Петрищев Афанасий Борисович - Триста лет

арин также брал себе, ибо закон хотя и запрещал это на бумаге, но не препятствовал этому в действительности. Во многих местах помещики стали толковать указ так:

   - Неделю велено делить поровну. Это значит, что крестьянин обязан работать на нас днем, а на себя ночью.

   Такое "деление поровну" укоренилось, так что крестьянам местами приходилось, на основании указа 1797 г., днем работать на помещичьих полях или фабриках, а свои поля пахать и убирать ночью. Кое-где помещики пошли еще дальше: они сочли, что указ 1797 г. разрешает крестьянам работать "полнедели" лишь на свои семейные надобности: сшить детям одежду, починять кафтан, сплести лапти и т. д. Весь же урожай они стали считать своею собственностью. Осенью они отбирали весь хлеб, продавали скупщикам и крестьянам предоставляли кормиться - "как угодно". Вот почему были села, где крестьяне, снявши с полей богатый урожай, надевали сумки и шли по миру.

   Наконец, некоторые помещики придумали еще более удивительное толкование указа. Во многих местах зимою все фабрики замирают. Фабрик, заводов или иных промыслов нет. И население поневоле вынуждено "отдыхать". Между тем, каждые "полнедели" принадлежали помещикам. Спрашивается: как устроить, чтобы эта барская собственность не пропадала, если у барина фабрики нет, а подрядчик, которому можно бы сдать мужиков на фабрики, не является? Способ удалось найти: с наступлением зимы крепостным давали приказ:

   - Надевайте сумки и идите собирать милостыню в пользу барина.

   Были деревни, где все взрослое население выгонялось таким способом по милостыню. Все собранное мужики были обязаны сдать барину.

   Таково было значение указа 1797 г. Только после него сдача помещиками крестьян па заработки стала общераспространенным и заметным явлением.

   Крестьянство продолжало твердо верить правительству и надеяться на его помощь. Любопытно, что Екатерине II эта вера причинила одно время много хлопот и огорчений. Случилось это так. Когда супруг ее Петр Федорович издал указ "о вольности дворянской", то дворяне от чрезмерной радости провозгласили, что государь "даровал России вольность". Они, как сказано уже, собирались было поставить Петру III золотой памятник. Позже об этом пришлось забыть. Но неумные и неосторожные слова были произнесены и проникли в деревню.

   Деревня приняла слух "о даровании вольности России" всерьез. Однако, она видела, что никакой вольности нет. А тут государь, даровавший "вольность", вдруг оказался низвергнутым. Потом, когда он был задушен, в Высочайшем манифесте причина смерти объяснилась неясно и туманно: Екатерина объявила народу, что ее супруг умер "от геморройного припадка и прежестокой рези в кишках". И вот пошли толки, что Петр Федорович написал золотую грамоту о воле, да только дворяне грамоту эту скрыли, самого государя отравили, а на царство супругу его посадили. А затем явились и другие толки, что государь спасся и где-то скрывается от жены и дворян. Этими толками воспользовался донской казак Емельян Пугачев. Он объявил себя "государем Петром Федоровичем" и "подтвердил свой указ о земле и воле".

   - "Жена моя, - говорил самозванец, - увлеклась на сторону дворян. Они склонили ее, чтобы всех крестьян отдать в рабство, но я этому воспротивился, и они возненавидели меня, подослали убийц, но Бог спас меня"...

   Почти все поволжское крестьянство стало на сторону мнимого "Петра Федоровича". Крестьяне безжалостно истребляли помещиков. Полководцы Екатерины II Бибиков, Панин и другие беспощадно истребляли крестьян: приказано было вешать "каждого третьего", а всех остальных пороть плетьми. Так что, если в деревне было 300 человек, то войска вешали 100, а плетьми секли 200. Как и следовало ожидать, пугачевский бунт, основанный на жалком заблуждении и не менее жалком обмане, был подавлен. Но заблуждение уцелело. Говорят, долго еще в деревнях сохранялась память о "царе Петре Федоровиче", который был де "настоящим, русским, крестьянским царем", да только его "золотую грамоту" дворяне утаили. По некоторым известиям, эта память о покойном Карле-Ульрихе Голштинском в глухих местах жива до сих пор.

  

  

   Екатерина II умерла в 1796 году скоропостижно.

   От брака с Петром III у нее был сын Павел⁵. Государыня не любила его. Он жил вдали от дворца - в Гатчине. Есть известия, что государыня желала отстранить Павла Петровича, чтобы престол был передан её старшему внуку Александру Павловичу, но Павел Петрович будто бы уничтожил это завещание и объявил себя императором.

   У Павла Петровича было несколько сыновей (Александр, Константин, Николай, Михаил) и дочерей. Имея многочисленное семейство, новый государь видел, что впредь сановники и гвардия не будут вынуждены заботиться о выборе нового царя. Необходимо лишь было установить порядок перехода престола от умершего государя к наследнику. Поэтому Павел Петрович на первых же порах выработал закон о престолонаследии.

   Вот имена государей, всходивших на престол не по выбору, как прежде, а в порядке законного наследования:

   Павел Петрович; супруга его Софья-Доротея-Августа-Луиза принцесса Виртемберг-Штутгартская, нареченная в России Марией Федоровной.

   Александр I, сын Павла Петровича и Марии Федоровны.

   Николай I, сын Павла Петровича и Марии Федоровны; супруга его Фредерика-Луиза-Шарлотта-Вильгельмина королевна Прусская, нареченная в России Александрой Федоровной.

   Александр II, сын Николая Павловича и Александры Федоровны; супруга его Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария принцесса Гессенская, нареченная в России Марией Александровной.

   Александр III, сын Александра Николаевича и Марии Александровны; супруга его, ныне Вдовствующая Государыня Императрица, Мария-София-Фредерика-Дагмара королевна Датская, нареченная в России Марией Федоровной.

   Ныне царствующий Государь Император Николай II, сын Александра Александровича и Марии Федоровны; Супруга его Александра Федоровна, дочь гессенского герцога Людвига 4-го, носившая до перехода в православие имя Алисы.

   Во времена Павла Петровича память о родителях его была еще слишком жива. Правда, от крестьян и вообще от простого народа многое было скрыто. Но дворянство, например, хорошо знало, что отец Павла Петровича - немецкий герцог Карл-Ульрих, а мать - немецкая принцесса. Старым людям не нравилось, что в России "цари немецкие", из Гольштинии. И глухо поговаривали многие, что надо бы завести "царя своего", русского. Это недовольство "голштинцами" существовало долго. Павел Петрович знал о нем и постановил закон, чтобы все государи и государыни исповедовали православную веру, и сверх того объявил себя главою православной церкви. Этот закон, правда, с одной стороны, обязывал иноземных принцесс, выходивших замуж за государей, отрекаться от родной веры и переходить в православие. Зато, благодаря ему, потомки Петра III раз навсегда стали русскими по вере и этим избавлялись от нареканий, что они не русские по крови.

   Второю заботою Павла Петровича было - обеспечить свое семейство и потомство. Сами государи уже были обеспечены. В их пользу, помимо государственных средств, шли доходы с "царских имуществ", который при Елизавете Петровне были названы имуществами кабинетскими; сюда вошли, между прочим, Алтайский и Нерчинский округа в Сибири, с их богатыми золотыми россыпями, серебряными рудниками, залежами серебряных руд и месторождениями дорогих камней; в этих округах около 53 миллионов десятин. Так как население здесь редкое, то издавна сюда стали ссылать на работу уголовных и политических преступников. Здесь они размещаются в так называемых каторжных⁶ тюрьмах и работают в пользу Кабинета Его Величества по приказанию тюремного начальства. В Сибири же в личную собственность государя собирается особая подать (ясак) с кочевых инородцев. Впоследствии в личный доход Государя Императора были отчислены имения в Крыму и на Кавказе. Рост кабинетских имуществ продолжается до сих пор. Так, например, Александр II Высочайшим указом 6 августа 1887 года повелел отчислить в государеву собственность 80 тысяч десятин земли по реке Мургабу близ города Мерка. Словом, лично государи были издавна обеспечены. Но надлежало обеспечить все императорское потомство Это и сделал Павел Петрович: 5 апреля 1797 года он особым законом повелел отпускать впредь на расходы из государственных сумм: государыне императрице 600.000 рублей⁷, на содержание детей Государя Императора каждому, кроме наследника до совершеннолетия по 100.000 рублей в год, наследнику же сверх расходов на содержание двора по 300.000 рублей в год, супруге наследниковой по 150.000 рублей в год (а ежели овдовеет, то и 300.000 рублей), детям наследниковым каждому по 50.000 рублей в год. Из государственных же сумм было повелено награждать приданым при выходе замуж: дочерей и внучек государевых по 1.000.000 рублей на каждую, правнучек и праправнучек по 300.000 рублей на каждую, всех прочих великих княжен - по 100.000 рублей на каждую (статья 73 "Учреждения об Императорской Фамилии" 5 апреля 1797 года). Одновременно, сверх государственных сумм, "для удовольствования происходящих от крови Императорской Родовъ всем нужным к непостыдному им себя содержанию, определены" были "немалые недвижимые имения и знатные денежные суммы". (Статья 80 "Учреждения"). Эти отобранные на содержание Императорской Фамилии земли и получили название удельных. Из доходов с них Павел I повелел отпускать: каждому сыну своему по достижении совершеннолетия по 500.000 рублей в год, женам их по 60.000 рублей, и каждому ребенку их до совершеннолетия по 50.000 рублей; дочерям своим государь повелел отпускать с совершеннолетия до замужества по 150.000 рублей в год; внучатам с совершеннолетия по 50.000 рублей в год, а женам внуковым по 60.000 рублей в год; правнукам со дня рождения до совершеннолетия по 30.000 рублей в год, а по достижении совершеннолетия "удел деревнями на 300.000 рублей доходу и по 150.000 рублей деньгами в год"; женам правнуковым по 30.000 рублей в год; праправнукам с совершеннолетия по 100.000 рублей в год, жёнам праправнуковым по 15.000 рублей в год; внучкам с совершеннолетия до замужества по 150.000 рублей в год, правнучкам по 50.000 рублей в год, праправнучкам по 20.000 рублей в год и т. д. (Ст. 78 "Учреждения об Императорской Фамилии"). Закон этот существует до сих пор. И расходы, какие в нем назначены, покрываются из удельных имений. Когда рождается в Императорской Фамилии новый младенец, Высочайшим указом определяется его родство к Государю (внук, правнук, сын, дочь, внучка и т. д.). На основании этого указа младенцу отпускается назначенное в законе жалованье из казны и от доходов с удельных имуществ.

   В настоящее время удельных имений в одной Европейской России, (не считая Сибири, Кавказа и Закаспийского края), около 7,5 миллионов десятин. С ними не надо смешивать кабинетские земли, ибо они - личная собственность Государя, и получаемое с них составляет личный государев доход. Не надо также смешивать уделов с личною земельною собственностью особ Императорской Фамилии, так как помимо уделов Их Императорским Величествам и Их Императорским Высочествам принадлежит много земли в разных губерниях и областях России.

   Павел Петрович сильно негодовал, что французы свергли своего короля и ввели у себя республику. В надежде водворить во Франции королевскую власть против французов были посланы русские войска под начальством Суворова. Это и послужило началом целого ряда войн с Францией, которые закончились нашествием французов в Россию в 1812 г. Но до этих плодов суворовского похода Павел I не дожил.

   Дело в том, что Павел был раздражен против своего старшего сына Александра. И, говорят, хотел даже лишить его наследства. Это и побудило Александра Павловича сблизиться с несколькими вельможами. Составился заговор. Своего друга Чарторийского Александр уверял, будто он хотел лишь свергнуть отца с престола и заключить в Михайловском дворце под почетным караулом. Насколько это верно, Бог весть. Александр редко был прямодушен и редко говорил правду. Возможно, что и Чарторийскому он сказал не все.

   Во главе заговорщиков стал граф Пален и три брата Зубовы. Опасаясь участи своего отца, государь жил в Михайловском дворце. Это была крепость, окруженная рвом; попасть в нее можно было лишь через подъемные мосты. Покои государевы старательно охранялись гвардейцами, гвардейцы же так были осыпаны милостями, что государь рассчитывал на их преданность. Перед кабинетом государя денно и нощно стояли часовые. Кроме того, постоянно дежурил адъютант, который был обязан, в случае чего-либо подозрительного или опасного, немедленно во всякое время дня и ночи явиться к государю и доложить о замеченном. Наконец, существовало особое тайное наблюдение за всеми находящимися в "крепости святого Михаила", - так назывался Михайловский дворец. Любопытно, что этим тайным наблюдением заговор был обнаружен, и о нем было сообщено государю. Государь призвал графа Палена. Пален сказал ему, что умышленно примкнул к заговорщикам, чтобы раскрыть все их замыслы и намерения, и когда окончательно соберет улики, то немедленно доложит государю. Павел поверил этому и успокоился. Судя по всему, он знал многое или, по крайней мере, о многом догадывался. В последний день своей жизни за ужином был довольно весел. Тут же за столом сидел молча Александр, задумчивый и как бы не то озабоченный, не то смущенный.

   - Что с вами, Ваше Высочество? - спросил его отец.

   Александр ответил, что у него болит голова. Отец многозначительно посоветовал ему лечиться и тотчас же удалился в свою опочивальню. Заговорщики должны были понять, что медлить нельзя. И действительно не медлили.

   Государь заперся в своей опочивальне. Перед входом в нее стоял часовой. На смену преображенцев, которые в ту ночь держали караул, пришли семеновцы. Тогда Пален, Орловы и другие заговорщики направились к опочивальне государя. Впереди шел адъютант Преображенского полка Аргамаков. Именно он был обязан донести государю о малейшей опасности. Но, как говорят, за хорошую сумму примкнул к заговору. Часовой, стоявший у дверей, был захвачен врасплох и убит. Аргамаков постучал в дверь, давая знать, что явился с чрезвычайным докладом. Государь поспешил отворить дверь. Он сразу заметил, что дело неладно, и спрятался за ширмы. Рассказывают, что именно это и погубило его. Дело в том, что из государевой опочивальни была особая потайная дверь в опочивальню государыни. И Павел Петрович имел возможность скрыться чрез эту дверь. Но он, видимо, потерялся и стоял за ширмами, и здесь был окружен заговорщиками. Павел заявил заговорщикам, что отказывается от престола и соглашается, чтобы государем был Александр. Но заговорщики хорошо понимали, что царь скажет не то, если на помощь к нему явится караул. Николай Зубов схватил со стола пресс для бумаг и ударил Павла Петровича по голове. Удар был так силен, что у государя выскочил глаз. Павел рухнул на пол. Заговорщики навалились на него и стали душить шарфом. В это время какой-то из лакеев пробежал к караулу и поднял тревогу. Караул уже намеревался подняться наверх, в покои государя, но в это время появились заговорщики и объявили солдатам, что Государь Павел Петрович скоропостижно скончался, и что должно присягнуть новому Государю Александру Павловичу. Вслед затем был арестован преданный Павлу вельможа и любимец его граф Кутайсов. Во время ареста в кармане Кутайсова найден запечатанный пакет; в этом пакете Кутайсову сообщили, что ночью будет произведено нападение на Павла Петровича. Оказалось, что это донесение было получено Кутайсовым вечером, за несколько часов до убийства. Но Кутайсов торопился к своей любовнице, французской актрисе Шевалье. Он сунул нераспечатанный пакет в карман, а потом любезничая со своею любовницею, совершенно забыл о нем.

   Рассказывают, что Александр Павлович упал в обморок, когда ему донесли, что дело кончено. Впрочем, он быстро оправился. На следующий день он взошел на престол. Причем в манифесте было объявлено, что государь Павел Петрович скончался скоропостижно от удара.

   Павел I лежал в гробу в шляпе; ее надели, чтобы скрыть рану на голове, около виска. Кроме того, так как государя душили, то у него высунулся язык. Долго думали, как это скрыть. Хотели вдвинуть язык обратно в рот. Но, несмотря на все усилия, этого не удалось сделать. В конце концов язык просто вырезали. Так и похоронили императора - с вырезанным языком.

   Любопытна и еще одна подробность. Заговорщики торопились также из боязни, что скоро приедет в Петербург лучший друг Павла Петровича Аракчеев. Никто не сомневался, что Аракчеев раскроет заговор и погубит Александра. Этот лучший друг государя приехал уже после того, как Павел был убит. Он постарался заслужить милость нового государя. И впоследствии также верно служил Александру Павловичу, как и Павлу Петровичу.

   Да и вообще утаивать истинные причины смерти Павла вряд ли было нужно. В Петербурге открыто радовались этой смерти. Знакомые даже на улицах поздравляли друг друга со смертью государя и целовались по этому поводу, как на Пасхе. Словом, смерть Павла Петровича люди праздновали, как необыкновенно радостное событие.

   Эта радость требует некоторых объяснений. Уже при Екатерине II давал себя чувствовать особый разряд людей, которые впоследствии были названы разночинцами. Это были люди в большинстве образованные, но не связанные ни службою государю, ни заботами о выгодах дворянского сословия. В этот разряд попадали и дворяне и дети духовных лиц, и купеческие сыновья, и откупившиеся на волю крестьяне, - люди разных чинов и званий. Отсюда и слово: "разночинцы". Это были люди, оторвавшиеся от своей среды и живущие своим умом. Об одном из лучших русских разночинцев, Виссарионе Григорьевиче Белинском, писатель Тургенев рассказывает, между прочим, такой случай.

   Белинский и Тургенев как-то раз стали спорить о Боге. Спор тянулся долго. Наконец, Тургеневу захотелось есть. И он сказал, что не худо бы пообедать.

   - Мы еще не кончили разговора о Боге, - с упреком ответил на это Виссарион Григорьевич, - а вы говорите уже об обеде.

   Белинский был совершенно исключительный и поистине святой человек. Таких земля редко рождает. И, конечно, не много было таких разночинцев, которых до того увлекала мысль о Боге, что они забывали про еду. Но все они жили по преимуществу не заботами о денежных или иных благах, а интересами духовными, умственными (интеллектуальными). Отсюда и другое название их: "интеллигенция", т. е. образованные люди, живущие умственными интересами. В отличие от образованных чиновников, дворян, духовных лиц, купцов, которые живут для себя и для своей личной или сословной выгоды, они стали называться также "разночинною интеллигенцией".

   Откуда взялась в России разночинная интеллигенция, подробно говорить не буду. Напомню лишь по этому поводу одно мнение, которое сводится к следующему. В России всегда было немало охотников жить для Бога и для души. Но в прежние года все такие люди уходили в монастыри и там спасались. Однако, с течением времени народ стал убеждаться, что черная ряса вовсе не спасает, а чаще всего губит, и что церковь служит не Богу и правде, а начальству. Люди, жаждущие положить душу свою за ближних своих, поняли, что в кельях и церквах им нечего делать, и что настоящее дело не за монастырскими стенами, а в миру.

   Один из таких Мирских подвижников, Радищев, при Екатерине написал книгу, в которой горячо доказывал, что крестьян нужно освободить от крепостной зависимости. За это Радищев был сослан в Сибирь, а книгу его сожгли. Другой подвижник Новиков стал просвещать народ и для этого издавал полезные книги. Екатерина приказала посадить его в Петропавловскую крепость.

   Но недаром сказано: "кровью мучеников укрепляется вера". Разночинная интеллигенция умножилась. А мысль, что народ надо освободить, крепла. На вид это была та же мысль, которую выражали крестьяне словами: "земля и воля", когда шли с Пугачевым. Однако, была и разница. У крестьян это была не столько мысль, сколько желание. Они хотели воли, но не знали, как ее устроить, и полагали, будто волю может дать Пугачев. Разночинная интеллигенция понимала, что воля может быть только тогда, когда законы будут издаваться не иначе, как с согласия народных представителей, и когда народные представители будут наблюдать за исполнением законов. Интеллигенция не только хотела воли, но и знала, как ее устроить. Однако, в те поры интеллигенция надеялась, что государь согласится ввести конституцию т. е. закон о свободе граждан и народном представительстве. Но Павел Петрович всего меньше был склонен поддерживать такие надежды. Наоборот, малейший намек на конституцию он считал тяжким преступлением, всячески подчеркивал свои самодержавные права и доводил это до того, что порою требовал себе почти божеских почестей. Между тем Александр Павлович считался "другом свободы", сторонником освобождения крестьян и конституции. Вот почему люди радовались смерти Павла I: они надеялись, что Александр Павлович даст свободу.

   И, действительно, слова о конституции произносились в первые годы царствования Александра I. Конституция была даже дана новозавоеванной Финляндии и новоприсоединенному Царству Польскому (впоследствии, однако, конституция в Царстве Польском была уничтожена). В этом интеллигенция видела, что государь думает о свободе и введет ее во всей России. Однако, случилось иначе: дальше разговоров и обещаний дело не пошло, а лет через 15 после воцарения Александра I даже обещания прекратились, и под конец своей жизни государь сделался таким же сторонником самодержавия и крепостного права, как и его покойный родитель. Он даже заключил с другими государями так называемый "Священный Союз", чтобы общими усилиями охранять самодержавие и не допускать народного представительства. На основании этого договора австрийский император, когда у него не хватило войск справиться со своим народом, требовавшим конституции, обращался за помощью к русскому государю. Русский государь (Николай I) послал ему свои войска под начальством Паскевича, и австрийский народ был усмирен силою нашего оружия.

   В 1825 году Александр Павлович умер в Таганроге. Обстановка его смерти до сих пор не выяснена. Рассказывают, будто государь, под влиянием воспоминаний о смерти отца, просто скрылся и долгое время ходил по Дону и Волге в виде странника. В каком-то городке он будто бы был арестован, и так как не имел паспорта, то на основании закона о беглых и бродягах, высечен и сослан в Сибирь. В Сибири будто бы он и жил под именем Федора Кузьмичева и умер в глубокой старости уже после освобождения крестьян. А вместо Александра I был будто бы привезен в Петербург и похоронен труп какого-то донского казака. Об этом даже песня была сложена:

   "В Таганроге случилася беда,

   - Там убили молодого казака"...

   Это сказание тем более кажется вероятным, что в Сибири действительно жил какой-то старец Федор. Притом же судьба потомков Петра-Карла-Ульриха Голштинского вообще не совсем обыкновенна: сам Петр был убит, сын его Павел задушен, внук Николай I умер от чрезмерного употребления лекарства, правнук Александр II погиб от бомбы 1 марта 1881 г. Однако, никаких прямых доказательств, что вместо Александра Павловича похоронено другое лицо, пока нет. А на доказательства косвенные, которые несколько лет назад печатались, между прочим, "Новым Временем" и "Историческим Вестником", вполне полагаться нельзя.

   Во всяком случае в 1825 году после бездетного Александра на престол должен бы взойти его брат Константин Павлович. Но так как Константин был женат, вопреки воле государя, на особе нецарского происхождения, то он еще при жизни Александра подписал письменное отречение от престола. Потому воцарился следующий брат, - Николай Павлович.

   Под конец царствования Александра I интеллигенция, желавшая добиться конституции, образовала несколько тайных обществ. К этим обществам принадлежала, между прочим, и часть офицеров. Члены тайных обществ, жившие в Петербурге, решили воспользоваться замешательством по случаю замены одного государя другим, чтобы добиться, наконец, освобождения крестьян в конституции. Лучшая часть гвардейских офицеров вместе с солдатами вышла на сенатскую площадь и потребовала новых законов и порядков. Это было в декабре 1825 года, и самый "мятеж гвардейских полков" до сих пор называется "восстанием декабристов".

   Декабристы держались довольно спокойно, в надежде, что государь согласится. Но Николай Павлович приказал стрелять в них из пушек. Гвардейцы были рассеяны. Государь лично руководил следствием но этому делу. Он вызывал арестованных декабристов во дворец и здесь говорил им, что он сам желает ввести конституцию, но огорчен и обижен бунтом. Арестованные верили этому и в большинстве чистосердечно покаялись и открыли почти всех своих соучастников. Благодаря этому удалось выяснить состав всех тайных обществ. Следствие было закончено. Наиболее влиятельные и опасные для правительства декабристы были преданы особому верховному суду. Из них, по повелению Николая Павловича, пятеро казнено, а 16 человек сослано на каторгу. Однако, спор о конституции и об освобождении крестьян этим, конечно, не мог окончиться.

  

  

   В 1820 году малороссийский губернатор обратил внимание на то, как чувствуют себя крестьяне, узнавши законы о них. Случилось это так. Один сочинитель написал статью, в которой всячески хвалил правительство за его законы о крестьянах. Эта во всех отношениях приятная для правительства статья случайно попала в какую-то деревню и здесь была прочитана крестьянам. Таким образом, деревня эта узнала, какие правительство издает законы о крестьянах, и это так подействовало на нее, что произошел бунт.

   Военный губернатор донес об этом в Петербург государю. Но в Петербурге уже знали, какое действие оказывает на крестьян знакомство с русскими законами. И еще в 1818 году было запрещено печатать какие бы то ни было статьи "по крестьянскому вопросу", даже такие, в которых крепостное право защищалось. В 1821 году государь повелел запретить даже "печатание отдельных помещичьих уставов, непосредственно до управления крестьян относящихся". Это было при Александре I. Николаю Павловичу пришлось пойти еще дальше: при нем, даже в университетах было запрещено профессорам касаться некоторых русских законов. Такое отношение к законам сохранялось, впрочем, и после Николая I. Всего несколько лет назад многим газетам запрещалось приводить статьи закона. И не далее, как в 1902 году Екатеринославская газета "Приднепровский Край" подверглась жестокому преследованию за то, что напечатала подлинные слова Императора Александра II, опубликованные в "Правительственном Вестнике".

   Получается на первый взгляд совершенная нелепость. Правительство требовало, чтобы народ подчинялся законам и соблюдал законы, и в то же время запрещало знакомить народ с законами, незнанием которых, однако, никто не может отговариваться. Но это лишь на первый взгляд кажется нелепостью. В действительности же правительство могло поступать только так, как оно поступало. Для него собственные законы были опасны.

   Однажды Николай Павлович сказал смоленским дворянам следующие слова:

   - "Я буду говорить с вами, как первый дворянин империи. Земля принадлежит нам, дворянам, по праву, потому что мы приобрели их нашею кровью, пролитою за государство. Но я не понимаю, каким образом человек (т. е. крестьянин) сделался вещью. И не могу себе объяснить этого иначе, как хитростью и обманом с одной стороны и невежеством с другой".

   Не надо понимать слова: "хитрость и обман", как укоризну. Это был просто способ, благодаря которому удалось ввести в России крепостное право. И при Николае Павловиче приходилось прибегать к тому же способу. Помещики, например, южных губерний отбирали ежегодно наиболее красивых крестьянских девушек, вывозили на ярмарку и продавали приезжавшим из Турции скупщикам "живого товара" в гаремы. В северных губерниях продажа на ярмарках не практиковалась. Зато сюда приходили скупщики под видом торговцев шалями, трубками, шелками и другими товарами. И здесь происходил меновой торг: помещик брал у скупщика шаль и шелк своей жене и дочкам, а скупщик брал у помещика за это крестьянских девушек, которых отправляли целыми партиями в турецкие и персидские гаремы. Ни одно правительство, конечно, не осмелилось бы издать закон, разрешающий такую гнусную торговлю "женским товаром".

   При том же Николае Павловиче практиковались самые невероятные зверства над крестьянами. В Саратовской, например, губернии помещики изобрели такие наказания. Если женщина или девушка не подчинялась барину, то ее нагую распинали на колоде и лучинами опаливали волосы между ногами, под мышками и на голове, так же, как палят свиней, с тою лишь разницей, что свиней предварительно убивают, а потом палят, а женщин сначала палили, а потом им представлялось или выздороветь, или умереть от ожогов. Наиболее строптивых крестьян помещики приговаривали к голодной смерти; а дабы приговоренный действительно умер от голоду, ему забивали в рот деревянную втулку, привязывали эту втулку веревкой, а концы веревки барин припечатывал к голому телу сургучом (печать накладывалась именно на голое тело из боязни, что иначе кто-либо поможет наказанному снять, не ломая печати, одежду и вынуть втулку изо рта). Впрочем, некоторые помещики находили, что забивать клинья в рот уж слишком жестоко, и поэтому они на голову приговоренному к голоду надевали сетку, которую также припечатывали к голому телу именными сургучными печатями. Менее тяжких преступников помещики ставили ногами на горячую сковороду, секли солеными розгами, или колючим терновником, а раны натирали солью (конечно, дешевой, крупной - "бузуном"). Чаще употреблялось более легкое наказание: выщипывание бороды по волоску, битье под зубы каблуками, подвешивание за руки или за ноги на шесть, "уточка"⁸... Всего, впрочем, не перечислишь.

   И опять приходится сказать, что ни одно правительство не осмелится издать закон, который разрешил бы такие зверства. И подобных законов в России не было. Мало того: русскими законами прямо запрещалось убивать и мучить людей. И выходило так, что из законов крестьяне могут узнать, что их помещик не имеет права поступать так, как он поступает. Закон, стало быть, возбуждал крестьян к неповиновению помещикам. Значить, нельзя было допускать, чтобы деревня его узнала.

   Пожалуй, скажут:

   - Но, ведь, правительство знало об этих зверствах. Почему же оно не преследовало их?

   Не преследовало потому, что они были нужны и без них нельзя было обойтись. Существует мнение, что после указа Петра III "о вольности дворянской", помещики совершенно даром стали пользоваться землею и трудом крепостных, так как их обязательная служба государству прекратилась. Но это не совсем правильно. В действительности для дворян и после указа Петра III нашлась служба, и притом чрезвычайно важная в необходимая для правительства. При Николае Павловиче эту службу хорошо понимал и ценил князь Васильчиков, который сказал:

   - "Власть помещичья необходима для поддержания власти самодержавной".

   Такого же мнения был брат государя, Константин Павлович, который находил, что нельзя уничтожать помещичью власть, ибо это поколеблет самодержавную власть. Старший сын государя, Александр Николаевич (впоследствии ставший императором), находил, что крестьянам надо запретить откупаться на волю даже тогда, когда имение помещика продается за долги, с публичного торга. Сам государь Николай Павлович сказал в 1842 году государственному совету:

   - "Всякий помысел о сем (т. е. об уничтожении помещичьей власти) был бы лишь преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства".

   По меткому выражению Николая I, помещики были необходимы, как "полицеймейстеры", которые помогают держать народ в повиновении, т. е. собирать с него деньги в казну и рекрутов для войска. А казна и войско и есть то самое важное, что нужно для правительства и без чего оно жить не может. Кроме того, помещики имели постоянное наблюдение за крестьянами, не допускали, чтобы крестьянство объединилось и стало действовать сообща, помогали правительству предупреждать такие потрясения, какие были при Пугачеве. То есть каждый помещик действительно исполнял обязанности полицеймейстера, - как основные (сбор налогов и войска), так и второстепенные (предупреждение и пресечение восстаний и бунтов).

   А легко ли выполнять эти обязанности, мы видим еще до сих пор на примере полицейских чиновников. В одних местах полиция обходится сравнительно мягкими мерами, и если бьет народ в участках, то не дубовыми колами, а резиновыми палками. В других, как, например, в Тамбовской губернии, ей в 1906 году приходилось сечь крестьян нагайками по лицу и припекать папиросами груди обнаженных женщин. А в третьих, как, например, в Варшаве на пост начальника сыскной полиции пришлось назначить преступника из арестантских рот, ибо обыкновенный человек не способен на те неслыханные зверства, какие понадобились, чтобы держать варшавских жителей в покорности.

   Конечно, закон безусловно запрещает, например, такое наказание, какое придумали в Варшаве: человека, который недостаточно покорен полиции, кладут связанным на пол грудью вверх, а городовые прыгают на него со скамейки, стараясь, чтобы каблуки ударили связанного либо по груди, либо по ребрам. Но как запретить это наказание, если полиция находит, что без него жители не будут чувствовать надлежащего страха и не покорятся? Поневоле приходится сказать:

   - Делай, что хочешь, лишь бы не остаться без податей и рекруты поступали своевременно.

   Так же приходилось правительству относиться и к помещикам:

   - Делайте, что хотите, лишь бы не остаться без податей и солдат.

   И помещики делали, что хотели. Благо само правительство подавало им пример. Так, например, вельможа Аракчеев, который при Александре I безгранично вершил всеми делами, приказывал своих крестьян бить палками по животу, пока сквозь раны не выпадут кишки. Тот же Аракчеев, желая назначить смертную казнь и зная, что это законом воспрещено, приказывал "дать 12,000 палок без медика". С самим государем был такой случай. Два человека нарушили закон о карантинах. Дело это представлено было государю. И Николай Павлович написал на нем:

   - "Слава Богу, смертной казни у нас не бывало, и не мне ее вводить. Прогнать сквозь 1000 человек 12 раз".

   То есть, дать двенадцать тысяч палочных ударов. А может ли человек остаться в живых если его 12 тысяч раз подряд ударили со всего размаха палкой, - об этом умалчивалось.

   Скажут, пожалуй, еще так:

   - Неужели крестьян ничем, кроме угрозы бесчеловечными наказаниями, нельзя было удержать в покорности?

   Конечно, способ был и притом довольно простой: установить такие законы и порядки, чтобы народу они нравились, и чтобы народ сам дорожил ими и считал справедливыми. Но народ считал, что вся земля, а в том числе кабинетская и удельная, принадлежат ему, и что помещики владеют ею несправедливо. Государь же, как мы видим из его речи, считал, что земля должна быть дворянскою. Народ ждал воли. Но даже не только воля, но и простое освобождение крестьян от крепостной зависимости значило, что помещики должны лишиться дарового мужицкого труда. А раз помещики этого лишатся, кто же будет охранять самодержавие? Положение осложнялось тем, что крестьянство терпело все бедствия лишь в надежде на правительство. "Вот правительство даст землю, вот правительство освободит".

   Между тем правительству надо было думать о другом. Был, например, такой случай. Помещик Подольской губернии граф Мечислав Потоцкий хотел отдать крестьянам 2/3 своей земли. Правительство запретило это, так как считало, что пример Потоцкого взволнует крестьян в других местностях. И это опасение было основательным, ибо крестьяне других местностей действительно заволновались бы. Но столь же основательные опасения заставляли скрывать, что Потоцкому запрещено подарить свою землю. Ибо если крестьяне узнают об этом запрете, то скажут: "Вот как о нас правительство заботится! Значит, нечего на него надеяться"...

   Законы, указы и распоряжения, сколько-нибудь ограничивавшие крепостное право, правительству приходилось скрывать, ибо они "бунтовали" народ против помещиков. Законы, указы и распоряжения, ограждающие крепостное право, тоже приходилось скрывать, ибо они подрывали веру крестьян в правительство и тем бунтовали народ и против самодержавной власти, и против охранителей ее - помещиков.

   Вот причина той "слепоты", на которую уже давно жалуется наш деревенский люд. Жалоба эта особенно выразительно вылилась у депутата Тамбовской губернии Лосева в государственной думе 1906 года.

   - Сила у нас, крестьян, несметная, как у Самсона богатыря, - говорил Лосев. - Но, подобно Самсону, слепы мы и не видим, куда идти, чтобы нам стало лучше. Мечемся мы. И в конце концов с горя можем сделать так же, как Самсон. Скажем: "умри, душа моя, вместе с филистимлянами". Мы можем поколебать все здание государства русского, и оно рухнет. Пусть при этом мы сами погибнем. Но пусть также погибнут и ослепившие нас.

   Эта жалоба вполне основательна. Но мы видели, что правительству нельзя было заботиться о просвещении, при котором невозможно сохранить ни крепостное право, ни веру в то, что начальство заботится о народе. А затем начальству пришлось не только не заботиться о просвещении, но и принять против него особые меры.

   При Александре Павловиче и Николае Павловиче крестьянство было по-прежнему, как и в смутное время, невежественно. Как и прежде, оно не знало, как устроить "землю и волю". И как прежде было вынуждено, по слепоте своей, возлагать надежды на других. Однако, появилась уже разночинная интеллигенция, которая готова была голову положить за крестьян. А главное, она знала, как надо устроить, чтобы была и земля и воля. Пусть крестьянство по-прежнему было ослепленным Самсоном, который хоть чувствует, что может потрясти столбы здания, но понимает также, что он при этом, по причине слепоты своей, и сам не спасется, и может лишь сказать:

   - Умри, душа моя, вместе с филистимлянами.

   Но над головою этого Самсона уже появился зоркий орленок. Сам по себе он никакого вреда зданию причинить не мог. Но научить Самсона, как надо потрясти столбы, чтобы обломки упали на головы только "филистимлян", он очень мог. Для правительства возникала страшная опасность, что бессильная по своей малочисленности интеллигенция соединится с могучим, как Самсон-богатырь, но беспомощным по своей слепоте и своему невежеству, крестьянством. Интеллигенция обладала достаточным знанием, как устроить новые порядки, а народ достаточной силой, чтобы претворять это знание в дело жизни. И такое соединение было тем более вероятно, что интеллигенция стремилась к тому же, к чему и простонародье.

