Тургенев Иван Сергеевич - Речи (1863—1880)

 

   Печатается по беловому автографу: Bibl Nat, Slave 78; фотокопия: ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 402.

   Публикуется впервые.

   Рукопись не датирована, но, как видно из ее содержания, относится к пребыванию Тургенева в России весною 1879 г.

  

   12/24 марта Тургенев был избран почетным членом Общества петербургских художников, а 14/26 марта писателя официально пригласили на предстоящее чествование, и он дал согласие на нем присутствовать {См.: Васильев, Описание торжеств, стр. 31.}. Это и дает основание предполагать, что комментируемая речь была подготовлена Тургеневым для произнесения на обеде, устроенном петербургскими художниками. Однако неожиданная болезнь помешала Тургеневу присутствовать на этом обеде, и чествование состоялось без него.

   Как свидетельствует информация "С.-Петербургских ведомостей", на обеде в честь Тургенева собралось около 60 человек. С приветственной речью в адрес отсутствовавшего писателя выступили Н. Н. Каразин и В. И. Немирович-Данченко. Речь Немировича-Данченко, который назвал Тургенева "политическим деятелем", вызвала в печати полемику {См.: СПб Вед, 1879, No 77, 19(31) марта; "Новости", 1879, NoNo 72, 74 и 75, 20, 22 и 23 марта.}.

  

  

   Печатается по тексту первой публикации: "Петербургский листок", 1879, No 60, 27 марта/8 апреля.

   В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, Сочинения, т. XII, стр. 556.

   Автограф неизвестен.

  

   История письма такова. Студенты Петербургского университета и Горного института, за три дня до отъезда Тургенева из Петербурга, обратились к нему с просьбой принять участие в организуемом с благотворительной целью литературно-музыкальном вечере. Тургенев ответил им отказом, сославшись на нездоровье (см.: "Петербургский листок", 1879, No 60, 27 марта). Подлинная причина отказа Тургенева была, однако, иной.

   В анонимных воспоминаниях "Бывшего студента Горного института", опубликованных уже после смерти Тургенева в "Общем деле", утверждалось, что от участия в литературно-музыкальном вечере Тургенев отказался, прямо заявив, что ему "положительно запрещено являться среди молодежи и принимать ее овации" {"Общее дело", 1883, No 56; перепечатано: Революционеры-семидесятники, стр. 83-84.}. Политический характер чествований Тургенева, его сближение с молодежью в обстановке всё усиливавшегося революционного движения и растущего недовольства демократической интеллигенции очень тревожило правительство. "В Петербурге седого путешественника окружили шпионами,- писал П. Л. Лавров.- Ему запрещено было там являться среди молодежи и принимать ее овации. Ему советовали под рукою уезжать <...>. Но тронуть писателя, знаменитого по всей Европе, не решились" (Революционеры-семидесятники, стр. 51-52).

   "Безумные овации Тургеневу в Москве и здесь...- с негодованием отмечал К. П. Победоносцев в письме к Е. Ф. Тютчевой от 17(29) марта 1879 г.- Этот седой безумец Тургенев, как ворона, захваленная лисицей, приходит в умиление, произносит речь, поклоняется в восторге молодому поколению" {Опубликовано М. Л. Семановой - см.: Ученые записки Ленинградского пед. ин-та им. А. И. Герцена, кафедра русской литературы, 1957, т. 134, стр. 184.}.

   Необычное место публикации письма Тургенева петербургским студентам (газета "Петербургский листок") М. К. Клеман справедливо объяснял "тем обстоятельством, что все другие газеты не решались печатать письмо - после запрещения Тургеневу, выступать перед молодежью публикация его обращения к студентам могла повлечь за собою цензурные неприятности" {Т, Сочинения, т. XII, стр. 556.}. В подобной обстановке Тургенев покинул 21 марта/2 апреля 1879 г. Петербург и выехал за границу.

   Многочисленные адреса, поднесенные Тургеневу, носили явно политический характер. Один из подобных адресов - от студентов Горного института - приводит по памяти анонимный мемуарист в своей (упоминавшейся выше) статье, опубликованной в No 56 журнала "Общее дело" за 1883 г. {Перепечатано: Т, Сочинения, т. XII, стр. 555.} В нем выражается радость по поводу того, что, как узнали его авторы, Тургенев намеревался "возвратиться в Россию и принять в делах ее личное, непосредственное участие".

   По свидетельству П. Л. Лаврова, Тургенев задумывался над тем, чтобы окончательно переселиться в Россию. "Верил ли он сколько-нибудь в то, что <...> при заострившейся борьбе вообще возможно, что "Отцы и дети" 1879 года "поймут" его и пойдут за ним?..- писал Лавров.- Ответить решительно на это я не могу, но... сомневаюсь... Допускаю лишь, что совершенно согласно с общими чертами его характера, он, при самомалейшей надежде на развитие общественной силы в России, где бы то ни было и в каком бы то ни было направлении <...> ему симпатичном - готов был не только сочувствовать, но и содействовать всякому такому движению, хотя не верил ни в прочность его, ни в состоятельность людей, к которым примыкал, и готов был при первом проявлении этой несостоятельности погрузиться снова в свой скептицизм" (Революционеры-семидесятники, стр. 53-54).

  

  

  

   Печатается по копии: ГПБ, ф. 171 (В. П. Раевского) No 291.

   Впервые опубликовано: Сб ГПБ, 1955, стр. 80.

   В собрание сочинений включается впервые.

   Автограф неизвестен.

  

   Адрес харьковской интеллигенции Тургеневу с 50-ю подписями был получен и переслан в Париж писателю В. П. Гаевским (см. письмо последнего к Тургеневу от 31 марта/12 апреля 1879 г.- Лит. Насл, т. 76, стр. 325).

   Этот адрес, долгое время считавшийся утраченным, был недавно обнаружен в архиве III отделения (ЦГАОР, ф. 109, 3 эксп., 1879, д. 22, лл. 15-16, копия) и опубликован в томе 76 "Литературного наследства" (см. там, стр. 326). Он, подобно приведенным выше материалам, связан с чествованиями Тургенева в России в 1879 г. и содержит оценку общественной и литературной деятельности писателя.

   Тургенев послал свой ответ харьковской интеллигенции в письме к В. П. Раевскому (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 62).

   Ответ Тургенева не был переслан В. П. Раевским по назначению, так как политический характер речей и адресов, обращенных к писателю в этот его приезд в Россию, возбуждал резкое недовольство правительственных сфер. В подобной ситуации Гаевский, опасаясь последствий, вернул письмо Тургеневу, оставив себе копию {См. письмо Гаевского Тургеневу от 16 апреля 1879 г.; Сб ГПБ, 1955, стр. 81.}.

  

   Печатается по тексту первой публикации: "Университетские известия", Киев, 1879, кн. 9, ч. 1, стр. 4-5.

   В собрание сочинений включается впервые.

   Беловой автограф хранится в Киевском городском государственном архиве (ф. 16, оп. 318, No 60, л. 12).

  

   Письмо представляет собою ответ на официальное сообщение Совета Киевского университета об избрании Тургенева почетным членом университета, состоявшемся 23 марта 1879 г. Предложение об избрании Тургенева почетным членом Киевского университета мотивировано было в выступлении профессора H. H. Шиллера. "Несколько дней тому назад,- сказал он,- представители мысли обеих метрополий нашего отечества с сердечным радушием приветствовали своего гостя И. С. Тургенева <...>. Чествовался в лице писателя и гражданин, идеи которого воспитали несколько поколений в понятиях истины и правды, в чувствах добра и изящества. <...> Не сомневаюсь поэтому, что я выражу мысль и симпатии, общие для всех членов Совета, когда позволю себе предложить им принять участие в этом празднике русского таланта избранием его в почетные члены нашего ученого учреждения. К этому предложению присоединились профессоры А. А. Котляревский, И. И. Рахманинов, Н. В. Бобрецкий, В. А. Субботин, В. Б. Томса, П. В. Павлов, К. А. Митюков и П. П. Алексеев" ("Университетские известия", Киев, 1879, No 7, стр. 6-7).

