Островский Александр Николаевич - Дневники 1845 - 1885 гг.

ился, ямщик мой говорит на каком-то едва понятном наречии {Об наречиях в Тверской губернии будет особая статья. (Прим. А. Н. Островского.)}, а впереди 130 верст незнакомой, почти необитаемой проселочной дороги, это хоть кого заставит призадуматься. И я, вероятно, просидел бы надувшись верст 30, если бы не встреча, которая меня надолго развеселила. У самой гостиницы подошел ко мне господин мрачной наружности, но одетый весьма прилично; придав своему лицу таинственное выражение, он обратился ко мне с следующими словами: ."Почтеннейший! хотя на мне и синь кафтан, но кто имеет чувствие, тот подаст".

  Первый переезд от Торжка до Рудникова, в 22 версты, я проехал часов шесть. Я не предполагал, чтобы в нескольких верстах от шоссе, в середине России, в 60 верстах от Твери, могла существовать такая глушь! Дорога идет местами совершенно безлюдными, - то заросшими кустарником болотами, то голыми холмами, и все это - и дорога, и болото, и поля - усеяно различной величины каменьями, точно несколько дней сряду шел каменный дождь. Телега то и дело прыгает по камням и поминутно ждешь, что переломится ось либо рассыплется колесо. Поля по холмам и большею частью по выжженному лесу (лядины) возделаны кое-как, потому что камни и корни мешают вспахать и взборновать порядочно. Здесь я в первый раз видел бороны особого устройства, приспособленные к местности, называемые с_м_ы_ч_е_в_ы_м_и, или с_м_ы_к_о_м. Устройство ее очень просто: она делается из нескольких еловых плашек, расколотых вдоль и сплошь приколоченных к двум перекладинам так, чтобы сучья были вниз; потом сучья обрубают на поларшина и завастривают. Таким образом, зубья у этой бороны не вставные, а натуральные и имеют ту выгоду, что свободно гнутся над каменьями и довольно упруги, чтобы разбивать комья.

  "Едет он день до вечера, перекусить ему нечего", - говорится в русской сказке про Ивана-царевича; то же случилось и со мной. В Рудникове я полчаса пробегал по деревне, чтобы достать несколько яиц, дат и то баба, у которой я купил яйца, не бралась сделать яичницу, а послала меня к живущей на другом конце деревни солдатке, которая, ка,к женщина бывалая, по ее мнению, должна была знать эту премудрость.

  В Кузнечикове (другая станция, в 11 верстах от первой) мужиков совсем не оказалось, и десятский - баба. - А где ж ваши мужья? - спросил я у десятского. - "К_о_т_о_р_ы у_ш_л_и у к_а_м_а_т_е_с_ы (каменотесы), а к_о_т_о_р_ы д_о_р_о_г_у ц_и_н_я" (чинят), - отвечала она. Скудость земли заставляет здешних крестьян отходить на целый год на заработки, иначе им негде достать оброка, а недостаток оборотливости и ловкости, недостаток, без сомнения, условливаемый печальной обстановкой их жизни, запрягает их на веки вечные в тяжелую каменотесную работу.

  В Качанове (третья станция) нашелся постоялый двор и самовар; но зато не нашлось грамотных. Долго пришлось мне ждать, пока бегали куда-то за версту с моим открытым листом, чтобы узнать, что в нем написано. Но и тот, к кому бегали, оказался плохим чтецом и о содержании открытого листа не мог ничего им сказать наверное.

  На 8-й версте за Качановым начинаются горы, называемые "С_в_и_н_ы_е х_р_е_б_т_ы", в виде длинных узких гряд; они тянутся на несколько верст по одному направлению и представляют большое сходство с хребтами животных. Дорога идет частью параллельно хребтам, по их откосам, но длиннейшее ее протяжение занимает гребень большого хребта, так что от самой дороги по обе стороны начинаются скаты. Пять верст наслаждаешься живописным видом с этого гребня. Ребра гор изрезаны оврагами и покрыты лесом, и за лесом тянутся мхи {Так называются болота. (Прим. А. Н. Островского.)}. Профессор Московского университета г. Щуровский проезжал в этом году из Твери в Рыбинск и описал попавшиеся ему на дороге валуны {Эрратические явления. "Русский вестник", 1856 г., октябрь, кн. I. (Прим. А. Н. Островского.)}. Очень жаль, что он не был в Новоторжском и Осташковском уездах; здешние эрратические явления гораздо замечательнее тех, которые он видел. Одно уже название "Свиных хребтов" указывает на сходство формы этих гор с "Л_о_ш_а_д_и_н_ы_м_и х_р_е_б_т_а_м_и" в Америке, о которых пишет г. Щуровский в своей статье.

  Два остальные переезда, от Жилина до Крапивны и от Крапивны до Осташкова, не представляют ничего замечательного; болото, лес - и только. Не доезжая озера, ямщик мой свернул на вышневолоцкую дорогу для удобнейшей переправы через Рудинское плесо {Плесами здесь называются заливы Селигера или целые озера, соединенные с Селигером проливами, которые называют реками. (Прим. А. Н. Островского.)} Селигера, потому что перевозы на почтовых трактах всегда несравненно лучше. Наконец, после утомительного суточного странствования, я приехал на берег Селигера. Новые невиданные картины открылись предо мной. На берегу вся увешанная сетями деревня, через пролив Рудинского плеса тянется непрерывная цепь мереж, безгранично протянулось синее озеро с своими островами, вдали колокольни и дома почти утонувшего в воде Осташкова, покрытый дремучим лесом остров Городомля и почти на горизонте окруженные водой белые стены обители Нила преподобного...

  

  

  [ДНЕВНИК ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ВОЛГЕ 1856 г.]

  18 апреля. 7 часов вечера.

  В 5 часов мы благополучно и без особенной скуки прибыли на тверскую станцию. Простившись с князем Оболенским и И[ваном] Федоровичем Горбуновым], мы отправились в почтовой карете в Тверь, куда и приехали в 6 часов без четверти. Остановились на Миллионной, в гостинице купца Барсукова (50 к. сер. в день). Погода прекрасная, совсем летняя.

  19 апреля. 10 часов утра.

  Вчера, напившись чаю, мы пошли на набережную, посмотреть Волгу. Волга в полном разливе, солнце садилось и освещало реку так ярко, что больно было смотреть. Тверца вливалась в Волгу такой полной рекой, что казалось, две Волги соединяются вместе. Отрочь монастырь как будто на острову. Все лучшее тверское общество гуляло на набережной. Много красивых женских лиц, впрочем половина подкрашены. Несколько дам катались в колясках. Офицера три ездили верхом на хороших лошадях, только плохо; двое пьяных офицеров катались в пролетке, непростительно качаясь в разные стороны. Барышни купчихи одеты по моде, большею частию в бархатных бурнусах, маменьки их в темных салопах и темных платьях и в яркорозовых платках на голове, заколотых стразовыми булавками, что неприятно режет глаза и совсем нейдет к их сморщенным, старческим лицам, напоминающим ростопчинских бульдогов. В 10 часов мы поужинали и легли. Ночь я провел беспокойно. Сегодня чувствую себя довольно хорошо. Теперь приводим все в порядок, и я собираюсь ехать к губернатору.

  9 часов вечера.

  Губернатор принял меня довольно важно, но вместе с тем и ласково. Губернатор, седенький старичок, с черными глазами, с порывистыми движениями и разговором, постоянно курит жуков табак из черешневого чубука. Я ему представился, заговорил о поручении, на это он мне сказал прямо: "Ничего не увидите, да и нечего здесь смотреть; рыболовства здесь нет, потому что рыбы нет, да и никогда не было, мы получаем рыбу из Городни и из Кимр, судостроение в жалком состоянии". Я ему сказал о своем намерении отправиться в Осташков. "Источников Волги искать? Не найдете!" Я упомянул про Ржев и Зубцов. "Да, в Зубцове было капитала три, была и значительная стройка судов, а теперь по случаю войны все упало, по всей губернии промышленность упала от войны". Водил в библиотеку и показывал мне составленную им книгу "Историческо-статистическое описание Тверской губернии в 1846 г.", для того, по его словам, чтобы было что показать, если спросит кто из высших особ о достопримечательном в Тверской губернии. А высшие особы, за неимением железной дороги, тогда очень часто ездили через Тверь и останавливались в Твери. "Я имел счастие поднести экземпляр Ольге Николаевне и получил благодарность".

  Он советовал мне обратиться за сведениями в статистический комитет, находящийся при его канцелярии, и еще обратиться к Глазенапу, заведывающему пароходством. На прощание ласково пожал мне руку и просил за всеми сведениями без церемонии обращаться к нему, а если обращусь к кому-нибудь другому, так меня непременно обманут.

  20 апреля (пятница). 9 часов утра.

  Приехав от губернатора, я с Гурием Николаевичем отправился для разных покупок. Купили масла чухонского, спирту, колбасы и рыбы. Стерлядь 8 вершков стоит 50 коп. серебром, не дешевле московского. Изготовили стерлядь в паровой кастрюле и поели с большим вкусом. Вечером опять ходили на набережную; все то же, что и вчера, только розовых платков больше. Вода сбыла с лишком на сажень и близ набережной стояли два изящных парохода. Ночь провел еще беспокойнее, чем вчера; теперь чувствую себя довольно хорошо.

  21 апреля. Суббота. 9 часов утра.

  Вчера поутру был у купца Н. Я. Ворошилова, который обещал сообщить разные сведения о судостроении и судоходстве. Заходил к чудаку купцу Лаврову, который может быть полезен по охоте и рыбной ловле. Потом изготовили для себя бифштекс с картофелем и пообедали. После обеда ходили за Тьмаку удить рыбу. Охотников довольно, и, как видно, очень ловких, но берет только уклейка, потому мы, не ловивши и очень уставши, вернулись домой довольно рано. Отдохнули, поужинали и легли спать. Ночь провел несколько покойнее. Я догадался, отчего у меня по ночам бывает волнение: я, после сидячей жизни, вдруг начал делать очень много движения. Вчера я ходил в одном сюртуке, и то было жарко, вечером слышали первый гром, и шел небольшой дождь. На улицах народной жизни совершенно не заметно, песен вовсе не слыхать. Сегодня поутру должен был отправиться первый пароход из Твери с пассажирами; мы встали в 7-м часу и пошли на набережную; но пароход почему-то не пошел. Рядом с двумя первыми стоит третий пароход точно такой же величины и изящества, так что их трудно отличить один от другого. Пришли домой и занялись чаем, явился купец Лавров и между прочими рассказами уведомил нас, что в Твери страшные грабежи. Когда я спросил, отчего не слыхать песен, он отвечал, что полиция гораздо строже смотрит на песни, чем на грабежи.

  Понедельник. 23 апреля (Юрьев день). 10 часов утра.

  В субботу вместе с Лавровым ходили за Тьмаку. Смотрели суконную фабрику, выстроенную компанией московских купцов в огромных; размерах. Берега Тьмаки усеяны рыболовами, которые ловят на удочку уклейку. Один рыбак (вероятно, охотник) ловил рыбу, стоя в маленьком челноке, который имел не более вершка запасу над водой и менее 2 сажен длины. Управляя одним веслом, он закидывал небольшую сеть, узкую и длинную, с поплавками, чтобы она одной стороной держалась на воде, собирал ее, выбирал и бросал в челнок, и все это с неимоверным соблюдением баланса, иначе он непременно должен был опрокинуться и с челноком. Вечер провели дома в разных занятиях. В воскресенье ездили смотреть заволжские кварталы. Вечером был Лавров, наболтал с три короба, - впрочем, говорил и дело, - о злоупотреблениях градских голов. Сегодня за дело, довольно гулять. Еду к разным должностным лицам.

  25 апреля. Середа. 10 часов утра.

  В понедельник утром был у Колышкина. Он еще в Москве. По случаю табельного дня должностные лица были у обедни. Просидел весь день дома. Вчера поутру часов в 6 ходили смотреть, как отходят пароходы, был у Колышкина, он все еще не приезжал. По случаю дурной погоды просидел вечер дома. Сегодня еду опять к Колышкину. Что-то бог даст?

  Пятница. 27 апреля. 12 часов. Полдень,

  В середу Колышкина не застал. Пообедали в трактире. В 5-м часу поехал на железную дорогу в надежде встретить Григорьева, Григорьев не приехал. На станции встретил Д. Г. Ржевского, о котором совсем было забыл. Виделся с Краевским, который ехал в Петербург. Вечером был у Ржевского, там возобновил знакомство с Уньковским, с которым познакомился в прошлый приезд в Тверь. Он теперь судьей; человек веселый, открытый и очень умный. В четверг утром был у Колышкина и нашел в нем весьма дельного и милого человека. Он обещал сообщить мне все сведения, какие может. Обедал дома. Вечером играли с Лавровым в карты. Сегодня сижу дома, жду визитов. Вот уже четвертый день ненастная погода мешает мне ловить рыбу, а сегодня даже очень холодно.

  Воскресенье. 29-го. 10 часов утра.

  Среди дня был Колышкин, привез описание Тверской губернии и обещал доставить в понедельник сведения. Вечером был у Ржевского. Там был Уньковский и учитель Гарусов (чудак естественный); провели время очень приятно. Вчера поутру был дома. Заезжал Уньковский. Обедал у него. Были Ржевский, Гэрусов и Козаков, человек замечательный, хотя тоже чудак. Ездил на дорогу встречать Ганю. Часов в 7 гуляли, показывал ей Тверь. Вечером был Лавров. Сегодня поутру ходили на рынок, купили сморчков, отличные удилища, каких нет в Москве, по 2 копейки серебром.

  Середа. 2-е мая. 10 часов утра.

  (Продолжение). Пообедали дома, потом ходили рыбу ловить. Поймали только двух окуней. Вечером был Лавров, играли в карты. В понедельник до вечера просидел с Ганей дома. Был Уньковский. Вечером ходил не надолго к Колышкину. Там познакомился с Преображенским. Поужинали дома, ночь не спал. Ездил провожать Ганю на дорогу, видели превосходное утро и восход солнца. Поутру гуляли по набережной. После обеда был Преображенский, наговорил много хорошего. Вечером был у Ржевских.

  Пятница. 4-го мая. 8 часов утра. Городня.

  Вчера, собравшись и уложившись, мы поехали в Городню на почтовых. Первую станцию 15 верст до Еммауса проехали в 1 час 5 минут. В Еммаусе нам заложили тройку прекрасных серых лошадей и сел ямщик, малый лет 25, красавец собой. Я ему заметил, что его, должно быть, девушки любят, он промолчал. Повез нас с такой быстротой, что дух захватывало. Отъехав верст 5, он остановился отпустить постромки правой пристяжной. Я курил сигару. "Дайте, барин, сигарочки". Гурий Николаевич предложил ему трубку. "Пожалуйте - вот кабы водочки стаканчик опохмелиться". Я ему налил из фляжки, он выпил и поблагодарил. "Я, барин, перед вами скрываться не хочу, я маленько... тово... п_р_а_з_и_ц_к_о_й. А вы, барин, давеча сразу угадали; это точно, меня девушки оченно любят. Я все наше деревенское пиво пил. Только уж это пиво..." - А что? - "Беда. Как голова болит на другой день, не накажи господи! Стыдно народу-то, особенно баб. К другой приставал либо обругал. А что ломается-то! О, дура!.. Страшно сделается. Смотрителя боишься, старосты боишься. Ах!" - Тут он раза четыре неистово затянулся и сел на козлы. - "Вот спасибо, что охмелили человека. А это бабы, это девки - все наше. Ну, вы!" И со свистом, с гиком полетел как угорелый. 14 верст мы ехали 3/4 часа. В 3-м часу приехали в Городню и остановились в почтовой гостинице. Умывшись и напившись чаю, пошли к священнику. Отец Василий, седой старичок, с красным лицом и пунцовым носом, благословил нас вслух и принял нас даже несколько подобострастно, только с какими-то судорожными движениями. Легко можно было заметить, что он и с похмелья и пьян. Когда он сообщил нам некоторые нужные для нас сведения (которые Гурий Николаевич тут же записал), я попросил его указать мне рыбаков, у которых можно купить рыбы. Он сейчас послал пономаря, и тот привел рыбака с рыбой. Мы купили у него налима 10 вершков (с молоками) и двух окуней, одного 8 вершков, другого 5 вершков за 50 копеек серебром. Батюшка предложил нам водки и принес из другой комнаты большой графин и дикой утки на закуску. Мы выпили по рюмке, и он с нами, потом он попросил по другой - выпили; посидев немного и помигав глазами, он сказал, что мы веруем в троицу, и налил по 3-й; выпили - и он, видимо, захмелел. Мы его звали к себе на уху, но он отговорился, что ему надобно ехать. От него мы пошли гулять кругом церкви, которая стоит на крутом, обрывистом берегу Волги и сверх того окружена рвом. Нас сопровождали пономарь и дьячок и сообщали нам много хорошего о рыбной ловле. Под ногами текла Волга, синяя от пасмурной погоды и подернутая рябью, несколько рыбаков, стоя в своих маленьких, вертлявых челноках, поднимали баграми верши, сверху шли черные лодки, которые, несмотря на усилия лоцманов, прислуги, находящейся на них, прибивало береговым ветром к противоположному берегу и наконец посадило на мель. Легкая двухвесельная глинковка с простонародными пассажирами пристала к берегу, и народ веревочкой потянулся по горе в село подкрепить себя для дальнейшего пути. За рекой зеленел поемный луг, его замыкал высокий сосновый лес, справа и слева изгибы и плесы Волги и несколько сел по берегам.

  Прекрасная картина! Пришли домой, поели ухи и легли спать. Сегодня поутру занялись писаньем, пришел священник, и мы отправились в церковь. Церковь старая, с новой пристройкой. Особенно замечательны в ней царские врата, вероятно современные постройке, и подземный храм. Церковь так стара, говорит народ, что ушла в землю.

  Суббота. 5 мая (продолжение).

  Вчера по дороге из Городни заезжали в Кошелево к священнику, у которого думали найти документы о Городне, но нашли только то, что уже видел Преображенский. Часа в 2 приехали в Тверь. Вечером был у Уньковского и познакомился там с Потуловым, назначенным губернатором в Оренбург. Сегодня были Уньковский и Лавров, просидел дома. Начал статью о Городне.

  Воскресенье. 6 мая.

  Получил Русскую беседу и письмо Дрианского, с приложением Городского листка, где подлецы, воспользовавшись моим отсутствием, изблевали новую гадость. Напишу об этом в Московские ведомости. Был очень огорчен и не мог ни за что приняться.

  Вторник. 8 мая. 10 часов.

  Вчера читал Русскую беседу и немного успокоился. Вечером был Колышкин. Сегодня еду в статистический комитет и к губернатору.

  9 мая, 8 часов вечера.

  Вчера у губернатора не был, нельзя было ехать Колышкину. Сегодня был у Колышкина, поздравил его с ангелом. Ездили с ним к губернатору, который принял нас очень хорошо. Обедал у Уньковского, там были Ржевский, инспектор Оренбургской губернии и Козаков; читал "Свои люди - сочтемся".

  10 мая. 12 часов. Полночь. Торжок.

  Сегодня поутру собирались. Пообедали, взяли Лаврова с собой и поехали в Торжок.

  11 мая.

  Ходили по городу, который расположен на горах. Вид с бульвара на ту сторону Тверцы выше всякой похвалы. Был городничий. Потом был винный пристав Развадовский (рыболов). Рекомендовался так: честь имею представиться, человек с большими усами и малыми способностями. Замечателен костюм здешних женщин и гулянье девушек по вечерам на бульваре.

  12 мая. Суббота. 11 часов вечера.

  Сегодня познакомился у Развадовского с учителем здешним И. И.; он хотел меня познакомить с каким-то интересным купцом. Ходили к нему, но не застали. Учитель сказывал мне, что здешние мещане очень богомольны, но говеют через год от бедности. Ужасно! Вечером ходили по бульвару и наслаждались запахом черемухи. Теперь идет дождь. Через улицу, в квартире полковника, офицер играет на флейте.

  15 мая. 4 часа пополудни.

  Воскресенье сидел дома, отделывал статью о Городне, вечером ходили на бульвар. Вчера поутру отделывал ту же статью. Как трудно еще писать для меня! Вечером ездили с учителем к купцу Елизарову Ефрему Матвеевичу. Законник и собиратель разных древних рукописей о Торжке. Там были городничий и два тверских чиновника.

  Сегодня все утро писал статью о Городне и ответ Прав-дову, теперь собираюсь к учителю и с ним к Елизарову.

  18 мая. Пятница. 9 часов утра. Осташков.

  Во вторник вечером ездил с учителем прощаться к Елизарову. Елизаров наговорил много хорошего про разных чиновников. Собрались, поужинали и легли спать. Поутру поехали в дождик по скверной дороге, на скверных лошадях, в Осташков. На дороге только я убедился, до какого безобразия доходит новоторжский {В рукописи: новорожский.} язык. Дорога замечательна всюду рассыпанными камнями, точно шел каменный дождь, лесами и возвышенностями грядообразными, вероятно каменными. Мы проезжали по гребню таких гряд, называемых Свиными хребтами. К Осташкову местность большею частию болотистая, покрытая мелким лесом. Вчера в 8-м часу утра приехали в Осташков. Почти весь день спали, вечером бродили по городу. Мы остановились в гостинице Кошелева. Молодые хозяйки сами нам прислуживают - из которых одна очень хорошенькая женщина не старее 18 лет безо всякой церемонии услуживала нам за обедом, тогда как мы сидели в халатах, небритые, немытые, нечесаные. В первый раз после трактирного кушанья мы едим серые щи и кашу-с молоком. Сегодня идем в западную часть города.

  19 мая. Суббота. 10 часов утра.

  Вчера ходили по городу, прошли длинную улицу, обстроенную по обеим сторонам кузницами, и вышли к фабрике и дому Савиных. Вечером ходили с хозяином Ильей Демидовичем Кошелевым к монастырю, который соединен с городом посредством плотины. За монастырем разводится сад с разными затеями. Все это выдумки Савина. Савина самого в Осташкове нет, он уехал в Петербург. Собираюсь сегодня съездить к брату его.

  Вторник. 22 мая. 10 часов утра.

  В субботу ездил к Савину. Он очень переконфузился и сказал, что без брата ничего не может мне сообщить. Оставил карточку городничему. Вечером ходили смотреть озеро, взволнованное и покрытое по валам белой пеной. Холод ужасный. В воскресенье ходили на пристань, хотели ехать к Нилу пр[еподобному], но нас не повезли по случаю сильного ветра и волнения. Были у обедни у Преображения. Был городничий. Вечером гуляли по городу. К нам подошел смотритель училищ Пав[ел] Фор[тунатович Лукин] и познакомился. Затащил к себе, у него видели исправника. Вчера поутру в 9-м часу вместе с смотрителем поехали к пр[еподобному] Нилу. Погода была прекрасная. Воротились в 7 часов. Сегодня собираемся к верховьям Волги. Исправник обещал послать с нами рассыльного.

  Пятница. 25. 11 часов утра.

  Во вторник в 12-м часу дня мы отправились по Старорусской дороге с рассыльным из земского суда на козлах, на котором была надета для страсти форменная сумка. До Звягина большая дорога, кругом плес Селигера 23 версты. От Звягина дорога огибает с левой стороны Сабро, на 17-й версте поворот на проселок. Проселком версты 3 дорога очень плоха, далее выезжают на дорогу, устроенную кн. Шаховским в свое имение. Вторая станция Куковкино на берегу озера Стержа, которое там называют Волгой. В Куковкине мы прождали лошадей до 9-го часу. По дороге из Куковкина по горам кругом озера до Погоста верст 5. На половине дороги переезжали Волгу по мосту. Волга тут не шире 2 сажен. От Погоста до Волги верховья верст 7 дорога ужасная, лесами, горами, болотами; почти половину шли пешком. В Волгу {В рукописи: Полу.} верховье приехали в 12-м часу ночи. Поели молока и ночевали. Поутру в сильный дождь по мокрому и вязкому болоту ходили в часовню, называемую Иорданом, построенную над источником Волги. Ходили и дальше с большим трудом к самому истоку (сажен 12 от часовни на запад). Из-под упавшей и уже сгнившей березы Волга вытекает едва заметным ручьем. Я нарвал у самого истока цветов на память. Часу в 10-м в проливной дождь поехали обратно. В Куковкине купили леща за 6 копеек серебром и закусили, между тем перестал дождь. В Осташков приехали в 8 часов вечера. Получил письма из Москвы и из Петербурга, что мне доставило большое утешение. Вчера окончил ответ Правдову, сделал визиты. Вечером были у Павла Фортунатовича и ходили с ним на гулянье к Девичьему монастырю, смотрели осташковские наряды, особенно замечательны кокошники обилием жемчуга. Сегодня поутру пишем.

  Понедельник. 28 мая. 8 часов вечера.

  В пятницу вечером ходили к известному рыбаку А. З. Жидкову. Не застали его, рассматривали разные снасти и печи, где сушат снетков. В субботу за дурной погодой сидели дома, ужинали у Павла Фортунатовича. В воскресенье встали в 5 часов, в 8 часов отправились на барже, которую буксировали лодки, с образами и с певчими (3 хора) в Нилову пустынь. День прекрасный. Картина восхитительная - пролил несколько слез. В монастыре познакомился с Ф. К. Савиным и с ним ехал на американской гичке домой (гребцы). Вечером были у Жидкова. Он хотя был и пьян, но сообщил нам много полезного. Сегодня поутру, у Павла Фортунатовича, мы выспросили у него все, что могли только спросить. Обедал у Савина. Там познакомился с губернским предводителем Озеровым. Уездный доктор боится, что со шлюзом здесь будет лихорадка (ендемическая), которой доселе не было (12 лет при нем и 14 при предшественнике). В нынешнем году была, он ее приписывает шлюзу. Местная болезнь - чахотка. Он основывает свои заключения на высоте Осташкова над уровнем моря.

  Пятница. 1 июня. 11 1/2 утра. Ржев.

  Во вторник в 10 часов утра мы выехали из Осташкова. Осташковским уездом ехали благополучно, до Ельцов. В Ельцах (удельная деревня) дали нам таких дурных лошадей, что мы принуждены были ехать шагом. Странствовали всю ночь. В Ситкове содержатель постоялого двора, толстый мужик с огромной седой бородой, с глазами колдуна, не пустил нас; у него гуляли офицеры с его дочерьми, которых пять. Часа два мы соснули в бедной деревеньке Бочарове, откуда на скверной телеге и таких же лошадях доехали с большим трудом до Бахмутова. В Бахмутове нам не хотели давать лошадей, но человек станового помог нам. Мы доехали до Ржева на лихой тройке, в хорошей телеге. Во Ржев приехали в 11 часов утра, в середу. Аст[ерия] Ив[ановича Филиппова] не застали, - он ходил смотреть, как вступают ратники. Дождались его, пообедали и отдохнули часу до 8-го. Вечером ходили смотреть собор и бульвар. Вчера поутру была Л[изавета] Ник[олаевна Бастамова], которая, как кажется, мнеочень обрадовалась. Ходили за Волгу, смотрели ямы и всю заволжскую сторону. Вечером был у нас Дормидонт Никитин, после него были с А[стерием] Ив[ановичем Филипповым] у Лиз[аветы] Ник[олаевны], где просидели до 11 часов. Сегодня поутру сходил к городничему, отдал карточку.

  Середа, 6 июня.

  В пятницу вечером был у Д[ормидонта] Н[иколаевича Никитина], где видел разные ржевские личности, играли в карты. В субботу поутру был у Евграфа Васильевича Берсеньева. Прекрасный, умный человек, старообрядец в лучшем смысле слова. Рассказывал, как губернатор хотел уничтожить просаки. - Кто же будет платить подати? - спросил Образцов. - Ваши имения будут отвечать, - сказал губернатор. Вечером мы были в Завидове, гуляли по саду. Ходили на берег, смотрели построенную барку и приготовленный материал. В воскресенье был у обедни, слушал проповедь отца Матвея о свете и тьме. После обедни заходила к нам Л[изавета] Н[иколаевна], мать А. И. [Филиппова] и сестра. Был дождик и сильная гроза. Вечером сидели дома. В понедельник поутру ждал Е[вграфа] Васильевича] - он не был, а приехал вечером и просидел до 9 часов. Потом были у Л[изаветы] Н[иколаевны], где читал "Не так живи, как хочется" и "В чужом пиру похмелье". Во вторник поутру Е[вграф] В[асильевич] прислал за мной лошадь, ездил к нему на дачу смотреть канаву. (12 барок.) Оттуда к нему, у него закусил. Обедал дома, от вечерни заходила Л[изавета] Н[иколаевна] и говорила, что отец Матвей желает меня видеть. Вечером с А. И. [Филипповым] и Д. Н. {В рукописи - Д. В.} [Никитиным] ездили в деревню к Худякову, там весь вечер играли на биллиарде, воротились в 3-м часу утра. Сегодня поутру были в бане, пообедали, теперь дожидаюсь вечерни. Пойду в собор и оттуда к отцу Матвею. Что-то будет?

  Вторник. 12 июня. 10 часов утра. Тверь.

  В середу был в соборе у вечерни и оттуда у отца Матвея. Говорил он об усилиях дьявола против него и о раскольниках. Вечером с Г[урием] Николаевичем] был у Л[изаветы] Н[иколаевны]. В четверг ходили смотреть прядильную фабрику Мыльникова, а вечером были с А[стерием] Ивановичем] у В. В. Образцова на даче. Образцов говорил только о театре. В пятницу 8 июня купался в первый раз. В субботу простился с Завидовским и с Л[изаветой] Н[иколаевной] - и после обеда отправились в Зубцов, куда и прибыли в 7-м часу. Походили по этому несчастному городу. Здесь Волга под прямым углом поворачивает налево. На Вазузе запущенные пристани. Ночевали. В воскресенье 10 июня поутру был у городничего Добровольского, от которого и получил все нужные сведения. После обеда поехали дальше. В 5 часов приехали в Старицу. Смотрели вал и устроенные в нем кузницы, говорили с стариком, кузнецом. В Волге стали попадаться белорыбицы. Каменоломни. Предание о Ив. Вас. Грозном. Поехали в 9-м часу. В понедельник в 5 часов утра приехали в Тверь, отдохнули, завтракали у Лаврова, опять отдыхали, вечером был у Ржевских. Сегодня встали в 7 часов и ходили с Лавровым купаться.

  Суббота. 16 июня. Москва. 11 часов утра.

  Поутру во вторник ездил в статистический комитет, видел Колышкина, потом был у Уньковского. Вечером был у Ржевского, видел Щербину. Ночь просидели у Лаврова, и вместе поехали на железную дорогу. Там встретил Ржевского и доехал вместе до Москвы. Целый день отдыхал. Был Григорьев. В четверг поутру был у Карзинкина, потом купил летнее платье. Обедал у Боткина, где видел Дружинина И Григоровича. Вечером был в Эрмитаже с Карзинкиным, Дюбюком и Филипповым. Вчера поутру был у меня И. Е. Т[урчанинов], Семевский, Дрианский и Евгений Николаевич [Эдельсон]. Вечером были в Сокольниках у Евгения Николаевича, видел Филиппова. Иван Васильевич Киреевский умер в Петербурге холерой.

  Пятница. 22 июня. Тверь. 11 часов утра.

  В субботу поутру был Григорьев. После обеда - Филиппов. Вечером Евгений Николаевич, Шестаков, Иван Егорович [Турчанинов], потом приехали Садовский и Востоков. Евгений Николаевич [Эдельсон], Шестаков и Иван Егорович ночевали у меня и пробыли все утро. После обеда мы с Иваном Егоровичем ездили в Сокольники, заходили и к Пановым. В понедельник отправился в Тверь. Провожали меня Ганя и Иван Егорович. По дороге познакомился с московским купцом, каретником Рашковым. Чудак и пьющий. Вечером в Твери отдыхал. Во вторник был у Колышкина и у Ржевского. С середы сижу дома, приготовляю разные материалы. Что-то нездоровится.

  Понедельник. 25 июня. 11-й час утра.

  В пятницу и субботу не делал ничего, все поправлялся. В воскресенье смотрел процессию: обносили кругом собора мощи Михаила благоверного. Вечером заезжал к Преображенскому, потом гулял у Лаврова на даче. Сегодня за дело.

  Середа. 4 июля. Калягин. 9 часов утра.

  В эту неделю я проживал самые мучительные дни и теперь еще не совершенно оправился. Только было я принялся за дело и набросал сцену для комедии, как получил от Григорьева письмо с приложением Š Полицейских ведомостей, исполненного гнусных клевет и ругательств против меня. Мне так сделалось грустно! Личность литератора, исполненного горячей любви к России, честно служащего литературе, ничем у нас не обеспечена. И притом же я удален от всех своих близких, мне не с кем посоветоваться, не с кем поделиться своим горем. Это навело на меня такую грусть, которой не дай бог испытать никому. Написал и разослал ответы; а между тем время уходит, душа растерзана. Старался развлечься, два дня ездили за город, но и это не помогло. Поездка за город была, впрочем, не без пользы, узнал устройство барки и название каждой ее части. 30 июня выехали из Твери и ночью приехали в К_о_р_ч_е_в_у. На перевозе слышали перебранку перевозчика с кимряком. В Корчеве делать нечего. 1 июля выехали и приехали вечером в К_и_м_р_у. Остановились у Танюхи Горбунихи. 2 июля ходили по селу: были на берегу Волги, были в соборе у вечерни, потом ходили к зарецкому попу, который сообщил нам некоторые сведения, потом ходили к зарецкому пономарю, единственному рыболову в Кимре, он взял с нас за стерлядь 50 копеек серебром и рассказал про ловлю. Хозяин трактира, в котором готовили стерлядь, дал несколько сведений о сапожниках. 3 июля поутру выехали из Кимры и приехали в К_а_л_я_з_и_н в 4 часа пополудни. Ходили по городу, были на мельнице, там мужик на 3 удочки ловил очень хорошую рыбу. Поужинали в трактире, в котором очень чисто и все чрезвычайно дешево. Сегодня пишу.

  1-я черновая.

  

  

  

  ПУТЕШЕСТВИЕ ПО ВОЛГЕ

  

  

  

  (Отрывки из дневника)

  Тверь. Апрель 1856 г.

  

  

  

  

   I

  В нашем московском климате апрельские дни почти всегда лучше майских. Еще кой-где лежит снег по склонам гор да по оврагам, еще утром и вечером замерзает каждая лужица и лопается под ногой, как стекло, а уж солнце так печет, или, как говорят, сверху так жарко, хоть надевай летнюю одежу. Народ в праздничном расположении духа толпами ходит по улицам, потряхивая завязанными в красные бумажные платки орехами; везде выставляют окна; вот пара вороных жеребцов чистой крови мчит легкую, как пух, коляску, в ней сидит купчик в лоснящейся шляпе, вчера только купленной у Вандрага, и рядом с ним цветущая его супруга в воздушной шляпке, прилепленной каким-то чудом к самому затылку, и долго дробный стук колес раздается по улице; под Новинское замечает кто-то с тротуара; разносчик кричит: цветы, цветочки, цветы хороши, и в весеннем воздухе проносится запах резеды и левкоя.

  Пора на Волгу. Наша смирная Москва-река разгулялась на этот раз, выступила из берегов и затопила прибрежные кварталы Замоскворечья. Я получил известие, что лед на Волге прошел и разлив в Твери достиг высших пределов. Благодаря железной дороге от Москвы до Твери ехать недолго, в половине двенадцатого сел на машину, в 6-м часу в Твери. Прощай, Москва - золотые маковки.

  Дорога от Москвы до Твери не представляет ничего замечательного, только весной разлив Шоши, и то при особенных условиях, может заинтересовать путешественника. Был прекрасный совсем летний день, когда мы выехали из Москвы; на Завидовской станции стал накрапывать дождик, и небольшое серое облако, которое совестно назвать тучей, плыло с севера навстречу поезда; стало довольно холодно. Точь-в-точь, как в печатных оракулах, где выходит вам совершенное полное удовольствие с маленькой неприятностью. Закутавшись потеплее, я уселся в вагон и задремал. Вдруг общее движение разбудило меня; все встали и бросились к окнам. Я взглянул тоже, да и было на что посмотреть. Из окна вагона, под углом, полотна железной дороги совсем не видно, кругом, как только может окинуть глаз, бегут встречу мутные волны, и поезд мчится точно по морю, точно в разрез волнам. Вдали полуутонувшие села и деревни; с севера к Москве пробежало небольшое облако с дождем, потом выглянуло солнце и покрыло розовым цветом и облака и воду. Через несколько минут мы приехали на Тверскую станцию.

  Со станции я отправился в Тверь в почтовой карете, - удобно и дешево. Я три года не был в Твери; в эти три года она изменилась немного; только за Тьмакой выросла огромная бумагопрядильная фабрика купцов Залогина и Каулина. Кругом фабрики строится целый город, красильни, ткацкие, дома для помещения: директора, машинистов, рабочих и прочее. В Твери лучшая, аристократическая гостиница - гостиница Меллера; но, кроме дороговизны, она как будто особенно приспособлена для кавалерийских офицеров, которые здесь долго стояли. Так как я не кавалерист, то предпочел остановиться в смиренной гостинице купца Барсукова на Миллионной. Пообедав наскоро, я отправился на Волгу.

  По набережной гулял народ, что в Твери большая редкость и можно видеть только в большой праздник. В будничный день вы в Твери не заметите на улицах никакой жизни, как будто все вымерло. Едва ли во всей Великороссии найдется еще такой безжизненный город. Когда я был в Твери года три тому назад, один из обывателей объяснял мне эту безлюдность на улицах присутствием большого количества гусар и улан в городе; но вот уж гусары и уланы ушли давно, а народ все прячется. Надобно искать какое-нибудь другое объяснение. Но благодаря празднику в этот раз можно было видеть тверских обывателей. Несколько дам, вероятно городские аристократки, катались в колясках. Купеческие семейства гуляли кучками; барышни одеты по моде, большею частью в бархатных бурнусах, маменьки их и вообще пожилые женщины в темных платьях и салопах, как и у нас в Москве, но зато в яркопунцовых и розовых платках на голове, повязанных гладко и заколотых большими стразовыми булавками, что очень нейдет к их старческим лицам и с непривычки режет глаза.

  Волга была в полном разливе; но в нынешнем году, слава богу, благополучно; залила только Затьмачье {Квартал за рекой Тьмакой. (Прим. А. Н. Островского.).} и наделала разве только хлопот, а не убытков и несчастий, как в прошлом году. В 1855 г. Волга, затопив Заволжье, Затверечье и Затьмачье, переливалась через набережную и угрожала залить лучшую часть города, то есть Миллионную улицу, если бы не насыпь, наскоро сделанная бывшими в то время в Твери ратниками. Не знаю, как другим, а для меня картина половодья не представляет ничего привлекательного. Вот хоть и теперь- огромное пространство мутной пенистой воды, взволнованной, или лучше сказать взъерошенной, низовым ветром, все было озарено заходящим солнцем; но как пусто и безжизненно на всем этом безграничном пространстве. Вместо земли, которою глаз наш привык окаймлять воду, мокрые щепки и грязная пена прибоя лежали полосами по берегам, свидетельствуя о прибыли или убыли воды. Клочки сена и соломы неслись по воде, ни одно судно не оживляло реки, и только черные плашкоуты, приготовленные для моста, виднелись на той стороне. Как-то неприятно смотреть в половодье на воду, холодом веет от нее, и боишься встретить в бешеных волнах или полуразрушенное жилище или даже и труп... Дня два я посвятил на осмотр Твери. Дня через два, пока я ходил по городу, Волга сбыла, но зато воды ее ожили. У пароходной пристани стояли рядом три чистенькие, как будто только вчера сделанные, парохода: "Тверь", "Рыбинск" и "Ярославль" общества "Самолет", противоположный берег был окаймлен новенькими барками верхнего каравана, черные лодки сплавлялись вниз, управляемые девятисаженными потесями, рыбак причалил к берегу свой плавучий садок и торговал рыбой, перевозные лодки сновали поперек Волги.

  Теперь начались мои путешествия на тот берег. Меня особенно интересовала Затверецкая сторона, там, как на бирже, толпились всякого рода судорабочие. Я взял лодку и поехал. Перевозные лодки в Твери (голенковки, или глинковки) не могут похвалиться своей прочностью; они сделаны из тонкого тесу, того и гляди что продавишь ногой (что и бывало). Да и взыскать нельзя с перевозчика; они так бедны, что даже 4 рубля серебром, обыкновенная цена за эту утлую глинковку, для них уж великая сумма. Около ста человек беднейших мещан занимаются перевозкой, но много ли пассажиров придется на каждого? Обыкновенная выручка от 15 до 20 копеек серебром на человека в день. Да и эта работа не надолго: по сбытии воды наводятся два моста через Волгу и один через Тверцу. В межень, по недостатку работы, занимаются перевозкой не более двадцати человек, а остальные или ходят на вязках вверх, или возят вниз, даже до Рыбинска, бедных пассажиров, которым дорого съехать на пароходе. Цену берут различную, глядя по тому, гресть или нет. Те, которые садятся с условием не гресть, платят около рубля полтора; но таких немного, большею частью подряжаются с условием гресть самому и тогда платят копеек 75 и гребут поочереди. Зимой перевозчики и весь бедный класс жителей Твери занимаются ковкою гвоздей. Средняя выручка не более полтинника в неделю. Из-за этого полтинника они спят три часа в сутки: такова бедность мещан в Твери. Самое лакомое кушанье тверских мещан, о котором они мечтают, жаренный в конопляном масле лук. Можете по этому судить о их довольстве. Ковкою гвоздей занимаются не только в самой Твери, но и в уезде, В Твери более выделываются конские гвозди (10 фунтов 1000) и однотес. В уезде главная выделка гвоздей в селах Васильевском и Михайловском, где выковываются гвозди всех сортов. Количество выделанных гвоздей, по официальным известиям, простирается до 100 тысяч пудов на сумму 500 тысяч рублей. Если вычесть из этой суммы цену железа, то не много придется за работу.

  Другой промысел тверских мещан и преимущественно женщин - вязанье простых чулок и варежек; их вырабатывается весьма значительное количество, но заработная плата ничтожна.

  Лодка причалила к мысу. По крутому глинистому берегу взошли... {Фраза не закончена.} При впадении Тверцы в Волгу на берегу выстроены три или четыре каменные лавки, в которых продают печеный хлеб; на этих лавках прошлогоднее наводнение ознаменовано черной чертой и следующей надписью: "4-го апреля 1855 года был потоп до сих пор". Недалеко от этих лавок обыкновенно собираются судорабочие. Но прежде, нежели будем говорить о них, я считаю нужным сказать несколько слов о судоходстве по Волге и о том караване, который теперь прибыл в Тверь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

  На Волге пусто и холодно, на Тверцу еще ехать незачем; пойти погулять на Тьмаку, день же праздничный, погода хорошая. Чуть-чуть не сказал: "по дороге травка"; но травки еще не было. Пойдемте по Миллионной. Чистота необыкновенная. По всему заметно, что это был коридор между Петербургом и Москвой, который беспрестанно мели и чистили, и по памяти и привычке чистят и метут до сих пор. На всем протяжении Миллионной видна самая строгая деятельность полиции и почти никакой обывательской жизни. Пожарная команда часто ездит по этой улице и здесь смотрится, то есть смотрена бывает. Надобно отдать честь тверской пожарной команде относительно хорошего качества лошадей и чистоты упряжки и пожарных инструментов. Налево гостиный двор, чистый и красивый с лицевого фасада, а направо, близ старого общественного сада разбит новый, еще не разросшийся и который, говорят, очень дорого стоил городу. Мимоходом можно зайти на базар посмотреть, нет ли чего новенького? Повернемте налево за гостиный двор. На задней стороне гостиного двора, подле лавок, на каменных ступенях сидят торговки и вяжут одной иглой простые шерстяные чулки. Это самый бедный, но единственный промысел тверских мещанок. Вот мы и на базаре. Торговый день, народу много, но товару немного. Более всего вам бросаются в глаза: немудреные цветы в горшках, бабы с маслом, сморчки очень большого размера и длинные, гнуткие можжевеловые удилища для наступающей рыбной ловли. Мальчики уж первые успели закупить их по дешевой цене (2 копейки удилище) и снуют по базару, так что того и гляди выколют кому-нибудь глаз. За базаром течет Тьмака, то есть теперь не течет, а стоит озером, подпертая водами Волги. Все огороды от мельницы до архиерейского дома и от нового шоссе до Тьмацкого моста залиты водой. Берега усеяны рыболовами большими и маленькими с удочками, хотя идет еще одна только уклейка, и то мелкая. Не думайте, что это праздная забава свободных людей в праздничное время! Нет! При бедности тверских мещан, если мальчик натаскает в день небольшой кувшинчик уклейки, и то уж в доме подспорье. У плотины, близ мельницы, поставлены нерота, по-тверцки хвостушки {Плетенные из ивовых прутьев верши, только без горла. (Прим. А. Н. Островского.)}, отверстием против течения, в которые рыба забивается стремлением воды. Самый простой инструмент. Иногда при быстрой воде эти хвостуши набиваются полны рыбой, о чем свидетельствует г. Преображенский в своей прекрасной книге {Описание Тверской губернии в сельскохозяйственном отношении. СПБ. 1854 г., стр. 417. (Прим. А. Н. Островского.)}. Пониже мельницы какой-то охотник ловит рыбу, стоя в маленьком челноке {Долбленная из одного дерева лодка. (Прим. А. Н. Островского.)}, который имеет не более вершка запасу над водой и менее 2 сажен длины. Он правит одним веслом, выкидывает небольшую сеть, узкую и длинную, собирает ее, выбирает рыбу и бросает в челнок, и опять закидывает сеть. Вам страшно за него; при малейшем несоблюдении баланса он опрокинется и с челноком; но не бойтесь, этого не бывает с рыбаками. Я видел, как плавают, стоя в челноках, по 30 верст не по Тьмаке, а по Волге, да еще в сильный ветер. Больше на Тьмаке смотреть нечего, да и скоро она сбудет и превратится в такую речонку, что куры через нее бродят. Прежде здесь было значительное судостроение, а теперь совершенно упало. В 1855 году в Твери была выстроена 31 барка указной