Денисов Адриан Карпович - Записки

ъяснил так: что, вчера, узнавши от генерала Баклановского, что я покупаю имение и имею большое затруднение в поручительстве по некоторым сделкам с продавцом, слишком на 20 тысяч рублей, он был в тот же день у тестя своего, в отставке бригадира, г. Любочанинова, и рассказал ему историю мою, касающуюся до покупки имения. На это последний сказал: "Как же это может быть, что благородный человек, дослужась в поле за отечество до генеральского чину, приехал за добрым делом и в матушке Москве не находит себе помощи? Поезжай завтра к нему рано и скажи - что я порукою, а в случае ежели бы продавец не согласился на это, то заплачу наличными деньгами, в год, без процентов. Александр Алексеевич на эти слова ему ответил, что он стар, а заменит его он сам. г. бригадир согласился и подтвердил ему, чтобы он непременно исполнил, и - он был уже у продавца, говорил с ним о сем деле и согласил его на оное".

   "Слышав все сие, я был не то что обрадован, но даже удивлен таким благородным поступком, благодарил его чувствительнейшим образом и просил его, чтобы он поехал со мною к г. Любочанинову. По приезде к нему, по коротком объяснении, также я его благодарил и просил их обоих, чтоб они сделали законное со мною обязательство о принятии в залог купленных мною крестьян. Они, однако, от того отказались, сказавши: "Мы верим вашему честному слову". Считая поступок сей как редкую добродетель, поставил я себе в долг в подробности объяснить оный и вечно остаюсь за него благодарным".

   "И так, живя дома займом в долг столькой суммы, которую следовало мне через год уплатить, я в срок отправил оную куда следует. С тем вместе, через письма, благодарил моих благодетелей и уведомил, что сумма, в которой они обязались за меня, мною уплачена".

   "Между тем, занимаясь всегда улутчением воспитания моей дочери, которая, по моему положению и молодости своей, требовала неотлучного моего присутствия, среди сих домашних забот моих, в 1805 году, неожиданно и сверх желания моего, получил от г. войскового атамана, Матвея Ивановича Платова, предписание - прибыть к нему в Черкасск и принять должность войскового наказного атамана, а его превосходительство отправился в С.-Петербург".

   "Вступив на так высокий, многотрудный и совсем мне незнакомый пост, я был принужден как бы вновь учиться грамоте, занимаясь ежедневно множеством письменных дел, нарядом на службу войск и инспектированием отходящих на службу и приходящих с оной полков, и с особым вниманием я должен был наблюдать войсковой канцелярии за вторым членом, г. генералом Курнаковым, которого, по общему всех жителей донского войска заключению, разумел я хитрым, лукавым и сребролюбивым. Стараясь, чтобы действия мои были согласны с правилами законов и сколь можно лутче, я не имел уже времени заниматься имением моим, и еще не получая никаких денежных для жизни своей подкреплений более как только по чину генерал-майора жалованья, а на жизнь принужден был издерживать по своему должностному положению более, нежели состояние мое позволяло, хотя удалялся не только роскоши, но части и нужного не имел, чем и умножил мои долги некоторою суммою".

   "Но дочь мою я, однако же, не мог забыть: положение ее, при больной матери и при находящейся в глубокой старости бабке, делало ее как бы осиротевшею. Поэтому, вдовствующую сестру мою убедил я покорнейшею просьбою, чтобы она с нею ко мне приехала, в чем она, по добродушие своему, и не отказалась. По приезде их ко мне скоро явился отставной полковник Егоров, с предложениями, чтобы я выдал за него в замужество дочь мою, которая также объявила мне, что она готова повиноваться моей воле, ежели я согласен выдать ее за него. Я исполнил их обоюдное желание и обручил, а потом отправил ее с теткою в дом мой, к бабушке, прося покорнейше мать мою изготовить все нужное для такого случая; сам же я остался при своем посте, а нареченный зять поехал к себе в дом, состоящий в Орловской губернии, с тем, чтобы в назначенное время приехать ко мне".

   "К большому моему утешению я недолго оставался в сем затруднительном положении: г. войсковой атаман, Платов, в 1806 году, марта 27-го числа, возвратился на Дон в Черкасск*. Я донес ему о всех моих действиях и сделав, во всем верный отчет, просил его об увольнении меня в дом и чтобы за время нахождения моего были мне отпущены следуемые столовые деньги. На первое Платов скоро согласился; касательно же денег, хотя я и убеждал его моими представлениями, но получил решительный отказ и принужденным нашелся кредиторов своих удовлетворить векселями. Я поспешил в дом мой, куда и прибыл безо всякого приключения. Скоро после сего и полковник Егоров ко мне приехал, и как уже соглашение наше было сделано и все надобные вещи были приготовлены, то непродолжительно и бракосочетание их было исполнено"**. "Видя дочь мою в таком пристроенном положении, я оставался более уже свободным заняться моим хозяйством и потому располагался ехать по моим имениям, но, сверх чаяния моего, дочь моя сделалась больна, чем и остановила меня в моих намерениях. Я никак не мог принудить себя оставить ее при слабом здоровье и был неразлучно с нею, через что хотя и был в затруднениях, что лишаюсь я случаев улутчить мое состояние, но находил и утешение, быв неразлучно с детьми".

   ______________________

   * Денисов занимал должность наказного атамана с 8 октября 1805 по 26 марта 1806 года. А.Ч.

   ** Иван Афанасьевич Егоров был один из офицеров гатчинской команды гвардейских донских казаков; он, по примеру других товарищей своих, был пожалован императором Павлом I вотчиною в 100 душ крестьян в Орловской губернии; в этой вотчине и проживал Иван Афанасьевич до кончины своей, в 1843 году. А.Ч.

   ______________________

   "Вдруг получаю от г. войскового атамана вторичное повеление явиться к нему для занятия того же наказного атамана поста, куда хотя с большим сокрушением я явился и убедительнейше его превосходительство просил - от сего, хотя, впрочем, многотитульного поста, уволить меня, представляя, что ежели нельзя меня оставить свободным хотя на год, то бы повелел ехать в действующую армию, где я совершенно знаю мою должность и более любезному моему отечеству могу быть полезным, но все мои убеждения не были уважены. При сем разе просил я его, чтоб столовые деньги мне были выдаваемы, но и в том мне отказано было с обнадеживанием, впрочем, в безгласных, каких-то милостивых награждениях. Я также просил, чтобы была мне отведена земля сообразно тем (участкам), каковые имеют равные мне генералы, в чем хотя и не отказывал, но не столько, чтоб уравнить меня и с младшими генералами, а сколько земли дается нижним чинам. По усиленному моему настаиванию Платов хотя и прибавил (земли), но весьма в уменьшительном виде, как равные мне имели оной. Не любя всегда спорить и жаловаться, а особо на моих начальников, я остался и при том".

   "Приняв опять должность и вступя в командование войском донским, скоро, по отбытии войскового атамана, я получил обще ко всем сынам отечества написанный манифест, что Бонапарт с большими силами стремится вторгнуться в любезное наше отечество, а потому, чтобы все начальники, воины и каждый в особенности член, были готовы к отражению онаго, и принесением из своего имения жертвовали по возможности".

   "Видя из манифеста важность предстоящей войны, немедленно предписал я по всему войску донскому, чтобы все военные чиновники и казаки, отставные и подростки, могущие переносить военные труды, изготовили бы себе всем нужным к выступлению против общего врага, призвал все наше дворянство и тех из казаков, которые составляют часть торгующих в г. Черкасске, и предложил им собрать из свободного пожертвования каждого от себя часть суммы, нужной в таком случае. Они с большим усердием и охотою составили более 100000 рублей; о чем, как и о самом усердии, я его Императорскому величеству, когда следовало, равно и г. войсковому атаману донес. Вместо благодарности г. атаман дал мне разуметь, что он недоволен таковым моим действием, но почему - не сказал, а после уже я дознался, потому что я не к одному ему сделал донесение".

   "Видя, что злоба его и недоброжелательство ко мне, хотя я никакой к тому причины не подавал, не уменьшаются, а еще увеличиваются, и опасаясь, что в нахождении моем наказным атаманом, по обширности письменных дел и в особенности по хитрости непременного члена Курнакова, могу я быть невинно обвинен в упущениях каких-нибудь по должности, я решился от оной удалиться и просил государя Императора, чтоб поведено было пост наказного атамана занять другому, а мне бы позволено явиться в действующую армию. Просьбу мою его Императорское величество милостиво уважил, и г. генерал-лейтенанту Мартынову велено было принять атаманский пост, которому сдав все дела 1807 г. января 30-го, отправился я, весьма при слабом здоровье, в дом мой"*.

   ______________________

   * В этот раз Денисов исправлял должность атамана с 20 декабря 1806 по 30 января 1807 года. А.Ч.

   ______________________

   "Здесь пробыл я немного и, не приведя себя еще в лутчее здоровье, отправился почтою в действующую против французов армию, тогда бывшую в Пруссии. В сей дороге ничего не случилось, кроме что от Чернигова до расположения армии, которая стояла около реки Але (Алле), такой недостаток виделся в хлебе, что в самых трактирах онаго для дороги нельзя было достать".

  

   "Приехав в главную квартиру, явился я у главнокомандующего г. Беникссона (Беннигсена), который знал меня прежде и весьма милостиво принял, и через дежурного генерала велел мне сказать, что он знает, что войсковой атаман Платов не с лутчей стороны к Денисовой фамилии расположен, а потому, буде я пожелаю, то он даст мне в команду донские полки, в отдельном корпусе находящиеся. Но как я всегда считал себя правым перед моим начальником, то рассудил, что лучше ехать к нему прямо, дабы тем не дать ему повода к большей ненависти, что и объяснил г. Беникссону. Он одобрил такое мнение, уверил в своем покровительстве и отправил меня к атаману. Когда же я прибыл к Платову, то он меня принял с довольным уважением, из которого, однако, же я видел, что мне должно быть осторожным. На другой день (Платов) объявил, что он мне даст хороший полк храброго полковника Карпова, пред тем незадолго убитого в сражении. Как в это время один офицер с командою из онаго полка находился при нем, Платове, то и приказано было ему явиться ко мне в команду. Ожидая терпеливо, что я получу полк, и еще несколько (времени) не видя онаго, между тем нередко примечал я, что его превосходительство, атаман, находил случай в разговорах своих мне сделать неприятность. Не любя ни насколько лести, я всегда без грубости отвечал ему с должною благородному человеку стойкостию, а в один раз, как помню, сказал ему откровенно, что его превосходительство не так разумеет мой приезд в армию, что я хочу быть его правою рукою и служить со всегдашнею моею честию и усердием. Тогда он сказал:

   - Я в том уверен и дам вам три полка".

   - Ежели вы хотите видеть во всем блеске славу донских казаков, - сказал я, "то подчините мне тридцать полков".

   "Этим, как видно было из лица и слов его, он был весьма доволен и при том сказал:

   - Я столько полков не имею, а. притом и другие генералы есть, которым также надобно вверить полки".

   "Но все это не помогло мне, и я более месяца прожил у него без всякой команды, в которое время и наша армия оставалась без действия. Наконец, теряясь в надежде получить сколько-либо в команду мою полков, я откровенно доложил г. атаману, что еду к государю и буду просить об увольнении в дом.

   - Верно потому, - сказал Платов, - что не видите у себя команды. Но я в этом не виноват: я требовал полки из других корпусов".

   "И тут же своему письмоводителю приказал писать в три полка повеление, чтоб оные явились в мою команду немедленно. На другой или третий день оные повеления выполнены, а на завтра после того получил я повеление - следовать вперед, к неприятелю. Платов также со всеми полками своими, и вся армия двинулась к укрепленному местечку Гут-штадту. Я шел с тремя своими полками отдельно, по особой дороге, к назначенному пункту. Местоположение, закрытое лесами, совершенно было мне неизвестно; равно и полковые командиры едва мне ведомы были по общему домашнему жилищу нашему, отчего я был почти на всяком шагу в затруднении ".

   "По выступлении в сей поход, на другой день - 24-го мая 1807 г., я подошел к реке Алле и нашел, что берега оной были так болотисты, что совершенно препятствовали переправе и, по всем разведываниям, от начальников полков и казаков сделанным, в том месте и близ онаго удобной переправы не было. Тогда я, взяв полковых командиров, поскакал сам в даль, по берегу речки, дабы лучше оную рассмотреть. Одно место показалось нам возможным к переправе, но оное было прикрыто нарочито сделанными от французов шанцами, из которых и движение войска нашего было французами примечено".

   "Рассуждая о моем положении, что буде я донесу, что не имею возможности переправиться, а оная окажется по строгому рассуждению возможною, то я буду виноват и, конечно, претерплю несчастие, - решился я занять шанцы штурмом и произвел сие так: отобрав из полков всех казаков, ружья имеющих, которых и нашлось около 150 человек, подчинил их храброму полковому командиру, Василию Ефремову, с нужным числом офицеров, и приказал ползком сближаться к реке и стрелять в шанцы, а 60-ти человекам, также при офицерах, выбрав самых храбрейших, приказал, чтобы они, раздевшись донага, по данному знаку быстро переплыв речку, ударили бы на шанцы, с одними дротиками, что и было с отличнейшею храбростию и скоростию исполнено в точности".

   "Храбрый полковой начальник Ефремов, без ордера, из одной храбрости и усердия, когда казаки кинулись в воду, пустился за ними на быстром своем коне, который по доброте своей, хотя и с большим затруднением, добился через болото до реки и через оную его перенес но выходя из реки потонул в болоте и не мог более идти. Тогда Ефремов крикнул на казаков, чтобы переплыли через реку, и схватя за что можно лошадь, тянули бы через болото на боку, а сам пустился за нагими казаками, которые уже летели к шанцам и, соединясь с ними, завладел оными. Причем взято в плен более 10 французов и столько же убито, а другие, устрашась такого храброго действия, бежали. Ободрясь сим, я приказал вышесказанным манером переправить лошади три или четыре и исследовать близлежащий лес - как силен находится в оном неприятель? Сам занялся рассмотрением: не может ли тут быть переправа, но нашел, что за болотистыми берегами нельзя оной было сделать".

   "В эту минуту увидел я, что регулярный корпус к той же реке подошел и, верно, имеет понтонный мост; послал одного офицера узнать о том и просить генерала того корпуса позволения - вперед мне с полками переправиться. Это был князь Алексей Иванович Горчаков, с корпусом, который весьма благосклонно на то согласился. Получа о том донесение, я поспешил, и когда пришел, то мост был уже готов, и я переправился и потянулся налево к назначенному мне месту, куда прибыв, послал к войсковому атаману одного офицера со словесным обо всех моих действиях донесением и с вопросом - что от него мне велено будет далее делать?".

   "В это время, вправо от меня, за Гутштадтом, слышны были пушечные выстрелы, почему я видел, что сражение уже началось. Офицер мой возвратился и донес, что г. войсковой атаман действиями моими доволен и далее оставляет мне на волю, по усмотрению, производить оные. Тогда, имея пред собою большой лес, приказал я полку Ефремова, рассыпавшись и занимая сколь можно более места, идти вперед и несколько направо, и обо всем нужном мне доносить, а с остальными двумя полками, по маленькой дорожке, потянулся за полком Ефремова. Пройдя лес, мы шли через довольно обширную поляну, где и маленькая деревушка находилась, а подойдя к другому лесу, прискакал ко мне полковник Ефремов и донес, что недалеко находится из пехоты и конницы сильный неприятель. Тогда я Ефремову приказал, чтоб он наблюдал за движением сего неприятеля. И сам я шел туда же, и ветрел в ту же минуту атаманский полк, бывший под командою графа Строганова, препровождающий сзади всего Горчаковского корпуса неприятельский вагенбург, который он (гр. Строганов) успел отрезать и пленить. Граф Строганов весьма желал с полком оным ко мне присоединиться, но по множеству повозок, которые требовали большого прикрытия, не мог. И так я двинулся с одними моими тремя полками к видимому неприятелю".

   "Перейдя лес, я увидел неприятеля, стоящего в открытом поле, за широкою и довольно углубленною долиною; на пушечный выстрел от деревни к Гутштадту стояла пехота на некотором возвышении при другой долине, в линию обращенная к Гутштадту, где часто раздавались пушечные выстрелы, а ко мне флангом, примерно тысячи до полторы или более. В деревне видна была также пехота, но как за домами нельзя было усмотреть, то и не можно было исчислить оную глазомерно; но сколько мог заметить, то она не составляла большого количества, а между тою и другою пехотою, на средине, в два отделения, стояла колоннами конница, около тысячи человек. Осмотрев все сие, я решился атаковать всеми тремя полками одну конную неприятельскую колонну, ближайшую к пехоте, на возвышении стоявшую, полагая, что ежели оная, будучи опрокинута, отступит к пехоте, то в таком случае, не теряя времени, все полки мои в отрез ударят на другую, стоявшую ближе к деревне, колонну, и оную поразят".

   "По сему моему плану отдав все нужные приказания, я подтвердил, чтоб оное мое распоряжение внушено было каждому офицеру и казаку, и, не теряя минуты, двинулся вперед. Прибыв в самый низ долины, я нашел между имеющимися там небольшими кустарниками, как бы рукою человека сделанный, широкий ров, и довольно глубокий, через который потребна большая осторожность переезжать конному. При виде сего я боялся, что, в случае неудачи, могут многие лошади при скором переезде упасть и попадутся в руки неприятелю, почему и приказал некоторым офицерам и на лучших лошадях казакам - в рысь переезжать оный, для одной только пробы. Наконец и сам тоже сделал, и увидя, что возможно, хотя и с затруднением, приказал полкам переходить и тут же устроил оные в лаву. При этом случае несколько минут замедлил, а неприятельская конница, как приметно было, желая предупредить меня атакою, двинулась гораздо вперед, и сама дала мне удобнейший случай атаковать оную, что я исполнил в тот же момент и с быстротою".

   "Казаки полетели на назначенную колонну, но, наскакав в самую близкую дистанцию, только огарнули (обхватили?) ее вокруг, но не ударили как следовало бы храбрым, однако же с большою отважностию держались на тех местах. Видя это, я бросился в то место, где более видел казаков, и крикнул:

   - Ребята-молодцы, в дротики!".

   "В сей момент казаки, которые мало меня или вовсе не видали, как бы желали испытать меня, а усмотрев начальника своего между ними, с отличнейшею храбростию врезались в неприятельскую колонну, из которой, наверное, можно положить, что пятая часть упала, а остальные в беспорядке стремительно побежали, а казаки, казалось, каждый желал сколоть несколько человек. Я в эту минуту увидел, что другая колонна твердо еще и непоколебимо стояла на своем месте, и тут же приметил, что и оная струсила нашего действия, ибо имела хотя минутный, но, выгодный для себя, случай нанесть нам жестокий удар, когда мы были заняты первой колонной, и упустила оный. Я, заскакав в средину гнавших неприятеля казаков, большую часть оных остановил и, указав на, стоявшего на месте, неприятеля, пустился с оными на него. Казаки все исполняли приказания мои в точности и летели к неприятелю как орлы, а неприятель, еще более испугавшись такового действия, опрометью пустился бежать. Казаки врезались в онаго, скакали за ним, и смешавшись с ним, убивали французов. Храбрый полковник Ефремов, всегда находясь впереди и давая пример казакам, своеручно разил неприятеля без пощады. Неприятель, к счастию нашему, бежал в средине между пехотою и деревнею, интервалом, отчего казаки и не так много потерпели, как бы это могло быть, но со всем тем многие были ранены пулями, каковая участь постигла и храброго полкового начальника, Степана Сулина, который был ранен пулею в ногу, от которой раны, страдая несколько недель, и помер. Также и все офицеры отличную храбрость в сем деле показали, особо Агапов и Агеев".

   "Я, проскакав несколько вместе с полками и уже поровнявшись с пехотою, с частью казаков возвратился и, немного отъехав, принужден был от упадка сил своих сойти с лошади и лечь на земле, а полковник Ефремов продолжал гнаться, пока истребил обе колонны до основания. Что французские лошади весьма слабее наших, то самое и пленные доказывали тем, что не более как человек 15 или 20 спаслись. При сем случае взято в плен: полковник, подполковник, два майора, три или четыре офицера и до 100 рядовых, все более или менее раненые. Французский генерал, бывший тут же, упал от многих ран и хотя был жив, но не мог уже ехать за нами верхом, почему и был оставлен на месте живым. Полковник Ефремов, с большею частию пленных, принужден был объехать сказанную деревню, чтоб возвратиться ко мне, потому что в интервале проезжать было уже опасно. Я обо всем этом действии ту же минуту донес г. войсковому атаману, притом приказал посланному доложить, что ежели он со всем корпусом своих войск прибудет на то место где я находился, то можно и более нанесть вред неприятелю, или чтобы он меня несколькими полками усилил. К нему же, г. войсковому атаману, я и пленных всех отправил. Также послал одного офицера в главную армию, к сражающимся впереди генералам, донесть, что неприятель в тылу не имеет сильных ресурсов. Всех сих моих действий был очевидный свидетель - полковник аглицкой службы, Вильсон или Мильсон"*.

   ______________________

   * Из формулярного списка видно, что за дело при Гутштадте Денисов награжден орденом св. Владимира 3-й степени. А.Ч.

   ______________________

   "Собрав всех моих казаков, увидел я, что конвоем пленных и присмотром раненых казаков я чувствительно мою бригаду ослабил, которая и без того не более составляла как от 800 до 900 (человек), а неприятеля перед собою видел - пехоту, и втрое сильнейшую. К тому же, сам я находился в большой расслабленности сил и не мог ничего более предпринять, а ожидал прибытия сикурса и повеления атамана Платова. Через несколько часов донесли мне, что несколько полков Платова корпуса сближаются ко мне; по дальнейшей же выправке, оказалось что это донесение несправедливо. Все сие время видел, что от стороны Гутштадта сильный неприятель - пехота, - ретировался, будучи преследуем нашею пехотою же, и когда оный приближался к этой пехоте, которая против меня держалась, то наша пехота остановилась, а французы соединились. Изнемогая от сильной слабости и видя, что далеко удалился от своих и что уже ночь сближается, я, без ордера, потянулся с полками своими к месту нахождения г. войскового атамана. Я нашел его в маленьком домике и уже при свече, что (то) писавшего; на словах вкратце донес о случившемся со мною, что я с полками возвратился к нему и испрашиваю приказания - что мне с оными делать. Его превосходительство, видно, весьма важною занят был бумагою, что на все ни одного слова мне не сказал. Уважая, как начальника, я, в молчании, в отдаль его сел на стул, в котором положении и пробыл более получаса. В это время вошел в ту же горницу граф Строганов с одним или двумя чиновниками и зачал докладывать войсковому атаману, что из пленных, мною взятых, есть один или двое знатной фамилии и что они говорят с чрезвычайною похвалою о храбрости тех казаков, которые имели с ними дело".

   "Тогда атаман Платов слабым голосом благодарил меня и поподчивал чаем, а ежели хочу и пуншем, на что я отвечал, что я весьма слаб здоровьем, а потому и просил, чтоб он решил меня - что мне с полками делать и что мне покой необходим, каковым я, расположась с полками, могу воспользоваться. И как он велел близ корпуса его расположиться лагерем, то я, засвидетельствовавши ему нижайшее почтение, и вышел. Отдав приказ полкам идти на место, сам я по дороге взошел на квартиру плененного мною полковника, где нашел и подполковника и, поговоря с ними немного в утешение их, поехал в полки свои. Здесь, по усердию моих людей, нашел чай и казачью кашицу готовыми и, выпивши несколько чаю, отдал приказ, чтобы заботились о подкреплении лошадей. Сам, свернувшись, лег на земле, но никак не мог уснуть, чему причиною был более раненый полковник Сулин, который недалеко от меня был и стонал от чрезвычайной боли ноги. К тому же, скоро пополуночи, неприятель, пробравшись лесом к нашим пикетам, произвел по оным несколько ружейных выстрелов, отчего во всем корпусе произошла небольшая тревога".

   "С наступлением дня получил весь корпус повеление - быть во всей готовности к походу, а часа через полтора или два весь корпус двинулся вперед и, пройдя версты три или четыре, остановился. Во все это время слышны были на стороне, где неприятель остановился, редкие пушечные выстрелы. Простояв немного, весь наш корпус скорым маршем двинулся вперед, а мне дано от г. войскового атамана дозволение вновь действовать по моему усмотрению. Я делал с моими полками такое направление, чтобы зайти неприятелю в тыл - что от казачьей службы больше и требуется. Достигая своей цели, я пришел к речке Пасарге, но нашел, что оная также имеет берега, неудобные к переходу через нее, что полагать надобно и французы знали, ибо хотя многие казачьи полки прибыли к тому же месту, куда и я пришел, но французы, находящиеся по ту сторону речки, весьма в близкой от нас дистанции, (без) всякой особой осторожности спешили разными небольшими отделениями к своему корпусу, который Россияне теснили; наконец, даже и два эскадрона их кавалерии, шли, быв довольно удалены от других войск их. Видя такое препятствие и как бы неприятельское к нам пренебрежение, я решился казачьим отважным манером их проучить: приказал от 30-ти до 40 выбрать из полков храбрейших казаков и, определя к каждому по пяти и более пеших, с двумя офицерами, чтоб были во всей готовности при береге речки, и как будто просто стояли бы там без всякого военного намерения, чтоб неприятель не потревожился, видя их, но чтоб они, по данному от меня знаку, все разделись до рубах и с лошадей сняв седло, один бы на руках переносил оное, а все другие вели лошадей, а которые из них загрузнут в тине речки и упадут, то чтобы таковых тянули хотя бы на боку; вышедши же на берег, в минуту бы оседлали лошадей и ближайшего неприятеля быстро бы атаковали; а сам я замечал движение неприятеля, и когда увидел, что один эскадрон, как бы нарочито, ближе других к нам и в довольном расстоянии удалясь от всех шел, дал знать сему, приготовленному мною отряду, действовать. Офицеры и казаки исполнили все с такою точностию и храбростию, что я прослезился от умиления. Эскадрон был опрокинут и, наверное, он половину людей своих потерял убитыми; пленными доставлено мне пять или семь человек, не упомню. Отряд сей возвратился ко мне быв преследуем сильным неприятелем, и как в защиту моих молодцов в нужных местах поставлены были стрелки, а для успешной переправы нужное число казаков, то, не потеряв ни одного, все они соединились со мною. В таком положении мы простояли остаток того дня и следующую ночь"*.

   ______________________

   * Из "Истории Донского войска" - г. Броневского (часть II, стр. 174) видно, что "казаки генерал-майора Денисова, несмотря на защищаемые артиллериею и пехотою окопы, и на болотистые места, переправились через Алле вплавь и, зашед в тыл неприятельской армии, разогнали там несколько отрядов по лесам", а также, что в этот и следующие дни (24-го и 25-го мая 1807 г.), Донскими казаками совершено при реке Пасарге несколько отважных подвигов: так полк Иловайского 9-го, переправясь через Пасаргу, схватил неприятельскую пушку с 76-ю артиллеристами; так, в виду неприятельских батальонов, есаул Тарарин переплыл реку с несколькими удальцами, арканом вытащил из цепи 6 волтижеров и доставил их на нашу сторону; так и майор атаманского полка, Балабин, переплыв с 200 казаками через Пасаргу и прокравшись в тыл французов, подорвал у них 46 палуб, наполненных гранатами и картечными снарядами. А.Ч.

   ______________________

   "На другой день вся российская армия потянулась мимо Гутштадта к Гейльсбергу. Неприятель, собравшись в больших силах, следовал за нами. Войсковой атаман Платов, с казачьими полками, где и я находился, составлял арьергард. Часу в десятом, девятом или одиннадцатом получил я повеление - с четырьмя казачьими полками идти назад, в бок неприятелю, держать вправо и стать между французскою армиею и российским корпусом графа Каменского, следуемым от Гданьска на соединение с нашею армией. Достигнув назначенного пункта, я остановился в глазах всей французской армии, в небольшой прекрасной рощице, при деревнях Земерсфельде и Аренсдорфе. Отсюда послал я, при одном уряднике с маленькою командою, мой рапорт его сиятельству графу Каменскому, донося ему обо всем, что нужно. Как казаки, все вообще, не имели совершенно ничего с собою хлеба, то по необходимости приказал я взять в ближайших селениях штук несколько коров, зарезать оные и раздать казакам, чтобы мясо оных, как не в чем сварить, спекли на угольях и подкрепили бы себя пищею".