   Письмо Тургенева было прочтено на заседании Совета Киевского университета 18 мая 1879 г. (см. там же, No 9, стр. 4).

  

   Стр. 65 . ...будет мною навсегда ~ согражданами и мною.- Этими словами буквально повторено выражение Тургенева в его письме к представителям харьковской интеллигенции от 8/20 апреля 1878 г. (см. стр. 64).

   Стр. 65. "Wer fur die Besten ~ Zeiten!" - Неточная цитата из драмы Шиллера "Валленштейн" (пролог, стихи 48-49). У Шиллера:

  

   Den wer den Besten seiner Zeit genug

   Getan, der hat gelebt fur aile Zeiten.

  

  

   Печатается по тексту первой публикации: ВЕ, 1880, No 7, стр. IV-XIII (в разделе "26-ое мая 1880"), под заглавием: "Речь И. С. Тургенева, читанная в публичном заседании Общества любителей российской словесности по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве".

   В собрание сочинений впервые включено в издании: Т, ПСС, 1883, т. I, стр. 417-430.

   Беловой автограф (БА) с поправками, с подписью: И. Тургенев, хранится в Bibl Nat, Slave 77; описание см. Mazon, стр. 92; фотокопия - ИРЛИ, Р. I, оп. 29, No 242.

  

   Открытие памятника Пушкину в Москве, работы А. М. Опекушина, состоялось 6/18 июня 1880 г. Связанные с ним торжества носили характер широкой литературно-общественной демонстрации, заранее предусмотренный ее устроителями, почему и речи, произнесенные по поводу этого события, вызвали многочисленные отражения в печати {См.: В. И. Mежов. Puschkiniana. Библиографический указатель статей о жизни А. С. Пушкина, его сочинений... СПб., 1886, NoNo 496-1398 за 1880 Г.; сборник "Венок на памятник Пушкину", составленный Ф. Б. (Ф. И. Булгаковым), СПб., 1880.}. Первоначально открытие памятника было приурочено к годовщине дня рождения Пушкина - 26 мая/6 июня. Но в связи со смертью имп. Марии Александровны, последовавшей 22 мая, торжество было отложено до 6/18 июня.

   Прибыв из Петербурга в Москву 18/30 апреля, Тургенев включился в работу образованного Обществом любителей российской словесности комитета по организации Пушкинского празднества и 29 апреля / 11 мая писал M. M. Стасюлевичу: "На меня навалили трудную работу: написать небольшую брошюру о значении Пушкина, которую будут раздавать бесплатно: эту-то брошюру я прочту в виде речи на заседании Общества любителей словесности, которое будет иметь место накануне праздника открытия - т. е. 25-го мая; и эту же брошюру я Вам доставлю в "Вестник Европы"..." (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 243).

   На другой день после этого письма Тургенев выехал в Спасское. Пробыв по дороге два дня в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого, писатель 4/16 мая приехал в Спасское и тотчас принялся за работу над речью о Пушкине. Работа "пошла скорее", чем предполагал Тургенев, но ее характер и назначение изменились коренным образом, "...так как,- писал он 7/19 мая Стасюлевичу,- она <речь о Пушкине> вышла уже вовсе не для народа <...>, а для людей культурных, то я написал Юрьеву (президенту Общества любителей р<оссийской> словесности), что я не согласен ни печатать ее отдельно, ни раздавать бесплатно" (там же, стр. 247-248). С. А. Юрьеву он в тот же день пояснял свой отказ от брошюры для народа и бесплатной ее раздачи тем, что подготовленную им речь "литератор и культурный человек написал для своих же собратьев" (там же, стр. 248).

   Через два дня - 9/21 мая - речь была написана вчерне (этот черновик до нас не дошел), а 10/22 мая Тургенев принялся за ее переписку, которую окончил 13/25 мая. В тот же день "переписанная и выправленная" речь была отправлена Стасюлевичу (см.: там же, стр. 253). Но еще до этого Тургенев писал ему: "Дело в том, что штука вышла длинная и я в чтении 25-го мая чуть не на целую треть ее сокращу. Места, которые впервые появятся в "Вестнике Европы", я обвел карандашом. Так как я на такие отвлеченности мастер средственный, то даю Вам право, в случае нужды, делать надлежащие поправки. Будьте так добры, засядьте за это вместе с А. Н. Пыпиным - а если бы Анненков к тому времени подъехал - то это было бы совсем чудесно - и такому, триумвирату я бы вручил свою голову, не только свое писание" (там же, стр. 249).

   Беловой автограф речи с многочисленными поправками Тургенева и с местами, обведенными карандашом для пропуска их при ее произнесении, но вошедшими затем полностью в печатный журнальный текст, сохранился в Парижском архиве Тургенева (см. варианты БА, стр. 267).

   После отправки рукописи речи в Петербург Тургенев переписал ее вновь и 17/29 мая отправил в Москву С. А. Юрьеву - устроителю и председателю в заседании ОЛРСл, где речь должна была быть прочтена (см. Т, письма, т. XII, кн. 2, стр. 2о9). Пропуски, известные по сохранившемуся беловому автографу, где они обведены карандашом, заключают следующие места текста:

  

   Стр. 66-67, строки 14-22; Художество, принимая это слово ~ первым поэтом-художником.

   Стр. 69, строки 3-17: Позволим себе сравнение ~ народных живописцев нет.

   Стр. 70, строки 31-40: Он также сравнивал ~ такого мастерства.

   Стр. 71, строки 32-36: Быть может, уже отливалась ~ его учителя...

   Стр. 74, строки 2-10: Мы произнесли имя Белинского ~ к развитию нашей мысли.

   Стр. 75, строки 27-32: Была пора, когда изящная литература ~ поэзия упрочится навсегда.

   Эти пропуски в общей сложности составляют около одной пятой текста речи. При произнесении речи Тургенев, по-видимому, восстановил мнение Мериме об "Анчаре" (стр. 70) и воспоминание о дне смерти Белинского (стр. 74) {На это указывает изложение речи Тургенева, составленное, очевидно, по живой записи и напечатанное в сборнике "Венок на памятник Пушкину", стр. 47-52.}.

   В печатном тексте "Вестника Европы" все эти пропуски были восстановлены, с небольшими лишь переделками сравнительно с текстом белового автографа.

   Несравненно существеннее другие вычерки, не отмеченные в сохранившейся рукописи, но сделанные, вероятно, согласно приведенной выше просьбе Тургенева, Стасюлевичем и Пыпиным при участии Анненкова, приехавшего в Петербург из-за границы 16/28 мая {См. письмо Анненкова к Стасюлевичу от 25 мая н. ст. из Берлина - Стасюлееич, т. III, стр. 386-387, и неизданные письма Стасюлевича к Анненкову от 16/28 и 17/29 мая (ИРЛИ, ф. 7, No 91, лл. 76-78).}.

   Текст речи, пересмотренный в редакции "Вестника Европы", был отослан в Москву, куда Тургенев приехал из Спасского 25 мая/6 июня. Об этом он писал Стасюлевичу 28 мая/9 июня: "Великое спасибо за присланную "речь" и за сокращения, которые приняты мною обеими руками. Другой, конечно, редакции не будет!.." (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 264). Между тем исключенный большой пассаж (см. вариант к стр. 74, после строк 37-38) имеет принципиальное значение. В нем Тургенев дал политическую характеристику революционного движения, с одной стороны, и реакции конца 70-х годов, с другой, а также воздал неожиданно "славу нашему правительству!), в чем нельзя не видеть намека на деятельность М. Т. Лорис-Меликова, направленную к сотрудничеству правительства с умеренно-либеральными кругами, и отставку министра народного просвещения Д. А. Толстого {См.: Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 236.}.

   В условиях отнюдь не затихшей борьбы между правительством и революционным движением, колебаний и неопределенности правительственного курса, очень скоро перешедшего от либеральных обещаний к открытой реакции, слова Тургенева, будь они произнесены, должны были прозвучать не только декларацией самого умеренного либерализма, но и как преждевременный аванс, выданный правительству таким авторитетным деятелем прогрессивного направления, каким был писатель. Понятно, что Стасюлевич и Пыпин уловили опасность этого выступления и убедили Тургенева его исключить - как из речи в Москве, так и из публикации в "Вестнике Европы".

   Речь Тургенева, произнесенная 7 июня в зале Благородного собрания (теперь - Дом Союзов), по словам рецензента, "вызвала громкие аплодисменты" {См.: "Венок на памятник Пушкину". СПб., 1880, стр. 47 и 52.}.

   Московские торжества должны были стать демонстрацией единения всех сил русской интеллигенции - от либеральных западников во главе с Тургеневым до славянофилов, возглавляемых Иваном Аксаковым, и примыкавших к ним писателей консервативного лагеря, среди которых первое место занимал Достоевский. Надпартийный характер этого общелитературного праздника особо подчеркивался его организаторами. Как сообщал Тургенев Стасюлевичу в письме из Москвы от 29 апреля / 12 мая 1880 г., "надобно, чтобы манифестация была полная и чтобы все литераторы и др. явились сюда в полном сборе. Ко всем посланы приглашения. Никаких стеснений не будет - и враждебный элемент устранен" (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 243). Под "враждебным элементом" здесь разумеется крайне реакционное крыло литературы и журналистики во главе с M. H. Катковым. Такая направленность, по мысли устроителей праздника, соответствовала новому и, как им казалось, либеральному и примирительному правительственному курсу. Но "враждебный элемент" все же присутствовал: Катков, сначала устраненный, принял участив во всех торжествах и произнес речь, призывавшую также к примирению и поддержке правительства. Видимость единения прогрессивных общественно-литературных сил была в общем соблюдена; но вместе с тем обнаружились глубокие противоречия между разными общественно-литературными направлениями, в особенности между западником Тургеневым и близким к славянофильству Достоевским. Речи обоих виднейших писателей современности из числа присутствующих на празднике составили бесспорно два его центра, две вершины; но речь Достоевского, убежденная и страстная, произвела несравненно более яркое и глубокое впечатление, чем изящная, проникнутая высокой и тонкой культурой, по очень сдержанная и по тону и по выводам речь Тургенева. В последующих отзывах печати выделялись именно эти две речи, но говорилось больше (а во многих статьях - исключительно) о речи Достоевского.

   В речи Тургенева были использованы основные положения двух его лекций о Пушкине, прочитанных в Петербурге перед немногочисленными слушателями 19 и 22 апреля (1 и 4 мая) 1860 г. (см.: Т, Письма, т. IV, стр. 65-66 и 469-470). В 1863 г. Тургенев обещал статью о Пушкине редактору "С.-Петербургских ведомостей" В. Ф. Коршу, но статья не была написана (см. там же, т. V, стр. 87, 520). Большой отрывок из лекций 1860 г. включен в "Воспоминания о Белинском" (см. наст. изд., т. XIV, стр. 37-41). Позднее, уже в 1878 г., Тургенев предложил Стасюлевичу для "Вестника Европы" статью о Пушкине - но и этот замысел не был осуществлен (см.: Т, Письма, т. XII, кн. 1, стр. 290), и только такое событие большого общественно-литературного значения, как открытие памятника Пушкину, побудило его написать давно задуманную работу.

  

   Отзывы печати о Пушкинском празднике и в частности о речи Тургенева были, естественно, разноречивы.

   "Вестник Европы" в редакционной статье, принадлежащей самому Стасюлевичу и, вероятно, Пыпину, наиболее отчетливо выразил представления либеральной общественности о смысле праздника, пользуясь при этом некоторыми из тех политических формул, которые содержались в полном тексте речи Тургенева, за исключением его хвалы правительству {См.: С Пушкинского праздника. 5-8 июня.- ВЕ, 1880, No 7, стр. XXI-XXXV.}. В целом статья представляла собою своего рода комментарий к речи Тургенева.

   Г. У. (Гл. И. Успенский) в статье "Пушкинский праздник (Письмо из Москвы)", напечатанной в "Отечественных записках" (1880, No 6, отд. II, стр. 173-196), характеризуя основные черта речи Тургенева, остановился на тех ее местах, которые возбудили "особенное внимание публики" (объяснение охлаждения к поэту "общественного внимания"). По словам рецензента, "подлинными выражениями сочувствия приветствовался И. С. Тургенев, когда он сказал, что и великого поэта можно было забыть в виду новых и трудных задач времени и <...> что новому поколению не в чем раскаиваться <...> и не грех ждать лучшего будущего" (стр. 193).

   Редактор журнала M. E. Салтыков (Щедрин), разгадывая смысл речей Тургенева и Достоевского, как попытки использовать Пушкина в целях пропаганды своих собственных идей - либерально-западнических одним и славянофильско-мессианских другим,- не был удовлетворен статьей своего сотрудника и, выразив это, в частности, в письме Н. К. Михайловскому, писал ему: "Хорошо, кабы Вы написали об этих речах в июльской книжке "Отеч<естественных> зап<исок>". Пожалуйста, если можете" {Салтыков-Щедрин, т. XIX, стр. 160.}.

   Михайловский выполнил эту просьбу, и в "Литературных заметках" (ОЗ, 1880, No 7, стр. 122-134, с подписью: H. M.), выделив среди прочих выступлений речь Тургенева, решительно оспаривает один из ее главных тезисов - о возрождении в последние годы интереса к Пушкину и возвращении общества к поэту и к поэзии. Тезис этот, по мнению критика, ни на чем не основан, если только не является ошибочным выводом из тех оваций, "предметом которых были прошлой зимою (1879 г.) гг. Тургенев и Достоевский. Пушкин тут не при чем, конечно..." (стр. 130).

   Не удовлетворила речь Тургенева и критиков противоположного лагеря - людей, близких к славянофильству. Это выразил впоследствии Н. Н. Страхов. "Главный пункт,- отмечал он,- на котором остановилось общее внимание, состоял в определении той ступени, на которую Тургенев ставил Пушкина. Он признавал его вполне народным, т. е. самостоятельным поэтом. Но он ставил еще другой вопрос: есть ли Пушкин поэт национальный <...>. Все это и другое подобное было иным не совсем по душе. В группе деятельных участников торжества пронеслось чувство некоторой неудовлетворенности, неясной досады" {Н. Н. Страхов. Биография, письма и заметки из записных книжек Ф. М. Достоевского. СПб., 1883, стр. 309.}.

   Неудовлетворенность речью Тургенева отмечают многие мемуаристы {См.: А. Ф. Кони. На жизненном пути. Том II. М., 1916, стр. 97-98; Л. Ф. Нелидова. Памяти И. С. Тургенева.- ВЕ, 1909, No 9, стр. 234; M. M. Ковалевский. Воспоминания об И. С. Тургеневе.- Мин Г, 1908, No 8, стр. 13.}. Да и сам Тургенев, через несколько дней после произнесения речи, отправляя текст ее на прочтение М. Г. Савиной, писал ей из Спасского 11/23 июня 1880 г.: "По Вашему, желанию, посылаю Вам мою речь: не знаю, насколько она Вас заинтересует (на публику она большого впечатления не произвела)..." (Т, Письма, т. XII, кн. 2, стр. 2711,

  

   Стр. 68. ...Батюшков ~ воскликнув; "Злодей!"...- Тургенев неточно цитирует показание П. В. Анненкова в "Материалах..." (Сочинения Пушкина, т. I, 1855, стр. 55), в котором речь шла не об элегии "Редеет облаков летучая гряда", написанной на юге, а о послании к Юрьеву "Любимец ветреных Лаис", написанном Пушкиным незадолго до ссылки.

   Стр. 68. "Le genie ~ il le trouve".- Сентенция, принадлежащая, по преданию, Мольеру (в несколько иной редакции - от первого лица: "Je prends mon bien...").

   Стр. 69. ...мы не в состоянии разделять мнения ~ с другими спасительными учреждениями.- Имеется в виду учение Славянофилов.

   Стр. 70. Proprie communia dicere...- Точнее: Difficile est proprie communia dicere (Трудно выражать самобытно общие понятия).- Сентенция из "Науки поэзии" Горация, ст. 128.

   Стр. 70. ...in medias res (в сердцевину вещи).- Выражение Горация из "Науки поэзии" (ст. 148).

   Стр. 70. ...на его "Дон-Жуана"...- "Дон-Жуаном" Тургенев называет трагедию Пушкина "Каменный гость".

   Стр. 71. ...за несколько месяцев до смерти: "Моя душа ~ я могу творить".- Тургенев, очевидно, по памяти и потому не совсем точно цитирует фразу из письма Пушкина к H. H. Раевскому-сыну от второй половины июля 1825 г. (Пушкин, т. XIII, No 193). Точный текст: "Je sens que mon ame s'est tout-a-fait developpee - je puis creer" ("Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить"). Отрывки из этого письма, включая приведенную Тургеневым фразу, напечатаны впервые Анненковым в "Материалах..." (Сочинения Пушкина, т. I, 1855, стр. 135-136) с прямой датировкой 1825 годом; вторично - во французском оригинале - в приложении III к тому же изданию "Материалов" (стр. 444-445). Следующим, IV приложением, напечатано здесь известное письмо Жуковского к С. Л. Пушкину о последних часах Пушкина. В редакционной заметке "Современника" (1837, т. V), напечатанной Анненковым на стр. 446, сказано: "Россия потеряла Пушкина в ту минуту, когда гений его, созревший в опытах жизни, размышлением и наукою, готовился действовать полною силою". Кажущаяся связь этих слов со словами из письма к Раевскому, очевидно, и ввела в заблуждение Тургенева, отнесшего и раннее письмо к Раевскому ко времени "за несколько месяцев до смерти" поэта. Перевод принадлежит, вероятно, самому Тургеневу. Ошибочное представление о том, что слова Пушкина написаны незадолго до его смерти, глубоко вошло в память Тургенева и он не раз повторял его, утверждая, что Пушкин погиб на пороге нового, высшего этапа своей деятельности, к которому предшествующее его творчество было лишь приготовлением. См. наст. том, стр. 81, 84, 109.

   Стр. 72. "Летопись села Горохина".- Так Тургенев называет "Историю села Горюхина", соответственно публикациям того времени.

   Стр. 72. Как известно, он в последние годы ~ как "Медный всадник".- Тургеневу еще не был известен факт запрещения "Медного всадника" (см.: Т. Г. Зенгер. Николай I - редактор Пушкина.- Лит Насл, т. 16-18, стр. 521-524).

   Стр. 72. ...Баратынский ~ в одном письме ~ это ожидать?- Письмо Е. А. Баратынского, которое в пересказе приводит Тургенев, обращено к его жене, А. Л. Баратынской. Оно относится к первым месяцам 1840 г. и напечатано впервые и "Сочинениях" Баратынского, изд. 1869 г., стр. 423-424,- издании, подготовленном при участии Тургенева (см. наст. изд., т. XIII, стр. 689-690).

   Стр. 73. Одинаково восхищаться ~ записные словесники...- Измененная автоцитата из отрывка лекций о Пушкине 1860 г., включенного в "Воспоминания о Белинском" (наст. изд., т. XIV, стр. 40).

   Стр. 73. Поэт - эхо по выражению Пушкина...- Указание на стихотворение Пушкина "Эхо" (1831).

   Стр. 74. ...поэта "мести и печали" - Н. А. Некрасова.

   Стр. 75. ...еще неведомый избранник...- Цитата из стихотворения Лермонтова "Нет, я не Байрон, я другой..." (1832).