Плещеев Алексей Николаевич - Переписка А. П. Чехова и А. Н. Плещеева

  

   Переписка А. П. Чехова. В двух томах. Том первый

   М., "Художественная литература", 1984

   Вступительная статья М. П. Громова

   Составление и комментарии М. П. Громова, А. М. Долотовой, В. В. Катаева

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Чехов - A. Н. Плещееву. 19 января 1888 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 21 января 1888 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 23 января 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 3 февраля 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 5 февраля 1888 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 8 февраля 1888 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 9 февраля 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 6 марта 1888 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 10 марта 1888 г. Петербург

   А. Н. Плещеев - Чехову. 30 марта 1888 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 31 марта 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 28 июня 1888 г. Сумы

   Чехов - А. Н. Плещееву. 5 или 6 июля 1888 г. Сумы

   Чехов - А. П. Плещееву. 15 сентября 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 4 октября 1888 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 6 октября 1888 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 9 октября 1888 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 9 апреля 1889 г. Москва

   Чехов - А. Н. Плещееву. 14 мая 1889 г. Сумы

   Чехов - А. Н. Плещееву. 14 сентября 1889 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 27 сентября 1889 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 30 сентября 1889 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 5 ноября 1889 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 15 февраля 1890 г. Москва

   А. Н. Плещеев - Чехову. 24 марта 1890 г. Петербург

   Чехов - А. Н. Плещееву. 5 июня 1890 г. Иркутск

   А. Н. Плещеев - Чехову. 12 января 1891 г. Петербург

   А. Н. Плещеев - Чехову. 2(14) января 1892 г. Ницца

  

  

  

   Алексей Николаевич Плещеев (1825-1893) - известный поэт, участник кружка петрашевцев. Выпустил первую книгу стихов еще в 1846 году и тогда же выступил с рассказами и очерками в духе натуральной школы. В 60-е годы, после ссылки, Плещеев продолжал свои "старые песни на новый лад". Позднее занимался много переводами, газетно-журнальной работой, театром.

   В 1885 году в Петербурге начал выходить "Северный вестник". Плещеев вместе с другими литераторами из "Отечественных записок", закрытых в 1884 году, пришел в новый журнал как редактор стихотворного и беллетристического отделов.

   Горячим почитателем Чехова Плещеев стал, еще не зная его лично. Мемуарист свидетельствует: "Как сейчас вижу благообразную, почти библейскую фигуру старца - поэта А. Н. Плещеева, беседующего со мной по поводу книжки "В сумерках", только что выпущенной Сувориным. "Когда я читал эту книжку, - сказал Плещеев,- передо мной незримо витала тень И. С. Тургенева. Та же умиротворяющая поэзия слова, то же чудесное описание природы..." Особенно нравился ему рассказ "Святою ночью" (Н. В. Дризен. Чехов и его пьесы. - "Возрождение". Париж, 1929, 15 июля).

   В декабре 1887 года, находясь в Петербурге, Чехов с И. Л. Леонтьевым (Щегловым) посетил Плещеева. Щеглов вспоминал позднее об этой первой встрече: "...не прошло получаса, как милейший Алексей Николаевич был у Чехова в полном "душевном плену" и волновался в свою очередь, тогда как Чехов быстро вошел в свое обычное философски-юмористическое настроение. Загляни кто-нибудь случайно тогда в кабинет Плещеева, он наверное бы подумал, что беседуют давние близкие друзья..." ("Чехов в воспоминаниях современников". М., Гослитиздат, 1954, с. 139).

   Спустя месяц началась переписка, длившаяся всего пять лет, но чрезвычайно интенсивная, содержательная и неизменно дружеская. "Дедушка", "padre" - такими словами называет Чехов Плещеева в письмах к разным лицам, не скрывая, впрочем, иногда ласковой иронии по отношению к его почитателям, смотревшим на поэта как на "полубога".

   Для "Северного вестника" в январе 1888 года Чехов писал "Степь". Плещеев стал ее первым читателем, еще в рукописи, и восторженным критиком. Ему посылались рассказы, повести и пьеса "Иванов" (вторая редакция), появившиеся затем в журнале. В письмах к Плещееву делился Чехов замыслом романа, над которым работал в конце 80-х годов, ему давал читать первые главьт. 7 марта 1889 года Чехов написал Плещееву: "Свой роман посвящу я Вам... в мечтах и в планах моих Вам посвящена моя самая лучшая вещь".

   Человек необыкновенной искренности и душевной чистоты, Плещеев особенно высоко ценил в Чехове его правдивость и внутреннюю независимость. Он не скрывал от Чехова резко отрицательного отношения к "Новому времени" да и к самому Суворину, с которым был знаком с 60-х годов. В письмах к Чехову Плещеев был всегда откровенен, и его суждения (даже если они были критическими, как об "Именинах" или "Лешем") никогда не задевали Чехова. Человек старой литературной школы, Плещеев бывал смущен "неясностью" авторской позиции в чеховских рассказах и особенно в повестях. Чехов в письмах к "padre" прямо и достойно возражал, разъясняя свои взгляды и убеждения.

   15 июля 1888 года Плещеев написал Чехову: "Ужасно я люблю получать от Вас письма. Не в комплимент Вам будь сказано, столько в них всегда меткого остроумия, так хороши все Ваши характеристики и людей и вещей, что их читаешь как талантливое литературное произведение; и эти качества, в соединении С мыслью, что тебя помнит и расположен к тебе хороший человек, делают Ваши письма очень ценными" (Слово, сб. 2-й, С. 250).

   Сохранилось 60 писем Чехова и 53 письма Плещеева. Первая публикация писем Чехова, появившаяся вскоре после ого смерти, состояла из писем к Плещееву и была подготовлена сыном поэта, тоже литератором и журналистом, Александром Алексеевичем (журнал "Петербургский дневник театрала", 11, 18 июля и 24, 28 ноября 1904 г.). Отрывки из других писем публиковались в 1904 и 1905 годах в газетах "Новое время" и "Слово" (в примечаниях к отдельным письмам эти публикации специально не оговариваются). Полностью письма Чехова к Плещееву вошли в 6-томное собрание, выпущенное М. П. Чеховой. Несколько писем Плещеева опубликованы: Слово, сб. 2-й, затем: Записки ГБЛ, вып. 6-й, и ЛН.

  

  

   19 января 1888 г. Москва

  

   С Новым годом, с новым счастьем! Многие лета Вам здравствовать. Искренность моих благопожеланий и моя преданность Вам пусть послужат для меня смягчающим вину обстоятельством, и Вы простите мне запоздалость моего поздравления.

   Я к Вам с просьбой. На днях я получил письмо от литератора Николая Аполлоновича Путяты, сотрудника московских газет, переводчика и негласного редактора когда-то существовавших журналов "Свет и тени", "Мирской толк" и "Европейская библиотека", автора кое-каких книжек и проч. ... Он жалуется на безвыходное положение и слезно просит меня, не могу ли я написать кому-нибудь в Питер, чтобы за него походатайствовали в Литературном фонде? Его просьбу исполняю я тем охотнее, что лечу его, вижу его непроходимую бедность и верую в неизлечимость болезни. Он болен чахоткой. Служит он корректором в "Московских ведомостях", но по болезни работать ему приходится мало или через силу, и скоро, вероятно, ему откажут от места.

   Услугами Литературного фонда он уже пользовался два раза. Его адрес: Типография "Московских ведомостей".

   Теперь два слова о себе. Я здравствую, работаю и скучаю. Пишу я теперь повестушку для толстого журнала и, как только кончу, пришлю ее Вам: буду просить Вас протежировать мне в "Северном вестнике". Описываю я степь. Сюжет поэтичный, и если я не сорвусь с того тона, каким начал, то кое-что выйдет у меня "из ряда вон выдающее". Чувствую, что есть в моей повестушке места, которыми я угожу Вам, мой милый поэт, но в общем я едва ли потрафлю... Выйдет у меня 4-5 печатных листов; из них два листа заняты описаниями природы и местностей - скучно!

   Ах, как бы я хотел попасть к Вам в мартовскую книжку! Весь январь я работаю над "Степью", ничего больше не пишу, а потому разорился в пух и прах. Если "Степь" будет напечатана позже марта, то я взвою волком. Вышлю я ее Вам к 1 февраля. Если Вы предвидите, что в мартовской книжке места не будет, то, дорогой мой, дайте мне знать; я не буду спешить со "Степью" и нацарапаю ради гонорара что-нибудь в "Новое время" и "Петербургскую газету".

   Писать большое очень скучно и гораздо труднее, чем писать мелочь. Вы прочтете и увидите, какую уйму трудностей пришлось пережить моему неопытному мозгу.

   Прощайте и будьте счастливы. Почтение всему Вашему радушному семейству. Если позволите, обнимаю Вас и пребываю неизменно и искренно преданным

  

   Москва, Кудринская Садовая, д. Корнеева.

  

   Письма, т. 2, с. 9-И; Акад., т. 2, No 300.

  

  

   21 января 1888 г. Петербург

  

   Дорогой Антон Павлович. Ужасно меня обрадовало Ваше письмецо. А то - уехал человек и как в воду канул¹. Ни слуху ни духу. Брата Вашего как-то встретил - давно уже,- спрашивал, пишете ли Вы,- он ответил, что писали раз только и немного. Даже в "Новом времени" ни одного рассказа Вашего не встречалось. Думаю себе - все ли ладно у Вас дома, или не захворали ли... К счастью - все объясняется наилучшим образом... Вы написали или почти написали большую вещь. Хвала и честь Вам! Ждем ее с великим нетерпением. Она, конечно, пойдет в марте; только пожалуйста вышлите к 1-му. Если Вам нужны будут деньги в виде аванса, до появления повести, то они будут Вам высланы с удовольствием... Это было бы в высшей степени грустно, если бы Вы отложили "Степь" и принялись за маленькие вещицы ради гонорара, для какой-нибудь петербургской газеты. Не разбрасывайтесь Вы так, голубчик! Разве Вы не можете давать и Ваши маленькие вещицы в журнал? По три, даже по два рассказца в книжке можно печатать, как делал Тургенев с своими "Записками охотника". Деньги всегда можно будет Вам выслать вперед. Ведь дают же уйму денег Успенскому, который из долгов не выходит во всех редакциях. Мне больно, что Вы написали столько прелестных, истинно художественных вещей - и пользуетесь меньшей известностью, чем писатели, недостойные развязать ремня у Ваших ног. И все это благодаря каким-нибудь паршивым газеткам, которые сегодня прочтут и завтра употребят на обертку, да и читает-то какая публика! Не могу Вам сказать - как мне хочется поскорей прочесть Вашу "Степь". Почему это Вы думаете, что "в общем Вы мне не потрафите"? Не может этого быть, и не желаю я этому верить. А описания природы - такие, какие у Вас да у Тургенева встречаются, разве могут быть скучными... по крайней мере для нашего брата "пииты" да и вообще для каждого читателя, у которого есть чувство природы. Большинство публики, "толпа", правда, не совсем долюбливают эти описания; но ведь у Вас, вероятно, не сплошь же, не подряд два листа заняты этими описаниями, а вперемежку с действием. Да наконец - для этой толпы найдется в журнале другое чтение: переводные романы; не подлаживаться под ее вкусы художникам и редакции! Пришлите Вашу рукопись хоть ко мне, хоть прямо в редакцию, но в последнем случае (более удобном в том отношении, что мне не надо будет ехать за ним на почту, свидетельствовать повестку в полиции и пр.) напишите только на посылке: от кого. Когда я сказал редакторше² о Вашем письме, она чрезвычайно обрадовалась и поручила Вам написать, чтобы Вы не стеснялись "денежным вопросом". Она очень огорчилась и была, по справедливости, недовольна тем, что ее с Вами не познакомили, не пригласили к Михайловскому, когда Вы там были. Михайловский вносит в журнал ужасно "кружечный" исключительный характер, что мне до крайности противно {Это между нами. (Примеч. А. Н. Плещеева.)}. В мартовской книжке как раз очистилось место, потому что повесть Короленки³, которую предполагалось поместить в ней, пойдет в феврале... Книжка выходит аккуратно 1-го числа, потому я и тороплю Вас к 1-му февралю.

   Относительно Путяты - непременно буду настаивать на пособии ему. Заседание в понедельник. Обращался ли Путята с прошением в Фонд? Если нет - то скажите, чтоб немедленно написал. Письмо еще может прийти в понедельник; оно должно быть адресовано или к Председателю (Ник. Степ. Таганцев, Кирочная, 3) или к кому-нибудь из членов комитета, хоть ко мне, это все равно. При делах Фонда непременно должно находиться прошение. Но только предвижу, что дадут немного...⁴ В настоящий момент в кассе денег мало; а просьб, вероятно, будет, как и всегда, уйма.

   Крепкое Вам спасибо, дорогой Антон Павлович, за все Ваши пожелания и за поклон семье моей, которая, в свой черед, просит меня передать Вам ее сердечный привет и просьбу не забывать ее. Помните Ваше обещание приехать к нам, когда будете в Петербурге - с сестрой. В на всех у меня произвели "чарующее" впечатление.

   Жму Вашу руку и желаю Вам всего, всего лучшего. Островский⁵ тоже пишет мне, что Вы к нему не заходите, о чем он скорбит. Поверьте мне, что это человек превосходный, простой, душевный и с огромным художественным пониманием. Из него бы мог выйти отличный критик... если б у него только было больше веры в себя. Леонтьева вижу редко. Был без Вас раза два, не больше. Вот какое письмище навалял!

  

   P. S. Как мне хочется на масленицу в Москву катнуть!

  

   Слово, сб. 2-й, с. 235-238.

   ¹ Чехов был в Петербурге 30 ноября - 14 декабря 1887 г.

   ² А. М. Евреиновой.

   ³ "По пути".

   ⁴ Литературный фонд выделил 75 руб. (см. письмо Чехова от 5 февраля 1888 г., с. 328).

   ⁵ Брат драматурга, Петр Николаевич.

  

  

   23 января 1888 г. Москва

  

   Милый и дорогой Алексей Николаевич, большое Вам спасибо за Ваше доброе, ласковое письмецо. Как жаль, что оно не пришло тремя часами раньше! Представьте, оно застало меня за царапаньем плохонького рассказца для "Петербургской газеты"...¹ Ввиду предстоящего первого числа с его платежами я смалодушествовал и сел за срочную работу. Но это не беда. На рассказ потребовалось не больше полудня, теперь же я могу продолжать свою "Степь". В своем письмо Вы оказали моей повестушке такой хороший прием, что я боюсь... Вы ждете от меня чего-то особенного, хорошего - какое поле для разочарований! Робею и боюсь, что моя "Степь" выйдет незначительной. Пишу я ее не спеша, как гастрономы едят дупелей: с чувством, с толком, с расстановкой. Откровенно говоря, выжимаю из себя, натужусь и надуваюсь, но все-таки в общем она не удовлетворяет меня, хотя местами и попадаются в ней "стихи в прозе". Я еще не привык писать длинно, да и лепив. Мелкая работа меня избаловала.

   Кончу "Степь" к 1-5 февраля, не раньше и не позже. Пришлю ее непременно на Ваше имя, так как, дебютируя в толстых журналах, я хочу просить Вас быть моим крестным батькой. Вам не придется ездить в почтамт и засвидетельствовать повестку, так как вышлю я Вам посылку "с доставкой". Вы только заплатите четвертак, который я буду Вам должен. Ради бога, простите за беспокойство! У Вас и так много забот, а тут я еще одолеваю Вас своими пустяками, да еще покушаюсь на четвертак...

   Островский мне очень и очень понравился. С ним не только не скучно, но даже весело... Да, он годился бы в критики. Он имеет хорошее чутье, массу читал, по-видимому, очень любит литературу и оригинален. Я уловил несколько оброненных им определений, которые целиком можно было бы напечатать в учебнике "Теория словесности". Я к нему обязательно побегу, как только покончу со "Степью". После того как я поговорил с ним, о моем выкидыше "Иванове", я узнал цену, какую имеют для нашего брата такие люди.

   Что Леонтьев? Милый он человечина, симпатичный, теплый и талантливый, но любит падать духом и куксить. Его постоянно нужно возбуждать извне и заводить, как часы... Мы переписываемся. Он величает меня в письмах почему-то Эгмонтом, а я, чтоб не оставаться в долгу, окрестил его Альбой².

   До весны я побываю в Питере, а весной укачу куда-нибудь в тепло. Поедемте!

   Во всех наших толстых журналах царит кружковая, партийная скука. Душно! Не люблю я за это толстые журналы, и не соблазняет меня работа в них. Партийность, особливо если она бездарна и суха, не любит свободы и широкого размаха.

   Прощайте, мой дорогой. Еще раз спасибо Вам. Поклонитесь Вашему семейству, общим знакомым и приезщайте на масленицу. Поедим блинов... Прихватите с собой Щеглова.

   Будьте здоровы и счастливы.

  

   Письма, 1. 2, с. 14-16; Акад., т. 2, No 362.

   ¹ "Спать хочется".

   ² Граф Эгмонт и герцог Альба - герои трагедии Гете "Эгмонт", поставленной в сезон 1887/1888 г. Александринским театром. И. Л. Леонтьев (Щеглов) писал Чехову 22 декабря 1887 г.: "Называю Вас Эгмонтом, потому что Леночка Плещеева находит Вас таковым на карточке, от которой в восторге" (Акад., т. 2, с. 448).

  

  

   3 февраля 1888 г. Москва

  

   "Степь" кончена и посылается. Не было ни гроша, и вдруг алтын. Хотел я написать два-три листа, а написал целых пять. Утомился, замучился от непривычки писать длинно, писал не без напряжения и чувствую, что наерундил немало.

   Прошу снисхождения!!

   Сюжет "Степи" незначителен; если она будет иметь хоть маленький успех, то я положу ее в основание большущей повести и буду продолжать. Вы увидите в ней не одну фигуру, заслуживающую внимания и более широкого изображения.

   Пока писал, я чувствовал, что пахло около меня летом и степью. Хорошо бы туда поехать!

   Ради бога, дорогой мой, не поцеремоньтесь и напишите, что моя повесть плоховата и заурядна, если это действительно так. Ужасно хочется знать сущую правду.

   Если редакция найдет ее годной для "Вестника", то я очень рад служить ей и ее читателям. Похлопочите, чтобы моя "Степь" вся целиком вошла в один номер, ибо дробить ее невозможно, в чем Вы сами убедитесь по прочтении. Попросите оставить для меня несколько оттисков. Я хочу послать Григоровичу, Островскому... Насчет аванса у нас уже был разговор. Скажу еще только, что чем раньше я получу его, тем лучше, ибо я зачах, как блоха в вейнбергском анекдоте¹. Если издательница спросит о цифре гонорара, то скажите ей, что я полагаюсь на ее волю, в глубине же души, грешный человек, мечтаю о двухстах за лист.

   Простите за беспокойство. Авось, коли живы будем, судьба даст мне счастливый случай отплатить Вам хорошей услугой!

   "Степь" писана на отдельных четвертухах. Когда получите посылку, обрежьте ниточки. Прощайте и будьте счастливы.

   Я отдыхаю. Завтра побегу к Островскому. Кланяйтесь Вашей семье и Щеглову.

  

   Моя "Степь" похожа не на повесть, а на степную энциклопедию.

  

   Письма, т. 2, с. 1С-17; Акад., т. 2, No 364.

   ¹ П. И. Вейнберг выступал на эстраде с устными рассказами.

  

  

   5 февраля 1888 г. Москва

  

   Большое Вам спасибо, дорогой Алексей Николаевич! Вчера я получил и отвез Путяте 75 руб. Эти деньги пришли очень кстати, так как Путята хотя и лежит в постели, но быстро и широко шагает к могилке.

   Получили ли мою "Степь"? Забракована она или же принята в лоно "Северного вестника"? Я послал Вам ее вчера не посылкой, как предполагал раньше, а заказною бандеролью - этак скорее дойдет. Не опоздал ли я?

   Жажду прочесть повесть Короленко. Это мой любимый из современных писателей. Краски его колоритны и густы, язык безупречен, хотя местами и изыскан, образы благородны. Хорош и Леонтьев... Этот не так смел и красив, но теплее Короленко, миролюбивее и женственней... Только - аллах керим! - зачем они оба специализируются? Первый не расстается со своими арестантами, а второй питает своих читателей только одними обер-офицерами... Я признаю специальность в искусстве, как жанр, пейзаж, историю, понимаю я амплуа актера, школу музыканта, но не могу помириться с такими специальностями, как арестанты, офицеры, попы... Это уж не специальность, а пристрастие. У вас в Питере не любят Короленко, у нас не читают Щеглова, но я сильно верю в будущность обоих. Эх, если б у нас была путевая критика!

   Масленица на носу. Вы почти обещали приехать, и я жду Вас.

   Сегодня бенефис Давыдова¹. Ставит он "Мещанина во дворянстве". Будет душно, тесно и шумно. После спектакля я всю ночь буду кашлять. Разучился я ходить по театрам.

   Если моя "Степь" не забракована, то при случае замолвите словечко, чтобы мне высылали "Северный вестник". Мне очень хочется почитать "По пути" Короленко.

   Я надоел Вам своими письмами.

   До свиданья! Почтение всему Вашему семейству.

   Письма, т. 2, с. 21-22; Акад., т. 2, No 369.

   ¹ В театре Ф. А. Корша.

  

  

   8 февраля 1888 г. Петербург

  

   Голубчик Антон Павлович. "Степь" отдана в набор - пойдет вся целиком. Завтра высылается аванс в 300 руб. (не мало ли? Тогда напишите). Прочитал я ее с жадностью. Не мог оторваться, начавши читать. Короленко тоже... Это такая прелесть, такая бездна поэзии, что я ничего другого сказать Вам не могу и никаких замечаний не могу сделать - кроме того, что я в безумном восторге. Это вещь захватывающая, и я предсказываю Вам большую, большую будущность. Что за бесподобные описания природы, что за рельефные, симпатичные фигуры... Этот отец Христофор, Егорушка, все эти возчики: Пантелей, парень, влюбленный в жену, певчий... да и все решительно. Некоторые фигуры требуют действительно более широкого развития, т. е. я хочу сказать, что в них есть материал для этого и что жаль с ними расставаться... все хочется, чтоб они еще раз встретились в повести... Ведь, например, на озорнике Дымове можно я не знаю какую драму создать... Продолжайте Христа ради историю Егорушки. Я глубоко убежден, что вещь эту ожидает огромный успех. Пускай в ней нет того внешнего содержания - в смысле фабулы, которое так дорого толпе, но внутреннего содержания зато неисчерпаемый родник. Поэты, художники с поэтическим чутьем должны просто с ума сойти. И сколько разбросано тончайших психологических штрихов. Одним словом, я давно ничего не читал с таким огромным наслаждением. Сегодня в редакции мы только и толковали что о Вас... Редакция вся к Вам относится наилучшим образом и просит Вас без церемоний заявлять Ваше желание насчет гонорара... Если эта цена кажется Вам недостаточной, просите прямо, что Вы желаете. Я уверен, что Вы в самом скором времени будете получать по 300 р. и что в будущем этим не ограничится. Короленке я прочел из Вашего письма Ваш лестный отзыв о нем (разумеется, кроме сравнения с Щегловым). Он завтра уезжает, пробудет в Москве дня четыре и будет у Вас. В этот приезд я с ним провел более времени, чем в прошедший, и он мне еще более понравился, чем прежде. Что это хороший вполне и очень умный человек - я знал; но он мне казался замкнутым, сдержанным, недостаточно простым, как будто несколько исключительным и сухим, но на этот раз он был экспансивнее, и я от прежнего своего мнения - положительно отказываюсь. Это очень нежная и чистая, целомудренная душа; вместе с тем это твердый, закалившийся в испытаниях человек, с стойкими убеждениями. Его очень хочется узнать короче. Вас он очень ценит.

   Ах! Если бы мы могли втроем совершить предполагаемое путешествие по Волге! Это теперь моя заветнейшая мечта. Как бы то ни было, но уж употреблю все силы вырваться летом из анафемского Петербурга; даже не летом, а весной. Я рад, что Вы такого мнения об Островском; а он мне с грустью писал, что он Вам, вероятно, показался скучным и что он это вполне понимает. Он очень склонен к хандре и не знает себе цены... Помимо ума весьма выдающегося - он обладает чрезвычайно любящим сердцем. Недостаток веры в себя, может быть - большое самолюбие, отчасти и лень - были причиной того, что он не утилизировал как следует своих сил. Это часто его грызет, и он уходит в свою нору, как сурок. С людьми сближается очень туго. Хотя я часто упрекал его за то, что он не пишет, и даже раз мне удалось было засадить его за критическую работу... Тогда только начинался "Северный вестник"¹, и я думал, что из него может выйти нечто новое, не шаблонное. Но он вскоре сделался тем же, чем были и "Отечественные записки", так как в нем сгруппировались все их сотрудники. А взгляды Островского на искусство совсем расходятся с ними. И ни в одном журнале теперь не нашлось бы ему места - как человеку, стоящему вне существующих журнальных партий... Вот только в политических идеалах я с ним расхожусь; и стараюсь всегда избегать с ним разговора на эту тему.

   Масленица на носу; но дела мои не таковы, чтобы я мог приехать к Вам на блины. И именин своих не справляю нынче, хотя у меня обыкновенно собиралась в этот день (12-го) многочисленная компания. Кредиторы рвут, как собаки.

   Были ли на бенефисе Давыдова? Как он играл Мещанина во дворянстве?

   Вместе с деньгами высылается Вам и "Северный вестник" - не в счет гонорара, а даром, конечно...

   Крепко-накрепко жму Вашу руку. Будьте здоровы, веселы, бодры духом. Если у Вас напишется маленький рассказ или два или три - все высылайте; и сейчас же получите деньги. Как это жаль, что Вас не было здесь - при Короленко, мы бы втроем отлично провели денек. Щеглова все еще не видал. Но устроил ему дельце с "Русской мыслью".

  

   Слово, сб. 2-й, с. 238-241.

   ¹ "Северный вестник" начал выходить в 1885 г.

  

  

   9 февраля 1888 г. Москва

  

   Сейчас из конторы Юнкера принесли мне 500 целковых, дорогой Алексей Николаевич! Очевидно, это из "Северного вестника", ибо больше получить мне неоткуда. Merci!

   Последнее Ваше письмо меня безгранично порадовало подбодрило. Я согласился бы всю жизнь не пить вина И не курить, но получать такие письма. Предпоследнее же, на которое я ответил Вам телеграммой, меня обескуражило¹. Мне стало неловко и совестно, что я вынудил Вас говорить о гонораре. Деньги мне очень нужны, но говорить о них, да еще с хорошими людьми, я терпеть не могу. Ну их к черту! Жалею, что я не показался Вам достаточно ясным в том месте моего письма, где я говорил, что в денежных делах полагаюсь на волю издательницы и что мечтаю получить 200 руб. О требованиях или непременных условиях с моей стороны не было и речи, а об ультиматуме и подавно. Если я заикнулся в скобках о 200 руб., то потому, что совсем незнаком с толстожурнальными ценами и что цифру 200 не считал слишком большой. Я мерил по нововременской мерке, т. е., оценивая "Степь", старался получить не больше и не меньше того, что платит мне Суворин (15 коп. строка), но и в мыслях у меня не было сочинять ультиматумы. Я всегда беру только то, что мне дают. Даст мне "Северный вестник" 500 за лист - я возьму, даст 50 - я тоже возьму.

   На обещание поместить "Степь" целиком и высылать журнал я отвечаю обещанием угостить Вас отличнейшим донским, когда мы будем ехать летом по Волге. К несчастью, Короленко не пьет, а не уметь пить в дороге, когда светит луна и из воды выглядывают крокодилы, так же неудобно, как не уметь читать. Вино и музыка всегда для меня были отличнейшим штопором. Когда где-нибудь в дороге в моей душе или в голове сидела пробка, для меня было достаточно выпить стаканчик вина, чтобы я почувствовал у себя крылья и отсутствие пробки.

   Значит, завтра у меня будет Короленко². Это хорошая душа. Жаль, что его "По пути" ощипала цензура. Художественная, но заметно плешивая вещь (не цензура, а "По пути"). Зачем он отдал ее в цензурный журнал? Во-вторых, зачем назвал "святочным рассказом"?

   Спешу засесть за мелкую работу, а самого так и подмывает взяться опять за что-нибудь большое. Ах, если бы Вы знали, какой сюжет для романа сидит в моей башке! Какие чудные женщины! Какие похороны, какие свадьбы! Если б деньги, я удрал бы в Крым, сел бы там под кипарис и написал бы роман в 1-2 месяца. У меня уже готовы три листа, можете себе представить! Впрочем, вру: будь у меня на руках деньги, я так бы завертелся, что все романы полетели бы вверх ногами.

   Когда я напишу первую часть романа, то, если позволите, пришлю Вам на прочтение, но не в "Северный вестник", ибо мой роман не годится для подцензурного издания. Я жаден, люблю в своих произведениях многолюдство, а посему роман мой выйдет длинен. К тому те люди, которых я изображаю, дороги и симпатичны для меня, а кто симпатичен, с тем хочется подольше возиться.

   Что касается Егорушки, то продолжать его я буду, по не теперь. Глупенький о. Христофор уже помер. Гр. Драницкая (Браницкая) живет прескверно. Варламов продолжает кружиться. Вы пишете, что Вам понравился Дымов, как материал... Такие натуры, как озорник Дымов, создаются жизнью не для раскола, не для бродяжничества, не для оседлого житья, а прямехонько для революции... Революции в России никогда не будет, и Дымов кончит тем, что сопьется или попадет в острог. Это лишний человек.

   В 1877 году я в дороге однажды заболел перитонитом (воспалением брюшины) и провел страдальческую ночь на постоялом дворе Моисея Моисеича. Жидок всю ночь напролет ставил мне горчичники и компрессы³.

   Видели ли Вы когда-нибудь большую дорогу? Вот куда бы нам махнуть! Кресты до сих пор целы, но не та уже ширина; по соседству провели чугунку, и по дороге теперь почти некому ездить: мало-помалу порастает травой, а пройдет лет 10, она совсем исчезнет или из гиганта обратится в обыкновенную проезжую дорогу.

   Хорошо бы захватить с собой и Щеглова. Он совсем разлимонился и смотрит на свою литературную судьбу сквозь копченое стекло. Ему необходимо подышать свежим воздухом и поглазеть новых людей.

   Завтра я гуляю на свадьбе у портного, недурно пишущего стихи и починившего мне из уважения к моему таланту (honoris causa) {по заслугам (лат.).} пиджак⁴.

   Я надоел Вам своими пустяками, а посему кончаю. Будьте здоровы. Кредиторам Вашим от души желаю провалиться в тартарары... Племя назойливое, хуже комаров.

   Нет ли у "Северного вестника" обычая высылать авторам корректуру?

  

   Письма, т. 2, с. 23-26; Акад., т. 2, No 372.

   ¹ Письмо от 5 февраля 1888 г. (ЛН, с. 308) - о размере гонорара за "Степь". Ответная телеграмма Чехова неизвестна.

   ² В. Г. Короленко был у Чехова 14 февраля.

   ³ Болезнь случилась в августе 1875 г. по дороге из имения И. П. Селиванова в Таганрог. Воспоминания о ночи, проведенной на постоялом дворе, отразились в повести "Степь".

   ⁴ Речь идет о поэте И. А. Белоусове. На его свадьбе шафером был Н. Д. Телешов, познакомившийся в этот день с Чеховым (Н. Телешов. Избранные сочинения, т. 3. М, Гослитиздат, 1956, с. 75-79).

  

  

   6 марта 1888 г. Москва

  

   Сегодня, дорогой Алексей Николаевич, я прочел 2 критики, касающиеся моей "Степи": фельетон Буренина и письмо П. Н. Островского¹. Последнее в высшей степени симпатично, доброжелательно и умно. Помимо теплого участия, составляющего сущность его и цель, оно имеет много достоинств, даже чисто внешних: 1) оно, если смотреть на него как на критическую статейку, написано с чувством, с толком и с расстановкой, как хороший, дельный рапорт; в нем я не нашел ни одного жалкого слова, чем оно резко отличается от обычных критических фельетонов, всегда поросших предисловиями и жалкими словами, как заброшенный пруд водорослями; 2) оно до крайности понятно; сразу видно, чего хочет человек; 3) оно свободно от мудрствований об атавизме, паки бытии и проч., просто и холодно трактует об элементарных вещах, как хороший учебник, старается быть точным и т. д. и т. д.,- всего не сочтешь... Я прочел письмо Петра Николаевича три раза и жалею теперь, что он прячется от публики. Среди журнальных работников он был бы очень нелишним. Важно не то, что у него есть определенные взгляды, убеждения, мировоззрение - все это в данную минуту есть у каждого человека,- но важно, что он обладает методом; для аналитика, будь он ученый или критик, метод составляет половину таланта.

   Завтра я поеду к Петру Николаевичу и предложу ему одну штуку. Я напомню ему двенадцатый год и партизанскую войну, когда бить француза мог всякий желающий, не надевая военного мундира; быть может, ему понравится моя мысль, что в наше время, когда литература попала в плен двунадесяти тысяч лжеучений, партизанская, иррегулярная критика была бы далеко не лишней. Не захочет ли он, минуя журналы и газеты, выскочить из засады и налететь наскоком, по-казацки? Это вполне исполнимо, если вспомнить о брошюрочном способе. Брошюра теперь в моде; она недорога и легко читается. Попы это поняли и ежедневно бомбардируют публику своими фарисейскими отрыжками. Петр Николаевич в убытке не будет.

   Теперь - как Ваше здоровье? Выходите ли Вы на воздух? Если судить по критике Буренина о Мережковском², то у Вас теперь 15-20R мороза... Холодно чертовски, а ведь бедные птицы уже летят в Россию! Их гонят тоска но родине и любовь к отечеству; если бы поэты знали, сколько миллионов птиц делаются жертвою тоски и любви к родным местам, сколько их мерзнет на пути, сколько мук претерпевают они в марте и в начале апреля, прибыв на родину, то дашго бы воспели их... Войдите Вы в положение коростеля, который всю дорогу не летит, а идет пешком, или дикого гуся, отдающегося живьем в руки человека, чтобы только не замерзнуть... Тяжело жить на этом свете!

   Я приеду в Питер в начале поста, через 2-3 дня после того, как получу из "Северного вестника" гонорар. Если во вторник Вы будете в редакции, то, проходя мимо конторщицы, напомните ей о моем существовании и безденежье.

   Весь февраль я не напечатал ни одной строки, а потому чувствую большой кавардак в своем бюджете.

   Надеюсь, что Вы не забыли про Волгу.

   Будьте здоровы; желаю Вам хорошего аппетита, хорошего сна и побольше денег.

   До свиданья.

  

   Письма, т. 2, с. 40-42; Акад., т. 2, No 385.

   ¹ "Критические очерки" В. П. Буренина с разбором "Степи" напечатаны в "Новом времени" 4 марта 1888 г. (No 4316); большое письмо П. Н. Островского также датировано 4 марта (Записки ГБЛ, вып. 8, с. 50-53).

   ² Бурении иронизировал по поводу стихотворения Д. С. Мережковского, помещенного в том же No 3 (как и "Степь") "Северного вестника": весна необыкновенно холодная, а поэт Все-таки восклицает: "Уж дышит оттепель, и воздух полон лени".

  

  

   10 марта 1888 г. Петербург

  

   Не могу понять, голубчик Антон Павлович, отчего это редакция до сих пор не выслала Вам гонорара. Она, кажется, на этот счет всегда аккуратна. Я получил Ваше письмо во вторник,- третьего дня, возвратись домой из редакции; и не медля ни минуты, послал туда письмо, прося, чтобы распорядились скорее о высылке денег. Может быть, вы их теперь и получили уже.

   Приезжайте к нам. Блины теперь кончились, и в Москве раздается постный, унылый, жиденький звон, наводящий тоску... Здесь же как будто и не наступало никакого поста.

   Когда приедете, захватите с собой критику, которой подверг вас Петр Николаевич. Мне очень любопытно ее прочесть целиком. Кое-что он мне уже писал о "Степи". Но мне хочется все прочесть. Относительно издания критических статей отдельными книжками, я ему тоже подавал мысль, и она одно время ему улыбалась... Он даже осведомлялся, сколько будет стоить напечатать известное количество листов, но потом замолк. Ведь его нужно рычагом с места сдвигать. Он было начал, давно уж это было,- статью о Глебе Успенском писать; я его на это подвигнул, потому что мне хотелось ее напечатать в "Северном вестнике", в котором еще тогда не диктаторствовал Михайловский и не сотрудничал Гл. Успенский. Когда обстоятельства изменились и критически относиться к Гл. Успенскому стало в "Северном вестнике" невозможно, Петр Николаевич статью отложил; но у него, вероятно, остался план или конспект ее; и сочинения Гл. Успенского он проштудировал внимательнейшим образом. Вот бы на первый раз книжечка и готова была: Чехов, Гл. Успенский. Я уверен, что книжка бы заинтересовала многих. Если б в "Новом времени" не было этого мерзопакостного Буренина, то можно бы было пристроить туда статьи Петра Николаевича, и статьи эти не были бы уж, конечно, "общим местом", как буренинские. Не говоря уже о том, что не было бы кабацко-ярыжного тона и нечистоплотности. В одном мизинце Островского больше ума, знания и честности, нежели у большинства наших современных критиков. Я слышал, что Михайловский писал Вам и что Вы ему маленький отпор дали, отстаивая свою независимость. Интересно бы мне было и с этим Вашим ответом познакомиться...¹

   Вчера просидел у меня вечер Щеглов. Порассказал он мне о своем житье-бытье, и я, право, не удивляюсь, что он пишет Вам иногда мрачные письма. То, что ему приходится выносить дома, ради полоумной и скаредной старухи, с которой он не может развязаться и которая отравляет жизнь и ему, и его жене,- просто может с ума свести нервного человека. Он теперь занят печатанием книжки: "Дачный муж", которую издает ему, кажется, Суворин. И еще у него одно дело навертывается - практическое. Но об атом пускай он сам Вам расскажет. Для него практическая деятельность была бы, по-моему, спасительна...² Я ему передал рассказ Хлопова. Это рассказец, написанный не без юмору и который бы можно напечатать в "Северном вестнике", но там столько этих маленьких рассказов лежит - целый ворох, что неизвестно, когда бы он пошел. Может быть, через полгода, через год - а автору это, вероятно, было бы не на руку³. Вы спрашиваете, не забыл ли я о Волге. Нет, очень помню. И по мере того, как становится теплей и ощутительней делается близость весны, желание мое совершить эту поездку все усиливается, но вместе с ним усиливается и опасение, что оно не осуществится. Казалось бы, это так легко, но если б Вы знали, сколько мне нужно устранить препятствий для того, чтоб исполнить это легкое, которое при ближайшем его рассмотрении окажется непременно трудным. Вот когда приедете сюда, мы подвергнем этот вопрос всестороннему обсуждению.

   До свидания пока, дорогой Антон Павлович.

   Сколько я похвал слышу Вашей "Степи"! Гаршин от нее без ума. Два раза подряд прочел⁴. В одном доме заставили меня вслух прочесть эпизод, где рассказывает историю своей женитьбы мужик, влюбленный в жену. Находятся, впрочем, господа, которые не одобряют... Про одного такого рассказывал Гаршин и г