| Главная » Книги |
Гончаров Иван Александрович - Переписка с великим князем Константином Константиновичем, Страница 4
Гончаров Иван Александрович - Переписка с великим князем Константином Константиновичемgn="justify"> Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 32. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> Ваше Императорское Высочество!
Я не мог и не смел являться перед Вами и перед Ее Высочеством Великой Княгиней - ни до праздников, ни во время праздников: не смею и не могу еще и теперь этого сделать - потому что одержим нескончаемым гриппом, кашлем, еле хожу, шатаясь - словом, никуда не гожусь!
От меня землей пахнет!
Выходя для воздуха из дома - я опираюсь на кого-нибудь, девочку или мальчика, ее брата, иначе бы, пожалуй, пошатнулся.
Благодарю, о как горячо благодарю Ваше Высочество за милый, прекрасный подарок Себастиана. Когда Вы - или другие особы из Ваших вспомнят обо мне, тогда ко мне, в убогую темную келью, как будто проникает ласковый и веселый луч солнца.
Нет! - Я перечту, и не раз, Себастиана, и, вероятно, во мне совершится такая же перемена во взгляде на поэму, какая совершилась по поводу картины, ближе и внимательно мною рассмотренной. Я был строг к поэме, и еще больше строг к картине, которую осудил, а потом вернулся к более покойному, устойчивому, лучшему впечатлению от того и другого произведения.
Девочку75 я позвал, передал ей благосклонное слово Вашего Высочества (она вспыхнула от радости, глядя на книгу), но я передам ей подарок не теперь, а когда перечитаю, поверю свое впечатление - и может быть, если будут силы и здоровье, изложу, с Вашего позволения, в письме к Вам.
Простите, что я еще пока не могу придти сам поклониться Вашим Высочествам: меня душит даже и весенняя стужа: тепла нет как нет!
Примите Ваше Высочество благосклонно мою благодарность и выражение чувств душевной к Вам и к дому Вашему привязанности.
Вашего Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 2 мая 1888
33. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> Ваше Императорское Высочество!
Благоволите благосклонно принять мои почтительнейшие поздравления с наступающим днем Вашего Ангела.
Не выражаю своих пожеланий - они неизменно те же: творю про себя обеты и теплые молитвы о Вашем и всего Вашего Дома счастии, благосостоянии, процветании и блеске на всех путях Вашей жизни... и между прочим на пути... поэзии.
Смею ли просить повергнуть перед Ее Высочеством Великой Княгиней выражения неизменного моего глубокого почитания и преданности и мои покорнейшие поздравления?
Поспешаю этими строками забежать вперед и предупредить день 21го Мая, чтобы мое смиренное приветствие не пришло в самый этот день и не произвело диссонанса в гармоническом хоре приветствий, которыми в праздник Св. Константина осыплют Вас, как цветами, близкие и дорогие Вашему сердцу Высокие Особы Царского Дома, дорогие также и всем нам Русским людям.
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 19 мая 1888
P. S. Я все еще здесь - и не знаю, когда и куда денусь летом. Лета, немощи, душевная усталость, вместе с разными petites misères de la vie humaine {мелкие неприятности (фр.)} - совсем одолели меня.
34. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Красное Село 23 мая 1888 г. Дорогой Иван Александрович,
от всей души благодарю вас за милую память и благопожелания ко дню моего Ангела. Хотя доброе письмо ваше я получил еще 20го, но до сих пор не мог найти времени отвечать вам.
Я боюсь, что мне никогда не удастся убедить вас, что каждая строка из-под вашего пера, не говоря уже про личное посещение, приносят и жене и мне только самое большое удовольствие и неподдельную радость. Никакие сильные мира сего не могут помешать нам встречать вас всегда и неизменно с распростертыми объятиями, как милого и дорогого человека. Напрасно же боитесь вы, что ваш голос мог бы нарушить стройность гармонического хора приветствий, услышанных мною в день именин. Голосов этих, если только можно так назвать поздравления по телефону, было более осьмидесяти; но без вашего этот хор был бы для меня не полон. Своим задушевным голосом вы завершили полноту созвучия и мне остается только выразить вам самую сердечную признательность за постоянное внимание и расположение.
Желаю вам приискать удобное и приятное местопребывание на лето и прошу не поминать лихом искренно вас любящего
Константин 35. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ Петербург Ваше Императорское Высочество,
Простите, что я до сих пор не поблагодарил Вас за Ваше благосклонное ответное письмо на поздравление со Днем Вашего Ангела. Я был и есмь нездоров и подавлен, даже могу сказать, раздавлен - прежде всего этой псевдо-весной, должность которой исправляет осень, а весна и лето по-видимому, находятся в бессрочном отпуску.
Несмотря на угрюмое небо, Ваше письмо все-таки меня порадовало, да и прежде того, Вы несказанно порадовали меня, упомянув, при последнем свидании, вскользь, что Августейшей Вашей Сестре, Королеве Эллинов, не безызвестны мои сочинения и что Она изволит придавать им некоторую цену. Это почетная награда писателю: можно сказать занесенный на север с родины лавров один лавровый листок, грациозно брошенный на мою голову.
Это дает мне счастливый повод и смелость просить Вашего благосклонного посредства для поднесения Ее Величеству экземпляра "Обломова", "Обрыва" и "Обыкн. истории", которые я позволю себе представить в Контору Мраморного дворца, для препровождения в собственные руки Вашего Высочества.
Не смею и думать искать чести самому исполнить этот приятнейший долг - прежде всего по старости. Кажется, я один из самых старых стариков на нашей планете - и древнего и нового времени. Были когда-то Мафусаил, Иаред, покойный император Вильгельм76, есть еще престарелая, свыше 90 лет, чиновница в Коломне, у Покрова, а потом уже следую я. - И в газетах недавно назвали меня чуть не 80 летним старцем.
Но не по одной только старости я не смею просить об аудиенции Ее Величества, а еще и по недугам: я слаб на ногах, слаб зрением, но зато крепок на ухо. Когда мне говорят в трех шагах от меня, я не все слышу и принужден переспрашивать, а это невозможно. "Это ничего!" - иногда снисходительно говорят мне знакомые: им, конечно, "ничего", но я конфужусь и про себя мучаюсь - оттого не смею являться почти никуда в свет, тем более перед Высокими Особами...
Вот мое положение и мои мотивы, по которым решаюсь искать авторитетного посредства Вашего Высочества для поднесения моих книг Ее Величеству Ольге Константиновне.
Если же бы Вы изволили найти это почему-либо Вам неугодным - благоволите простить меня за смелость и оставить дело без движения.
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 1го июня 1888
36. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Красное Село 3 июня 1888 Милейший Иван Александрович,
сестре моей очень желательно с вами познакомиться, и мы всей семьей просим вас приехать к нам в Павловск в воскресенье 5 июня, с поездом, отходящим из Петербурга в 2 часа. Но не затруднит, не утомит и не обеспокоит ли вас такая поездка? С другой стороны, зная, что вы остались в душном и пыльном городе, хотелось бы заманить вас на свежий воздух.
На Павловской станции вас будут ждать лошади и если, побывав у нас, вам захочется прокатиться по саду, они будут в вашем полном распоряжении на какой угодно срок. Пожалуйста, не откажите нам в удовольствии вас видеть. Позволяю себе присовокупить свое последнее стихотворение.
В ДЕЖУРНОЙ ПАЛАТКЕ
Снова дежурю я в этой палатке;
Ходит, как в прежние дни часовой
Взад и вперед по песчаной площадке...
Стелется зелень лугов предо мной.
Здесь далеки мы от шумного света,
Здесь мы не ведаем пошлых забот:
Жизнь наша делом вседневным согрета,
Каждый здесь царскую службу несет.
Вот отчего мне так милы и любы
Эти стоянки под Красным Селом.
Говор солдатский веселый и грубый,
Шепот кудрявых березок кругом,
Эта дежурная наша палатка,
Этот зеленый простор луговой...
В лагерной жизни труда и порядка
Я молодею и крепну душою.
Простите за непрошенное навязывание вам плодов лагерного вдохновения и порадуйте нас послезавтра любезным посещением.
Искренно и неизменно вас любящий Константин 37. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ Суббота <Петербург> 4 июня 1888 Ваше Императорское Высочество конечно изволили получить сегодня мою телеграмму, в которой я прошу извинить меня, что не могу приехать завтра в Павловск. Меня с зимы почти не покидает лихорадочное состояние, и доктор запрещает мне показываться после 6ти часов вечера на воздух даже здесь, в городе. Я собирался ехать в Гунгербург и удержал за собой прошлогоднюю дачу, но должен был отказаться от этого намерения за отсутствием тепла в природе и за присутствием катара во мне.
Но вместе с тем, как я счастлив Вашим добрым ко мне вниманием - и как мучаюсь тем, что не знаю, как выразить Вашему Высочеству мою глубокую благодарность - и за Ваши ласковые, прекрасные письма и за предлагаемую мне высокую честь быть представленным Ее Величеству Королеве Эллинов, честь, которою, к моему горю, я воспользоваться не могу в настоящее, и боюсь, также на будущее время!
Между тем у меня давно заготовлен экземпляр моих сочинений, который я, перед получением Вашего нынешнего письма, только что готовился отнести в контору Мраморного дворца, для доставления в Ваши руки в Красное Село или в Павловск, чтобы через Ваше благосклонное посредство поднести книги Ее Величеству от моего имени.
У меня заготовлено об этом особое письмо, (которое завтра пошлю заказным) к Вашему Высочеству, где я подробно объясняю мотивы, почему я не могу исполнить этого теперь сам. Надеюсь, что Ее Вво и Вы благосклонно простите меня. То письмо запечатано: я не вскрою его и представлю Вам как оно было написано третьего дня. - Боюсь только, что и мои письма и книги явятся невпопад по случаю нового печального события в Германии77, которым теперь озабочены вообще, в Вашем, высшем кругу особенно. Теперь - не до книг и не до нас, маленьких людей.
Между тем я успел прочесть присланное Вами новое стихотворение, хорошенькое, легкое как птичка, как крик веселого жаворонка. Читая его - как будто вдохнешь в себя струю воздуха "зеленых лугов" Вашей лагерной стоянки.
Не найдете ли Вы сами, что нужно бы как-нибудь заменить эпитет "пошлых забот" другим? Не все заботы в "шумном свете" пошлы: есть много необходимых и полезных, даже почтенных, которые приходится нести большинству людей, лишенных возможности дышать свежим воздухом "зеленых лугов".
Простите за это беглое и - может быть - пустое, неверное замечание: в нем я, должно быть, бессознательно почувствовал несколько брезгливое отношение поэта к черновой работе трудящегося люда, как отношение Крыловского Орла к трудолюбивой Пчеле.
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров P. S. В Мраморный дворец для препровождения к Вашему Высочеству доставлены будут три главные мои сочинения: "Обыкновенная история", "Обрыв" и "Обломов". "Фрегата "Паллады"" в достойном для поднесения переплете, в настоящее время не имеется.
38. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Красное Село 10 июня 1888 Дорогой Иван Александрович,
сестра поручила мне искренно поблагодарить вас за присылку ваших сочинений Она, да и все мы были очень огорчены известием о вашем нездоровье. Ольга все-таки не теряет надежды с вами познакомиться; может быть, с наступлением теплых дней вы поправитесь и будете в состоянии заглянуть к нам в Павловск. Поезда ходят туда каждый час, так что к 6-ти вы давно будете дома. Если вы почувствуете себя бодрее и крепче, пожалуйста, побалуйте нас, приезжайте хотя на один час; павловская зелень и чистый воздух наверное подействуют на вас благотворно. Обнадежьте нас хоть тем по крайней мере, что если здоровье ваше станет лучше, вы известите меня о такой приятной перемене и позволите рассчитывать на ваше посещение. А слепоту и глухоту вы положительно преувеличиваете, приписывая себе разные небывалые немощи.
Очень благодарю вас за ласковый отзыв о моем стихотворении "В дежурной палатке" и за меткое замечание, согласно с которым я заменю неподходящее слово. Расцветающая сирень, душистые тополя и светлые ночи опять навеяли на меня вдохновение и я написал еще два стихотворения, которыми не решаюсь утруждать вашего внимания.
Крепко жму вам руку и прошу верить моей неизменной привязанности.
Константин 39. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ Петербург Не знаю, как благодарить Ваше Императорское Высочество за представление моих книг Ее Величеству Ольге Константиновне и за сообщение мне, в Вашем добром письме от 10 июня, приятнейшего известия о благосклонном принятии их.
Как дорого бы было для меня услышать самому приветливое слово из Ее уст - того и сказать не умею.
Но я боюсь и не смею надеяться на такую отраду. Буду, однако, думать усердно о том, как бы мне, если наступят теплые дни, добраться до Павловска, явиться в приемную Дворца и положиться на счастливый случай. Не буду предварять о своем намерении, которое по непогоде или по нездоровью, может внезапно измениться, а приеду сам, преимущественно в праздничный день, когда Ваше Высочество бываете в Павловске, а если этого сделать нельзя, то и в будни: может быть, Ее Величество, предупрежденная Вами, удостоит меня 5-ти минутной аудиенции.
Я не "преувеличиваю" своих немощей, как Вы изволите предполагать: я действительно плохо слышу тихий говор в трех-четырех шагах от меня (и между прочим, к прискорбию моему, на церковной службе) - и смущаюсь в обществе, а в разговоре с Высокими Особами конфужусь сугубо.
Я пока все еще сижу в Петербурге, в темной своей пещерке на Моховой, и не знаю, что мне делать. Доктор посылает меня на воздух - для нерв, и вместе велит беречься сырости и холодной вечерней погоды - ради катара в легких и бронхита: а как и то и другое согласить между собою - он не говорит, наука этого не указывает. Я нанял было пошлогоднюю дачу в Гунгербурге но ввиду холодной погоды и вечно дующих там северных ветров, отказался, потеряв значительный задаток. Поселиться в Петербургских окрестностях - будет то же, что и в Гунгербурге, а ехать дальше, в Дуббельн, Либаву и т. п. - рискованно и сил мало, переезд труден. Из дома меня тоже гонит необходимость поправки печей, полов и т. д. Словом, невзгоды со всех сторон - и это на старости лет, когда нет никаких сил биться с волнами житейского моря.
Вы написали еще несколько стихотворений: заранее радуюсь дорогим гостям, как прилету летних пернатых певиц, - и их радостным кликам и песням в приволье свежих "зеленых лугов". Такие лирические напевы у Вас легки, светлы, грациозны - и я ожидаю много искр поэзии - но читать их теперь пока не могу, т. е. не могу сосредоточиться на них, вникнуть и сказать свое впечатление: я в таком настроении, или лучше сказать, расстроении, что меня никакая поэзия не проймет и не успокоит. "Дух не бодр, а плоть немощна!"
Позвольте сказать "до свидания", если мне посчастливится попасть в Павловск - в противном случае буду иметь честь написать в скором времени еще письмо, которое, смею надеяться, Вы изволите принять благосклонно.
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 14 июня 1888
P. S. Сейчас прочитал в газетах, что в Павловск из-за границы пожаловала Гостья, Принцесса Шаумбург-Липпе, сестра Ее Высочества Великой Княгини Елизаветы Маврикиевны: это наводит меня на некоторое размышление о том, уместно ли в настоящее время для нас, маленьких, скромных людей, являться в Павловский дворец, где теперь, конечно, - не до нас.
40. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Лагерь под селом Красным 16 июня 1888 Дорогой Иван Александрович,
благодарю вас за милые строки от 14 числа, в которых вы искренно обрадовали меня надеждой на возможность видеть вас в Павловске. Присутствие гостей никак не может помешать принять вас с распростертыми объятиями: состояние здоровья сестры не позволяет ей часто и надолго отлучаться из дому, она помещена вдали от моей свояченицы и ее мужа, так что надо предположить особенно неудачную случайность, чтобы нельзя было с вами повидаться. Но если вам неудобно предупредить о приезде, то вы нас лишите удовольствия оказать вам еще более радушное гостеприимство, выслав вам лошадей на станцию. Не смущайтесь только слабостью зрения и слуха: потрудившись на пользу и славу нашей родной словесности, вы заставляете нас ради этих немощей относиться к вам с еще большею заботливостью, а потому доверьтесь нашим о вас попечениям и примите их как должную вам дань. Чем древнее и немощнее вы будете, тем участливее и нежнее мы вас обласкаем.
Муза ко мне как-то особенно благосклонна; я написал еще одно стихотворение после предыдущего письма. Эти слабые отблески и отголоски летнего солнца, светлых ночей, цветов, соловьиной песни и шепота душистой листвы я вверяю А. А. Шеншину (Фету), внимательному моему наставнику и пестуну моей лирики. За последнее время я зачитываюсь его стихами, находя в них все более и более прелести, понимания природы и задушевной красоты.
До свидания, милый Иван Александрович, и надеюсь, до скорого.
Пожалуйста, если только возможно, выберите для приезда в Павловск воскресный или праздничный день.
Искренно вас любящий
Константин. 41. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> 22 июня 1888 Благоволите, Ваше Императорское Высочество, вместе с Ее Высочеством Великою Княгинею, принять мои сердечные, покорнейшие поздравления с наступающими днями рождения и тезоименитства Вашего дорогого первенца, Князя Иоанна Константиновича.
225
Не повторяю моих неизменных горячих пожеланий всевозможных в жизни благ - и Вам, Родителям, и милым чадам Вашим, этим лучшим, самым поэтическим Вашим произведениям! Что может быть изящнее, грациознее детства! Младенцы - это цветы человечества! Позвольте также просить Ваше Высочество повергнуть перед Ее Величеством Ольгой Константиновной выражения моей глубокой, почтительной признательности за ее благоволительный прием, которого Она меня удостоила и которого я не забуду.
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров 42. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ <Красное Село> 23 июня 1888 Ваше милое письмо с поздравлением ко дням рожденья и ангела нашего первенца я получил сегодня утром в Красном Селе и спешу ответить вам нежною благодарностью, присоединяя к ней задушевные благопожелания к вашим именинам.
Мне посчастливилось удосужиться и вот я попал под вечер в семейный кружок, оторвавшись на несколько часов от лагерных занятий. Завтра утром мы хотим причастить детей, а там я снова возвращаюсь к своей роте, чтобы бродить с нею по полям и лугам, наступая на мнимого неприятеля и обороняясь от него под песню жаворонка и барабанный бой.
Возымел дерзость попытать свои силы на стихах в подражание древним; с подлинниками я не знаком, но стараюсь догадываться о них по таким же подражаниям у Пушкина, доверяясь его классическому чутью.
За сим позвольте, дорогой Иван Александрович, пожелать вам от всего сердца приятного и здорового лета где-нибудь в тишине, тепле и душевном спокойствии.
Константин 43. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ 8 августа 1888 Я боюсь, что мой скромный привет со днем рождения Вашего Императорского Высочества появится в массе громких и торжественных поздравлений, как незваный гость, в блестящем кругу родных и близких Вам Особ.
Но я не могу отказать себе в душевной потребности сказать свое слово - не потому, что так принято, что я "должен" исполнить этот долг, а потому, что сердце просится выразить Вам горячие пожелания о продолжении светлой, прекрасной - смею сказать, счастливой жизни, какую Вам и Вашему Дому доселе дарует Бог.
Да благословит же Он Вас и Семью Вашу дарованными Вам благами до конца земного пути и за пределами его - "do konciu swiata u po konciu swiata" {до конца света и после конца света (польск.).}, как говорит Мицкевич в одном стихотворении.
Надеюсь, Ваше Высочество не откажете мне благосклонно представить мои покорнейшие поздравления с "Новорожденным" - Ее Высочеству Великой Княгине Елизавете Маврикиевне: 10е Августа - такой знаменательный день для Нее, для Ваших милых чад, для всех родственных и близких Вам Особ, а также и для тех, кто имеет счастливый жребий несколько близко знать Вас, между прочим и для меня.
С радостью слежу я по газетам за благоприятными бюллетенями о здоровье Ее Величества Ольги Константиновны, после того, как Бог дал ей сына, а Вам племянника. Я от всей души горячо поздравляю про себя Августейшую Родительницу и всю Вашу Семью.
А я, по примеру прежних лет, забился сюда, в Дуббельн, но не на радость. Лето обмануло всех и здесь, как в Петербурге. Дожди, холода, изредка ясные, но опять-таки холодные дни, со свежими ветрами с моря.
Дача, где я поселился, - вся закрыта деревьями, сад большой, тенистый: как бы хорошо было в такой вилле где-нибудь на берегу Босфора, или на Комском озере. А у меня топят каждый день, благо есть печь! Говорят, будто и здесь были жаркие дни: я не заметил, видно, старикам жарко не бывает, а только тепло, и то не от солнца, а больше от сосновых дров.
Холод и сумрачная погода не дают житья, раздражают нервы и располагают - не к мирным занятиям, не к поэзии и перу, а к какой-то свирепости и человеконенавидению. Перо молчит: вот только теперь, в этом письме, я дал ему волю - простите, больше не стану. У меня и письменного стола нет, нет и кабинета, а есть спальня и гостиная, но гостей ко мне не ходит и потому она лишняя. Я жмусь в спальне около печки и жду с нетерпением конца Августа и отъезда в Петербург, находя, что удобнее зябнуть у себя дома, в Моховой, чем здесь.
Благоволите принять уверения в моей глубокой, искренней симпатии и неизменной преданности
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
И. Гончаров Дуббельн,
близ Риги
44. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ <Павловск> 14 августа 1888 Дорогой Иван Александрович,
ваш милый голос был первым приветствием, поздравившим меня со вступлением в четвертый десяток лет моей жизни78. От души желаю услыхать этот голос еще через десять лет, когда мне стукнет 40 годов. Хоть вы и считаете себя и отжившим, и забытым, и ненужным, - но искренно любящие вас, хранящие к вам нежную память и нуждающиеся в вашей поддержке не могут не желать, да продлит Господь вашу жизнь.
Жена и сестра вместе со мною искренно благодарят вас за доброе внимание.
Кончились маневры, прошла лагерная пора, христолюбивое воинство водворено на покой по деревням, а мы - мужья - возвращены к нашим семьям и до начала октября можем спокойно и беззаботно греться у домашнего очага. Пора отдохнуть. Много исходили мы верст за большие маневры, были верст 25 за Гатчиной, бродили, плутали и ноги дают себя знать. Теперь моя рота расположена неподалеку отсюда, в Федоровском посаде, так что мне легко навещать ее на прогулке с женой и детьми.
Ваш маленький тезка подрастает и хотя еще не говорит, но все понимает и по-своему объясняется знаками. Тихая жизнь в Павловске имеет большую прелесть осеннею порою; свободного времени много, душа и тело отдыхают после летней работы и набираются свежих сил на зимние суетливые треволнения.
Надеюсь, что и вы вернетесь в Моховую здоровым и по старой памяти будете почаще навещать нас. А в ожидании скорого свидания мысленно обнимаю вас и от всей души желаю, чтобы хоть конец августа вознаградил вас за холодное и неприветливое лето.
Искренно вас любящий и благодарный
Константин 45. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Мраморный дворец <Петербург> 30 сентября 1888 Дорогой и глубокоуважаемый Иван Александрович,
по старой памяти прибегаю к вам за советом и поддержкой, зная, что ни преклонные годы, ни слабость зрения, ни болезни и телесные немощи не могут умалить вашей всегдашней доброты и снисходительности.
Но ранее чем заговорить о моей просьбе, позвольте спросить вас, как вы себя чувствуете. Кашляете ли, спите ли по ночам? Хотелось бы знать, могли ли вы воспользоваться ясными и относительно теплыми днями осени, пытавшейся ласково вознаградить нас за холод и сырость всего лета. Удавалось ли вам дышать свежим воздухом, или вас снова заперли в четырех стенах и вы боязливо поджидаете ваших злейших врагов - зимней стужи и тьмы, если не египетской, то петербургской?
Вчера я перевез свою маленькую семью из Павловска сюда и мы водворились в теплом, знакомом, вас поджидающем гнездышке.
Я бы и сам поспешил посетить вас, но ухитрился вчера, свалившись с велосипедом в грязь, зашибить ногу, принужден сидеть дома и не могу ехать завтра хоронить графа Адлерберга79.
Я закладываю эти строки в черновую тетрадь на том месте, на которое попросил бы вас обратить внимание. Это новый мой рассказ в стихах. Мне искренно хотелось бы знать ваше о нем откровенное мнение. Мои домашние советчики назвали стихотворение "Уволен" рифмованною прозой и порицают его за слишком мрачную развязку; говорили мне также, что мой уволенный солдат не живой образ, а бестелесная, бледная тень. Но в том-то и беда, что образа создать я не в силах и мало или вовсе не способен к эпической поэзии. На этот раз нашла на меня почему-то эпическая полоса, и я страстно ухватился за родившуюся в голове мысль, неутомимо укладывая ее в стихотворное повествование и занося поскорее на бумагу. Самому судить о собственных произведениях трудно; мне кажется, что в прилагаемом стихотворении со стороны техники заметен шаг вперед: стих гладкий, все рифмы правильны. Но о содержании судить не могу. То ли дело лирика! Там я чувствую себя в своей области, и лирические вдохновения посещают меня гораздо чаще эпических.
Простите мне это словоизвержение, но вам известно, как я дорожу вашим мнением, так же как знакома моя неизменная, сердечная привязанность.
Константин 46. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> 3 октября 1888 Ваше Высочество сами справедливо заметили о стихотворении Уволен, что в нем со стороны техники заметен шаг вперед. Это натурально: всякое упражнение (exercice) музыканта, певца, стихотворца непременно завоевывает хоть немного успеха. Ваши "домашние" критики строго судили, назвав это произведение "рифмованной прозой". Может быть, им подали повод к такому суду попадающиеся изредка стихи, вроде - "Под бременем страшного горя такого" (стр. 82), или другой: "Их всех породнил тот же полк", и, может быть, еще некоторые - вялые и неловкие. Но есть и очень удачные, живые и счастливые стихи, т. е. большинство таких.
Что касается до замечания о том, что в солдате "образа нет", то оно, пожалуй, имеет долю правды: лицо не взято с натуры, не создано фантазией, а описано, сочинено. Но в этом произведении дело не в образе и характере солдата, а в его драматическом положении, в горьком одиночестве после смерти жены и сына. Все это не разработано, и потому бледно и не затрагивает читателя за живое. Психический анализ его горя при разлуке с женой и сыном и потом после смерти их - отсутствует, автор не стал в положение всех этих лиц, не уловил потрясающих движений души, не заглянул глубоко в их сердце - и не передал той внутренней драмы, какая разыгралась в них и разбила жизнь этого бедняка. Только пережитые самим писателем горькие опыты помогают глубоко видеть, наблюдать и писать чужую жизнь в ее психических и драматических процессах. Вас от горьких, потрясающих опытов охраняют пока юные годы, а всего более высокое, огражденное, обеспеченное и исключительное положение. Может быть - они и настанут когда-нибудь, а лучше бы не наставали никогда. Можно охотнее отказаться от верного творческого воспроизведения горьких и мрачных драм жизни, чем переживать их.
Ваше Высочество полагаете, что Ваше призвание в поэзии - есть особенно лирика. Может быть и так: Вы - лирический поэт по преимуществу, но это не исключает и не должно исключать эпического и драматического элемента в Вашей поэзии. В наше время, впрочем начавшееся давно, рогатки сняты. Лирическая, драматическая и эпическая поэзии - как три сестры - тасуются между собою. В эпос вторгается иногда сильная драма, или лирический порыв нарушает нередко спокойный ход повествования. Лирические излияния тоже не чужды драматизма.
Теперь Вы пока - представитель, носитель и певец - в сфере светлых, высоких помыслов и чувств, чистых и ясных видений и молитв.
Что будет далее: унесет ли Вас на своих крыльях поэзия выше и дальше от мира сего, или низведет в дольние и мрачные, реальные пучины жизни - про то скажет будущее.
Прошу извинения, что не распространяюсь далее: не могу. Глаза и нервы не позволяют. Зима, захватившая весну и часть лета, не дали мне поправиться. Я на даче заболел, слег, но слава Богу - мог оправиться настолько, чтобы добраться домой. Теперь по вечерам вовсе не хожу со двора: астма, попросту одышка мешает дышать свежим, особенно холодным воздухом и делать моцион. Заниматься - тоже не могу, читаю газету и ничего не пишу. Вот мое старческое положение.
Я постараюсь занести около 4х часов дня это письмо и Вашу книжку. Может быть, мне посчастливится застать Ваше Высочество и встретить обычный, благосклонный, добрый и ласковый привет.
Со страхом и трепетом жду холода и тьмы. Что Египетская тьма в сравнении с нашею северною? Та была, так сказать, театральная, балетная тьма - дня на два, на три: а наша 9ти месячная, с морозом.
Прося извинения за все написанное - с глубоким поклоном Вам и Ее Высочеству Великой Княгине имею честь быть
Вашего Императорского Высочества
всепокорнейшим слугой
Иван Гончаров P. S. Я с удовольствием пробежал в Вашей книжке некоторые черновые стихотворения, между прочим Пигмалиона (вот эпический genre {жанр (фр.)}, а как хорошо) и похороны солдата80, которые помню: это в одном роде с Уволенным. Замечу, в дополнение к вышесказанному, что содержание Уволенного бесчисленное множество раз служило темой для стихов и прозы, особенно в старое время, когда мужиков брали в солдаты на 25 лет, т. е. почти навсегда. От этого драмы не переводились в крестьянском быту.
47. К. К. РОМАНОВ - И. А. ГОНЧАРОВУ Мраморный дворец <Петербург> 10 октября 1888 г. Дорогой Иван Александрович,
я никак не думал, что выйдете вы из дому в такую дурную погоду и был уверен, что застану вас. Но на поверку вышло иначе, и мне приходится изложить письменно то, что я намеревался высказать вам на словах.
Прилагаемая тетрадь содержит в себе стихотворения, которые я хочу выпустить в печать с минованием нынешнего года. Их пока 55 и многие вам известны, но есть и такие, которых я еще не представлял на ваше обсуждение. Моя нескромная навязчивость вам давно знакома, а потому мне совестно опять, в сотый раз просить извинения за причиняемое беспокойство. Но я надеюсь от души, что вы как и прежде не откажете мне несколько поскучать, потратив некоторое время на просмотр этой тетради. Кое-что в ней уже подвергалось вашему справедливому порицанию, я исправлял, насколько мог, замеченные вами погрешности, но не всегда решался просто выкинуть осуждаемое. Справиться со своим самолюбием нелегко; но еще труднее разочароваться в произведении, может быть, и неудачном, но почему-либо милом авторскому сердцу. Печатаю я, как и прежде, не для продажи, а только чтобы отвязаться от настойчивых просьб многочисленных знакомых, которых я не могу удовлетворить, переписывая для них свои стихи. Кроме того, печатание приносит и некоторую пользу: хотя книгу купить нельзя, отзывы о ней все же попадают в газеты и журналы, что дает мне возможность сличать и сравнивать множество противоречивых взглядов и мнений, du choc des opinions jaillit la vérité {в споре рождается истина (фр.)}.
До свидания и, надеюсь, до скорого, милейший Иван Александрович.
Всегда неизменно вас почитающий и любящий. Константин. Прошу вас, не спешите возвращением рукописи.
48. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> 11 октября 1888 Глубоко сожалею, что меня не было дома, когда Ваше Высочество благоволили вчера посетить меня. Дурная погода и была причиной, что я вышел на прогулку так поздно: я все ждал, когда перестанет дождь и я могу выйти дохнуть свежим воздухом, чего вечером я уже никак сделать не могу. Я собирался сегодня же около 4х часов явиться к Вам, в надежде застать Вас в детской комнате и видеть всех: Вас, Ее Высочество Великую Княгиню, Детей - и может быть - Е. В. Дмитрия Константиновича.
А теперь прошу позволения отложить мое посещение дня на два или на три, пока я успею просмотреть Вашу книжку и сказать о ней свое впечатление хоть на словах. На письменный разбор я не смею надеяться: сил нет. Сегодня это - третье письмо с тех пор, как я воротился с дачи. У меня и одышка, и кашель, и слабость.
Между тем начинаются холода и темнота - мои естественные враги.
Я не замедлю долго просмотром Книги и также личным своим появлением, а в ожидании этого имею честь быть
Вашего Императорского Высочества всепокорнейший слуга
ИГ<ончаров> 49. И. А. ГОНЧАРОВ - К. К. РОМАНОВУ <Петербург> 14 октября 1888 Возвращая при этом тетрадь со стихами Вашего Высочества и прилагая несколько беглых моих замечаний - прошу о снисхождении к моим придиркам.
Все прекрасное, и между прочим и поэзия - теперь мало меня трогают, а иное, например музыка, даже раздражает нервы. Поэтому, может быть, я и бываю строг и придирчив.
По сим причинам я прошу позволения сложить с себя щекотливую обязанность критика поэтических произведений Вашего Высочества, чтобы не впадать в напасть и в искушение - иногда невольно уязвить авторское самолюбие благодушнейшего и дорогого моему сердцу поэта.
Быть только приятным и льстивым - я, по натуре своей, тоже не могу, между прочим и потому, что этим еще больше можно повредить молодому таланту. Перед ним теперь открыто обширное поприще, на котором, самопомощь и самообразование, путем неустанного труда, чтения, наблюдений и сличений - без руководителей - (даже лучше без них) отведут ему блестящее место.
Всякая любовь сильна - между прочим и любовь к искусству, захватывающая много других любвей - в свою сферу. Она много может.
Я сам занесу это письмо и эту Книжечку, в надежде увидеть Ваше Высочество.
К сожалению, здоровье мое не улучшается. Выйду на воздух на полчаса и приобретаю одышку: легкие не выносят холода.
Не знаю, как проживу зиму, сидеть дома, на арестантском положении, скучно - но делать нечего, надо покориться.
Nul n'est tenu à l' impossible! {Не стоит жалеть о невозможном! (фр.)}
С глубоким поклоном Вам и Ее Высочеству Великой Княгине Вашего Императорского Высочества
всепокорнейший слуга И. Гончаров 12 октября 1888
Из вновь присланной мне тетради стихотворений может составиться интересный и симпатичный томик, если автор подвергнет его собственному строгому анализу и довершит отделку.
Нужно, кажется, прежде всего свести разнообразие стихотворений в некоторую систему, собрать в один букет. А то внимание читателя разбрасывается и развлекается в разные стороны, ни на чем не сосредоточиваясь. Тут вперемежку - и сонеты, и послания, и обращения любви (какой - иногда трудно понять, наприм., в сонете 1-м), (где так изобилуют рифмы на Я). Есть несколько и бессодержательных стихотворений (отмеченных мною черточкой в заглавии): как первые опыты - они очень милы, местами звучны, но при известной зрелости поэта позволительно пожелать большего веса в содержании и тщательной отделки в форме. Желательно, чтобы вместе с чувством или ощущением присутствовала душа, мысль. (Таковы II-й и Лагерный сонеты). Затем следуют очень хорошенькие стихотворения до 32 стр. - и между ними особенно две молитвы хороши, между прочим знакомая мне На Страстной неделе. На 32 стр. есть стихотворение Ю. А. К.: это интимное, семейное обращение к какой-нибудь воспитательнице или няне, пожалуй, очень трогательное, но для постороннего читателя не имеющее интереса. Зачем ему являться в сборнике, назначаемом, между прочим, для публики? Точно так же читатель останется равнодушен и к спасибо автора, сказанное кому-то за то, что он "душу отвел" с нею, или с ним.
Кажется, я в прошлых письмах упоминал, что однородные по содержанию Письма к дежурному и Товарищу несколько однообразны, хотя и интересны, а однообразны, потому что длинны. Их бы надо еще сократить.
О патриотических стихотворениях позволю себе заметить, что в них влечение к Родине, тоска по ней и т. п. выражается слишком общими местами, иногда почти официальными фразами, вроде: "В душе все чувства светлые такие, И ворвалася радость в грудь больную, Недалеко 
| |
| Просмотров: 506 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры