Денисов Адриан Карпович - Записки

услышали впереди нас сильную пушечную стрельбу при Фридланде, куда атаман Платов со всем своим корпусом поспешил скорым маршем, и куда прибыв, мы увидели, что вся наша армия сильно сражается. Генерал Платов пошел вперед. Минуя нашу армию, в самой близкой от ней дистанции и на виду оной, увидели мы, что небольшие разные французские команды как бы стремятся зайти нам вперед, против которых тотчас и были посланы казаки, и хотя оные остановили французов, но не могли их опрокинуть, потому что за рекою нельзя было посланных казаков усилить большим отрядом".

   "Армия наша по долгом сражении отступила по той же дороге, по которой мы шли, и дойдя до одного местечка, которое я запомнил (т.е. которого забыл название), и взяв небольшой роздых, рано на заре отступила далее по дороге к Тильзиту. Тут г. Платов с корпусом своим остался в арьергарде и хотя отступал повсюду, где нужно было, сам успевал быть и храбро отражал неприятеля, который за ними стремился".

   "При сем случае рассматривая движения неприятеля, я искал возможности нанести неприятелю вред, для чего приказал полковнику Ефремову осмотреть замеченное мною место; куда он со двумя казаками и поскакал. И приметив одного французского всадника, несколько отдалившегося от своего фронта и стоящего в задумчивости, стремительно ринулся на него один и, подскакав, схватил за повода лошадь того всадника и требовал пардону, а тот, конечно, испужавшись нечаянному налету, молча поехал за Ефремовым. Это был французский майор, который мне признался, что он не понимает - каким образом в плену, потому что он был среди своего батальона, которым командует".

   "Через весь тот день все казачьи полки имели небольшие сшибки с неприятелем, но принуждены были отступать; на другой и третий день мы имели такую же участь, как равно 3-го июня 1807 г. при Эйлау, 4-го июня при реке Прегеле и до самого Тильзита. Такое положение, как для нас, так и для лошадей наших, (было) весьма утомительно; но со всем тем все вообще казачьи полки исполняли свою обязанность в такой точности, что неприятель не осмеливался их сильно атаковать и отражал нас артиллериею".

   "Господин войсковой атаман (Платов), можно почти сказать, не сходил с лошади и, где нужда требовала, всегда без упущения времени там являлся. При сем должностью почитаю, отдавая всю справедливость казакам (сказать), что в один день, когда неприятель сильным наступлением принудил некоторые полки отступать рысью, сильный отряд с артиллериею поскакал прямо на мою бригаду. Видя это и опасаясь, чтоб неприятель не обратил казаков в бегство, чем бы мог сделать замешательство и всему нашему корпусу, я приказал Астахову полку двинуться налево в находящийся тут редкий лес, дабы таковою диверсиею остановить неприятеля. Неприятель, видя то, остановил пушки и начал из оных по этому полку палить, и первыми выстрелами было убито в нем вдруг до десяти лошадей и более - не упомню; но оный полк, не оказав ни малейшей трусости и не сделав замешательства, в молчании оставался на месте и тем неприятель был остановлен. Тогда я, отступя несколько далее, приказал следовать ко мне оному полку".

   "Весь корпус генерала Платова подошел к городу Тильзи-ту тогда уже, когда вся российская армия через реку Неман, тут протекающую, по мосту перешла, что и наш корпус, не останавливаясь, сделал, и мост прекрасно на нарочито сделанных для того судах (устроенный), был зажжен. Перейдя реку, на правом берегу, близ оной господин Платов расположил свой корпус".

   "В тот же день явились французские парламентеры и (скоро) заключен был мир"*.

   ______________________

   * За отличия в этой войне А.К. Денисов награжден от короля Прусского орденами Красного Орла и Pour le merite. А.Ч.

   ______________________

  

   В продолжение всей первой войны России с французами, в Пруссии, донские казаки принимали весьма деятельное участие и оказывали блистательные подвиги, за что Император Александр I, в знак особенной милости, пожаловал донскому войску знамя при похвальной грамоте, в которой подтверждены все дарованные этому войску права и преимущества и выражены следующие замечательные слова: "Врожденная бдительность донских воинов ограждала спокойствие нашей армии, а главнокомандующему служила вместо недремлющего ока".

   В то самое время, когда Российские войска боролись с французами в Пруссии, Наполеон успел восстановить турецкого султана против России, и войска наши, готовясь к войне с Турциею, заняли все лежащие на левом берегу Дуная турецкие области. Войсковой атаман, Платов, получил также повеление - следовать, со своими 15-ю донскими полками, из Пруссии в молдавскую армию нашу. Денисову он предложил на выбор: или идти с ним, или остаться на прусской границе. Денисов решился на последнее из нежелания сталкиваться с Платовым, отношения с которым принимали более и более неприязненный вид; но в минуту этого предложения и когда Денисов задумался, что делать - идти ли в Молдавию или оставаться в Пруссии, в комнату Платова вошли донской генерал-майор Николай Васильевич Иловайский и с ним полковые командиры тех донских полков, которые назначались в Молдавию. Иловайский спросил Денисова:

   - Точно ли правда, дядя, что вы хотите остаться на границе?

   (Иловайский не был родственником Денисову и называл его так по привычке. Андриян Карпович подтвердил, что хочет остаться на границе Пруссии).

   - Сделай милость, дядя, уважь просьбу всех, идущих в Молдавию. А я в особенности прошу: не оставь нас и иди с нами. Мы все вас любим и почитаем".

   Андриян Карпович был тронут, а Платов, как заметил Денисов, остался этою сценою недоволен. "Но меня сие не остановило и я, с должным почтением, просил атамана, что, буде можно, чтобы отменил мое согласие и причислил к полкам, следуемым в Молдавию.

   - Как же вы так скоро переменяете ваши мысли? - сказал Платов.

   Денисов сослался на то, что происходило в глазах атамана.

   - Хорошо, - продолжал Платов, - вы пойдете в Молдавию. Иловайский обнял Денисова и благодарил; то же сделали и прочие командиры. Денисов получил один полк, названный его именем. Казаки шли скоро. Андриян Карпович чувствовал себя больным; в Виннице он советовался с доктором и запасся лекарствами. По приходе к Днестру казачьи полки расположились лагерем, а на зиму заняли кантонир-квартиры. Полк Денисова стоял в Тульчине, где он познакомился с домом графов Потоцких. Летом 1808 г. Денисов перешел в местечко Атаки и стал лагерем. Так как военных действий не происходило, то Андриян Карпович, с позволения главнокомандующего, генерал-фельдмаршала кн. Прозоровского, съездил на два месяца на Дон. Найдя родителей своих крайне слабыми, он хотел уже подать в отставку, но отец "повелительно сказал, чтоб я этого не делал пред начинающеюся кампаниею, чтобы я окончил свои подвиги с такою же ревно-стию, как оные начал и продолжал, и что я, находясь при них, не могу продолжить их жизни". По возвращении из отпуска в армию Денисов нашел свою бригаду уже в Молдавии, в местечке Текучь, откуда осенью казаки перешли в селение Мартинешти, а потом к местечку Рымнику и далее к р. Дунаю, недалеко от Браилова. Денисов описывает реку Рымник: "Я ее видел, что она течет не более как небольшой ручей, через который можно человеку перепрянуть. И мне же случилось видеть, что меньше чем в сутки река сия выступила из берегов, наполнила всю окрестную дистанцию и низменные места с таким стремлением, что волки, лисицы и зайцы многие потонули, которых, по сбытии воды, я сам видел".

   По истечении лета Денисов, с 7-ю или 9-ю полками, пошел за Днестр в Ярышев, оттуда к Пятигорам, а потом в Умань. Весною 1809 г. полки Денисова опять перешли Днестр и Прут, стояли в Бузео и в селении Привалы, недалеко от Галаца. 28 мая армия наша перешла Дунай. Денисов и два других донских генерала (Ник. Вас. Иловайский и Дм. Еф. Кутейников) посланы были вперед собирать сведения о неприятеле. Денисовские казаки схватили курьера, посланного от визиря в Браилов. Для удобства и большого успеха в действиях генералы Иловайский и Кутейников сами подчинили себя Денисову, как старшему. Казаки схватили у турок большое количество скота и снабдили им всю армию. Потом Денисов, вместе с Платовым, занял Бабадах, и оттуда они пошли на Гирсово и далее на Сатискю и другие татарские селения. Жители их разбежались, а неприятель показался не ближе уже Черновод, в числе 4 тысяч. В Кюстенджи стоял паша с войском от 2-х до 3-х тысяч, а близ Дуная, при селении Россевата, находился сераскир с 7 - 10-ю тысячами. Стычки были незначительны. Армия наша двигалась на Сатискю и Кюстенджи. Денисов послан был вперед с казаками и двумя драгунскими полками, которыми командовал генерал-майор гр. Пален. С этими небольшими силами Денисов должен был стать у Кюстенджи и не выпускать неприятеля. Под проливным дождем и сопровождаемые громом и мол-ниею шли войска к месту назначения. "Темно было так, что никто не мог видеть шерсти своей лошади"; в темноте колонны сталкивались. Это побудило Денисова соединить войска в одну колонну. Несмотря на темноту и отсутствие проводников, полковник Ефремов, шедший впереди, привел Денисова прямо к Кюстенджи. Здесь он оставался несколько дней, а драгуны и часть казачьих полков вытребованы были к армии, которою за смертию фельдмаршала, кн. Прозоровского, командовал кн. Багратион.

   "Как мое нахождение было близко от главной армии, которая обложила уже крепость Кюстенджи, то я сам поехал к войсковому атаману, Платову, для получения приказаний и узнания о будущих действиях наших. Платова нашел я близ самой крепости, у кладбища, на земле спящего, почему, не обеспокоивая его, поехал к новому главнокомандующему, кн. Багратиону, которого также нашел недалеко находящегося, на кургане, при окончании его завтрака. Он весьма милостиво меня принял и даже обласкал снисходительным и уважительным своим разговором и приказал подкрепить меня остатками завтрака и вином. Побыв тут несколько, я возвратился к атаману Платову, которому обо всех моих действиях и донес. В тот же день, при захождении солнца, получил я повеление: с 4-мя донскими полками поспешно следовать к Дунаю, к Черноводам, в подкрепление генералу Милорадовичу, который там, с особым корпусом, стоял и наблюдал движение сераскира. Мне дано было такое от Платова словесное приказание, чтобы, подойдя к войскам Милорадовича и не доходя до них, остановился особым лагерем и исполнял бы приказания Милорадовича, но всегда бы отдельно стоял от его корпуса. На что я принужден был откровенно ему, атаману, доложить, что я такого повеления, тем более словесного, не могу выполнить, почему он ту же минуту приказал точно в таком смысле написать мне ордер, который, подписав, и вручил мне, а потом, сделав мне нужные приказания и наставления, отпустил".

   "Я немедленно выступил с теми полками в поход. Скоро, по наступлении ночи, нашла на нас, подобная же прошедшей, туча; дождь лил с громом и молниею несколько часов, но как нам места были уже знакомы и мы шли прямою дорогою, то и не были в большом затруднении. Однако все доведены были до изнеможения. На утренней заре достигли мы вершин Черновод и, как уже зачало быть несколько светло, приказал я близ воды остановиться полкам для отдохновения. Почему наряженные для передовых пикетов при офицерах казаки и отправлены были вперед, которые весьма скоро, и так что мы еще не успели, как должно, стать, донесли мне с разных пунктов, что большие толпы турок идут прямо на меня. Зная по прежним донесениям и показаниям пленных, что в сих местах находился один паша, имеющий от 4-х до 5-ти тысяч войска, а четыре казачьи полка, бывшие у меня, не составляли и 1500 человек, да и тех лошади были доведены до большой усталости, я был в большом затруднении, - почти, так сказать, не знал что и начать, но решился не бежать, а биться. Я поставил три полка под небольшою, крутою горою, закрыто, с тем, чтобы нечаянным ударом воспользоваться, а четвертому полку, Сысоева*, идти на неприятеля смело".

   ______________________

   * Впоследствии известный храбростию и заслугами, донского войска генерал-лейтенант. А.Ч.

   ______________________

   "Сысоев, по всегдашней его отменной и похвальной храбрости, с бодрым духом пустился на неприятеля и, сблизясь к оному, всем своим полком сделал удар, а в полку его едва ли было более 300 чел. Все Сысоева казаки с большою отважностью пустились на турок, но, не доскакав и не вступая в бой, остановились при виде такого сильного неприятеля. Сам неприятель, как полагать надобно, удивившись необычайной бодрости так малого числа казаков и боясь, нет ли сильных засад, не атаковал их. Сысоев, пробыв около получаса перед неприятелем на месте, возвратился назад таковым же порядком, не показав и виду боязни, чем я оставался весьма доволен, и также пошел немедленно к назначенному мне месту". "На другой день, пред полуднем, достиг я корпуса генерала Милорадовича и, остановя при воде полки свои, сам явился к сему генералу, подал ему о числе своего войска рапорт, донес обо всем нужном, равно и о том повелении от атамана Платова - чтобы не соединяться с его корпусом, а быть несколько отдельно от оного. На последнее Милорадович мне сказал:

   - Хорошо; будьте же вы с полками там, где остановились".

   "На лице его ясно было видно большое неудовольствие, и хотя я, в оправдание моей невинности, доложил ему, что я далеко нахожусь от атамана Платова, что я вступил уже в его, Милорадовича, команду и потому за долг поставляю все его приказания исполнять в точности; но, и за всем тем. Милорадович оставался хладнокровен и весьма мало со мною говорил. Я возвратился к своим полкам. Как в эти последние годы я часто чувствовал припадки нездоровья, то и в это время чувствовал большую в себе слабость, и хотя укреплял себя купаньем в холодной воде, но чаще был болен, нежели здоров".

   "На тот же день, в вечеру, толпы турок из лагеря сераскира сближались к передовым моим казачьим пикетам, с которыми мы и вступили в перестрелку. Генерал-майор Иловайский, имея начальство над донскими казачьими полка ми, в корпусе Милорадовича состоящими, подкрепил мои передовые пикеты и также перестрелкою удерживал неприятеля. Потом я, со своими полками, двинулся вперед закрытым местом, остановился и ожидал приближения неприятеля, дабы вступить с ним в бой, но турки, продолжая пере стрелку с час времени, остались и тем довольны, и возвратились в свой лагерь. По великой усталости лошадей и изнурению самых людей, я не преследовал оных и сам возвратился в лагерь".

   "На другой или третий, после того, день главнокомандующий, князь Багратион, прибыл со всею армиею к корпусу генерала Милорадовича и, сколько припомню, на другой день, в ночь, двинулся к сераскиру-паше, стоящему при Рассевате, близ Дуная. Я явился в команду войскового атамана, Платова, который приказал мен следовать отдельно, на небольшую дистанцию, с левого флангу. Когда мы приближались к не приятелю, где было довольно широких дефилей, имующих не малые кустарники, по которым невозможно было полкам проходить, а обходя их, нельзя было соблюсти назначенную мне дистанцию, атаман прислал ко мне полковника, князя Мадатова, с словесным приказанием, чтобы я шел с полками по его направлению (указанию?). Когда я сказал Мадатову. что это совершенно противно военным, особо казачьим, правилам, то он отвечал, что имеет точные на это приказания. Я повиновался, но когда Мадатов мне показал одно для занятия позиции место, подобное кургану, которое в половину по высоте было много заросшее кустарниками, то я остановился и требовал от князя Мадатова, чтоб он поскакал к атаману и донес бы ему, что это место совершенно не удобно. Мадатов, по возвращении, сказал, что он точно ошибся и показал впереди другое подобное же место, более возвышенное, но кустарниками не заросшее и на которое, по крутости онаго, с трудом казаки могли въезжать. Я видел, что и сие место весьма неудобное, но повиновался начальнику моему, взошел и остановился в боевом порядке. Атаман потребовал от меня Сысоев полк, тогда я остался с тремя полками и получил словесное приказание от атамана, а после и прямо от главнокомандующего, чтобы наблюдал слева, куда мною и были уже две партии посланы, да и сам я с занятого мною высокого места на большую дистанцию мог все видеть. Вторично войсковой атаман мне приказал - наблюдать движение его бунчуга*, и тогда, когда я увижу его в движении, то, по направлению онаго, спешил бы с полками на неприятеля".

   ______________________

   * Атаманское знамя, которое всегда развевалось у ставки войскового атамана. А.Ч.

   ______________________

   "Армия наша была вблизи от меня и в виду моем; началась атака пальбою из пушек. При сем случае турки видя, что я на высоте и не имею удобности скоро сойти с оной и им вредить, стали - конные и пешие - сближаться к моим полкам, открыли стрельбу из ружей и ранили более 10-ти казаков, из которых некоторые от тяжелых ран скоро и померли. Наша армия пошла вперед, на неприятеля, и турки, не дожидаясь приближения оной, побежали: вся пехота вверх по Дунаю, по самому берегу, а конница - по разным направлениям. Тогда я, хотя и не мог видеть атаманского бунчуга, пустился с горы, но, по крутизне оной, с большим затруднением, так что казаки большею частию принуждены были сойти с лошадей и пешие спускались. Тогда предстояла мне другая гора, на которую не только невозможно было поспешно въезжать, но лошади с большим затруднением и шагом всходили. Взойдя на гору, я увидел, что неприятель опередил мои полки и многие казаки врассыпную преследуют онаго. Тогда я приказал и полковнику Осипу Иловайскому также врассыпную преследовать неприятеля, а сам, с моим полком и с полком генерал-майора Николая Иловайского, спешил догнать неприятельскую пехоту, заскакал ей наперед, но, по неудобности местоположения, не мог оной атаковать ни с флангов, ни с тылу, а спереду без артиллерии не мог остановить, о чем и донес тотчас атаману Платову и предлагал, что ежели угодно принудить сию турецкую пехоту к сдаче или побить, то чтобы прислал две пушки и несколько драгун, а сам я продолжал идти во фланг турок и не отставал от них; тут еще ко мне присоединились, при одном штаб-офицере, два или четыре эскадрона (хорошо не припомню) Чугуевских казаков".

   "Я выжидал удобное место, дабы атаковать неприятеля с разных сторон. Место таковое недалеко и предстояло - большая равнина, но болотистая, тут прискакал ко мне совершенно один, даже и без единого казака, генерал-майор Павел Иловайский и, как старший, требовал от меня остановить непременно неприятеля. Я ему отвечал:

   - Это невозможно и я уже делал такое испытание". "Он, как бы не поверя сему, потребовал чугуевский эскадрон и часть казаков и поставил оных впереди. Турки сгустили себя, шли бодро и, производя сильную пальбу, многих переранили казаков, а остальные рассыпались. В это время сюда же прискакал генерал Милорадович без войска, проехал мимо меня, поговорил с генералом Павлом Иловайским и, не приказав мне ничего, оба они поехали в сторону, к армии. Ночь сближалась; неприятель спешил в бегстве своем и был уже от меня не близко. Боясь наткнуться на засады, я отрядил две или три больших партии неотступно преследовать неприятеля далее, а сам с генерал-майором Николаем Иловайским дожидался последствий движения сих партий, которые, по возвращении, привели ко мне более 10-ти человек пленных и 3-х или 4-х турецких чиновников, в том числе был один бим-паша. Тогда я, возвратившись с находившимися при мне казаками к армии, послал в разные стороны небольшие партии собирать казаков, увлекшихся преследованием турок".

   "Армия от места сражения двинулась вперед и остановилась, и я с полками несколько двинулся вперед, где мне было показано. На другой день узнал я, что атаман Платов, в том, что мало неприятелей побито и взято в плен, винит меня, и очень недоволен. Я нарочито был у главнокомандующего, чтобы раскрыть, в чем меня винят, и объяснить ему нужное в оправдание свое. Он в одобрение мне ничего не сказал, но весьма милостиво принял. Во все сие время я терпел боль в голове и, как видел, что я более и более делаюсь нездоров, то и принужден был подать рапорт, чтобы мне позволено было удалиться от командования полками, дабы принять нужные меры к восстановлению своего здоровья, в чем мне и не было отказано".

   "Между тем армия выступила в поход к Силистрии и, подойдя к оной крепости, обложила оную почти без сражения. Тогда при армии и я находился по собственному желанию, дабы видеть все действия и операции и познать более военных оборотов. Пробыв несколько времени в таком положении, по воле начальства и по моему желанию, я удалился в местечко Бузео, что в Валахии, и там нередко занимался с моими крепостными людьми, которых, по небогатству моему, весьма было мало, - два или три человека, - псовою охотою, а иногда, особо в вечеру, с немногими познакомившимися со мною, занимался и игрою в бостон от 5 до 10-ти коп. приз. Я был в полном уверении, что, по вступлении армии в квартиры, буду отпущен в домовый отпуск до излечения, о чем главнокомандующего много раз просил и всегда был обнадеживаем, - как вдруг, уже во время больших холодов, получаю через нарочного повеление - явиться в армию к главнокомандующему. Повинуясь оному, я на почтовых явился к его сиятельству и нашел его сидящим в коляске, который мне сказал:

   - Явитесь к атаману Платову; он все знает, и вы получите от него решение".

   "По слуху я знал, что войска, особенно казачьи полки, в худом положении, и потому я догадывался, что призван командовать теми полками донскими, которые останутся за Дунаем, почему просил покорнейше главнокомандующего отпустить меня в дом, что необходимо было нужно для слабого моего здоровья, причем я сказал, что это приму за большое награждение. На это он мне отвечал: - Я очень вас знаю, и все будет хорошо. "Князь Багратион приказал своему кучеру ехать, а я пошел к Платову и доложил ему, что был у главнокомандующего, и что он мне сказал. Платов мне отвечал, что он ничего более не знает, как вручить в мое командование все казачьи полки, за Дунаем остающиеся, и тут же приказано подать мне от главнокомандующего на мое имя повеление, которое о том же гласило. Признательно сказать - тогда потерял я равнодушие, и огорчение заставило меня прослезиться; но одно меня утешало, что сим корпусом будет командовать почтенный, благоразумный и добрый генерал, гр. Ланжерон, которого я хорошо знал. Атаман Платов скоро отправился за главнокомандующим на зимние квартиры. Я явился к гр. Ланжерону, получил нужные повеления и наставления и принял в ведение мои казачьи полки".