   До какой степени государь Николай Павлович понимал эту опасность, можно судить по следующему. Между прочим, декабристы, еще до бунта в 1825 года, много думали, как устроить новые порядки. План нового государственного устройства был написан в виде законов, которые были названы "Русской Правдой". Ничего страшного в этой книге не заключалось. Это был именно план государственного устройства, в общих чертах такой же, какой принят ныне в Германии, в Швеции, в Дании, в Италии и в других странах. Но государь Николай Павлович ясно видел, что получится, если такая книга проникнет к крестьянам и наложил на "Русскую Правду" строжайший запрет. Книга эта находилась под запретом 80 лет. И напечатана в России лишь после манифеста 17 октября 1905 года. То же понимание опасности подсказывало ряд других мер: преследование школ, затруднение доступа к образованию, запрещение газет и книг, особенно дешевых и доступных народу по языку, и многое другое, о чем мною подробнее рассказано в книжке: "Из истории русской школы". За каждым интеллигентным человеком, который попадал в деревню, приказано было устанавливать особый полицейский надзор. Если интеллигентный человек сближался с простонародьем, полиция отмечала его как "политически неблагонадежного" и поручала шпионам тщательно следить за ним. Бывали такие случаи: образованные люди, желая послужить народу, поступали в волостные писаря; это было замечено начальством, и за волостными писарями стали наблюдать. И вот, если исправник или становой пристав замечали, что писарь пьянствует и берет взятки, то он считался человеком благонадежным, а писаря, который не пьянствовал и не брал взяток, считали неблагонадежным и его прогоняли со службы. Потом пришлось распространять об интеллигенции заведомо ложные слухи, - что интеллигенты безбожники, что их подкупили иностранцы "взбунтовать Россию" (иностранцы, дескать, завидуют тому, что Россия сильна, и подкупают русских изменников, в надежде при их помощи обессилить нашу державу). Чтобы вооружить народ против интеллигенции, пользовались всяким предлогом. Например, однажды в Петербурге происходили частые пожары. Немедленно появились какие-то темные люди, которые стали распространять слух, что поджоги устраивает интеллигенция. Этот способ, впрочем, практикуется до сих пор. Так, летом 1906 года выгорел город Сызрань. И как раз во время пожара пущен был слух, что жгут "студенты", оказавшийся, конечно, гнусною сплетней.

   Отсюда и получилась так называемая "рознь между народом и интеллигенцией". Интеллигенция все силы употребляла на то, чтобы народу добыть волю. Народ тоже хотел воли, но не сочувствовал интеллигенции и враждебно относился к ней. Правда, народ не всегда и не везде избивал интеллигенцию, хотя порою темные люди выходили против нее с кольями и ножами. Но почти всегда и почти везде он не понимал её. Между прочим, рассказывают такой анекдот. Когда декабристы на сенатской площади говорили о конституции, то неграмотные люди удивлялись и спрашивали будто бы друг у друга:

   - Что это такое - конституция? Должно быть, это жена Константина.

   Было ли так в действительности на сенатской площади,- Бог весть. Но позже много раз слово "конституция" вызывало недоумение, как непонятное, "вряд ли не басурманское", и, по всей вероятности, для мужика очень вредное (иначе бы зачем начальство сажало в тюрьму людей, говорящих об этой самой конституции?). И много лет понадобилось, прежде чем простой народ начал понимать, что это - иностранное слово, а означает оно государственный порядок, который необходим для того, чтобы народ получил и землю и волю.

  

  

   Говорят, Николай Павлович, умирая, сказал сыну:

   - Сдаю тебе команду не в таком порядке, в каком я желал.

   И действительно, "команда" была далеко не в порядке. При Николае Павловиче заседало множество разных комиссий "по крестьянскому вопросу". Чиновники много думали, как решить этот, "вопрос". Но ничего не придумали. Все соглашались, что надо, наконец, установить точный закон о правах помещиков и крестьян, и что оставить дела в прежнем неопределенном положении нельзя. Но выходило так: если издать закон, какого желают помещики, то крестьяне потеряют последнюю надежду на правительство и станут "бунтоваться" против него. А если ограничить власть помещиков, то закона об этом нельзя опубликовать, ибо помещики будут действовать по-прежнему, и, значит, крестьяне, узнавши о таком законе, опять-таки "станут бунтовать" против помещиков. Словом, какой закон о крепостном праве не напиши,- выйдет бунт. А между тем, бунтов и без того было слишком достаточно. Министерство внутренних дел уверяет, что за царствование Николая I в России было 556 крестьянских бунтов,- средним числом около 20 в год. Эта цифра сама по себе очень внушительна. Но она слишком далека от действительности. Так, например, министр пишет, будто в 1872 г. в Саратовской губернии был бунт лишь в одном имении. А на самом деле в 1842 г. в Саратовской губернии происходили бунты в 37 имениях. В 1847 году сильные крестьянские волнения происходили в Витебской губернии. В 1848 году волнениями было захвачено 27 губерний. Правда, крестьяне были усмирены солдатами. Но через 6 лет, как раз во время несчастной для Николая I крымской войны с турками, французами и англичанами, начались волнения в 10 губерниях. Интеллигенция также была неспокойна, и ее приходилось сажать в тюрьмы и ссылать (в числе других был сослан на каторгу, между прочим, и знаменитый писатель Ф. М. Достоевский).

   При таком смутном состоянии государства вступил на престол Александр II. Раньше он был сторонником крепостного права. Но смута поколебала его. Он решил, что "лучше дать это сверху прежде, чем народ сам возьмет снизу". Что разумелось под словом "это" - неясно. Но крестьяне надеялись, что "это" - земля и воля, а интеллигенция добавляла: "и конституция". 19 февраля 1861 года был подписан манифест об освобождении крестьян от крепостной зависимости. При этом земля еще раз была объявлена дворянской собственностью; часть её поступала к крестьянам, но за особую плату, узаконенную под названием "выкупных платежей". Впрочем, законы о наделении землею и о временных обязанностях крестьян к помещикам были написаны так туманно, что народ не скоро понял их. В первое же время крестьянство радостно объявило: