Елисеев Александр Васильевич - Мусульманские паломники

Исхудалые, истощенные долгою и трудною дорогою, едва передвигая ноги, доходятъ паломники до воротъ заповѣдной Мекки. Но и тутъ еще не конецъ лишен³ямъ, а начало новымъ страдан³ямъ - не меньшимъ, если не большимъ. Въ пустынѣ по крайней мѣрѣ было широко, свободно дышалось полною грудью; чудныя звѣздныя ночи съ ихъ бальзамическою прохладою искупали дневныя страдан³я. Не то ожидаетъ хаджей за стѣнами священнаго города.

   Когда достигнетъ паломникъ воротъ "благословеннаго трижды отъ вѣковъ" города, когда завѣтная цѣль его жизни, предначертанная пророкомъ, исполнилась, тогда онъ забываетъ все, что претерпѣлъ на пути. Сладкимъ, райскимъ для души странника кажется отдохновен³е въ сѣни священныхъ пальмъ, у ступеней священнаго источника, подъ сводами многовѣкового храма - колыбели ислама; паломникъ и не думаетъ о томъ, чѣмъ встрѣтитъ его Мекка. Правда, въ воротахъ ея усталыхъ хаджей встрѣтятъ имамы и улемы, всѣ въ зеленыхъ чалмахъ, знаменующихъ ихъ происхожден³е отъ святого сѣмени пророка; правда, они узрятъ уже издали священную Каабу; правда, ихъ палящ³е уста освѣжатся водою изъ источника Магометова; правда, они станутъ теперь попирать прахъ, на который нѣкогда ступала нога ихъ великаго пророка,- но миръ душевный не дастъ покоя тѣлеснаго, не менѣе необходимаго послѣ труднаго пути.

   Усердная молитва, кромѣ истощен³я силъ, требуетъ еще и истощен³я кошелька; а кошелекъ уже опустѣлъ сильно у паломника. Снаряжен³е въ путь, страшные поборы и грабежи въ пустынѣ, сократили его уже на половину. Вотъ и тѣснится богомолецъ кое-какъ; не о тѣлѣ ему теперь надо заботиться, думаетъ онъ, а о душѣ онъ забываетъ, что только въ здоровомъ тѣлѣ - здоровая душа. Тѣло же не совсѣмъ здорово у большинства хаджей, когда они прибываютъ къ воротамъ священнаго города. Кромѣ страшнаго истощен³я силъ, мног³е изъ нихъ уже несутъ въ себѣ зачатки изнуряющихъ болѣзней или инфекц³онныя начала лихорадочныхъ и болотныхъ формъ, полученныхъ еще дома или при прохожден³и черезъ страны, извѣстныя антигиг³еничностью своихъ услов³й... А тутъ и размѣститься-то негдѣ какъ слѣдуетъ: мног³е изъ богомольцевъ, говорилъ Букч³евъ, размѣщаются хуже скота на скотопригонныхъ дворахъ нашихъ прогонныхъ пунктовъ.

   Не велика Мекка или Медина; тамъ и для туземцевъ мѣста едва хватаетъ, а при восточной чисто сказочной неряшливости, оба эти города, какъ и всѣ города на Востокѣ, залиты грязью, помоями и засыпаны отбросами. Представьте же себѣ, что сюда въ сезонное паломническое время прибываетъ по нѣскольку десятковъ тысячъ богомольцевъ со всѣхъ концовъ мусульманскаго м³ра. Понятно тогда, какъ должны сбиться тѣсно и кучно несчастные паломники въ узкихъ, загаженныхъ, заваленныхъ грязью уголкахъ. Тутъ на небольшомъ пространствѣ въ нѣсколько квадратныхъ аршинъ кучатся десятки пришельцевъ. Кто побогаче, тотъ еще помѣщается въ ханахъ - грязныхъ гостиницахъ, или, вѣрнѣе сказать, постоялыхъ дворахъ; остальные же въ огромномъ большинствѣ ютятся въ темныхъ арабскихъ лачугахъ, едва заслуживающихъ назван³е человѣческаго жилища. Но все это еще аристократы въ сравнен³и съ тѣми несчастными, которые доберутся до Мекки почти безъ п³астра или руп³и въ карманѣ, когда тамъ уже гнѣздятся десятки тысячъ паломниковъ; тогда для этихъ нищихъ хаджей нѣтъ совершенно пр³юта даже у гостепр³имнѣйшихъ мусульманъ.

   Сотни и тысячи новыхъ пришельцевъ этого истощеннаго люда за неимѣн³емъ лучшаго крова, размѣщается просто на улицахъ, загрязненныхъ нечистотами, и питается гнилыми продуктами и даже тѣмъ, что валяется, оставшись послѣ трапезы другихъ бѣдняковъ. Что тогда бываетъ въ Меккѣ, по словамъ Букч³ева, то даже себѣ трудно представить тому, кто не видалъ востока. Тогда нерѣдко можно видѣть, какъ на половину залитне помоями, въ грязи какъ свиньи, въ своихъ собственныхъ извержен³яхъ, въ лохмотьяхъ и нагишомъ валяются безъ всякаго призора сотни несчастныхъ заболѣвшихъ. Ужасные м³азмы наполняютъ городъ постоянно, а во время паломническаго нашеств³я люди просто мрутъ подъ палящими лучами арав³йскаго солнца, заѣдаемые паразитами, пропитанные м³азмами, изуродованные страшными накожными болѣзнями, офтальм³ями, сифилисомъ, проказою, элефант³азисомъ, и валяются въ ужасающихъ мукахъ предсмертной агон³и. Трупы ихъ, разлагающ³еся среди органическихъ отбросовъ всякаго рода, поражаютъ зловон³емъ даже привыкшихъ жителей Востока, и мног³е бѣгутъ въ пустыни, чтобы не видѣть и не осязать всѣхъ этихъ ужасовъ. Можно безъ преувеличен³я сказать, что въ это время всѣ обитатели Мекки болѣе или менѣе худосочны, ибо всѣ услов³я антигиг³еничны въ высшей степени. Почва для развит³я всѣхъ эпидем³й уже подготовлена, и нуженъ только толчекъ къ перечисленнымъ эт³ологическимъ моментамъ, чтобы разразилась самая ужасная эпидем³я. Дѣло не стоитъ и за этимъ. Пилигриммы изъ Египта приносятъ съ собою кровавый поносъ и тифы; паломники Инд³и - холерную заразу, эндемичную на Деканскомъ полуостровѣ. Заразныя начала идутъ преимущественно съ караванами, губя по дорогѣ многихъ членовъ послѣднихъ и доходя до мѣстъ поклонен³я. Всѣ эти заразы, какъ мнѣ говорилъ потомъ одинъ французск³й врачъ, проживш³й два года въ Джеддѣ съ паломниками, губятъ изъ нихъ около четверти или трети ежегодно; процентъ смертности такимъ образомъ ужасающ³й, тѣмъ болѣе, поразительный, что онъ, такъ сказать, хроническ³й. Изъ этого замѣчан³я будутъ понятны мнѣ цифровыя данныя, которыя сообщилъ Абдъ-Алла относительно количества возвращающихся изъ Мекки богомольцевъ.

   Вотъ тѣ причины, благодаря которымъ мусульманск³е паломники, достигнувъ своей завѣтной цѣли, мрутъ въ Меккѣ, не менѣе, если не болѣе, чѣмъ въ пустынѣ, и, мало того, уносятъ съ собою хроническ³я худосоч³я и разносятъ всевозможныя инфекц³и по домамъ. Спасибо еще, что пустыня, черезъ которую многимъ хаджамъ приходится возвращаться, не только задерживаетъ и не даетъ распространяться, но даже еще убиваетъ заразныя начала. Исходнымъ пунктомъ многихъ инфекц³й, зарождающихся въ Египтѣ и Малой Аз³и, служитъ Мекка и Медина, а разносителями - хаджи.

   Въ караванѣ Абдъ-Алли холера шла также изъ Мекки. Букч³евъ разсказывалъ, что въ ихъ караванѣ изъ 60 скоро по выходѣ изъ Мекки заболѣло 15; изъ нихъ десять уже умерло по дорогѣ; двое осталось на мѣстѣ, а трое заболѣло на-дняхъ, облачившись за неимѣн³емъ другой одежды въ бурнусы умершихъ товарищей; этихъ-то послѣднихъ намъ и пришлось наблюдать. Съ караванами при небрежности и неряшливости мусульманъ пробираются всѣ эпидем³и на далекое разстоян³е; такъ пробралась въ 1881 году въ Египетъ холера, которой суждено было зимою перепугать всю Европу. Смотря на страшное дѣйств³е яда ужасной эпидем³и недалеко отъ береговъ Краснаго моря, я уже думалъ и тогда, какъ легко пойти заразѣ въ страву благословеннаго Нила, а оттуда и далѣе. Къ сожалѣн³ю, мои опасен³я сбылись... Но воротимся снова къ паломникамъ послѣ экскурс³и въ область зарожден³я и разноса эпидем³й.

   Не красна жизнь богомольцевъ въ Меккѣ; но зато, чѣмъ болѣе распинается тѣло, тѣмъ болѣе духовнаго наслажден³я представляетъ завѣтная Мекка для истаго мусульманина. Къ сожалѣн³ю, Абдъ-Алла и Букч³евъ были скупы на описан³е святилищъ ислама, и намъ придется о нихъ говорить урывками.

   Кааба - величайшее святилище мусульманскаго м³ра - это небольшое четырехъугольное здан³е, около шестидесяти футовъ въ длину, пятидесяти въ ширину и восьмидесяти въ высоту. Выстроена она изъ крѣпкаго прочнаго камня, вытесаннаго огромными глыбами. Вершина здан³я увѣнчана небольшимъ куполомъ, какимъ обыкновенно увѣнчиваются мечети. Ни золото, ни серебро, ни драгоцѣнные камни не украшаютъ этого святилища. Оно сдѣлано просто безъ всякихъ украшен³й, потому что его строилъ праотецъ Измаилъ съ двумя помощниками, нисшедшими съ неба. Изъ огромныхъ дикихъ камней сложено ея основан³е; мѣстами Кааба только узорочена мозаикою; стѣны ея гладки, безъ всякихъ изваян³й. Въ серединѣ этого таинственнаго храма, куда ведетъ нѣсколько ступеней, и куда впускаютъ сразу только извѣстное число богомольцевъ, есть небольшое отдѣлен³е, гдѣ и помѣщается святая святыхъ мусульманскаго м³ра. Подробно описать это святилище мнѣ не захотѣлъ ни одинъ хаджа. Они разсказывали только, что они трепетали отъ священнаго ужаса, когда находились въ святилищѣ, потому что имъ казалось, что самъ Господь здѣсь присутствуетъ невидимо; "не до того намъ было,- говорилъ Букч³евъ,- чтобы разсматривать или запоминать; въ головѣ все кружилось, глаза были преисполнены слезами". Огромные персидск³е ковры, бархатныя и шелковыя покрывала, затканныя золотомъ и серебромъ скрываютъ входъ въ святая святыхъ, гдѣ хранится знаменитый черный камень, "принесенный съ неба архангеломъ Гавр³иломъ въ даръ Магомету и служащ³й залогомъ между Богомъ и людьми, небомъ и землею". Тотъ камень не великъ, но "кто смотритъ на него, того душа исполняется величайшимъ миромъ и блаженствомъ, тѣло очищается ото всѣхъ грѣховъ, оно способно взлетѣть на воздухъ, потому что въ эти минуты становится чище и легче воздуха, нѣжнѣе дыхан³я вѣтерка; въ эти минуты человѣкъ приближается къ божеству, отражаетъ часть божества, преисполненный благодати пророка".

   О гробѣ великаго Магомета ни одного слова не проронилъ мнѣ ни одинъ хаджа; даже Букч³евъ, сколько я ни просилъ его, отказался сообщить как³я-нибудь свѣден³я, отговариваясь тѣмъ, что это величайшая тайна, о которой даже не долженъ говорить правовѣрный; что видѣлъ хаджа, то онъ долженъ запечатлѣть только въ сердцѣ своемъ, не говоря даже о томъ единовѣрцу; и если выдастъ онъ завѣтную тайну, то ему угрожаетъ величайшее наказан³е, какое только можетъ быть примѣнено къ душѣ человѣка. Я не думалъ до тѣхъ поръ, что Букч³евъ, этотъ все-таки просвѣщенный, отшлифовавш³йся около русскихъ купецъ, былъ такимъ истымъ мусульманиномъ. Быть можетъ, онъ также боялся тѣхъ сочленовъ каравана, которые, повидимому, были русск³е татары изъ Крыма или Казани, и почему-то усердно скрывали свое отечество, не отвѣчали ни на как³е мои вопросы, отговариваясь плохимъ знан³емъ арабскаго языка, о русскомъ же они говорили, что никогда его и не слыхали.

   Такимъ образомъ, о гробѣ Магометовомъ я знаю только то, что тамъ клубится постоянно дымъ отъ ароматныхъ кадильницъ съ благовон³ями счастливой Арав³и, и горитъ неугасаемый пламень золотыхъ лампадъ, освѣщающихъ "чудно блистающ³й гробъ великаго пророка, едва не восхищонный Аллахомъ на небо".

   Храмъ Кааба стоитъ на огромномъ дворѣ, вымощенномъ великолѣпными плитами, напоминающими дворъ мечети Омара въ ²ерусалимѣ. На этомъ дворѣ находится знаменитый источникъ пророка, ископанный, по предан³ю, самимъ Магометомъ, докончившимъ трудъ праотца Авраама на мѣстѣ, которое указалъ самъ Господь. Вода этого источника творитъ велик³я чудеса, и есть настоящая Виѳезда магометанъ; отъ употреблен³я воды священнаго фонтана "слѣпые прозрѣваютъ, глух³е начинаютъ слышать, хромые ходить; безног³е получаютъ возможность передвигаться и даже прокаженные очищаются". Интересно только одно, почему не исцѣляется тамъ множество изъ стекающихся туда страдальцевъ, пораженныхъ самыми ужасающими формами всевозможныхъ заразъ. У источника пророка, какъ и вообще во дворѣ Каабы, постоянно сидитъ огромное количество несчастныхъ паломниковъ, чающихъ, вѣроятно, не столько исцѣлен³я, сколько щедраго даян³я со стороны богомольцевъ. Вах³атъ-ель-расуль (ради имени пророка)! просятъ эти несчастные, и рѣдко рука имущаго правовѣрнаго не подастъ хотя небольшой милостыни этимъ меньшимъ братьямъ своимъ, этимъ возлюбленнымъ пророка. Среди двора Каабы растутъ и тѣ священныя деревья, которыя, по одному сказан³ю, садилъ Магометъ, а по другому,- праотецъ Авраамъ. "Они должны быть вѣчнозелеными и юными, но грѣхи м³ра такъ велики, что Аллахъ отнялъ эту милость, чтобы правовѣрные видѣли всегда, что онъ не вполнѣ доволенъ ими". Листья, сучья и кора этихъ деревьевъ, кажется, кипарисовъ, считаются тоже одною изъ величайшихъ святынь и вмѣстѣ лучшимъ средствомъ отъ "айенъ-эль-хасидъ" - дурного глава; особенно дѣйствительно оно для прогнан³я злого духа и колдовства.

   Вокругъ Кааби выстроено множество небольшихъ домиковъ и мечетей, гдѣ помѣщаются гостинницы или подворья для паломниковъ, разумѣется, привилегированныхъ и преимущественно изъ духовнаго зван³я, а также публичныя школы - медрессе, гдѣ имамы обучаютъ мальчиковъ богослов³ю, а вади и наибы (судьи и юристы) - законамъ, приготовляя изъ нихъ священнослужителей и канонниковъ. Тутъ же ютится огромное множество дервишей и факировъ, фанатизмъ которыхъ заставляетъ ихъ терзать часто свое тѣло до полусмерти, "во славу Бога и пророка"; благодаря этимъ-то фанатикамъ, невозможенъ и понынѣ доступъ иностранцамъ-гяурамъ не только въ Каабу, но даже и въ Мекку; всяк³я усил³я нѣкоторыхъ путешественниковъ проникнуть въ этотъ центръ исламизма кончались всегда горькими неудачами: всѣ они были умерщвляемы толпою фанатиковъ, или едва избѣгали смерти. Какъ мальчики въ медрессе, такъ и дервиши, и факиры, содержатся на счетъ мечети.

   Кромѣ дервишей, около Каабы гнѣздятся и друг³е представители мусульманской ³ерарх³и, въ родѣ имамовъ, улемовъ etc. Въ одномъ изъ выдающихся здан³й, расположенныхъ около святилища, обитаютъ шерифы - подлинные потомки пророка, а рядомъ съ нимъ и самъ велик³й шерифъ-халифъ - папа мусульманскаго м³ра. Къ этому-то высочайшему духовному лицу являются паломники на поклонен³е. Его благословен³е считается равносильнымъ благословен³ю пророка; у него, какъ и у папы, правовѣрные цѣлуютъ зеленую туфлю. Духовенства въ Меккѣ такая масса, что оно составляетъ никакъ не меньше четвертой части населен³я.

   Достигнувъ воротъ священнаго города, богомольцы останавливаются, творятъ молитву, омовен³е и читаютъ одну или двѣ фэтхи изъ корана. Встрѣчающее ихъ съ молитвеннымъ пѣн³емъ, духовенство требуетъ отъ пришельцевъ прежде всего исповѣдан³я вѣры. Завѣтный символъ - нѣтъ Бога, кромѣ Бога, а Магометъ пророкъ его - открываетъ двери Мекки. Войдя въ ворота священнаго города, богомольцы расходятся искать себѣ пристанища, при этомъ ихъ хабиръ, или глава каравана, знающ³й Мекку, какъ свои пять пальцевъ, оказываетъ несомнѣнную помощь при размѣщен³и каравана. Кромѣ того, около хаджей снуютъ особые люди, въ родѣ факторовъ, и дервиши, зазывающ³е къ себѣ пилигримовъ, по своимъ угламъ, чтобы потомъ ободрать ихъ, какъ липку; хитрые бродяги знаютъ, что хаджа изъ Стамбула или изъ Каира не придетъ во гробу пророка съ пустымъ кошелькомъ.

   На другой или трет³й день, однимъ словомъ, когда немного оправятся и отдохнутъ богомольцы, они начинаютъ недолг³й, но строг³й постъ, неустанно творятъ молитвы и омовен³я, чтобы, по возможности, сдѣлать себя чистыми и достойными поклонен³я святыни.

   Въ назначенный день, подъ предводительствомъ своего главы, всѣ члены каравана собираются на дворъ Каабы, гдѣ имъ читаются громогласно имамами предварительныя наставлен³я и назидан³я, располагающ³я ихъ душу къ великому созерцан³ю и "претворяющ³я сердце въ воскъ", какъ выразился Абдъ-Алла. Когда это чтен³е окончено,- правовѣрные снимаютъ свою обувь и поочередно, наклонивъ головы, съ замиран³емъ сердца вступаютъ въ таинственный храмъ.

   Затѣмъ двери великаго святилища закрываются,- и что происходитъ тамъ, извѣстно одному Аллаху да правовѣрнымъ, испытавшимъ эти "минуты райскаго блаженства". Какъ происходитъ молен³е передъ знаменитымъ Чернымъ Камнемъ, "котораго одинъ прахъ, снятый съ поверхности, можетъ сжигать дьявола"; какъ совершается поклонен³е гробу пророка, и что переиспытывается тамъ въ "сѣни божьей" въ душѣ истиннаго правовѣрнаго,- трудно сказать. По всей вѣроятности, истый мусульманинъ до того наэлектризовывается всѣмъ, совершающимся вокругъ его, что приходитъ въ экстазъ, ничего не видитъ, ничего не понимаетъ; его возбужденному до nec plus ultra уму и настроенной ко всему чудесному восточной фантаз³и мерещатся дивные образы, чудныя представлен³я. Заунывное пѣн³е молитвъ подъ сводами таинственнаго храма, одуряющ³я ароматомъ курен³я, подавляющее велич³е окружающей обстановки и, быть можетъ, как³я-нибудь музыкальныя приспособлен³я, своею убаюкивающею мелод³ею въ полумракѣ, озаренномъ только свѣтомъ золотыхъ лампадъ, мерцающихъ надъ гробомъ посланника бож³я, невольно могутъ привести душу паломника въ такому соверцательному настроен³ю, что ему представляется самъ пророкъ во всемъ своемъ небесномъ и земномъ велич³и, какъ это утверждаютъ нѣкоторые полупомѣшанные сантоны и любимцы неба - уэли. "Съ тѣломъ, готовымъ залетѣть на небо, и сердцемъ чистымъ, какъ огонь, съ душою прозрачною, какъ воздухъ", выходитъ правовѣрный изъ великаго святилища. Теперь онъ дѣлается настоящимъ хаджею; теперь каждый изъ нихъ настроенъ такъ, что онъ можетъ стать факиромъ, броситься на смерть, потому что сердце его преисполнено созерцан³емъ велич³я пророка. Эль-хамди-Лиллахи!- восклицаетъ онъ, повергаясь на каменный помостъ, окружающ³й Каабу. Облобызавъ священный Черный Камень и прахъ гроба Магометова, счастливый паломникъ обходитъ друг³я мечети Мекки, вездѣ дѣлая посильные вклады, и творя молитвы.

   Если пилигримъ прибылъ во-время въ Мекку, т.е. въ первыхъ числахъ зельхаджи, къ празднику курбатъ-байраму, то онъ долженъ совершить еще одинъ духовный подвигъ, послѣ котораго можетъ считать свое паломничество вполнѣ оконченнымъ. Подвигъ этотъ состоитъ въ посѣщен³и священной горы Арафатъ, въ нѣсколькихъ часахъ пути отъ Мекки. На этой горѣ, послушный велѣн³ю Бога, праотецъ Авраамъ приносилъ въ полночь великое, неслыханное жертвоприношен³е. Большою толпою идутъ туда пилигримы съ трубными звуками и пѣн³емъ исповѣдан³я вѣры; впереди несутъ зеленое знамя пророка, гдѣ вышиты слова символа вѣры. Громкое пѣн³е - ля-иллахи etc., потрясаетъ воздухъ, а десятки тысячъ, участвующихъ въ церемон³и, въ разноцвѣтныхъ одѣян³яхъ двигаются торжественно и медленно подъ звуки трубъ пѣн³я священныхъ гимновъ. Интересно, что при восхожден³и на гору Арафатъ женщины должны находиться при своихъ мужьяхъ; одинокимъ совершенно воспрещенъ входъ на священную. Мног³я, поэтому, неимѣющ³я мужей, берутъ себѣ на это время номинальныхъ, временныхъ. Эти послѣдн³е, впрочемъ, обыкновенно успѣваютъ воспользоваться даже однодневными правами, такъ что завѣтъ пророка женщинамъ восходить на гору Арафатъ вмѣстѣ съ своими мужьями исполняется буквально. Букч³евъ имѣлъ счастье быть однодневнымъ мужемъ хорошенькой полудикой арабки, съ которою у него были связаны всѣ воспоминан³я о полночномъ восхожден³и на склоны горы Авраамовой.

   Въ полночь на девятое число зельхаджи, вмѣсто обыкновенной ночной молитвы - айшехъ - читается особенная длинная молитва, слушать которую и собираются паломники, еще съ утра выступивъ изъ Мекки, и только послѣ захожден³я солнца поднимаюся съ пѣн³емъ молитвъ подъ сѣнью знамени пророка на гору Арафатъ. Все духовенство Мекки въ особенныхъ странныхъ одѣян³яхъ совершаетъ эту полночную молитву. Громкое торжественное чтен³е, восклицан³я многотысячной толпы, облака ѳим³ама, восходящ³я надъ этою горою отъ множества кажден³й въ полночный часъ, когда такъ торжественно на небѣ к на землѣ и когда однѣ звѣзды смотрятъ на м³ръ - должно дѣйствовать потрясающимъ образомъ на душу зрителей.

   - Та молитва,- говорилъ Абдъ-Алла,- торжественна какъ служен³е самихъ ангеловъ; ея звуки, кажется, родятся въ воздухѣ, а не исходятъ отъ земли. Валлахи (клянусь Богомъ)!- только на горѣ Арафатѣ въ ночь на курбатъ-байрамъ можно видѣть служен³е праведныхъ на седьмомъ небѣ передъ немерцающимъ ликомъ великаго Аллаха!

   Промолившись всю ночь на священной горѣ Арафата, паломники подъ утро спускаются въ долину Муну, гдѣ совершается чудовищная и единственная въ м³рѣ въ наше время гекатомба. Всяк³й богомолецъ старается сообразно толщинѣ своего кошелька принести и соразмѣрную жертву Богу. Кто побогаче, заваливаетъ верблюда или быка, кто бѣднѣе - козу, барана или козленка, даже простую дичь изъ пр³ятныхъ Богу, и закалываютъ животныхъ десятками. Говорятъ, что по самому умѣренному счислен³ю въ Меккѣ въ этотъ день закаливается и приносится въ жертву до сорока или сорока пяти тысячъ головъ рогатаго скота. Это чудовищное жертвоприношен³е начинается съ ранняго утра и кончается далеко послѣ заката солнца. Вся долина Муна тогда оглашается предсмертнымъ ревомъ закалываемыхъ животныхъ, пѣн³емъ молитвъ, восклицан³ями многотысячной толпы; весь воздухъ пропитанъ дымомъ курен³й и дымомъ сожигаемыхъ жертвъ. Высоко къ небу поднимается этотъ дымъ огромныхъ жертвенныхъ костровъ, "благодаря которымъ, по словамъ Абдъ-Аллы, только и держится многогрѣшный м³ръ; давно уже люди разгнѣвали великаго Аллаха, и онъ хотѣлъ погубить весь м³ръ своимъ гнѣвомъ, но милосердный пророкъ (да будетъ во вѣкъ трижды благословенно имя Его!) указалъ Аллаху на дымъ жертвоприношен³й, поднимавш³йся съ долины Муны и просилъ помиловать м³ръ, хотя для правовѣрныхъ. Аллахъ-керямъ (Богъ милостивъ)! - прибавилъ старый шейхъ. Онъ увидѣлъ дымъ, поднимающ³йся отъ многихъ тысячъ жертвъ, и позналъ, что еще мног³е на землѣ почитаютъ имя святое его на землѣ, и для нихъ пощадилъ м³ръ".

   Когда совершено жертвоприношен³е и воскуренъ ѳим³амъ Богу на мѣстѣ святомъ, тогда каждый, побывавш³й въ Каабѣ и на Арафатѣ, можетъ считать себя хаджею, а свой обѣтъ, данный передъ Богомъ, вполнѣ исполненнымъ. Долго потомъ прощается пилигримъ со священными мѣстами, но едва ли ему удастся поклониться гробу Магометову: онъ прощается съ этою величайшею святынею издали, припадая челомъ къ тому священному праху, на который нѣкогда ступала нога великаго пророка. Съ обновленною душею и чистымъ сердцемъ, какъ человѣкъ свершивш³й все, что могъ, собирается хаджа въ обратный путь. Его не страшатъ вовсе трудности обратнаго пути, потому что - аллахъ-керимъ - Богъ милостивъ; онъ донесетъ его до дому своею благостью, а если дни его сочтены (хаса-махтуль-минъ раантъ), то онъ, какъ избранникъ бож³й, слуга пророка, прямо попадетъ въ рай. Тѣмъ же порядкомъ, какъ и пришли, собираются въ обратный путь хаджи, хотя въ гораздо меньшемъ числѣ, чѣмъ вышли изъ Каира. Аллахъ оставилъ у себя многихъ изъ нихъ, какъ потрудившихся довольно на этомъ свѣтѣ!

   Шерифъ Мекки, духовенство и масса народу провожаютъ караванъ хаджей. Пѣн³е молитвъ и зурэ изъ корана, звуки трубъ и добрыя пожелан³я напутствуютъ ихъ. Они же, позапасшись святыми талисманами въ родѣ воды изъ источника Магометова, праха съ гроба его, листочковъ священныхъ деревьевъ, кусочка крыши съ Каабы и т. п., съ свѣтлою надеждою идутъ въ обратный путь, громогласно благодаря Бога и пророка, давшихъ имъ свершить паломничество. Громкое "эльхамди лиллахи"! вырывающееся изъ ихъ многострадальной груди, несется къ небу и сливается съ трубными звуками провожающихъ и восклицан³ями толпы. Долго еще раздаются въ пустынѣ благочестивыя напутств³я, и громкое эвъ-аллахъ (съ Богомъ)! несется далеко во слѣдъ хаджамъ, уже зашедшимъ на окрестные холмы Мекки и вышедшимъ на раздолье пустыни, на тернистый путь всевозможныхъ лишен³й. Старымъ, торнымъ путемъ они пойдутъ назадъ черезъ горы, дебри и пустыни, истощенные, исхудалые, худосочные, неся въ себѣ зародыши изнуряющихъ болѣзней, а смерть продолжаетъ вырывать новыя жертвы по дорогѣ, не смотря на то, что караванъ и безъ того порѣдѣлъ уже значительно въ сравнен³и съ тѣмъ, какъ вышелъ изъ Дамасска или изъ Каира.

   Такъ и прибредутъ они домой, откуда вышли нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Мѣсяцъ саферъ - эпоха возвращен³я каравановъ изъ Мекки; онъ потому и носитъ назван³е - нислетъ-ель-хаджи - мѣсяцъ прибыт³я паломниковъ. Съ радостными, хотя и изможденными, лицами при звукахъ трубъ они вступаютъ въ Каиръ: толпы народа встрѣчаютъ ихъ съ восклицан³ями - эсъ-саламъ-алейкумъ - (миръ вамъ)! Родственники и друзья бѣгутъ на встрѣчу каравана и ищутъ близкихъ своего сердца, и если Аллахъ сохранилъ ихъ жизни, они присоединяютъ свои благодарныя молитвы къ молитвослов³ямъ; если же не находятъ въ рядахъ "божьей рати" своихъ, они испускаютъ раздирательные вопли, смущающ³е торжественныя минуты возвращен³я хаджей. Тотъ, кто остался въ живыхъ, кто перенесъ во имя бож³е и пророка всѣ нужды и лишен³я, тотъ становится уже выше толпы; онъ получаетъ почетный титулъ хаджи и право носить зеленый цвѣтъ на чалмѣ: на него уже смотрятъ какъ на святого; онъ служитъ отнынѣ ходатаемъ между Богомъ и простыми людьми.

   Вотъ почти все, что я узналъ о паломничествѣ мусульманъ и что слышалъ во время своего путешеств³я на Вокстокѣ отъ самихъ хаджей. Предметъ этотъ имѣетъ особенный интересъ для насъ русскихъ въ виду того, что изъ Росс³и ежегодно цѣлыми сотнями ходятъ ваши магометане къ арав³йскимъ святынямъ.

  

  

   За интересными разсказами Абдъ-Аллы, Букч³ева и Ахмеда, также совершившаго путешеств³е въ Мекку, я и не замѣтилъ, какъ солнце начало склоняться къ закату и какъ наступилъ вечеръ. Мы вышли изъ палатки; мусульмане тотчасъ же начали читать молитву - аасръ, съ четырьмя уставными колѣнопреклонен³ями за полтора часа др захожден³я солнца. Долго я вглядывался въ эти типическ³я физ³оном³и хаджей, въ которыхъ трудно что-нибудь прочитать: даже глаза - это зеркало души - были у нихъ спокойны, безстрастны и не выражали ничего, кромѣ самосозерцан³я или нежелан³я ни на что смотрѣть, хотя и сверкали въ нихъ порою искры того огня, который всегда можетъ вспыхнуть въ душѣ фанатика мусульманина. Въ этихъ неподвижныхъ чертахъ, въ этихъ, какъ бы застывшихъ, формахъ, казалось, отражали весь востокъ застывш³й, неподвижный, безстрастный, и вмѣстѣ съ тѣмъ живой, увлекающ³йся, страстный, живущ³й иною жизнью, непонятною для насъ европейцевъ; но жизнь эта была знакома всему человѣчеству; всѣ народы прошли так³я же ступени въ своей исторической жизни; одинъ Востокъ задремалъ, кажется, и заснулъ уже давно, начиная еле просыпаться въ XIX вѣкѣ подъ ударами вторгающейся насильно европейской цивилизац³и въ его сказочное царство кейфа, гарема и восточной фантаз³и. Живая, дѣятельная жизнь Востока умерла уже нѣсколько столѣт³й тому назадъ. Тѣ формы и выражен³я, въ которыя тогда отлилась жизнь восточнаго человѣка подъ ферулой деспотизма, ислама и аз³атской роскоши, остались и понынѣ таковыми. Сколько вы ни очищайте сына востока, чтобы снять съ него толстую кору, подъ которою кроется нѣчто общечеловѣческое, что составляетъ божью искру отличающую въ человѣкѣ его человѣчность, вы не очистите его, если не съумѣете взяться за дѣло, потому что въ фанатичномъ сынѣ Востока нѣтъ современнаго человѣка, какимъ вы себя считаете. Много есть достойныхъ чертъ въ мусульманинѣ, которыхъ нѣтъ въ насъ самихъ - цивилизованныхъ людяхъ; но зато, все-таки, въ немъ нѣтъ того, чѣмъ движется человѣчество, нѣтъ свободы воли и ума. Она скована исламомъ, какъ желѣзными оковами, и пока не спадутъ тѣ цѣпи, пока живетъ и стоитъ исламъ, до тѣхъ поръ не проснется Востокъ; онъ будетъ всегда Востокомъ, а сынъ Востока - отлитою пять вѣковъ тому назадъ формою, не лишенною впрочемъ извѣст³ой доли гармон³и и совершенства...

   Наступалъ вечеръ,- тих³й, чудный, располагающ³й къ бесѣдѣ и нѣгѣ, и волшебная чарующая лунная ночь - это лучшее время въ пустынѣ. Не даромъ сынъ пустыни поетъ: "Яхъ-тейли! яхъ-тейли! О, ночь! о, ночь, несравненная ночь! Какъ объят³я черноокой красавицы, я жду тебя, вожделѣнная ночь! Обойми ты меня страстными объят³ями твоими, задуши поцѣлуями твоего, нѣжно-ласкающаго щеки, вѣтерка, погляди мнѣ въ очи серебристыми глазками твоихъ дѣтокъ - воздушныхъ звѣздъ, и возьми меня со всѣмъ, что есть во мнѣ, въ твою темную обитель, покрой меня душистымъ покровомъ твоимъ и усыпи ласкою твоихъ поцѣлуевъ! Яхъ-тейли, яхъ-тейли!"

   Кажется, солнце еще не успѣло спрятать на горизонтѣ свои золотые лучи, какъ въ воздухѣ поплыла легкими незримыми струйками живящая прохлада невѣдомо откуда налетѣвшаго вѣтерка. И люди, и животныя, повеселѣли сразу. Весь многочисленный лагерь нашъ словно проснулся; вездѣ образовались живописныя группы, вездѣ слышались разговоры; верблюды забродили снова, и легкимъ, не особенно благозвучнымъ, фырканьемъ изъявляли свое удовольств³е послѣ перенесенной дневной страды.

   Нашъ кружокъ, окончивъ свои частныя занят³я, опять разсѣлся около востра, который развелъ Юза, чтобы сварить намъ по чашечкѣ чайку, чуть не въ десятый разъ сегодня; при обил³и чудной воды, въ продолжен³е длиннаго дня въ пустынѣ, какъ бы для того, чтобы вознаградить свои потери въ водѣ, мы любили баловаться душистымъ напитеомъ, и надо сказать, что едва ли въ любомъ московскомъ трактирѣ русск³й чай пьется съ такимъ удовольств³емъ, какъ въ Арав³йской пустынѣ. За чаемъ, притомъ, даже говорилось какъ-то веселѣе, что замѣтно было, въ особенности, на Букч³евѣ. Вчера была ночь афритовъ, сегодня день благословенный - эль-мубаракъ (четвергъ); сегодня же и добрая ночь на счастливѣйш³й и лучш³й день для мусульманина въ недѣлѣ - фаделихъ (пятница). Въ эту ночь ни одинъ афритъ не посмѣетъ выйти изъ своего мрачнаго убѣжища, потому что Аллахъ не разрѣшилъ имъ въ ночь на фаделихъ смущать правовѣрныхъ, и если кто-нибудь изъ этихъ "трижды проклятыхъ" афритовъ покажется на землѣ, то съ неба полетитъ огненная стрѣла, которая загонитъ его снова въ его потаенное убѣжище. Поэтому, мои собесѣдники были смѣлѣе и болтали, не боясь, что ихъ подслушаетъ шайтанъ или саахръ.

   Ночь обѣщала быть еще лучше, чѣмъ вчера, потому что прохлада ощущалась сильнѣе, и первыя, показавш³яся на небѣ, звѣзды почти не мерцали, что служить для сына пустыни добрымъ признакомъ. Мусульмане уже совершили свою вечернюю молитву - морхребъ, и высчитали по три земныхъ поклона, какъ положено кораномъ.

   - Добрая ночь будетъ сегодня, эффенди,- началъ Абдъ-Алла,- смотри, какъ мерцаютъ глаза небесной газели на голубомъ небѣ. А вонъ загорается красноватымъ огонькомъ рукоятка меча пророка; онъ встанетъ скоро на защиту правовѣрныхъ; его мечъ уже заблестѣлъ... Не всегда видѣнъ тотъ благословенный мечъ; не всегда онъ блеститъ такъ ярко, какъ сегодня. Я думаю, эффенди, много крови мусульманской прольется...

   Старый шейхъ, произнеся это пророчество, замолчалъ. Я невольно вглядывался въ чудное созвѣзд³е, выкатывавшееся надъ темными силуетами восточныхъ горъ; оно отсвѣчивало дѣйствительно красноватымъ свѣтомъ и было похоже на рукоятку меча. Абдъ-Алла, минуту посмотря на меня испытующимъ взглядомъ и замѣтивъ, что его прорицан³я не произвели на меня никакого дурного впечатлѣн³я, смѣло продолжалъ:

   - Много лѣтъ я живу на свѣтѣ, но никогда мечъ Магомета не былъ такъ ярокъ, какъ въ эту ночь. Не возстаетъ ли пророкъ (да будетъ трижды благословенно имя его). Горе тогда невѣрнымъ!.. Долго терпитъ Аллахъ гяуровъ, чтобы испытать правовѣрныхъ. Смотри, господинъ, они завладѣли совсѣмъ страною мусульманъ. Франки царятъ въ Египтѣ, франки царятъ въ самомъ Стамбулѣ, и тѣнь Аллаха на землѣ - повелитель правовѣрныхъ опутанъ ихъ коварными сѣтями... Но скоро будетъ конецъ тому... Правовѣрный уйдетъ отъ франковъ; онъ броситъ имъ великодушно Стамбулъ, какъ собакѣ обглоданную кость, потому что ту кость онъ отнялъ давно отъ франковъ. Самъ пророкъ станетъ тогда на защиту ислама: и правовѣрный подъ защитою его уйдетъ въ страну, гдѣ издревле обитали его предки, и сюда уже не пр³идутъ франки. Да проклянетъ ихъ Господь!

   Съ внимав³емъ слушалъ я это предскаван³о стараго хаджи, и тѣмъ какъ бы подбивалъ его распространяться далѣе.

   - Но ты самъ франкъ, эффенди!- вдругъ произнесъ быстро Абдъ-Алла, и рѣчь его, начинавшая принимать восторженный характеръ, внезапно оборвалась. - Замехуни-я-эффенди (извини меня, господинъ)!

   Я просилъ Букч³ева убѣдить стараго хаджу, что мы, московы, далеко не франки, и что слова его нисколько не оскорбляютъ меня.

   - Нѣтъ, господинъ,- отвѣчалъ онъ:- у насъ есть еще много о чемъ поговорить. Если ты, эффенди, посмотришь туда на восходъ, гдѣ еще играютъ пурпурныя тучки, ты увидишь прекрасную звѣзду, которую въ Египтѣ зовутъ Вечерницею, а мы - дѣти пустыни - читаемъ въ небесной книгѣ звѣзды, и зовемъ ее Зюлемою. Такъ зовутъ ее и свободные арабы въ ²еменѣ и Геджасѣ. Хочешь я разскажу тебѣ истор³ю прекрасной Зюлемы, и за что Аллахъ помѣстилъ ее на небѣ. Я не медда (сказочникъ), эффенди,- прибавилъ онъ,- я не могу тебѣ разсказать хорошо, и ты простишь старика.

   Букч³евъ мнѣ переводилъ слово въ слово прекрасный разсказъ Абдъ-Аллы.

   - Та Зюлема была дочь пустыни, дочь свободнаго араба въ Геджасѣ. Если ты былъ на берегу моря, эффенди, и видѣлъ бѣлоснѣжную пѣну между камнями, то ты поймешь, какъ было прекрасно тѣло ея, потому что, когда Зюлема купалась въ морѣ на прибреж³и, то мылась пѣною, и та пѣна была блѣднѣе ея чуднаго тѣла. Стройная станомъ, она была похожа на гибкую тростинку на берегу Нила, которую нѣжный ниссимъ (зефиръ) склоняетъ во всѣ стороны; золотой поясъ, опоясывавш³й ее, казалось, хранилъ хрупк³й станъ, чтобы онъ не сломался... Я старикъ, эффенди, и не мнѣ описывать красоту розы и благоухан³е жасмина, но если я сравню лицо Зюлемы съ ними, потому что розы цвѣли на бархатныхъ щекахъ ея и пышныя лил³и на лбу, шеѣ и лебединой груди, то это будетъ лучше всего. Алыя губки на ароматныхъ устахъ ея, которыми соблазнился самъ велик³й пророкъ (да будетъ благословенно имя Его)! были такъ же свѣжи, какъ внутренность спѣлаго граната; волосами своими черными, какъ крыло ворона, украшенными морскими жемчужинами, она - сама перлъ земли - могла не только прикрыть свое бѣлоснѣжное тѣло, но окутаться ими, какъ плащемъ. Въ главахъ Зюлемы, прекрасныхъ какъ у газели, виднѣлась и темная ночь съ такими же блистающими звѣздочками, как³я ты видишь и теперь, и ясный день, озаренный солнцемъ. Въ ея очахъ, какъ въ морѣ, тонулъ другой смотрящ³й глазъ, а блескъ оттуда мерцающихъ звѣздочекъ, казалось, проникалъ во все существо человѣка. Я - старый хаджа, благородный эффенди, у меня нѣтъ словъ описать прелесть крошечныхъ ручекъ и ножекъ арабской красоты, потому что я не видалъ ничего подобнаго. Лучшей дѣвушки не видывалъ свѣтъ, лучше Зюлемы не производила ничего Счастливая Арав³я, богатая красавицами. Когда выходила она купаться на взморье, и съ ея прекраснаго тѣла спадали одна одежда на другою, а ихъ было немного у красавицы (да проститъ мнѣ эти мысли; милосердный Аллахъ!), то волны нарочно поднимались выше и морской вѣтеръ стремился скорѣе, чтобы своими струями обнять и облобызать эту дивную обнаженную красоту. Одинъ старый шейхъ говорилъ, что лучше Зюлемы не было даже гур³и въ раю, а старый Селихъ любилъ женщинъ и видѣлъ во снѣ всю райскую красоту. Красавица Зюлема была счастлива, какъ улыбающ³йся младенецъ, какъ беззаботный буль-буль (соловей). Одѣта она была всегда въ голубой шелкъ и друг³я нѣжныя ткани; въ волосахъ ея блистали кораллы и жемчугъ со дна Краснаго моря, на рукахъ и ногахъ - великолѣпныя ожерелья, а на головѣ всегда - вѣнокъ изъ горныхъ душистыхъ цвѣтовъ и перловъ, блистающихъ цвѣтами радуги, но сама она была прекраснѣе и цвѣтовъ, и перловъ. Цѣлый день она сидѣла на берегу моря и пѣла своимъ серебристымъ и пѣвучимъ, какъ у буль-буля, голоскомъ; тогда и камни, и море, и вѣтеръ, и небо заслушивались ея пѣн³я.

   Въ то время (то было счастливое время) пророкъ еще былъ на землѣ. Мрачный, усталый, оскорбленный и отвергнутый людьми, онъ ѣхалъ дикою пустынею; не весело тогда было у него на душѣ... Вдругъ слышитъ онъ чудное пѣн³е на высокой скалѣ у берега моря. Трижды благословенный, онъ остановилъ свою верблюдицу, и - о, чудо! Она заговорила человѣческимъ языкомъ: "То Зюлема - первая красавица въ м³рѣ, перлъ земли, велик³й посланникъ Бож³й! Она ждетъ тебя"...

   И воспрянулъ пророкъ съ верблюдицы своей и пошелъ къ той скалѣ, откуда неслось въ воздухѣ райское пѣн³е незримой пока пѣвицы. Недвижно остановился посланникъ бож³й, и цѣлый день простоялъ беззвучно, не колыхнувшись, любуясь чудною красотою, какой онъ не видалъ и въ райскихъ селен³яхъ, и очарованный пѣн³емъ, какого не слыхалъ на небесахъ. Насталъ вечеръ... Красавица поетъ... Наступила ночь - Зюлема неумолкаетъ, а пророкъ все стоитъ и стоитъ, забывъ обо всемъ въ м³рѣ, забывъ о себѣ самомъ. Загрохоталъ громъ на небесахъ, заревѣла буря, заговорили морск³я волны вокругъ, но Зюлема поетъ, а посланникъ бож³й стоитъ недвижимъ. Сквозь ревъ бури и свистъ вѣтра, и говоръ моря онъ слышитъ неземную чарующую пѣснь. Насталъ другой день - Зюлема все поетъ и поетъ, а пророкъ ее слушаетъ, не сводя съ нея жадныхъ очей. Такъ прошло три дня и три ночи; неумолкно звучала райская пѣснь и врачевала разбитое сердце посланника бож³я, пока волны гнѣва его на людей не улеглись и сердце его не размягчилось, какъ воскъ. Тогда подошелъ трижды велик³й къ поющей дѣвушкѣ и взялъ ее за бѣлоснѣжныя руки, какъ бы обмытыя морскою пѣною; когда поглядѣлъ онъ въ глаза чудной пѣвицы, онъ забылъ весь м³ръ, забылъ даже, что онъ посланникъ бож³й, потому что взоръ его, прожигающ³й демоновъ, потонулъ въ очахъ Зюлемы, какъ тонетъ и гаснетъ одна искорка въ мракѣ ночи. И небо, и солнце, и ночь, и звѣзды, и огонь, увидалъ посланникъ бож³й въ очахъ Зюлемы. Онъ поглядѣлъ ей въ уста; они были отверсты для дивной пѣсни, которой слова, какъ чудныя жемчужины, сами нижутся въ ожерелье; въ устахъ гранаты, розы и перлы... Они ослѣпили пророка. Онъ поглядѣлъ на прекрасныя ручки и ножки Зюлемы - онѣ были такъ малы, что ихъ надо было взять въ обѣ руки, чтобы не потерять, и также прекрасны, что надо было имѣть десять, а не два глаза, чтобы налюбоваться на нихъ... Не мудрено, что три дня и три ночи простоялъ небесный пришелецъ и пролюбовался земною красавицею. - Кто ты, чудное создан³е?- спросилъ онъ наконецъ.

   - Я Зюлема, дочь шейха Гассана, дочь свободной пустыни. Я знаю, что ты посланникъ бож³й, и я ожидаю тебя вотъ уже три долгихъ дня и три темныхъ ночи. Небесный вѣстникъ мнѣ сказалъ о тебѣ и повелѣлъ мнѣ дожидаться тебя, несравненный! Пѣснь моя неслась въ тебѣ на встрѣчу; морской вѣтеръ, вѣроятно, донесъ ее до ушей великаго пророка.

   И когда протянулъ обѣ руки въ Зюлемѣ небесный посланникъ, она обвила его шею своими рученками, прижимаясь крѣпко въ его могучей груди, вмѣщавшей въ себѣ весь м³ръ, и поцѣловала прямо въ уста, которые повѣдали землѣ волю ея небеснаго творца..

   - Я такъ же чиста, какъ и ты,- говорила Зюлема,- обнимая пророка;- не бойся, ты не осквернишься, я создана для тебя, какъ для перваго человѣка создана его жена.

   И взялъ тогда Магометъ на руки въ себѣ Зюлему; вмѣстѣ съ нею сѣлъ на верблюдицу и поѣхалъ въ Мекку. Тамъ онъ спряталъ красавицу, подаренную ему Аллахомъ, въ темной пещерѣ отъ глазъ жены своей, которая бы извела ее со свѣта. Никого такъ не любилъ пророкъ на землѣ, какъ эту чудную жемчужину Краснаго моря. Каждую ночь онъ уходилъ въ своей Зюлемѣ. Онъ спалъ на ея душистыхъ колѣняхъ; она расчесывала волосы посланника бож³я, умащала ихъ благовон³ями Арав³и, обсыпала цвѣтами горъ и цѣлыя ночи усыпляла дивными пѣснями посланника бож³я. И когда Аллахъ ваялъ пророка въ себѣ, онъ взялъ съ нимъ и Зюлему, чтобы она царила и на небѣ, какъ на землѣ. Та Зюлема смотритъ и теперь на землю съ своей небесной выси, изъ той блестящей звѣздочки... Теперь ты знаешь, эффенди, что такое Зюлема...

   Я опять невольно взглянулъ на ту серебрянную звѣздочку, на которую указалъ Абдъ-Алла. Арабская Зюлема - наша Венера (инымъ именемъ, кромѣ имени красавицы трудно обозвать эту блестящую планету), была такъ же дивно хороша среди своихъ небесныхъ подругъ, какъ выдавалась и богиня среди земныхъ красавицъ. Какъ грекъ перенесъ богиню красоты на небо, такъ и арабъ, сынъ пустыни, помѣстилъ свою миѳическую красавицу въ самое прекрасное свѣтило лучезарнаго неба.

   - Много тамъ среди небесъ въ звѣздахъ,- продолжалъ старый шейхъ,- размѣстилъ Аллахъ смертныхъ среди безсмертныхъ духовъ. Изъ звѣздъ смотрятъ они на землю, потому что имъ нравится земля, съ которой они взяты; то мерцан³е - ихъ слезы по прекрасной землѣ; то движен³е по голубому небу - ихъ старан³е опять найти дорогу на землю... ты не знаешь, эффенди, какъ многомилостивъ Аллахъ. Не въ одномъ человѣкѣ ты познаешь его творен³е; нѣтъ - посмотри вокругъ. Не только въ человѣкѣ, но и въ каждой песчинкѣ, въ каждой щепоточкѣ воздуха видѣнъ Аллахъ; онъ далъ душу и человѣку, и ввѣрю, и птицѣ; онъ далъ ее и жуку, и мотыльку, и пестрой мухѣ, чтобы они славили Творца; но души тѣ не так³я какъ у насъ. Подобно пару, онѣ созданы изъ ничего, и въ ничто обращаются; для нихъ нѣтъ другой жизни, потому что они и не созданы для нея. Если бы ты былъ, эффенди, въ моей родинѣ за Ниломъ и пирамидами въ Лив³йской пустынѣ, ты увидалъ бы какъ премудрый Аллахъ изъ песку сотворилъ золото, которое и спряталъ въ пескѣ; какъ онъ населилъ и пустыню животными, чтобы они славили его...

   Рѣчь Абдъ-Аллы перебилъ стонъ нашего больного. Я бросился въ ту сторону; старый шейхъ тоже. Когда мы были передъ несчастнымъ, онъ снова замолкъ и погрузился въ то положен³е, которое граничитъ между жизнью и смертью.

   - Всѣ мы гости на землѣ,- заговорилъ снова Абдъ-Алла, надъ умирающимъ,- дни всѣхъ насъ сочтены въ книгѣ, которую отмѣчаетъ ангелъ смерти. Тамъ, на небѣ наше вѣчное жилище; тамъ всѣ мы встрѣтимся опять. Тамъ увидимъ мы и тебя, Гафизъ...

   При произнесен³и этого имени всѣ мы невольно взглянули на небольшой, едва замѣтный, холмъ, видавш³йся не вдалекѣ отъ насъ, облитый луннымъ с³ян³емъ. Рашидъ, одинъ изъ самыхъ суевѣрныхъ арабовъ, какихъ я только встрѣчалъ, вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ, какъ бы увидавъ тѣнь покойнаго въ серебристой дымкѣ, окутывавшей з³яющее ущелье и изъѣденныя вершины скалъ.

   Долго еще мы бесѣдовали потомъ у дымящагося костра, и много разсказывалъ интереснаго старый шейхъ, но вдругъ онъ, говоривш³й почти безъ умолку, началъ постепенно умолкать.

   - Массекбилькеръ (спокойной, благополучной ночи), эффенди, быстро проговорилъ онъ, поднимаясь и дѣлая мнѣ саламъ.

   - Смотри, эффенди, на звѣзды!.. Онѣ тебѣ скажутъ много хорошаго. Мнѣ тебѣ всего не разсказать. Онѣ вѣдь живыя; Анахъ населилъ ихъ...

   Сказавъ это, старикъ пошелъ въ свой шатеръ. Букч³евъ тоже распрощался и ушелъ. Я остался одинъ, и отойдя отъ своего каравана на нѣсколько саженей, разостлалъ свой плащъ, легъ на него, и какъ-то безсознательно уставилъ глаза на верхъ, гдѣ с³яла луна, откуда смотрѣли блестящ³я созвѣзд³я, и небесная Газель, и небесный Верблюдъ, и арабск³й охотникъ, и душа Факира, и Зюлема, и друг³я звѣзды, названныя мнѣ арабами пустыни, по предан³ю отъ ихъ поклонниковъ - сабеистовъ или халдеевъ, - отцевъ небесной науки, - тоже сыновъ пустыни и безграничныхъ степей.

   А на горизонтѣ уже выходили новыя ярк³я созвѣзд³я; поясъ Ор³она показался надъ черною зубчатою лин³ею горъ, и Сир³усъ заблисталъ великолѣпно даже черезъ дымку луннаго с³ян³я. "Яхъ-тейли, яхъ-тейли"! о, ночь, божественная, чудная ночь! хотѣлось мнѣ сказать не разъ словами арабской пѣвучей, звонкой пѣсни. Ради ночи одной, я снова готовъ уйти въ пустыню, чтобы увидать опять этотъ безграничный просторъ, гдѣ все говоритъ о свободѣ, о безпредѣльномъ пространствѣ и о вѣчности, гдѣ, даже измученная житейскими треволнен³ями, душа утопаетъ въ нирванѣ и, погружаясь въ сладкое небыт³е, забываетъ о м³рѣ и его страдан³яхъ, и его безконечной суетѣ.

   Потухли востры... Мрачный Рашидъ опять отбывалъ первую очередь съ тѣмъ паломникомъ, котораго Букч³евъ назвалъ русскимъ татариномъ. Какъ тѣни, оба караульные двигались по уснувшему лагерю, не выхода изъ круга "кораблей пустыни", замыкавшаго наше становище. Не хотѣлось вовсе спать, потому что ночь - это лучшее время въ