Горький Максим - О Чехове, Страница 2 - Книги

а!

Ты вот ее камнем пустил в небеса,

Я ж ее сделал изумрудом дорогим!

Глянь-ко, ты, господи, порадуйся,

Как она зелено на солнышке горит.

Дал бы я тебе ее в подарочек,

Да - накладно будет - самому дорога!

Чехову понравился этот монолог, взволнованно покашливая, он говорил мне и доктору А. Н. Алексину:

- Это хорошо... Очень настоящее, человеческое! Именно в этом "смысл философии всей". Человек сделал землю обитаемой, он сделает ее и уютной для себя. - Кивнув упрямо головой, повторил: - Сделает!

Предложил прочитать похвальбу Васькину еще раз, выслушал, глядя в окно, и посоветовал:

Две последние строчки - не надо, это озорство. Лишнее...

- - -

О своих литературных работах он говорил мало, неохотно; хочется сказать - целомудренно и с тою же, пожалуй, осторожностью, с какой говорил о Льве Толстом. Лишь изредка, в час веселый, усмехаясь, расскажем тему, всегда - юмористическую.

- Знаете, - напишу об учительнице, она атеистка, - обожает Дарвина, уверена в необходимости бороться с предрассудками и суевериями народа, а сама в двенадцать часов ночи варит в бане черного кота, чтобы достать "дужку" - косточку, которая привлекает мужчину, возбуждая в нем любовь, - есть такая косточка... - О своих пьесах он говорил как о "веселых" и, кажется, был искренно уверен, что пишет именно "веселые пьесы". Вероятно, с его слов Савва Морозов упрямо доказывал:

- Пьесы Чехова надо ставить как лирические комедии.

Но вообще к литературе он относился со вниманием очень зорким, особенно же трогательно - к "начинающим писателям". Он с изумительным терпением читал обильные рукописи Б. Лазаревского, Н. Олигера и многих других.

- Нам нужно больше писателей, - говорил он. - Литература в нашем быту все еще новинка и "для избранных". В Норвегии на каждые двести двадцать шесть человек населения - один писатель, а у нас один на миллион...

- - -

Болезнь иногда вызывала у него настроение ипохондрика и даже мизантропа. В такие дни он бывал капризен в суждениях своих и тяжел в отношении к людям.

Однажды, лежа на диване, сухо покашливая, играя термометром, он сказал:

- Жить для того, чтобы умереть, вообще не забавно, но жить, зная, что умрешь преждевременно, - уж совсем глупо...

Другой раз, сидя у открытого окна и поглядывая вдаль, в море - неожиданно, сердито проговорил:

- Мы привыкли жить надеждами на хорошую погоду, урожай, на приятный роман, надеждами разбогатеть или получить место полицмейстера, а вот надежды поумнеть я не замечаю у людей. Думаем: при новом царе будет лучше, а через двести лет - ещё лучше, и никто не заботится, чтоб это лучше наступило завтра. В общем - жизнь с каждым днем становится вое сложнее и двигается куда-то сама собою, а люди - заметно глупеют, и все более людей остается в стороне от жизни.

Подумал и, наморщив лоб, прибавил:

- Точно нищие калеки во время крестного хода.

Он был врач, а болезнь врача всегда тяжелее болезни его пациентов; пациенты только чувствуют, а врач еще и знает кое-что о том, как разрушается его организм. Это один из тех случаев, когда знание можно считать приближающим смерть.

- - -

Хороши у него бывали глаза, когда он смеялся, - какие-то женски-ласковые и нежно мягкие. И смех его, почти беззвучный, был как-то особенно хорош. Смеясь, он именно наслаждался смехом, ликовал; я не знаю, кто бы еще мог смеяться так - скажу - "духовно".

Грубые анекдоты никогда не смешили его.

Смеясь так мило и душевно, он рассказывал мне:

- Знаете, почему Толстой относится к вам так неровно? Он ревнует, он думает, что Сулержицкий любит вас больше, чем его. Да, да. Вчера он говорил мне: не могу отнестись к Горькому искренно, сам не знаю почему, а не могу. Мне даже неприятно, что Сулер живет у него. Сулеру это вредно. Горький - злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно постригли в монахи и этим обозлили его на все. У него душа соглядатая, он пришел откуда-то в чужую ему, Ханаанскую землю, ко всему присматривается, все замечает и обо всем доносит какому-то своему боту. А бог у него - урод, вроде лешего или водяного деревенских баб.

Рассказывая, Чехов досмеялся до слез и, отирая слезы, продолжал:

- Я говорю: Горький добрый. А он: нет, нет, я знаю. У него утиный нос, такие носы бывают только у несчастных и злых. И женщины не любят его, а у женщин, как у собак, есть чутье к хорошему человеку. Вот Сулер - он обладает действительно драгоценной способностью бескорыстной любви к людям. В этом он - гениален. Уметь любить значит - все уметь...

Отдохнув, Чехов повторил:

- Да, старик ревнует... Какой удивительный...

- - -

О Толстом он говорил всегда с какой-то особенной, едва уловимой, нежной и смущенной улыбочкой в глазах, говорил, понижая голос, как о чем-то призрачном, таинственном, что требует слов осторожных, мягких.

Неоднократно жаловался, что около Толстого нет Эккермана, человека, который бы тщательно записывал острые, неожиданные и часто противоречивые мысли старого мудреца.

- Вот бы вы занялись этим, - убеждал он Сулержицкого. - Толстой так любит вас, так много и хорошо говорит с вами.

О Сулере Чехов сказал мне:

- Это - мудрый ребенок...

Очень хорошо сказал.

- - -

Как-то при мне Толстой восхищался рассказом Чехова, кажется "Душечкой". Он говорил:

- Это - как бы кружево, сплетенное целомудренной девушкой; были в старину такие девушки кружевницы, "вековуши", они всю жизнь свою, все мечты о счастье влагали в узор. Мечтали узорами о самом милом, всю неясную, чистую любовь свою вплетали в кружево. - Толстой говорил, очень волнуясь, со слезами на глазах. А у Чехова в этот день была повышенная температура, он сидел с красными пятнами на щеках и, наклоня голову, тщательно протирал пенсне. Долго молчал, наконец, вздохнув, сказал тихо и смущенно:

- Там - опечатки...

- - -

О Чехове можно написать много, но необходимо писать о нем очень мелко и четко, чего я не умею! Хорошо бы написать о нем так, как сам он написал "Степь", рассказ ароматный, легкий и такой, по-русски, задумчиво-грустный. Рассказ - для себя.

Хорошо вспомнить о таком человеке, тотчас в жизнь твою возвращается бодрость, снова входит в нее ясный смысл.

Человек - ось мира.

А - скажут - пороки, а недостатки его?

Все мы голодны любовью к человеку, а при голоде и плохо выпеченный хлеб - сладко питает.

1905-1923 гг.

Высказывания о Чехове

1898 г.

Говорят - в Ялте Чехов. Если вы знаете и видите его - поклонитесь ему от меня. Высоко чту его талант, жду от него потрясающих душу, высокой красоты, могучей силы произведений.

Из письма В. С. Миролюбову, октябрь 1898 г. Арх. Г.

Нам известно, что редакция "Журнала для всех" имеет намерение пригласить к участию в своем издании наших выдающихся литераторов и ученых и отчасти уже осуществила это намерение - в портфеле редакции имеются три рассказа А. П. Чехова, которые появятся в следующих книжках; следует думать, что за А. П. Чеховым и другие придут на помощь редакции журнала в бодром и симпатичном стремлении привлечь внимание читателя к этому журналу, вполне и безусловно достойному внимания.

"Библиографические заметки", "Нижегородский листок",

1898, No 287, 19 октября.

Антону Павловичу Чехову от автора. А. Пешков.

Надпись Горького на книге "Очерки и рассказы",

т. I, изд. С. Дороватовского и А. Чарушникова,

СПБ. 1898. Книга хранится в Литературном музее

им. Чехова в г. Таганроге.

Что с Чеховым? Пойдет он к вам? Как бы это хорошо, если б пошел.

Из письма С. П. Дороватовскому от 14 декабря 1898 г.

"Печать и революция", 1928, кн. 2. Речь идет о приглашении

Чехова сотрудничать в журнале "Жизнь", одним из пайщиков

которого был С. П. Дороватовский.

1899г.

Какой одинокий человек Чехов и как его плохо понимают. Около него всегда огромное количество поклонников и поклонниц, а на печати у него вырезано: "Одинокому - везде пустыня", и это не рисовка.

Он родился немножко рано. Как скверно и мелочно завидуют ему разные "собратья по перу", как они его не любят.

Из неопубл. письма к Е. П. Пешковой [март 1899 г.]. Арх. Г.

Живу. Чехов - человек на редкость. Добрый, мягкий, вдумчивый. Публика страшно любит его и надоедает ему. Знакомых у него здесь - конца нет. Говорить с ним в высокой степени приятно, и давно уже я не говорил с таким удовольствием, с каким говорил с ним.....

Сегодня обедаю у Ярцева, завтра с Мир[олюбовым] у Чехова. Чехов ругается за то, что мне мало платит "Жизнь", говорит, что меньше 250 мне не нужно брать. "Неделя" платит ему 500, а Маркс за каждый напечатанный лист дает еще 200. Так не платили - даже Толстому. Но Чехов стоит и большего.

Вчера я прочитал "Мою жизнь". - Роскошь.

Из неопубл. письма к Е. П. Пешковой [март 1899 г.]. Арх. Г.

Всю ночь до шести утра просидел у Чехова. Как он интересен и хорош! Но здоровье его в оч[ень] опасном положении, процесс у него кровоточивый, медленный, но верный.

Он не знает этого, хотел к пасхе ехать в Москву, но, кажется, его не пустят.

Из неопубл. письма к Е. П. Пешковой [март - апрель 1899 г.]. Арх. Г.

Я приеду к пасхе, наверное в субботу. Мы поедем вместе с Чеховым. Он очень определенно выказывает большую симпатию ко мне, очень много говорит мне таких вещей, каких другим не скажет, я уверен. Меня трогает его доверие ко мне, и вообще я сильно рад, очень доволен тем, что он, которого я считаю талантом огромным и оригинальным, писателем из тех, что делают эпохи в истории литературы и в настроениях общества, - он видит во мне нечто, с чем считается. Это не только лестно мне, это крайне хорошо, ибо способно заставить меня относиться к самому себе строже, требовательнее. Он замечательно славно смеется - совсем по-детски. Видимся мы ежедневно.

...Кажется я - пойду в Каноссу, т. е. к Льву Толстому. Чехов очень убеждает сделать это, говоря, что я увижу нечто неожиданно-огромное...

Из неопубл. письма к Е. П. Пешковой [начало апреля 1899 г.]. Арх. Г.

Дорогому Антону Павловичу от автора. М. Горький.

Надпись на книге Горького "Очерки и рассказы",

т. III, изд. 2-е С. Дороватовского и А. Чарушникова,

СПБ. 1889. Книга хранится в Литературном музее

им. Чехова в г. Таганроге.

1900 г.

"Это, друг мой, у Антона Павловича поразительно хорошо вышло. И есть у него что-то новое, что-то бодрое и обнадеживающее пробивается сквозь кромешный ужас жизни".

Из книги В. А. Поссе "Мой жизненный путь".

О повести "В овраге". 1900.

Будьте добры, - раз это возможно, - переплести в хорошие черные переплеты 4 мои книжки и выслать их в Ялту Антону Павловичу. У меня всегда есть желание делать что-нибудь приятное для этого великолепного человека. Какой благородный человек, если б вы знали! Ужасно его люблю.

Из письма К. П. Пятницкому [25-26 июля 1900 г.]. Арх. Г.

Антону Павловичу Чехову М. Горький.

Печатное посвящение на книге М. Горького "Фома

Гордеев", повесть, СПБ. 1900 (Библиотека "Жизни", No 3);

в издании: Рассказы, т. IV, изд. т-ва "Знание", СПБ. 1900.

Добавлено от руки:

Горячо любимому и уважаемому.

Книга с надписью хранится в Литературном музее

им. Чехова в г. Таганроге.

Чехова ругают? Это ничего! Я берусь раздавить всех его хулителей разом, пусть только выйдет собрание его сочинений. Тупорылые ценители искусства - просто плесень, а чтобы понимать Чехова, надо быть, по меньшей мере, порядочным человеком. Не сердитесь, дядя! У меня готов план статьи о Чехове.

Будь у меня под рукой должный материал - я бы уже писал о Чехове. Ибо и мне тоже приходится, к сожалению, много говорить о нем. Только говорить, - к сожалению. Сегодня, например, я сражался с неким Горленкой. Он останется доволен мной, надеюсь. Вообще я сражаюсь с Орловской. Это дама интеллигентная, либеральная, жирная как свинья и вообще - сволочь. Сначала она бывала у меня часто, потом стала ходить реже. Теперь иногда бывает. Скоро - не будет бывать. Ей полезно это. Я думаю, что уже и теперь ей солоно пришлось оттого, что она осмелилась читать Чехова и не могла понять его. Овраг я читал мужикам. Это было - великолепно. Великая вещь непосредственное чувство, дядя! Это все понимают. И именно поэтому идиоты смешивают талант с чутьем...

Н-да! О Чехове можно писать с громом, с треском, с визгом от злобы и наслаждения. Мы и будем писать. Теперь это моя сладкая мечта.

Из неопубл. письма Л. В. Средину, 26 августа 1900 г. Арх. Г.

М. Г., г. редактор, пожалуйста, напечатайте нижеследующее. Кто-то "из публики" напечатал на-днях в "Новом времени" заметку о разговоре моем с лицами, находящимися в коридоре Художественно-общедоступного театра в Москве. Автор заметки говорит, что он присутствовал при этом лично, но я думаю, что это неправда, или он не дослышал, потому что слова мои он приводит в совершенно искаженной передаче московской газеты "Новости дня".

Говоря с публикой, я не употреблял грубых выражений: "глазеете", "смотрите мне в рот" и не говорил, что мне мешают пить чай с А. П. Чеховым, которого в это время тут не было, ибо он сидел за кулисами. Я сказал вот что:

"Мне, господа, лестно ваше внимание, спасибо, - но я не понимаю его. Я - не Венера Медицейская, не балерина, не утопленник; что интересного во внешности человека, который пишет рассказы. Вот я напишу пьесу - шлепайте, сколько вам угодно. И как профессионалу-писателю мне обидно, что вы, слушая полную огромного значения пьесу Чехова, в антрактах занимаетесь пустяками".

Сказав так, я извинился, хотя этого не надо было делать. Этим письмом я только протестую против искажения моих слов, но не извиняюсь. А газетчиков, раздувших это пустяковое происшествие, я от души спрашиваю: "Неужели вам, господа, не стыдно заниматься пошлыми пустяками?"

"Северный курьер", 1900, No 363, 18 ноября.

1901 г.

Указав Чехову на необходимость нарушить условие с Марксом и передать издание своих рассказов "Знанию" - я получил от него такой ответ:

"Вы пишете - взять книги назад. Но - как? Деньги я уже все получил и почти прожил, взаймы же взять 75 т. руб. мне негде, ибо никто не даст".

Из этих слов я заключаю, что Антон Павлов сам понял, как объегорил его Маркс, и если б он, Чехов, нашел эти 75 т. - то порвал бы контракт с Марксом.

Голубчик! По моему мнению, нам необходимо найти эти тысячи, вытянуть Антона из лап немца и издать его книги _п_о_ _р_у_б_л_ю.

Я сейчас пишу А. П., прося его прислать мне копию условия с Марксом... или, пожалуй, лучше вам прислать? Или вы сами поедете в Ялту к Ант[ону]? Один или со мной? Если со мной - телеграфируйте, я пошлю прошение в департамент о разрешении мне поездки в Ялту. Денег - где возьмем? Можно ли заложить мой пай в "Знании" и доход с изданий? Дорогой мой - как мне улыбается Чехов, изданный "Знанием"!

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [6 августа 1901 г.]. Арх. Г.

Ну-с, а теперь о Чехове. Мысль об издании его рассказов "Знанием" не дает мне покоя. Завтра подаю начальству прошение о позволении мне выехать 15-го сентября в Ялту. Голубчик! - едемте! Заложим жен и детей - но вырвем Чехова из Марксова плена! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвращаюсь к Чехову. Один я, без вас, не добьюсь толку в этом деле, а потому вы по возможности скорее, выясните мне ваше отношение к сей мысли, т. е. считаете ли вы возможным найти 75 т. для уплаты выкупа за Антона Павлова?

Он - инертен, а в делах смыслит еще меньше, чем я - сиречь ничего не смыслит.

Дорогой друг, съездим в Ялту! Ну, вот пока и все!

Посылаю копию условия Чехова с Марксом, - оно повергает меня в уныние. К тому же Чехов пишет, что "с М., _к_о_т_о_р_ы_й_ _т_е_п_е_р_ь, _к_с_т_а_т_и_ _с_к_а_з_а_т_ь, _о_ч_е_н_ь_ _б_о_л_е_н, _я_ _м_о_г_у_ _р_а_з_о_р_в_а_т_ь_ _н_е_ _и_н_а_ч_е, _к_а_к_ _т_о_л_ь_к_о_ _л_и_ч_н_о_ _п_о_г_о_в_о_р_и_в_ _с_ _н_и_м. _Т_а_к, _з_д_о_р_о_в_о_ _ж_и_в_е_ш_ь, _о_н_ _н_и_ _з_а_ _ч_т_о_ _н_е_ _с_т_а_н_е_т_ _р_а_з_р_ы_в_а_т_ь_ _у_с_л_о_в_и_е, _и_б_о_ _с_е_й_ _р_а_з_р_ы_в, _п_о_м_и_м_о_ _в_с_е_г_о_ _п_р_о_ч_е_г_о, _л_е_г_ _б_ы_ _п_я_т_н_о_м_ _н_а_ _е_г_о_ _и_з_д_а_т_е_л_ь_с_к_у_ю_ _д_е_я_т_е_л_ь_н_о_с_т_ь".

Мм, говорю я...

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [9-10 августа 1901 г.]. Арх. Г.

Дорогому Антону Павловичу от всей души М. Горький.

Надпись на книге Горького "Рассказы", т. V,

изд. т-ва "Знание", СПБ. 1901, 399 стр.

Книга хранится в Литературном, музее

им. Чехова в Таганроге.

А. П. Чехов пишет какую-то большую вещь и говорит мне: "Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного". Полагает, что в России ежегодно, потом ежемесячно, потом еженедельно будут драться на улицах и лет через десять-пятнадцать додерутся до конституции. Путь не быстрый, но единственно верный и прямой. Вообще, А. П. очень много говорит о конституции, и ты, зная его, разумеется поймешь, о чем это свидетельствует. Вообще - знамения, все знамения, всюду знамения. Очень интересное время...

Из письма Горького к В. А. Поссе, 1901, в книге

последнего "Мой жизненный путь", М. ЗИФ,

1929, стр. 275. Чехов, по-видимому, писал в то

время рассказ "Архиерей".

Учитесь у Чехова, вот писатель, у которого нет лишних слов.

Из письма Горького к А. Я. Шабленко.

1900-1901 гг. "Резец", 1936, No 24, декабрь.

Почитайте, друг мой, в "Пет. вед.", сочинение Ганейзера (в No от 25 декабря). Вещь - оригинальная. Ганейзер может поставить себе в заслугу тот факт, что на Чехова эта глупая выходка произведет прескверное впечатление. Особенно теперь, когда Ант. Пав. сильно недомогает и едва только оправился от кровохарканья. Дела его легких - не важны, очень.

За Чехова я готов сильно обругать Ганейзера, но сам - не могу понять - что нехорошо в этой штуке, хотя и чувствую - есть что-то нехорошее.

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [30-31

декабря 1901 г.]. Арх. Г.

1902 г.

Видеть вас здесь - очень нужно. Ибо - во-первых - Чехов желал бы найти путь к разрыву с Марксом. Не покажете ли вы договора кому-либо из хороших адвокатов? Не нарушается ли договор фактом продажи дела? - если факт этот - факт?..

Я - буду говорить о многом. Мне до чортиков жаль Антона Павлова! Деньги он все прожил, писать - не хочется, ибо - противно же работать на Маркса...

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [6-7

января 1902 г.]. Арх. Г.

Дорогому Антону Павловичу на память М. Горький 1902 г., 17 марта, Олеиз.

Надпись на книге М. Горького "Мещане".

Сцены в доме Бессеменова. Драматический

эскиз в 4 актах, изд. т-ва "Знание", СПБ. 1902,

172 стр. Книга хранится в Литературном музее

им. Чехова в г. Таганроге.

Я только на первом спектакле увидел и понял удивляющий прыжок, который сделали все эти люди, привыкшие изображать типы Чехова и Ибсена.

Из письма Горького К. П. Пятницкому от 21 декабря

1902 г., "Ленинградская правда", 1927, No 188, 20 августа.

Речь идет о первой постановке пьесы "На дне" в

Московском Художественном театре.

1903 г.

Продолжая наш московский разговор о сборнике, сообщаю: Ан. Пав. дает рассказ для этого сборника, если выбор будет достаточно литературен.

Из неопубл. письма Н. Д. Телешову [9 марта 1903 г.]. Арх. Г.

Был у Чехова. У него есть рассказ, который он готов дать для сборника...

Чехов говорит: "Не помню, чтобы я подписывал Марксу какую-либо другую бумагу, кроме условия. О неустоечной записи - ничего не знаю". Весной он думает ехать в Питер и обратиться к Марксу с предложением дележа прибылей от издания. Хочет предложить Марксу уплатить 100 000. Рекомендовал ему поговорить предварительно с вами и Грузенбергом. Сильно постарел он, Чехов, и смотрит скверно. Просит вас послать ему Юшкевича, Серафимовича, Лонгфелло, Шелли. Кланяется.

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [Середина

марта 1903]. Арх. Г.

Посылаю письмо А. П. с обещанием дать рассказ в наш сборник.

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [10-11

октября 1903 г.]. Арх. Г.

Опять пишу.

Из письма жены вы увидите, что Чехов мог бы дать нам в сборник свою пьесу.

Удобно это нам иль нет?

Величина ее - листов пять, вероятно. Маркс. Как он отнесется к возможности потерять несколько тысяч? Как он посмотрит на - вероятное - второе издание сборника? Все это вопросы, на которые, конечно, не ответишь теперь, а подумать о них - нужно.

Другая сторона - пьеса все же не журавль в небе, каким может оказаться рассказ.

Если Map. даст 1000, - мы даем l ¥ ?

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [12-13

октября 1903 г.). Арх. Г.

Слушал пьесу Чехова - в чтении она не производит впечатления крупной вещи. Нового - ни слова. Все - настроения, идеи, если можно говорить о них - лица - все это уже было в его пьесах. Конечно - красиво, и - разумеется - со сцены повеет на публику зеленой тоской. А - о чем тоска - не знаю.

Сообщил Ольге Леонардовне, чтобы А. П. не смущался Марксом и что мы сделаем сборник благотворительным, путем отчисления 10% прибыли на какое-либо дело. Что это отчисление не уменьшит его гонорара. Так?

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [21-22

октября 1903 г.]. Арх. Г.

Чехов просит присылать корректуры ему - Москва, Петровка, д. Коровина. Он уже и теперь внес в пьесу множество поправок.

Из неопубл. письма К. П. Пятницкому [16-17

декабря 1903]. Арх. Г.

Дорогому другу Антону Павловичу А. Пешков.

Надпись на книге М. Горького "На дне". Картины.

Четыре акта, изд. 8-е т-ва "Знание", СПБ. 1903,

166 стр. Книга хранится в Литературном музее

им. Чехова в г. Таганроге.

1904 г.

В настоящий момент, когда вся Россия приготовляется праздновать четверть-вековой юбилей А. П. Чехова, с особенной силой выдвигается вопрос, которым в последнее время болезненно интересуется русское общество и товарищи Антона Павловича. Дело заключается в поразительном и недопустимом несоответствии между деятельностью и заслугами Антона Павловича перед родной страною, с одной стороны, и необеспеченностью его материального положения - с другой.

25 лет работает А. П. Чехов, 25 лет неустанно будит он совесть и мысль читателя своими прекрасными произведениями, облитыми живою кровью его любящего сердца, и он должен пользоваться всем, что дается в удел честным работникам - должен, иначе всем нам будет стыдно. Создав ряд крупных ценностей, которые на Западе дали бы творцу их богатство и полную независимость, Антон Павлович не только не богат - об этом не смеет думать русский писатель - он просто не имеет того среднего достатка, при котором много поработавший и утомленный человек может спокойно отдохнуть без думы о завтрашнем дне. Иными словами он должен жить тем, что зарабатывает сейчас - печальная и незаслуженная участь человека, на которого обращены восторженные взоры всей мыслящей России, за которым, как грозный укор, стоит 25 лет исключительных трудов, ставящих его в первые ряды мировой литературы. Совсем недавно, на наших глазах, маленькая страна, Польша, сумела проявить дух великой человечности, щедро одарив Генриха Сенкевича в его юбилейный год, - неужели в огромной России Антон Павлович будет предоставлен капризу судьбы, лишившей его законнейших его прав...

Нам известен ваш договор с А. П. Чеховым, по которому все произведения его поступают в полную вашу собственность за 75 000 рублей, причем и будущие его произведения не свободны: по мере появления своего, они поступают в вашу собственность за небольшую плату, не превышающую обычного его гонорара в журналах - с тою только огромной разницей, что в журнале они печатаются раз, а к вам поступают навсегда. Мы знаем, что за год, протекший с момента договора, вы в несколько раз успели покрыть сумму, уплаченную вами А. П. Чехову за его произведения: помимо отдельных изданий, рассказы Чехова, как приложение к журналу "Нива", должны были разойтись в сотнях тысяч экземпляров и с избытком вознаградить вас за все понесенные издержки. Далее, принимая в расчет, что в течение многих десятков лет вам предстоит пользоваться доходами с сочинений Чехова, мы приходим к несомненному и печальному выводу, что А. П. Чехов получил крайне ничтожную часть действительно заработанного им. Бесспорно нарушая имущественные права вашего контрагента, указанный договор имеет и другую отрицательную сторону, не менее важную для общей характеристики печального положения Антона Павловича: обязанность отдавать все свои новые вещи вам, хотя бы другие издательства предлагали неизмеримо большую плату, должна тяжелым чувством зависимости ложиться на А. П. Чехова и несомненно отражаться на продуктивности его творчества. По одному из пунктов договора Чехов платит неустойку в 5000 р. за каждый печатный лист, отданный им другому издательству. Таким образом, он лишен возможности давать свои произведения даже дешевым народным издательствам. И среди копеечных книжек, идущих в народ и на обложке своей несущих имена почти всех современных писателей, нет книжки с одним только дорогим именем - А. П. Чехова.

И мы просим вас, в этот юбилейный год, исправить невольную, как мы уверены, несправедливость, до сих пор тяготеющую над А. П. Чеховым. Допуская, что в момент заключения вы, как и Антон Павлович, могли не предвидеть всех последствий сделки, мы обращаемся к вашему чувству справедливости и верим, что формальные основания не могут в данном случае иметь решающего значения. Случаи расторжения договоров при аналогичных обстоятельствах уже бывали - достаточно вспомнить Золя и его издателя Фескеля. Заключив договор с Золя в то время, когда последний не вполне еще определился как крупный писатель, могущий рассчитывать на огромную аудиторию, Фескель сам расторг этот договор и заключил новый, когда Золя занял во французской литературе подобающее ему место. И новый договор дал покойному писателю свободу и обеспеченность.

Для фактического разрешения вопроса мы просим принять наших уполномоченных: Н. Г. Гарина-Михайловского и Н. П. Ашешова.

Письмо издателю А. Ф. Марксу, составленное

М. Горьким и Л. Н. Андреевым. Литературные друзья

А.П. Чехова, готовясь к 25-летнему юбилею писателя,

предполагали отправить это письмо А. Ф. Марксу от

имени группы писателей, артистов и общественных

деятелей. См. также стр. 249 этой книги.

Смерть Чехова очень подавила и огорчила меня. Кажется, что я еще никогда не чувствовал ни одной смерти так глубоко, как чувствую эту. Жалко, обидно, тяжело. Я давно был уверен в том, что А. П. - не жилец на этом свете, и не ожидал, что его смерть так тяжело ляжет на душу. Жалко и литературу нашу, она лишилась первоклассного художника и вдумчивого писателя, который еще мог бы много раз ударить по сердцам.

Хорошо, удивительно хорошо то, что история с "Вишневым садом" не легла все-таки тенью на отношение А. П. к "Знанию" - за это уж я всей душой благодарю Конст. Пет. Его уму и такту я обязан тем, что он сдержал меня от резкой выходки по адресу Маркса, выходки, которая, вероятно, задела бы и А. П. В последнем письме Пятницкому Чехов выражает уверенность, что вся эта история не нарушит добрых отношений между ним и нами. Он готов был начать процесс с Марксом.

Завтра еду в Москву на похороны. Газеты полны заметками о Чехове - в большинстве случаев - тупоумно, холодно и пошло. Скверно умирать для писателя. Всякая тля и плесень литературная тотчас же начинает чертить узоры на лице покойника.

Из неопубл. письма Е. П. Пешковой [6 июля 1904 г.]. Арх. Г.

Вот и похоронили мы Антона Чехова, дорогой мой друг. Я так подавлен этими похоронами, что едва ли сумею толково написать тебе о них, хожу, разговариваю, даже смеюсь, а на душе - гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой скверно пахнущей грязью, толстым слоем облепившей и мозг и сердце. Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, всюду Находи ее, всюду освещая ее гнилые пятна мягким, укоризненным светом, подобным свету луны, Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне "для перевозки свежих устриц" и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной, Это мелочи, дружище, да, но когда я вспоминаю вагон и Кукареткину - у меня сжимается сердце и я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы. Ему все равно, хоть в корзине грязного белья везти его тело, но нам, русскому обществу, я не могу простить вагон "для устриц". В этом вагоне - именно та пошлость русской жизни, та некультурность ее, которая всегда так возмущала покойного. Петербург - не встретил его праха так, как бы следовало - меня это не задевает. Я предпочел бы на похоронах такого писателя, как Антон Чехов, видеть десяток искренно любивших его людей - я видел толпу "публики", ее было м. б. 3-5 тысяч и - вся она для меня слилась в одну густую, жирную тучу торжествующей пошлости.

От Ник[олаевского] вокзала до Худ[ожественного] театра я шел в толпе и слышал, как говорили обо мне, о том, что я похудел, не похож на портреты, что у меня смешное пальто, шляпа обрызгана грязью, что я напрасно ношу сапоги, говорили, что грязно, душно, что Шаляпин похож на пастыря и стал некрасив, когда остриг волосы, говорили обо всем - собирались в трактиры, к знакомым и никто, ни слова о Чехове. Ни слова, уверяю тебя. Подавляющее равнодушие, какая-то незыблемая каменная пошлость и - даже улыбки. Когда я стоял около театра во время панихиды, кто-то сзади меня вспомнил о рассказе "Оратор" - помнишь - человек говорит над гробом речь о покойнике, а оказывается, покойник жив, стоит рядом с ним. Это единственное, что вспомнили. Над могилой ждали речей. Их почти не было. Публика начала строптиво требовать, чтобы говорил Горький. Везде, где я и Шаляпин являлись, мы оба становились сейчас же предметом упорного рассматривания и ощупывания. И снова - ни звука о Чехове. Что это за публика была? Я не знаю. Влезали на деревья и - смеялись, ломали кресты и ругались из-за мест. Громко спрашивали: "Которая жена? А сестра? Посмотрите, плачут!" - "А вы знаете - ведь после него ни гроша не осталось, все идет Марксу".

"Бедная Книппер!" - "Ну, что же ее жалеть, ведь она получает в театре 10 000" - и т. д.

Все это лезло в уши, насильно, назойливо, нахально. Не хотелось слышать, хотелось какого-то красивого искреннего грустного слова, и никто не сказал его. Было нестерпимо грустно. Шаляпин - заплакал и стал ругаться. "И для этой сволочи он жил, и для нее он работал, учил, упрекал". Я его увел с кладбища. И когда мы садились на лошадь, нас окружила толпа, улыбалась и смотрела на нас. Кто-то - один на тысячу крикнул: "Господа, уйдите же! Это неприлично!" - они, конечно, не ушли. Прости меня - письмо бессвязно, едва ли ты поймешь из него мое настроение, очень тоскливое и злое. Я буду писать о похоронах статью "Чудовище" - она объяснит тебе, в чем дело. Мы думаем издать книгу памяти Антона Павловича, пока это еще секрет.

Из неопубл. письма Е. П. Пешковой [июль

1904 г.]. Арх. Г.

1905 г.

Пожалуйста, попросите Вл[адимира] Ал[ександровича] [Крит] купить мне браунинг, сей инструмент иметь необходимо, как я вижу. Здесь так пустынно, мы ходим по лесу одни и далеко. "Все может быть", - как говорит маляр у Чехова.

Из письма К. П. Пятницкому, февраль

1905 г., "Ленинградская правда", 1927, No 61,

16 марта.

Милостивый государь

Иван Леонтьевич!

"Знание" отказывается печатать письма Антона Павловича, опасаясь, что они могут затемнить то представление об А. П. Чехове, которое создалось в обществе.

По нашему мнению, его переписка должна быть напечатана вся целиком, только тогда фигура А. П. получит, может быть, достаточно яркое и всестороннее освещение.

Свидетельствую свое почтение.

А. Пешков

Из неопубл. письма И. Л. Леонтьеву-Щеглову

[июнь 1905 г.]. Арх. Г. 158

1906 г.

Читайте Афанасьева, Киреевского, Рыбникова, Киршу Данилова, Аксакова, Тургенева, Чехова... Опасайтесь интеллигентности. Читая Антона Павловича, наслаждайтесь языком, вникайте в его магическое уменье говорить кратко и сильно - но настроению его не поддавайтесь - боже вас упаси!.. Прислушивайтесь к самой себе внимательно, всегда внимательно, дабы безошибочно знать - кто это говорит. Вы - Ярцева или это сидит уже в вашей душе Тургенев, Байрон, Чехов, Гейне? И ежели это они - вон их гоните. Вон-с! обязательно.

Из письма М. Г. Ярцевой [1906]. Арх. Г.

1908 г.

Займитесь серьезно русским языком, читайте Лескова, Тургенева, Чехова, Короленко, старайтесь понять, как они писали, чем отличаются друг от друга в языке и в построении фразы.

Из письма Ф. Сотникову, 1908 г. Сборник

кружка рабочих-писателей "Зовы", Астрахань 1920.

1909 г.

Насколько обрисован мужик в журнальной и альманашной литературе наших дней - это старый знакомый мужик Решетникова, темная личность, нечто зверообразное. И если отмечено новое в душе его, так это новое пока только склонность к погромам, поджогам, грабежам. Пить он стал больше и к "барам" относится по шаблону мужиков чеховской новеллы "На даче", как об этом свидетельствует г. Муйжель в одноименном рассказе - автор, показания коего о мужике наиболее обширны.

М. Горький, "Разрушение личности" - статья

в сборнике "Очерки философии коллективизма",

СПБ., "Знание", 1909, стр. 399.

1910 г.

А рассказ "На путях" - в этой книге является лишним, его не включайте. Он, как видно, ваша первая работа. В нем заметно влияние Чехова и есть чеховские настроения. Ничего, разумеется, не имею против этого, но это прошлое уже.

Из письма Е. Д. Милициной, 1910 г., "Воронежская

коммуна", 1928 г. 14 апреля, литературное приложение.

1911 г.

В повести Андреева ["Сашка Жегулев"] очень возмущает меня его холодный сентиментализм, все! эти "овражки", "бережочки", "перелесочки" и "балалаечки", - удивляюсь, как может нравиться вам эта слащавость и как можно смешивать с чеховской грустью андреевскую сентиментальность.

Из письма Горького В. Львову-Рогачевскому, 1911. Арх. Г.

Главное же - просто [писать], как Чехов в языке...- без кокетства, без вывертов, вот так, как последнее Ваше письмо ко мне, например.

Из письма П. X. Максимову от 21 июля 1911 г.,

"Литературная учеба", 1936, M 9, сентябрь, стр. 135.

1912 г.

Читали вы мало, необходимо прочитать для ознакомления с русским языком всего Тургенева, Чехова, Короленко...

Из письма Горького А. Лаптеву от 30 января 1912 г.,

сб. "М. Горький. Материалы и исследования", т. 1, Л.

1934, стр. 284.