Джунковский Владимир Фёдорович - Воспоминания

когда послышался и шум мотора, восторг толпы неудержимо вырвался из груди, крики, аплодисменты понеслись в воздух. Аэроплан летел неровно, его словно как бы бросало из стороны в сторону, моментами он как бы нырял. Но вот лес над Всехсвятским пройден, шум мотора стал доноситься явственнее, и аэроплан стал быстро спускаться, направляясь к белым флажкам вблизи павильона.

   Публика неудержимо бросилась к месту спуска. Авиатор с аэропланом был уже на земле, он бросил руль и, обернувшись, смотрел на публику усталым взглядом. В течение нескольких минут он сидел как бы застывши на своем маленьком, высоком сиденье. А шапки летели вверх, махали платками, аплодировали, кричали от восторга...

   Наконец Васильева осторожно сняли, поддерживая за руки. Он неуверенно ступил на землю. Представители Общества воздухоплавания заключили его в объятия, подошел и я, обнял его, приветствуя с победой. Вид у Васильева был ужасный: бледное, измученное лицо, красные, воспаленные глаза. Весь окоченелый, направляется он к павильону. Как только вошел он в павильон, то неудержимо начал нервно, жутко рассказывать о беспорядках, царивших в организации перелета, он говорил, что нигде на остановках не было ничего приготовлено; не было бензина, не было механиков; не было костров, фейерверков для обозначения мест; бранил генерала Каульбарса, который стоял во главе организационного комитета, приписывая все неудачи остальных летчиков плохой организации.

   На другой день выяснилась судьба остальных летчиков: молодой пилот Шиманский погиб, не успев вылететь из круга, еще в Петербурге; Лерхе, Уточкин и Слюсаренко получили увечья, особенно тяжкие получил Уточкин, упав с аппаратом в 30 верстах от Новгорода, у него оказалась поврежденной спина, перелом ключицы, вывих коленной чашки и сотрясение мозга. Его привезли в Москву в лечебницу Бакунина, где я его и навестил во время его болезни несколько раз. Остальные летчики - Кампо Сципио, Костин и Агафонов долетели до Валдая и не могли продолжать полетов из-за порчи моторов.

   На другой день я получил депешу от Государя императора: "Передайте авиатору Васильеву мое искреннее поздравление с победой на перелете Петербург - Москва и мою благодарность за готовность и впредь работать на пользу отечественного воздухоплавания, успехи и развитие которого близки моему сердцу. Николай".

   Я поехал лично к Васильеву и прочитал ему депешу Государя. Он так был счастлив, в таком был волнении от неожиданности такого монаршего внимания, что совсем растерялся; я ему отдал депешу на память.

   18 июля скончалась Мария Федоровна Морозова, на 85-м году своей жизни. В ее лице купеческая Москва потеряла одну из своих видных и ярких представительниц. По смерти мужа она энергично продолжала всю огромную торговлю и промышленные дела, став во главе крупной русской мануфактуры "Савва Морозов и сын" и лично принимала участие во всех делах. Широкой популярностью пользовалась она и как благотворительница - целый ряд просветительных учреждений связан был с ее именем. Морозовские клиники на Девичьем поле, Рогожское кладбище со всеми благотворительными учреждениями, больницы, приюты, грандиозный ночлежный дом - на всем лежала печать щедрости покойной. Она особенно покровительствовала молодежи, учредила стипендию, благодаря коей ежегодно один из окончивших курс Земледельческой школы получал возможность съездить за границу поучиться. Но и помимо этой стипендии, сколько она вносила денег для уплаты за учеников, которым угрожало увольнение за невзнос платы, сколько родительских слез она осушила, сколько юных сил вывела она на культурную дорогу. Многие из них даже не знали, чья рука вывела их на эту дорогу. Она была так высока, что "умела" помогать, она понимала человеческую душу, и потому от нее было легко принимать, она свято исполняла завет, который преподавала и другим, что "люди должны помогать друг другу". Она была одним из столпов старообрядчества, происходя из старинной московской старообрядческой семьи Симоновых. Оставила она 50-миллионное состояние. После ее кончины осталось у нее свыше 50 внуков и столько же правнуков.

   21 июля ее отпевали и хоронили на Рогожском кладбище в фамильном склепе. Вся Москва - ученая, благотворительная и купеческая, вся московская администрация, все пришли поклониться ее гробу и отдать последний долг этой необыкновенной старушке, в глазах коей светилась живая, чуткая, отзывчивая душа.

   19 июля в 3 верстах от станции Щербинка Московско-Курской ж. д. в имении графа Шереметева Остафьево, Подольского уезда, родовой вотчине князей Вяземских, состоялось открытие памятника историографу Н. M. Карамзину, который был женат на сестре поэта князя П. А. Вяземского. Первые 8 томов "Истории государства Российского" были написаны Карамзиным в Остафьеве. Здесь же навещал его и князя Вяземского наш великий поэт А. С. Пушкин, жилет которого, простреленный на дуэли, и трость хранились в Остафьеве, в Карамзинской комнате.

   Памятник был исполнен по проекту князя П. П. Вяземского, по рисунку академика Панова в форме гранитного постамента красного цвета, в стиле ампир, соответствовавшем эпохе постройки остафьевского дома. Вверху на постаменте - 7 томов "Истории" Карамзина и свиток рукописи неоконченного 8 тома. С лицевой стороны памятника - бронзовый медальон с изображением Карамзина в венке, с надписью: "Карамзину. 1811-1911". На обратной стороне слова из письма Карамзина: "Остафьево достопамятно для моего сердца - мы там наслаждались всею приятностью жизни, немало и грустили, так текли средние, едва ли не лучшие лета моего века, посвященные семейству, трудясь и чувствуя общее доброжелательство, в тишине страстей и мятежа. Карамзин".

   При открытии памятника присутствовали родные внучки поэта князя П. А. Вяземского - графиня Е. П. Шереметева и А. П. Сипягина, граф С. Д. Шереметев, владелец Остафьева, со всей семьей, Самарин, поэт граф Голенищев-Кутузов, внучка поэта А. С. Пушкина - Анна Александровна Пушкина, родные Шереметевых, представители ученых учреждений и я. После открытия памятника профессор Киевского университета Б. С. Иконников произнес обширную речь о значении Карамзина как историка, а профессор С.-Петербургского университета С. Ф. Платонов - о причинах литературных и исторических успехов Карамзина. Граф П. С. Шереметев отпечатал к этому дню очень интересный труд: "Карамзин в Остафьеве", который он любезно раздавал присутствовавшим.

   Это скромное торжество оставило во мне очень приятное волнующее воспоминание о том славном времени, когда в этом уютном, стильном остафьевском доме с его старинным парком жил и работал первый историограф Российского государства H. M. Карамзин. Я глубоко был признателен дорогому графу С. Д. Шереметеву, что он пригласил меня разделить это редкое торжество со всей его семьей.

   22 июля состоялась закладка больницы в память 300-летия царствования дома Романовых при Покровской общине. По совершении митрополитом Владимиром литургии в Покровском храме все духовенство и приглашенные лица перешли во двор Покровской общины, где и состоялась закладка больницы на земле, входившей когда-то в состав вотчины боярина Никиты Романовича.

   24 июля в Москве состоялась закладка здания Народного университета Шанявского на Миусской площади. Для сего городом безвозмездно был уступлен участок земли размером в 5 100 кв. саженей. Здание, стоимостью в 500 000 руб., строилось по проекту профессора А. Л. Эйхенвальда, фасад же и художественная отделка принадлежали проекту гражданского инженера И. А. Иванова-Шица. Наблюдение за постройкой поручено было архитектору-строителю А. Н. Соколову. Всей постройкой заведовала особая комиссия под председательством М. В. Сабашникова.

   С обеих сторон главного здания намечены было две пристройки: с левой стороны для специально оборудованного Химического института имени В. А. Морозовой, пожертвовавшей для сей цели 50 000 руб., и с правой стороны - для Педагогических курсов имени Королевых, так же на особо пожертвованный для сего семьей Андреевых капитал в размере 100 000 руб. Главная аудитория в два света предположена была на 500 человек, затем аудитория В. К. Рота, С. В. Сабашникова, графа Л. Н. Толстого и С. А. Муромцева.

   Место закладки было красиво убрано национальными флагами. Гирлянды зелени красиво переплетали шатер, в котором причтом церкви Василия Кесарийского был отслужен молебен в присутствии представителей администрации, города, профессуры, преподавателей и др. После молебствия состоялась закладка, первый камень положил городской голова Н. И. Гучков, затем градоначальник Адрианов, попечитель округа Тихомиров, я, В. К. Рот, Н. В. Давыдов и др.

   Когда подали шампанское, городской голова провозгласил тост за Государя императора, причем хор исполнил гимн. Затем последовал ряд тостов и речей. Не без оригинальности была речь попечителя округа А. А. Тихомирова. Приветствуя правление университета и город с закладкой нового просветительного учреждения, он сказал, что идея создания народных университетов принадлежит англичанам, которые выразили эту идею в двух словах: "University Extension" (распространение просвещения среди народных масс). Кончил же он свою речь словами: "Как во всяком деле, так и в деле народного просвещения, есть опасная сторона. Университет есть лаборатория мысли, вырабатывающая научные воззрения. А в научных вопросах правда и заблуждения всегда чередуются. И когда эти заблуждения проникают в народные массы, тогда является настоящая опасность. Я не хочу высказывать опасения и призываю деятелей университета Шанявского всегда помнить об ответственности перед Богом за различные омрачения. Пусть же их не будет в народном университете".

   1 августа состоялся редкий юбилей. С. И. Игнатов, начальник пассажирской станции Москва Московско-Курской ж. д., праздновал 40-летний юбилей своей службы на Курском вокзале, где он начал свою службу в 1861 г. мальчиком-телеграфистом. С. И. Игнатова знала вся Москва, и все относились к нему с одинаковым уважением и любовью. Всегда ровный, спокойный, готовый каждому прийти на помощь, он всегда находился на месте, терпеливо выслушивая каждого обращавшегося к нему за тем или иным содействием. Я с особенной радостью поехал его поздравить с редким юбилеем. В парадных комнатах вокзала, по желанию всех служащих, глубоко почитавших своего начальника, было отслужено молебствие. Приехал и Адрианов - градоначальник и много других лиц, желавших его почтить. Были очень трогательные речи, подношения, которые Игнатов принимал с присущей ему скромностью. Между подношениями был и мой образ святого Сергия Преподобного, который я просил его принять от меня на благополучное дальнейшее его служение.

   13 августа в Зоологическом саду открылась очень богато обставленная и прекрасно устроенная выставка аквариумов и растениеводства. Организована она была Обществом любителей аквариумов и комнатных растений. Цель выставки была привитие интереса к этим видам пособия для естественных наук, поднятие значения этой "прихоти", как ранее называли аквариумы и террариумы, в глазах школьной молодежи.

   Выставка была очень интересна, богато обставлена. В одном из павильонов, в жарком бассейне "Виктория Регия" красиво распустила свои бутоны и распластала в воде красивые, крепкие листья, а в особо устроенном болотце готовился расцвесть привезенный каспийский лотос. В другом павильоне были собраны всевозможные виды орхидей из Ботанического сада. Среди различных коллекций были очень ценные коллекции индийских, африканских и бразильских насекомых, затем коллекции рыб, морских животных и т. д. Целый павильон был отведен для школьного аквариума с целью убедить каждого, как просто и легко каждый интересующийся природой ребенок может набрать коллекцию водных обитателей и приготовить десятки любопытных препаратов. Выставка привлекла массу посетителей; вплоть до самого ее закрытия 11 сентября выставка всегда была переполнена народом. Из Петербурга приехал и главноуправляющий земледелием А. В. Кривошеин, которого я и сопровождал по выставке как почетный ее председатель.

   16 августа в Москве открылся Всероссийский съезд по народному образованию, устроенный по инициативе Московского губернского земства. Еще задолго до открытия съезда были выработаны программа и положение о нем, подвергшиеся тщательному, всестороннему рассмотрению с моей стороны и представленные затем на утверждение министерства.

   Так как такие съезды обыкновенно служили всегда удобным способом для единения неблагонадежных в политическом отношении элементов, а также и предлогом для публичных выступлений против действий и начинаний правительства, то, естественно, я все внимание свое обратил на то, чтобы положение о съезде было так составлено, чтобы оно парализовало эти нежелательные явления. В этом отношении я встретил полную поддержку со стороны уважаемого председателя губернской управы Н. Ф. Рихтера, который, конечно, был заинтересован в том, чтобы съезд из-за каких-то никому ненужных выступлений не был закрыт до окончания занятий. Одной из мер предосторожности было предоставление права решающего голоса только выборным от земства и учреждений, а не всем участникам съезда. Затем, съезд этот в смысле надзора был изъят из ведения градоначальника и всецело передан в мое ведение, так что представителя полиции на нем не было, а моим представителем был непременный член M. H. Оловенников, о тактичности и деловитости которого я уже не раз упоминал в моих воспоминаниях. Ему был отведен особый небольшой стол на той же эстраде, где заседал и президиум съезда. За этим столом Оловенников поместился с двумя своими секретарями. К его столу был проведен и особый прямой телефон от меня, дабы, в случае каких-либо сомнений, он мог всегда снестись со мной. Я считал необходимыми все эти предупредительные меры, так как непременно хотел провести этот съезд, не прибегая к репрессивным мерам. И действительно, благодаря всем этим мерам, а также и несомненно благодаря энергии, твердости и авторитету председателя съезда Н. Ф. Рихтера, который сдерживал участников съезда в надлежащих границах, можно было закончить работу съезда покойно, не прибегая ни к каким репрессивным мерам.

   Съезд открылся в зале Романова на Малой Бронной улице; съехалось до 300 человек, из них 200 с правом решающего голоса. Перед открытием преосвященным Анастасием отслужено было молебствие. Он же принял участие в съезде в качестве представителя духовного ведомства. На молебствии присутствовали градоначальник и я. Когда по окончании молебствия все заняли свои места, Н. Ф. Рихтер обратился к собравшимся со вступительной речью.

   Он указал на историю возникновения съезда, ход организационных работ по его подготовке и на стоящие перед ним задачи. Он коснулся и тех трудностей, которые пришлось встретить организаторам съезда извне и, так сказать, внутри своей же земской среды. Так много трудностей встретило бюро при проведении устава съезда, что пришлось пойти на уступки правительству и отказаться даже от мысли предоставления права решающего голоса всем участникам съезда, а не одним только земским выборным. "Неожиданно пришлось встретить препятствия, - говорил Рихтер, - и в своей среде: некоторые уездные земства и три губернских отказались участвовать в съезде. Это было бы еще ничего. Губернские эти земства даже старались повредить съезду. Они делали на собраниях постановления и доводили до сведения высшего правительства, что съезд противозаконен. Но все трудности миновали. Съезд разрешен, собрался, и это уже факт огромного значения. Правительство признало многолетнюю деятельность земств в деле народного образования и теперь считает нужным с земством считаться".

   Интерес, по словам Рихтера, к съезду был выдающийся. Духовное ведомство, Министерство народного просвещения, Дирекции народных училищ и много других учреждений прислали своих представителей.

   Перейдя к характеристике программы съезда, Рихтер сказал, что она так велика, что уже теперь для бюро выяснилась необходимость остановить внимание съезда лишь на самых существенных вопросах программы, отложив менее существенные, в надежде, что съезд этот не будет последним. "Но как вести такой сложный и большой съезд? - задал вопрос Рихтер и продолжал: - Во время организационных работ раздавались предсказания, что съезд невозможно будет довести до конца, что его закроют". Но собравшимся, по мнению Рихтера, надо употребить все усилия, чтобы предсказания эти не сбылись и чтобы съезду удалось возможно более сделать для народного образования.

   Рихтер заявил, что из экономии времени бюро нашло нужным поступиться традицией, и все приветствия будут отпечатаны и розданы членам съезда. Этим путем, по его мнению, удастся избегнуть многих недоразумений, не придется разбиваться на партии и группы, не находящие оснований в том деле, ради которого все собрались.

   Закончил он свою речь благодарностью ко всем представителям земств и признательностью "приглашенным" участникам съезда, ради любви к делу народного образования согласившимся принести свои познания и опыт на этот съезд, несмотря на то, что их лишили голоса.

   Речь Рихтера принята была с большим одушевлением, и он был избран председателем съезда, товарищами к нему Е. П. Ковалевский и А. Д. Алферов, а секретарем - А. М. Обухов. Съезд тотчас приступил к занятиям, разделившись на пять секций: 1. По вопросу продолжительности курса, программе экзаменов и т. п. - под председательством А. Т. Лелюхина. 2. По вопросу подготовки и положении учащихся - под председательством Ф. Ф. Ольденбурга. 3. По вопросу о внешкольном образовании - под председательством П. П. Добросельского. 4. По вопросу о всеобщем обучении - под председательством С. И. Анциферова, бывшего директора департамента Министерства народного просвещения. 5. По вопросу об управлении школой и посреднической деятельности под председательством члена Государственной Думы А. А. Федорова.

   Съезд проявил большую работоспособность, занятия его шли беспрерывно до 30 августа включительно, и разрешил он все предложенные его вниманию вопросы.

   Большие прения в общем собрании вызвал вопрос о предложенном бюро 6-летнем курсе в низших школах. Большинством голосов это предложение было отвергнуто и постановлен был 4-летний курс. Затем 20 августа очень страстные дебаты произошли по вопросу о церковноприходских школах. Несмотря на блестящую речь преосвященного Анастасия, все же большинством голосов постановлено было объединить все школы, не исключая и церковно-приходских, в ведение и под надзор училищных советов.

   30 августа съезд закрылся, окончив свои занятия. Я был очень счастлив, что удалось довести съезд до конца и что он действительно был исключительно деловой. Левые газеты были недовольны съездом, находили, что от него веяло скукой, им недоставало, как всегда, какого-нибудь выступления на политической почве, которое дало бы им пищу для зажигательных статей.

   Пока шли заседания съезда, я 20 августа совершил небольшую поездку верхом по Московскому и Звенигородскому уездам для осмотра школ и больниц. В Звенигородском уезде я посетил две школы- лайковскую и подушкинскую, обе школы произвели на меня отличное впечатление своей чистотой, опрятностью и полной подготовленностью к началу занятий.

   В Московском уезде, левом по составу гласных, я, к сожалению, опять должен был убедиться, что беспорядок и хаос в школьном деле у них продолжается: в ромашковской школе производился крупный ремонт, который не мог быть окончен к началу занятий, при этом все учебные и наглядные пособия, книги и карты были свалены в беспорядке в одну кучу, рядом с перекладываемой печью, отчего вся пыль от печи ложилась на пособия. В дорогомиловской школе вся мебель оказалась поломанной и в хаотическом беспорядке. Только ромашковскую больницу я нашел в образцовом порядке.

   Вернувшись, я написал Московской уездной управе, что "при таком содержании школьных принадлежностей непроизводительно тратятся земские деньги, и, конечно, не хватит никаких средств для постоянного обновления имущества, столь небрежно хранимого", и предложил немедленно привести все в порядок к началу занятий.

   В этот же день, проезжая по Звенигородскому уезду, я был крайне удивлен, увидев на одной из фабрик швейцарский флаг. Это меня возмутило, и я отдал следующий приказ по полиции: "При проезде по Звенигородскому уезду мимо шелкокрутильной фабрики Биллиона я обратил внимание на вывешенный на здании фабрики швейцарский флаг, который, по словам сопровождавшего меня земского начальника, был замечен им и раньше. Обращая внимание на незаконное действие владельца фабрики, не согласное с законом (Собрание узаконений от 7 мая 1883 г. за No 45, статья 441), ставлю это на вид бывшему звенигородскому исправнику, ныне богородскому, князю Вадбольскому, и ныне занимающему должность звенигородского исправника Рубцову; объявляю "замечание" приставу 2-го стана Звенигородского уезда Алексееву-Войцеховскому, а уряднику Павловской волости объявляю "выговор". Предписываю звенигородскому исправнику немедленно сорвать (это выражение взято было из закона) швейцарский флаг, обязав подпиской заведовающего фабрикой Биллиона не помещать его впредь на зданиях фабрики и привлечь к ответственности виновного".

   11 августа в Петергофе состоялось бракосочетание князя Иоанна Константиновича с королевною Еленой Петровной Сербской. Я не решился уехать из Москвы во время съезда по народному образованию, и потому не присутствовал на этом торжестве.

   16 августа опубликован был высочайший указ, изменявший редакцию примечания к статье 88 Основных законов, согласно которого все члены Российского императорского дома лишены были права вступать в брак с лицами, не принадлежавшими к царствующему или владетельному дому. Указ 16 августа сохранял это только для великих князей и великих княжен, а князья и княжны императорской крови, таким образом, были свободны от этого обязательства. Последствием этого указа княжна Татьяна Константиновна вышла замуж за князя Багратиона-Мухранского - корнета Кавалергардского полка.

   22 августа произошло дерзкое нападение на пристава Гончарова в Рузском уезде, в виду чего мною был отдан следующий приказ по полиции: "22 минувшего августа, утром, близ станции Румянцево Виндавской ж.д. неизвестными злоумышленниками было совершено вооруженное нападение на проезжавшего по Волоколамскому шоссе пристава 1-го стана Рузского уезда Гончарова, коему выстрелами из револьвера причинены были тяжелые раны. В ночь на 24 августа неизвестные преступники, проникнув через окно в дом крестьянина деревни Савино, Лучинской волости, Звенигородского уезда Ивана Ильина, зверски убили дочь его и зятя и ранили старуху жену Ильина. Добытые первоначально сведения и обстановка преступления убедили полицию, что они являются делом организованной шайки злодеев, к раскрытию коей были приняты должные меры. Особенно энергично повел розыски звенигородский исправник Рубцов, в течение нескольких дней выслеживавший преступников, как в пределах Звенигородского, так и Рузского уездов. 31 минувшего августа, возвращаясь ночью совместно с приставом Алексеевым-Войцеховским в г. Воскресенск, исправник, в полумраке, на возвышенности с левой стороны шоссе, заметил неизвестного ему человека. Занятый всецело мыслью об обнаружении преступников, титулярный советник Рубцов направился к неизвестному, намереваясь выяснить его личность, но последний открыл беглый огонь из револьвера, ранив одним из выстрелов пристава Алексеева-Войцеховского в левую руку, после чего он скрылся в глубоком овраге, поросшем кустарником. Как исправник, так и раненый Алексеев-Войцеховский, бросились преследовать злоумышленника, но, к сожалению, темнота ночи помешала им достигнуть успеха. До утра продолжались розыски преступников, в которых принимал деятельное участие и пристав Алексеев, отказавшийся ехать в город к врачу для перевязки раны. Чинам полиции удалось в ту же ночь задержать одного из членов шайки - крестьянку Марию Дмитриеву. Благодаря добытым от нее сведениям, 3 сентября чинами Московской сыскной полиции арестованы были в столице и прочие члены шайки, совершившие ряд грабежей и убийств. Я особенно подробно излагаю историю этого дела, дабы чины полиции вверенной мне губернии узнали о самоотверженных действиях звенигородского исправника Рубцова и пристава 2 стана того же уезда Алексеева-Войцеховского, доказавших своим бесстрашием перед опасностью сознание долга перед присягой и совестью. Выражаю поименованным лицам мою сердечную благодарность и предлагаю моей канцелярии выдать им в награду: титулярному советнику Рубцову 150 руб. и приставу Алексееву 100 руб. Вместе с тем мною отдано распоряжение о представлении последнего к награде на основании 1 пункта 394 статьи Учреждения орденов и других знаков отличия".

   В последних числах августа я узнал об имевшем место случае стрельбы чинами полиции в воздух для устрашения. Считая такой порядок недопустимым, я отдал следующий приказ: "Ввиду ставшего мне известным случая стрельбы одним из стражников "в воздух", в целях устрашения преступника, еще раз напоминаю всем чинам уездной полиции, что огнестрельное оружие отнюдь не может быть в целях запугивания кого-либо. Право носить оружие должно почитаться особой честью, и прибегать к нему следует в крайних случаях, точно указанных в законе, отнюдь не стреляя при этом "на воздух", а действуя огнем прямо и решительно. Всем уездным исправникам предлагаю принять меры к тому, чтобы нижние чины полиции усвоили твердо правила действия оружием".

   На 26 августа, день Бородинской битвы, я ездил в Бородино по приглашению командира Лейб-гвардии Павловского полка на открытие памятника павловцам, павшим в 1812 г. на Утицком кургане.

   В это время на Бородинском поле все приводилось в порядок к 100-летнему юбилею, который предстояло праздновать в следующем году, возобновлялись укрепления, ремонтировался памятник, строилось шоссе, приезжали войсковые депутации для выбора мест под памятники и т. д.

   Приехав в Бородино вечером 25-го, я к 8 часам утра следующего дня был уже на батарее Раевского, куда к этому времени прибыл крестный ход из села Бородина. Была отслужена панихида по всем, чьи кости лежали в одной братской могиле кургана Раевского. На панихиде присутствовали: профессор Военной академии генерал Колюбакин, секретарь Особого комитета 1812 года капитан Афанасьев, местные власти - предводитель дворянства Варженевский, председатель управы и др., а также и П. А. Тучков, внук одного из братьев Тучковых, героев Бородина. По провозглашении вечной памяти героям военачальникам: князю Кутузову, князю Багратиону, Николаю и Александру Тучковым, Ивану Краснову, графу Кутайсову, князю Кантакузену, Ивану Палицыну и всем павшим в этот памятный день героям и отслужении литии у могилы князя Багратиона, крестный ход направился в Спасо-Бородинский монастырь.

   Погода была чудная. В Семеновском овраге - месте отчаянной атаки маршалов Даву, Нея и Жюно - крестный ход несколько задержался в ожидании выхода из монастыря епископа Можайского Василия, в предшествии которого крестный ход и вошел в монастырь. Началась обедня.

   В это время на берегу Колочи, за селом Бородином происходило скромное торжество - депутация Несвижского полка выбирала место для памятника.

   99 лет назад в этот день, в 5 часов утра, близ деревни Семеновской грянул первый выстрел и почти одновременно дивизия Дельзона атаковала село Бородино, где стояли гвардейские егеря. Егеря были застигнуты врасплох и смяты французами, почти все офицеры выбыли из строя. В помощь двинули несвижцев, которые вновь заняли Бородино. Вот этот подвиг Несвижский полк и хотел увековечить. Местный священник отслужил панихиду, а офицеры и солдаты, прибывшие из Москвы, выступили и обозначили место для постановки памятника.

   В 4-м часу дня состоялось освящение и открытие памятника героям павловцам на Утицком кургане. На это торжество прибыли 40 низших чинов Лейб-гвардии Павловского полка при 8 офицерах с командиром полка Свиты генералом Некрасовым во главе. Затем соратники павловцев - 9-го Сибирского и 10-го Малороссийского полков, по полуроте, и один депутат от Лейб-гвардии С.-Петербургского полка, также сражавшегося на этом кургане с Павловским полком.

   В то время, когда 99 лет назад в Семеновском овраге шли отчаянные атаки французов, пытавшихся сбить центр русской армии, Понятовский двинулся на Утицу и взял ее. Генерал Тучков отошел на расстояние орудийного выстрела и послал к Кутузову просить подкрепления. Кутузов направил 17-ю дивизию Олсуфьева. Взяв дивизию графа Строганова и два полка 17-й дивизии, Тучков во главе Павловского и гренадерских полков ударил в штыки, смяв французов, но сам поплатился жизнью; его заменил Багговут. Понятовский отступил к Ельне, русские заняли Утицу. В память этого подвига павловцы и соорудили памятник на Утицком кургане. После молебствия, под пение "Вечная память" героям-павловцам, защитникам Утицы, спала пелена, и взорам присутствовавших открылась гранитная скала. Оркестр заиграл "Коль славен". У вершины скалы барельеф - каска-гренадерка и латы, с другой стороны - соответствующая надпись и имена героев.

   По возложении венков, под звуки "Коль славен", командир полка передал памятник в мое ведение как начальника губернии. Я, в свою очередь, обратился к бородинскому волостному старшине и утицкому сельскому старосте, выразив надежду, что население примет меры к сохранению этого памятника в должном порядке. Этим торжество окончилось, и я возвратился в Москву.

   В августе месяце, в конце, Государь император с августейшей семьей выехал на Юг, чтобы посетить Киев, Чернигов, Овруч и затем проехать в Крым. В Киеве предстоял ряд торжеств; высочайшее пребывание там было предположено в течение нескольких дней.

   Согласно высочайшего повеления, по представлению Столыпина, начальником всей охранной службы назначен был Курлов - товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов, которому, таким образом, подчинены были все представители киевской администрации, он же подчинялся непосредственно дворцовому коменданту, а через него - министру двора. Выходило, что генерал-губернатор - начальник края, генерал-адъютант Трепов был не только обойден, но у него отняты были даже права, принадлежавшие ему по закону. Естественно, что Трепов счел себя оскорбленным и в этом духе и написал письмо П. А. Столыпину, усматривая в отнятии у него высшего надзора и наблюдения за охраной Государя признание его непригодным для того поста, который он занимал. Уйти с поста в такой момент он не счел себя вправе и потому решил, подавив в себе свою обиду, исполнить высочайшее повеление в точности.

   Как пишет в своих воспоминаниях Курлов ⁹, Трепов встретил его любезно и с первых слов заявил ему, что готов исполнять его распоряжения, как приказания своего "начальства". Курлов, в ответ на это, передал письмо Столыпина и сказал, что возложенное на него высочайшим повелением поручение ни в коем случае не умаляет прав Трепова как начальника края, что он лично не будет играть никакой роли во время празднеств и что в пределах вверенного Трепову края он не примет никаких мер без того, чтобы предварительно не заручиться его согласием, что единственная цель высочайшего приказа заключалась в том, чтобы устранить всякие местные трения, которые, как показала практика, будто бы возникали в подобных случаях. По моему мнению, трения, наоборот, именно могли возникать особенно остро тогда, когда местные власти устранялись. Конечно, Трепов отлично понимал, что это все одни красивые фразы, имевшие цель позолотить пилюлю, и значение они могли иметь только для сохранения внешних отношений, для дела же такая постановка вопроса об охране могла быть только вредна.

   Такой порядок дела охраны я наблюдал еще в Полтаве, когда точно так же Курлову были подчинены все власти, когда губернатор был также отстранен от распоряжений по охране, и ему была оставлена только почетная роль, когда даже все входные билеты на разные торжества были за подписью Курлова. Граф Муравьев, бывший в то время полтавским губернатором, будучи человеком очень ленивым и избегавшим ответственности, нисколько не претендовал на свое устранение и даже был очень этим доволен, находя для себя это более удобным, но в Киеве Трепов так легко с этим примириться не мог.

   Неправильное по существу и логике решение Столыпина, закрепленное высочайшим повелением, устранявшее местные власти, не замедлило сказаться и на деле, а неправильная постановка дела охраны, недостаточная осторожность в пользовании сотрудниками, некоторый азарт, которым многие розыскные жандармские офицеры руководились часто для своих личных целей, вернее, для карьеры, и который не преследовался Курловым (бегство каторжанок из женской тюрьмы под покровительством Московского охранного отделения, о чем я писал в своих воспоминаниях за 19o9 г.), не могли не привести к катастрофе, особенно когда во главе Киевского охранного отделения находился такой отрицательный тип, как Кулябко.

   1 сентября в Киеве в городском театре был назначен торжественный спектакль в высочайшем присутствии. В заседании, собранном по этому поводу, была избрана особая комиссия (см. воспоминания Курлова, стр. 144), под председательством губернатора, для распределения билетов. В состав этой комиссии вошел полковник Спиридович, родственник Кулябко, как представитель дворцового коменданта, и статский советник Веригин, уполномоченный Курловым. Конечно, эти два лица и были вершителями раздачи билетов.

   На другой день, утром, после спектакля, вся Россия содрогнулась, прочитав телеграмму министра императорского двора, посланную всем губернаторам: "Первого сентября во время второго антракта парадного спектакля в киевском городском театре на жизнь Председателя Совета Министров П. А. Столыпина было произведено покушение. Услышав выстрел, его величество Государь император вошел в ложу. Публика, находившаяся в театре, преисполненная верноподданнических чувств к особе Государя императора, потребовала исполнения народного гимна. Неоднократное пение всеми присутствовавшими сменялось пением молитвы "Спаси, Господи". Его величество изволил отвечать несколько раз публике поклонами, после чего отбыл с великими княжнами и августейшими особами из театра во дворец".

   Вслед за этой телеграммой стали поступать подробности покушения. Оказалось, что после 2-го действия "Сказки о царе Салтане" передние ряды партера во время антракта опустели, П. А. Столыпин остался в партере и, стоя спиной к оркестру, опершись на барьер, разговаривал с графом Потоцким. Возле них никого не было.

   В это время к ним подошел молодой человек и, приблизившись почти вплотную, быстро протянул руку по направлению к Столыпину. Блеснул револьвер, раздались два коротких, сухих выстрела. Столыпин остался стоять, только еще больше выпрямился, поднял высоко левую руку и сделал вид, будто хотел двинуться в направлении, куда бежал преступник, но, очевидно, не мог. Он остановился, бледный, но спокойный, потом резким движением расстегнул китель и снял его. Над правым карманом белого жилета виднелось красное пятнышко. Тут только стало ясно, что произошло покушение. Сняв китель, он повернулся к царской ложе и перекрестил ее, но тотчас стал, видимо, слабеть и опустился в кресло. Через две-три минуты профессора и врачи, находившиеся в театре, осторожно вынесли его в коридор и положили на пол. Столыпин сильно страдал, но, по словам профессора Рейна, сказал: "Передайте Государю, что я рад умереть за него". Еще через несколько минут его в карете "скорой помощи" отвезли в частную лечебницу доктора Маковского. Положение раненого было признано очень тяжелым. Одна пуля ранила его в грудь и застряла в позвоночнике, другая, ранив его в руку, попала в ногу музыканта Верглера. Опасались поранения печени, что и оказалось впоследствии.

   Семья Столыпина находилась в имении Ковенской губернии. Она тотчас же выехала к больному. После того, как Столыпина увезли в больницу, Государь появился в царской ложе. Это появление Государя вызвало неудержимый взрыв восторга, оркестр заиграл гимн, повторенный по требованию публики много раз; крики "ура", пение "Спаси, Господи" потрясали театр. Государь несколько раз раскланялся с публикой и покинул театр, спектакль был прерван.

   На другой день Государь, посетив в больнице раненого Председателя Совета Министров, выехал в Овруч, по возвращении откуда, 3 сентября, прямо с вокзала проследовал опять в больницу Маковского и вторично посетил П. А. Столыпина. На парадном обеде во дворце в этот день музыка, по желанию Государя, была отменена.

   В Москве известие о злодейском покушении передавалось из уст в уста, все слои общества одинаково негодовали. В 12 часов дня в церкви генерал-губернаторского дома было совершено молебствие о здравии Столыпина. Храм был переполнен молящимися. По желанию присутствовавших, после молебствия в Киев на имя Председателя Совета Министров П. А. Столыпина была отправлена телеграмма за подписью градоначальника и моею с пожеланиями скорейшего выздоровления и с выражением чувств глубокого возмущения. Губернский предводитель А. Д. Самарин отправил от имени московского дворянства депешу П. А. Столыпину с выражением сочувствия и пожеланием выздоровления. Послал телеграмму от имени московского городского управления и городской голова Н. И. Гучков, в которой выразил соболезнование и твердую надежду на выздоровление. Н. Ф. Рихтер послал П. А. Столыпину телеграмму следующего содержания: "Потрясенные ужасным злодейством, жертвою которого сделались Вы, многоуважаемый Петр Аркадьевич, просим Вас принять наше искреннее соболезнование. Выражаем надежду, что Всевышний охранит Вас и пошлет Вам скорое выздоровление. Рихтер". От ректора университета была послана следующая телеграмма: "От имени Императорского Московского университета приношу Вашему высокопревосходительству глубокое соболезнование по поводу злодейского покушения на Вашу жизнь и горячее желание скорейшего выздоровления и восстановления сил на благое служение Государю и Отечеству. Ректор Любавский".

   В тот же день меня посетил бельгийский генеральный консул Ван-Шерпенцель-Тим и выразил соболезнование по поводу покушения на Столыпина от имени всех иностранных представителей.

   Во временное председательство Совета Министров вступил В. Н. Коковцов, Министерство же внутренних дел поручено было Крыжановскому, к которому я и обратился с просьбой разрешить мне отлучку в Киев.

   Получив на это согласие, я тотчас же выехал в Киев, но уже не застал Столыпина в живых. Он скончался 5 сентября. Первое время он не верил в свое выздоровление, на другой день у него блеснула надежда, но скоро угасла. Утешениям врачей П. А. не верил и говорил: "Я знаю, что приближается смерть", и сделал все распоряжения. Глубокое сочувствие всего Киева его трогало. Он выразил желание быть похороненным в Киеве, несмотря на то что в Москве находился семейный склеп Столыпиных. Воля почившего была свято выполнена. Первоначально предполагалось похоронить его у Аскольдовой могилы, но потом, по высочайшему повелению, для погребения отвели место в лавре, рядом с исторической могилой Кочубея и Искры. Вынос тела из лечебницы и перенесение его через весь город в Киево-Печерскую лавру представляли величественное, высокотрогательное зрелище. Здесь был весь русский Киев и множество прибывших. По всем улицам, сплошной стеной, стояли десятки тысяч народа. Настроение благоговейное. В иных местах, при приближении гроба, народ становился на колени. Слышались возгласы: "Прости, страдалец". Военные оркестры непрерывно играли "Коль славен" и похоронный марш.

   Я был счастлив, что мог отдать последний долг дорогому незабвенному Петру Аркадьевичу Столыпину, которого я чтил всем сердцем, которого считал вечным рыцарем России. Ничто не смущало и не искушало его чистой совести. Это был действительно рыцарь, в полном смысле этого слова, без страха и упрека; это был, кроме того, доблестнейший воин Русского государства, хоть он и не носил военного мундира. Он был в непрерывном бою со времени вступления в должность министра внутренних дел и притом в бою на самые разнообразные фронты. Прямо перед собой он имел революцию; с боков под него подкапывались темные невежественные круги, интриги двора тоже не оставляли его в покое.

   В таких условиях роль вождя ему была не легка. Среди всех этих врагов его высокая фигура стояла твердо и спокойно, не колеблясь и не дрожа. Дважды кровь его и его близких была пролита во имя долга службы России. Он доказал, что гражданское мужество может граничить с героизмом. С самого вступления его на пост Председателя Совета Министров мысль о покушении на Столыпина зрела постоянно у революционеров, какая-нибудь организация всегда стремилась устранить его с поста. Первое покушение на жизнь Столыпина, прогремевшее по всему миру, - это грандиозный взрыв дачи министра на Аптекарском острове, когда так тяжело пострадали его дочь и сын; затем, в декабре того же года, Боевая дружина во главе с П. П. Добржинским должна была убить Столыпина, но, к счастью, дружина эта вовремя была арестована. В последних числах июня месяца 1907 г. в Петербурге был захвачен летучий отряд, сформированный Партией социалистов-революционеров "для устранения" Столыпина. В декабре 1907 г. задержан был член Боевой организации Трауберг, организовавший отряд, главное назначение которого было убийство Столыпина. Затем следовал еще ряд разных групп, деятельность которых удавалось предупредить.

   Любопытный факт рассказан был в предсмертной исповеди организатором "Северного боевого летучего отряда Трауберга" Карлом об одном из неудавшихся покушений на П. А. Столыпина. Выслеживая П. А. Столыпина, революционеры обратили внимание на частое посещение им одного дома, где он появлялся у окна квартиры второго этажа. Революционеры сняли квартиру в доме напротив. В квартире этой поселился член отряда, известный в своем кругу как отличный стрелок. Ему было поручено застрелить П. А. Столыпина. Целую неделю проводил стрелок с винтовкою в руках у окна, неотступно следя за П. А. Столыпиным, почти ежедневно приезжавшим в наблюдаемую квартиру, но выстрела не последовало. Когда же возмущенный его бездействием Карл потребовал объяснения, стрелок, кстати сказать, юноша из хорошей семьи, со слезами на глазах поведал, что ему ежедневно приходится наблюдать сцену, как П. А. Столыпин любовно ухаживает за тяжело больной старой дамой, как подкатывает ее на кресле к окну и как к нему ласкаются дети. Он так растроган этой картиной, что рука его не поднимается на убийство. Не в меру чувствительного стрелка поспешили удалить, но, пока был найден заместитель, дама, оказавшаяся близкой родственницей П. А. Столыпина, куда-то выехала, и план убийства Столыпина расстроился.

   Иностранная печать отозвалась на кончину Столыпина с большим сочувствием, газеты были полны негодования. В газете "Times" ¹⁰ помещена была следующая статья: "Весть о покушении на П. А. Столыпина встречена была с негодованием серьезной частью европейской печати. В России и повсюду за границей покушение вызвало негодование, которое еще усиливается обстановкой, в которой было совершено покушение. Поступок убийцы показывает, что он не учел перемены, происшедшей в России с назначением П. А. Столыпина премьером. Еще несколько лет тому назад подобное покушение нашло бы себе сочувственный отклик в широких слоях; в настоящее время оно лишь вызвало взрыв энтузиазма и чувство преклонения перед заслугами П. А. Столыпина. Соотечественники П. А. Столыпина и друзья России должны быть благодарны ему, как спасителю России в критический момент ее истории. Взрыв недовольства, последовавший за применением 87 статьи в деле учреждения земств в Западном крае, лучше всего показывает, как укрепились идеи конституционализма в России за время правления П. А. Столыпина. Пять лет тому назад создание представительного учреждения с законодательными правами казалось многим опасным опытом, а теперь существование Государственной Думы настолько окрепло, что нарушение их, даже в вопросе, который был решен Думой в одинаковом с премьером смысле, вызвало движение, результатом которого едва не явилась отставка П. А. Столыпина. Недовольство, вызванное применением 87 статьи, должно умолкнуть перед голосом сочувствия, вызванного покушением. Английский народ не может не сочувствовать П. А. Столыпину, так как качества, присущие его характеру, особенно близки англичанину. Скромный и сдержанный, он доказал, что его не сдвинут с пути долга ни опасность, ни затруднение. Ум его отличался той реальностью мышления, которая, по мнению англичан, является основой всякой настоящей государственной деятельности. Мы уважаем его за его патриотизм, за преданность своему Государю".

   Вернувшись в Москву после похорон Столыпина, 13 сентября, я отдал следующий приказ по полиции: "5 сентября от ран, нанесенных рукою убийцы, скончался Председатель Совета Министров статс-секретарь Петр Аркадьевич Столыпин. Чувствами глубочайшей скорби и острого негодования отозвалась Россия на весть о предательском нападении на почившего. В течение нескольких дней мысль всех русских людей была прикована к Киеву, где медленно угасал верный бесстрашный слуга Престола и Родины. Бесконечно тяжело было сознавать, что темные силы, враждующие с Русским государством, вновь стремятся поставить преграды творческой работе правительства, направленной к лучшему строению народной жизни. Скорбные чувства всего русского общества, конечно, разделяют и чины полицейских учреждений Московской губернии. Но рядом со скорбью в сознании их должно подниматься и другое чувство - обязанности, налагаемой на них печальным событием.

   Первейший долг полиции - стоять на страже государственного порядка, отстаивая его всеми силами своего ума и воли. Не легка эта обязанность, и немало верных сынов России пало жертвами бесстрашной борьбы с крамолой. Но никакие угрозы и беды не могли поколебать их в исполнении долга верноподданнической присяги. И ныне безвременная смерть главы правительства высоким примером своим может только укрепить дух отваги в среде полицейских чинов.

   П. А. Столыпин как герой относился все время к мучительным страданиям. Сильный духом патриотизма, он в предсмертные минуты думал прежде всего о нашем возлюбленном Государе, которому верой и правдой прослужил всю свою жизнь. "Счастлив умереть за царя", - произнес он, чувствуя приближение кончины.

   Будем же, следуя его доблестному примеру, бесстрашно бороться с врагами Престола, какие бы опасности ни возникали на пути исполнения нашего долга. Нам хорошо памятно, как, по убеждению почившего, все лица, облеченные