Грибоедов Александр Сергеевич - Избранные письма

р, каким был в Стрельно и в Коломне в доме Погодина. Помнишь, мой друг, во время наводнения, как ты плыл и тонул, чтобы добраться до меня и меня спасти.²

   Кто тебя завлек в эту гибель!! {Зачеркнуто: "В этот сумасбродный заговор! кто тебя погубил!!" - Ред.} Ты был хотя моложе, ню основательнее прочих. Не тебе бы к ним примешаться, а им у тебя ума и доброты сердца позаимствовать! Судьба иначе определила, довольно об этом.

   Слышу, что снисхождением высшего начальства тебе и товарищам твоим дозволится читать книги. Сейчас еду покупать тебе всякой всячины, реэстр приложу возле.

  

  

   Прощайте, любезная Леночка, верный друг, целую Вас от всего сердца, и Танту тоже. Прощайте! Прощаюсь на три года, на десять лет, может быть, навсегда.¹ Боже мой! Неужто должен я буду всю мою жизнь провести там, в стране, столь чуждой моим чувствам, мыслям моим... Ничего... Может быть, я еще когда-нибудь сбегу в Карлово от всего, что мне сейчас так противно.² Но когда? Еще далеко до того. Покуда обнимаю Вас, добрый друг мой, будьте счастливы.

  

   Любезнейший друг Фадей Венедиктович. Чем далее от Петербурга, тем более важности приобретает мое павлинное звание.¹ - Здесь я несколькими часами промедлил долее, чем рассчитывал. Но ты можешь посудить, до какой степени это извинительно в обществе с материю и с миленькими полу-кузинками; jolies comme des anges, {Хорошенькие как ангелы. - Ред.} и этот дом родимый, в котором я вечно, как на станции!!! Проеду, переночую, исчезну!!! Une <...> existence. {Проклятое существование (в подлиннике более резкое выражение). - Ред.}

   Скажи Ордынскому, что я был здесь опечален чрезвычайно, именно на его счет. Похвиснев, которого я полагал сделать предстателем у Вельяминова за его братьев, умер. И жаль собственно за этого молодого человека и за братьев нашего приятеля. Но в Туле думаю найти истинного ко мне дружески расположенного А[лексея] А[лександровича], брата Вельяминова, а коли нет, то буду писать к нему.²

   Сходи к пикуло человекуло.³ Он у меня ускромил месяц жалования. Но со миою нет полномочия, письма государева к тому государю, к которому я еду. Подстрекни, чтобы скорее прислали, иначе как же я явлюсь к моему назначению. Я слишком облагодетельствован моим государем, чтобы осмелиться в чем-либо ему не усердствовать. Его именем мне объявлено, чтобы я скорее ехал, я уже на пути, но в том не моя вина, коли не снабдили меня всем нужным для скорейшего исполнения высочайшей воли. Здесь я слышу стороною вещи о_т_т_у_д_о_в_а, которые понуждают меня торопиться. Приторопи же и ты мое азиатское начальство, его превосходительство п_и_куло <...> дер_и_куло.³

   На первый случай пришли мне Иордена А_т_л_а_с в_с_е_о_б_щ_и_й, и к_а_р_т_у в_о_й_н_ы, непременно и скорее, а антиквитетами и отвлеченностями⁴ повремени. Новейшее сочинение о коммерции, о ведении консульских книг, двюйную или десятерную бухгалтерию тоже пришли, в руководство мне и моему Амбургеру.

   Вот, мой друг, письмо ко мне моей сестры.⁵ Рассуди и, если можно, спишись с ней и помоги. Адрес ее: М_а_р_ь_е С_е_р_г_е_е_в_н_е Д_у_р_н_о_в_о_й, Т_у_л_ь_с_к_о_й г_у_б_е_р_н_и_и, в г_о_р_о_д Ч_е_р_н_ь. Но я совершенно оставляю это на твой произвол, как другу, обо мне искренно попечительному.

   Скажи Александру Всеволодскому, что Одоевский⁶ требует от матушки уплаты долгу = 5,000 рублей. Может ли он уплатить ему за матушку (которой он сам должен тридцать четыре тысячи)? - Она совестлива, больна и безденежна, Александр меня любит и честен. Поговори ему, и понудь его непременно сделать мне приятное.

   Прощай. Ты дал мне волю докучать тебе моими делами. Терпи и одолжай меня, это не первая твоя дружеская услуга тому, кто тебя ценить умеет.

   Андрея, нашего благородного, славного и почтенного малого, Андрея обними за меня. Звонят здесь без милосердия. Оглушили, коляска готова. Прощай на долгую разлуку. Леночке и Танте поклон.

   Матушка посылает тебе мое свидетельство о дворянстве, узнай в герольдии наконец, какого цвету дурацкий мой герб, нарисуй и пришли мне со всеми онёрами.

  

  

   Любезный Андрей. Мухи, пыль и жар, одурь берет на этой проклятой дороге, по которой я в 20-й раз проезжаю без удовольствия, без желания: потому что против воли. Двое суток пробыл я у матушке,¹ двое у Степана,² с которым много о тебе толковали. Он надеялся, что ты вместе со мною его посетишь. Но вышло иначе, я и сам блеснул, как зарница перед ночью, посадил с собою Степана, и покатились к сестре. Она с мужем бог знает в какой глуши, капусту садит, но чисто, опрятно, трудолюбиво и весело. Зять мой великий химик, садовник, музыкант, успешно детей делает и сахар из свеклы. Сашку, я наконец всполоснул торжественно, по христиански. Что за фигура: точно лягушка.³ И всё это происходит в Чернском уезде неподалеку от Скуратова имения бывшего и сплывшего, которое они между прочим продали! И там я пробыл двое суток, расстались друзьями, расстаюсь и с тобою, мой друг, знай, что я жив.

   Варваре Сем[еновне] поклон, поцелуй и почтение.

   Скажи Фадею, чтобы он прислал фасады Степану, да попроси его, чтобы он от себя или чрез Малиновского написал к Семашке в Астрахань] и пригласил бы его ко мне определиться. Где-то по дороге в церкви, а именно в. селе Кривцовом, еще о сю пору читают только декларацию о Турецкой войне и ругают наповал персиян, полагая, что персияне и турки одно и то же.

  

  

   Любезнейшая Пчела.¹ Вчера я сюда прибыл с мухами, с жаром, с пылью. Пустил бы я на свое место т какого-нибудь франта, охотника до почетных назначений, dandy петербургского Bonds-street - Невского преспекта, чтобы заставить его душою полюбить умеренность в желаниях и неизвестность.

   Здесь меня задерживает приготовление конвоя. Как добрый патриот, радуюсь взятию Анапы.² С этим известием был я встречен тотчас при въезде. Нельзя довольно за это благодарить бога тому, кто дорожит безопасностью здешнего края. В последнее время закубанцы сделались дерзки до сумасбродства, переправились на нашу сторону, овладели несколькими постами, сожгли Незлобную, обременили себя пленными и добычею. Наши, пошедшие к ним наперерез с 1000 конными и с 4 орудиями, по обыкновению оттянули, не поспели.

   Пехота {39-го Егерск[ого полка] майор Казачковский, который думал фрунтом ударить на черкесскую конницу и сам тяжело ранен.} вздумала действовать отдельно, растянулась длинною цепью, тогда как донской полковник Родионов предлагал, соединившись, тотчас напасть на неприятеля, утомленного быстрым походом. Горцы расположены были табором в виду, но, заметив несовокупность наших движений, тотчас бросились в шашки, не дали ни разу выстрелить орудию, бывшему при пехотном отряде, взяли его и перерубили всех, которые при нем были, опрокинули его вверх колесами и поспешили против конного нашего отряда. Родионов удержал их четырьмя орудиями, потом хотел напасть на них со всеми казаками линейскими и донскими, но не был подкреплен, ударил на них только с горстью донцов своих, и заплатил жизнию за великодушную смелость. Ему шашкою отхватили ногу, потом пулею прострелили шею, он свалился с лошади и был изрублен. Однако, отпор этот заставил закубанцев бежать от Горячих вод, которым они угрожали нападением. Я знал лично Родионова, жаль его, отличный офицер, исполинского роста и храбрейший. Тело его привезли на Воды. Посетители сложились, чтобы сделать ему приличные похороны, и провожали его, как избавителя, до могилы.

   Теперь, после падения Анапы, всё переменилось, разбои и грабительства утихли, и тепловодцы, как их здесь называют, могут спокойно пить воду и чай. Ген[ерал] Эммануель отправился в Анапу, чтобы принять присягу от тамошних князей. На дороге с той стороны Кубани толпами к нему выходили навстречу все горские народы с покорностию и подданством.

   Опять повторяю, что выгоды от взятия Анапы неисчислимы. Бесит меня только этот пехотный майор,³ который не соединился с Родионовым и <был> {Вставлено по смыслу предложения. - Ред.} причиною его безвременной смерти. Он 20-й крымской дивизии. Нашего кавказского корпуса штаб-офицер никогда бы этой глупости не сделал. Впрочем, в семье не без урода. В 825 году я был свидетелем глупости Булгакова, который также пропустил закубанцев и к нам и от нас.

   Прощай. Лошади готовы.

   Коли к моему приезду гр. Эриванский возьмет Карс,⁴ то это не мало послужит в пользу моего посольства. Здесь я уже к его услугам, все меня приветствуют с чрезвычайною переменою его характера. Говорят, что он со всеми ласков, добр, внимателен, и бездну добра делает частного и общего. А у нас чиновники - народ добрый, собачья натура, все забыли прошедшее, полюбили его и стали перед ним на задние лапки. Но жребий людей всегда один и тот же. О дурном его нраве все прокричали в Петербурге и, верно, умолчат о перемене: потому что она в его пользу. Прощай еще раз, любезный друг. Пришли мне от Винтера стекла три, четыре, от карманных часов, которые я у него купил. Я забыл запастись ими, а стекло в дороге расшиблось, и я принужден руководствоваться светилами небесными.

  

   Ура! Любезнейший друг. Мои желания и предчувствия сбылись. Каре взят штурмом.⁴ Читай реляцию и проповедуй ее всенародно.⁵ Это столько чести приносит войску и генералу,⁶ что нельзя русскому сердцу не прыгать от радости. У нас здесь все от славы с ума сходят.

  

   Порадуй от меня этим е[го] п[ревосходительство] Конст[антина] Конст[антиновича] Родофиникина. Я оттого не доношу ему официально, что не имею места, где бы прислониться с пером и бумагой для чистописания, а служба требует наблюдения различных форм благоприличия, несовместных с дорожною ездою.

  

  

   Все недостающие пакеты, о которых я так беспокоился, сейчас получены, и я сажусь в коляску. Официально получите от меня извещение об этом из Гумров, если карантинные постановления там меня задержат, так как и здесь я, страха ради, прожил три дня лишних.

   Покорно благодарю за содействие ваше к отправлению вещей моих в Астрахань. Но как же мне будет с посудою и проч.? Она мною нарочно куплена в английском магазине для дороги. Нельзя же до Тейрана ничего не есть. Здесь я в доме графа всё имею, а дорогою не знаю, в чем попотчивать кофеем и чаем добрых людей.

   Копию с высочайшей грамоты я здесь оставляю и патент консульский для перевода. Аделунг при этом будет. Мальцева беру с собою. Но предупреждаю ваше превосходительство, что мне непременно надобно сюда воротиться, на 7 дней. Я кроме пары платья теперь ничего с собою не беру. А то мне окуркою всё перепортят. Я думаю, что уже довольно бестрепетно подвизаюсь по делам службы. Чрез бешеные кавказские балки переправлялся по канату, а теперь поспешаю в чумную область. По словам Булгарина, вы, почтеннейший Константин Константинович, хотите мне достать именное повеление, чтобы мне ни минуты не медлить в Тефлисе. Но ради бога, не натягивайте струн моей природной пылкости и усердия, чтобы не лопнули.

   Здесь такая дороговизна, что мочи нет. Война преобразила этот край совершенно. Рублями серебром считают там, где платили прежде абазами, или по вашему пиастрами. Зачем же вы, достойнейший мой начальник и покровитель, ускромили у меня жалованье более нежели на месяц? Здесь в казенной экспедиции получен указ, что я удовлетворен с 25-го апреля, а мне отпущено ipso facto только с 2-го июня. Нельзя ли дополнить к концу года. При том за что же Амбургер лишается того, что грудью заслуживает. Я знаю, что вы в Петербурге дружны и уважаемы всеми министерствами; напишите требование и поможете нам грешным.

   Извините, что так много говорю вам о своих карманных делах. О политических всегда буду доносить вам, как и е[го] с[иятельству] вице-канцлеру, с тою целью, что вы не откажете способствовать к успешному прохождению моей должности искренними советами. Опытность ваша велика, а моя часто недостаточна.

   Примите уверение в непритворном чувстве уважения и преданности беспредельной, вашего превосходительства всепокорнейший слуга

  

  

   Любезный друг, пишу к тебе под открытым небом и благодарность водит моим пером, иначе никак бы не принялся за эту работу после трудного дневного перехода. Очень, очень знаю, как дела мои должны тебе докучать. Покупать, заказывать, отсылать!!!

   Я тебя из Владикавказа уведомил о взятии Карса. С тех пор прибыл в Тефлис. Чума, которая начала свирепствовать в действующем отряде, задержала меня на месте; от Паскевича ни слова, и я пустился к нему наудачу. В душной долине, где протекают Храм и Алгетла, лошади мои стали; далее, поднимаясь к Шулаверам, никак нельзя было понудить их итти в гору; я в реке кочевал; рассердясь побросал экипажи, воротился в Тефлис, накупил себе верховых и вьючных лошадей, с тем, чтобы тотчас пуститься снова в путь, а с поста казачьего отправил депешу к графу, чтобы он мне дал способы к нему пробраться; уведомил его обо всем, о чем мне крайне нужно иметь от него сведения, если уже нельзя нам соединиться, и между тем просил его удержать до моего приезда Мирзу Джафара, о котором я слышал, что к нему послан из Табриза. Это было 16-го. В этот день я обедал у старой моей приятельнице Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзевой, второй том Леночки, всё на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойства ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей: Venez avec moi, j'ai quelque chose à vous dire. {Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам. - Ред.} Она меня послушалась, как и всегда, верно думала, что я ее усажу за фортепияно, вышло не то, дом ее матери возле, мы туда уклонились, взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и всё живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Праск[овье] Ник[олаевне] Ахвердовой, нас благословили, я повис у нее на губах во всю ночь, и весь день, отправил курьера к ее отцу в Эривань с письмами от нас обоих и от родных.¹ Между тем вьюки мои и чемоданы изготовились, всё вновь уложено на военную ногу, на вторую ночь я без памяти от всего, что со мною случилось, пустился опять в отряд, не оглядываясь назад. На дороге получил письмо летучее от Паскевича, которым он меня уведомляет, что намерен сделать движение под Ахалкалаки. На самой крутизне Безобдала гроза сильнейшая продержала нас всю ночь, мы промокли до костей. В Гумрах я нашел, что уже сообщение с главным отрядом прервано, граф оставил Карский пашалык, и в тылу у него образовались толпы турецких партизанов, в самый день моего прихода была жаркая стычка у Басова Черноморского полка в горах за Арпачаем. Под Гумрами я наткнулся на отрядец из 2-х рот Козловского, 2-х 7-го Карабинерного и 100 человек выздоровевших, - всё это назначено на усиление главного корпуса, но не знало куда итти, я их тотчас взял всех под команду, 4-х проводников из татар, сам с ними и с казаками впереди, и вот уже второй день веду их под Ахалкалаки, всякую минуту ожидаем нападения, коли в целости доведу, дай бог. Мальцев в восхищении, воображает себе, что он воюет.

   В Гумрах же нагнал меня ответ от к[нязя] Чавчавадзева отца, из Эривани, он благословляет меня и Нину, и радуется нашей любви. - Хорошо ли я сделал? Спроси милую мою Варвару Семеновну и Андрея. Но не говори Родофиникину, он вообразит себе, что любовь заглушит во мне чувство других моих обязанностей. Вздор. Я буду вдвое старательнее за себя и за нее. Потружусь за царя, чтобы было чем детей кормить.

  

   Любезнейшая и дражайшая Прасковья Николаевна. Представьте себе мою досаду! Идем на Ахалкалаки, с Карсом сообщения больше нет, я следую за общим потоком, и в сотый раз уже, думаю, должен бросить весь свой багаж. Как все это затруднительно, сколько лишних расходов! И для чего вся эта гонка? Скажите Нине, что так не будет долго продолжаться; вскоре, самое большее через два года, я заживу отшельником в Цинондалах.¹ Курьер мой все не появляется, и где и когда он меня сыщет? Я укрылся в палатке, дует сильнейший ветер, всех нас, думаю, унесет. Мы с Мальцевым загнали нескольких лошадей, из тех, что я купил в Тифлисе. И зачем только мы так спешили! Добрейший друг мой! Говорите с Ниной обо мне побольше, всякий раз, как нечего будет делать лучшего. Помните, что мы оба Вас любим как нежную мать; она и я, мы - Ваша приемная чета, Ваши дети.

   Прощайте, нежно Вас обнимаю.

  

  

   По возвращении моем из лагеря под Ахалкалаками, я и секретарь миссии г. Мальцев сильнейшею лихорадкою заплатили дань здешнему мучительному климату во время жаров; я, и по сих пор одержимый сею болезнию, не могу выходить из комнаты. Война отвлекла отсюда почти всех искусных врачей; таким образом я должен ожидать выздоровления единственно от действия природы, без всякого пособия искусства. Это меня понуждает просить ваше превосходительство, чтобы вы обратили внимание "а будущее положение наше в Персии, где в случае болезни моих чиновников или многочисленной прислуги мы уже совершенно должны отдаться на произвол климата и всех местных невыгодных обстоятельств.

   Ваше превосходительство, в бытность мою в С.-Петербурге, сами полагали назначение врача при миссии необходимым; но при составлении штатов сие частию было упущено по скорому отъезду из столицы его сиятельства г-на вице-канцлера. Притом же вы весьма справедливо рассуждали, что назначение к миссии человека, который только носит звание доктора медицины и еще не освоился с болезнями и с способом лечения в том краю, куда он посылается, не принесло бы никакой пользы. При сем случае замечу еще, что отдаваться российским чиновникам в Персии в руки английских врачей совершенно неприлично: 1-е, потому, что мы, может быть, не всегда будем находиться с ними в одном месте; 2-е, они уже там пользуются слишком большим влиянием и уважением, чтобы по первому требованию быть готовыми к нашим услугам, и по большей части отказываются от платы за пользование, а сие налагает на российских чиновников некоторый род одолжения без всякой возможности быть им иначе полезными. Надлежит присовокупить, что в политическом отношении учреждение врача при миссии было бы весьма полезно для большего сближения с самими персиянами, которые не чуждаются пособий европейских докторов и открывают им вход во внутренность семейств и даже гаремов своих, в прочем ни для кого не доступных. Во всех восточных государствах англичане сим способом приобрели себе решительное влияние; стоит только припомнить себе слабое начало Гюзератекой компании, которая одному из своих врачей, счастливо вылечившему некоторого из соседних индостанских державцев, обязана была уступкою в ее пользу значительных владений, которые потом, постепенно возрастая, в наше время доставили Англии владычество над всею Восточною Индиею. Еще ныне в самой Персии ирландец г. Кормик, лейб-медик Аббас-Мирзы, решительно владеет умом его и всеми намерениями. Г. Макниль в Тегеране тем же кредитом пользуется во дворце самого шаха. Он теперь несколько дней находится в Тифлисе, и я в частых с ним разговорах изумлялся глубоким познаниям этого человека о малейших интересах и соотношениях того государства, в котором он уже несколько лет пребывает в качестве доктора английской миссии и придворного врача его величества шаха. Смело могу уведомить ваше превосходительство, что никакой дипломат не может достигнуть сего обыкновенными путями без вспомогательных средств той полезной науки, которая г. Макнилю повсюду в Персии доставила вход беспрепятственный.

   По сим причинам честь имею представить на благоусмотрение вашего превосходительства об определении к миссии служащего ныне в Астрахани городовым лекарем доктора медицины г. Александра Семашко. Я об нем уже много был наслышан в С.-Петербурге от торгующих там персиян и от некоторых наших чиновников, долго проживавших в Астрахани.

   Все согласно признавали, что он совершенно ознакомился со способом лечения болезней в жарких климатах, и азиатские жители Астрахани возымели к нему полное доверие. Я только в сомнении, согласится ли г. Семашко покинуть Россию для употребления себя на службу его императорского величества в краю чужом, скучном, не представляющем никакой приманки для человека с талантом, в Персии, коей имя даже пугает самых отважнейших искателей случаев отличиться и сделаться известными правительству своим усердием и способностями. Я списался с вышеупомянутым доктором и ныне имею его решительное согласие быть употребленным при миссии, если на то только будет согласно мое начальство. Прошу ваше превосходительство, приняв в уважение изложенные мною причины, подкрепить оные при его сиятельстве г. вице-канцлере сильным вашим содействием. Полагаю, что оклад 600 червонных будет достаточен для безбедного прожитка г. Семашки в Персии, также на инструменты и другие вещи, необходимые в практике его искусства. Что же касается до ежегодных издержек на лекарства, то ваше превосходительство сами примерно, лучше меня, можете определить, какая для сего сумма будет потребна на 50 человек прислуги и казаков, при мне находящихся включительно. К сему надобно приобщить такое или большее еще число природных персиян всякого звания, которые будут прибегать к нашему врачу с просьбами о их пользовании.

  

  

   Ваше сиятельство, почтеннейший мой бесценный покровитель граф Иван Федорович.

   Возвратясь от вас, я схвачен был жестокою лихорадкою и пролежал в постели, также и Мальцев. Быстрая перемена климата холодного на здешний душный самовар, я думаю, тому причиною. Вчера я думал, что в промежутке двух пароксизмов мне удастся жениться без припадка болезни. Но ошибся: в самое то время, как мне одеваться к венцу, меня бросило в такой жар, что хоть отказаться совсем, а когда венчали, то я едва на ногах стоял. Несмотря на это, во вторник с женою отправляюсь в Персию. Она вам свидетельствует свою непритворную любовь и почтение, как благодетелю, другу и родственнику ее мужа.

   О получении 8-го курура² мне уже уверительно говорил Макниль. Слава богу всевышнему, который везде и во всем вам сопутствует, и в битвах и в негоцияциях!

   Каков Ахалцых!! - Дорого достался, недаром вы это роковое имя твердили ежеминутно во время моего пребывания у вас. А Бородин - храбрый, прекрасный и преданный вам человек. Чувствую, сколько эта потеря должна огорчать вас, но преследуя столько блестящих и смелых военных предприятий, как ваше сиятельство, надобно наперед быть готовым на жертвы и утраты, самые близкие к сердцу.

   Прощайте, ваше сиятельство, я не в естественном положении ни физически, ни морально, и ничего более прибавить не в силах. Бедный Лукинский! в несколько дней заплатил жизнию за стакан воды холодной. Решительно так: он, почувствуя тот же жар, ту же болезнь, как я, не поберегся, напился воды со льдом, и я от невесты попал к мертвому трупу несчастного, который один, без никого, без ближних друзей и родственников, кончил дни скоро, и никем не оплакан.

   Радовался я за Петра Максимовича. Дай бог вам во всем удачи, в[ам], {В подлиннике описка: "вы". - Ред.} который умеет награждать достойных.

   С искренним чувством душевной приверженности

   вашего сиятельства всепокорнейший слуга

  

  

   Ваше сиятельство, бесценнейший граф Иван Федорович.

   Вы мне дали лестное поручение поцеловать мою жену, а я, привыкший вас слушаться, исполнил это немедленно. Точно так же, по прибытии в Ерквань, сделаю всё буквально, как вам угодно было приказать мне.

   Вы говорите, что я слишком озаботился моею женитьбою. Простите великодушно, Нина мой Каре и Ахалцых, и я поспешил овладеть ею, так же скоро, как в[аше] с[иятельство] столькими крепостями.

   В Петербурге молва о ваших делах громка и справедлива, мой друг Б[улгарин] называет вас героем нынешнего царствования, и Родофиникин в официальных бумагах возжигает вам фимиам своей фабрики. А еще известие о самых последних и прекрасных делах не могло туда дойти.

   Вчера я получил самую приветливую и ободрительную депешу от Нессельроде, который от имени государя поздравляет меня с дебютом моей переписки министерской, удостоенной высочайшего внимания и благоволения. "Sa majestê a daignê honorer de son intêrêt et de son suffrage les notions et lesvues, dêvelopêes dans votre communication".- "S[a] m[ajestê] se plait à у voir un prêsage du zèle êclairê, qui vous guidera dans les importantes fonctions, dont elle vous a chargê, et applaudit d'avance au succes, de vos soins etc. etc.". - "Bien charmê d'avoir à vous annoncer, Monsieur, le suffrage, que notre auguste maître a bien voulu accorder au dêbut de votre correspondance". {"Его величество соизволил удостоить своим вниманием и одобрением соображения и предположения, изложенные в вашем донесении". - "Его величеству благоугодно видеть в нем предзнаменование того просвещенного усердия, которое будет руководить вами в исполнении важных обязанностей, возложенных на вас, и приветствовать заранее успех ваших хлопот и т. д. и т. д." - "Крайне доволен, что могу сообщить вам оценку, которую нашему августейшему повелителю угодно было высказать по поводу первого вашего донесения". - Ред.} Всё это чрезвычайно приятно, хотя заслуг моих еще ровно никаких нет. Боюсь после ведренных дней внезапной грозы за долговременное пребывание в Тефлисе, в котором по возвращении из Ахалкалак зажился месяц и два дни. Но кто меня знает, легко может поверить, что не домашние дела меня задержали. Не посети лихорадка так жестоко и неотвязчиво, то я бы в нынешний приезд верно не женился. Но при хине и это не лишнее. Va pour le mariage. {Идет! согласен на женитьбу! - Ред.}

   В[аше] с[иятельство] желаете скорейшего моего возвращения в Тефлис. Это будет зависеть от вашего ходатайства у моего вице-канцлера.¹ Коли вы ему два слова напишете о том, что я, по долгу службы, не успел двух недель пробыть с родными после женитьбы, - то он конечно выпросит у государя позволение мне сюда приехать месяца на три.

   Судьба не щадит ваших неприятелей ни в поле, ни в постеле. Бедный Бенкендорф умер от желтой горячки. - Брат покойного не так сильно против вас ожесточен и когда-нибудь искренно с вами примирится.

   Амбургер жалуется на пограничных начальников, Панкратьева, Мерлиня, что досаждают Аббас-Мирзе неприличными письмами. Я не довожу сего обстоятельства до сведения вашего официальною бумагою, чтобы не педан[т]ствовать мнимою важностию. Но одно слово вашего сиятельства и категорическое предписание этим господам конечно заставит их удержаться от переписки, мимо Амбургера, с персидским правительством.

   Завтрашний день пойдет от меня и Завилейского к в[ашему] с[иятельству] План компании и Записка на благосклонное ваше рассмотрение. Во время болезни я имел довольно трезвости рассудка и досуга, чтобы обмыслить этот предмет со всех сторон. Прошу вас почтить труд наш и полезное предприятие прозорливым и снисходительным вниманием. ²

   Прощайте, ваше сиятельство, любите по-прежнему и не оставляйте вашего преданного вам по гроб

  

   Nina se rapelle à votre souvenir, et vous fait dire mille choses rêspectueuses et aimables. {Нина просит напомнить вам о себе и поручает передать вам тысячу почтительных приветствий. - Ред.} Просто вас обнимает, и ей от меня сие дозволяется только в отношении к вам.

   Вы заботитесь о куруре. Третьего дня я еще получил окончательное решение персидского правительства, они чистыми деньгами дают еще 50 т[ысяч] туман: следовательно, только 100 т[ысяч] представлены будут вещами ценою в 150 т[ысяч]. Я немедленно отправлюсь и, бог даст, всё это легко обделается. Но прошу вас, в[аше] с[иятельство], не сообщайте этого до времени министерству, покудова я сам не донесу о том из Табриза. А то у нас будут думать, что всё это само собою делается. Ничуть не бывало. То, что мы говорили в лагере под Ахалкалаками, приведено в исполнение, и Амбургер именно умел обратить в пользу мое мешкание. Дайте мне хоть раз выкинуть с успехом маневр дипломатический. Довольно для вас триумфов, счастливых приступов, побед в поле, охота вам еще заниматься нашею дрязгою.

   У меня к вам целые томы просьб, но побеспокою вас только одною в пользу бедного Огарева, которому существовать нечем. 1 1/2 года тому назад угнаны у него его лошади хищниками. Он несколько раз домогался выдачи из казны ему за это какого-нибудь пособия. Я думаю, всё вместе не простирается до 2 т[ысяч] рубл[ей] ассигнациями. И Гозиуш уверяет, что совестно ему отказать в этом. Прикажите, в[аше] с[иятельство], принять в уважение его заслуги, честность и бедность.

  

   Устимовичу, Сакену и Хомякову не откажитесь от меня поклон передать.

  

  

   Строфы XIII, XIV, XV.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {*}

   {* Две строчки точек - в подлиннике. - Ред.}

   Промежуток 1 1/2 месяца.¹

   Дорогой мой Фадей. Я по возвращении из действующего отряда сюда, в Тефлис, 6-го августа занемог жестокою лихорадкою. К 22-му получил облегчение, Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился. Но в самый день свадьбы, под венцом уже, опять посетил меня пароксизм, и с тех пор нет отдыха, я так исхудал, пожелтел и ослабел, что, думаю, капли крови здоровой во мне не осталось.

   Еще раз благодарю за все твои хлопоты. Не бойся, я не введу тебя в ответственность за мои долги. Вместе с сим, или вскоре после, ты получишь от дяди Мальцева 15,000 рублей и, следовательно, до 1-го января со всеми расквитаешься.

   Изредка до меня доходит Сын Отечества и Северный Архив, Северная Пчела довольно регулярно. Но отчего же прочих журналов ты мне не присылаешь? А об иностранных и в помине нет. Сделай одолжение, позаботься об этом. Прощай. Прими поцелуй от меня и от жены.

  

  

  

   Пишу к вам в холод и ветер ужаснейший, палатки едва держатся. - Здоровье мое мне еще не позволяло выехать из Тефлиса; но последние известия, полученные мною из Персии, не дозволили мне долее медлить. Пишут, что бунт в восточной стороне государства увеличивается день ото дня, и сколько долг службы, столько и любопытство побудило меня к сближению с театром такого важного происшествия. Благодаря Сипягину я имею доктора до Эривани, оттудова возьму другого до Табриза.¹ Впрочем дорога мне как будто полезна. Я себя лучше чувствую, нежели в Тефлисе.

   Коль скоро узнаю что-либо новое и решительное, и вероятно уже в Эривани, о персидских делах, - донесу вам с точнейшею подробностию.

   Тесть мой зовет меня в Баязет, а я его в Эчмядзин. Вероятно однако, что мы на нынешний раз с ним не увидимся.² Зураб Чавчевадзе (о котором к[нязь] Александр³ меня просит, чтобы вашему сиятельству его отрекомендовать для отправления с известием, а я не прошу, потому что не знаю на этот счет вашей воли) встретился мне с знаменами Баязета на самой вершине Базабдала. Вот и еще пашалык в руках наших, и без крови.⁴ Бог вам видимо покровительствует. Иностранные газеты провозгласили вас покорителем Трибизонда.

   Однако не пишется, и погода и жена мешают.

   Прощайте, ваше сиятельство, до теплой комнаты, где присесть за перо будет удобнее.

   Вашу комиссию о распространении слухов, о мнимом походе вашем на Эрзерум, я исполнил с успехом, заставил графиньку Симонич плакать по муже, и Ахвердовых о Муравьеве.

   Читали ли вы речь английского короля, в которой сказано, что российский император отрекся от права воинствующей державы в Средиземном море?? - Только, что за глупое министерство нынче в Англии, их Веллингтон и Абердин. Не знают, что им делать, на нас смотрят злобно, а помешать нечем, с завистью на Францию, снаряжающ[у]ю {У Грибоедова описка: "снаряжающею". - Ред.} экспедицию в Морею. (Впрочем для меня эта экспедиция двусмысленна.) В Португалии не умеют, или не хотят поддержать законного государя, своего союзника, против подлого похитителя престола.⁵ А в Ирландию, до сих пор тихую и покорную, посылают войско, при появлении которого она может быть точно взбунтуется. Веллингтон еще прежде отзывался, что покорение сего острова никогда не было довершено. Чудесное правило, это всё равно, если бы нам теперь уничтожить права Польши, и ввести русский распорядок или беспорядок по Учреждению о губерниях.⁶

   Сделайте одолжение, в[аше] сиятельство], предпишите в вашу канцелярию, чтобы ко мне тотчас отправляли курьеров, коль скоро накопится несколько No газет, или каждые 2 недели раз. Кроме конвертов министерства, нельзя мне в нынешнем моем положении долго оставаться без политических известий из Европы.

   С чувством глубочайшего почтения душою вам преданный и покорный

  

  

  

   Друг мой, Варвара Семеновна. Жена моя по обыкновению смотрит мне в глаза, мешает писать, знает, что пишу к женщине, и ревнует. - Не пеняйте же на долгое мое молчание, милый друг; видите ли, в какую для меня необыкновенную эпоху я его прерываю. Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и муллов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, .весела; для перемены бывают нам блестящие встречи, конница во весь опор несется, пылит, спешивается и поздравляет нас с счастливым прибытием туда, где бы вовсе быть не хотелось. Нынче нас принял весь клир монастырский в Эчмядзине, с крестами, иконами, хоругвями, пением, курением etc.; и здесь, под сводами этой древней обители, первое мое помышление об вас и об Андрее. Помиритесь с моею ленью. -

   "Как это всё случилось! Где я, что и с кем!! будем век жить, не умрем никогда". Слышите? Это жена мне сейчас сказала ни к чему, - доказательство, что ей шестнадцатый год. Но мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений вновь бросаться в новую жизнь, предаваться на произвол случайностей и всё далее от успокоения души и рассудка. А независимость! которой я такой был страстный любитель, исчезла, может быть навсегда, и как ни мало и утешительно делить всё с прекрасным, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди как темно! неопределенно!! Всегда ли так будет!! Бросьте вашего Трапёра¹ и Куперову Prairie, мой роман живой у вас перед глазами, и во сто крат занимательнее; главное, в нем лицо - друг ваш, неизменный в своих чувствах, но в быту, в роде жизни, в различных похождениях не похожий на себя прежнего, на прошлогоднего, на вчерашнего даже; с каждою луною со мной сбывается что-нибудь, о чем не думал, не гадал. {На этом письмо обрывается; закончено оно было лишь через два с лишним месяца. - Ред.}

  

  

   Как я себя виню, что не послал вам написанных этих строчек три месяца назад. Вы бы не сердились на меня, а теперь, верно, разлюбили, и правы. Не хочу оправдываться; Андрей, ты помоги мне умилостивить нашего общего друга. Хорошо, что вы меня насквозь знаете и немного надобно слов, чтобы согреть в вас опять те же чувства, ту же любовь, которую от вас, моих милых нежных друзей, я испытал в течении стольких лет, и как нежно и бескорыстно!

   Верно, сами догадаетесь, неоцененная Варвара Семеновна, что я пишу к вам не в обыкновенном положении души. Слезы градом льются. -

   Неужли я для того рожден, чтобы всегда заслуживать справедливые упреки за холодность (и мнимую притом), за невнимание, эгоизм от тех, за которых бы охотно жизнь отдал. - Александр наш что должен обо мне думать! И это кроткое, тихое создание, которое теперь отдалось мне на всю мою волю, без ропота разделяет мою ссылку и страдает самою мучительною беременностию, кто знает: может быть, я и ее оставлю, сперва по необходимости, по так называемым делам, на короткое время, но после время продлится, обстоятельства завлекут, забудусь, не стану писать, что проку, что чувства мои во мне неизменны, когда видимые поступки тому противоречат. Кто поверит!!! Александр мне в эту минуту душу раздирает. Сейчас пишу к Паскевичу; коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, всё это не стоит избавления от гибели одного несчастного, и кого!!! Боже мой! пути твои неисследимы!²

   Сказать ли вам теперь о моем быту? Незанимательно ни для кого, - я только чрезвычайно занят. Наблюдаю, чтобы отсюда не произошла какая-нибудь предательская мерзость во время нашей схватки с турками. Взимаю контрибуцию, довольно успешно. Друзей не имею никого и не хочу, должны прежде всего бояться России и исполнять то, что велит государь Николай Павлович, и я уверяю вас, что в этом поступаю лучше, чем те, которые затеяли бы действовать мягко и втираться в персидскую будущую дружбу. Всем я грозен кажусь и меня прозвали с_а_х_т_и_р, coeur dur. {Жестокое сердце. - Ред.} К нам перешло до 8 т[ысяч] армянских семейств, и я теперь за оставшееся их имущество не имею ни днем, ни ночью покоя, однако охраняю их достояние и даже доходы; всё кое-как делается по моему слову. Наконец, после тревожного дня, вечером уединяюсь в свой гарем; там у меня и сестра и жена и дочь, всё в одном милом личике; рассказываю, натверживаю ей о тех, кого она еще не знает и должна со временем страстно полюбить; вы понимаете, что в наших разговорах имя ваше произносится часто. Полюбите мою Ниночку. Хотите ее знать? В Malmaison, в эрмитаже, тотчас при входе, направо, есть богородица в виде пастушки Murillo, - вот она. Прощайте, неоцененный друг мой, Варвара Семеновна! Не сердитесь, не разлюбите верного вам - А. Г.

   Отзовитесь словечком. Андрей, обними Чебышева за меня, коли он не в Америке. Друг и брат, напиши ко мне поскорее.

  

  

   Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 25 сент[ября] имел честь получить вчера и спешу благодарить за участие, которое вам угодно принимать в домашних и дипломатических моих делах.

   Насчет моей свадьбы, это вещь простая. Кабы я не заболел в Тефлисе, то она бы отложена была до будущего лета. Но, замешкавшись по расстройству здоровья, не хотел я упустить сего случая, и просил тогда же графа Ивана Федоровича довести сие до в_ы_с_о_ч_а_й_ш_е_г_о сведения, посредством отношения к е[го] с[иятельству] г. вице-канцлеру. Ни болезнь, ни жена однако меня долго не задержали. 6-го августа я воротился из Турции в Тефлис, а 9-го сентября выехал сюда. Но зато лихорадка мне с жестокостию отплатила на дороге, и я в Табриз доплелся в полном смысле полуживой. Для пользы вверенных мне дел я слишком рано сюда прибыл, и знал это наперед, но боялся быть в ответственности перед начальством, которое у нас соразмеряет успех и усердие в исполнении поручаемых дел по более или менее скорой езде чиновников. Из Тефлиса я бы угрожал Аббас-Мирзе, что вовсе не буду, коли он сполна не заплатит следующих нам денег. Так я и начал, а он, зная, что мое прибытие есть залог его безопасности и покровительства России, поспешил начать уплату. Если бы я еще месяц сюда не приехал и продолжал мой маневр, то о сю пору весь 8-й курур был бы уже в наших руках. Теперь же что вышло? Меня мучат с утра до глубокой ночи бестолковыми предложениями, просят неотступно о прощении им сперва двухсот, потом 100, потом пятидесяти тысяч туман. Доводы неоспоримы, они разорены кругом, а я конечно ни на что не соглашаюсь. Но дела нейдут вперед. До моего сюда прибытия выколотили у них 200 т[ысяч], покуда я еще в Эривань не прибыл, и 100 с тех пор. Но коль скоро услыхали, что я в Нахичевани, то решительно отказались платить более. Таково умоначертание здешнего народа и правительства. Всякого новоприезжего дипломатического агента они встречают, как человека, облеченного в обширную власть, который должен им делать от себя уступки, угождения, подарки и т. д. В двадцать пять дней я у них насилу мог изнасильствовать 50 т[ысяч] сверх 300, а за 150 т[ысячами] остальными еду в Тейран, куда послан Аббас-Мирзою Макниль исходатайствовать ему взаймы от отца его 100 т[ысяч]; действия Макниля я должен буду подкреплять моим настоянием при шахе. Теперь, ваше превосходительство, сообразите трудность моего положения. Война с Турциею не кончена, и теперь совсем не те обстоятельства, чтобы с ненадежным соседом поступать круто и ссоритьс