   "С захождением солнца посланная команда возвратилась и граф Каменский уведомил меня, что он с корпусом не в опасности, что он надеется в приходящую ночь соединиться с армиею и чтоб я также возвратился к оной. Почему, дождав ночи и полагая, что в темноте безопаснее могу пройти, ибо неприятельские отряды были уже впереди меня, я разложил нарочито большие огни, пошел и на пути ветрелся с двумя небольшими командами французской кавалерии, которые, сделав несколько выстрелов и не сделав нам вреда, бежали. Потом наехал я на передовые пикеты наши, казачьего Селиванова полку, от которых и узнал прямую мою дорогу. Прибыв к тому отряду, я виделся с начальником онаго, генералом, - фамилии его не упомню, - где пробыл немного. Хотя оный генерал и просил у меня два полка в подкрепление себе, но я, не видя в том точной надобности, не дал, предлагая ему, что ежели он знает важнейшие обстоятельства этой надобности, более важные нежели как я вижу, то чтобы мне объяснил, с тем, что буде они важны, то я останусь при том отряде со всеми четырьмя полками. Он на то не согласился, как полагать надобно, не желая быть под ордером моим, как старшего. Тогда, раскланявшись с ним, я потянулся далее к армии и, пройдя версты две, для растаха остановился".

   "На другой день, при восхождении солнца, были слышны ружейные выстрелы на передовых постах того корпуса, почему и полагал я, что неприятель идет за нами. Для лучшего уяснения послал офицера узнать вернее о том и, не удаляясь от так важного случая, как полагал, что верно произойдет сражение и, найдя лучший для лошадей корм, передвинулся для подкрепления лошадей. Здесь я ожидал - что вышесказанный авангард предпримет, генерал которого, соображаясь по обстоятельствам и видя, конечно, весьма сильнейшего пред собою неприятеля, положил отступить к нашей армии, почему и отправил наперед к оной свою артиллерию. Я послал также узнать о месте нахождения атамана Платова и всей нашей армии, а на ведущей к авангарду от армии большой дороге поставил противу полков пикет, с тем, чтобы известил меня, ежели будет ехать по оной из армии кто из генералов". "Ружейная пальба усиливалась; около половины дня пикет, поставленный на дороге, известил меня - что несколько генералов едут вперед, к которым я и поспешил и нашел оных остановившихся и всех мне незнакомых, рассуждающих о будущем сражении. Как на мне была простая куртка, которая прикрывала все знаки отличия, имеющиеся у меня, то они меня сочли не более как какого-либо казачьего офицера. Как я, слыша их суждение, объяснил им и мое заключение, то при сем случае они спрашивали друг у друга на французском языке: кто я таков? Слыша то, я им объявил о себе и просил мне показать того генерала, который командует передовым корпусом; они мне сказали, что командует генерал Львов, который сзади едет и скоро сюда должен быть. Почему я и поехал искать онаго, с которым скоро встрелся, и нашел в нем давно мне знакомого, а как он был старший, то я ему объяснил - по какому случаю я тут нахожусь, и что ежели могу я быть полезен в начинающемся сражении, то чтобы указал мне место, где я должен находиться. Львов, благодаря меня за сие, приказал, чтобы я находился с полками своими на самом краю с правого фланга. Получив сие повеление, я поехал к моим полкам, приказал оным изготовиться и при сем разе увидел уже во многих местах скачущих казаков, теснимых неприятелем, и поспешно отступающий наш авангард".

   "А также с полками моими отступил и стал на одной выгодной для конницы равнине, в ордер-баталии. Неприятель наступал скорым маршем, и сильная кавалерия шла прямо ко мне. В ту же минуту, вправо от меня, я увидел во множестве скачущих казаков: угадывая, что то казачьи полки, находящиеся на аванпостах, я послал к начальникам оных офицера с приказанием, чтобы все они явились под мою команду. Всех таковых нашлось до пяти, хотя весьма неполных, полков, из которых составя в виде сикурса отдельную линию и не теряя времени, я атаковал неприятельскую кавалерию, которая ко мне уже сближалась: всю кавалерию сию опрокинув, гнал ее до находящегося, в тылу их, возвышенного места (как бы небольшой горки), которое было все покрыто лесом. Тут я узнал, что на сем возвышении, в лесу, оставлен был наш пехотный егерский полк, под командою полковника Змеева, которому я и послал сказать, чтобы он, как уже отрезан от российской армии, спешил бы лесом удалиться во фланг и поскорее бы присоединился к армии. Казаки же, по сильному французской артиллерии действию, не могли держаться, да и свежая их конница, подоспев на помощь к гонимой нами и, опрокинув мои полки, в свою очередь оные гнала. Проскакав несколько, и не более версты, я успел остановить свои полки. Полковник Ефремов, по отличной его храбрости, со своим полком гнал неприятеля далее всех других и даже проскакал сказанное возвышенное место, так что принужден был, принявши в бок, уже через лес возвратиться ко мне. Когда я собрал всех своих казаков и привел их в должный порядок, вижу, что соединившиеся и умножившиеся французы сближаются ко мне; тогда я атаковал оных в другой раз и, опять опрокинув, гнал до прежнего пункта. При сем случае мы отбили две пушки".

   "По вышесказанным сильным действиям французской артиллерии, мы не могли далее преследовать неприятельскую кавалерию, не могли даже увезть и отбитых пушек, и остались на месте, а потом нас гнали, как и прежде. В сем случае, со всею должною признательностию и откровенностию должен сказать, что полковые командиры, офицеры и рядовые казаки оказали отличную храбрость, а Ефремов успел тоже сделать, как и прежде, за что благодаря его, я, однако, счел нужным приказать, чтобы он старался, подавая пример храбрости, равняться с другими полками. Отретировавшись к поставленному мною на всякий случай подкреплению, я еще три раза атаковал ту же кавалерию, которая, хотя в пять раз была противу полков, под моею командою состоящих, сильнее, но всегда, по храбрости казачьей, была опрокинута. Место, на котором полки, под моею командою бывшие, действовали, отделено болотистым и заросшим лесом, и как я оставался без всякого другого подкрепления, а неприятель всегда усиливал свои войска, то принужден я был податься назад, и, перейдя один весьма малый, но несколько болотистый, ручей, близ онаго на возвышении стал в прежнем порядке. Послал еще дознать - где егерский полк, бывший, как сказано выше, в лесу и велел сказать начальнику онаго, чтоб непременно ретировался лесом, ежели еще там находится. Французская кавалерия оставалась в своей позиции. При сем случае, хотя я не мог видеть действия всей нашей армии, за высоким лесом, в самой близкой дистанции от меня находящейся, но по кликам и звукам пушечной пальбы понимал, что происходит сражение весьма упорное, а потому отрядил к оной три казачьи полка, с тем, чтобы они явились к первому встретившемуся с ними генералу и действовали бы по приказаниям старших. Сам я остался и замечал за действием находящейся против меня кавалерии. Вдруг, к крайнему моему удивлению и даже недоразумению, вижу, что две части кавалерии, не более как 2 эскадрона, отдельно один от другого, с большою смелостию подошли к сказанному маленькому ручью, который был от нас в верный ружейный выстрел. Я был весьма в недоумении, что оные предпринимают, как услышал, что казаки, указывая на оных, довольно громко повторяли: "Латники! латники!". Взглянув внимательнее, я увидел, что это кирасиры, покрытые железом. Тут я понял, что они предпринимают дерзкое намерение врезаться в казачьи полки и расстроить оные. Не теряя времени, я приказал Ефремову - с его и с другим полком, когда кирасиры перейдут ручей, отрезать их от онаго, а другим двум полкам приказал ударить в лицо. Со всею моею поспешностию не мог я еще успеть мое распоряжение привесть в порядок, как те кирасирские эскадроны, перейдя ручей, врассыпную стремительно пустились на нас и в минуту врезались в казачьи полки, но ни опрокинуть, ни расстроить оных не успели, хотя и сделали большое замешательство. Казаки с отменною храбростию били их в дротики, но дротики, одни ломались, а другие гнулись. Я скакал, всюду где надобность показывала быть моему присутствию, и подвергал себя большой опасности, что ежели бы не добрый слуга, - собственный мой человек Василий Якорвлев, то я бы неминуемо был палашами заколот или изрублен. Казаки, видя крепость кирасирского одеяния, сбивали с голов их дротиками шишаки, а после того, били в открытые головы и сбивали с лошадей. Кирасиры, видя свою неудачу, опрометью скакали назад, а казаки, преследуя по возможности, оных убивали. Из сих непобедимых всадников менее третьей части ушли, а все прочие пали на месте"*.

   ______________________

   * "Генерал-майор Денисов, 29 мая 1807 г., в соединении с регулярною кавалериею, не раз встречался с французскими кирасирами и всегда находил средство уязвить их. Как скоро сии тяжелые всадники по какому-нибудь случаю приходили в расстройство, они тотчас делались жертвою казаков. Сии неповоротливые кавалеристы, слабо держащиеся в седле, от удара пики, как бездушные трупы, валились на землю". ("История Донского войска" - г. Броневского, часть II, стр. 175). А.Ч.

   ______________________

   "Французы, несмотря на то, что были гонимы нами и что столько потеряли своих, увидя, что остаток егерского полка нашего бежит в беспорядке из леса, прежде мною сказанного, напали на егерей и несколько успели поразить, а после сего и вся кавалерия, бывшая против меня, в стройном порядке придвигалась ближе и ближе; лес же, отделяющий меня от армии, занимала пехота. Когда я подался назад и, обойдя оный лес, двинулся к армии, и когда к фронту оной сближался, прискакал один или два (не упомню), прусской кавалерии полка (помнится драгунские), под командою одного генерала, - которого фамилию запомнил, но он был хорошего росту, рябоват, продолговатого лица, нос большой имел, и на оном старый, как бы от раны, шрам, - с которым я увиделся, и как его превосходительство говорил по-французски, то мы и условились атаковать вместе стоящую пред нами кавалерию - что в минуту и произвели".

   "Храбрость прусских полков и наших казаков взяла поверхность над многочисленною неприятельскою кавалериею, которую в минуту мы опрокинули, смешали и погнали в беспорядке, но недолго, потому что пехота, зашедшая в лес, к которому казаки справа уже примыкали, производила сильную стрельбу, чем и остановила нас. Отретировавшись на прежнее место, в порядке, мы остановились; тогда еще я виделся с генералом прусским, рассказал ему мое мнение, что ежели бы не французская пехота удержала казаков, то неприятель был бы поражен гораздо сильнее, и предлагал ему занять место ближе к лесу, а я бы стал с казаками на его место, и тогда мы в другой раз бы атаковали, представляя ему, что регулярные могут лучше выдержать огонь, производимый неприятелем, но он на сие не согласился. Однако советовал мне учинить общую, подобную первой, атаку - что хотя и было сделано, но весьма уже слабо, и только несколько, самые передовые французские посты, были опрокинуты. Мы ретировались опять к прежнему пункту, а французы отступили назад; прусские полки также двинулись ближе к центру армии. Я с полками оставался на своем месте, но весьма немного, потому что французская артиллерия катала нас ядрами и брандскугелями, градом, отчего я приказал казакам рассыпаться и отступать. Будучи в этом положении, когда уже совершенно настигла ночь, увидел я прибывшего к нам войскового атамана Платова, в каком положении мы и еще отступили и когда уже не слышно было никакого бою, то и остановились".

   "Простояв в сем положении ночь, на рассвете дня мы увидели, что французская армия немного далее пушечного выстрела от нас находится".

   "Скоро, по восхождении солнца, войсковой атаман Платов приказал мне с 3-мя казачьими полками идти к левому неприятельскому флангу и недалеко от онаго назначить пункт где остановиться. При сем разе я осмелился его превосходительству доложить:

   - Разве приказано начать сражение?

   - Нет; но этот пункт надобно занять.

   - Французы никак того не потерпят и, по приходе моем, конечно, в минуту меня атакуют", - доложил я с почтением".

   "Атаман ничего на это не сказал; тогда сев на лошадь, двинулся я с полками. Французы, увидя нас, приближавшихся и остановившихся, двинули против нас большой отряд, более из пехоты составленный. Видя превосходство неприятеля, я начал шагом отступать, а они меня преследовать. В таком положении я дошел до одного ручья, который не всюду можно свободно переехать; от ручья сего находился и сам атаман Платов не в дальнем расстоянии. Тут получил я от него приказание - не переходя оный ручей с полками, держаться, и хотя разумел я, что отважность его превосходительства чрезчур велика, но, исполняя в точности повеление моего начальника, с полками остановился и, призвав полковых командиров, объявил им оное повеление. При том решил их тем, что как не имеем мы артиллерии, а у неприятеля насчитывали оной до 10-ти или более пушек, то я за лучшее считаю самим нам атаковать французов, что и они, хотя видели невозможным победить неприятеля, за лучшее почли".

   "Неприятель, подходя к ручью, отрядил до 1000 человек пехоты в лес, которым она могла зайти мне во фланг, а половина того числа пехоты оставалась на открытом поле, с артиллериею, и до 200 или 300 кавалерии. Не зная - что в таком положении делать и видя, что ежели мне всеми полками ударить на неприятеля, стоявшего на открытом поле, то бывшая в лесу пехота нанесет казакам большой вред, а сам неприятель едва ли что может потерпеть, приказал я храброму полковнику Ефремову с полком его ударить на неприятеля, на поле стоявшего, а полковнику Астахову - стать со своим полком лавою, против леса. С третьим полком остался я сам, в резерве, дабы, в случае где нужда потребует, дать помощь. Сии два полка двинулись по назначению. Неприятельская кавалерия, вероятно разумея намерение наше и пренебрегая нашим малолюдством, фронтом двинулась вперед, чем Ефремов, воспользовавшись, атаковал ее, смял, опрокинул и гнал за пехоту. Казаки Ефремова так увлеклись храбростью, что принуждены были разными дорожками и поодиночке возвращаться к своему месту, обскакивая пехоту неприятельскую. В то же самое время находящаяся в лесу против Астахова полка неприятельская пехота фронтом выходила из лесу и, как только выдвинулась на чистое поле, то полковник Астахов пустился с полком в атаку на оную, а французы, не дожидаясь их удара, вбежали в лес. Видя все сие, не постигал я - каким образом остаюсь победителем, разумея, что при всех моих распоряжениях нельзя было ожидать и малейшей над неприятелем поверхности. Ясно видел я, что сие произошло от единой благости Всевышнего творца к нам, милосердие которого и во всю жизнь мою, при важных случаях, управляло мною; за что, слезши с коня и упав на колени, приносил пред Всевышним Творцом мою благодарность и молил его вести меня к дальнейшим добрым деяниям".

   "Г. войсковой атаман все сие лично видел и, в самое критическое действие моих полков, велел нескольким другим казачьим полкам скакать к месту сражения влево от меня, как бы во фланг неприятелю, а зятя своего, Харитонова*, прислал меня словесно благодарить. После сего неприятель в порядке отступил, а мне велено было - оставаться на том же месте до дальнейшего повеления".

   ______________________

   * Полковник (впоследствии генерал-майор) Константин Иванович Харитонов, был женат на старшей дочери атамана Платова, Анне Матвеевне. А.Ч.

   ______________________

   "Скоро пополуночи узнал я, что армия наша через Гейльсберг отступает. Тогда я послал спросить у атамана - что мне должно делать, но, конечно, за темнотою ночи посланные от меня не нашли его. Как уже заря занялась, аванпосты мои донесли, что неприятельская армия двинулась вперед, и посланные уведомили, что через Гейльсберг, по мосту, никак невозможно от тесноты пройти, а посланные осмотреть реку Алле - нет ли где по ней бродов, - дали знать, что один, хотя и весьма неудобный, найден, к которому я и потянулся, уже когда рассвелось. Перейдя реку, я принуден был дать на один час растах полкам, потому что, прошедши трое суток, были лошади голодны, почти ничего не евши. Я послал отыскивать, где следует, нашу армию и моего начальника и, по возвращении посланных, поспешил соединиться с атаманом Платовым. За все сии действия мои при Гельсберге получил я золотую саблю, алмазами украшенную, с надписью: "За храбрость"*.

   ______________________

   * Дела при Земерсфельде, Аренсдорфе и Гейльсберге 28 и 29 мая 1807 г. Денисов в Записках своих называет последний город Гейльбергом, Эльсбергом и Эсбельргом. А.Ч.

   ______________________

   "Быв при своем начальнике, я много успокоился и, хотя весь день находились мы на марше, но никакой встречи, нас затрудняющей, мы не видели. На другой день мы также спокойно следовали за армиею; как вдруг