   Шесть донских казачьих полков, оставленных под начальством Денисова при корпусе гр. Ланжерона, занимали линию от Дуная до Черного моря. Лошади казачьи были сильно изнурены, "да и самые казаки были худо одеты: мундиры все из латаны, а у некоторых и того недоставало. О фураже и думать было нечего". К счастию казаков, зима была теплая, снегу совершенно не было, и лошади могли поправиться подножным кормом. 5-го октября гр. Ланжерон объявил Денисову, что он ожидает на место свое другого генерала. Его заменил гр. Сергей Михайлович Каменский, требовавший от Денисова движения на неприятеля и поражения его. Андриян Карпович представлял невозможность этого, вследствие изнурения лошадей и доносил, "что казаки не только что не могут искать и поражать неприятеля, но с большою нуждою могут ретироваться к полу, ежели будут атакованы на пикетах". Спустя после того полтора или два месяца, когда лошади поправились, Денисов доложил Каменскому, "что теперь можно уже сделать хотя недальнюю экспедицию". С согласия Каменского Денисов выбрал до 1000 годных лошадей из всех полков и взял в экспедицию всех полковых командиров. От Черновод он отправил вперед храбрых офицеров, Андриянова и Сулина, с сильною партиею. "Они прогнали из 3-х селений неприятельских фуражиров и несколько взяли в плен, в том числе двух или трех чиновников, чем я, при холодной погоде, а также по недостатку провианта и по слабому положению казачьих лошадей, остался доволен и возвратился". Гр. Каменский благодарил Денисова за этот набег и, по представлению его, Денисов был награжден алмазными знаками св. Анны 1-й степени.

   После этого все войска наши оставались спокойными до весны. Главнокомандующим, вместо Багратиона, назначен гр. Николай Михайлович Каменский. Корпус гр. Сергея Михайловича Каменского был усилен. С казачьими полками, двумя регулярными, и полуротою артиллерии, Денисов командирован был к Сатискю и к Черноводам.

   "Здесь я пробыл несколько недель без всякого действия, кроме того, что казачьи партии были посылаемы для разведывания неприятеля, которые нигде не встречались с оным, но почти всегда возвращались с добычею скота. Из этого скота я давал весьма мало и только самое нужное войскам, в моей команде состоящим, а все без остатку (отправлял) в корпусное дежурство, за исполнением чего сам наблюдал. В один таковой раз я дознал, что один офицер регулярного полку, имея под своим смотрением казенных волов, по нечаянности, из них утратил двух, которому я приказал выдать оных из добычных и показать отданными на порции. Это его сиятельству, гр. Сергею Михайловичу Каменскому, показалось излишним, и он настоятельно требовал от меня в присылку тех двух быков. Такое требование принудило меня из бывшей добычи утаить двух быков и послать в замену прежних. С того времени я приметил, что его сиятельство на меня смотрит неравнодушно, чему, конечно, была другая причина, может быть и та, что я часто откровенно докладывал ему, чтоб казаков не употреблял в разводы и меньше бы приказывал иметь их в дежурстве своем".

   Потом отношения между Денисовым и гр. Сергеем Михайловичем Каменским ухудшились из-за майора Попова, которого Каменский находил виновным в том, что он будто бы упустил неприятеля и не преследовал его, а Денисов совершенно оправдывал этого офицера. Когда затем Денисов узнал, что регулярные казачьи полки и артиллерия, бывшие под его начальством, получили помимо его повеление - возвратиться к корпусу, а ему приказано с одним его полком занять двойную цепь, "что составляло более 100 верст", и держаться твердо в случае атаки, то Денисов "испросил увольнения в армию до излечения".

   "Любя всегда правду и следуя ее правилам, я партикулярным письмом объяснил главнокомандующему все, и даже что удалению моему от командования главная причина есть действие корпусного командира, и просил о позволении остаться партикулярно при армии - что он и позволил и дал мне знать о том словесно через дежурного".

   Оставаясь при армии безо всякой подначальственной части, Андриян Карпович находился при взятии Силистрии и движении армии на Шумлу. Потом он оставил армию и с генерал-лейтенантом Раевским поехал в Валахию. В Бухаресте Денисов прожил до возвращения туда главнокомандующего, графа Николая Михайловича Каменского, и, по болезни своей, должен был прибегать к советам докторов; получив же дозволение удалиться из армии, Денисов переехал в Яссы, там сдал полк свой, и в начале 1811 г. отправился в Петербург для испрошения отставки от службы. На просьбу об этом, военный министр, Барклай-де-Толли, передал ему, что: "Государю Императору угодно, чтобы я оставался в службе, и что в опытных в войне генералах его величество предвидит надобность. И я слышу, - прибавил от себя Барклай-де-Толли, - что может быть такая надобность и скоро последует". На сие я ему доложил, что:

   - Основательного ничего не знаю, но о замыслах Наполеона говорят много, - что я готов на границах России или внутри отечества пролить кровь мою и умереть, но прошу только за границу меня не употреблять".

   Войсковой атаман Платов, которому Денисов передал разговор свой с Барклаем-де-Толли, сказал:

   - Я сему рад, потому что наказной атаман, генерал-лейтенант Киреев*, жалуется на слабость здоровья и просит увольнения. Я вручу вам в управление Войско Донское.

   ______________________

   * Платов был войсковым атаманом Войска Донского, а в отсутствие его с Дона отправлял эту должность временно назначаемый генерал, с званием "Наказного атамана". Так было до 2 октября 1827 г.; в этот же день последовало высочайшее повеление о назначении атаманом всех казачьих войск Государя Наследника Цесаревича, ныне царствующего Государя Императора; с того времени донским войсковым атаманам присвоено название "Войсковой наказной атаман". А.Ч.

   ______________________

   "Должность сию я уже пред сим два раза занимал и знал, что пользы в оной соделать (можно много), но и под ответственность легко можно попасть, и что у Платова я не найду милости", поэтому Денисов просил военного министра отклонить предложенное Платовым назначение, "в чем он меня и обнадежил".

  

   В исходе марта 1811 года Андриян Карпович Денисов выехал из Петербурга через Тверь, Москву и Воронеж на Дон, где нашел "единственное мое дитя с двумя малыми ее дочерьми, оставленное, или яснее сказать - брошенное мужем". Денисов посвятил себя им и своему хозяйству. В 1812 году Денисов поехал пользоваться кавказскими минеральными водами, где принимал горячие ванны и пил воды, но среди лечения получил повеление принять должность наказного атамана и управлять войском*. Тем не менее, он продолжал лечение водами, как вдруг получил два известия: одно - об остановке дел в войсковой канцелярии, другое - о вторжении Наполеона в Россию.

   ______________________

   * По формулярному списку значится, что он вступил в эту должность 29 июля 1812 г. А.Ч.

   ______________________

   Тогда Денисов немедленно отправился в Новочеркасск и тотчас же приступил к формированию новых донских полков для армии, а также пригласил всех донских жителей к пожертвованиям для защиты отечества. Он собрал наличное донское дворянство и объявил, что будет стараться составить "сколь можно более из отставных казаков и малолетков, могущих управлять оружием и лошадью, столько полков, сколько только возможно, и к командованию ими употребит всех отставных генералов, штаб- и обер-офицеров но, как таковых возрастов казаки не все имеют годных на службу лошадей, то чтобы дворянство пожертвовало оных, на что все дворяне наши охотно согласились, и что непременно они выставят 1500 лошадей, - что и было ими исполнено". Сословие донских торговцев (купцов) Денисов согласил пожертвовать на нужды донских полков 100 тысяч рублей; а все вообще жители Войска Донского были приглашены к помощи войсковому начальству оружием, седлами и другими военными принадлежностями. В короткий срок Денисов сформировал 26 полков, определил к ним командиров и отправил полки с шестью орудиями конной донской артиллерии в армию. Все это донское ополчение шло к Москве без роздыхов, не менее 60 верст в день, и явилось в Тарутинский лагерь, имея в одних и тех же рядах и убеленных сединою дедов, и юных внуков их*. Денисов сам пытался вступить в армию и просил об этом войскового атамана, но Платов отвечал ему письмом, "что ежели бы Денисов не был при войске (на Дону), то он в таковых обстоятельствах принужден бы был запереть войсковую канцелярию и оставить без присутствия". Отправив в армию донское ополчение, Денисов предпринял поездку по всем донским станицам, "дабы в оных поселить хотя некоторое утешение, потому что оставшиеся - сущие старики, жены и дети - наполняли воздух стонанием и воплем".

   ______________________

   * См. Полное собрание сочинений Михайловского-Данилевского, т, V, стр. 93 и 94. А.Ч.

   ______________________

   Немного, однако же, станиц мог посетить Денисов: войсковая канцелярия просила его поскорее прибыть в Новочеркасск "для важного дела". Дело это заключалось в поимке наполеоновского шпиона, из поляков, который, по мнению Денисова, был сумасшедшим. Он отправил его к фельдмаршалу Кутузову. Потом, когда заведующий военным министерством, князь Горчаков, прислал 117 тысяч рублей на покупку донских лошадей для армии, то Денисов, купив требовавшееся число лошадей, употребил на это менее половины присланной суммы, а остальные деньги отправил обратно. За труды по формированию донского ополчения и за всю деятельность по отправлению должности наказного атамана в 1812 году Денисов получил орден св. Владимира 2-й степени, а в следующем 1813 году, при содействии уже фельдмаршала князя Кутузова, он награжден чином генерал-лейтенанта.

   По изгнании Наполеона на остров Эльбу и по восстановлении на престоле французском Бурбонов, Андриян Карпович просил увольнения от должности наказного атамана и заменен бывшим его военным товарищем, генерал-лейтенантом Николаем Васильевичем Иловайским. В это время Денисов потерял дочь, оставившую трех детей: двух девочек и мальчика. Андриян Карпович выпросил у зятя внучек, повез их на Дон и приставил к ним гувернантку - Клару Фейганг.

   В 1818 году скончался, в донском имении своем, Еланчикском. войсковой атаман гр. Платов, и Денисов призван был к должности войскового атамана.

   "Исполняя волю моего государя, я вступил в сию новую мою обязанность. Прилагая попечения мои, чтобы вникнуть во все принедлежащие ведению моему дела, я неусыпно старался разузнать - откуда произошли разнообразия в нарядах казаков на службу, в составлении полков, как в походах, так и особенно в действиях против неприятеля, чему был, по всегдашнему моему нахождению в оных, очевидцем. И ясно увидел, что, не имея твердых и утвержденных государями и военного коллегиею правил, а применяя оные различно войсковые и полковые начальники, одни из них самые лучшие, храбрые и усерднейшие, быв управляемы одним или двумя случаями, делали каждый свои предложения и заключения, другие же, не быв руководимы сими полезными правилами и следуя одному лишь честолюбию, изменяли оные, делали свое противное тем заключение, и весьма нередко ошибочное, что все произвело такое разногласие, что многие не знали даже и того - для чего принято иметь всегда впереди полков полковые знамена, а также, что одни называли казачьи сотни - эскадронами, другие - ротами; одни строили полки - во фронт, другие - в линию, казаки же, приученные строиться лавою, не понимали значения фронта или линии, не знали, что считать лучшим, сожалели и смущались, что не по древнему обычаю ими управляют. К тому же еще я видел, что требовались от казаков разными полковыми начальниками, а может быть и другими, вытяжка и узкие мундиры, а как казаки, в военное время, не то что по несколько дней, а иногда и по несколько недель и месяцев, во всякое время года, при ненастной и холодной погоде, бывают в непрестанных движениях и действиях и что таковое исполнение сверх силы человеческой, да и кроме того, с сокрушением сердца я удостоверился, что очереди казачьи на службу не чисто ведутся, да и земли войсковые захватываются людьми сильными в войске, - то по всему этому решился я всеподданнейше представить всемилостивейшему государю моему о позволении: составить комитет, рассмотреть все оные деяния, изложить что есть нужное и лучшее для блага войсковых жителей, и то, что пользам оных противное, и, по рассмотрении в комитете, представить на всевысочайшее решение. Все сие нужно было и потому, что даже и все внутреннее положение казаков - в самых их жилищах, требовало рассмотрения и твердого положения. Государь Император милостиво принял мое мнение, повелел составить просимый мною комитет и прикомандировал к оному членом своего генерал-адъютанта, генерал-лейтенанта Чернышева. Между тем я, до составления сего комитета, быв уже войсковым атаманом, и усматривая крайнюю бедность войсковой казны, отдал, обще с войсковою канцеляриею, горячие напитки на откуп, на четырехгодичное время, соединив в оный все отрасли донских обитателей, как то: станицы и помещичьи селения, где горячее вино было употребляемо. И хотя подобные откупы и прежде того существовали, но не уравнительно, ибо в оные входили только казачьи селения, так называемые станицы, а помещичьи селения исключительно оставались на произволе их владельцев. Этим помещики весьма остались недовольны мною, когда члены войсковой канцелярии, из тех же помещиков избранные, находили таковое мое предложение о причислении к откупу и помещичьих имений справедливым и даже необходимым, тем более, что некоторые сыскные начальства* находились собственно в помещичьих селениях, ибо содержание земской полиции, по примеру губернских, называемой на Дону: "сыскные начальства", относимо было на войсковые доходы, а доходы войсковые от откупа происходили. К тому же требовались большие суммы на общие войсковые строения, на содержание почт, на исправление по дорогам мостов, отчего нередко вовсе недоставало на расходы собираемой в войсковую казну суммы.

   ______________________

   * То, что в губерниях назывались - земские суды. А.Ч.

   ______________________

   "Комитет составлен был под моим председательством из генерал-адъютанта Чернышева, генерал-лейтенанта Карпова, генерал-майора Черевкова, полковника Андриянова, подполковника Шамшева и статского советника Болгарского. Начали рассуждать о существующих для войска положениях и действиях, причем нередко доходило до противоречий, что, по-моему, и должно было быть. Хотя по воле всемилостивейшего государя моего я был председателем, но охотно позволял все спора, дабы видеть все справедливее и лучше, и сам я, - желая исполнить в точности волю моего государя, и мое ходатайство пред его величеством в точности выполнить, дабы всеми средствами положение Войска Донского, как в домашнем его нахождении, так и в походах и в особенности в военных обстоятельствах, соделать лучшим, - часто в противность всех других мнений говорил откровенно - чем, полагаю, и поставил всех членов против себя. А как помещики все вообще давно уже мною по откупу были недовольны и даже были от них доносы, будто откуп был основан на интересах и несправедлив, то комитет занялся исследованием откупа. Против чего, как дело касалось уже до меня, я вначале молчал, но когда увидел, что очень часто и почти каждое заседание комитет занимался одним только откупом, несколько раз словесно предлагал, чтоб таковое дело, не касающееся до комитета, передано было в сенат, а комитет занимался бы предстоящею ему обязанностию".

   "Между тем, еще при начальном вступлении моем в должность, крестьяне нескольких донских господ оказали неповиновение и дошли до буйства, но я их, однако, скоро усмирил и привел в должное повиновение, а в 1820 г. вновь, во многих донских селениях, крестьяне оказали неповиновение и буйство. Я принял меры для прекращения онаго и донес главному начальству о том и о моем предположении, и послал через нарочного, который возвратился без ответа и доложил мне словесно, что он, по приказанию полиции, принужден был выехать из Петербурга в самое короткое время. Генерал-адъютант Чернышев, в мае месяце того же (1820) года, препроводил ко мне именное повеление, коим неповиновение крестьян поручено прекратить ему, а я чтобы делал ему зависящее от меня во всем пособие. В это самое время у меня были готовы казачьи полки на перемену находящихся на кавказской линии, которые я, по требованию генерала Чернышева, отдал в полную его команду. С этими полками он и отправился на левую сторону Дона, в неповинующееся гг. Орловых имение. Я предвидел, что таковое действие может долго продлиться, и предложил войсковой канцелярии заготовить в нужных местах провиант: догадка моя оправдалась событием. В это же время на правой стороне Дона, верст за 200 от имения Орловых, другие крестьяне отказались повиноваться. Я уведомил о том ген.-ад. Чернышева, который просил меня принять свои меры в таких критических обстоятельствах и помочь ему. Имея в сборе большую часть полка, по древнему обыкновению называемого "атаманским", которым тогда командовал отличный полковник, Кирсанов, приказал я ему спешить к главному скопищу бунтующих людей, в селение гг. Мартыновых, Голодаевку, так как бунтующие крестьяне расположились в самой близкой дистанции от онаго селения лагерем, и ежели бы кто из крестьян осмелился оказать что противное своим помещикам, таковых брать под караул. Распорядившись в скорости умножить посланное мною наскоро число казаков из ближайших казачьих селений, я приказал принять всю оную команду известному по храбрости и расторопности генерал-майору Иловайскому, что и было исполнено немедленно и в точности, но на другой или на третий после того день явился ко мне находящийся при генерал-адъютанте Чернышеве, генерал-майор Богданович, с сообщением, что Чернышев внучает ему, Богдановичу, эту часть казаков, и чтобы я на это согласился - что не находя противным, я исполнил в точности. Генерал-майор Богданович, по прибытии к своему месту и как старший уже генерал, неизвестно мне почему, со всею оною командою отступил от селения Голодаевки за несколько верст, а генерал Чернышев, усмиря в тех селениях, где он находился, крестьян, переправился через Дон со всеми полками, спешил к селению Голодаевке, присоединил к ним гвардейский казачий эскадрон, роту артиллерии и пехотный регулярный полк, окружил главных зачинщиков и усмирил оных. Хотя и в других разных селениях, и даже в соседственной губернии оказались было неповиновения крестьян, но все это было им, генерал-адъютантом Чернышевым, прекращено. Таковыми скорыми действиями всех полков, бывших в усмирении крестьян, так казачьи лошади изнурились, что к дальнейшему употреблению были уже неспособны, почему полки и были распущены по домам, по окончании всех сих действий".

   "Генерал Чернышев из бывших при нем чиновников, как сделалось мне известно, составил комиссию, сокрыто от меня, и нашли меня в этих неустройствах, буйствах и неповиновении крестьян виноватым, а почему? я и доныне не знаю. Комитет собрался, и члены онаго зачали заниматься не должностию, а более откупом, открыв, что генерал-лейтенант Карпов и генерал-майор Черевков имеют участие в откупе, которые в том и не таились; но оные члены участвовали в откупе только тем, что помогали откупщику деньгами и залогами. Об этом было представлено генерал-адъютантом Чернышевым государю Императору, почему и было поведено гг. Карпова и Черевкова исключить из членов комитета, а вместо их определены генерал-майор Алексей Васильевич Иловайский, бывший после того вскоре атаманом, и генерал-майор Дмитрий Ефимович Кутейников, которые в заседаниях не делали ни возражений и не высказывали своих предположений, а молчали и подписывали журналы. Чернышев уже редко стал согласоваться с моим мнением, а я, видя в нем нетвердые познания, как бытности казаков в домах, так и в военных их действиях, принужден был оставаться при моих мнениях. Я утверждался в них тем, что родился от казака, прожил многие годы в жилищах казаков, в военных действиях начальствуя ими заслуживал нередко похвалы от моих главных начальников и даже удостоился оной чести еще от генерал-фельдмаршала нязя Потемкина; великая государыня Екатерина знала меня по реляциям, что мне сделалось ведомо через ближних ее вельмож, как я находился еще в чине подполковника; князь Италийский граф Суворов-Рымникский, отдавая, по действиям моим, справедливость, часто называл меня "гетманом" и, по возвращении из Италии, я его видел в Польше, больного, в последний раз. Тут он мне сказал обыкновенное слово: "Карпович! Карпович! Я тебя не так наградил, как следует, а ты меня не забывай". Гордясь всеми сими одобрениями и тем, что все донские герои именовали меня "учителем военных правил", а также по истинной преданности моей царям российским и отечеству моему, которым я служил верно и усердно, и что я сам предложил об устройстве казачьих положений и действий, - то по всему сему почитал за грех изменить в чем-либо мое мнение и предположение. От сего до того изнемогался, что сделался опасно болен, пролежал несколько недель в постели в ожидании смерти, не бывал в комитете, и когда сделалось мне несколько легче, получил из Лайбаха, - где генерал-адъютант Чернышев в это время находился, - именное высочайшее повеление, что я отставлен, а вместо меня назначен наказным войсковым атаманом, генерал-майор Алексей Васильевич Иловайский. В повелении сказано, что это государем сделано по доносу Чернышева, что я будто часто останавливал действия комитета и за злоупотребления в рыбных ловлях".

   "Рыбная ловля на Дону есть самая древняя привилегия донских казаков. Все казаки при ловле рыбы обязаны не задерживать оную и не запирать реки Дона сетьми через всю ширину реки сей. Селение казачье - станица Старо-Черкасская, было ближайшее к Азовскому морю, от онаго около 60-ти верст. Рыба, войдя из моря в реку, проходила всякий год в январе, феврале и марте месяцах по рекам Дону, Хопру и Медведице в самые верхние казачьи станицы, чем и доставляла хорошее изобилие казакам. В недавние времена станица Старо-Черкасская приписала под именем "приписных", но не военных, из малороссийских, несколько тысяч человек, и когда правительство, узнав об оном, обратило в казаки, то оные и населили станицы: Аксайскую, Гниловскую, Елисаветовскую и другие, ниже и ближе к морю лежащие от Старо-Черкасска. По многолюдству своему они так сетями запирали Дон, что весною, в вышеозначенные месяцы, едва рыба проходила в малом количестве за 200 верст от моря; в другое же время она из моря вовсе не выходит. Этим и были по крайней мере из 5-ти четыре части казаков лишены прежнего изобилия. Зная это, я предложил воойсковой канцелярии рассмотреть, а войсковая канцелярия, - находя справедливым, чтобы все вообще донские казаки могли пользоваться рыбою, тем более, что новопришельцы оною пользуются до обогащения себя, а старожилы того лишены, - сделала распоряжение о свободном проходе рыбы по всему Дону, не обижая других, за чем и досмотр был сделан. За это от некоторых казачьих селений, называемых станицами, я получил благодарность. Таковое, однако ж, распоряжение мое в рескрипте постав