Главная » Книги

Пинегин Николай Васильевич - В ледяных просторах, Страница 2

Пинегин Николай Васильевич - В ледяных просторах


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

наши вытянутые физиономии! Тронулись в путь, прорезая лед, как на ледоколе. Немного погодя подул ветерок, замерзшие каналы и полыньи стали очищаться, а мы подняли паруса. Паруса - плохие помощники во льдах такого свойства, - двигались мы очень плохо. Лед сильно изменился, характер его совсем не тот. Похоже, что это не лед Баренцева моря, а какой-то иной, вероятнее всего, принесенный из полюсного бассейна. Льдины покрыты сугробами нетаявшего снега, морская волна едва ли касалась их непорочной белизны. Все выглядело достаточно угрожающе. Может быть, нам следовало еще с утра повернуть обратно и попытаться пробиться на север гденибудь в другом месте, но не хотелось отступать, пока с наблюдательной бочки виднелись каналы. Через несколько часов и эти последние полосы воды стали выклиниваться13. Седов поднялся в бочку.
   - Тут надо собак запрягать, ехать на санях, а не на пароходе!
   Мы повернули на юг.
   Когда выяснилась неудача, я прилег отдохнуть после утренней вахты. Сквозь сон услышал необычайное оживление на корабле, потом возбужденные крики: "Медведь, медведь, берите винтовки!"
   За время моего сна "Фока" выбрался из тесного льда и пробивался уже широкими каналами между крупных ледяных полей с отдельными высокими торосами. На одном из них и увидали медведя - шагах в 500 от судна. Огромный белый медведь забрался на самую вершину тороса. Покачиваясь и важно поворачивая голову на длинной шее, он старательно тянул ноздрями воздух. Четверо выскочили с винтовками: Седов, Кушаков, штурман и я. Медведь не обнаруживал боязни, мы решили выждать, не стреляя, пока судно не подойдет ближе. Кроме Седова никто еще из державших винтовки не имел дела с медведями, - немудрено, что стрелков трепала жестокая охотничья лихорадка: когда, наконец, кто-то не выдержал, выстрелы посыпались горохом.
   Медведь стоял совершенно спокойно. Он только с еще большим недоумением продолжал рассматривать странный предмет, повстречавшийся ему на плавучем льде, и с удивлением поворачивал голову за мимо летевшими пулями.
   Выстрела после десятого кто-то, видно, поймал трясущуюся мушку или просто прилетела шальная пуля, - медведь как будто осел. Однако, быстро оправившись, он забрался по торосу еще выше. Спустя минуту, к величайшему нашему торжеству, получив еще пулю, зверь свалился и остался лежать без движения. Разгорячившиеся шпики продолжали стрелять.
   - Будет, не стреляйте, он убит, шкуру испортим, - закричал Седов и в одну минуту с веревкой в руках по шторм-трапу спустился на первую попавшуюся льдину. Штурман, бросив винтовку, последовал за Седовым.
   Я собрался было кинематографировать всю эту суматоху, но, бросив вслед убегающим взгляд, понял, что кинематографировать, пожалуй, не вполне своевременно и просто: "убитый" медведь удирал. Седов и штурман, убежав с голыми руками, теперь то приближались, то быстро отскакивали от медведя. Казалось, каждую минуту могло случиться нечто меняющее их положение. Во всяком случае уже в тот момент было трудно разобрать, кто за кем охотится.
   В магазине моей винтовки оставалась еще пара патронов. Отставив кинематограф и спрыгнув за борт, я побежал, что было мочи, на выручку. Провалившись несколько раз сквозь рыхлый лед, я, мокрый по пояс, догнал наконец безоружных охотников.
   Положение их несколько улучшилось, - медведь бросился в воду и плавал в канале. Иногда он, свирепо рыча, направлялся к нашим охотникам, тогда Седов бросал в него конец веревки, и медведь с злым шипением отплывал. Я собирался уже разрядить ружье в его треугольную голову, - Седов закричал мне:
   - Снимите его, снимите же этого черта!
   Правда, со мной был карманный аппарат, а медведь выглядел так великолепно! Когда, оскалив зубы, он поворачивался к нам и высоко высовывал из воды длинную могучую шею, он казался чудовищным - виденные в зоологических садах были не что иное, как котята пред таким экземпляром.
   За время, пока я вынимал аппарат из футляра, снимал и опять прятал, медведь, видимо, пришел к заключению, что тут слишком много народу, и отплыл от нас. Я удосужился взяться за винтовку и выстрелить, когда он уилыл уже шагов на 50. Пуля ударила в шею, но не остановила. Он только тише поплыл. Я выстрелил еще раз, но промахнулся. Но первая пуля, видимо, убила медведя: его движения становились медленнее, он доплыл до небольшой льдины и скрылся за ней. Седов и штурман подбежали к этому месту, но за льдиной зверя не было. Куда он исчез, - нырнул ли под лед и не мог выбраться, или просто потонул, - для нас осталось загадкой.
   Увы. Веревка сиротливо волочилась по льду при нашем возвращении, а торопливый снимок медведя оказался смазанным.
   4 сентября. Продолжаем идти к югу. Значительно легче, чем на север, впереди уже темное "водяное" небо, крап льда недалек. Опять встретили медведя, и опять результат охоты плачевен. Седов подстрелил медведя, но этого крепкого зверя не так-то легко убить с одного выстрела. Мишка, оставляя красный след, принялся улепетывать. Нам следовало бы несколькими залпами, если не убить, то хоть ранить посильнее. Но один "опытный зверобой" так горячо просил умерить охотничий пыл и говорил с таким жаром: "Подождите, подойдем ближе и, клянусь головой, уложим наверняка!" Совета послушались, хотя до медведя в этот момент было не больше 200 шагов. Может быть, при других обстоятельствах совет оказался бы хорошим, но "Фока" как раз задержался в одном из каналов, - медведь стал быстро отдаляться. Мы пробовали догнать раненого по льду, но, конечно, не могли, как он, в одно мгновение перелезать через высокие торосы, переплывать каналы и полыньи. Скоро мы совсем остановились перед полосой мелко битого льда, в то время, как мишка, смело бросившись в эту кашу, нырнул, через полминуты вылез на плотный лед и заковылял дальше.
   Вечером. Около сумерек высвободились из льдов и повернули вдоль их края на восток, пересекая изредка полосы блинчатого льда. К ночи погода прояснилась, побаловала тишиной. Новая Земля открылась, когда сумерки совсем сгущались, показалась тяжелой, сливающейся с небом массой.
