить лохмотья своего образования.
   Мое здоровье в удовлетворительном состоянии. В Москве, нашли, что я заметно даже пополнел.
   Мои поцелуи родственникам и поклоны знакомым.

Твой Дмитрий.

  

36

А. С. МАМИНОЙ

22 сентября [18]91 г. Петербург,

Саперный пер., д. 8, кв. 14.

  
   Милая мама,
   Получил твое письмо, адресованное на "Северный вестник". Ты описываешь надвигающуюся голодовку, - что только и будет... Пермская губерния даже не попала в число голодающих, губернатор не пожелал, и благодаря этому нельзя делать публичные сборы в пользу голодающих, открывать подписки и вообще открыто вызывать помощь голодающим. Мерзавец губернатор о своей шкуре заботится больше всего, чтобы в его губернии было все благополучно... Нет горше глупости, яко глупость, - сказал Кузьма Прутков, точно он писал о Лукошкове.
   Прошлая неделя у нас могла назваться "гончаровской", - и газеты и люди были заняты только им одним. Похоронили старичка очень пышно, хотя в сущности никому его и не жаль, - очень уж стар был, да и публика его забыла. Все-таки пресса голосила на все лады целую неделю. Самое замечательное, что я слышал о нем, это то, что он прожил в одной квартире безвыездно тридцать лет. На похоронах и я был. Его хоронили не на Волковом, где покоится русская литература: Добролюбов, Писарев, Салтыков, Шелгунов, Помяловский, Решетников, а в Александро-Невской лавре, где хоронят только генералов и купцов первой гильдии. Публика на похороны набралась тоже аристократическая, даже был великий князь Константин Константинович, которого я не заметил по своей рассеянности, а узнал о сем уже из газет. Вот и все новости, мама, других не имею.
   Сегодня отправляюсь с визитом к Ольге Шапир, известной писательнице, с мужем которой я познакомился в Павловске и который был у меня с визитом. Собственно, Шапир он, по профессии доктор, а она некая Кислякова или что-то в этом роде. Живут они в двух шагах от нас.
   Мой привет сродникам и присным. Целую тебя, моя дорогая.

Твой Дмитрий.

  
   Жду своего пальто на меху из гусиных лапок, выслать которое тебя уже просил.
  

37

А. Н. ПЫПИНУ

21 октября 1891 [Петербург],

Саперный пер., дом N 8, кв. 14.

  
   Многоуважаемый Александр Николаевич.
   Решаюсь беспокоить Вас письмом по следующему поводу. Сейчас я готовлю роман о хлебе и название "Хлеб", но посылать в "Вестник Европы" не решаюсь по многим причинам, из которых первая та, что мне в последний раз редакция вернула такую статью, как "Медвежий угол", напечатанную теперь в августовской книжке "Недели". Г. Стасюлевич решительно имеет что-то против меня...
   Теперь о "Хлебе". Сама по себе эта тема сейчас является самой подходящей. Я собирал для нее материалы лет двенадцать. Дело в следующем. В России производитель хлеба от его потребителя разделен слишком сложными операциями и громадными расстояниями, так что проследить этот путь нет возможности; затем, причины голода затеряны слишком далеко, чтобы их можно было вывести наглядно. В моей [нрзб.] все эти недостатки устраняются самым местом действия, именно, я беру благословенное Зауралье, где процесс обнищания произошел в последние тридцать - сорок лет. Главным действующим лицом является р. Исеть, которая на всем своем течении, на расстоянии 350 верст, в буквальном смысле усажена заводами, мельницами, заимками и громадными сибирскими селами, так что вы все время едете в виду селения, - единственная река по густоте населения в целой России, а по работе в особенности: на ней стоит два города, четыре завода, 80 мельниц больших, до десяти фабрик и целый ряд сибирских "заимок". Зауралье представляет собой хлебное золотое дно, и его разорение последовательно шло с водворением в этом крае капиталистической крупной хлебной торговли, пустившей в оборот миллионные капиталы и выдувшей все запасы у крестьян, которые в форме денег ушли на ситцы, самовары и в кабак, - с водворением целой сети винокуренных заводов, производящих выкурку сотен миллионов ведер спирта, - с проведением железной дороги, открывшей сбыт хлеба в Россию, и т. д. Все эти причины действовали совместно и довели золотое дно до периодических голодовок систематически. Интересно проследить, как раньше крестьянин оборачивался всем своим и в деньгах нуждался только для податей; а от этого зависело то, что у него сохранялись хлебные запасы, которыми и покрывались случавшиеся недороды. Когда запасы были распроданы - все хозяйство держится одним годом. Интересно также проследить операции мелкой хлебной торговли и быстрое разорение среднего купца крупными фирмами, поставившими хлебное дело, как своего рода азартную игру. Одним словом, тема интереснейшая и единственная в своем роде. Материалы я собирал для нее самым добросовестным образом и изъездил все Зауралье.
   Пишу это Вам, уважаемый Александр Николаевич, для того, чтобы узнать, совать мне нос в "Вестник Европы" с такой темой или нет. В половине ноября будет готов материал для январской и февральской книжки. Условия - 200 р. за лист.
   Примите уверение в глубоком уважении и искренней преданности.

Д. Мамин-Сибиряк.

  

38

А. С. МАМИНОЙ

24 ноября [18]91 г. [Петербург].

  
   Милая мама,
   Сегодня нашу петербургскую зиму сгребли в кучи, сложили на возы и вывезли за город... Термометр показывает несколько градусов тепла, так что приходится менять шубу на осеннее пальто. Это называется петербургской зимой, на которую смотреть противно. Воображаю, какие снега у вас там: дорога, как сахар. Бегает ли только по этой дороге мой Карло, да и существует ли верный конь вообще, в чем я сильно сомневаюсь... Жаль коня, а еще больше жаль седоков, которых он мог скушать.
   Мои дела идут хорошо. Запечатал для январской книжки "Северный вестник" большой роман "Золото", а из-за него пишу другой большой роман, который стыдно печатать рядом, а напечатаю где-нибудь с марта или апреля. Надо же и совесть знать, тоже и на нас крест есть... А еще пишу, мама, историческую повесть - всего и не упомнишь.
   15 ноября был у Михайловского на дне его рождения, где собралась своя литература: Глеб Иваныч Успенский, скромнейший и симпатичнейший мужчина и очень больной, потом Станюкович, бывший редактор "Дела" - крупный и рыжий господин, смахивающий на купца. Был еще Обреимов, бывший учитель екатеринбургской гимназии, из-за которого вышел бунт - дрянной и паршивый старичонко. Была m-me Водовозова, очень важная и очень бонтонная дама. И т. д. Ели пирог и пили. А хозяин похаживал по горнице и бородку поглаживал - очень милый и простой человек, хотя удельный вес у него и под сомнением. Была еще не известная мне безыменная молодежь, заглядывавшая в рот тароватому хозяину. Вообще настоящие купеческие именины: tout comme chez nous, то есть как и у нас грешных. Ко мне Михайловский весьма благоволит, хотя я в этом и не виновен.
   Писем от вас не имею уже больше недели, и это меня начинает беспокоить. От Владимира Ивановича Пономарева получил недавно письмо и порванные векселя, - я писал, что, может быть, придется что-нибудь получить с него, но это не оправдалось.
   Будьте здоровы. Мой поклон братанам, зятю с женой и крестнику.

Твой Дмитрий.

  

39

О. Е. КЛЕРУ

26 ноября 1891 г. Петербург,

Саперный пер., дом N 8, кв. 14

  
   Дорогой Онисим Егорович!
   Извиняюсь, что давно ничего не писал Вам, но я так был завален своими личными делами, что приходилось бы писать только о себе, а это скучно... Я частенько вспоминаю Вас, и если бы кого из екатеринбуржцев желал видеть, то именно Вас, потому что нас с Вами объединяет деятельная любовь к Уралу. Вчера видел д-ра Никольского, и он сообщил мне, что Вы нынешним летом делали раскопки на Ирбитском озере и что Уральское общество любителей естествознания получило зараз несколько субсидий от заводчиков - и то и другое искренне меня порадовало. Напишите, что и как - каждая весточка с Урала для меня является дорогим гостем. Кстати, имел недавно объяснение по поводу Уральского общества любителей естествознания с редакцией словаря Брокгауза. Дело в том, что у них редактируют и пишут статьи об Урале прохвосты Аленицын и Дружинин, - конечно, берут печатные материалы и портят их. Проф. Воейков предлагал мне взять на свою ответственность Пермскую и Оренбургскую губернии, чтобы редактировать и собирать материалы о них, но я откровенно сознался, что это такой громадный район и с моей стороны было бы бессовестным брать на себя подобную ответственность и что я могу только представить некоторые статейки о местах, где был и которые знаю. Вместе с тем я указал на то, что редакция словаря сделала громадную ошибку, не обратившись в свое время к Уральскому обществу любителей естествознания, которое могло бы принести громадную пользу. Воейков взял Ваш адрес и хотел написать. Откровенно говоря, эти ученью мужчины обладают обидным легкомыслием и доверяют каким-то Аленицыным... Я вдвойне огорчен - и за Урал и за Уральское общество любителей естествознания. Может быть, дело уладится, а может быть, я и глупость сделал, что отказался от двух губерний... Меня смутило то, что скажут о моем нахальстве (Остроумов и КR) и что я могу повторить компетентность Аленицына.
   Что Вам сказать о Петербурге? Я его почти не вижу, да он меня и интересует очень мало... Скучаю об Урале, но не об Екатеринбурге. Пишу статьи все об Урале и затеваю сделать издание своих статей. Вообще, что я делаю - всегда на виду.
   Мой сердечный привет Вашей уважаемой супруге, Наталье Николаевне и Марии Егоровне. При случае передайте мой поклон Борису Осиповичу, которому все собираюсь написать.
   Целую Вас, дорогой Онисим Егорович, и желаю всего лучшего.

Всегда Ваш

Д. Мамин.

  

40

А. С. МАМИНОЙ

14 января [18]92 г. Петербург.

  
   Милая мама,
   Извини, дорогая, что не писал тебе целых две недели. Поверь, что было действительно некогда: если бы у меня был хвост, то, кажется, писал бы и хвостом. Работа на меня валится со всех сторон, так что едва успеваю повертываться. Печатаю роман "Золото", это само собой, да, кроме того, пишу по пяти статей зараз: для сборника в пользу голодающих, изданного (?) "Русскими ведомостями", написал легенду, потом для двух детских журналов., потом для "Русского богатства", имеющего выходить под новой редакцией, для "Иллюстрации", для "Русских ведомостей", "Новостей" - не упомню всего сам. Столько работы важно в том отношении, чтобы обставить себя на будущее время, а о будущем пора подумать. Пишу ежедневно около 10 000 букв...
   Кстати, сообщу новость: Рубинштейн присылал ко мне одного из своих адъютантов за легендой о Кучуме, из которой хочет сделать оперу... Выйдет из этого что-нибудь или не выйдет - трудно сказать. Жаль только, что я поздно напечатал эту легенду, ибо Рубинштейн уезжает на 1,5 года в Америку, да и стар он. Все-таки будем довольны и вниманием великого человека. В сущности все оперы балаган и очень скверный балаган, и я никогда не хожу смотреть на них. Это не искусство, а черт знает что такое.
   Самая главная новость в Петербурге - страшные холода. Вот уже целую неделю стоит около 25 градусов - это как в Екатеринбурге.
   Целую тебя, милая мама, и сродников.

Твой Дмитрий.

  

41

Н. В. КАЗАНЦЕВУ

3 апреля [18]93 г. Петербург.

  
   Дорогой Авва,
   Собрался написать Вам только сейчас, ибо был завален срочной ра

Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
Просмотров: 460 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа