Петрищев Афанасий Борисович - Триста лет

род не понял, для чего это нужно, и увидел в этом государственную измену.

   - "Государь этого дела не знает, - кричали бунтовщики. - Отдают казну шведам бояре-изменники".

   Ради спасения собственной жизни бояре показали бунтовщикам подлинную царскую грамоту. Ее стали читать на площади всенародно. Дошли, наконец, до слов:

   - "А сего бы тайного указа никто у нас не ведал"...

   Бунтовщики оторопели. Но после некоторого замешательства рассудили так:

   - Не может быть, чтобы государь скрывал от народа свои указы. А если написано, что указ скрыть, значит - он подложный; значит, сочинен боярами, а государь о нем не знает.

   Вот эта вера в государя и была великим счастьем Алексея Михайловича. Только благодаря ей ему удалось сравнительно легко справиться с затруднениями, какими было богато его царствование

   Алексей Михайлович задумал ознаменовать свое царствование благочестивым, как тогда полагали, подвигом - напечатать так все богослужебные книги, чтобы они были точь-в-точь такие же, как у греков, откуда в Россию пришло христианство. Догадываются некоторые, что это дело было затеяно с целью отвлечь народное внимание от политических неурядиц. Само по себе это дело мирное, но за него взялись в высшей степени неумно: сначала шумели так, как будто речь идет о спасении веры православной, а не об ученом сличении греческих книг с русскими, от которого никому не тепло и не холодно. А когда книги были сличены и изменены по греческим спискам, государь и патриарх Никон поступили уж слишком круто и самовластно. Приказано было старые отбирать и истреблять, словно они и в самом деле еретические, а церковную службу править только по новым книгам.

   Вышло так: народ искони, например, крестился двумя перстами; это велось от дедов и прадедов и к этому все привыкли. И вдруг государь приказал: креститься тремя перстами, а кто будет крест налагать по-прежнему, тот еретик. Люди, равнодушные к церковным делам, отнеслись к этому приказу спокойно, по пословице: "скачи, враже, как пан скажет". Но кто относился к церкви ревностно, те естественно возмутились: "почему тремя, а не двумя? И с какой стати еретик? И дед мой был двоеперстник, и отец, - разве они еретики? Митрополит Филипп к лику святых угодников Божьих причислен, а он двумя перстами крестился. По новому же указу выходит, что это не святой, а еретик"...

   Словом, "исправление книг", как называл Никон свое предприятие, не только никого не успокоило, но послужило причиной новых смут. Против нового указа восстала наиболее ревностная к делам веры часть духовенства. Взбунтовался Соловецкий монастырь. Пришлось посылать против него войска, брать осадой и громить пушками, как неприятельскую крепость. И в довершение смуты, на Волге вспыхнул крестьянский бунт, связанный с именем знаменитого казака Степана Разина.

   Разин промышлял грабежом. Когда его шайка стала многочисленной, ему пришло в голову - совершить большое государственное дело. "Пойдем, - говорил он, - в Москву, возьмем ее и заведем новые порядки, чтобы все люди были равны, и чтобы крестьянам была воля и земля". Узнавши об этом, крестьяне стали истреблять помещиков и присоединяться к "Степану Тимофеевичу". О Разине до сих пор сохранилось много сказаний. Говорят, будто у него была важная мысль: водворить в России народное правление, но он держал эту мысль втайне, из боязни, что народ не поймет его.

   Возможно, что он, действительно, думал о народном правлении, но вряд ли знал, как ввести его. И быть может, именно потому, что он этого сам не знал, ему пришлось прибегнуть к обману: Разин объявил, что у него находится царевич Алексей Алексеевич. Выходило так, что царевич хочет быть мужицким, а не дворянским царем и поэтому надо лишь посадить Алексея Алексеевича на престол, а уж он, мол, знает как надо сделать, чтобы народ получил волю и землю. В таком виде мысль была для крестьян понятна и проста:

   - Пойдем,- рассуждали они, - на Москву, свергнем нынешнего "дворянского царя" и посадим своего "крестьянского".

   Но эта же мысль показывала, что дело, задуманное Разиным, безнадежно.

   Во-первых, царевича Алексея уже не было в живых, когда поднялись крестьяне. Он умер. И народ рано или поздно воочию убедился бы в его смерти. Во-вторых, даже тем, кто не знал о смерти царевича, не очень могло нравиться, что сын собирает войско, чтобы уничтожить отца. В-третьих, не все могли поверить, что царевич будет "мужицким царем". Вполне естественно было предположить, что "сын будет во всем походить на отца".

   Наконец, сам Разин в сущности вел себя не как предводитель народного восстания, а как атаман разбойничьей шайки. Он кутил, бражничал, пропустил благоприятное для него время и был разбит. Есть известие, что для окончательного устрашения крестьян воеводами было истреблено 100 тысяч людей. Бунт был подавлен. Но все видели, что спокойствие этим не обеспечено. Даже вблизи Москвы народ, не примкнувший к Разину, явно стоял не на стороне правительства. "Разнесется весть, - жаловался один современник Алексея Михайловича,- что мятежники побили государевых людей, и все этому радуются, а скажут, что ратные государевы люди побили мятежников, и станут все унылы и печалятся о погибели мятежников". Да и на "ратных государевых людей" нельзя было положиться: часть их переходила на сторону Разина. В самой Москве даже среди стрельцов замечалось глухое недовольство. В таком состоянии общей смуты и народного отчуждения от правительственной власти Алексей Михайлович оставил царство своим наследникам.

  

  

   Алексей Михайлович имел трех сыновей: от первой жены (из рода Милославских) Федора и Ивана, и от второй жены (Натальи Нарышкиной) Петра. Федор, крайне хилый и болезненный умер через 6 лет после отца (в 1682 году). Иван был также больной и совершенно слабоумный. После смерти Федора патриарх и царедворцы объявили царем Петра, которому едва исполнилось десять лет. Петр был крепкий и сильный мальчик, - "не в отца". И по этому поводу в Москве ходило много сплетен. Рассказывали, будто Наталья Нарышкина не отличалась воздержностью, имела несколько любовников, и будто Петр не Алексеев сын ("оттого, мол, он и здоровый такой"). Этими слухами ловко воспользовались Милославские, родственники слабоумного Ивана. Возник стрелецкий бунт. Стрельцы потребовали, чтобы оба брата - Иван и Петр были объявлены царями. А по слабоумию одного и по малолетству другого управление государством было поручено - опять-таки по настоянию стрельцов - единоутробной сестре Ивана - царевне Софье. Делами управляла, впрочем, не Софья, а ее любимец Василий Голицын.

   Василий Голицын ведал делами почти семь лет. Это быль один из самых образованных людей своего времени. Он старался править возможно мягче и возможно милостивее. С самого начала Голицын завел переговоры с Польшею о том, чтобы заключить "вечный мир" и сообща идти войною на турок. Поляки на это ответили, что миру они рады, а воевать с турками не желают. Тогда Голицын объяснил, что без войны никак Россия обойтись не может, так как война - единственное средство отвлечь внимание народа от внутренних дел.

   В конце концов, без всякого основательного предлога война туркам была объявлена. Правитель лично предводительствовал войсками. Хотя походы Голицына и закончились неудачно, но "внимание народа" все-таки они помогли "отвлечь от внутренних дел" на два года. Когда же война окончилась, снова возник вопрос: "что дальше? как успокоить народ?"

   Голицын решился пустить в ход настоящее средство. Он задумал освободить крестьян, дать им земли, прекратить гонения против старообрядцев, т. е. приверженцев тех старых молитвенных обрядов, которые Алексей Михайлович объявил преступными. Это было средство, действительно, хорошее. Но как к нему приступить? Освобождение крестьян и передача им земли вооружили бы дворян против правительства. А имея против себя дворян, в ком найти защиту и поддержку? Будь на месте Голицына общепризнанный государь, он не смутился бы перед этим вопросом. Но, ведь, Голицын был всего лишь любовником временной правительницы, а правительница эта в свою очередь должна была передать дела Петру, которому уже исполнилось 17 лет. Наперсник правительницы хорошо понимал, что стоит лишь заикнуться об освобождении крестьян, и дворянство немедленно станет около Петра, и от Софьи не останется даже следа, прежде чем она успеет что-либо сделать.

   Без сомнения, Софья Алексеевна знала о замыслах и опасениях своего любимца. В 1689 году она окончательно решила устранить единокровного брата. Был составлен заговор на жизнь Петра. Петру удалось спастись от заговорщиков. Он быстро собрал дворянское ополчение, сверг Софью и заточил ее в монастырь. И, таким образом, забота об успокоении государства перешла к Петру Первому.

   Петр Алексеевич царствовал до 1725 года. Его называют основателем русского флота, учредителем солдатского войска³, великим победителем и великим преобразователем. О том, как он кутил с немцами и в то же время неустанно работал топором, пилой, молотом и шилом, как был полководцем и барабанщиком, адмиралом и матросом, императором и солдатом, и как собственноручно колотил своих вельмож дубинкою, - обо всем этом существует множество рассказов. Но смысл свершенного Петром вовсе не в этой дубинке, и не в том, что он (довольно таки плохо, как оказывается) владел топором и умел барабанить; смысл даже не во флоте и войске. Все это было лишь внешность. Суть же дела вот в чем.

   Возьмем такой пример. Положим, нас десять человек, и мы отправляемся куда-либо в одно место,- ну, хоть в Белобережский монастырь. Девятеро из нас очень хотят именно в этот монастырь и торопятся туда. А десятому, положим, хочется вовсе не в монастырь, а в кабак. Уговорить нас, что кабак лучше монастыря, он не может. Силою заставить, чтобы мы шли в кабак, тоже не может. И вдруг этому человеку, которому не хочется в монастырь, приходит в голову удачная мысль: он говорит:

   - Братцы, свернем немного в сторону, тут поблизости зарыт клад. Давайте, выроем его и разделим.

   В первое время мы, наверное, будем колебаться. Но затем большинство, по всей вероятности, рассудят так:

   - Монастырь все равно не уйдет, а клад могут и другие перехватить. Отчего, в самом деле, и не взять зарытые деньги,- ведь, это же по дороге?

   И если человеку, которому хотелось в кабак, мы верим, то в конце концов неизбежно случится, что одни из нас с интересом, а другие нехотя, подчиняясь товарищескому большинству, свернут с дороги и станут искать и разрывать клад. Утомившись и увлекшись этой работой мы, наверное, сходим и в кабак, или по крайней мере, пошлём туда за водкой. Во всяком случае, мы опять направимся в монастырь не раньше, чем наше кладоискание кончится.

   К таким отклонениям от намеченной цели люди прибегают и в частной и в государственной жизни. Между прочим, покойный немецкий министр Бисмарк умел прекрасно пользоваться этим средством. Когда прусскому королю угрожала опасность лишиться власти, Бисмарк разогнал народных представителей, временно восстановил в Пруссии самодержавие, но при этом явно стал стремиться к тому, чтобы объединить все немецкие государства под властью пруссаков. Народ сообразил, что это дело хорошее, выгодное, увлекся им, помог объединить Германию, отнял у французов старинные немецкие города. Таким образом, нападения на королевскую власть ослабли, и король на много лет сохранил многие свои права неприкосновенными.

   Политики это называют: поставить перед народом увлекательную и крупную цель и тем отвлечь его от другой цели, которую он сам себе поставил и к которой хотел идти. Такую увлекательную цель придумывали еще вельможи Алексея Михайловича: отобрать у Польши старинные русские города (например, Смоленск), присоединить Малороссию, попавшую под власть поляков; эти цели ставились и, несомненно, помогли отвлечь народное внимание от внутренних дел. При Алексее Михайловиче подумывали даже о том, чтобы отвоевать доступ к морю и устроить флот. Но доступ к морю можно было иметь лишь после войны с прекрасно обученными и хорошо вооруженными шведскими войсками. Для борьбы со шведами нужно было искусно устроенное войско. Чтобы устроить такое войско, нужно иметь много образованных начальников; значит, нужно прежде всего образование и школы. В Москве же боялись школ, справедливо полагая, что они вредят самодержавию и духовенству⁴. Мысль о море пришлось поэтому оставить, а, вместо флота, построили лишь единственный корабль на Каспийском море, да и тот был сожжен Разиным.

   Василий Голицын придумал другую, хотя вряд ли удачную, цель: освободить наших "братушек" и единоверцев балканских славян из-под турецкого ига. Эта цель годилась лишь потому, что для войны со шведами нужны школы, а для войны с турками и наши доморощенные войска неплохи. Но сами по себе балканские "братушки" были уже слишком далеки и мало ведомы народу. Да и походы Голицына против турок закончились плачевно.

   Петр взял готовую мысль о море и не остановился перед теми трудностями, которые пугали Алексея Михайловича. Видя, что нет русских начальников для устройства искусного войска, стал звать иностранцев; сам поехал заграницу, других посылал туда учиться, завел школы. Патриарх сильно негодовал на наплыв иностранцев. Говорил, что от этого страдает православная церковь и православная "святыня". Но Петра всего труднее было испугать святынями. В насмешку над "его всесвятейшеством" патриархом он своему собутыльнику и непременному участнику царских кутежей дал титул: "его всепьянейшество", издевался над патриархом во время попоек, а потом и вовсе уничтожил патриаршество. Собравши войско, он бросился на турок: потерпел жестокую неудачу. Но как человек с большим характером, он не потерялся, быстро собрал новые силы, опять пошел туда же и взял крепость Азов. Таким образом, был "пробит первый доступ" к Азовскому морю, отнятый, впрочем, у Петра спустя несколько лет теми же турками. Затем он бросается на шведов, к Балтийскому морю и терпит под Нарвой тяжкое поражение. Однако, не падает духом. Носится неустанно из одного конца царства в другой. Собирает войско и деньги, овладевает устьем реки Невы и торопится показать народу, что "пробит" доступ и ко второму морю. Хотя война со шведами только начиналась, и многие были убеждены, что русские будут побеждены, однако, Петр немедля со страшными затратами строит на шведской земле город Петербург. И притом строит на таком невылазном болоте, что даже старожилы здешние, чухонцы, удивлялись и сложили сказание, будто русские строили город на воздухе, а потом сразу опустили на землю, - только поэтому, дескать, он и не утонул в болотной тине. Война со шведами тянулась 21 год. Но едва она кончилась, Петр, имевший от роду уже 50 лет, мчится к третьему, Каспийскому морю, объявляет войну Персии и старается овладеть далекими городами Дербентом и Баку, за несколько тысяч верст от своей новой столицы-Петербурга.

   Через 2 года после персидского похода Петр умер. Его преемники не выдумывали новой "увлекательной цели", да и нечего было выдумывать. Оставалось лишь продолжать завоевание новых морей и "забрание под русскую власть новых земель". Каждый новый государь как бы задавал себе вопрос: что еще не забрано и что еще надо забрать? А забирать было что.

   Сначала надо было забрать Азов, ибо он отнят у Петра Великого турками. Потом надо было забрать "западную Русь", т. е. Литву, Белороссию и часть Малороссии, ибо это старинные русские области, отошедшие под власть Польши. Затем надо было забрать саму Польшу, да, кстати, уже и Финляндию. Потом оказалось, надо забрать "Новороссию", т. е. черноморские степи, да нельзя же и без того, чтобы не забрать Кавказ. Далее оказалось, что надо забрать Индию, потому что очень уж страна богатая. Правда, до Индии добраться не удалось: англичане не пустили. Но по дороге встретилась Средняя Азия: нельзя же ее оставить непокоренной. Потом оказалось, что православных греков, от которых мы веру приняли, турки обижают: разве можно оставить это дело и не побить турок? Потом пришлось вспомнить и Василия Голицына: нельзя же в самом деле наших единоверцев - балканских "братушек" не освободить от турецкого ига! Потом оказалось, что есть в Китае большая область - Манчжурия. Лежит рядом с нашими владениями. Разумеется, нужно и ее забрать. Кстати и название Китаю хорошее в Петербурге придумано: "Желтороссия". Так что, если и весь Китай взять да переименовать его в Желтороссию, то выйдет чрезвычайно приятно. Да и нельзя нам не забрать эту самую "Желтороссию", ибо "нам нужен незамерзающий порт на Великом океане", а в Китае есть прекрасные незамерзающие порты: например, Порт-Артур. Правда, еще есть незамерзающие берега в Корее. Но это значит, что необходимо забрать и Корею. Так оно и пошло от одного забрания к другому вплоть до наших дней.

   Однако, между Петром Алексеевичем и его подражателями есть разница. Во-первых, хоть под конец своей жизни он, видимо, понял, что одними завоеваниями обойтись нельзя, и что надо также упорядочить внутренние дела. Он даже посылал своего вельможу в Швецию - списать тамошние законы. К сожалению, из этого списывания ничего путного не вышло.

   Во-вторых, Петр обладал драгоценным качеством, какого не имели преемники: он умел находить в помощники себе способных и толковых людей. Способными и толковыми людьми Россия никогда не была бедна. Но, к сожалению, их чаще всего постигала такая же горькая участь, какая выпала на долю одного безвестного изобретателя летательной машины, жившего при Петре Великом. Это был простой крестьянин. Он придумал, как устроить крылья, наподобие птичьих, и как управлять ими. Хорошо понимая, какое это важное дело, он, по-тогдашнему обычаю, в базарный день вышел на середину одной московской площади и стал кричать "караул". В старину этим криком вызывали правительственную стражу. Стража подбежала к кричавшему. Тогда он заявил, что знает "государево слово и дело". По закону, всякого, сделавшего такое заявление, стража обязана была представить по начальству. Начальнику же этот безвестный изобретатель сказал, что он сумеет устроить летательную машину, если ему дадут на это средства; летать же он обещался на своей машине с быстротою журавля. При Петре интересовались такими новинками. Начальство согласилось строить крылья на казенный счет и ассигновало на это что-то около 7 рублей. К сожалению, крылья оказались так тяжелы, что изобретатель не мог управлять ими. Тогда он просил разрешения построить другие, полегче. Но начальство рассердилось и приказало избить изобретателя палками до полусмерти.

   Куда после этого делся этот человек, мысль которого много лет спустя до некоторой степени осуществлена заграницей, иностранцами, - Бог весть. Но уж одно появление таких людей показывает, что государю было откуда найти себе помощников. И Петр Великий умел находить их. Он не стеснялся приближать к себе людей самого "низкого" звания, если считал, что они полезны. Петр смотрел на себя, как на прирожденного государя, и не видел никакого ущерба для себя в том, что его окружают министры, которые вовсе не отличаются знатностью происхождения. Преемники Петра смотрели на себя не так. Да и не могли они по совести считать себя прирожденными государями.

  

  

   Умирая, Петр успел написать слова: "отдать все"... Но кому отдать, его окоченевшая рука написать не могла. И очень трудно решить, кого он хотел назначить наследником. От первой жены Евдокии Петр имел сына Алексея. Но когда государь близко сошелся со своей любимицей Анною Монс, то Евдокия попала в монастырь и все время находилась в ссылке. Впрочем, Анна Монс завела себе другого любимца и за это была посажена в тюрьму.

   Алексей Петрович не любил отца и стал во главе недовольных его правлением. Петр пригрозил ему за это казнью. Тогда Алексей скрылся - было заграницу. Оттуда отец выманил его и посадил в Петропавловскую крепость. Здесь Алексея Петровича подвергли жестокой пытке и замучили. Прошел слух, что Петр задушил сына своими руками. У несчастного царевича остался, однако, сын, нареченный в честь деда Петром. Этот внук царя - Петр Алексеевич был единственным мужским потомком блаженной памяти царя Михаила Федоровича Романова (с рассказами, что Петр Великий был сын не Алексея Михайловича, мы, конечно, не считаемся). Кроме того, у Петра Великого были две дочери: Анна и Елизавета, от второй его законной жены Екатерины. Судьба этой Екатерины замечательна.

   Раньше она называлась Мартой и детство провела в Ливонии. Когда в Ливонию пришли русские войска, то Марта за свою красоту попала в наложницы к полковнику Балку, при котором она жила под видом солдатской прачки. В этом чине увидел ее вельможа Меньшиков, и взял к себе. А от Меньшикова она перешла к государю. В России продавалась даже печатная картинка, где было нарисовано, как Меньшиков дарит государю Марту; надпись над картинкой объясняла, что так поступают верноподданные вельможи, - они отдают государю самое драгоценное, что у них есть.

   Марта находилась при дворце в качестве жены придворного повара и носила фамилию Сковронской. Еще до брака государь прижил с нею двух дочерей. Марта приняла православие и стала называться Екатериной Алексеевной. Потом царь обвенчался с нею. Около этого времени она выучилась подписывать свою фамилию и немножко писать другие слова и цифры. Незадолго до смерти Петр короновал ее императорскою короною. Но вслед затем раскрылась какая-то темная история, в которую был запутан брат Анны Монс, знаменитый шут Балакирев, и многие другие лица. Все они понесли жестокое наказание, а Петр заметно охладел к своей супруге.

   Кроме внука, дочерей и жены Петр имел еще племянницу Анну Ивановну, дочь Ивана Алексеевича. Она была выдана замуж за курляндского герцога, но скоро овдовела. Вот почти и все те родственники, кому государь, умирая, мог передать царство (других, менее заметных, не упоминаем). Когда государь уже кончался, Екатерина была очень озабочена. К ней то и дело приходили офицеры гвардейских (Преображенского и Семеновского) полков. Она им выдавала жалованье (почему-то сразу за несколько месяцев) и какую-то награду солдатам, по 30 рублей на человека. Наконец, Петр умер. Вельможи собрались, чтобы обсудить, кому же быть царем. В это время появились гвардейские солдаты в полном боевом снаряжении. Тогдашний военный министр Репнин страшно рассердился, видя это:

   - Я получил приказание от Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны, - ответил на это подполковник Бутурлин. Прочие офицеры со своей стороны заявили, что надо дать присягу "Императрице Екатерине Алексеевне", и при этом не скрывали, что если вельможи не подчинятся, то солдатам будет отдан приказ стрелять. Оставалось лишь покориться офицерской воле, хотя дело Монс все прекрасно знали и все понимали, что Петр Великий не имел намерения передать престол своей супруге, против которой был очень недоволен. Впрочем, эти соображения понадобилось скрыть. А Екатерина Алексеевна объявила в своем манифесте, что вступает на престол по завещанию Петра I.

   Вступивши на престол, государыня распорядилась, чтобы Монс, Балакирев и другие лица, замешанные в дело о ее неверности покойному мужу, были возвращены из ссылки. Самое дело это государыня приказала запечатать и положить в секретный архив, а один наиболее неприятный ей документ вовсе сжечь.

   Таким образом, престол перешел к супруге Петра I. Близким к государыне человеком стал ее бывший покровитель Меньшиков. Кроме того, государыня приблизила к себе своего зятя, герцога Гольштинского "Карла Фридриховича". Судьба этого Карла тоже замечательна. Это был болезненный, невзрачный и не блиставший умом немец. Его отцовское наследственное владение Гольштинию отнял датский король. И Карл-Фридрих явился в Россию просто затем, чтобы просить себе помощи. Таких немцев, которым пока некуда деваться на родине, много наезжало в Петербург. Екатерине, однако, бывший гольштинский герцог понравился. Она выдала за него свою дочь Анну Петровну. Но и после брака "Карл Фридрихович" оставался гораздо ближе к теще, нежели к своей супруге, которую не любил (а может быть показывал лишь вид, что не любит, надеясь этим угодить своей покровительнице). Видя такую холодность мужа, Анна Петровна завела себе любимцев. Впрочем, Меньшиков дал ему миллион рублей из казны пособия и выжил заграницу. Заграницей Анна Петровна родила сына, нареченного Карлом. Этому ребенку впоследствии суждено было стать во главе крупных событий. Из приближенных к государыне женщин замечательна, между прочим, её статс-дама Анна Крамер, которая была раньше наложницей казанского губернатора Апраксина; потом Апраксин подарил ее Петру I; благодаря этому, она стала придворной дамой. Впоследствии эта Анна Крамер вместе со своей подругой Каро, публичной девицей из Гамбурга, совершила кражу, за что и была посажена в тюрьму. Кроме того, к государыне была близка женщина неизвестного происхождения, которую называли почему-то "Иоганной Петровной". Об этой Иоганне Петровне француз Кампредон в своих записках пишет: "мамзель Иоганна хранит все любовные секреты государыни". О том, как государыня императрица проводила время, саксонский посол писал своему королю следующее:

   - Меньшиков являлся каждое утро и постоянно заставал Екатерину в постели. Разговор между ними неизбежно начинался всегда с одной и той же фразы: "Ну, что же мы будем нынче пить?" Затем приступали к винопитию. Поначалу выпивалось несколько стаканов водки. Далее шли вина, ликеры, наливки и настойки.

   Вслед за Меньшиковым являлись другие приближенные. И пир шел до поздней ночи, а иногда и до 9 часов утра. Так что "утро" при дворце собственно назывался вечер. При Екатерине Алексеевне, по вычислениям датского посла, на водку для императорского стола тратилась десятая часть всех государственных доходов. Надо заметить, что Екатерина любила выпить еще до связи с Петром. При Петре любовь к выпивке усилилась. А после смерти мужа она уже не стеснялась. Порою государыне надоедали приближенные. Тогда она приезжала на солдатские смотры и выбирала бравых солдат для представления ко дворцу. От слишком невоздержной жизни она скончалась в 1727 году, процарствовавши всего 2 года.

   После её смерти вельможи решили объявить царем десятилетнего мальчика Петра Алексеевича. Этот внук Петра Великого казался умным и скромным мальчиком. Он очень нравился своей тетке Елизавете Петровне. Елизавета со своими приближенными проводила время так же весело, как и её покойница-мать. И в этот кружок был втянут малолетний император. Близость между ним его красавицей теткой пошла гораздо дальше, чем полагается для столь близких родственников. Такое кровосмешение осуждали даже вельможи, ко всему привыкшие во времена Екатерины Алексеевны. Малолетнему Петру II, однако, нравилось кутить и проводить время с теткой. Под видом охоты они путешествовали по полям и лесам, с многочисленной стражей. Затем государь приказал, чтобы вместе с ним разъезжали сенаторы и вельможи.

   - В России правительство окончательно забастовало, - в ужасе доносили иностранные послы своим королям. - Эта несчастная страна теперь живет без правительства.

   В конце концов, племянник, конечно, надоел тетке, а тетка перестала увлекать племянника. Петр II сблизился с другими женщинами. Но, по-прежнему, продолжал охотиться и веселиться, пока не заболел оспой; умер в 1730 году, 14 лет от роду. Мужское поколение Михаила Федоровича окончательно пресеклось. Вельможи объявили императрицей вдовствующую курляндскую герцогиню Анну Ивановну. Но предварительно они взяли с нее письменное обязательство: не раздавать земель, не объявлять войны, не заключать мира, не издавать новых законов без согласия совета вельмож. Анна Ивановна без колебания подписала эти условия. А затем пущены были в ход гвардейские полки так же, как это сделала Екатерина. Пьяные гвардейцы ворвались во дворец и потребовали уничтожения обязательства. Анна Ивановна чрезвычайно охотно подчинилась этому требованию: собственноручно разорвала договор и объявила себя самодержицей.

   Впрочем, всю свою жизнь она государственными делами не занималась. Государыня проводила дни со своими шутами и шутихами, а вечера и ночи на балах и вечеринках. Умом она напоминала своего родителя - Ивана Алексеевича. А нрав у нее был легкий и мужелюбивый. Управление делами она возложила на своего любимца, бывшего придворного кучера Бирона, которого, вступивши на престол, повелела называть курляндским герцогом и герцогским высочеством. Его герцогское высочество Бирон управлял Россией 10 лет. Анна Ивановна желала обеспечить его и после своей смерти и сделала это так.

   При ее дворе появился немецкий принц Антон Брауншвейский. Незадолго до смерти императрицы жена этого принца родила сына. Новорожденного назвали Иваном. Умирая, Анна Ивановна завещала, чтобы императором был объявлен младенец Иван Антонович, и чтобы до его совершеннолетия делами управлял по-прежнему Бирон. В 1740 году Ивана Антоновича объявили императором. Но прежде чем Бирон успел "устранить младенца" и присвоить себе не только управление, но и корону, мать Ивана Анна Леопольдовна обратилась к испытанному средству: к гвардейцам. Двадцать гвардейцев ночью схватили Бирона, посадили его в Шлиссельбургскую крепость и объявили Анну Леопольдовну правительницей России. Но затем гвардейских солдат привлекла Елизавета Петровна, которая так своеобразно воспитывала своего племянника Петра II. С преданными ей гвардейцами она ночью явилась во дворец, арестовала правительницу и её грудного ребенка - императора. Несчастного младенца Елизавета взяла на руки и велела отвезти сначала в Холмогоры, а потом его заточили навсегда в Шлиссельбургскую крепость. В крепости он прожил около 20 лет и был убит уже при Екатерине II.

   Елизавета Петровна в своем манифесте объявила, что вступает на престол "по всеусерднему всех наших верноподданных желанию". Она была последним прямым отпрыском царствовавшей фамилии. Говорят, у неё были свои дети от тайного брака с Разумовским. Но это секретное потомство государыня предпочла к оставить в секрете. Наиболее известна лишь судьба княжны Таракановой, которая называла себя дочерью Елизаветы. Тараканова при Екатерине II была заточена в Петропавловскую крепость и там погибла, по одним сведениям от наводнения, затопившего подземелье, где она сидела, по другим - просто от чахотки.

   Елизавета Петровна привлекла к себе из Германии гольштинского принца Карла-Ульриха, отец которого, как уже сказано, был любимцем покойной Екатерины I, супруги Петра Великого. Карла-Ульриха императрица женила на немецкой принцессе Софье-Фредерике Ангальт-Цербтской. Как бы вспомнивши своих родителей, Елизавета Петровна назвала Карла-Ульриха - Петром, Софью Фредерику - Екатериной, а фамилию им определила: Романовы. Этого нареченного Петра государыня и назвала наследником престола.

   Елизавета Петровна оставила государственную казну в глубоком расстройстве. Отчасти это случилось потому, что она чрезвычайно щедро награждала своих любимцев: например, один только граф Разумовский за свою службу получил сто тысяч душ крестьян, не считая денежных наград из казны. Отчасти же государыня немало тратила на увеселения и наряды. После её смерти осталось бесчисленное множество платьев: одних только золотошвейных насчитали свыше 4000.

  

  

   Карл-Ульрих вступил на престол в 1761 году под именем Петра III Федоровича. Еще до этого он поражал своими странностями: имея от роду около тридцати лет, он, однако, играл игрушечными солдатиками, усиленно занимался стрельбой из игрушечных пушек горохом, ловил крыс и устраивал над ними военно-полевые суды. Сделавшись императором, он начал с того, что объявил себя подвластным прусского короля Фридриха, возвратил этому Фридриху завоеванный у него русскими войсками владения, всячески старался показать, что Россию ненавидит и употребит все меры, чтобы ее онемечить. Эти чрезвычайно странные выходки "Петр Федорович", ни слова не говоривший по-русски, завершил знаменитым указом "о вольности дворянской".

   Значение этого указа необходимо объяснить подробнее. Мы уже знаем, что еще со времен Ивана Грозного государи считались владетелями всей русской земли. Оброк шел в царскую казну, которую государи тратили, по своей воле, - и на собственные надобности, и на государственные дела. Впоследствии это было несколько упорядочено. Наиболее доходные земли были "отписаны на государя". Так как имения, с которых доход шел в пользу государя, очень обширны, то для управления ими при Елизавете Петровне учреждено было особое ведомство, под названием: "Кабинет Его Императорского Величества". Кабинет Его Величества существует до сих пор. И земли, с которых он собирает доход, называются кабинетскими. Таких кабинетских земель ныне в России свыше 50 миллионов десятин. И доход с них идет в личную собственность государя. Прочие же земли хоть и считались по-прежнему царскими, и распоряжался ими только царь, тем не менее доход с них стал идти не в царскую, а в государственную казну, а потому и были названы казенными. Правда, распоряжение государственной казной также находилось в руках государя. И государи свободно брали из казны, когда кабинетских доходов не хватало. А впоследствии и все вообще содержание императорского двора было отнесено на счёт государственной казны. Но, по крайней мере, на бумаге различие между казенными и кабинетскими землями существовало, как существует до сих пор.

   Из земель, ныне называемых казенными, государь раздавал поместья. Но поместья давались только за службу. И помещик владел ими только до тех пор, пока служил. Позже Петр Великий передал дворянам поместья в потомственное владение. Но одновременно он обязал их служить. По достижении известного возраста каждого дворянина брали на службу, как теперь берут людей в солдаты. Правительство распределяло дворянских недорослей по канцеляриям и полкам, т. е. на гражданскую или на военную службу. И дворянин был обязан служить, пока государь не уволит его в отставку.

   Правда, Бирон, чтобы привлечь дворян на свою сторону, издал закон о 25-летней службе. По этому закону дворянин прослуживши 25 лет, имел право отказаться от дальнейшей службы и выйти в отставку. Правда и то, что преемники Петра Великого вообще старались облегчить дворянскую службу. Дворянам, например, разрешалось записывать своих новорожденных детей в полки. Благодаря этому двухмесячный ребенок оказывался солдатом; в полковой канцелярии вели его послужной список; за выслугу лет его представляли к чинам. Так что пятнадцатилетний мальчик являлся в "свой полк" уже офицером и тем освобождался от несения солдатской лямки.

   Благодаря закону Бирона явилась даже возможность прожить спокойно все детство и юность до 25 лет в своей усадьбе (записавшись, конечно, на службу) и затем, не служивши ни одного часа, подать прошение об отставке. Но все это было так сказать попустительство. Закон же состоял в том, что дворяне владеют землею за свою службу и только за службу. Земля, таким образом, оставалась по закону казенной. И только Петр III совершенно освободил дворян от обязательной службы, и вместе с тем предоставил им пользоваться и владеть землями по-прежнему, как было во времена обязательной службы. Иначе говоря, он подарил дворянам все поместья.

   Освобождение от обязательной службы и было названо указом о вольности дворянской. Конечно, дворяне встретили этот указ восторженно. Они называли нового царя освободителем отечества. О Петре III стали говорить, что он "России дал вольность и благоденство". Сенат постановил воздвигнуть в знак благодарности золотую статую императора. Но вскоре господам сенаторам пришлось старательно забыть о своем постановлении.

   В дело снова вмешались гвардейские солдаты. Петр открыто стал жить со своей любимицей Воронцовой, а жену хотел сослать в монастырь. Софья-Фредерика, названная Екатериною Алексеевной, при помощи своего любимца Орлова привлекла к себе гвардию. Петр был свергнут с престола, и вскоре задушен Алексеем Орловым. А его супруга объявила себя императрицей и царствовала 34 года под именем Екатерины II. Впрочем, при восшествии на престол она подтвердила указ мужа "о вольности дворянской" не только словами, но и делами.

   Издавши свой указ о вольности, Петр III подарил дворянам всю старо-пожалованную казенную землю. А затем стал щедро раздаривать казенную землю, которая во владении дворян до той поры не находилась. Например, своему приближенному Гудовичу он подарил 15000 десятин. Екатерина II, вступивши на престол, в первый же месяц подарила 18 тысяч душ казенных крестьян разным лицам, которые помогли ей свергнуть мужа, и кроме того, велела выдать им из казны почти полтора миллиона рублей. Награждала Екатерина щедро: например, даже дворцовый лакей Шкурин получил тысячу душ крестьян. Конечно, крестьян государыня дарила вместе с землею, на которой они жили.

   Екатерина II не скупа была на подарки. Она имела такой же веселый и мужелюбивый нрав, как и Екатерина I. И сохранила этот нрав до конца жизни. Один из её современников, поляк Чарторыйский, рассказывает в своих записках, недавно напечатанных в журнале "Исторический Вестник", что у государыни даже когда ей было уже около 65 лет, "глаза горели огнем и страстью". Бывало - говорит он - вечером Екатерина играет со своими приближенными в карты. Но вдруг не выдерживает, оставляет игру и идет в свои покои. Послушный этому знаку, её любимец также оставлял игру и шел за своею повелительницею. Такою была государыня в 65 лет. В молодости у нее, конечно, живости было гораздо больше.

   Она вступила на престол 33 лет от роду. В это время её любимцем был Орлов, от которого она еще при жизни мужа тайно родила сына. Этот побочный сын был щедро обеспечен матерью; от него произошли графы Бобринские, ныне знаменитые своими богатствами. Например, один из теперешних Бобринских имеет 30'600 десятин в Киевской губернии, 15'300 десятин в Тульской, 2'900 десятин в Курской, 4'300 в Петербургской. Орлов был близок к государыне довольно долго. За свою службу он получил в награду сорок пять тысяч крестьян и свыше восьмидесяти миллионов деньгами и драгоценностями. Брат Орлова также пользовался милостями государыни. Эти Орловы получили графский титул, и потомки их носят фамилию Орловых-Давыдовых. Орловы-Давыдовы теперь тоже славятся своими богатствами. В настоящее время, например, один только граф А. В. Орлов-Давыдов имеет 40'363 десятины.

   Следующий любимец государыни князь Васильчиков был близок недолго: всего 1 год и 9 месяцев. Он получил за свою службу семь тысяч душ крестьян, около миллиона деньгами и драгоценностями, да еще велено было выдать ему пенсию, - по 100 тысяч рублей в год. Род Васильчиковых ныне также славится своими богатствами. Из них князь Б.А. Васильчиков, назначенный в 1906 г. после роспуска государственной думы на пост министра земледелия, имеет "много десятков тысяч десятин земли в нескольких губерниях" ("ХХ-й Век"). Затем наперсником государыни около 2 лет был гвардейский поручик Потемкин, получивший за свою службу княжеский титул, 37 тысяч душ крестьян, сорок пять миллионов деньгами, да и сам он имел волю брать из казны, сколько ему нужно.

   Еще при Потемкине к государыне приблизился на некоторое время Завадовский; он получил графский титул, 2000 душ крестьян, около 400 тысяч деньгами, да еще велено было выдавать ему пенсию, - по 25 тысяч рублей в год. Завадовского сменил Зорич, по происхождении серб. Он был наперсником государыни всего 11 месяцев. За свою службу он получил во владение местечко Шклов, громадное имение в Лифляндии, дом в Петербурге около зимнего дворца и деньгами около 2 миллионов. Зорича сменил Римский-Корсаков, Римского-Корсакова - Ланской, Ланского - Ермолов, Ермолова - Мамонов, Мамонова - Зубов. Кроме этих главных любимцев было много случайных, - вроде гвардейского солдата Скобелева, - и все они за свою службу получили щедрую награду. В среднем государыня ежегодно дарила своим приближенным около 23'400 душ казенных крестьян, а всего за 34 года ею было роздано 800'000 душ, т. е. почти двадцатая часть всего тогдашнего населения Российской империи. Отметим кстати, что сын и преемник Екатерины II раздавал ежегодно в среднем около 120 тысяч душ казенных крестьян в год, а всего успел раздать около 600 тысяч. Таким образом, тремя государями за сорок лет со времени указа о "вольности дворянской" была отдана дворянам десятая часть всего населения России, живущего на заселенных землях. Это - не считая старо-пожалованных поместий. Кроме того, раздавалась земля в малолюдных областях: например, в Екатеринославской, Таврической, Херсонской и в других губерниях. В одной только Саратовской губернии в течение одного только 1800 года было подарено дворянам 213 тысяч десятин казенной земли.

   Соответственно изменилось и положение крестьян. При Алексее Михайловиче крестьяне на деле были обращены в крепостное состояние, хотя на бумаге продолжали считаться свободными. Уже тогда помещики торговали крестьянами оптом и в розницу, променивали их на утварь и на домашних животных. Хотя Петр Великий и возмущался, что в России мужиков продают, "яко скотов, чего во всем свете не водится", однако, из этого возмущения ничего не вышло. И правительство начало постепенно объявлять законным тот порядок, который уже был утвержден дворянами.

   Так, Екатерина Первая запретила крестьянам уходить на промыслы, Бирон запретил им брать подряды, Елизавета Петровна предоставила дворянам право ссылать крестьян в Сибирь, затем выдаваемые крестьянами долговые расписки были объявлены недействительными, т. е. у крестьян отняли возможность делать займы под векселя и расписки. А это помогло чрезвычайно затруднить для крестьян занятие торговлею. Оставалось, однако, многое, о чем закон умалчивал. Например: имеют ли право помещики насиловать крестьянских девушек? запрещать браки или принуждать к заключению браков? заставлять крестьян работать на себя, т. е. вводить вместо оброка барщину? могут ли выменивать на собак? заставлять крестьянских жен, чтобы они бросали своих грудных детей и кормили грудью боярских щенят? продавать женщину отдельно от её мужа и детей, детей отдельно от родителей? Само правительство несколько смущалось, что нет "точного закона" о том, как поступать, если крепостной человек "помрет вскорости" после побоев, нанесенных ему господином.

   Словом, права, помещиков и обязанности крестьян не были определены законом. Между тем, дела творились прямо таки невероятные. Некоторые помещики ввели, например, такое наказание: если крестьянин не исполнил барского приказания или не внес полностью оброка, то его валили на землю, вязали и ошпаривали голову кипятком. Одна барыня очень любила смотреть, как голых людей порют, и потому, когда она обедала, около неё в столовой пороли крестьян, и притом не за вину, а так, "для возбуждения у барыни аппетита", и потому идти в столовую на порку было, так сказать, натуральною повинностью. Эта натуральная повинность чаще всего выпадала на долю кухарки, потому что барыня любила, чтобы за ее обедом пороли именно ту кухарку, которая варила этот обед.

   Помещичьи зверства были уж слишком возмутительны. Между тем, положение правительства было безвыходное. Если признать в законном порядке помещичью власть над крестьянами безграничной, то крестьяне перестанут верить правительству и взбунтуются. А если издать закон, ограничивающий власть помещика, то останутся недовольны помещики; а так как все гвардейские офицеры из помещиков, то недовольство проникнет и в гвардию, которая уже привыкла смещать одних государей и сажать на их место других. Екатерина прекрасно вышла из этого затруднения: в 1767 году она издала закон, запретивший крестьянам жаловаться на помещиков. За подачу крестьянами жалобы в суд, или даже государю было повелено сечь плетьми. Таким образом, помещики безнаказанно сохранили свою власть. А крестьяне, когда в ответ на их жалобу приезжала полиция и начинала пороть, получали как бы доказательство, что, значит, их жалоба не дошла, куда следует, была перехвачена чиновниками. Под конец своей жизни в 1792 г. государыня Екатерина II узаконила обычай продавать крестьян в розницу, наравне с домашним скотом. Сын её Павел Петрович в 1797, приказавши ввести крепостное право во вновь присоединенных новороссийских губерниях (Екатеринославской, Таврической и др.), издал знаменитый указ:

   - "Повелеваем, - писалось в этом указе, - всем и каждому наблюдать, чтобы никто и ни под каким видом не дерзал принуждать крестьян к работам в воскресные дни, тем более, что остающиеся в неделе шесть дней, по равному числу оных вообще разделяемые,... достаточны... на удовлетворение всякой хозяйственной надобности".

   Многие называли этот указ милостью крестьянам и, действительно, он составлен в милостивых для крестьян выражениях. Приказано было освободить народ от работы в праздничные дни. Затем употреблены были слова, "чтобы неделю делить поровну", т. е. чтобы крестьянин три дня работал на помещика, а 3 дня на себя. Однако, за нарушение этого указа никакого наказания в сущности не налагалось. А главное он окончательно узаконил обязательную работу на помещика, т. е. барщину.

   На барщину и прежде помещик ставил своих крепостных, однако, он чувствовал, что делает нечто, неоправдываемое законом. Теперь же закон прямо отдавал дворянам в их полное распоряжение половину всей крестьянской жизни. И на основании такого благодетельного для них закона помещики сочли себя вправе уже отдавать крестьян внаймы, на заработки, как отдают теперь лошадей извозчикам. Эта новая торговля стала давать немалый доход. Так, например, в Витебской и Могилевской губерниях подрядчики по земляным работам платили дворянам 110 рублей в лето за каждого мужика. Крестьяне, отданные на подержание, поступали в полное распоряжение подрядчика, а их поля и хозяйства оставались, конечно, заброшенными. Таким же порядком крестьяне "продавались на подержание" фабрикантам, заводчикам. Причем на подержание помещики отдавали не только взрослых мужчин и женщин, но и детей, ибо, ведь, и детские 3 дня в неделю закон объявил собственностью барина. А другую половину недели б