Короленко Владимир Галактионович - Очерки сибирскаго туриста

3;халъ, а Кузьма, какъ народъ увидалъ, такъ сейчасъ тёку. И въ кустахъ его, слышь, нѣту. Дуракъ парень этотъ. Совсѣмъ, кажись, ума рѣшился.

   - Ну, а Ѳедоръ? - старикъ опять спрашиваетъ; это ужь про меня.

   - Ѳедоръ, молъ, вечоръ съ мельницы пр³ѣхалъ, хотѣлъ въ избу идти, да я не пустилъ.

   - Хорошо, говоритъ, надо быть спать завалился. Ничего не видалъ?

   - Надо полагать - ничего. Прямо на сѣновалъ ушелъ.

   - Ну, ладно. Пустить его, видно, сегодня въ дѣло...

   - Ладно ли будетъ? - говоритъ Захаровъ.

   - Ничего, ладно. Парень этотъ простой, а сила въ немъ чудесная; и меня слушаетъ,- кругомъ пальца его оберну. И то сказать: я вѣдь въ самомъ дѣлѣ теперича на полгода ѣду, а парня этого надо къ дѣлу приспособить.

   - Все же будто сумнительный человѣкъ,- говоритъ Захаровъ.- Не по уму онъ мнѣ что-то, даромъ что дурачкомъ глядитъ.

   - Ну, ну,- старикъ отвѣчаетъ.- Знаю я его. Простой парень. Намъ этакихъ и надо. А ужь Кузьму какъ-нибудь сбывать придется. Какъ бы чего не напрокудилъ,

   Стали меня окликать: Ѳедоръ, а Ѳедоръ! А у меня духу нѣтъ отвѣтить. Молчу. Полѣзъ старикъ на сѣновалъ, ощупалъ меня. "Вставай, Ѳедорушко! - говоритъ, да таково ласково. - Ты, спрашиваетъ, спалъ ли?" - Спалъ, говорю... "Ну, говоритъ, дитятко, вставай, запрягай коней; съ проѣзжающими поѣдешь. Помнишь ли, въ чемъ клялся?" - помню, говорю. А у самого зубы-то щелкаютъ, дрожь по тѣлу идетъ, холодъ. "Moжетъ,- говоритъ старикъ,- подошло твое время. Слушайся, что я прикажу. А пока - запрягай-ка проворнѣй,- проѣзжающ³е торопятся"...

   Вытащилъ я изъ-подъ навѣса телѣгу, захомуталъ коренную, сталъ запрягать, а сердце такъ и стучитъ, такъ и колотится. И все думаю, не сонное ли, молъ, все это видѣн³е?

   Безрукой, гляжу, тоже коня сѣдлаетъ, а конекъ у него послушный былъ, какъ собачонка. Одною рукой онъ его сѣдлалъ. Сѣлъ потомъ на него, сказалъ ему слово тихонько, конь и пошелъ со двора. Запрёгъ я коренную, вышелъ за ворота, гляжу: Безрукой рысцой уже въ тайгу въѣзжаетъ. Мѣсяцъ-то хоть не взошелъ еще, а все же видно маленько. Скрылся онъ въ тайгу и у меня на сердцѣ-то полегчало будто.

   Подалъ я лошадей. Въ избу меня проѣзжающ³е позвали, барыня молодая, да трое ребятъ, малъ-мала-меньше. Старшему-то четыре годика, а младшей самой дѣвочкѣ года два, не болѣе. И куда только, думаю, тебѣ горемычной экое мѣсто ѣхать доводится, да еще одной, безъ мужа? Барыня-то тихая, привѣтная. Посадила меня за столъ, чаемъ напоила. Спрашиваетъ, как³я мѣста, нѣтъ ли шалостей? - не слыхивалъ, говорю, а самъ думаю: охъ, родная! боишься ты, видно. Да и какъ ей, бѣдной, не бояться: клади съ ней много, богато ѣдетъ, да еще съ ребятами; материнское сердце - вѣщунъ. Тоже, видно, неволюшка гонитъ.

   Ну, сѣли они, поѣхали. До свѣту еще часа два оставалосъ. Выѣхали на дорогу, съ версту этакъ проѣхали; гляжу: пристяжка у меня шарахнулась. Что, думаю, такое тутъ? Остановилъ коней, оглядываюсь: Кузьма изъ кустовъ ползетъ на дорогу. Всталъ обокъ дороги, смотритъ на меня, самъ лохмами своими трясетъ, смѣется про себя. Фу ты, окаянная сила! У меня и то кошки по сердцу скребвули, а барыня моя, гляжу, ни жива, ни мертва... Ребята спятъ, сама не спитъ, мается. На глазахъ слезы. Плачетъ... "Боюсъ я, говоритъ, всѣхъ васъ боюсь..." - Что ты, говорю, Христосъ съ тобой, милая. Или я душегубъ какой?... Да вы почто же ночевать-то не остались?... - "Тамъ-то, говоритъ, еще того хуже. Прежн³й ямщикъ сказалъ: къ ночи въ деревню пр³ѣдемъ, а самъ въ глухую тайгу завезъ на заимку. У старика-то,- говоритъ барыня,- пуще всѣхъ глаза нехорош³е..." - Ахъ ты, Господи, думаю, что мнѣ теперича съ нею дѣлать? Убивается, бѣдная. - Чтожь, говорю, теперича, какъ будете: назадъ ли вернетесь, или дальше поѣдемъ? Хожу я кругъ ея,- не знаю какъ и утѣшить, потому жалко. А тутъ еще и логъ этотъ недалече; съ проселку на него въѣзжать приходилось, мимо "Камня". Вотъ видитъ она, что и самъ я съ нею опѣшилъ, и засмѣялась: "Ну, садись, говоритъ, поѣзжай. Не вернусь я назадъ: тамъ страшно... Съ тобой лучше поѣду, потому что лицо у тебя доброе". Теперь это, братецъ, люди меня боятся, "убивцемъ" зовутъ, а тогда я все одно какъ младенецъ былъ, печати этой каиновой на мнѣ еще не было.

   Повеселѣлъ и я съ нею. Сѣлъ на козлы. "Давай,- говоритъ моя барыня,- станемъ разговаривать". Спрашиваетъ про меня, и про себя сказываетъ, ѣдетъ къ мужу. Сосланный мужъ у нея, изъ богатыхъ. "А ты, говоритъ, у этихъ хозяевъ давно ли живешь: въ услужен³и ли, какъ ли?" - Въ услужен³и, говорю, недавно нанялся.- "Что, молъ, за люди?" - Люди, говорю, ничего... А впрочемъ, кто ихъ знаетъ. Строг³е... водки не пьютъ, табаку не курятъ. - "Это, говоритъ, пустяки одни, не въ этомъ дѣло". - А какъ же, говорю, жить-то надо? Вижу я: она хоть баба, да съ толкомъ; не скажетъ ли мнѣ чего путнаго? "Ты, спрашиваетъ, грамотный ли?" - Маленечко, молъ, учился. - "Какая, говоригь, большая заповѣдь въ Евангел³и?" - Большая, молъ, заповѣдь - любовь!- "Ну, вѣрно. А еще скавано: больше той любви не бываетъ, если кто душу готовъ отдать за други своя! Вотъ тутъ и весь законъ. Да еще умъ, говоритъ, нуженъ,- значитъ, разсудить: гдѣ польза, а гдѣ пользы нѣту. А персты эти, да табакъ тамъ - это одна наружность..." - Ну, правда твоя, отвѣчаю. А все же и строгости маленько не мѣшаетъ, чтобъ человѣкъ во всякое время помнилъ.

   Ну, разговариваемъ этакъ, ѣдемъ себѣ не торопясь. Къ тайгѣ пр³ѣхали, къ рѣчушкѣ. Перевозъ тутъ. Рѣчка въ малую воду узенькая: паромъ толканешь, онъ ужь и на другой сторонѣ. Перевозчиковъ и не надо. Ребятки проснулись, продраля глазенки-то, глядятъ: ночь-ночью. Лѣсъ этто шумятъ, звѣзды на небѣ, луна только передъ свѣтомъ подымается... Ребятамъ-то и любо... Извѣстное дѣло - несмысли!

   Ну, только, братецъ, въѣхали въ тайгу,- меня точно по сердцу-то холодомъ обмахнуло. Гляжу: впереди по тропочкѣ ровно бы кто на вершной бѣжитъ. Явственно-то не видно, а такъ кажетъ, будто сѣрый конекъ Безрукаго, и топотокъ слышно. Упало у меня сердце: что, молъ, это такое будетъ? Зачѣмъ старикъ сюда выѣхалъ? Да еще клятву мнѣ напомнилъ ранѣе... Не къ добру... Задумался я... Страхъ передъ старикомъ разбираетъ. Прежде любилъ я его, а съ этого вечера страсть бояться сталъ; какъ вспомню, как³е глаза у него были, такъ дрожь и пройдетъ, и пройдетъ по тѣлу.

   Примолкъ я; думать ничего не думаю и не слышу ничего. Барыня моя слово-другое скажетъ,- я все молчу. Стихла и она, бѣдная... Сидитъ...

   Мѣсто пошло узкое, темное мѣсто. Тайга самая злющая, чернь. А на душѣ у меня тоже черно, просто сказать - чернѣе ночи. Сижу самъ не свой. Кони дорогу знаютъ, бѣгутъ къ "Камню" этому,- я и не правлю. Подъѣзжаемъ, такъ и есть... Стоитъ на дорогѣ сѣрый конекъ, старикъ на немъ сидитъ, глаза у него,- вѣришь ли Богу,- какъ угли... Я и вожжи-то выпустилъ изъ рукъ. Кони вплоть подъѣхали къ сѣрому, стали сами собой. "Ѳедоръ! - старикъ говоритъ,- сойди-ка на земь!" Сошелъ я съ козелъ, послушался его; онъ тоже съ сѣдла слѣзаетъ. Конька-то своего сѣраго поперекъ дороги передъ тройкой поставилъ. Стоятъ мои кони, ни одинъ не шелохнется. Я тоже стою, какъ околдованный. Подошелъ онъ ко мнѣ, говоритъ что-то, за руку взялъ, ведетъ къ кошовкѣ. Гляжу: въ рукѣ у меня топоръ!...

   Иду за нимъ... и словъ у меня супротивъ его, душегуба, нѣту, и силъ моихъ нѣту противиться. "Согрѣши, говоритъ, а послѣ спокаешься..." Больше не помню. Подошли мы вплотъ къ кошовушкѣ... Онъ сталъ обокъ. "Начинай! - говоритъ.- Сначала бабу-то по лбу!" - Глянулъ я тутъ въ кошовку... Господи Боже! Барыня-то моя сидитъ, какъ голубка ушибленная, ребятокъ руками кроетъ, сама на меня большими глазами смотритъ. Сердце у меня повернулось... Ребятки тоже проснулись, глядятъ, точно пташки. Понимаютъ ли, нѣтъ ли...

   И точно я съ этого взгляду отъ сна какого прокинулся. Отвелъ глава, подымаю топоръ... А у самого сердце-то закипаетъ... Посмотрѣлъ на Безрукаго, дрогнулъ онъ... А у меня въ сердцѣ одна злоба. И знаю, что сейчасъ страшное дѣло сдѣлаю, а жалости нѣту нисколько. Посмотрѣлъ въ другой разъ на старика: глаза у него зеленые, такъ и забѣгали... Испужался, мечется передо мной, какъ змѣя. Поднялась у меня рука, размахнулся... состонать не успѣлъ старикъ, повалился мнѣ въ ноги, а я его, братецъ, мертваго... ногами... Самъ звѣремъ сталъ, прости меня, Господи Боже!...

   Разскащикъ тяжело перевелъ духъ.

   - Что же послѣ? - спросилъ я, видя, что онъ замолкъ и задумался.

   - Ась? - откликнулся онъ.- Да, послѣ-то? Ну, топчу это его, измываюсь надъ мертвымъ, вдругъ смотрю: скачетъ къ намъ Иванъ Захаровъ на вершной, въ рукахъ ружье держитъ. Подскакалъ вплотъ; я къ нему... Лежать бы и ему рядомъ съ Безрукимъ, ужь это вѣрно, да, спасибо. самъ догадался. Какъ глянулъ на меня,- повернулъ коня, да давай его ружейнымъ прикладомъ по бокамъ нахлестывать. Тутъ у него меренокъ человѣческимъ голосомъ взвылъ, право, да какъ взовьется подъ нимъ, что твоя птица!

   Опомнился я... Не гляжу на людей... Сѣлъ на козлы, коней хлеснулъ... ни съ мѣста... Глядь, а сѣрый конекъ все поперекъ дороги стоитъ. Я про него и забылъ. Вотъ вѣдь, дьяволъ, какъ былъ пр³ученъ! Перекрестился я. Видно, думаю, и животину дьявольскую тутъ же уложить придется. Подошелъ къ коньку: стоитъ онъ, только ухми прядетъ. Дернулъ я за поводъ, упирается. Ну, говорю, выходи, барыня, изъ кошовки, какъ бы не равнесли кони-то съ испугу, потому что онъ вплоть передъ ними стоитъ. Барыня, что твой ребенокъ послушный, выходитъ... Ребяты повылѣзли, къ матери жмутся. Страшно и имъ, потому мѣсто глухое, темное, а тутъ еще я съ дьяволами съ этими возжаюсь.

   Спятилъ я свою тройку, взялъ опять топоръ-то въ руки, подхожу къ сѣрому.- Иди, говорю, съ дороги,- убью! Повелъ онъ ухомъ однимъ. Не иду, молъ... Ахъ ты!... Потемнѣло у меня въ глазахъ, волосы подъ шапкой такъ и встаютъ... Размахнулся изо всей силы, брякъ его по лбу... Скричалъ онъ легонько, да и свалился, протянулъ ноги... Взялъ я его за ноги, сволокъ къ хозяину и положилъ рядомъ, обокъ дороги. Лежите!...

   - Садитесь! - говорю барынѣ. Посадила она младшихъ-то ребятъ, а старшенькаго не сдюжаетъ...- "Помоги", говоритъ. Подошелъ я; мальчонко-то руки ко мнѣ тянетъ. Только хотѣлъ я взять его, да вдругъ вспомнилъ...- Убери, говорю, младенца-то подальше. Весь я въ крови, не гоже ему касаться...

   Кое-какъ усѣлись. Тронулъ я... Храпятъ мои кони, не идутъ... Что тутъ дѣлать?... Посадико,- говорю опять,- младенца на козлы.- Посадила она мальчонку, держитъ его руками. Хлеснулъ я вожжой,- пошли, такъ и несутся... Вотъ какъ теперь же, самъ ты видѣлъ. Отъ крови бѣгутъ...

   На утро доставилъ я барыню въ управу, въ село. Самъ повинился. "Берите меня, я человѣка убилъ!" Барыня разсказываетъ все какъ было. "Онъ меня спасъ", говоритъ. Связали меня. Ужь плакала она, бѣдная. "За что же, говоритъ, вы его вяжете? Онъ доброе дѣло сдѣлалъ, моихъ ребятъ отъ злодѣевъ защитилъ". Да и бѣдовая же! Видитъ, что никто на ея слова вниман³я не беретъ, кинулась ко мнѣ, давай развязывать сама. Тутъ ужь я ее остановилъ...- Брось, говорю, не твое дѣло. Теперь ужь дѣло-то людское, да Божье. Виноватъ ли я, правъ ли,- разсудитъ Богъ, да добрые люди...- "Да какая же, говоритъ, можетъ быть вина твоя?" - Гордость моя, отвѣчаю. Черезъ гордость я и къ злодѣямъ этимъ попалъ самовольно. Отъ м³ру отбился, людей не слушался, все своимъ совѣтомъ поступалъ. Анъ вотъ онъ, свой-то совѣтъ, и довелъ до душегубства...

   Ну, отступилась, послушалась меня. Стала уѣзжать, подошла ко мнѣ прощаться, обняла... "бѣдный ты!"... Ребятокъ обнимать заставляетъ.- Что ты? - говорю.- Не скверни младенцевъ. Душегубъ вѣдь я...- Опасался признаться, что дѣтки и саии грѣха моего забоятся. Да нѣтъ, поднесла она маленькихъ, старшеньк³й самъ подошелъ. Какъ обвился мальчонко вокругъ шеи моей ручками,- не выдержалъ я, заревѣлъ. Слезы такъ и бѣгутъ. Ну, и добрая же душа у бабы этой!... Можетъ, за ея добрую душу и съ меня Господь грѣха моего не взыщетъ...

   - Если,- говоритъ она,- есть на свѣтѣ сколько-нибудь правды, мы ее для тебя добудемъ. Вѣкъ тебя не забуду! И точно, не забыла. Самъ знаешь суды-то наши... волокита одна! Держали бы меня въ острогѣ и по сю пору, да ужь она съ мужемъ меня бумагами оттуда добыли.

   - А все-таки продержали тебя въ острогѣ?

   - Держали спервоначалу, и даже порядочное время. Главная причина - черезъ деньги. Послала мнѣ барыня денегъ полтысячи и письмо мнѣ съ мужемъ написали. Какъ пришли деньги эти, и сейчасъ мое дѣло зашевелилось. Пр³ѣзжаетъ засѣдатель, вызвалъ меня въ контору. "Ну, говоритъ, дѣло твое у меня. Много ли дашь, я тебя вовсе оправлю?"

   Ахъ ты, думаю, твое благород³е!... За что деньги проситъ! Суди ты меня строго-настрого, да чтобъ я твой законъ видѣлъ,- я тебѣ въ ноги поклонюсь. А онъ на-ко - за деньги..

   - Ничого, говорю, не дамъ. По закону судите, чему я теперича подверженъ...

   Смѣется:- Дуракъ ты, я вижу, говоритъ. По закону твое дѣло въ двухъ смыслахъ выходитъ. Законъ на полкѣ лежитъ, а я между прочимъ - власть. Куда захочу, туда тебя и суну.

   - Это, молъ, какъ же такъ выйдетъ?

   - А такъ, говоритъ. Глупъ ты! Послушай вотъ: ты въ этомъ разѣ барыню-то съ ребятами защитилъ?

   - Ну, молъ, что дальше-то?

   - Ну, защитилъ. Можно это къ добродѣтели твоей приписать? Вполнѣ, говоритъ, можно, потому что это доброе дѣло. Вотъ тебѣ одинъ смыслъ.

   - А другой, молъ, какой будетъ?

   - Другой-то? А вотъ какой: посмотри ты на себя, какой ты есть дѣтина. Вѣдь супротивъ тебя старикъ - все одно какъ ребенокъ. Онъ тебя сомущать, а ты бы ему благороднымъ манеромъ ручки-то назадъ, да въ начальству. А ты, не говоря худого слова, бацъ!... и свалилъ. Это надо приписать къ твоему самоуправству, потому что этакъ не полагается. Понялъ?

   - Понялъ, говорю. Нѣтъ у васъ правды! Ничего тебѣ отъ меня не будетъ. Вишь судья какой нашелся! Разсудилъ!

   Осердился онъ.

   - Хорошо же, молъ. Я тебя, голубчика, пока еще судъ да дѣло, въ острогѣ сгною.

   - Ладно, говорю, не грози.

   Вотъ и сталъ онъ меня гноить, да вишь ты, барыня-то не отступилась, нашла ходы. Пришла откуда-то такая бумага, что засѣдатель мой ажъ завертѣлся. Призвалъ меня въ контору, кричалъ, кричалъ, а наконецъ того взялъ, да въ тотъ же день и отпустилъ. Вотъ и вышелъ я безъ суда... Самъ теперь не знаю... Сказываютъ люди, будутъ и у насъ суды правильные, вотъ я и жду: привелъ бы Богъ у присяжныхъ судей обсудиться, какъ они скажутъ.

   - А что же Иванъ-то Захаровъ?

   - А Иванъ Захаровъ безъ вѣсти пропалъ. У нихъ, слышь, съ Безрукимъ-то уговоръ былъ: ѣхать Захарову за мной невдалекѣ. Ежели, значить, я на душегубство соглас³я не дамъ, тутъ бы меня Захарову изъ ружья стрѣлять. Да, вишь, Богъ-то судилъ иначе... Прискакалъ къ намъ Захаровъ, а дѣло-то у меня ужь кончено. Онъ и испужался. Сказывали люди опосля, что прибѣжалъ онъ тогда на заимку и сейчасъ сталъ изъ земли денъги свои копать. Выкопалъ, да какъ былъ, никому не сказавшись,- въ тайгу... А на зарѣ взяло заимку огнемъ. Самъ ли какъ-нибудь заронилъ, а то, сказываютъ, Кузьма пѣтуха пустилъ, неизвѣстно. Только какъ полыхнуло на зорькѣ, къ вечеру угольки одни остались. Пошло все гнѣздо варваровъ прахомъ. Бабы и сейчасъ по м³ру ходятъ, а сынъ - на каторгѣ. Откупиться-то стало ужь нечѣмъ.

   - Тпру, милыя!... Пр³ѣхали, слышь, слава-те Господи!... Вишь ты, и солнышко Божье какъ разъ подымается...

  

  

   Прошло около мѣсяца. Покончивъ съ дѣлами, я опять возвращался въ губернск³й городъ на почтовыхъ и около полудня пр³ѣхалъ на N-скую станц³ю.

   Толстый смотритель стоялъ на крылечкѣ и дымилъ сигарой.

   - Вамъ лошадей? - спросилъ онъ, не давъ мнѣ еще и поздороваться.

   - Да, лошадей.

   - Нѣтъ!

   - Э, полноте, Васил³й Ивановичъ! Я вѣдь вижу...

   Дѣйствительно, подъ навѣсомъ стояла тройка въ шлеяхъ и хомутахъ.

   Васил³й Ивановичъ засмѣялся.

   - Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ,- сказалъ онъ затѣмъ серьезно.- Вамъ теперь, вѣроятно, не къ спѣху... Пожалуйста, я васъ прошу: погодите!

   - Да зачѣмъ же? Ужь не губернатора ли дожидаетесь?

   - Губернатора! - засмѣялся Васил³й Ивановичъ.- Куда махнули! И всего-то надворнаго совѣтяика, да ужь очень хочется мнѣ этого парпн уважить, право... Вы не обижайтссь, я и вамъ тоже всею душой. Но вѣдь я вижу: вамъ не къ спѣху, а тутъ, можно сказать, интересъ гуманности, правосуд³я и даже спасен³я человѣчества.

   - Да что у васъ съ правосуд³емъ тутъ? Как³я дѣла завязались?

   - А вотъ погодите, разскажу. Да что же вы здѣсь стоите? Заходите-ка, заходите въ мою хибарку.

   Я согласился и послѣдовалъ за Васильемъ Ивановичемъ въ его "хибарку", гдѣ за чайнымъ столомъ насъ ждала уже его супруга, полная и чрезвычайно добродушная дама.

   - Да, такъ вы насчетъ правосуд³я спрашивали?- заговорилъ опять Васил³й Ивановичъ.- Вы фамил³ю Проскурова слыхали?

   - Нѣтъ, не слыхалъ.

   - Да и чего слыхать-то? - вмѣшалась Матрена Ивановва.- Такой же вотъ озорникъ, какъ и мой, и даже въ газетахъ строчитъ.

   - Ну, ужь это вы напрасно, вотъ ужь напрасно!- горячо заговорилъ Васил³й Ивановичъ.- Проскуровъ, матушка моя, человѣкъ благонадежный, на виду у начальства. Ты еще угоднику моему свѣчку должна поставить за то, что мужъ твой съ этакими лицами знакомство ведетъ. Ты что о Проскуровѣ-то думаешь? Какого-нибудь шалопая сдѣлаютъ развѣ слѣдователемъ по особо-важнымъ дѣламъ?

   - Что вы это мелете? - вступился я.- Как³е тутъ слѣдователи, да еще по особо-важнымъ дѣламъ?

   - То-то и я говорю,- ободрилась Матрена Ивановна,- врешь ты все, я вижу. Да что я-то, по-твоему, дура набитая, что ли? Неужто важные-то начальники так³е бываютъ?

   - Вотъ вы у меня Матрену Ивановну и смутили,- укоризненно покачалъ годовой смотритель.- А вѣдь, въ сущности, напрасно. Оно, конечно, по штату такой должности у насъ не полагается, но если человѣкъ, все-таки, ее исполняетъ по особому, такъ сказать, довѣр³ю, то вѣдь это еще лучше...

   - Ничего я тутъ не понимаю,- сказалъ я.

   - То-то вотъ. Сами не понимаете, а женщину неопытную смутили! Ну, а слышали вы, что у насъ есть тутъ компан³я одна, вродѣ какъ бы на акц³яхъ, которая ворочаетъ всѣми дѣлами большихъ дорогъ и темныхъ ночей?... Неужели и этого не слыхали?

   - Да, слыхалъ, конечно.

   - Ну, то-то. Компан³я, такъ сказать, всесословная. Дѣло ведется на широкую ногу, подъ девизомъ: "рука руку моетъ", и даже не чуждается нѣкоторой гласности: по крайней мѣрѣ, всѣ отлично знаютъ о существован³и сего товарищества и даже лицъ въ немъ участвующихъ,- всѣ, кромѣ, конечно, превосходительнаго... Но вотъ недавно какъ-то, послѣ одного блестящаго дѣла, "самого" осѣнила внезапная мысль: надо, думаетъ, "искоренить". Это, положимъ, бывало и прежде: искореняли сами себя члены компан³и и все обходилось благополучно. Но на этотъ разъ осѣнен³е вышло какое-то удивительное. Очень ужь изволили сердиться, да и назначили своего чиновника особыхъ поручен³й, Проскурова, слѣдователемъ, съ самыми широкими полномоч³ями, по дѣламъ не только уже совершившимся, но и имѣющимъ впредь совершиться, если въ нихъ можно подозрѣвать связь съ прежними.

   - Что же тутъ удивительнаго?

   - Оно, конечно, Богъ умудряетъ и младенцы. Человѣкъ-то попался честный и энергичный,- вотъ что удивительно! Мѣсяца три ужь искореняетъ: поднялъ такую возню, не дай Господи! Лошадей однихъ заѣздили около десятка.

   - Что же тутъ хорошаго, особенно для васъ?

   - Да вѣдь заѣздилъ-то не Проскуровъ... Этотъ ѣздитъ аккуратно. Земская полиц³я все за нимъ на обывательскихъ гоняется. Соревнован³е, знаете. Стараются попасть ранѣе на мѣсто преступлен³я... для пользы службы, конечно. Ну, да рѣдко имъ удается. Проскуровъ у насъ настоящ³й Лекокъ. Разъ, правда, успѣли одинъ бончикъ ловко у нвго изъ-подъ носу вытащить... Огорчили бѣднягу до такой степени, что онъ даже въ оффиц³альномъ рапортѣ забылся: "старан³емъ, говоритъ, земскихъ властей приняты были всѣ мѣры къ успѣшному сокрыт³ю слѣдовъ преступлен³я". Ха-ха-ха!

   - То-то вотъ,- сказала Матрена Ивановна,- я и говорю: озорникъ. Одного съ тобой поля ягода-то!...

   - Ну, ужь не озорникъ,- возразилъ Васил³й Иванов³чъ.- Нѣ-ѣтъ! А что разъ промахнулся, такъ это и съ серьезнѣйшимй людьми бываетъ. Самъ послѣ увидалъ, что далъ маху. Приступили къ нему; пришлось бѣднягѣ оправдываться опиской... "На предбудущее время,- говорятъ ему,- такихъ описокъ не допускать, подъ опасен³емъ отставки по разстроенному здоровью". Чудакъ! Ха-ха-ха!

   - Ну, а вы-то тутъ при чемъ? - спросилъ я.

   Васил³й Ивановичъ принялъ комически серьезный видъ.

   - А я. видите ли, содѣйствую. У насъ тутъ,- спросите вотъ у Матрены Ивановны,- настоящ³й заговоръ, тайное сообщество. Онъ искореняетъ, а я ему, знаете ли, лошадокъ всегда наготовѣ держу. Взять хоть сегодня: тамъ, гдѣ-то по тракту уб³йство и его человѣчекъ къ нему съ извѣст³емъ поскакалъ. Ну, значитъ, и самъ искоренитель скоро явится; вотъ у меня лошади въ хомутахъ, да и на другихъ станкахъ просилъ пр³ятелей приготовить. Вотъ оно и выходитъ, что на скромномъ смотрительскомъ мѣстѣ тоже можно человѣчеству оказывать не маловажныя услуги, д-да-съ...

   Подъ конецъ этой тирады веселый смотритель опять не выдержалъ серьезнаго тона и захохоталъ.

   - Погодите,- сказалъ я ему.- Вы все смѣетесь. Скажите-ка мнѣ серьезно: сами-то вы вѣрите въ эту искоренительную мисс³ю, или только наблюдаете?

   Васил³й Ивановичъ крѣпко затянулся сигарой и замолчалъ.

   - Представьте,- сказалъ онъ довольно серьезно,- вѣдь я еще и самъ не предлагалъ себѣ подобнаго вопроса. Погодите, дайте подумать... Да нѣтъ, какая къ чорту тутъ мисс³я! Загремитъ онъ скоро кверху тормашками, это вѣрно. А типъ, я вамъ скажу, интереснѣйш³й! Да вотъ вамъ примѣръ: вѣдь оказывается, въ сущности, что я въ успѣхъ его дѣла не вѣрю; иногда смѣшонъ мнѣ этотъ искоренитель до послѣдней крайности, а содѣйствую и даже, если хотите, Матрена Ивановна права: возбуждаю противъ себя "настоящее" начальство. Изъ-за чего же? Да и я ли одинъ? Вездѣ у него есть свои люди... "сочувствующ³е". Въ этомъ его сила, конечно. Только... странно, что, кажется, никто въ его успѣхъ не вѣритъ. Вотъ вы слышали: Матрена Ивановна говоритъ, что "настоящ³е начальники не так³е бываютъ". Это отголоски общественнаго мнѣн³я. А между тѣмъ, пока этотъ младенецъ ломитъ впередъ, "высоко держа знамя", какъ говорится въ газетахъ, всяк³й человѣкъ съ капелькой души, или просто лично не заинтересованный, старается мимоходомъ столкнуть съ его пути одинъ, другой камешекъ, чтобы младенецъ не ушибся. Ну, да это, конечно, не поможетъ.

   - Но почему? При сочувств³и населен³я, въ этомъ случаѣ даже прямо заинтересованнаго?

   - То-то вотъ. Сочувств³е это какое-то не вполнѣ доброкачественное. Сами вы увидите, можетъ-быть, какое это чадо. Претъ себѣ безъ всякой "политики" и горюшка мало, что его бука съѣстъ. А сторонн³й человѣкъ смотритъ и головой качаетъ: "съѣдятъ, молъ, младенца ни за грошъ!" Ну, и жалко. "Погоди-ка,- говоритъ сторонн³й человѣкъ,- я вртъ тутъ тебѣ дорожку прочищу, а ужь дальше съѣстъ тебя бука, какъ пить дастъ". А онъ идетъ, ничего! Поймите вы, что вначитъ сочувств³е, если нѣтъ вѣры въ успѣхъ дѣла? Тутъ, молъ, надо начальника настоящаго, мудраго, яко зм³й, чтобы, знаете, этими обходцами ползать умѣлъ, велич³е бы являлъ, гдѣ надо, а гдѣ надо - и взяточкой бы не побрезгалъ,- безъ этого какой ужь и начальникъ! Ну, тогда могла бы явиться и вѣра: "этотъ, молъ, скрутитъ!" Только... чортъ возьми! тогда не было бы сочувств³я, потому что все дѣло объяснялось бы столкновен³емъ "начальственныхъ" интересовъ... Вотъ тутъ и поди!... Э-эхъ, сторона наша, сторонушка!... Давайте-ка лучше чай пить!

   Васил³й Ивановичъ круто оборвалъ и повернулся на стулѣ.

   - Наливай, Матрёнчикъ, чаю,- сказалъ онъ какъ-то мягко женѣ, слушавшей все время съ большимъ интересомъ рѣчи супруга.- А прежде,- обратился онъ ко мнѣ,- не дернуть ли намъ по первой?...

  

  

   Васил³й Ивановичъ и самъ представлялъ тоже одинъ изъ интереснѣйшихъ типовъ, как³е, кажется, встрѣчаются только въ Сибири, по крайней мѣрѣ, въ одной Сибири вы найдете такого философа гдѣ-нибудь на почтовомъ станкѣ, въ должности смотрителя. Еще еслибы Васил³й Ивановичъ былъ "изъ сосланныхъ", то это было бы не удивительно. Здѣсь не мало людей, поторыхъ колесо фортуны, низвергши съ извѣстной высоты, зашвырнуло въ мѣста отдаленныя и которые здѣсь начинаютъ вновь карабкаться со ступеньки на ступеньку, внося въ эти "низменныя" сферы не совсѣмъ обычные въ нихъ пр³емы, образован³е и культуру. Но Васил³й Ивановичъ, наоборотъ, за свое вольнодумство спускался медленно, но вѣрно, съ верхнихъ ступеней на нижн³я. Онъ относился съ этому съ спокойств³емъ настоящаго философа. Получивъ подъ какими-то педагогическими вл³ян³ями, тоже нерѣдкими въ этой "ссыльной странѣ", съ ранней юности, вкусы и склонности интеллигентнаго чиновѣка, онъ дорожилъ ими всю жизнь, пренебрегая ввѣшними удобствами. Кромѣ того, въ немъ сядѣлъ художникъ. Когда Васил³й Ивановичъ бывалъ въ ударѣ, его можно было заслушаться до того, что вы забывали и дорогу, и спѣшное дѣло. Онъ сыпалъ анекдотами, разсказами, картинаии; передъ вами проходила цѣлая панорама чисто-мѣстныхъ типовъ своеобразной и забытой реформой страны: всѣ эти засѣдатели, голодные, безпокойно-юрк³е и алчные; исправники, отъѣвш³еся и начинающ³е ощущать "удовольств³е существован³я"; горные исправники, находящ³еся на вершинахъ благополуч³я; совѣтники, старш³е совѣтники, чиновники "всякихъ" поручен³й... И надъ всѣмъ этимъ м³ромъ, знакомымъ Васил³ю Ивановичу до мельчайшихъ закоулковъ, царило благодуш³е и велич³е мѣстныхъ юпитеровъ, съ демонстративно-помпадурскою грозой и съ младенчески-наивнымъ невѣдѣн³емъ страны, съ кругозоромъ петербургскихъ департаментскихъ канцеляр³й и властью могущественнѣйшихъ сатраповъ. И все это въ разсказахъ Васил³я Ивановича освѣщалось тѣмъ особеннымъ внутреннимъ чувствомъ, какое кладетъ истинный художникъ въ изображен³е интересующаго его предмета. А для Васил³я Ивановича его родина, которую онъ рисовалъ такими часто непривлекательными красками, составляла предметъ глубоко интересный. Интеллигентный человѣкъ, въ настоящемъ смыслѣ этого слова, онъ съ полрымъ правомъ могъ примѣнить къ себѣ стихъ поэта:

  

   "Люб³ю я родину, но странною любовью!"

  

   И онъ дѣйствительно любилъ ее, хоть эта плохо оцѣненная любовь и вела его къ постепенной, какъ онъ выражался, "деградац³и". Когда, послѣ одного изъ крушен³й, вызванныхъ его обличительнымъ зудомъ, ему предложили довольно порядочное мѣсто въ Росс³и, онъ, немного подумавъ, отвѣтилъ предлагавшему:

   - Нѣтъ, батюшка, спасибо вамъ, но я не могу... Не могу-съ!... Что мнѣ тамъ дѣлать? Все чужое. Помилуйте, да мнѣ и выругать-то тамъ будетъ некого.

   Вообще, когда мнѣ приходится слышать или читать сравнен³е Свбири съ дореформенною Росс³ей,- сравнен³е, которое одно время было въ такомъ ходу,- мнѣ всегда приходитъ на умъ одно рѣзкое различ³е. Различ³е это воплощается въ видѣ толстой фигуры моего юмориста-пр³ятеля. Дѣло въ томъ, что у дореформенной Росс³и не было сосѣдства Росс³и же реформированной, а у Сибири есть это сосѣдство, и оно порождаетъ то ироническое отношен³е къ своей родной дѣйствительности, которое вы можете встрѣтить въ Сибири даже у людей не особенно интеллигентныхъ. Нашъ росс³йск³й Сквозникъ-Дмухановск³й, въ простотѣ своей душевной непосредственности, полагалъ, что "такъ ужь самимъ Богомъ установлено и волтер³анцы напрасно противъ этого вооружаются". Сибирск³й же Сквозникъ видѣлъ упразднен³е своего росс³йскаго прототипа, видѣлъ торжество волтер³анцевъ, и его непосредственность давно уже утрачена. Онъ рветъ и мечетъ, но въ свое провиденц³альное назначен³е не вѣритъ. Пойдутъ одни "вѣян³я",- онъ радуется; пойдутъ друг³я,- онъ впадаетъ въ унын³е и скрежещетъ. Правда, къ отчаян³ю всегда примѣшивается частица надежды: "авось и на этотъ разъ пронесетъ еще мимо"; за то и ко всякой надеждѣ примѣшивается горькое сомнѣн³е: "надолго ли?" Ибо "рубятъ лѣсъ за Ураломъ, а въ Сибирь летятъ щепки". А тутъ еще въ сторонкѣ стоитъ свой родной "волтер³анецъ" во фризовой шинели и улыбается: "что, молъ, батюшка, покуда еще Богъ грѣхамъ терпитъ, ась?" - да втихомолку строчитъ корреспонденц³и въ росс³йск³я безцензурныя издан³я.

  

  

   - Кстати,- спросилъ у меня Васил³й Ивановичъ, когда послѣ чаю мы закурили сигары, продолжая свою бесѣду:- вы мнѣ вѣдь еще не разсказали, что такое случилось съ вами, тотъ разъ, въ логу?

   Я разсказалъ все уже извѣстное читателю. Васил³й Ивановичъ сидѣлъ задумчиво, разсматривая кончикъ нагорѣвшей свгары.

   - Да,- сказалъ онъ,- странные люди...

   - Вы ихъ знали?

   - Какъ вамъ сказать? Ну, встрѣчалъ, и бесѣдовалъ, и чай, вотъ какъ съ вами, пивалъ. А знать... ну, нѣтъ! Засѣдателей вотъ или исправниковъ, быть-можетъ по родственности духа, насквозь вижу, а этихъ понять не могу. Одно только знаю твердо: не сдобровать этому Силину,- не топерь, такъ послѣ покончатъ съ нимъ непремѣнно.

   - Почему вы думаете?

   - Да какъ же иначе? Происшеств³е съ вами уже не первое. Во всѣхъ подобныхъ опасныхъ случаяхъ, когда ни одинъ ямщикъ не рѣшится везти, обращаются къ этому молодцу, и онъ никогда не откажется. И замѣтьте: никогда онъ не беретъ съ собой никакого оруж³я. Правда, онъ всѣмъ импонируетъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ уложилъ Безрукаго, его сопровождаетъ какое-то странное обаян³е, и онъ самъ, кажется, тоже ему поддается. Но вѣдь это иллюз³я. Поговариваютъ ужь тутъ разные ребята: "Убивца", молъ, хоть заговоренною пулей, а все же взять можно..." Кажется, упорство, съ какимъ этотъ Константинъ производитъ по немъ свои выстрѣлы, объясняется именно тѣмъ, что онъ запасся такими заговоренными пулями.

  

  

   Васил³й Ивановичъ насторожилъ, среди разговора, свои привычныя уши.

   - Погодите-ка,- сказалъ онъ,- кажется, колокольчикъ... Должно-быть Проскуровъ.

   И при этомъ имени Васил³я Ивановича, очевидно, вновь обуяла его смѣшливая веселость. Онъ быстро подбѣжалъ къ окну.

   - Ну, такъ и есть. Катитъ нашъ искоренитель. Посмотрите-ка, посмотрите: вѣдь это картина. Ха-ха-ха!... Вотъ всегда этакъ ѣздитъ. Аккуратнѣйш³й мужчина!

   Я подошелъ къ окну. Звонъ колокольчика быстро приближался, но сначала мнѣ видно было только облако пыли, выкатившееся какъ будто изъ лѣсу и бѣжавшее по дорогѣ къ станку. Но вотъ дорога, пролегавшая подъ горой, круто свернула къ станц³и, и въ этомъ мѣстѣ мы могли видѣть ѣхавшихъ - прямо и очень близко подъ нами.

   Почтовая тройка быстро мчала легонькую таратайку. Изъ-подъ копытъ разгорячившихся коней летѣлъ брызгами щебень и мелкая каменная пыль, но ямщикъ, наклонившись съ облучка, еще погонялъ и покрикивалъ. За ямщикомъ виднѣлась фигура въ форменной фуражкѣ съ кокардой и штатскомъ пальто. Хотя на ухабистой дорогѣ таратайку то и дѣло трясло и подкидывало самымъ жестокимъ образомъ, но господинъ съ кокардой не обращалъ, на это ни малѣйшаго вниман³я. Онъ тоже перегнулся, стоя, черезъ облучокъ и, повидимому, тщательно слѣдилъ за каждымъ движен³емъ каждой лошади, контролируя ихъ и слѣдя, чтобы ни одна не отставала. По временамъ онъ указывалъ ямщику, какую, по его мнѣн³ю, слѣдуетъ подхлеснуть, иногда даже бралъ у него кнутъ и старательно, хоть и неумѣло, подхлестывалъ самъ. Отъ этого занят³я, поглощавшаго все его вниман³е, онъ изрѣдка только отрывался, чтобы взглянуть на часы.

   Васил³й Ивановичъ, все время, пока тройка неслась въ гору, хохоталъ какъ сумасшедш³й; но когда колокольчикъ, забившись отчаянно передъ самымъ крыльцомъ, вдругъ смолкъ, смотритель сидѣлъ уже на кушеткѣ и, какъ ни въ чемъ ни бывало, курилъ свою сигару.

   Нѣсколько секундъ со двора слышно было только, какъ дышутъ усталыя лошади. Но вдругъ наша дверь отворилась и въ комнату вбѣжалъ новопр³ѣзж³и. Это былъ господинъ лѣтъ 35, небольшого роста, съ несоразмѣрно большою головой. Широкое лицо, съ выдававшимися нѣсколько скулами, прямыми бровями, слегка вздернутымъ носомъ и тонко очерченными губами, было почти прямоугольно и дышало своеобразною энерг³ей. Больш³е сѣрые глаза смотрѣли въ упоръ. Вообще физ³оном³я Проскурова на первый взглядъ поражала серьезностью выражен³я, но впечатлѣн³е это, послѣ нѣсколькихъ мгновен³й, какъ-то стиралось. Аккуратныя чиновничьи "котлетки", обрамлявш³я гладко выбритыя щеки, проборъ на подбородкѣ, какая-то странная торопливость движен³й тотчасъ же примѣшивали къ первому впечатлѣн³ю комизмъ, который только усиливался отъ контрастовъ, совмѣщавшихся въ этой своеобразной фигурѣ.

   Войдя въ комнату, Проскуровъ сначала на мгновен³е остановился, потомъ быстро окинулъ ее взглядомъ и, усмотрѣвъ Васил³я Ивановича, тотчасъ же устремился къ нему.

   - Господинъ смотритель!... Васил³й Ивановичъ, голубчикъ... лошадей!... Лошадей мнѣ, милостивый государь, ради Бсга, поскорѣе!

   Васил³й Ивановичъ, развалясь на кушеткѣ, хранилъ холодно-дипломатичиск³й видъ.

   - Не могу-съ... Да вамъ, кажется, почтовыхъ и не полагается, а земск³я нужны подъ засѣдателя,- онъ скоро будетъ.

   Проскуровъ сначала горестно изумился, потомъ вдругъ вспыхнулъ.

   - Что вы, что вы это? Вѣдь я прибылъ раньше! Нѣтъ, позвольте-съ... Во-первыхъ, ошибаетесь и насчетъ почтовыхъ; у меня на всяк³й случай подорожная... Но, кромѣ того, на законномъ основан³и...

   Но Васил³й Ивановичъ уже смѣялся.

   - А, чортъ возьми! Вѣчно вы съ вашими шутками, а мнѣ некогда! - досадливо сказалъ Проскуровъ, очевидно, не въ первый разъ попадавш³й въ эту ловушку.- Скорѣе, Бога ради, у меня тутъ дѣло!

   - Знаю - уб³йство...

   - Да вы почему знаете? - встревожился Проскуровъ.

   - Почему знаете! - передразнилъ смотритель. - Да вѣдь засѣдатель-то ужь тамъ. Отъ него слышалъ.

   - Э, врете вы опять,- прос³ялъ Проскуровъ.- Они-то еще и ухомъ не повели, а ужь у моихъ, знаете ли, и виновный, то-есть собственно... правильнѣе сказать - подозрѣваемый, въ рукахъ. Это, батюшка, такое дѣльце выйдеть... громаднѣйшее!... Вотъ вы посмотрите, какъ я ихъ тутъ всѣхъ ковырну!

   - Ну, ужь вы-то ковырнете! Смотрите, не ковырнули бы васъ...

   Проскуровъ вдругъ встрепенулся. Во дворѣ забрякали колокольцы.

   - Васил³й Ивановичъ,- заговорилъ онъ вдругъ какимъ-то заискивающимъ тономъ,- тамъ, я слышу, запрягаютъ. Это мнѣ, что ли?

   При этомъ онъ схватилъ смотрителя за руку и бросилъ тревожный виглядъ въ мою сторону.

   - Ну, вамъ, вамъ... успокойтесь! Да что у васъ тамъ въ самомъ-то дѣлѣ?

   - Уб³йство, батюшка! Опять уб³йство... Да еще какое! Съ явными признаками дѣятельности извѣстной вамъ шайки. У меня тутъ нити. Если не ошибаюсь, тутъ нѣсколько такихъ хвостиковъ прищемить можно... Ахъ, ради Бога, поскорѣе!...

   - Сейчасъ. Да гдѣ же это случилось?

   - Все въ этомъ же логу проклятомъ. Взорвать бы это мѣсто порохомъ, право! Ямщика убили...

   - Что такое? Ужь не ограблен³е ли почты?

   - Э, нѣтъ, "вольнаго".

   - "Убивца"? - вскрикнулъ я, пораженный внезапною догадкой.

   Проскуровъ обернулся ко мнѣ и впился въ мое лицо своими большими глазами.

   - Д-дѣйствительно-съ... убитаго такъ звали. А позвольте спросить: почему это васъ такъ интересуетъ?

   - Гм...- промычалъ Васил³й Ивановичъ, и въ глазахъ его забѣгали веселые огоньки. - Допросите-ка его, хорошенечко допросите!

   - Я встрѣчался съ нимъ ранѣе.

   - Та-акъ-съ... - протянулъ Васил³й Ивановичъ,- встрѣ-ча-лись... А не было ли у васъ вражды или соперничества, не ожидали ли по покойномъ наслѣдства?

   - Да ну васъ, съ вашими шутками! Что за несносный человѣкъ! - досадливо отмахнулся опять Проскуровъ и обратился ко мнѣ:

   - Извините, милостивый государь, собственно я вовсе не имѣлъ въ виду привлекать васъ къ дѣлу, но вы понимаете... интересы правосуд³я...

   - Гуманности и спасен³я человѣчества. - ввернулъ опять неисправимый смотритель.

   - Однимъ словомъ,- продолжалъ Проскуровъ, бросивъ на Васил³я Ивановича подавляющ³й виглядъ,- я хотѣлъ сказать, что вниман³е къ интересамъ правосуд³я обязательно для всякаго, такъ сказать, гражданина. И если вы можете сообщить как³я-либо свѣдѣн³я, идущ³я къ дѣлу, то... вы понимаете... однимъ словомъ, обязаны это сдѣлать.

   У меня мелькнуло вдругъ смутное соображен³е.

   - Не знаю,- отвѣтилъ я,- насколько могутъ способствовать раскрыт³ю дѣла тѣ свѣдѣн³я, как³я я могу доставить. Но я радъ бы былъ, еслибъ они оказались полезны.

   - Превосходно! Подобная готовность дѣлаетъ вамъ честь, милостивый государь. Позвольте узнать, съ кѣмъ имѣю удовольств³е?...

   Я назвался.

   - Аѳанас³й Ивановичъ Проскуровъ,- отрекомендовался онъ въ свою очередь.- Вы вотъ изъявили сейчасъ готовность содѣйствовать правосуд³ю. Такъ вотъ, видите ли, чтобъ ужь не дѣлать дѣло въ половину, не согласитесь ли вы, милостивый государь... однимъ словомъ... ѣхать теперь же со мною?

   Васил³й Ивановичъ захохоталъ.

   - Н-ну, ужь это... я вамъ скажу... Это чортъ знаетъ что такое! Да вы что, арестовать его, что ли, намѣрены?

   Проскуровъ быстро и какъ будто сконфуженно схватилъ мою руку...

   - Не думайте, пожалуйста,- заговорилъ онъ.- Помилуйте, как³я же основан³я...

   Я поспѣшилъ его успокоить, что мнѣ вовсе не приходило въ голову ничего подобнаго.

   - Да и Васил³й Ивановичъ, конечно, шутитъ,- добавилъ я.

   - Я радъ, что вы меня понимаете. Мнѣ время дорого; тутъ всего, знаете ли, два перегона. Дорогой вы мнѣ сообщите, что какъ извѣстно. Да, кстати же, я безъ письмоводителя...

   Я не имѣлъ причины отказаться.

   - Напротивъ,- сказалъ я Проскурову,- я самъ хотѣлъ просить васъ взять меня съ собою, такъ какъ меня лично крайне интересуетъ это дѣло.

   Передо много, точно живой, всталъ обралъ "убивца", съ угрюмыми чертами, со страдальческою складкой между бровей, съ затаенною думой въ глазахъ. "Скликаетъ воронья на мою головушку, проклятый!" - вспомнилось мнѣ его тоскливое предчувств³е. Сердце у меня сжалось. Теперь это воронье кружилось надъ его угасшими очами въ темномъ логу, и прежде уже омрачившемъ его чистую жизнь своею зловѣщею тѣнью.

   - Эге-ге! - закричалъ вдругъ Васил³й Ивановичъ, внимательно