   Седов, надеясь воспользоваться свободным фарватером, виденным около Новой Земли, хочет пробиться насколько возможно дальше к северу, если бы даже и пришлось отказаться от достижения Земли Франца-Иосифа в эту навигацию. Мы идем к Новой Земле и вдоль нее на север.
   Рано утром, едва мы приблизились к Новой Земле, подошли с моря льды. Чтоб не быть прижатыми к берегу, нам пришлось укрыться под островами. Предыдущей ночью, сменившись с вахты в 12 часов, я еще оставался долго на палубе: в начале первого часа загорелось на небе северное сияние - первое виденное нами. Утром проснулся от тишины, сменившей привычный стук машины, скрип такелажа {Такелаж вся система мачт, снастей, блоков и тросов, поддерживающих и приводящих в движение паруса.} и удары льдин в борта. Мы стояли у о. Берха. Впрочем, скоро загремела якорная цепь, и мы через пролив Пахтусова14 поплыли. Все - дальше к северу - проливы были чисты.
   Мне эти места были уже знакомы, я проходил здесь в 1910 году на крейсере "Бакан"15, охранявшем промыслы. Но тогда "Бакан" плыл в средине лета. В этот раз весь пейзаж выглядел совершенно другим. Впрочем, хорошо запоминаются в проливе Пахтусова между островами Личутина и Берха своеобразные камни на берегу Берха, похожие на окаменелых гигантов, и ледники Архангельской губы. Посмотрев попристальнее, путешественник всегда заметит и промысловую избушку норвежских промышленников на о. Б. Заячьем.
   Оставив позади острова Личутина и Заячий, мы повернули ближе к берегу: всем хотелось посмотреть поближе на ледяные обрывы его, к тому же наш геолог интересовался вопросом, где находится конечная морена ледника {Морены груды щебня и камней, откладываемых ледником при его движении.} и какова глубина моря вблизи ледяной стены.
   Какая красота! Ползет вниз по наклонной плоскости волнистый поток льда, могучая ледяная река, вся застывшая и твердая, река - иногда десяток километров шириной и много десятков метров глубиной. Достигнув моря, поток обламывается и обнаруживает стену прозрачного льда, - вверху зеленоватого, ниже - голубого, а в самом низу - прекрасного синего цвета, настолько яркого и чистого, что не может быть красок для передачи его. На поверхности ледника волны; гребни их увенчаны полосами снега. Исток этой реки не виден нам, он где-то на вершинах гор, не то скрытых облаками, не то потопленных этой рекой, - мы видим только обрыв, весь изломанный, исполосованный тысячами трещин и провалов. Пади, овраги, гроты, мосты, арки, колонны и пещеры, увешанные сталактитами, - все изо льда.
   Около трех часов плыл "Фока" мимо ледяной стены. В то время как производился промер, мы то удалялись от ледяного берега, то подходили чуть не под самую стену. Тогда она начинала вырастать, быстро поднимаясь к небу. Становилось жутко: так велики оказывались голубые прозрачные скалы, и так мизерен в сравнении с ними "Фока", а склоненные, еле держащиеся колонны льда, казалось, вот-вот рухнут и раздавят в прах проползающий мимо кораблик. Голос лотового матроса раздавался в такие минуты глухо и странно, как в подземелье; особенное, непривычно звенящее эхо повторяло слова; все разговоры на палубе и на мостике как-то сами собой умолкали, словно им здесь не могло быть места. Мы слышали в тишине, как нечто глухо грохочет в глубине стены, изредка звенит что-то звоном лопнувшей тонкой струны, - и все еще больше задерживали дыхание, еще глуше звучал голос, выкрикивающий глубины.
   Глубина моря в этом месте колебалась между 25 и 60 саженями16; ближе к леднику мельче, дальше - глубже.
   На картах Главного Гидрографического Управления значился пролив между островами Панкратьева. Пролива там не оказалось, - ближайший к Новой Земле остров оказался полуостровом. Наш вождь не терял надежды воспользоваться другим, западнее лежащим проливом.
   День склонялся к вечеру. Идти ночью мимо этих неисследованных берегов слишком рискованно. Мы решили переночевать в проливе.
   Никто не сходил с палубы в этот день, все продрогли, утомились. В то самое время, как мы собрались проглотить по стакану чая, сверху раздался крик: "медведи". "Фока" только что отдал якорь, грохотала якорная цепь, - а медведи, не обращая на "Фоку" внимания, располагались на ночлег в каких-нибудь метрах 800-х. Один из зверей разрывал снег, устраивая себе, повидимому, ложе.
   О, на этот раз мы выработали точную диспозицию. Четыре охотника должны были заехать в глубокий тыл медведей с таким расчетом, чтоб согнать их под выстрелы другой партии. Торопливо спустили шлюпки и в сгущающейся темноте отправились исполнять свои кровавые замыслы. Седову и мне не сразу удалось пристать: припай молодого блинчатого льда у берега оказался слишком тонким и не выдерживал тяжести человека. Вылезая из шлюпки, я принял хорошую ванну по пояс. Это обстоятельство послужило, пожалуй, на пользу: как я убедился тут, ледяная ванна весьма успешно излечивает охотничью лихорадку - трудно сохранить страстное желание убить медведя, будучи закованным в ледяной компресс. А тут еще надо смотреть в оба, чтоб не провалиться с головой, - ступать непослушными членами осторожно и внимательно.
   Выбравшись на лед, мы не могли рассмотреть, где медведи. Уже начали стрелять с берега - целая канонада, а мы все еще напрягали зрение, но не видели ничего, кроме огненных полос на берегу. Вот с горы раздались крики:
   - Бегите скорее к медведям, стрелять не будем!
   Тут пришлось забыть на время, что лед прогибается больше, чем хотелось бы, а колени плохо гнутся. Мы побежали по указанному направлению, проваливаясь то одной, то другой ногой и совсем скоро наткнулись на медведицу с крупным медвежонком. Он был ранен, а медведица со стонами и беспокойством ходила около него. На близком расстоянии Седов сразу покончил с медвежонком, я же парой выстрелов убил и медведицу, убегавшую неуклюжим галопом.
   Поздно вечером мы лакомились медвежьим бифштексом. Охотники получили по доброй чарке коньяку. Медвежатина имеет своеобразный запах, но это не мешает мясу быть вкусным и нежным - таково было общее мнение".
  

Глава третья

...И сердцу рокочут приливы "спеши",

И манят свободные птицы...

Бальмонт

   В моем дневнике не записано ни слова с 6-го по 17-е сентября. А между тем в этот промежуток случилось несколько событий, оказавшихся решающими в нашей судьбе. На этот раз я вполне извиняю свое небрежение: оно происходило только от неимения времени. Иногда после почти беспрерывной суточной работы мы еле добирались до коек и засыпали в чем были, чтоб через несколько часов снова принять участие в непривычной многим физической работе.
   После охоты 5-го сентября все засиделись очень долго. Рассказывали подробности охоты, рассматривали ужасные пули "дум-дум" моего ружья - их вынули из туши убитой медведицы в виде грибов с отколовшимися осколками. Разошлись только перед рассветом.
   Утром я не слыхал ни суеты при поднятии якоря, ни работы винта. Проснулся от сильного толчка, какой-то беготни и криков на палубе. "Фока" плотно уселся на мель. Я чувствовал себя несколько виноватым за свой сладкий сон. В 1910 году на "Бакане" мы сидели на мели в этом же самом проливе и месте. Будь я на палубе, мог бы, вероятно указать Седову приблизительное местонахождение мели. Накануне я, впрочем, предупреждал его о приключении "Бакана", но местности с некоторого расстояния указать не мог. Точно так же, как и "Бакан", "Фока" шел с промером и оказался на мели через несколько мгновений после крика лотового матроса: "Тридцать пронесло".
   Ни Седов, ни капитан не придали большого значения посадке на твердый, ровный грунт в почти закрытом проливе. Это, казалось, была досадная задержка на нашем пути - и только. Седов отдал приказание завезти якорь, перенести кое-какой груз на корму и, поручив дальнейшее руководство работами капитану, сам с Визе и матросом Томиссаром отправился на берег Панкратьева острова определить положение его и мели астрономическим путем.
   В продолжение дня работали над освобождением. Без кипучей энергии Седова всегда как-то плохо налаживались подобные работы, а он задержался на берегу: солнце долго не давало поймать себя секстаном; только к часу дня отделилась от берега шлюпка уже при начавшемся ветре. До берега было километра четыре. Пока шлюпка прошла половину этого расстояния, ветер усилился. Нам на "Фоке" было видно, с каким трудом давался гребцам каждый метр, но шлюпка все-таки подвигалась, к трем часам ей оставалось проплыть до судна какие-нибудь две сотни метров. И вот в это самое время ветер вдруг, как сорвавшись, задул очень крепко, настолько, что шлюпка сразу остановилась, - видно было, как при всех усилиях она не могла сдвинуться с места.
   Капитан распорядился спустить большой баркас; в него сели девять человек и поплыли на помощь. В это же самое время показались на горизонте льды и направились в пролив.
   А ветер усиливался и усиливался. Когда баркас взял шлюпку на буксир, оказалось, что и девять пар рук не могут выгрести против такого ветра: он перешел в Ю.-З. шторм. Льды же подходили ближе и ближе грозной и плотной чертой. Откуда так внезапно взялись они? Нужно что-то сделать. Мы выбросили с борта на длинном лине буек, сделанный наскоро из спасательного круга, но он не успел доплыть и помочь нашим. Прежде чем на баркасе заметили буек, льды окружили "Фоку", подтянуться, пользуясь буйком, уже не было возможности. Еще несколько минут спустя лед подхватил баркас и понес его от "Фоки" куда-то вдоль по проливу.
   Думается, сам Соломон не мог бы решить, чьему положению отдать предпочтение, - оставшихся ли 5 человек на судне без шлюпок на мели во время страшного шторма, среди льдов, напирающих с моря, без возможности что-нибудь предпринять для облегчения положения судна и своих унесенных льдом товарищей, или же положению находящихся в двух шлюпках без парусов, без куска хлеба в кармане, одетых по-летнему - в одни пиджачки для легкой гребли.
   К одиннадцати часам лед упаковал весь пролив, шторм немного ослабел. Незадолго до полуночи около борта послышались голоса: Седов с командой добрался по льду при помощи досок и вёсел с баркаса, из которых делали настил там, где лед был непроходим. Шлюпка и баркас остались в полутора километрах от "Фоки".
   Шторм продолжался до полудня следующего дня. Как только он прекратился, льды слегка разошлись, а у нас закипела горячая работа по снятию с мели. Каких только средств не перепробовал Седов! Завозили якоря простые и ледяные на стоявшие вблизи "Фоки" - тоже на мели - льдины, ставили паруса, перегружали на корму все больше груза, наконец сгрузили на льдину все бревна с палубы. Но вчерашним напором льда "Фоку" крепко вдвинуло на мель, - не помогали никакие ухищрения.
   А погода становилась все холоднее и неприятнее. После шторма в затишье повалил снег и закрыл толстым слоем всю палубу; потом поднялась вьюга и за моментом тишины - опять снег; и так - все следующие дни: очевидно, в это время здесь уже трудно ждать хороших погод. И, просыпаясь, мы видели все тоже свинцовое небо, белые берега, бьющие в борт льдины да белые легкие хлопья снега, все более запушающие такелаж. Лед в проливе то сгущался, то расходился, то напирал на судно или, качаясь на волнах, колотил в борта.
   Ночь на 8-е сентября отличалась особенным беспокойством. Команда за день выбилась из сил на работе без всяких смен: люди буквально почти не стояли на ногах. Седов был принужден отпустить всех, кроме очередной вахты. И вот в это самое время подошла с океана крупная зыбь, и стоящие на мели льдины принялись основательно колотить в борта "Фоки". Нам казалось тогда, что другое судно, построенное не столь прочно, выдержало бы не больше десятка ударов подобной силы. "Фока" в эту ночь завербовал горячих поклонников, верных до гроба. Корпус корабля, казалось, спаялся в одно целое, - льдины, разбивавшие в щепы бревна, подвешенные на защиту бортов, не причиняли ему существенного вреда, если не считать неглубоких царапин.
   Сначала удары не особенно тревожили нас. Но дело изменилось, когда подошла гигантская льдина и, остановившись на мели, принялась бить ниже ватерлинии с силой, достаточной, чтобы сдвинуть с места скалу, бить методически и настойчиво, - нам стало не по себе. Но что могли мы предпринять, кроме тех же подвесов из бревен?
   Мне памятна эта ночь. Я стоял на мостике дежурным и думал о зависимости нашей от стихий и о том, как море закаляет характеры. Вот теперь судно в очень опасном положении, улучшить это положение нет средств - и что же? - Все отправились спать. Но спят чутко; если их разбудят, встанут, будут делать, что нужно, готовые ко всему, а если дадут проспать положенное время, то утром примутся, как муравьи, за работу по спасению щепки, на которой живут, одинаково мало удивляясь опять-таки, если завтра придется повстречаться с новой опасностью.
   А удары в борт, сопровождаемые треском дерева и отламывающегося льда, усиливались.
   Вдруг после одного особенно сильного толчка наступила тишина. "Фока" поплыл: упрямая льдина столкнула его с мели.
   Говорят, не нужно откладывать на завтра то, что можешь сделать сегодня - эта пословица особенно уместна на море, а еще более в полярных странах. Нам следовало немедленно же отыскать и поднять брошенные шлюпки. Седов же, обрадованный счастливо окончившейся атакой льдины, не только пожалел будить команду, но даже отпустил спать и вахтенных матросов - на них действительно жалко было смотреть. Вместо команды он поднял на ноги всех членов экспедиции. Они заменили матросов на руле, в кочегарке, на лебедке и у якоря. Мы сделали все нужное, чтоб перейти возможно ближе к шлюпкам и встать на якорь. Поднять же тяжелый баркас не хватило рук.
   Еще во время перехода прояснило, а утром температура опустилась до -14°С. Проснувшись, увидели, что за ночь между "Фокой" и шлюпками набило мелкого льду, а мороз сковал его в одно целое, но непроходимое. А шлюпки нужно было достать.
   Ночной отдых стоил суток беспрерывной, воистину каторжной работы. Характер льда не допускал возможности подтянуть баркас по воде, а лед только в некоторых местах выдерживал его большую тяжесть. При первой же попытке баркас провалился килем. Когда наконец его высвободили и протащили с десяток метров, лед опять не выдержал, - в воду провалились и баркас и все тянувшие его. Почти весь первый день прошел в приключениях такого рода, а расстояние до "Фоки" почти не уменьшилось. Трудно протиснуться канату сквозь игольное ушко, но мы говорили: ежели придет крайность, полезешь и в ушко. Если перед вами стоит какая-нибудь задача в полярной стране, то она, вернее всего, из категории почти неисполнимых: то есть кажется до поры, пока вы не отделите неисполнимость от "почти" и не направите всю изобретательность и энергию к одной цели - исчерпать все возможности. Часто оказывается, что при некотором напряжении воли возможно гораздо большее, чем кажется на первый взгляд. К этой истине мы пришли не сразу. Работа с баркасом была только первым опытом пролезания в игольное ушко.
   Команда "Фоки", перепробовав множество способов и промокнув до нитки, добилась-таки движения вперед. Под баркас пришлось подложить длинные жерди, на них он не так часто проваливался, но поступательное движение улучшилось только, когда с "Фоки" подали длинный трос, связанный из всех имевшихся канатов, и стали тянуть им баркас при помощи лебедки. Попрежнему лед часто оседал, а трос рвался каждые 20 минут, но все-таки этим способом утром 10 сентября баркас был доставлен на борт. Ко времени, когда кончили эту работу, лед смерзся сильнее, более легкую шлюпку доставили без затруднений.
   В это время за островами плескалось свободное море. Мы могли бы смело пуститься в путь... но "нос вытащишь, хвост увязнет" - едва успели шлюпки водвориться на свое место, снова поползли по небу тучи, юго-восточный ветер опять задул с силою шторма, а в пролив, как в завязанный мешок, набрались льды в таком количестве, что весь пролив оказался запакованным.
   Нансен говорит, что величайшая полярная добродетель - терпение. На этот раз мы упражнялись в познании ее почти три дня, пока свирепствовал шторм. Под утро 12 сентября ветер стих, наступила оттепель, появились между льдинами прогалины и, хотя лед был очень тесен, "Фока" перешел в наступление: весь этот день он пролезал из полыньи в полынью, ломал, крошил, давил, но сила вражья не сдавалась, до открытой воды оставалось еще больше половины - тут он и застрял. За ночь "Фоку" вместе со льдом продвинуло к матерому берегу. На следующее утро нам как будто повезло: открылся канал, которым мы вышли в большую полынью у полуострова Панкратьева... К сожалению, из полыньи-то выхода не оказалось. Пришлось встать на якорь и утешиться надеждой, что когда-нибудь да разойдутся льды.
   Увы! В этот же вечер, как бы в ответ на наши ожидания, последовал страшный шторм со снегом и вьюгой, полынью зажало. Через сутки шторм стих. Прояснило... Но что мы увидели!
   Сплошной, смерзшийся лед закрывал все проливы и бухты, только на самом горизонте за Крестовыми островами чернела полоска воды.
   Мы затерты льдом.
   Мороз уже несколько дней держался стойко, не выше 8 градусов. Потом повалил густой снег.
   - Зимовка?
  

Глава четвертая

  
   Как перепутались все наши планы и предположения событиями последних недель. Как неожиданно остановились мы на полпути!
   Мало удовольствия носиться с кораблем, затертым посреди открытого моря, как это было с Пайером или экипажем "Ганзы"17. Ежеминутно ожидать гибели корабля, потерять волю и всякую возможность следовать своим планам, одну мысль лелеять - о спасении жизни, смотреть месяцами и годами на одну и ту же льдину, давая отдых глазу только видом клочка воды в редкой трещине ледяного поля - ужасно!
   А такая участь могла бы выпасть и на нашу долю, если б мы стали упорствовать в достижении Земли Франца-Иосифа первоначальным путем, - мы, наверное, испытали бы все приключения заключенных на судне, затертом плавучими льдами. По книгам мы имели достаточно полное представление о жизни такого рода и решительно предпочитали не испытывать ее. Что стали бы делать на плавучем льду геолог, картографы, художник, все мы?
   Но... так устроен человек. От Седова до младшего кочегара все - еще и после 15 сентября - ожидали движения вперед и всей силой желания стремились вырваться из ловушки, поставленной судьбой. Хорошо помню, как на запорошенный снегом мостик часто выбегал то тот, то другой матрос, или кочегар и, стоя на белом фоне вырезанным силуэтом, подолгу всматривался в узенькую полоску на горизонте: там маячило море. Одного сменял другой и так же надолго замирал, как будто ожидая чуда, что вот придет ближе море, и мы поплывем дальше:
  
   Через лед и туман
   К дальним горам
   Земли Петерман.
  
   Так устроен человек. Он желает в точности следовать поставленным планам, хочет, чтобы все делалось по его расчетам без задержки, не терпит ее и, когда дело касается нарушения расчетов, забывает и опасность и жизненные удобства и все на свете.
   Правда, для нас остановка тут не на короткое время, - не на неделю. Целый год предстояло пробыть в одном месте. Все, чем мог подарить вас счастливый случай, это сокращение годичного срока на два - на три месяца - не больше.
   Но что же делать! Не новость, что в полярных странах очень часто приходится менять расчеты, - здесь природа еще слишком горда, она привыкла диктовать пришельцам свою волю; нужно подчиниться, чтоб настойчивостью, трудом, терпением взять свое, - в этих местах нельзя быть чрезмерно взыскательным к удаче. Вспомним хоть Свердрупа. С прекрасным снаряжением на знаменитом "Фраме" он три года простоял, почти не сходя с места, в одном из проливов североамериканского архипелага.
   Лед не спаялся еще совсем, еще чернела вода в прогалинах между льдинами, ныряли там кое-какие птицы, не успевшие отрастить крылья, молодой лед еще не выдерживал тяжести человека, а в воздухе уже носилась зима. Наши прекрасные надежды стали разлетаться без остатка. Самый большой оптимист на "Фоке" - Седов. Но всякой надежде приходит конец. 15 сентября Седов приказал выпустить пары из котлов.
   Итак, зимовка.
   Шестнадцатого сентября двое - я и Павлов - довольно свободно прошли по смерзшемуся льду на берег Панкратьева полуострова. Да, - вот они, окрестности нашей первой зимовки! Обрывистый берег в двухстах метрах от "Фоки", низкий берег бухты - за кормой, длинная линия ледников Новой Земли на юге, а далеко на югозападе высятся крутые склоны островов Берха и Личутина, правее Южные Крестовые острова и остров Панкратьева. Мы поднялись на плоскую вершину полуострова. Там торжественный покой. Снег улежался хорошо, нога не вязнет, а камни под коркой льда отдают синевой. Горизонт широк необычайно, - обманно близкими кажутся острова и горы Новой Земли, выступающие из ледяного покрова, ее - характерные "нунатаки" {"Нунатаки" - эскимосское название гор, стоящих среди ледяного покрова.}. Идеальная чистота воздуха создает этот обман. Казалась, до берега не больше сотни метров, однако, когда мы направилась в глубину бухты, убедились, что расстояние не меньше километра.
   Осматривая свои новые владения, мы прошли до замерзшей речки в юго-восточном углу бухты. Там сделали важное для нас открытие: эта часть берега усеяна плавником18, - на Фоке будет тепло в эту зиму.
   Каких только кусков дерева не было тут. Части кораблей, разбитых, может быть, сотни лет назад за тысячи километров отсюда или у этих же негостеприимных берегов, бревна, хорошо распиленные доски, стволы деревьев с корнями, и целые, и расщепленные о прибрежные камни, истертые и поцарапанные льдом. Тут попадались и другие вещи, - стоило бы поломать голову над вопросом, как они попали сюда, если б не было доказано, что воды Гольфстрима, идя от Мексиканского залива, достигают Новой Земли.
   Впоследствии среди этих естественных дровяных складов нашлось много интересных предметов, принесенных из стран, кипящих жизнью, сюда, в мертвые области, - вещей обыденных там. Никто не обратил бы внимания на обломок доски с выжженной надписью: "1797" - очевидно, год, - а здесь этот хлам, который бы вы сбросили с дороги пинком, приобретал жуткое значение тем самым, что находился здесь, заставлял думать о нем, думать многое. Теперь я не придаю своей коллекции плавника значения большего, чем она заслуживает: это собрание доказательств далекого южного течения, доходящего до Новой Земли. Но сколько образов воссоздавал каждый из предметов на месте!
   Вот блок допотопного устройства,- может быть, с каравелл самого Колумба? Может быть, блок сорван бурей с галлиота эскадры Виллоуби19, или с яхты Баренца? Не висел ли блок на мачте лодьи безымянного выходца с Волхова-реки от Великого Вольного Новгорода?
   Какими путями приплыл женский деревянный башмачок-сандалия, на нем даже ремни сохранились. Чья маленькая смуглая ножка носила его?
   Еще и еще: стеклянные шары, употребляемые вместо поплавков норвежскими промышленниками трески, обрывок спасательного пояса, бронзовый гвоздь в куске дерева, загадочный предмет, похожий на обрезок лианы, - да это все доказательства течения, пришедшего с далекого юга.
   Но "юг" - понятие растяжимое. Под углом зрения положительного знания ценнее всех моих находок - находка Павлова. Несколько месяцев спустя, когда снег уже стаял, наш геолог нашел в этой же бухте шарообразный пробковый буек, опоясанный бронзовой лентой: на ней цифра "8" и надпись: "Baldwin Ziegler Expedition"20.
   Очевидно, цифра "8" - номер буйка. Справившись в навигационном журнале этой экспедиции и узнав место, где буек выброшен, легко будет определить путь течения, принесшего буек сюда.
   Пологий песчаный берег с плавником тянулся около километра и загибался к южному мысу с высоким черным столбом, похожим на палец самого дьявола, высунутый из моря. Мы прозвали этот мыс Столбовым.
   За всю прогулку мы видели очень мало следов жизни, можно перечислить в двух строках: на мысе Столбовом песцы и пеструшки - мы видели только следы, - и в некоторых полузамерзших лужицах ныряли в погоне за креветками маленькие крабовые нырочки (mergulus allae). Они отстали от родных стай, откочевавших к открытому морю и, бессильные улететь на неокрепших крыльях, осуждены были погибнуть - лед укрепляется, чрез несколько дней его кольцо сомкнется. Руками мы поймали несколько экземпляров и принесли на судно вместе с вестью об изобилии топлива.
   Зимовка... Когда-то люди с ужасом думали о зимовке в полярных областях. Перечитывая, например, Кэна21, заражаешься его чувством беспомощности перед долгой ночью, стужей и холодом: ведь он-то почти не имел позади себя опыта других, он не знал, как жить, что делать для предохранения себя от несчастий, выпавших на его долю. Теперь, когда на Шпицбергене круглый год живут сотни людей, читаешь его книгу с чувством, подобным удивлению, с каким останавливаешься около хижины бедняка-корейца и смотришь, как он толчет в ступе горсточку чумизных зерен, не подозревая нимало о существовании могучих электрических мельниц, способных весь урожай его поля смолоть в несколько секунд.
   Да, теперь, сидя в кабинете, вы делаете выборки из книг опытных полярных путешественников, заказываете одной крупной фирме все свое снаряжение, телеграфируете другим о приборах, инструментах и оружии. К вашим услугам - если вы имеете достаточно денег - все. Построят прекрасное судно и предоставят все, что может спасти от чувства беспомощности... не дадут разве только сильного и прекрасного духа, каким обладал Кэн, ни его воли, побеждавшей природу с голыми руками.
   Здесь уместно сказать, с каким багажом прибыли на север мы. Провианта на "Фоке" имелось на три года, с топливом обстояло не столь благополучно. После месячного плавания под парами, каменного угля осталось только двадцать пять тонн на пять суток хода. К счастью, мы могли не расходовать угля на отопление, находка плавника избавила нас от того. Я не склонен перечислять, что было погружено в трюмы "Фоки" и чего не хватало. Думаю, что читатель не посетует на меня и в конце моего повествования сам составит достаточное полное представление о наших богатствах и прорехах. Одно могу добавить: как-никак мы живем в двадцатом столетии; как ни бедно была снаряжена наша экспедиция по сравнению с несколькими последними американскими, ее снаряжение значительно выше того минимума, с которым славные исследователи, Врангель22, Прончищев23, Лаптевы24, Челюскин25, Пахтусов, Циволька26 и все участники Великой Русской Экспедиции делали свое дело. Co скудным провиантом, с несовершенными инструментами они исполнили большую работу. Если б нам удалось так же плодотворно использовать свои запасы!
   "Фока" - старое сухое судно, приспособленное Мурманской Научно-Промысловой Экспедицией для жизни и научной работы. Кроме жилых кают, каждый из членов нашей экспедиции имел еще и кабинет для работ, а с находкой такого количества дерева на берегу можно быть покойным, что не придется мерзнуть подобно несчастному Кэну. Пища наша, быть может не столь разнообразная27, как у других - отличалась обилием и питательностью.
   Из разных родов одежды, применяющейся на севере, Седов выбрал русские полушубки, валенки, самоедские малицы и совики {Малица - самоедская одежда в виде рубахи из оленьего меха волосом внутрь. Совик - верхняя одежда, покроя, похожего на малицу, но волосом наружу.}, кроме них было несколько пар костюмов, сшитых по образцу эскимосских. Насколько все они будут удовлетворять, предстояло испытать на деле.
   Что же еще? Устроить как можно уютней и теплей свое жилище да начинать жить здесь до поры, когда разойдутся льды, - тогда отправимся дальше.
   В каютах почувствовалась некоторая прохлада, едва только прекратилась подача пара в трубы отопления; итак, первое, - нужно поспешить с установкой печей. У нас были с собой хорошие чугунные печи, приспособленные и для угля и для дров. Борта "Фоки" казались надежными, но верхняя палуба должна была пропускать холод. Поверх палубы насыпали толстый слой земли и закрыли досками кап {Кап заграждение люка, пропускающего свет.}. Одну из дверей, ведущих на палубу, плотно законопатили и запечатали, прибив сверх войлока доски; другую обили войлоком. Трубы и вентиляторы накрыли брезентом, над трюмами возвели надстроечки, чтоб, доставая нужное, не открывать каждый раз тяжелых люков. Наконец, построили сходни на лед. После таких приготовлений "Фока" сразу приобрел вид бывалого полярного судна.
   Разместившись окончательно по каютам и кабинетам, сообща принялись за устройство кают-компании. У наиболее сухой стены поставили пианино и граммофон, на самодельных полках разместили библиотеку, по стенам повесили эстампы и некоторые из сделанных мною фотографий. 20 сентября общие приготовления к зимовке закончились. По сему случаю состоялось даже празднество с чтением приказа начальника экспедиции, с его речью. Приказом время распределялось поновому. Некоторые получили к своим прямым обязанностям новые: Визе был назначен заведовать библиотекой, Кушаков - хозяйственной частью, я был назначен помощником Визе по метеорологической части и заместителем его во время отлучек. Зандер вместе с обязанностями пожарного инспектора получил заботу о печах.
   Более изысканный обед, продолжительное концертное отделение с солистами-исполнителями на пианино, пианоле и "на граммофоне", карты и шахматы закончили этот первый наш полярный праздник.
   Зимовка началась.
  

Глава пятая

  

...То были поэмы, как мост, перекинутые от Жизни к Смерти, смутно в воздухе ночи навеянные, неухваченные, незаписанные...

Уолт Уитмен

   Как спешат морозы! Давно ли вольный морской ветер наполнял паруса, давно ли чайки кружились вокруг "Фоки", а прошло полторы-две недели, и вот здесь суровая зима, как на родине в декабре. Мы ходим по льду, как по земле, и даже собираемся отправиться по нему в далекое путешествие.
   Да, двадцать первого сентября мы отправились по льду на остров Берха, - нужно было поставить там "гурии"28 - приметные точки для мензульной съемки всей группы островов и земель, окружавших нас. Как смеялись мы год спустя над своим первым санным путешествием. Путешествовать вместе с авторами книг казалось так просто! Впрочем, мы находили некоторые оправдания своей неудаче. В самом деле: многие из вещей, необходимых для санного путешествия, как, например, палатки и керосиновые кухни не были еще распакованы и покоились в глубине трюмов, ни одна из собак еще не приучилась ходить в запряжке того рода, который собирался применить Седов, да и сбруйки еще не были готовы. Эта экскурсия интересна только как первое столкновение с полярной природой. Но работали-то мы все добросовестно. В своей записной книжке я нахожу длинные описания, как выбивались из сил пять человек, проходя в сутки по пяти километров. Сократив эти записи, я переношу их для наглядности сюда. Итак:
   "21 сентября. Вышли в 10 утра. Ясно, слабый северный ветерок при -18° С. С нами одни сани, груженые досками для большого знака на Берхе, и провизия. Лед вблизи "Фоки" ровен, но только вблизи. Чем дальше, все больше торосов и айсбергов - и в одиночку и сплошными нагромождениями. Нужно обладать большим воображением, чтобы сравнить с чем-нибудь формы льдин, - так неожиданно прихотливы их изломы, так не походят ни на что виденное раныне. Но красивы, бесспорно, мерцание искр в изломах, зеленые тени в трещинах между пятнами прилипшего снега и густота голубых теней в неосвещенной солнцем стороне. Впрочем, любоваться трудно и некогда. Тяжело груженые сани двигаются с трудом, а путь - зигзагами, петлями: нелегко найти проходимое место среди торосов. На ровном льду сани тащат Катарин, Лебедев и Юган Томиссар.
   Юган - эстонец, бывший военный матрос, фигура крепкая, мощная и мрачная; когда ему "попадаит сюда" - восторженная. Еще, - он любит "передернуть" в работе и потому часто служит мишенью насмешек товарищей. Но, кажется, он просто не может делать чего-нибудь, не пуская в ход всей своей могучей силы, - как машина, рассчитанная на болыную нагрузку. Вот: сани встали, упершись в подъем снежной волны, Юган командует хриплым голосом:
   - А ну, пыры! ("бери" - на его жаргоне), - сам же держит постромку, так, чтоб только не провешивалась.
   - Ой раз ешчо! - Сани, разумеется, ни с места. Юган оглядывается, решает, что без его усилия не обойтись, скорбно вздыхает и рыча что-то вроде "урруп", наваливается. Сани выскакивают и скользят в сопровождении крепкосоленого слова.
   С полудня мы забрались в почти непроходимые торосы. Нарта встала.
   Не помогало даже могучее юганово "урруп". Дело дошло до топора. Принялись за расчистку пути. Один находил дорогу, другой орудовал топором, а остальные тащили сани. Сани перевертываются, шнуровка развязывается, все вещи вываливаются. Все это задерживает чрезвычайно, а мы собирались в один день пройти все тридцать километров до Берха.
   В половине пятого солнце зашло, начало темнеть, а мы были не далыне 5-6 километров от корабля. Оставалась надежда, что не все же время будут на пути такие отвратительные валы и россыпи льда. Но новые горы вставали на пути, а с них виднелись дальше бесконечные торосы без метра ровной поверхности. Надеясь воспользоваться куском земли между двумя ледниками, мы свернули к берегу Новой Земли.
   В семь часов стемнело; до берега не дошли. Расположились на ночлег. Под высокой льдиной выкопали яму, обложили ее по бокам снегом в защиту от ветра.
   На ходу, в работе скорее жарко, чем холодно. На остановке же сразу почувствовалось, что мороз велик, а нужно еще отдохнуть и поесть.
   Для холодного ужина открыли несколько банок консервов.
   - Вот это прелестно, - ужин под 75-м градусом, на белоснежной скатерти, - острил Павлов, свирепо вспарывая свою жестянку мясного консерва.
   - Что же это такое? Аммонит?.. Белеменит, или другая окаменелость?
   Достали сухари и масло. Сухари как сухари, а масло - тоже нечто геологическое, - нож не берет. Пожертвовали одной доской, развели огонь и разогрели на нем свой каменный ужин.
   Моя малица короче, а ноги длиннее, чем у других, я долго не мог спрятать их под мех, но наконец уснул и я.
   Проснулся от холода, забравшегося под подол малицы. Встал размять затекшую руку и выкурить трубку. - Темная ночь. Одни звезды смотрят сквозь призрачную ткань северного сияния. Нагромождены торосы, айсберги; славный грохот был, наверное, при их рождении, но теперь-то - мертвая тишина. И вот под одним торосом лежат, свернувшись в клубок, несколько существ - такой чуждый этой пустыне комочек, - четыре человека. Такими же пятнышками темнеют увязавшиеся за нами собаки. Тоже лежат, медленно согревая и вытаивая снег. Другие расположились на ногах людей - их не гонят: тепло дорого. Жалкая картина и торжественная.
   Ложусь снова и подзываю собаку. Умный пес устраивается на моих ногах. Мы засыпаем.
   В седьмом часу стало светать. Трудно подниматься. Не хочется покидать теплую малицу и сразу - на мороз. Нужно. Как всегда, оказывается, трудно только решиться, - дальше не так страшно. Да, одно-два движения, и малица позабыта до вечера.
   В десять часов выступаем дальше. Ах, мы целых три часа убили на приготовление пищи и неумелое завязывание нарты!
   Весь день шли около ледника профессора Попова, вдоль которого плыл "Фока" 5-го сентября. Чем ближе, тем красивее этот гигант. Я приближался к нему метров на тридцать. Сегодня мороз усилился, и гигант, сжимаясь от холода как живой, хрустит и трещит.
   Внезапно у моих ног проползает черная змея. - Трещина! Быстро оборачиваюсь и вижу метрах в четырехстах облако, туманом охватившее пройденную часть ледника. Спустя секунду доносится грохот, как пушечный залп. Какая-то глыба в несколько десятков тонн сорвалась с сорокаметровой высоты, грохнувшись, разбила морской лед и подняла это облако мелкой ледяной пыли. Вокруг меня с треском и шипением ломается лед, стреляют трещины и расходятся каналы. Внушительно. Назад!
   А легкомыслие художника толкает вперед. Вперед! Подхожу еще ближе - настолько, что ясно различаю годовые слои на темно-синей стене прозрачного льда, слышу шумы, беспрерывный треск, то как колокольчики, катясь, зазвенят, то громкий звук, как от падения звонкой, сухой доски, то угрожающий неясный гул далекого обвала внутри. Опять столб ледяной пыли и грохот. Уходи - это заколдованная крепость!"
   Ночь провели на морене ледника. Утром, истратив последнее топливо, решили возвратиться на судно: провизия была на исходе, а мы не сделали и половины пути, дорога же не обещала быть лучшей. Пришлось сознаться, что снарядились торопливо и легкомысленно. Что, если бы поднялась буря-вьюга? К счастью, погода стояла ясная, почти безветрие, но мороз увеличивался с каждым днем. Одежда пропиталась испарениями тела и оледенела, впрочем, это не очень беспокоило. Рукам, например, на ходу тепло, но стоит снять рукавицу, чтоб поправить ремни на лыжах, чувствуется, когда ее наденешь вновь, что мех внутри успел смерзнуться в комок29.
   В семь часов вечера того же дня мы были на "Фоке", - по проторенному пути дорога легче. Пришли в самое время: ночью поднялась злая вьюга, ветер доходил до 20 метров в секунду. Хороши бы мы были без палатки и горячей пищи в такую погоду!
   На "Фоке" за время нашего отсутствия жизнь установилась, мы пришли действительно "домой". Плотники закончили прочные сходни на лед. От сходен побежали тропинки в разные стороны: одна - к "колодцу", т. е. айсбергу за кор

Другие авторы
  • Барро Михаил Владиславович
  • Франковский Адриан Антонович
  • Чюмина Ольга Николаевна
  • Аверьянова Е. А.
  • Левберг Мария Евгеньевна
  • Пушкарев Николай Лукич
  • Баласогло Александр Пантелеймонович
  • Тютчев Федор Иванович
  • Левидов Михаил Юльевич
  • Щеглов Александр Алексеевич
  • Другие произведения
  • Ожешко Элиза - Элиза Ожешко: биографическая справка
  • Горбунов Иван Федорович - Воспоминания
  • Достоевский Федор Михайлович - О. А. Богданова. Н. А. Добролюбов и Ф. М. Достоевский
  • Герцык Аделаида Казимировна - Стихотворения 1918-1925 годов
  • Будищев Алексей Николаевич - Бред зеркал
  • Аксаков Константин Сергеевич - По поводу Vi тома "Истории России" г. Соловьева
  • Усова Софья Ермолаевна - Николай Новиков. Его жизнь и общественная деятельность
  • Кавана Джулия - Летучая мышка Батти
  • Дорошевич Влас Михайлович - И. П. Киселевский
  • Гоголь Николай Васильевич - Вечера на хуторе близ Диканьки, часть вторая
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (26.11.2012)
    Просмотров: 432 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа