Новиков Михаил Петрович - Письма к разным лицам

   Михаил Петрович Новиков

   Письма к разным лицам

  

   Date: 21 марта 2009

   Изд: Новиков М. П. "Из пережитого", М., "Энциклопедия сел и деревень", 2004.

   OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)

  

  

  

  

  

   Многоуважаемый Сергей Львович, я прочитал в газетах ваш протест против незаконности постановления Тульского Дворянского собрания об исключении Муромцева из дворянского общества и не мог удержаться, чтоб не поблагодарить вас за защиту одного из лучших людей нашей мятущейся родины. Спасибо вам и сотоварищам вашим по протесту.

   Конечно, Муромцеву, наверное, не будет больно от такого постановления, так как он стоит выше всяких предрассудков, в том числе и сословных, но факт дикой выходки черносотенной орды белой кости сам по себе возмутителен, так как они этим постановлением хотят зачернить перед другими того, кому так злорадно завидовали и кто один (они это знают) дороже для народа всей этой орды человеконенавистников, именующих себя "дворянской породой", так ревниво оберегающей свое выгодное положение. Славно отличились землячки, тулячки! Если бы они смотрели немножко повыше своего носа, то они не сделали бы этого. И я думаю, недалекое время покажет их ошибку. "Спасатели отечества", а разжигают сами вокруг себя междоусобицу, в которой сами же и захлебаются.

   Вы не можете себе представить, в какую злобную ненависть приходит каждый более или менее сознательный крестьянин, узнавший о таком постановлении дворян. Хоть и много черной грязи в дворянской черной сотне, но им не замарать перед народом того, кто стоял за народ, да и расчеты неверны; подвластная им по невежеству крестьянская масса никогда не узнает о таком геройстве дворян, так как она так же, как и они, видит только у себя под носом, а сознательные крестьяне проклянут их за это геройство и, главное, припасут лишний камушек за пазуху про всякий случай. Их ведь не выборгское воззвание пронимает, а общая постановка и идейность всей первой Думы не нра-

   438

   вится: как это вдруг не они, "дворяне", а всякие разночинцы черной кости лучше их взялись судьбами обворованного ими нищего народа распорядиться, да еще у них же землю хотели отнять, их неразменный рубль из их кармана вытянуть и хаму отдать, вот они теперь и тешат сами себя подобными постановлениями и срамятся на весь мир. Безумцы! Землю не отдадут, так самих слопают. Время к этому подошло. Главное, они не хотят понять первой азбучной истины, что все хотят жить и не живя никому умирать не хочется. А что в таких условиях жить всем нельзя по-человечески, они этого и знать не хотят. Нечего жрать, не к чему приложить рук, чтобы кормиться, так иди к ним в рабство, вывози "дворянскую" грязь у их милости и не заявляй, что тебе это не нравится, сейчас казаков пришлют. У нас повторный неурожай, мы просили в ссуду хлеба, а земский начальник Докудовский с ругательствами приговора вернул в волость, говорит, что "в общем благосостояние крестьян хорошо, что доказывается трудностью помещиков найти себе работников". Разве это не явное желание посылать нас за хлебом к помещикам, искать своего счастья у их милости на кухне в подлом хамстве и лакействе. Вот они, заветные мечты дворянства, где сказываются! А тут вдруг Дума с Муромцевым во главе волю народа нашла, на свободный труд хотела послать, которым Александр II похвастался, помазал глаза мужикам, а дать не согласился, так как отцы теперешних героев расплакались тогда. Теперь бы они живьем его слопали, да умен Муромцев, не дается им на зубы.

   Извините, Сергей Львович, за дерзкий тон, это я с голоду злой стал, у меня только один надел земли, а ребят пятеро, а тут неурожаи еще; похлебаешь пустых щей, пожалуешь картошек с солью, поневоле зубами щелкать станешь. Хоть бы одного черносотенца дворянина на такое положение посадить, он бы и другим рассказал, что мужики зубами щелкают на них, что плохо мужикам.

   Низкий поклон от нас Муромцеву и первой Думе, не успела она нам хлеба дать, так хоть душу повеселила, общего врага нашего пробираючи, хоть веру в правоту наших желаний и требований вселила, а то ведь большинство мужиков так и научились от попов понимать, что так Богу угодно, чтобы богатые и бедные были, что бедным же лучше, когда богатые есть, то есть есть за кем навоз выводить и за это на хлеб получать. Ну, а теперь многие эти понятия оставили и другие завели.

   Да, пока заседала Дума, есть было нечего, да жить было весело, а потом грустно, грустно стало, все надежды

   439

   оборвались. Положил я себе в карман коробку со спичками (хотя я и не курящий) и целую неделю носил, все помещика сжечь хотел, и случаи были, но нет, не налегли руки, душа говорила, что в этом правды не найти и хлеба этим не добыть, бросил спички и все думал: что же делать? А вот как это дворянское постановление про папашу Муромцева прочитал, так сразу и решение нашел, что делать. Конечно, не следует жечь имущества, а самих дворян есть надо, вот и точу теперь об картошки зубы на них, слышу и сосед тоже точит, а уж на кого и не спрашиваю, один теперь ворог у нас: дворянство русское. Кабы их малость поубавить, так и землица бы для нас нашлась недорогая, и на картошках на одних сидеть перестали. Я бы и бомбу начинил, да материалу нет, да и дороги они для дворян, много расходу потребуют, а губернаторов и министров и бить не за что, так как не они, а попы у мужиков головы сняли, а они только безголовыми управляют, потому что безголовых нельзя же одних оставить на произвол разных крамольников. А попы за Бога спрятались, адом грозят, их и трогать боязно... не отскочило бы от них; так что виноватых-то и не находится, все правы, а в результате обобранный голодный мужик зубы на дворян оттачивает и свою голову грозит отобрать у попов.

   Еще раз спасибо вам за Муромцева, ваше письмо в газетах было для меня радостным проблеском зари на общем фоне нашего мрачного времени. На душе веселее стало от сознания, что и тульские дворяне (а хуже тульских вряд ли где найдешь) не все поголовно черносотенцы, не все дикие. А славно бы было, если бы им тогда на этом незаконном собрании бомбу шипящую на стол положить и посмотреть бы со стороны, как их дворянские души ниже пяток опустились бы. Да только есть ли у них души-то? Вот мой сосед так уверяет, что нет у них душ, один, говорит, желудок железный, он видел, как одного дворянина потрошили, вот и уверяет.

   Сергей Львович, имею к вам просьбу: я знаю, что теперь выходит масса новых, ранее запрещенных книг на политические темы, но все они для меня, как для лисы виноград - зелены, так как у меня нужды по горло и хлеба нет, а про казенный еще не слыхать пока, будьте добры, выпишите для меня журнал "Новейшая библиотека" издания "Товарищества Северных Книгоиздателей" (Петербург, Невский, N 114). Уж очень интересные книги по объявлению, и, главное, "Земная жизнь Иисуса" Ренана там значится, которую мне так хочется иметь, годовое из-

   440

   дание с октября стоит 6 руб., а так как Ренан вышел первой книгой, то я прошу вас сделать подписку хотя на полгода. Я как справлюсь с нуждой, так верну эти деньги. Если это для вас почему-либо будет неудобно, то не можете ли прислать хотя несколько книг издания "Обновления", там изданы многие книги вашего отца, печатанные раньше за границей. Мне из Ясной Поляны Душан Петрович прислал их 3-4 книжки, я дал их в ту же пору почитать знакомому, а его арестовали и посадили в тюрьму, и теперь я не знаю, с кого их спрашивать, а еще писать в Ясную Поляну неловко.

   Не почтите за труд ответить двумя словами, чтобы я знал, что мое письмо дошло.

   Низко кланяюсь вам и сотоварищам вашим по протесту. Уважающий вас Михаил Петров Новиков.

  

  

  

  

   Любезнейший граф Сергей Львович,

   то, что мне хочется вам сказать, может быть, по понятиям людей вашего круга, будет неудобным, но вы простите меня за мои мужицкие правила. Теперь все более и более распространяются газетные слухи о том, что ваша семья (общая после Льва Николаевича) согласна продать Ясную Поляну и для передачи крестьянам, и для устройства там музея и университета имени вашего отца, продать не много - не мало, как за 1 миллион. Ужели же это правда? Ужели у ваших семейных хватит духу запрашивать такую страшную сумму, на весь мир делая охулку на себя, и на память дорогого для всех Льва Николаевича. Простите за откровенность. Дело в том, что удивительно, как быстро разносится худая молва. Наши мужики и мужики соседних деревень, которые раньше и не знали о том, что на свете есть Толстой, теперь все знают, что ваши семейные за земли Ясной Поляны просят миллион, и с ядовитой улыбкой при встречах спрашивают меня об этом. При этом, разумеется, в тон попам и старым крепостникам ругаются нехорошими словами и говорят: "Вот они как, господ ругали за то, что те просят за десятину по 200 рублей, а сами хотят вогнать в 3 тысячи". Народ никогда не поймет Льва Николаевича отдельно, но всегда будет его смешивать с тем, что сделают после его смерти

   441

   его семейные. Сам я лично считаю затею покупки Ясной Поляны никчемной, так как у нас и без того много университетов и школ, в которых на первом плане учат невежеству, от которого нет людям житья. Но уж если бы вашим пришлось продавать землю крестьян, то они должны продать по самой низкой цене, какие только существуют, тогда только вырвется жало худой молвы из стомиллионных уст. Только на этом простом факте и ваша семья, и сам Лев Николаевич поднимутся на должную высоту перед народом, оставивши другим хороший пример для подражаний.

   "Жена думает, что если у нее к обеду не будет пирожного, то она уронит свое достоинство перед приезжим барином, - говорил мне Лев Николаевич 10 марта 1908 г., - но я думаю, что ее достоинство было бы выше, если бы она подавала к обеду черную кашу и пустые щи, но в то же время не держала бы около себя столько прислуги и вообще, не содержала бы "господского дома".

   Я же, по-своему, думаю, что продавши землю по самой дешевой цене у ваших семейных все же не дойдет дело до черной каши и пустых щей, уж не говоря ни о каком достоинстве. Дорогой Сергей Львович, пожалуйста, не обидьтесь, так больно и горько слышать худые толки в народе вокруг имени Льва Николаевича. Вы, конечно, понимаете, что теперешним моментом усиленно пользуются враги Бога и народа и всячески стараются очернить вашего отца, так как-то не хочется верить, чтобы и его семья сама способствовала бы этому. Если же это неправда, что семейные Льва Николаевича мечтают о миллионе, тогда давно было следовало им заявить об этом публично и во всяком случае лучше совсем не продавать яснополянской земли, чем класть на себя и на покойного Льва Николаевича худую славу.

   И какая же великая разница существует в умах простого народа и так называемого господского класса! В нашем быту постоянная бедность, забота, грязь, рваные ребята; брань из-за горсти круп и ложки черного масла, а случись мужику продавать корову, лошадь, ну разве он запросит цену в сто раз превышающую стоимость коровы? Да вот теперь землю. Приходит ко мне наш мужик и говорит: "Купи у меня ¥ надела земли. Он знает, что и мне, и десяти другим мужикам земля нужна до зарезу, и все же запрашивает самую высокую цену 100 рублей за 1¥ десятины, составляющие полнадела. Он знает, запроси он 200 рублей, ему дадут и 200, но он не запрашивает, потому что не хватает совести.

   442

   Низко вам кланяюсь и прошу простить, но в то же время прошу принять меры против той худой молвы, если только от вас тут хоть что-нибудь да зависит.

   Уважающий вас крестьянин

   Был бы рад получить от вас хоть два слова утешения.

  

  

   Любезнейший Сергей Львович!

   С радостью отвечаю на ваше письмо, зная заранее, что вы не примете его в осуждение вашей личной жизни. Вы сказали прежде всего, что вопрос с продажей Ясной Поляны очень сложный вопрос. Я этого не только не понимаю, но не признаю. Из опыта и практики моей жизни я знаю только одно, что сложность в наших поступках и решениях: как поступить - наступает только тогда, когда мы хотим служить Богу и мамоне. Возникающая между этим желанием борьба и невозможность такого совмещения и составляет для нас всегда сложность, а как только мы заранее подходим к любому делу и решению с желанием служить кому-либо одному, то ни в каких решениях и ни в каких поступках не бывает сложности. Смею думать, что это же бывает и чувствуется другими людьми и, наверное, замечалось и вами. О том же, что такие или иные поступки семейных не могут наложить тени на светлое имя вашего отца - это совершенно верно, и я не спорю, но это только для нас с вами и тех немногих русских людей, которые душою понимали духовную сущность учения о жизни вашего отца, огромное же море людей, слышавшее только о его имени и не способное понимать ничего без внешних поступков, жадно прислушивается к тому, что делается вокруг его имени во внешнем. Мне не нужно пояснять вам, что крестьяне, составляющие огромное большинство в этом море, более всего заинтересованы землей, и потому для них всех будет самым важным знать не то, что Лев Николаевич писал о Боге и жизни (это им долго не будет известно), а то: как и куда пошла его земля? И распорядись его семейные с нею в его духе, так, чтобы это било по глазам всех земледельцев, указывая им на грех земледелия, для народа этот внешний добрый поступок был

   443

   бы на все поколения тем самым невидимым мостом, по которому он стал бы добираться до его души, до его учения. А вам бы и вашим семейным такой поступок дал бы такое внутреннее удовлетворение, которого не могут заменить никакие внешние блага. А к этому у вас не может быть никаких преград, так как сознанию ваших братьев давно уяснилась тщета одной внешней жизни как цели, и что ходить ли нам в красном или черном, дешевом или дорогом костюме, жить ли в 3-этажном доме, в 8-аршинной избе; питаться ли хлебом и картошками или трюфелями и дорогим пирожным, - для истинного блага жизни, внутри, а не вне нас, решительно все равно не имеет большого значения.

   Я понимаю, что мужику, добывающему всю жизнь своею работою на соль, керосин, масло к картошкам, крупу, боязно впасть с семьей в положение нищего, ужинающего хлебом с водой и завтракающего горячей картошкой, которую ему подаст сердобольная баба, потому что у него есть предел, дальше которого он не идет, и этот предел зависит от него самого, но что за моею работой, за пределом моего труда, так за это, по-моему, не стоит и тревожиться и проживая 5, 2, 1 тысячу или 300 рублей в год, и одинаково можно быть спокойным, так как это не от меня зависит, не от моего старания, а от случайных сцеплений, поставивших меня в такое положение, и тут нужно быть одинаково благодарным: валится ли с неба манны на 5 тысяч в год или только на 300 рублей, по пословице, что дареному коню в зубы не смотрят. Не может же в самом деле человек эту манну, которая не от его работы, считать своею святою собственностью, если только этот человек в здравом уме и не кум Пуришкевичу. Считать же себя вправе перед своими детьми распоряжаться этой манной по своему усмотрению и на добро людям, по-моему, нельзя. Родители обязаны и не вправе пустить детей в жизнь без всякого ремесла и вообще не научивши их так или иначе самим себе добывать свой хлеб и не вредить дурными поступками ни себе, ни людям, а на такую манну, которая и нам-то попала неизвестно за что, за какой грех, наоборот, дети, чьи бы они ни были, не имеют никакого права. Тем более говорить о необеспеченности 25 внуков Льва Николаевича, кроме того, что смешно, но и неверно, так как я знаю, что на земле одного только яснополянского имения могут жить припеваючи и кормиться своею работой не только эти 25, но и еще 250 будущих ваших внуков. А, конечно, если не иметь в виду этой работы и простой трудовой жизни, дающей полное удовлетворение наших желаний, то по

   444

   странной случайности и сцеплению обстоятельств, которые всегда будут зависеть не от нас, а от окружающих нас, - нам может показаться малым и Крезовское царство и, владея им, мы будем беспокоиться за участь наших 25 внуков, которым неоткуда будет взять, кроме одного, еще 24 таких же царства. Вы представьте себе хоть на минуту, что в Божием мире нет никаких чудес и никакой манны и что люди, вставши поутру, все-все должны снискивать себе пропитание своею работой - в том числе и вы, и я уверен, что вам будет ясно и понятно, о чем я говорю. А то ведь мы возмущаемся тем, что жрецы всего мира в обмане всякий своего народа удерживают чудесное и на этом строят доверие к их положению обманываемого ими народа. Мы не признаем их обмана, боремся с ними, а чудесное своей жизни, то, что без работы не грех кормиться манной чужих трудов, не только не опровергаем, но всячески удерживаем и оправдываем.

   Я же покупаю землю вовсе не для того, чтобы иметь в виду обеспечение семьи, а только для того, чтобы иметь работу, так как не имея другого ремесла, кроме земледелия, помимо не имею никакой возможности кормиться, а земель, постоянно отдающихся в аренду ближе 6 верст от деревни нет. А если бы я имел в виду такое же обеспечение, какого обычно добиваются люди вашего круга, то я давным бы давно, как некоторые мои товарищи по военной службе, держал бы экзамен на классный чин и вышел бы в чиновники, или, что проще и выгоднее, как мой брат Адриян и миллион других крестьян, жил бы в лакеях у какого-нибудь князя Волконского, или другого богача, проживающего в год 30 тысяч от чужого труда, где в 10 лет скопил бы столько денег, чтобы в будущем получать ту же самую манну с неба, которая у людей богатых считается святою собственностью и придатком к их уму и полезной деятельности на благо людей. Мы питаемся хлебом, картошками, грибами, огурцами, редко покупаем крупы, стараемся носить обноски с чужого плеча и земли своей имеем только 1 надел, да и с купленными 1¥ наделами еще неоплаченными - имеем ровно вдвое меньше, чем должен иметь средний крестьянский двор, и уж про нас-то нельзя сказать, что мы ищем и стремимся к обеспечению. Если мы и стремимся, то только к тому, чтобы не умереть с голоду в условиях самой простой жизни. Там ищут обеспечения навсегда, как дохода от чужого труда, наше же обеспечение - на сегодняшний день. Там ищут обеспечения как манны с неба на три поколения вперед, мы же ищем только работы.

   445

   Я не говорю, что семья Льва Николаевича богата и без Ясной Поляны, так как богатство - понятие относительное, но что у нее не дойдет до черной каши с маслом, какую едят богатые мужики, или не дойдет до того, чтобы, как у меня и вообще огромного большинства крестьян, ее продовольствие обходилось бы в сутки по 2, по 3 копейки на живую душу, в этом я уверен. И если мой сосед, у которого все хозяйство со всеми потрохами и с землею стоит не более 500 рублей, все же кормится на нем с детьми и не ходит по миру, то, конечно, ваша семья перед ним очень богата и имеет все данные, чтобы также не ходить по миру. У нас в деревне 40 домов, каждый крестьянин по наследству от предков имеет хозяйство на круг с постройками и землей на 900 рублей, и за все 40 лет моей жизни я не могу ни про одного сказать, чтобы он "прожился". Все так или иначе кормятся своею работой, как же помещик, имеющий самое меньшее на 50 тысяч имущества, может прожиться настолько, чтобы ему понадобилась помощь еще. Здесь я вижу только одно, что такой человек жил дурно, а раз так, то пусть он сам несет и последствия такой жизни. Тогда спрашивается, к чему же ему послужило "высшее образование", которого не имел ни один наш мужик.

   За что бы ни была продана Ясная Поляна, но раз для этого нужно продавать писания вашего отца, которые составляют часть его души, его духа, будет одинаково нехорошо. Одинаково выйдет то, что эта-то часть его духа должна пойти его семейным для поддержания того ложного положения, в котором они живут. И чтобы этого не вышло, я не говорю, что его семейные обязаны принести в жертву это ложное положение, но они должны это сделать, исходя из внутреннего побуждения даже не по совести, а любви к духу, душе покойного. Это даже не жертва, а необходимость, как необходима любовь между любящими. Если же его семейство совершенно чуждо его духу (и не его, а Божескому началу, вложенному в душу всякого человека) и не тяготится своим рабовладельческим положением, то лучшее, что оно может сделать, - это то, чтобы совсем не продавать Ясной Поляны, а владеть ею по-старому, а уж если продать, так продать другому какому-либо богатому графу, лишь бы не пришлось ради этого продавать писаний Льва Николаевича и не делать его соучастником наживы его семейных. Пусть все это будет без него, как было без него и при его жизни.

   В последнее мое посещение вашего отца, между прочим, рассказывая о себе, он говорил: "Когда выросли наши дети и перестали в нас нуждаться, я звал ее (вашу мать) в

   446

   простую жизнь, но она более всякого греха боялась простой жизни..."

   Я не знаю, как вы распорядитесь с Ясной Поляной, но знаю наверное, что ни один из сыновей Льва Николаевича не боится как греха простой жизни и, кроме того, несомненно знает, что только в этой простой жизни есть смысл и полное удовлетворение жизнью, которого ни в каком другом положении достигнуть нельзя. Простите и не осудите.

   Любящий вас крестьянин Мих. Новиков.

   Маленькая просьба: когда-нибудь при случае спросите у опытного юриста: правда ли, что дольше 14 лет человеку без веры у нас быть нельзя? Дело в том, что у меня трое неокрещенных детей, старшей девочке 12 лет. Попы говорят, что с 14 лет меня будут принуждать крестить их в какую-либо веру.

  

  

  

  

   Премногоуважаемый Николай Константинович,

   Получил от А. К. Чертковой ваше письмо от 24 дек. и в точности исполняю (то есть послал, подписавши, приложенное печатное прошение о защитниках, пошлю немедленно и о свидетелях, как получу обвинительный акт). Прилагаю здесь же и сведения о двух свидетелях, которые необходимы для показаний, лично до меня относящихся, которых я добавил в общий список свидетелей под N 17 и 18 с указанием их адресов.

   Личное же мое внутреннее отношение к написанному обращению (а не воззванию) "Опомнитесь, люди-братья" было таково: как человек христианского жизнепонимания, старающийся по мере сил исполнять его на деле, чему свидетельствует вся моя прошлая жизнь, я был страшно угнетен начавшейся тогда войной, считая ее позором для всех христианских народов, а в особенности их духовных пастырей, продающих имя Христово за материальные блага, и собирался писать им письма с призывом защитить Христову веру и закон, содействуя всеобщему умиротворению начавшегося безумия. В таком настроении и застал меня Иван Михайлович Трегубов, заехавши ко мне из Ясной Поляны в начале октября 14-го года, и предложил подписать названное обращение. Из его слов я понял, что

   447

   оно предназначается главным образом для распространения в нейтральной печати, чтобы вообще таким путем действовать на международную общественную совесть на почве противоречия войны как греха христианскому учению, с призывом содействовать миру и любви. Здесь же оно - как открытая петиция, а не как подпольная прокламация - должно было обойти маленькую группу близких и знакомых покойного Л. Н. Толстого людей для подписи и установления общего взгляда и отношения к войне. О распространении среди русского населения для противодействия правительству в ведении войны не было и не могло быть речи, так как к такому резкому и грубому приему мы не могли прибегать по своему жизнепониманию, исключающему всякую активную борьбу с правительствами, каковы бы они ни были. А в таком его понимании (как обращения к международному обществу) я не видел и не вижу худа, почему желал даже, чтобы и мои дети его подписали, и их близкие молодые друзья Коля и Виктор, упоминаемые в моих показаниях в деле, чего, разумеется, я не мог бы желать, если бы допускал хоть немного, что это может кончиться тюрьмой и судом. В таком его понимании я предложил подписать это обращение и своему соседу Ивану Гремякину, что он и исполнил, не предполагая также никакого худа и также понимая с наших слов, что оно публичному распространению не подлежит среди нашего народа.

   В таком духе я в тот же вечер и записал на копии с этого обращения, снятой себе на память, о его цели и способе распространения, которую затем и отдал добровольно при первом допросе 18 декабря 14-го года и которая имеется в деле в числе вещественных доказательств (кажется, под N 33). В таком духе и показывал на допросах. В содержании самого обращения "Опомнитесь, люди-братья" ни я, и ни Гремякин не видели ничего вызывающего и противозаконного, понявши его только как принципиальное осуждение войны на почве противоречия ее Христианскому учению, с чем, полагали, должны быть согласны все люди, носящие христианские имена, и очень были озадачены и удивлены, когда к нам было предъявлено обвинение. Нам показалось это чем-то диким и нелепым, схожим с преследованием вообще христиан за их идеи и принципы, которые две тысячи лет как проповедуются открыто.

   Вот, кажется, и все, что я могу сказать по этому поводу. Если меня хотят завинять в распространении, то запомните, что его не было, так как ни Коля, ни Виктор, упоминаемые на лоскутке бумаги, данной мною Трегубову

   448

   в "Посредник" к дочери Фекле, не подписали и не видели ни Трегубова, ни этого обращения, и, кроме того, Коля находится давным-давно на войне, как досрочно взятый новобранец, а Виктор служит на Сормовском заводе и имеет отсрочку до 1 марта, как и все рабочие казенных предприятий.

   А о совращении Гремякина не может быть речи, поточу что он, как евангельский христианин, подписал его добровольно, а будучи призван как ополченец 2-го разряды, пошел на войну и сейчас находится в 239-м запасном батальоне, несмотря на то, что подписал это обращение.

   После этого события, через месяц, когда ужасы войны стали расширяться и увеличиваться, требуя помощи разоренным и обездоленным ею, я не мог оставаться равнодушным к горю ближнего и помимо того, что сам пожертвовал рублей 7 по разным кружкам и подписным листам, и видя плохие результаты этих сборов, писал губернатору о лучших способах сбора (как равно писал и раньше ему же о сборах в неурожайные годы), намереваясь принять в них непосредственное участие, и, если бы не арест и не заключение, я давно бы выступил на эту работу, так как хотя я по своим убеждениям и противник войны и всякого насилия, но по тем же убеждениям я должен помогать всем нуждающимся в помощи и в этом не вижу противоречия. О том же, что осенью 14-го года способствовал солдаткам и вдовам засеять их землю, стыдно и говорить.

   Собственная же семья, по малолетству детей, за моею тюрьмой не могла справиться с полевыми работами, и половина земли пустовала не сеянной. Не сеянной осталась половина и под озимыми на 16-й год, так что мои 10 месяцев тюрьмы сильно расстроили с трудом и любовью налаженное мною хозяйство. Расстроили и здоровье, прививши мне несвойственную крестьянину болезнь: катар горла на почве неврастении, от которой, вероятно, не избавишься долгое время.

   Простите, пожалуйста, что я касаюсь ненужного для вас личного горя - тюрьма измучила, ослабел.

   Кстати, если это нужно, обратите внимание на мои последние показания в деле от 7 июля, где я даю объяснения по предъявлении нам дела о справке жандармского правления, которое слишком обидно и несправедливо набрасывает тень на мое прошлое.

   Помилуйте, тогда, в 1902 году, я был назначен с правом голоса в Комитет по выяснению нужд сельскохозяйственной промышленности, оставил там докладную записку, за что и был министром Плеве арестован и на два года

   449

   подвергнут дома гласному надзору. Не только по совести, но и юридически я не мог быть виновным, зачем же ставить мне и лыко в строку?

  

   Свидетелями моими, кроме перечисленных в списке для всех, могут быть:

   1) Журавлев Тимофей Игнатович, крестьянин соседней деревни Федоровки Лаптевской волости Тульского уезда и губернии, мой близкий и давнишний знакомый. Он самый нужный. Будучи у меня в доме в то время, когда был у меня И. М. Трегубов, он принимал близкое участие в нашем разговоре по поводу подписания, содержания и цели названного обращения и может подтвердить это перед судом, то есть что оно предназначалось не для противодействия войне среди нашего населения, а, как принципиальное осуждение войны, имело широкий и разумный смысл через нейтральную печать воздействовать на международную общественную совесть с призывом содействовать скорейшему миру.

   2) Пятницкая Александра Павловна (жена доктора, Тула, Петровская ул., д. Барабанова N 51). Может подтвердить то же самое. Она это слышала от меня вскорости после его подписания "Опомнитесь, люди-братья", а от Григория Лощагина (тоже обвиняемого) слышала об этом же еще раньше и хотела подписать сама, не видя худа ни в его содержании, ни в цели, и не подписала только потому, что сам же Лощагин ей отсоветовал, чего агитаторы вообще не делают.

   Иван Иванович Горбунов-Посадов и некоторые другие из перечисленных свидетелей знают меня как трезвого и трудолюбивого крестьянина, создавшего личным трудом хорошее хозяйство, пишущего об этом в брошюрах и журналах и имеющего с выставок медали и почетные листы за экспонаты своего хозяйства. И подтвердят это на суде, если это нужно.

  

   Сам же я на суде скажу, что я не мог быть возмутителем и по своим религиозным убеждениям, и по общей всем крестьянам психологии мелких собственников, никогда в истории не выступавших в роли возмутителей и бунтовщиков. В 1905-1906 годах я не только не увлекался тогдашними насилиями и грабежом, но боролся с этим, подвергая себя и семью опасности. Ко мне тогда ночью приходили вооруженные грабители, прося указать: кого у нас следует сжечь или ограбить, но после задушевной беседы уходили, давая обещания не грабить никого.

   450

  

  

   Любезнейший Иосиф Иосиевич,

   На ваш первый вопрос о том, нужен ли в настоящее время народный журнал, ответить нетрудно. Да, нужен, но горе в том, что те цели и вопросы, во имя которых он настоятельно, по-моему, нужен, они в настоящее время настолько не в моде и в презрении вообще у людей, что совершенно нельзя рассчитывать на его успех.

   Людям важнее всего нужны нравственные основы жизни, которых они лишились с этой внешней революцией окончательно. Нужно разоблачение утопий социализма, в которых задыхается теперь народ, ожидая всяческой корысти и благ откуда-то со стороны в готовом виде и все более и более впитывая в свои понятия морали захватное право и нежелание продуктивно трудиться, чтобы личным трудом и бережливостью создавать себе собственное благополучие.

   А попробуй мы выпустить в таком духе нумер журнала, нас сейчас же обзовут реакционерами и закидают грязью. Хотя мне страшно хочется написать статью о социализме и прямо, без обиняков, назвать его наукой воров и лентяев, которые, проживая и пропивая свой заработок и только от этого не имея собственности, страшно завидуют тем, у кого она есть, и собираются ее разграбить, чтобы произвести равный ее передел и установить "братство и равенство". А такова и есть так называемая пролетарская демократия, которая носится с собой на всех углах и перекрестках и сует свой нос всюду, где она ничего и не понимает и где ее совершенно не спрашивают. "Революционная демократия", "русская демократия", "революции и контрреволюция" - так все это и висит в воздухе, как дым в сырую погоду, и так все это надоело, что хоть ходи с заткнутыми ушами. А что такое на самом деле это за демократия? - Да бывшие картежники и гуляки, свиньи по воспитанию, не имевшие и не имеющие никаких нравственных основ жизни, голый пролетариат, не стоящий ломаного гроша, а претендующий на первенствующее положение. Как все это противно и гадко. Еще счастье России, что простой, темный народ в своей массе мало интересуется этой внешней революцией и продолжает работать, не интересуясь ни митингами, ни выборными собраниями, ни советами и комитетами, иначе эта самая голая демократия умерла бы с голода, так как тогда и совсем бы было мало хлеба. Да, кажется, оно так и будет

   451

   на деле, ибо этот темный народ, не зараженный их сказками социального равенства, все же сумеет припрятать себе хлеба, который он сам сработал, на год вперед, и не станет кормить эту самую пустоговорящую демократию, которая теперь образовала самочинно сотни всяких советов и союзов и за разговоры в них получает по 15-25 рублей в день, а другая его часть за восьмичасовой рабочий день хочет получать также 10-20 рублей. "Взявшийся за меч от меча и погибнет" - то же самое будет и с этой пролетарствующей демократией, которая отбилась от труда и занялась разговорами на разного рода собраниях и митингах. Она же первая и пострадает от ею же созданных беспорядка и безвластия. Народ имеет хлеб, а буржуазия - деньги, и их естественной, органической связи не нарушат никакие запреты и монополии, придумываемые демократией.

   Я извиняюсь, что сбился с темы и говорю не по вопросу, но ничего не поделаешь, у кого что болит, тот про то и говорит. Да и задумываемый вами журнал, если он хочет быть действительно народным, никуда не уйдет от этих проклятых вопросов. Нельзя уйти от жизни, пока мы в жизни и пока эта взбудораженная жизнь не пришла в спокойное состояние. Само собой, что руководящие статьи в таком журнале должны самым определенным образом подчеркивать не только несостоятельность, но и всю пустоту этой внешней революции, всю ее зловредность для материального и духовного развития, так как она отнимает и то и другое и поселяет лишь одно стремление ко всяческой корысти, обманам и хамству. В противоположность этой внешней революции он должен пропагандировать и выяснять свободу внутреннюю, которая только одна и дает настоящее благо, даже материальное, уж если оно так важно и заманчиво. Он должен разъяснить народу, что такому-то его настоящему благу никогда не мешало и не могло мешать никакое правительство и тем более его не дадут социалисты, если каждый лично не исправит свою жизнь и не познает в самом себе своей собственной свободы. "Все в табе, и только в табе" - вот основной лозунг, из которого должны исходить статьи народного журнала и которого, собственно, так недостает народу. Страшно больно и жалко этот народ, который до сих пор морочили попы верой во внешнего Бога-Творца, дающего по молитвам всякой корысти, а теперь морочат социалисты своим внешним, пустяшным с точки зрения вечности жизни, переворотом и опять отводят его от истинного жизнепонимания и Богопочитания. Даже хуже

   452

   того, отнимая и эту веру во внешнего короля-Бога, они на это место не дают ничего, кроме сильно раздраженной зависти и ненависти к так называемым буржуазным классам и еще сильнее раздраженного аппетита к невероятным заработкам и наживам. Собственно говоря, они со своими утопиями материального равенства из простого порода, более или менее совестливого в прошлом, делают грубое животное, потерявшее стыд и милосердие и ничего больше не желающее в настоящее время, как получать за пуд хлеба 30 рублей и вообще продавать каждый свой шаг на вес золота, и все затем, чтобы с кем-то сравняться, накопить больше денег, чтобы не отстать от ненавистной ему теперь буржуазии. Уж какая тут милость и жалость, когда нельзя стало не только дать взаймы пуда хлеба родному брату, но и накормить обедом нищего. На том и другом потерпишь убыток и отстанешь от капиталиста. Нельзя стало дать хлеба голодному родственнику или чужому, не прослывши за спекулянта.

   А, кажется, уже социалисты достаточно поморочили народу головы и пора бы уже было выступить печатно с легким напоминанием о том, что все это ложь и обман и что бесконечными разговорами и утопиями делу не поможешь, что спасение вовсе не в социализме, а только лишь в личном совершенствовании собственной жизни.

   Извиняюсь, если мои мысли вами не разделяются.

  

  

  

  

   Дорогой Сергей Львович, я писал в Ясную Поляну вашей матери, спрашивая: не нуждается ли она в пропитании, и предлагал помочь. Но она ответила, что сама пока не нуждается, но что вы и Александра Львовна нуждаетесь. Если бы вы или Александра Львовна приехали ко мне в Боровково (это в 4 верстах от Лаптева), я дал бы 1¥ пуда муки. Если не можете приехать сами, то пришлите с письмом кого-либо из знакомых. Но если и этого нельзя, то немедля ответьте, и мы как нибудь устроим посылкой (хотя это и хлопотливо и ненадежно, так как у меня уже пропала одна посылка в Москву с 35 ф. хлеба). Очень стыжусь, что до сих пор не вспомнил о вас за заботами о других. Непременно приезжайте или пишите. Что можно, сделаю. Да, да, хоть революция и сумела сделать

   453

   равнение и даже первых последними, а последних первыми, но покойный ваш отец вряд ли одобрил это равнение. Кстати, я был бы рад повидать кого-либо из вас.

  

  

  

   Дорогие друзья,

   Мы очень рады вашему шефству над нашей волостью, ибо нам есть теперь кому говорить о наших нуждах и обидах помимо правительства, которое совершенно нас не слушает и игнорирует наши интересы, несмотря на десятки наших резолюций от волостных съездов, бывших за истекшие два года.

   Наша первая встреча с вами 29 апреля в Лаптевском Нардоме вышла не совсем удачной от обоюдного непонимания одними других, ибо враз никто из нас не мог серьезно приготовиться к ней и собрать воедино свои мысли и думы, и настоящим письмом мы спешим это исправить, коротко объяснив нашу точку зрения на революцию и ее достижения.

   1) Гражданская война после Февральской революции 1917 года нам, крестьянам, была совершенно не нужна и вредна, так как и без нее остававшаяся приблизительно ¹/₃ частновладельческих и казенных земель перешла бы в наше пользование при более легком и к тому же срочном выкупе, чем теперешний удавный (от 8 до 12 пудов с десятины и притом бессрочный), так что вам (пролетариату) ставить себе в заслугу перед крестьянством эту войну не приходится.

   2) Социализм, как обобществление труда и орудий производства, суливший в конечном итоге для всех одинаковые условия с одинаковыми стойлами, порциями и получками, выродился сразу в государственный капитализм, объединил в своих руках все лучшее в производстве и промышленности, завел новую моду пользоваться печатным станком для производства бумажных денег, которые все же выгодно реализуются на крестьянском рынке, и, не имея таким образом ни нужды в продаже своего производства, ни конкуренции со стороны внутреннего частного капитала, работает не торопясь для очевидной пользы рабочих, платит им за 8 часов работы огромное жалованье и выдерживает цену на свои товары. А крестьянин облизывается,

   454

   отдает за бесценок свой хлеб и в большинстве не имеет ни запасной рубахи, ни хорошего инвентаря.

   3) Чего достигли рабочие: 8 часов рабочего дня, прочного бытия в своих заводах и фабриках, огромного жалованья за счет печатного станка и крестьянского хлеба, выколачиваемого с нас принудительно, огромного потому, что средний крестьянин, несущий целый год заботу, холод и голод, не получает от своего хозяйства на круг и в 10 раз меньшего. Так что если равняться по крестьянам, никому из служащих и рабочих не надо получать больше 80-90 рублей при данной обстановке хозяйства и рынка. И если они получают его больше до 700-900 рублей, то не потому, что его зарабатывают, а просто имеют поблажку со стороны государственного капитализма.

   4) Чего достигли крестьяне: экономического гнета в 4-5 раз большего, чем в последнее 10-летие при царе. Ибо по выкупе земли в 1906 г. после этого платили земских, волостных и государственных налогов только 1 рубль 60 копеек с десятины. И в этот же счет содержали и школы и больницы. Теперь же с нас выколачивают более суровыми мерами от 8 до 12 рублей с десятины на прежние деньги. Это ли не достижения крестьян, каким мы можем радоваться! И не ясно ли для вас, что, кроме гнета, мы ничего еще не достигли. От революции мы ждали еще большего облегчения в налогах, чем было при царе (то есть 1 рубль 50 копеек с десятины), а получили такое, чего не было с нашими предками не только при царях и дворянах, но даже в период власти татар над русским народом.

   Может, вам непонятны наши ужасы перед таким налогом, как 8-12 рублей с десятины, так я поясню, что ведь это не с посевной десятины, каких у крестьян бывает не больше 4-6, а со всей земли, с паром, выгоном и оврагами, какой в среднем на двор приходится до 10 десятин, так что то, что с нас берут, составляет не 10%, как говорили вы, что платит рабочий, а 45-55 всего нашего дохода, от чего мы и приходим в ужас и кричим по адресу правительства на всех собраниях. Никто вам не говорил и не станет говорить, чтобы с нас сняли налоги, мы только говорим: бери, но знай меру и честь, а не разводи татарщину! А татарщина вот в чем (это маленький пример). Упродкомиссар тянул всю зиму полынку с недоимщиками, а пришла весна, он их вызвал и потребовал уплаты, а иначе арест и высидка. Как вы думаете, не иезуитство во время полевой работы арестовывать крестьян за недоимки? Вот вам и революция! Оказалось, что земские начальники были гораздо умней и милостивее. Они

   455

   тоже арестовывали, но только не на время полевых работ, а на большие праздники.

   5) А достижение политических прав? Но лучше обойдите молчанием и эту награду революции, ибо трудовой крестьянин никогда политикой не занимался и не собирается и теперь. Да, кстати, и заниматься нечем, так как политикой, в том числе самой главной, налоговой, направляют и управляют не беспартийные съезды, а коммунистическая партия, которая охотно берет нас только в толкачи, а не пускает на губернские и всероссийские съезды. Какие тут права! Не все ли равно, что быть податным сословием, как у царя, или "объектом обложения" - как у советской власти? Дело не в названиях, а в цифрах, а цифры-то у нас убийственно тяжелые.

   6) А прирезные земли? Но ужели никто из вас не знает, что 8-10 рублей аренды с посевной десятины, они и так были в крестьянском распор